ал в дымоходе и в лесу за стенами постоялого двора. Камин снова напустил дыма в комнату. Старая дама покачивалась в кресле. С другой стороны от камина актриса склонила голову на плечо купцу. Возможно, ей было изрядно неудобно, но в конце концов это ее дело. Еще как ее. Что печальнее, голова Фриды тоже покоилась на плече Фрица. Это плечо было побольше, хотя, несомненно, значительно жестче. Увы, похоже, она чувствовала себя вполне уютно и даже закрыла глаза. Фриц перехватил мой взгляд, обращенный на нее, и свирепо нахмурился. Записка, которую я нашел в краюхе ржаного хлеба, лежала теперь у меня в кармане. У меня до сих пор не было возможности прочитать ее. Красноглазый и не менее красноносый менестрель потряс свою кружку в надежде обнаружить там хоть каплю, а может, в надежде, что кто-нибудь обратит внимание на то, что она пуста. К концу рассказа голос его сел почти окончательно. Его можно было хоть сейчас брать и хоронить. Случись на дороге похоронные дроги, его бы приняли без расспросов. Я одарил его благодарной улыбкой, хотя это потребовало от меня некоторого усилия. Неужели он правда считал, что мне требуется такая фора? Я заметил в глазах солдата циничную усмешку и понял, что тот думает точно так же. - Если ты считаешь, что сможешь рассказать историю получше, майстер Омар, - безмятежно заметил он, - мне кажется, ты можешь начинать. Компания ожила и зашевелилась. - Странный выбор, признаться, - пробормотал нотариус рядом со мной. - Неописуемое изложение при достойном сожаления отсутствии поучительной морали. Старая дама приоткрыла морщинистые веки. - Не будем судить преждевременно! - сказала она. - Воздержимся от комментариев, пока не выслушаем другую историю. Можешь начинать, майстер Омар. - Огонь требует дров, сударыня. Эй, трактирщик, налей-ка менестрелю кружку пива с пряностями и запиши на мой счет. Фриц злобно покосился на меня и сжал кулаки. Потом встал и сделал шаг к огню. - Запиши лучше на мой, - сказал купец. - Бедолаге это действительно не помешает. Ай да Кошельки-Под-Глазами! Менестрель прохрипел что-то в знак благодарности. - Не найдется ли у вас еще чашки вашего чая из трав, а, хозяйка? - попросила старуха. - А тебе, дитя мое? - О да, благодарю вас, госпожа. - Может, у служанки нет имени, или ее хозяйка просто не позаботилась узнать и запомнить его? Плащ ее был тонкий и простой выделки. До этой минуты я не слышал ее голоса, да и лица почти не видел из-под полей шляпки. Я подозревал, что она простужена. А может, она просто была голодна. Купец заказал еще пива себе и своей жене - если она и в самом деле была его женой. Нотариус порылся в своей котомке и сказал, что, возможно, и ему не помешает полкувшина легкого; при одной мысли о легком пиве мне чуть не сделалось дурно. Фрида пошла приготовить чай и как бы невзначай коснулась моего плеча. Даже разливая пиво, Фриц не забывал следить за нами. Я нащупал записку в кармане - собственно, в его кармане, поскольку на мне была его куртка. Что за послание передала мне его сестра? Веселье и юмор, выказанные ею в прошлое мое посещение, куда-то делись. Неужели несколько месяцев в обществе этого мужлана могли так подействовать на нее? Или ее тревожило то, что я вряд ли продержусь эту ночь? Жаль, что мне нечем скрасить ее жизнь. Как говорил мой старый друг Благонрав Суфский, сколько бы ты ни знал, для тебя в этом может быть гораздо меньше радости, чем для остальных. Что-то он еще говорил на эту тему, не помню только что. - Ханнаил Ужасный родил Ноннила, - сказал я. - Ноннил родил Гросаля Жестокого. Гросаль... - Мы еще не готовы! - перебила старуха. Она пребывала не в лучшем расположении духа, что неудивительно, учитывая выступление менестреля. - Собственно, я еще не начал, - возразил я. - Я просто готовлю почву. Междуморье оправилось немного от первого потрясения. Конечно, от городов осталось лишь жалкое подобие былого величия. - Неужели мы не можем выбрать рассказ повеселее? - простонал купец. Я только улыбнулся ему. - На трагедию надо отвечать трагедией, ибо как иначе сравнивать их? Так вот, Кайлам пятьдесят лет спустя... Можете вы представить себе пятьдесят лет правления северных варваров? Ужасных светловолосых дикарей? Как раз в это время рядом проходил Фриц с большим медным кувшином, и на какое-то мгновение мне показалось, что он собирается опустить его мне на голову. Фрида бросила на меня тревожный взгляд, как бы предупреждая, что его обещание убить меня - не пустая угроза. Впрочем, это я знал и сам. Когда все снова расселись и приготовились слушать, а огонь в камине запылал еще ярче, я начал. - Я Омар - Меняла Историй, но это вы уже знаете. Как там начинал Гвилл? "Майне либе дамен унд геррен, надеюсь, мой рассказ понравится вам"? Так послушайте тогда Историю о Белорозе Верлийской. 