на лице Бекки Дрисколл за последние несколько лет. Даже у ребенка кости и мясо не могут заметно вырасти быстрее, чем за несколько недель. Однако сейчас, стоя на коленях на цементном полу, я понимал, что плоть, на которую я смотрел, и кости под ней - все это сформировалось на протяжении часов и минут именно этой ночи. Это было просто невозможно, но я знал, что вот эти челюсти напряглись под кожей, рот расширился, губы набрякли и приобрели форму, подбородок удлинился на сантиметр, волосы приобрели именно этот оттенок, огрубели и стали жесткими, закудрявились и начали формироваться надо лбом - и все это на протяжении немыслимо короткого времени. Надеюсь, мне в жизни никогда не придется увидеть что-либо страшнее этих глаз. Я не мог заставить себя смотреть на них, не отводя взгляда. Величиной они были почти такие же, но еще не совсем такие, как у Бекки. Они еще не приобрели точно той формы и оттенка, но набирали все большего сходства. А вот выражение этих глаз... Присмотритесь к человеку, который приходит в себя после обморока: сначала в глазах видны лишь первые проблески сознания, первые слабенькие искры возвращающегося разума. Так было и с этими глазами. Это была как бы несовершенная пародия на ясные, живые и насмешливые глаза Бекки. Однако, как бы они ни были лишены выражения, все равно можно было увидеть в этих незрячих голубых глазах под капризным лучом фонарика первые слабые намеки на то, что со временем станет глазами Бекки Дрисколл. Я застонал и согнулся пополам, надавливая обеими руками себе на живот. На левой руке этого чудовища на полке, чуть выше кисти, был едва заметный шрам. У Бекки именно на этом месте виднелся след небольшого ожога, и я помнил его форму - он немного напоминал контур Южной Америки. На левом бедре виднелась маленькая родинка, а под правой коленкой белел тоненький шрам, и хотя я не знал наверняка, но был уверен, что такие же отметины есть и у Бекки. Передо мной на полке лежала Бекки Дрисколл - еще не завершенная. Это был предварительный набросок того, что должно было стать совершенно безошибочным портретом - все начато, все очерчено, и ничего окончательно завершенного. Можно еще так сказать: на полке в мутном оранжевом свете лежало размытое лицо, которое словно бы проглядывало сквозь толщу воды, но все равно знакомое каждой черточкой. Я мотнул головой, отрывая взгляд от тела и снова возвращаясь к жизни, и глотнул ртом воздух, потому что на некоторое время инстинктивно задержал дыхание, в тишине подвала звук раздался громко и резко. Сердце у меня бешено колотилось, кровь прилила к голове волной ужасного возбуждения, и я подскочил на затекшие ноги, чуть не упав. Быстрым шагом я двинулся по лестнице к двери на первый этаж. Она была не заперта, и я попал на кухню, оттуда в столовую. Потом я нащупал ступеньки и мигом взбежал наверх. Передо мной был ряд закрытых дверей, и мне приходилось выбирать наугад. Я наудачу направился ко второй двери, схватился за ручку двумя руками и начал медленно поворачивать ее, стараясь не шуметь. Когда язычок замка выскользнул из гнезда, я слегка приоткрыл дверь и просунул голову в комнату, не двигаясь с места. Темное бесформенное пятно волос лежало на подушке; невозможно было разобрать, кто это. Направив фонарик на лицо, я нажал кнопку и увидел отца Бекки. Он пошевелился, что-то пробормотал, я выключил фонарик и быстро, но беззвучно прикрыл дверь и понемногу отпустил ручку. Все это было слишком медленно. Я уже не мог сдерживать себя - я жаждал врываться в двери, стуча ими о стены, орать во все горло и поднять на ноги весь дом. Достигнув двумя гигантскими шагами соседней двери, я открыл ее и с включенным фонариком вошел в комнату, ощупывая лучом стены, кровать, лицо спящего. Это была Бекки, она лежала неподвижно в маленьком круге света; лицо ее было словно четкий, ярко очерченный оригинал, ужасная пародия на который осталась в подвале. Я торопливо обошел кровать, схватил Бекки за плечо, держа в другой руке фонарик, и потряс ее. Она слегка застонала, но не проснулась. Тогда я подсунул руку под плечи и посадил ее. Бекки только глубоко вздохнула с запрокинутой головой. Больше ждать я не мог. Взяв фонарик в зубы, я отбросил легкое одеяло, подхватил Бекки другой рукой под колени и поднял. Потом, сделав шаг, перебросил Бекки через плечо, как это делают пожарники. Поддерживая ее одной рукой, я другой взял фонарик и направился к выходу. Тяжелой походкой - не знаю, производил ли я шум - я сошел по лестнице, пытаясь ступать на цыпочках, нащупывая ногой каждую ступеньку. Закрыв за собой входную дверь, я зашагал по темной пустой улице, неся Бекки поочередно то на плече, то на руках. Когда я переходил бульвар Вашингтона, Бекки застонала, не открывая глаз, подняла руку и крепко обняла меня за шею. Потом открыла глаза. Некоторое время, пока я шагал, всматриваясь ей в лицо, она полусонно посматривала на меня. Потом моргнула несколько раз, и ее глаза слегка прояснились. Сонным, как у ребенка, голосом Бекки проговорила: - Что? Майлз, что такое? - Потом расскажу, - с улыбкой успокоил я ее. - Думаю, с тобой все в порядке. Как ты себя чувствуешь? - Хорошо. Ох, и устала же я! - Она осмотрелась, приглядываясь к темным домам, к деревьям над головой. - Майлз, что происходит? - Бекки подняла на меня взгляд с удивленной улыбкой. - Ты меня похищаешь? Тащишь в свое логово, что ли? - Она взглянула вниз и увидела, что под плащом на мне только пижама. - Майлз, - насмешливо пробормотала она, - разве ты не мог подождать? Не мог хотя бы спросить, как джентльмен? Майлз, что ты делаешь, в конце концов? Тут я хмыкнул: - Через минуту объясню, когда доберемся до моего дома. Она вопросительно подняла брови, и моя улыбка сделалась шире. - Не беспокойся, ты в полной безопасности: там Мэнни Кауфман и Беличеки; за тобой будет кому присмотреть. Бекки с минуту смотрела на меня, потом вдруг поежилась: ночная прохлада давала себя знать, а рубашка на ней была из тонкого нейлона. Она крепче обняла меня за шею и плотнее прижалась, снова закрыв глаза. - Чересчур плохо, - пробормотала она. - Самое интересное приключение в моей жизни: похищена прямо из постели интересным мужчиной в пижаме. Потом меня несут по улицам, будто пленницу. А теперь еще он заботится о моей нравственности. - Бекки открыла глаза и весело улыбнулась. Руки у меня ужасно болели, в спине было такое ощущение, будто кто-то нажимал на хребет здоровенным тупым ножом, я едва разгибал колени после каждого шага. И все равно это было замечательно, и я не хотел, чтобы дорога кончилась; чрезвычайно приятно было держать Бекки в объятиях, я остро ощущал нежное тепло ее упругого тела. Мэнни приехал: я увидел его машину, которая стояла рядом с моей. На веранде я опустил Бекки, размышляя, смогу ли я распрямиться, не рассыпавшись на кусочки. Потом я отдал ей свой плащ - это нужно было сделать раньше, но я не сообразил. Она оделась и не спеша застегнула пуговицы. Мы вошли в комнату, где нас ждали Мэнни и Джек. Они оба уставились на нее, раскрыв рты, но Бекки очаровательно улыбнулась и поздоровалась, словно просто зашла на чашку чая. Я тоже напустил равнодушный вид, наслаждаясь выражением их лиц, и намекнул Бекки, что для ночной рубашки достаточно холодно. Я сказал ей, где можно найти старые джинсы, которые сели и стали малы на меня, чистую белую рубашку, шерстяные носки и пару кедов; она кивнула и пошла наверх. Я повернулся к Мэнни и Джеку, усаживаясь в пустое кресло. - Иногда я испытываю одиночество, - небрежно заметил я. - И когда это случается, мне нужна компания. Мэнни устало посмотрел на меня: - То же самое? - тихо вымолвил он, кивая в сторону лестницы, по которой только что поднялась Бекки. - Нашел такое и у нее? - Да, - кивнул я, снова делаясь серьезным. - В подвале. - Ладно. - Мэнни встал. - Я хочу их посмотреть. Хотя бы одно. У нее или у Джека. Я согласился: - Хорошо. Лучше у Джека. У Бекки отец дома. Я только оденусь. Наверху мы оба оделись, я в спальне, Бекки в ванной по соседству, негромко разговаривая. Натягивая на себя брюки, носки и старый синий свитер, я рассказал ей как можно спокойнее, без лишних подробностей то, о чем она уже догадывалась. Я опасался, как она это воспримет, хотя вообще трудно предвидеть, как что-то воспримет женщина. Одетые, мы вышли в коридор, и Бекки дружелюбно улыбнулась мне. Выглядела она чудесно. В брюках, закатанных до колен, в белых носках и кедах, с засученными рукавами и расстегнутым воротником, она напоминала молодую девушку с рекламы туристского бюро. Я заметил, что глаза у нее оживленные, без гнетущего страха, и понял, что она даже довольна всей этой суматохой, потому что не видела того, что видел я. - Мы едем к Джеку, - сообщил я. - Поедешь с нами? - Я приготовился отговаривать ее. Она покачала головой: - Нет, кто-то должен остаться с Теодорой. Вы поезжайте. - Она повернулась и направилась к комнате, где спала Теодора, а я спустился вниз. Мы сели в мою машину на переднее сиденье. Через несколько кварталов Джек нарушил молчание: - Что вы думаете, Мэнни? Мэнни только покачал головой, рассеянно следя за стрелкой спидометра. - Еще не знаю, - произнес он. - Просто