5. ОТВЕТ ОМАРА НА РАССКАЗ МЕНЕСТРЕЛЯ Всю ночь Белороза помогала раненым, потерявшим близких, осиротевшим детям. Едва рассвело, она выскользнула из здания и поспешила по опустевшим улицам домой. Когда она поднималась наверх, в свою комнату, каждая ступенька на лестнице, казалось, кричала от боли в опустевшем жилище. Слуг она отослала накануне вечером, наверняка дом Утрозвезда сожгут еще до захода солнца, и всех, кого найдут в нем, ожидает неминуемая смерть. Это был скромный дом на скромной улице недалеко от порта. Вот уже пятьдесят лет горожане Кайлама не осмеливались выставлять богатство напоказ. Захватчики-варвары правили, сея ужас и смерть. Любой местный житель, стоило ему хоть чуть-чуть высунуться, рисковал поплатиться головой, его добро конфисковывалось, его женщины угонялись в рабство, где их скорее всего тоже убивали. Сначала она зашла в отцовскую комнату. Кровать его была аккуратно застелена, его вещи все еще висели в шкафу, его гребни лежали на комоде, но комната уже казалась опустевшей и неприветливой. Из тайника над кроватью Белороза вынула маленький, узкий стилет, острый, как бритва, сработанный в какой-то дальней стране. Стилет принадлежал ее прабабке - так, во всяком случае, рассказывал отец, но и он не знал о его происхождении больше ничего. Он не знал даже, пользовались ли им когда-нибудь. Слабое потемнение на лезвии могло быть, а могло и не быть ядом. Сегодня она, возможно, узнает, верно ли семейное предание. Она пересекла комнату и подошла к портрету матери. Златоцвета улыбнулась дочери так, как всегда улыбалась ей, сколько та себя помнила. Она казалась едва ли старше Белорозы, какой та стала сейчас. Она погибла вскоре после того, как был написан этот портрет, - как-то утром она наткнулась на улице на отряд варваров. Они изнасиловали ее прямо на мостовой, а потом убили, пока горожане Кайлама разбегались в страхе. Жестокость была для варваров политикой, демонстрацией превосходства. Златоцвете просто не повезло: она попалась им на пути после получения приказов Хола. Воспоминания далекого детства жгли сердце Белорозы раскаленным железом. - Прощай, мамочка, - прошептала она. - Ты все поняла бы. Надеюсь, я смогу быть достойной твоей памяти. Она привстала на цыпочки и поцеловала портрет. Она делала это раньше только однажды, в тот вечер, когда Волнорез спросил ее, не возражает ли она, если его отец зайдет к ее отцу переговорить о брачном союзе между двумя домами. Помолвка состоялась, но свадьбу пришлось отложить из-за восстания. Где он теперь. Волнорез Кравский? Лежит ничком в луже крови у Мельничного ручья? Или похоронен в братской могиле рядом с Утрозвездом Верлийским и многими, многими другими? Вернувшись к себе в комнату, Белороза умылась и расчесала волосы. Дрожа - не только от холода, - она обдумала наряд, который наденет. В правление варваров люди Междуморья - особенно женщины - научились одеваться в обществе скромно и незаметно. Только у себя дома позволяли они себе носить традиционные одежды своих предков. В последние несколько недель они с радостью вернулись к древним обычаям, и улицы снова расцвели яркими красками. Однако недолгая весна восстания прошла, и снова наступала зима террора. Она начала со своего любимого платка, который соткала сама из лучшей шерсти, какую только удалось достать, - легкого, как из тонкого хлопка, ало-изумрудного. Она накинула его на левое плечо. Углы опускались ниже колен. Она расстелила платок на кровати и укоротила на треть. На правое плечо она предпочла накинуть шелк, принадлежавший еще ее бабке - медные цветы на ярко-синем фоне. Его она укоротила наполовину, потом повязала на пояс золотой кушак, расправив свисающие концы тканей так, чтобы они образовывали подобие юбки. Она надела серебряные сандалии, бабушкины серьги из оникса, жемчужное ожерелье, подаренное ей Волнорезом к помолвке. Она старалась не думать о Волнорезе. Она знала, что ее отец убит. Ей рано было еще терять надежду на счастливую любовь. Так у нее по крайней мере сохранялся смысл жизни, ведь мести с весьма сомнительными шансами на успех было недостаточно. Только после этого решилась она посмотреться в зеркало. Сердце ее колотилось, дыхание перехватывало. Обнаженные руки, обнаженные ноги, едва прикрытая грудь - она бы не стала показываться в таком виде перед отцом и даже перед Волнорезом, во всяком случае, до свадьбы. Даже по собственным меркам она вырядилась абсолютно бесстыдно, значит, варвары точно придут в ярость. Ну и пусть, позор смущал ее теперь меньше всего. Пусть наживкой послужит ее собственное тело. И последнее - она спрятала за кушаком стилет Белороза спустилась по лестнице и вошла в гостиную, стараясь держать голову высоко и шагать не спеша. Гостиные ее далеких предков представляли собой настоящие залы, пригодные для балов, в них свободно могли разместиться десятки людей. Эта казалась тесной даже тогда, когда в ней собирались все восемь вождей сопротивления. Маленькая ниша над очагом была занята. В каждом доме Кайлама