не знаю. На востоке занимался рассвет, но вокруг нас еще стояла густая тьма. Мы взобрались по грязной дороге на холм, сделали последний поворот, и мне показалось, что в доме Джека всюду включен свет. Сначала меня это испугало - я ожидал увидеть совершенно темный дом - и я мгновенно представил себе полуживую голую фигуру, которая бесцельно слоняется по комнатам, клацая выключателями. Но тут же сообразил, что Джек с Теодорой просто не позаботились выключить свет, в панике покидая дом, и немного успокоился. Я остановил машину у открытого гаража и заметил, что горизонт к этому времени значительно посветлел. Вокруг уже можно было различить темные стволы деревьев, распознать неровности почвы и пока еще сероватую траву под ногами. Свет в окнах слабел и становился оранжевым в первых проблесках рассвета. Мы молча направились в гараж, и наши подошвы загрохотали по цементному полу. Оттуда мы перешли в подвал. Свет, который оставила Теодора, просачивался через полуоткрытую дверь бильярдной. Джек, он шел первым, толкнул ее. Джек остановился так неожиданно, что Мэнни с ходу налетел на него. Вскоре Джек медленно сдвинулся с места, и мы с Мэнни вошли следом за ним. Тела на столе не было. В ярком круге света виднелась изумрудная зелень сукна, а посредине стола лежал толстый слой серого пуха, насыпавшегося, видимо, из-под балок. На мгновение Джек с раскрытым ртом уставился взглядом в стол. Затем он резко обернулся к Мэнни и произнес тоном, который одновременно опровергал и требовал доверия: - Оно было тут, на столе! Мэнни, оно было! Мэнни доброжелательно улыбнулся, кивая головой: - Я вам верю, Джек, вы все это видели. - Он пожал плечами. - А теперь кто-то его забрал. Тут какая-то тайна. Не исключаю. Пошли отсюда. Кажется, я должен вам кое-что рассказать. 7 Мы сидели на траве на обочине перед домом Джека рядом с моей машиной и курили, глядя на город внизу. Я нередко видел его таким, возвращаясь с ночных вызовов. Верхушки крыш были еще серые, бесцветные, но уже во всем городе окна отблескивали розовыми вспышками в почти прямых лучах восходящего солнца. На наших глазах матовые окна приобретали более яркий оттенок по мере того, как краешек солнца медленно поднимался из-за горизонта. Кое-где над трубами заклубились тоненькие струйки дыма. Джек пробормотал, скорее про себя, качая головой и рассматривая игрушечные домики внизу: - Страшно даже подумать, сколько этой гадости сейчас находится в городе, спрятанной в потайных местах... Мэнни улыбнулся: - Ни одной, - произнес ом, - ни единой. Мы уставились на него. - Послушайте, - спокойно начал он, - вы действительно держали тайну в руках - настоящую тайну. Чье это было тело? Где оно сейчас? Мы сидели слева от него, и Мэнни повернул голову, чтобы проследить за выражением наших лиц, а потом добавил: - Но это вполне нормальная тайна. Может, убийство, не знаю. Но, что бы это ни было, оно в пределах человеческого знания, и не нужно делать из него нечто большее. Я раскрыл рот, чтобы возразить, но Мэнни покачал головой. - Вот послушайте, - тихо проговорил он. Сложив руки на коленях, зажав в пальцах сигарету, дым от которой свивался колечками возле его смуглого лица, Мэнни всматривался в просыпавшийся город. - Человеческий разум - это удивительно интересная вещь, но не знаю, сможет ли он когда-нибудь познать себя. Может быть, все остальное - от атома до Вселенной, - но только не себя. Он повел рукой, указывая на крохотный, словно из табакерки, городок, который отблескивал внизу в первых лучах утреннего солнца. - Вон там, в Санта-Мире, неделю или десять дней назад кто-то породил манию, будто один из членов его семьи не тот, кем кажется, а самозванец. Это не слишком распространенная мания, но временами она случается, и каждый психиатр рано или поздно сталкивается с ней. Обычно он имеет некоторое представление, как ее лечить. Мэнни улыбнулся нам. - Но на прошлой неделе я зашел в тупик. Это не просто мания, ведь только в одном городе наблюдалось больше дюжины таких случаев, и все на протяжении нескольких дней. Я еще никогда не встречался с таким за всю свою практику и совсем растерялся. - Мэнни последний раз затянулся сигаретой и отшвырнул ее в пыль. - Но потом я кое-что подчитал, обновил в памяти то, что не должен был забывать раньше. Вы когда-нибудь слышали о маттунском маньяке? Мы только покачали головами. - Так вот, - Мэнни оперся о колено сцепленными пальцами. - Маттун - это городок в Иллинойсе, с населением около двадцати тысяч человек, и там произошло такое, что попало во все учебники психиатрии. 