и всего Междуморья над очагом обязательно имелась такая ниша. Когда-то в них жили домашние божества. Потом нагрянули варвары и разбили всех богов, которых смогли найти. Только пустые ниши остались воспоминанием об утерянной свободе. Сколько Белороза помнила себя, ниша эта оставалась пуста за исключением редких случаев, когда отец отпускал всех слуг, запирал двери и вынимал из тайника Верла, чтобы поклониться ему. Когда дочь достигла совершеннолетия, он представил ее богу, и с тех пор они поклонялись Верлу вместе. Месяц назад боги Междуморья снова вернулись на свои места. Вот и сейчас Верл стоял в своей нише по древнему праву - маленький белый голубок. Не то чтобы он был красив или слишком похож на настоящего, просто глиняное изображение птицы. Один глаз обозначался маленьким черным камешком, на месте другого была дырка. Его ноги были скручены из проволоки, и он потерял пару когтей. Он был очень стар - тысячу лет, а может, и больше. Он был богом семьи Белорозы, и она любила его. Она опустилась на колени и склонила голову. На камине перед ней лежали меч и золотая цепь, заляпанные засохшей кровью. - О Пресвятой Отец, услышь мою молитву. Мне нечего поднести тебе... - Ты даришь свою жизнь, - ответил шепот. - Какой бог может желать большего? Кстати, раньше ты всегда называла меня "Матерью". Белороза улыбнулась сквозь слезы. - Теперь я глава семьи. Мне кажется, Отец подходит лучше. - Как тебе больше нравится, - прошептал голубь голосом тихим, как далекий-далекий прибой. - Ты последняя из моих птенцов - по крайней мере сейчас, - и все остальное не так уж важно. И потом, кто сможет отличить голубя-отца от голубки-матери... кроме разве что другого голубя? - Значит, Святая Мать, - вежливо поправилась Белороза. - Дай мне храбрости исполнить задуманное. - Я не могу дать тебе храбрости, дитя мое, ее у тебя и так не меньше, чем у твоих предков, ведь я знаю твою семью не сосчитать сколько лет и зим. Я горжусь тобой, как гордился Утрозвездом, когда он, овеянный славой, заходил ко мне два дня назад. Никто из твоих предков не поднимался выше него. Белороза подавила всхлип. - Мне нечего подарить тебе, Пресвятая Мать. Я прошу твоего позволения взять вот это. - Она положила руку на странную цепь. - Это сильно увеличит риск, - вздохнул бог. - Но увеличит и мои шансы на успех? - Это тоже. Так что бери ее вместе с моим благословением. Белороза подняла цепь. Цепь была тяжелее, чем казалась на вид. Она зазвенела и обожгла ее пальцы холодом. Белороза положила ее на ковер рядом с собой. - А ты сама, Госпожа? Вернуть ли мне тебя в потайное убежище? Последовало молчание. Потом бог вздохнул: - Я ведь очень мелкое божество, дорогая моя. Я не могу заглядывать в будущее далеко. Я даже не знаю, будешь ли ты жива или нет сегодня к вечеру, но знаю, что дом этот уже не будет стоять на этом месте завтра. Да каждая ваша судомойка понимает это. Так что заверни меня лучше в тряпку поневзрачнее и захвати с собой. Отдай меня чужеземцу и накажи ему бережно хранить меня до срока. Он поймет. - Чужеземцу? - вскричала Белороза, пораженно глядя на маленькую фигурку. - Чтобы он хранил наше домашнее божество? И что за чужеземец? - Так надо. Ты узнаешь его при встрече. Поспеши, дитя мое! Время жертвоприношения близится. Варвары уже жгут костры на холмах. Белороза невольно вздрогнула. Ей показалось, что кости ее стали мягкими от страха. Она вспомнила улыбающийся портрет наверху. - Смелее, последняя из моих птенцов! - тихо прошептала голубка. - Будь отважной, и за тобой придут другие. Будь отважной, и мы добьемся отмщения. Завернувшись в тяжелый шерстяной плащ, держа в руках два маленьких свертка, поспешила Белороза во дворец. Небо уже светлело, солнце играло на печных трубах и черепичных крышах Кайлама. Ветер нес по темным еще улицам легкий соленый аромат моря. По городу бесцельно слонялись собаки, озадаченные тишиной и отсутствием людей. В порту должно быть все по-другому. В порту сейчас толпы обезумевших людей рвутся на последние отходящие корабли. Детский плач, крики... Со дня битвы при Мельничном ручье прошло два дня. Прошлой ночью на холмах запылали костры торжествующих варваров. Сегодня начнется месть. Кайлам погибнет первым - до него ближе, и вдобавок именно магистрат Кайлама поднял знамя восстания. Утом станет последним. Бежать из Утома будет уже некуда. Так что месть варваров начнется с портовых городов: Кайлам, Иомбина и все остальные по очереди. Вполне возможно, Вандок сможет поделить свои силы, послав половину расправляться с восточным побережьем, пока сам занят западным. А почему бы и нет? Армии, способной противостоять им, больше не существует. Страна беспомощна. Обнажена, беззащитна и лежит, покорно распростершись на земле... Белороза дошла до площади, так никого и не встретив. Только дряхлый нищий сгорбившись сидел на ступенях. Сколько она себя помнила, этот слепой старик всегда сидел здесь. Удивляет ли его тишина? Объяснил ли ему кто-нибудь, в чем дело? Или он просто решил, что там, где шансов спастись нет почти ни у кого, слепому старику и вовсе не на что надеяться? Она пожалела, что не захватила с собой денег. Дома от них все равно никакой пользы, а так старик по крайней мере умер бы счастливым от внезапно свалившегося на него богатства. Она не стала подходить к нищему, но поспешила вверх по ступеням к сияющему портику. Ни у кого не было никаких сомнений, откуда начнется резня. Это было единственное приметное здание в городе. Вандок начнет отсюда, с места гибели его отца. Когда-то это был храм Янга - в те давние времена, когда дамвианцы еще не похитили его, чтобы сделать своим богом. Очень недолго здесь был храм Колима, когда Кайламу удалось похитить дитя-бога Иомбины. А потом пришли варвары, и богов больше не стало. С тех пор храм служил дворцом губернатора. В редких случаях, когда царь переходил горы поохотиться в южных колониях, он служил также царской резиденцией. - Если бы они только остались здесь! - не раз и не два говорил сокрушенно дочери Утрозвезд. - Если бы они поселились здесь и жили бы среди нас, мы бы смогли просветить их! Поколение, возможно, два, и поселившихся с нами варваров уже было бы не отличить от местных. Ханнаил был слишком умен - или его бог. Тот или другой увидели эту опасность. Вот они и посылают своих сыновей терзать нас, но отзывают их обратно, чтобы браки заключались только в пределах их племен, и потом посылают новое поколение грабить и убивать. Наша страна - не вассальное государство, для них это всего лишь охотничьи угодья. Поднимаясь по высоким ступеням, Белороза поняла, что больше не боится. Страх вернется потом. Страх смерти, страх боли. Не думай об этом! Думай об отмщении! Думай об отце, отважно встретившем смерть на поле битвы. Много людей говорили ей, что смерть отца была славной. Смерть - это страшно, откуда бы она ни пришла. Она уверена, отец отважно встретил смерть. Но его смерть не была славной, смерть славной не бывает... Она миновала портик и вступила в базилику. Это было высокое, холодное, пустое место, хотя на потолке еще сохранилась красивая резьба. Варвары сбили все украшения, до которых смогли дотянуться, и многие из тех, кто был здесь раньше желанным гостем, нашли здесь свою смерть. Мужчин и женщин морили в этом зале - в клетках, голодом, сжигали, распинали, четвертовали, обезглавливали. Насиловали. Трон исчез - его вытащили отсюда, не прошло и часа после того, как повстанцы объявили его плахой, и Утрозвезд собственноручно отрубил на нем голову царю Гросалю. На месте трона стоял дубовый стол совета, и каждый день здесь заседали магистраты, а люди сотнями приходили сюда и в благоговейном молчании смотрели на них, восхищаясь восстановленной демократией, той свободой, про которую им рассказывали их деды. Она удивленно застыла. Она ожидала, что зал будет так же пуст, как улицы, но в нем оказалось полно народа. Четверо или пятеро сидели за столом. Сотня или больше стояли вокруг в мрачном молчании. Они пришли увидеть закат, угасание пламени, горевшего так недолго. Она увидела перевязанные обрубки, людей на костылях. Даже детей привели сюда увидеть конец недолгой мечты. Значит, не все горожане попрятались в холмах или ждали очереди на корабль. Она поколебалась немного, разглядывая людей за столом - вожди сопротивления, те, кто выжил. Старый Чистохрабр Фарнский, седой и согбенный. Высокосил Калинтский с рукой на перевязи и повязкой на голове... Это он первым сказал ей, что смерть Утрозвезда была славной. Она даже узнала вдов на заднем плане. Побежденные, потерявшие близких, раненые... В горле ее застрял ком. Человеческие обломки Кайлама. Эти люди наверняка не дадут ей исполнить задуманное. Колени вдруг начали дрожать. Страх снова навалился на нее. До тех пор, пока ожидающее ее испытание было неизбежным... Но теперь без этого, возможно, удастся и обойтись... Может, надежда - это тяжелее, чем неизбежность? Вздор! Она расправила плечи. Но как ей миновать всех этих упырей, этих зевак у трупа? И что они вообще делают здесь? - Ожидают условий сдачи, - произнес голос рядом с ней. Она поняла, что, должно быть, заговорила вслух, и посмотрела на говорившего. Потом посмотрела повнимательнее. Это был человек среднего роста, средних лет - стройный, спокойный, аккуратно одетый. Его короткую бороду уже тронула седина. Кудрявые волосы начинали седеть; стрижка - какая-то странная. В лице его не было ничего особенного, и все же... - Они ожидают, что Вандок потребует сдачи города, - объяснил незнакомец, в свою очередь внимательно рассматривая ее. - А он что? - спросила она. - Не думаю, что ему это нужно. Я думаю, он придет и возьмет город сам. - И сожжет. - Разумеется. Что-то в нем чувствовалось такое... Его глаза были серого цвета, в Междуморье таких не встретишь. Он был первым мужчиной без