2 сентября 1944 года среди ночи какая-то женщина позвонила в полицию: кто-то пытался задушить ее соседку ядовитым газом. Эта соседка проснулась около полуночи; ее муж работал в ночную смену. Комната была заполнена необычным, сладковатым, тошнотворным запахом. Она попыталась встать, но ноги у нее парализовало. Женщина смогла доползти до телефона и позвонить соседке, а та сообщила в полицию. Полицейские приехали и сделали, что могли: дверь была открыта, так что попасть в комнату можно было, но в доме, естественно, никого не было. На следующую ночь полиция получила еще один вызов, и снова нашла полупарализованную женщину, которую ужасно тошнило: кто-то пытался убить ее ядовитым газом. В ту же ночь аналогичный случай произошел в противоположной части города. А когда уже более чем на дюжину женщин были совершены нападения именно таким образом, полиция поняла, что имеет дело с психопатом - маньяком, как его прозвали газеты. Мэнни сорвал какое-то растение и принялся обрывать с него листья. - Как-то ночью одна женщина увидела незнакомого мужчину. Она проснулась и заметила его силуэт в раскрытом окне своей спальни. Он якобы брызгал каким-то ядохимикатом внутрь комнаты. На нее подуло запахом газа, она закричала, незнакомец убежал. Но женщина хорошо рассмотрела его со спины: он был высокий, очень худой и носил что-то вроде жокейской кепочки. Теперь вмешалась полиция штата, потому что только за одну ночь семь женщин были отравлены газом и наполовину парализованы. В городок понаехали репортеры из "Ассошиэйтед пресс", "Юнайтед пресс" и почти всех чикагских газет; вы можете найти в их подшивках материалы об этом деле. И вот по ночам в Маттуне, штат Иллинойс, в 1944 году на улицах патрулировали машины с автоматчиками, соседи организовали отряды самообороны и по очереди охраняли свои кварталы; но нападения продолжались, а маньяка не находили. Наконец, в одну из ночей город патрулировали восемь групп на автомашинах, оснащенных радиостанциями. В городской больнице врачи были наготове. И вот полиция получила вызов, как обычно, от женщины, едва способной говорить, ее отравил газом сумасшедший. Меньше чем за минуту патрульная группа оказалась в ее доме; потерпевшую мигом доставили в больницу. - Мэнни усмехнулся. - Врач ничего у нее не нашел, абсолютно ничего. Ее отправили домой; поступил другой вызов, вторую женщину привезли в больницу, осмотрели и тоже отослали домой. Это продолжалось целую ночь. Поступали вызовы, женщин за две минуты осматривали в больнице, и всех без исключения возвращали домой. Наступило долгое молчание. Мэнни внимательно всматривался в наши лица, а потом сказал: - Случаи той ночью были последними в Маттуне. Эпидемия кончилась. Маньяка не нашли, потому что его никогда не было. - Он удивленно покачал головой. - Массовая истерия, самовнушение, называйте как хотите - вот что произошло в Маттуне. Почему? - Мэнни пожал плечами. - Не знаю. Мы даем этим вещам названия, но не понимаем их сути: все, что мы знаем наверняка, - это то, что такие вещи имеют место. Видимо, Мэнни понял по выражению наших лиц, что мы упорно не желаем верить тому, что он рассказывал, потому что повернулся ко мне и терпеливо продолжал: - Майлз, ты, наверное, читал в колледже о "танцующей болезни", которая охватила Европу лет двести назад. - Он взглянул на Джека. - Удивительная вещь, - заметил он. - Поверить невозможно, что это было. Целые города вдруг начинали танцевать: сначала один человек, потом другой, за ними все мужчины, женщины и дети, пока не подали мертвыми или истощенными. Это бедствие распространилось по всей Европе. "Танцующая болезнь" - о ней можно прочесть в энциклопедии. Она продолжалась, кажется, целое лето, а потом прекратилась. Исчезла. Люди не могли понять, что же, черт побери, с ними произошло. - Мэнни сделал паузу, глядя на нас, и пожал плечами. - Вот так. В эти вещи трудно поверить, пока не увидишь собственными глазами, и даже, когда увидишь. - Именно это и произошло в Санта-Мире, - он показал на город, раскинувшийся между холмами. - Новость распространялась, сначала тайком. Нашептывали, как и в Маттуне: кто-то считает, что ее муж, или сестра, или тетя, или там дядя на самом деле самозванец, которого невозможно разоблачить. Странная, возбуждающая новость! А потом слухи распространяются, ширятся, появляются новые случаи, а там их уже по нескольку на день. Черт возьми, охота за ведьмами, летающие тарелки - все это проявления того же самого удивительного свойства человеческого разума. Люди живут одиноко - большинство из них, эти мании привлекают внимание и