меча или по крайней мере без палицы, которого она видела за последние несколько недель. Да и голос его звучал немного странно, а от одежд пахло морем. Он был одет в просоленные моряцкие штаны и открытую спереди рубаху, которая была когда-то довольно дорогой. Теперь она вылиняла и порвалась. У ног его лежал узел. - Кто ты? - спросила она. - Странник, госпожа. - Казалось, она заинтересовала его чем-то, а может, он всегда такой любопытный. Он отличался той же спокойной уверенностью, что ее отец так часто... что была у ее отца. - В злое время попал ты сюда, странник. Лучше тебе здесь не задерживаться. Он покачал головой и улыбнулся. Было что-то успокаивающее в его улыбке и что-то неуловимо печальное. - В некотором роде я специалист по плохим временам, госпожа. Я слышал, была битва. Я опоздал на нее. - Он нахмурился. - Странно все это! - Почему же? - Она сама не знала, зачем тратит время на пустой разговор. - О, обыкновенно меня доставляют вовремя. Боги помогают. Ладно, это не важно. А ты кто? - Просто городская женщина. Он удивленно переспросил: - Просто? Молю тебя, скажи мне. Если бы он видел, как она одета под плащом, он не принял бы ее за знатную даму. - Белороза Верлийская. - Дочь Утрозвезда? - Он низко поклонился ей. - Тогда тебе-то уж тем более лучше здесь не задерживаться. - Я должна. - Зачем, зачем говорит она это совершенно незнакомому человеку? Чужеземец! Кто еще, если не этот человек? Придерживая плащ одной рукой, она протянула другой один из своих свертков. - Мне было сказано отдать тебе вот это. Он удивленно склонил голову, но не так удивленно, как она ожидала. - Кем сказано? - Верл. - А... - Человек осторожно принял завернутого бога. - А что там внутри? - Верл. Она... Он сказал, чтобы ты вернул ее, когда настанет срок. - Не назвал ни времени, ни места? - Нет. - Все это звучало настолько безумно, что она испугалась, не сочтет ли чужеземец ее совсем умалишенной. Однако он оставался совершенно серьезен. Он посмотрел на маленький сверток в руках. В зал бегом ворвались несколько человек и бросились к столу. Другие поспешили наружу. Чужеземец один стоял столбом посреди смятения, не обращая на него никакого внимания, словно единственным, что могло быть интересным в городе, был этот маленький сверток. - Так он или она? - Как тебе больше нравится. - Но она не будет говорить со мной? - Нет, она говорит только с членами ее семьи. Чужеземец нахмурился. - А подношения? Как мне заботиться о ней? - Мне кажется, от чужого она не примет и подношений. Возможно, стоит время от времени сыпать ей несколько зерен кукурузы... так, чтобы показать ей, что она не забыта, ладно? Чужеземец серьезно кивнул и спрятал бога за пазуху. Рубаха почти не оттопыривалась. - Прямо на сердце, - сказал он. - Я верну ее, когда настанет срок. Обещаю тебе. - Он вгляделся в лицо Белорозы неожиданно ясными серыми глазами. - А по какой дороге пойдешь теперь ты, госпожа моя? Снова одолела ее предательская дрожь. Она поплотнее запахнула плащ. - Молю тебя, уходи! Позаботься о Верл. - Белороза! - крикнул знакомый голос. Она вскрикнула и обернулась. Волнорез! Он хромая спешил к ней, опираясь на посох. На голове его была пропитавшаяся кровью повязка, лицо покрыто черной щетиной, но это был Волнорез, живой. Посох со стуком упал на пол, когда он обнял ее. Она прижалась к нему и ощутила твердый стилет под кушаком. - Я не сомневалась, - солгала она, уткнувшись в его плечо. С очень высокими мужчинами всегда такие сложности. - Твой отец... ты уже знаешь? Ну конечно, ты не можешь не знать! Дорогая, он встретил славную смерть. Я сам видел. Цвет варварского войска... - Я слышала. Ты ранен. - Она собиралась ранить его еще больнее. - Ногу подвернул во время бегства. О, дорогая моя! Я был у тебя дома... - Повязка на голове, потому что подвернул ногу? - Так, царапина. Стрела... ты же знаешь, у меня шкура что броня. Она и отскочила. Если бы у нас только были хорошие доспехи и оружие, все повернулось бы совсем по-другому! Пошли, дорогая моя, времени у нас в обрез. - Нет, - ответила она. Он немного отстранился, чтобы заглянуть ей в лицо. - Нет? Ты что... нет? Нас ждет корабль. Капитан - старый друг... Он обещал мне подождать еще час, и час этот почти уже прошел. Там, в порту, такое творится... Быстрее! - Нет. - Он сделал попытку увести ее силой, и она вырвалась, натянув плащ. - Милый, я понимаю, как тебе больно, но я не могу идти. Люди кричали. Каким-то смятенным краешком сознания она воспринимала происходящее. Орда наступает. Вандок со своим войском входит в город. Никаких условий... Толпа повалила прочь из базилики, обтекая ее с обеих сторон. Перед глазами мелькали искаженные паникой лица, слезы. Слышались крики. Но видела она лишь боль и смятение в глазах Волнореза. Он нагнулся за посохом, потом снова попытался увести ее, и она вырвалась из его рук. Хорошо еще эта его лодыжка! Будь у него свободны обе руки, он просто унес бы ее с собой. Он закричал на нее. Она попятилась, на глаза навернулись слезы. Она пыталась объяснить, что любит его. Он продолжал бубнить что-то про ждущий корабль. Объяснить ему было невозможно. Она пыталась заставить его уйти, снова и снова повторяя, что не пойдет с ним. В конце концов Волнорез потерял терпение. Судя по всему, нога причиняла ему больше страданий, чем он хотел показать, и кровь на повязке... не похоже, что это всего лишь царапина. Он нашел им корабль, спасение, он нашел ее, а она отвергала его... Еще бы ему не потерять терпение. Когда слезы перестали застилать глаза, она стояла в зале одна. Она сбросила плащ на пол и почувствовала себя совсем голой. Хуже, чем голой. Выступив из сандалий, прошла она через базилику к заваленному бумагами столу и дальше, в торец зала, на помост, где стоял раньше трон. Высохшую кровь на этом месте так и не стали смывать. Она развернула второй сверток и достала цепь. На ней тоже была кровь Гросаля. Она повесила было цепь на шею, но передумала. Так Вандок может просто задушить ее. С площади донесся какой-то шум. Она повернулась к дверям. Какое-то движение в тени за колоннами привлекло ее внимание. Приглядевшись, она с удивлением увидела чужеземца, так и стоявшего с узелком у ног. - Уходи! - крикнула она. Он не успел ответить, во дворец ворвались варвары. Вандок оказался моложе, чем она ожидала. Он сидел на своем огромном коне так, словно был частью его, и удивленно смотрел на одинокую фигурку, замершую в ожидании. Его свита - два десятка вооруженных всадников - замерла за его спиной. Казалось, прошло столетие, прежде чем кто-то заговорил. Да, он был моложе, чем она ожидала, но выше и крепче. Золотая цепь, наискось пересекавшая грудь, обозначала его царский сан, но и без нее совершенно ясно, кто здесь главный. Если не считать цепи и стягивавшей длинные волосы ленты, на нем были только кожаные штаны кочевника. Усы его были пышными, подбородок зарос золотистой щетиной. Он казался ужасно массивным, словно был вырезан из дуба. Меч и лук с колчаном приторочены к седлу. - Говорят, он хуже всех в роду, - говорил ей отец. - Но этого можно было ожидать. Говорят, он ужасно похож на самого Ханнаила. Утрозвезд рассчитывал на полгода подготовки. Вандок оставил ему меньше месяца. Он вышел абсолютным победителем в кровавой смуте, неизбежно следовавшей за смертью каждого царя варваров, перешагнув через четверых старших братьев. Словно смерч пронесся он по степям, собирая войско, и перешел перевалы еще до первого снега. Не прошло и месяца со дня смерти его отца, как он ворвался в Междуморье, почти как его прадед пятьдесят лет назад. Огонь вспыхнул в его светлых глазах, когда он увидел потемневшую цепь в руках у женщины и кровавые пятна на полу у ее ног. Он должен был понимать, чья это кровь. Возможно, он понимал, и кто она такая. Она подавила желание схватиться за рукоять стилета. Он должен подойти к ней. Он просто обязан! На глазах у всех этих его людей - он должен! Но Вандок не подошел. Он подал знак. Четверо воинов спрыгнули с седел и бросились к ней. Стальные руки стиснули ее с такой силой, что она вскрикнула. Один из них отобрал у нее цепь и отнес ее царю. Тот долго рассматривал цепь, наконец кивнул и надел на себя. Помедлив еще немного, он спешился, остальные последовали его примеру. Но и тогда не подошел он к Белорозе. Он отдавал приказы, не двигаясь с места. Голос его был негромок и спокоен, и он подкреплял свои слова жестами. Варвары рассыпались по зданию, разглядывая бумаги на столе, отводя лошадей с прохода. Белороза беспомощно стояла, удерживаемая тремя дюжими воинами. Странно, но кинжала они до сих пор не обнаружили. Они держали ее за запястья - так крепко, что у нее затекли кисти - и за плечи. Сапогами они придавили ее босые ноги к полу. Чьи-то пальцы вцепились ей в волосы и запрокинули голову. Но никто не нашел еще нож. Она поняла, что не обошлось без предательства. Новые и новые воины-варвары вводили в зал пленных: Чистохрабра, Высокосила, Верноклятва... Сопротивление предали. И поделом! Сопротивление предало страну, потерпев поражение. Они обещали свободу, а принесли лишь новые страдания. И наконец Вандок снова обратил на нее внимание. Он направился было к помосту, но остановился в нескольких шагах. - Имя? Она попробовала ответить, но во рту пересохло. Ей стали выкручивать руки, она задохнулась от боли и еле выдавила шепотом: "Белороза Верлийская". - Громче! Она повторила свое имя. Вандок улыбнулся: - Раздеть ее! Одежды ее были мгновенно сорваны с тела. Стилет лязгнул о пол. Вандок только рассмеялся. Один из мужчин отшвырнул ногой оружие, другой убрал тряпки. Третий сорвал с шеи цепочку и безжалостно вырвал из ушей серьги. Она подавила крик боли. Только тогда сам царь шагнул на помост и подошел к ней вплотную - хищный зверь, от которого пахло конским потом и дымом, пахло