вызывают сочувствие. Джек медленно покачал головой, и Мэнни спокойно спросил: - Тело было настоящее; вас это волнует, правда, Джек? Тот утвердительно кивнул, и Мэнни добавил: - Да, и вы все его видели. Но только это и было настоящим. Джек, если бы вы нашли это тело месяц назад, вы признали бы находку тем, чем она и была, - головоломной, весьма странной, но вполне естественной загадкой. То же сделали бы Теодора, Бекки и Майлз. Сейчас увидите, к чему я веду. Представьте себе, что в августе 1944 года в Маттуне, штат Иллинойс, ночью по улице шел бы человек с опрыскивателем. Кто угодно, увидев его, сделал бы совершенно разумный вывод, что этот человек собирается с утра опрыскивать свои розы или что там у него. Но через месяц, в сентябре этого человека с опрыскивателем пристрелили бы прежде, чем он смог подать голос. А вы, Джек, нашли тело приблизительно вашего роста и комплекции, что никак не удивительно: ведь вы человек среднего строения. Лицо, как часто случается после смерти, было гладким и невыразительным. Что ж, вы писатель, человек с воображением, и вы находились под воздействием мании, которая охватила Санта-Миру. Майлз, Теодора, и Бекки тоже. Несомненно, и я поддался бы этому, если бы жил там. И вы сделали поспешный вывод, объяснив одну загадку другой. Человеческий разум всегда ищет причину и следствие; и все мы отдаем предпочтение сверхъестественному и поразительному ответу перед простым и скучным. - Но, Мэнни, Теодора действительно видела... - Именно то, что она _ожидала_ увидеть! Чего она до смерти боялась увидеть! Что она была совершенно _уверена_, что увидит в этих обстоятельствах. Я бы действительно удивился, если бы она этого не увидела. Вы же вдвоем и она сама подготовили ее к тому, что она увидит. Я попытался вмешаться, но Мэнни насмешливо улыбнулся мне: - Ты же ничего не видел, Майлз. Разве что свернутый коврик в подвале у Бекки. Или кучу выстиранного белья: что угодно подходило. Ты к тому времени был настолько напряжен, настолько перевозбужден этим бегом по улицам, Майлз, что, как ты сам говоришь, был уверен, что найдешь - и, конечно же, нашел. Иначе и быть не могло. - Он поднял руку, не давая мне говорить. - О да, ты его видел. В мельчайших деталях. Точно так, как ты описал. Ты видел его так живо и реально, как сейчас видишь меня. Но только в своем воображении. - Мэнни улыбнулся. - Черт побери, ты же врач, Майлз, ты же знаешь динамику этого процесса. Он был прав. Еще на подготовительном курсе я однажды сидел в аудитории и слушал спокойную лекцию преподавателя психологии; теперь здесь, на обочине дороги под теплым утренним солнцем, я вспомним, как вдруг отворилась дверь, и в аудиторию ворвались двое дерущихся мужчин. Один, словно безумный, выхватил из кармана банан, направил его на другого и завопил: "Ба-бах!" Другой схватился за бок, вытащил из кармана американский флажок, бешено замахал иш перед носом противника, после чего оба выбежали из помещения. Преподаватель сказал: - Это управляемый опыт. Пусть каждый из вас возьмет бумагу и карандаш, полностью запишет все, что он сейчас увидел, и положит отчет мне на стол. На следующий день он зачитал вслух наши отчеты. Нас было больше двадцати, и ни одно описание не походило на другое. Некоторые студенты видели трех человек, а то и четырех, а одна девушка даже пятерых. Одни видели белых людей, другие негров или азиатов, а то и женщин. Один студент подробно описал, как мужчину ударили кинжалом, как брызнула кровь, как раненый приложил к боку платок и тот мгновенно покраснел; он не поверил своим глазам, не обнаружив на полу ни единой капли крови. И так далее, и тому подобное. Ни в одном отчете не упоминались ни американский флажок, ни банан; эти вещи не вязались с внезапной жестокой сценой, которая промелькнула перед нашим сознанием; поэтому наше воображение исключило их, просто вычеркнуло и заменило более подходящими вещами - пистолетами, ножами, окровавленными тряпками и другим. Каждый из нас был абсолютно уверен, что видел их. Мы действительно их _видели_, но только в воображении, в поисках какого-то объяснения. Поэтому я сейчас размышлял, не прав ли Мэнни, и это было непонятно: я испытывал какую-то неудовлетворенность, разочарование при этой мысли и понимал, что сопротивляюсь его аргументации. Мы действительно отдаем предпочтение сверхъестественному и поразительному перед простым и скучным, как сформулировал Мэнни. Хотя я все еще видел перед собой с ужасающей реальностью предмет из подвала Бекки, разумом я воспринимал возможную правоту Мэнни. Однако эмоционально его доводы