кочевником, который много недель провел в седле. Он презрительно посмотрел на нее сверху вниз - она стояла, обнаженная и беспомощная в руках грубых солдат. Он был очень высок, очень крепок и казался прочным, как дубовая мебель. Она вздрогнула от ненависти, горевшей в его глазах. Знала ли она раньше, что такое настоящая ненависть? Надежда умерла. Мама! - Ты и впрямь думала, что со мной так легко справиться? - произнес он. - Твой отец убил моего - здесь? На этом месте? Она кивнула. Он протянул руку и взялся за левую грудь. Ухмыляясь, сжал он ее так, что она вскрикнула. Потом оглянулся и обвел зал взглядом - толпа скаливших зубы воинов, пленников... Зал заполнялся народом. Зрителей предостаточно. - Как надлежит поступить с отродьем мятежника? - спросил он. Зал взревел. Ответ был известен заранее. - На пол ее! - приказал Вандок. - Прямо сюда, где кровавые пятна! И подведите пленных поближе. Наказание начнется прямо здесь и сейчас - пусть полюбуются. Он еще раз посмотрел на Белорозу, улыбнулся и расстегнул пояс. 6. ПЕРВЫЙ ПРИГОВОР - Майне либе дамен унд... геррен, да? Ладно, в общем, надеюсь, что моя история пришлась вам по вкусу. На этот раз никто не кивнул в ответ. Старая дама сердито смотрела на меня; полосы румян горели на ее пергаментных скулах, как следы побоев. Купец и солдат смотрели на меня столь же неодобрительно. Актриса кусала губки и печально качала головой. Маленькая старухина служанка, похоже, плакала, закрыв лицо ладонями. Впрочем, в этом я не был уверен из-за проклятой шляпки. - Тише, детка! - сказала старая дама. - Но Белороза ведь не умерла, майстер Омар, правда? - Ну, не сразу, конечно. Не в тот день. - Тогда мне кажется, ты мог бы закончить свой рассказ более приемлемо! - Но я ведь не знаю, когда и как она умерла! Ведь не хотите же вы, чтобы я выдумывал то, чего не знаю? Вандок прилюдно изнасиловал ее. Возможно, он и намеревался убить ее, но потом передумал и решил произвести впечатление, выставив дочь Утрозвезда напоказ во всех семи городах. Право же, я не знаю, что он там думал. Я знаю, что он взял ее с собой в Иомбину и там, на рынке, в телеге... - Хватит! - взвизгнула старая жаба. - Это не тема для разговора в благородном обществе. - Из этого я заключаю, что вы голосуете против меня, сударыня? - с досадой спросил я. - Тогда не угостит ли кто-нибудь приговоренного к смерти кружкой пива? - Огонь в камине уже догорал, и тени из углов подступили ближе. Возможно, буран уже не так свирепствует, но все равно погода убийственная. Молчание становилось зловещим. Солдат кашлянул. Его обветренное лицо было прочерчено глубокими морщинами, напоминавшими дороги на карте. Карте долгой и, возможно, бурной жизни? Если бы я выбирал партнера для игры из этой компании, собравшейся в пропахшей пивом комнате, Фрида была бы первой, тут даже и думать нечего, а актриса - второй с очень незначительным отрывом. Но если бы мне требовался напарник для опасного дела, я бы однозначно выбрал старого вояку. Ну, для настоящей махаловки, возможно, сошел бы еще Фриц с боевым топором... - Чужеземец? - переспросил солдат. - Тот, что взял бога? Ты не назвал нам его имя. Ты знаешь, кто это был? - Да, капитан. Но это совсем другая история. Актриса хихикнула, как маленькая девочка. - Хитрый майстер Омар играет с нами в очень старую игру! Я слегка нахмурился - пусть знает, что мы помним и кое-какие другие игры! - Отлично, - молвила старая дама. - Давайте решим, чей рассказ лучше. - Если мне позволено высказаться, сударыня, - просипел менестрель, - я бы проголосовал за майстера Омара. - Не уверена, что это лучший выбор. Давайте опросим по кругу. Бургомистр? - Она улыбнулась купцу. Предложенная ею процедура оставляла последний голос за ней. Толстяк надул губы и покосился на свою спутницу. - Ты лучше меня разбираешься в искусстве, дорогая. Проголосуй за нас обоих. - О, рассказ майстера Омара, конечно, был изрядно шокирующим. - Актриса помолчала, вглядываясь в мое лицо. Она прекрасно понимала, что мне известно, в каких искусствах она преуспела более всего, так что я вполне могу рассказать и более шокирующие истории. - Но мне кажется, он был поведан нам лучше, так что будем считать, первый раунд за ним. Менестрель уже проголосовал. Фрида слабо улыбнулась мне. Фриц насупился - ничего другого я от него не ожидал. - Выбор, конечно, непростой, - сказал я, - но в целом я голосовал бы за себя. Нотариус поерзал на лавке и поднял на меня глаза. - Как давно все это имело место? Ему-то, черт возьми, какая разница? - Полагаю, около двухсот лет назад. Возможно, чуть больше. - Я считаю оба рассказа неуместными. Я отказываюсь голосовать. Служанка промолчала. - Думаю, я проголосую за майстера Омара, - буркнул солдат. - Как уже заметила дама, он играет с нами в старую игру, но мне пока не хочется спать. До утра еще далеко - как знать, может, позже у него получится лучше. - Значит, большинство