оставались почти неприемлемыми; видимо, это было написано на моем лице, да и на лице Джека. Наверное поэтому Мэнни встал и некоторое время посматривал на нас сверху. Потом мягко заговорил: - Хочешь доказательств? Ты их получишь, Майлз. Поезжай к дому Бекки, и в спокойном состоянии не увидишь никакого тела в подвале - это я тебе гарантирую. Было только одно тело, в подвале Джека, и с него все и началось. Нужны еще доказательства? Вот, пожалуйста. Это безумие исчезнет в Санта-Мире, как это было и в Маттуне, и в Европе, и везде. Те люди, которые приходили к тебе - Вильма Ленц и другие, - явятся снова; по крайней мере, некоторые из них. Остальные будут избегать тебя, хотя бы из чувства стыда. Но если ты разыщешь их, они тебе скажут то же, что и другие: что мания исчезла, что они просто не понимают, как и почему она постигла их. Вот тут и наступит конец: новых случаев не будет. Это я тебе тоже гарантирую. Потом Мэнни улыбнулся, посмотрел на небо, которое уже стало голубым и чистым, и произнес: - Я не против позавтракать. Джек и я улыбнулись в ответ. - Я тоже, - сказал я. - Поехали ко мне, посмотрим, что там девушки приготовили. Джек прошелся по своему дому, выключая свет и запирая двери. Он вышел с коричневой картонной папкой, которая состояла из секций в виде гармошки и была плотно заполнена какими-то бумагами. - Мой кабинет, - показал он на папку. - Незаконченная работа, заметки, справки, всякий мусор. Очень ценная вещь, я всегда ее держу при себе. Мы поехали вниз, в город. У дома Бекки я остановил машину и вышел, не выключая двигателя. Было еще очень рано, улица выглядела удивительно чистой в свете нового дня, вокруг не было ни души. Я смело приблизился к дому по траве, которая заглушала шаги. Возле выбитого окна подвала я постоял, присматриваясь к соседним окнам: нигде ничего подозрительного. Я быстро нагнулся, проскользнул в окно и пошел на цыпочках по цементному полу. Сейчас в подвале было светло и очень тихо, и я был спокоен, хотя и боялся, что меня могут застать здесь и спросить, что мне нужно. Двери стенного шкафа были полуоткрыты, как я их оставил. Теперь я распахнул их настежь и бросил взгляд на нижнюю полку. Свет из ближнего окна залил ее полностью; полка была пуста. Я раскрыл все двери многочисленных отделений шкафа и не нашел ничего необычного: только консервы, инструменты, пустые банки, старые газеты. На пустой полке насыпалась масса какого-то серого пуха. Присев рядом с ней, я только пожал плечами: то была просто пыль с грязью, которая накапливается в подвалах и которую мои извращенные истерией ощущения превратили в тело. Я больше не хотел оставаться в подвале ни минуты, поэтому закрыл шкаф и выбрался через окно на газон. Что подумает отец Бекки об этом выбитом стекле, когда увидит, я не знал, но давать объяснения не собирался. В машине, трогаясь с места, я повернулся к Мэнни со слегка дурацкой ухмылкой: - Ты был прав, - сказал я, посматривая на Джека, и пожал плечами. 8 Человек - это такое животное, которое не может жить только одним каким-то ощущением, будь то страх, счастье, горе или удовлетворение. Странно, но после этой тревожной ночи мы испытывали неподдельное наслаждение от завтрака. Помогло солнце: желтовато-теплое, оно струилось сквозь раскрытые окна и двери, обещая утреннюю радость. Теодора уже сидела на кухне. Они с Бекки пили кофе. Завидев нас, Теодора встала. Джек бросился к ней, и они долго стояли обнявшись. Джек исступленно целовал жену. Потом от отступил на шаг, чтобы присмотреться к ней. Она еще выглядела усталой, под глазами были круги, но выражение ее лица было теперь спокойным, и она улыбалась нам с Мэнни через плечо Джека. А потом, словно по сигналу, все мы сразу начали весело болтать, смеяться, шутить; женщины принялись зажигать газ, вынимать кастрюли и сковородки, рыскать по буфетам и холодильнику. Тем временем мы втроем уселись за кухонный стол. Бекки разлила кофе. Будто сговорившись, мы не вспоминали о прошлой ночи - по крайней мере, серьезно, - или о том, что только что делали Джек, Мэнни и я, а женщины ничего не спрашивали: они чувствовали по нашему поведению, что все в порядке. Вскоре на плите зашипела колбаса, Теодора переворачивала ее вилкой, а Бекки стала взбивать яйца в чаше; послышался приятный ритмичный стук металлической ложки о фарфор. Теодора весело сказала: - Я все обдумала и теперь знаю, куда пристроить двойника Джека. Один из них пускай бродит по дому, как всегда, не слыша ни одного моего слова, и пусть у него идет этот самый процесс творческого мышления. А другой, может