за меня! - Я не особенно беспокоился. Менестрель сам сдал этот круг. - Так никто не хочет угостить победителя пивом? Никто так и не откликнулся. Фриц встал и подошел к камину подбросить еще дров. Я нащупал в кармане записку, но оставил ее пока лежать там. Великан поднял с полки медный кувшин и с надеждой обвел собравшихся взглядом. Желающих не обнаружилось. Он вернулся на место с кислой миной, не красившей его. - Ну и кто будет следующим рассказчиком? - Старуха изогнулась в кресле, словно огромная мохнатая черная гусеница. Или, возможно, паучиха. - У-у! - Актриса возбужденно стиснула ручки на груди и оглянулась на своего благодетеля за поддержкой. - Милый, тебе не кажется?.. Тебе не кажется, что мне стоило бы попробовать?.. Разреши, я попробую, милый! - Валяй, голубка моя. - О, замечательно! - воскликнула она. Я собрался с мыслями - должен признаться, это получалось у меня с трудом. На лице Фрица появилась улыбка, что само по себе уже плохой знак. Впрочем, считать он умел не хуже меня. С ее-то пухлыми губками-бутончиками и пышными как опахало ресницами она могла бы собрать голоса всех мужчин, даже рассказав рецепт приготовления борща - если только ей приходилось хоть раз в жизни готовить борщ. Я не мог представить себе никого, кто проголосовал бы против этой кокетки, за исключением, быть может, старухи. И ее служанки, разумеется. Хуже того, компанию начинало клонить в сон. Каковы бы ни были рассказы, состязание может прекратиться без злого умысла - только по невнимательности. И как только большинство проголосует против меня, Фриц исполнит свою давнюю мечту. Не собирался я убивать его проклятую собаку! Знай я, что он так к ней привязан, я бы спрятал тело в лесу. Так он никогда бы и не узнал, что случилось, да и я бы не нарвался на неприятности. - Дайте подумать, - начала наша новая рассказчица своим детским голоском, поудобнее устраивая белоснежную горностаевую муфту. - Мне положено начинать с рассказа о том, кто я, да? Ну ладно, звать меня Марла. Я - подкидыш. Меня нашли как-то морозной зимней ночью девятнадцать лет назад на пороге обители Богини Чистоты в Лютцфройле, так что я ничего не могу рассказать вам о моих родителях, хотя они должны быть благородных кровей, ибо на углу одеяла, в которое я была завернута, был вышит серебряными и золотыми нитками вензель. Увы, одеяло позже украли, а ко времени, когда я выросла, никто уже не помнил, какие там были ихние инициалы. Росла я, ясное дело, в обители. Я как раз должна была пройти последние посвящения, когда - боги, это было уже месяца четыре или пять назад! - бедная сестра Заух получила ужасное, право же, ужасное известие! Ее любимый брат, единственный, кто остался у нее на всем белом свете, лежал при смерти. Ну, сестра Заух и сама была уже совсем старенькая, вот мать-настоятельница и послала меня с ней. Вот так я и оказалась в большом мире, словно маленький птенец, впервые покинувший родное гнездо. Если таково было ее вступление, рассказ обещал стать впечатляющим. - И там, в Бельхшлоссе, повстречала я милого Йоханна, и мы с первого взгляда полюбили друг друга, не так ли, милый? - повернулась она к купцу. - Ну конечно, светоч моей жизни! Болезный менестрель рядом с ней покосился на меня с очень странным выражением лица: глаза в красных кругах, сжатые губы побелели. Что, и кулаки стиснуты? Может, это у него припадок начинается? Тут я вспомнил, что развлечения в том заведении, где я впервые повстречался с этой дамой, включали в себя музыку. Юный Гвилл вполне мог выступать там, в "Бархатном стойле". Не за деньги, конечно, - ему платили натурой. Такие заведения обычно расплачиваются так с артистами - певцами, музыкантами, сказителями... так мне, во всяком случае, говорили. Возможно, Гвилл знал эту даму и ближе, чем я, но уж наверняка он не встречался с ней в святой обители. Так называемая Марла набиралась самоуверенности как горная лавина, катясь вниз по склону. - Я поведаю вам историю куда приятнее и романтичнее той, что рассказал Омар! Майне либе дамен унд геррен, надеюсь, мой рассказ понравится вам! Я ничего начала, а, милый? - Ты все делаешь восхитительно, розочка моя! Девятнадцать? Если уж на то пошло, скорее двадцать пять. Звали ее вовсе не Марла, она в жизни близко не подходила к обители, и у нее были татуировки на местах, о которых не принято говорить в обществе. 7. РАССКАЗ АКТРИСЫ После того как царь Вандок опозорил Белорозу на глазах городских властей и своих людей, он приказал отправить ее под охраной в ихний лагерь. Остаток дня он грабил и разрушал Кайлам. Это было ужасно! Дома пылали, и повсюду валялись мертвые тела! Пожалуй, я не буду вам говорить эти ужасные, кошмарные подробности. Вечером он приказал привести Белорозу в его шатер и снова возлег к ней. Он несколько раз против ее воли овладел ею. Он был такой большой и сильный, что сопротивляться даже не имело смысла! И на следую