быть, иногда найдет время поговорить со мной, а то и поможет помыть посуду. Джек улыбнулся с радостью и облегчением, видя ее такой. - А что, стоит попробовать. Иногда мне кажется, что любая перемена во мне к лучшему. Может быть, новый и вправду будет знать, как писать, и не станет биться головой о стену в напрасных усилиях. Бекки кивнула: - М-да, тут масса преимуществ. Было бы здорово, если бы одну меня тайно несли по улицам в ночной рубашке, а другая спокойно спала бы в своей постели, отвечая всем требованиям благопристойности. Шутя мы обсосали эту идею со всех сторон. Мэнни пожелал, чтобы один доктор Кауфман выслушивал своих пациентов, а другой тем временем играл в гольф. Я сказал, что приспособил бы двойника Майлза Беннелла отсыпаться за двоих. Блюда были замечательными на вкус, и мы ели и болтали, шутили как только могли. Вообще мы были немного чересчур веселы, даже возбуждены; очевидно, это было реакцией на то, что произошло. Наконец, Мэнни вытер рот салфеткой, посмотрел на часы и поднялся. Пока он доедет домой, объяснил он, побреется, переоденется и появится у себя в кабинете, его уже будет ждать первый пациент. Он попрощался, пригрозив мне, что пришлет громадный счет по двойной таксе, и ушел. Я проводил его к выходу, и мы снова сели за стол и принялись за вторую или третью чашку кофе. После завтрака я закурил, удобно уселся в кресле и кратко рассказал женщинам, что произошло, что мы нашли - вернее, не нашли - в обоих подвалах и что нам рассказал Мэнни на дороге перед домом Джека. Произошло именно то, чего я ожидал. Теодора только покачала головой, упрямо поджав губы. Она не могла поверить, что то, что она видела, было не в действительности, а лишь в ее воображении. Бекки ничего не сказала, но я понял, что она, согласившись с объяснением Мэнни, испытывает облегчение, думая о своем отце. Бекки выглядела привлекательно, сидя за столом рядом со мной - такая свежая, оживленная и хорошенькая, и мне было очень приятно видеть ее в моей рубашке с расстегнутым воротником. Джек встал, прошел в гостиную и вернулся со своей папкой, которую забрал из дому. Он сел и заговорил с улыбкой, перебирая бумаги: - Я как белка - собираю разные вещи, не имея понятия, к чему они. Вот вам, например, - он полез в одну из секций папки и вытащил большую охапку вырезок, - газетные сообщения на некоторые темы. - Я достал их после разговора с Мэнни. Отодвинув стоящие перед ним тарелки, он положил на стол сотни вырезок, некоторые уже пожелтевшие от времени, другие новенькие, большинство из них были небольшие, но попадались и обширные. Выбрав наудачу несколько, он посмотрел на заголовки, а потом передал их мне. Я держал их так, чтобы Бекки тоже могла прочитать. Один заголовок извещал: "ЛЯГУШКИ ПАДАЮТ НА АЛАБАМУ". Это была небольшая, в несколько строк, заметка: "ЭДЖВИЛЛ, АЛАБАМА. У всех рыбаков в этом городке с четырьмя тысячами жителей вчера утром был немалый улов, если бы его можно было хоть как-то использовать. Ночью ливень маленьких лягушек неизвестного происхождения..." Заметка - я пробежал ее глазами - рассказывала далее, что на город ночью пролился дождь из маленьких лягушек, которые стучали о крыши и окна, словно град, в течение нескольких минут. Сообщение было выдержано в мягких юмористических тонах, никакого объяснения этому явлению не давалось. Я посмотрел на Джека, и тот улыбнулся. - Бессмыслица, правда? - спросил он. - Особенно если учесть, что лягушкам неоткуда было взяться. Он достал другую вырезку и протянул мне. У этой был заголовок: "ЧЕЛОВЕК СГОРЕЛ НАСМЕРТЬ, ОДЕЖДА НЕ ПОСТРАДАЛА", и сообщала она о том, что на ферме в Айдахо нашли человека, который сгорел дотла. Но на одежде, которая была на нем, не было никаких подпалин, и нигде в доме не обнаружили следов огня и даже копоти. Окружной следователь будто бы заявил, что необходима температура не ниже тысячи ста градусов, чтобы так сжечь человека. Вот и вся заметка. Я с кривой усмешкой взглянул на Джека, не понимая, к чему это все. Теодора смотрела на него поверх чашки с кофе, хитро прищурившись, с видом влюбленного презрения, которое проявляют жены к чудачествам своих мужей. Джек улыбнулся нам. - У меня целых две дюжины таких заметок - люди сгорели насмерть, а одежда целая. Вы когда-нибудь читали такую чепуху? А вот нечто другое. Карандашом на полях было написано "из "Нью-Йорк пост", а заголовок был такой: "СКОРАЯ ПОМОГЛА ВОВРЕМЯ". Вот что там было написано: "Ричмонд, Калифорния, 7 апреля ("Ассошиэйтед пресс"). "Поспешите на угол Сан-Пабло и Макдональд-авеню", сказал голос по телефону. "Курьерский поезд на Санта-Фе только что наскочил на грузовик, и человек тяжело ранен". Полиция направила патрульную машину и скорую помощь по этому адресу. Там ничего не произошло. Состав еще не прибыл к месту события. Однако поезд сделал это в тот момент, когда полиция уже уезжала, и как раз тогда, когда фургон, которым управлял Рандольф Брюс, 44 лет, находился на переезде. Брюс очень тяжело ранен. У него кровоизлияние в мозг и раздавлена грудь". Я отложил вырезку. - К чему это ты, Джек? - Да вот, - он неторопливо встал, - есть еще сотни две не менее удивительных случаев, которые я насобирал всего за несколько лет; можно найти еще тысячи. - Он начал мерить кухню медленными шагами. - По-моему, они подтверждают по крайней мере то, что удивительное происходит, _действительно_ происходит время от времени всюду, во всем мире. Вещи, просто не укладывающиеся в рамки той суммы знаний, которую человечество постепенно приобрело на протяжении тысячелетий. Вещи, прямо противоположные тому, что мы считаем истиной. Нечто падает вверх, а не вниз. Протянув руку к хлебнице, Джек взял пальцем крошку хлеба и поднес ко рту. - Вот к чему я веду, Майлз. Нужно ли всегда их строго отметать? Или смеяться над ними? Или просто не замечать? Потому что всегда получается именно так. - Он снова начал расхаживать взад-вперед по большой старой кухне. - Вполне естественно, что мы ничего не допустим в пределы нашего официального знания, пока оно не будет повсеместно признано. Тем не менее, наука претендует на объективность. - Он остановился, повернувшись к столу. - Претендует на то, что она рассматривает все явления нелицеприятно и без предрассудков. Но, ясное дело, ничего подобного она не делает. Вот такие явления, - он кивнул на кучу вырезок на столе, - наука отбрасывает с рефлекторным презрением. А это формирует мышление у нас, у массы. Что такое все подобные явления, говорят ученые? Всего лишь оптический обман, или самовнушение, или истерия, или массовый гипноз, а когда не могут объяснить, называют простым стечением обстоятельств. Что угодно, кроме того, что такие вещи действительно происходят. О, нет, - Джек саркастически покачал головой, - вы не имеете права и на миг допустить, будто что-то, чего мы не понимаем, может иметь место. Как и большинство женщин, даже самых умных, Теодора немедленно встала на сторону того, что проповедовал ее муж, и добавила от себя: - И как только человечество познает что-то новое - не знаю. - Это требует много времени, - согласился Джек. - Сотни лет, чтобы признать факт, что Земля круглая. Целый век сопротивлялись истине, что она вращается вокруг Солнца. Мы не любим сталкиваться с новыми фактами, потому что они вынуждают пересматривать укоренившиеся представления, а это так неудобно. Джек усмехнулся и снова присел к столу. - Но продолжим наш разговор. Возьмите любой из этих материалов. - Он схватил вырезку. - Например, публикацию из "Нью-Йорк пост". Это ведь не фантастика. "Нью-Йорк пост" - серьезная газета, и заметку действительно напечатали там несколько лет назад, как, несомненно, и во многих других газетах страны. Тысячи людей читали ее, и я в том числе. Но разве кто-нибудь поразился настолько, чтобы потребовать пересмотра наших знаний в свете этого небольшого случая? Ну, скажем, я? Нет, мы удивились, заинтересовались на миг, а потом просто выбросили из головы. А теперь, как все прочие незначительные события, которые не совсем вяжутся с тем, что мы полагаем, будто знаем, этот случай напрочь забыт всеми, кроме нескольких собирателей курьезов вроде меня. - Может, так и надо, - спокойно возразил я. - Посмотрите на это. Пока Джек говорил, я лениво перебирал вырезки, и теперь подтолкнул одну из них к нему. Это была небольшая заметка из нашей городской газеты, не слишком содержательная. Некий Л.Бернард Бадлонг, профессор биологии из городского колледжа, как утверждалось, опроверг комментарий, который ему приписывали в предыдущем номере газеты, относительно неких "таинственных предметов", найденных на ферме близ Санта-Миры. Они были охарактеризованы как большие коробочки какого-то растения, и теперь Бадлонг отрицал, будто заявил, что они "происходят из космического пространства". Редакция "Трибюн" завершила заметку растерянным "извините, профессор". Газета была от 9 мая. - А об этом что ты скажешь, Джек? - вкрадчиво спросил я. - Вот судьба одного из твоих сообщений: небольшая утка похоронена в следующем номере газеты. Это вызывает сомнение, - я показал на кучу вырезок, - в достоверности остальных, не так ли? - Конечно, - ответил Джек. - Это опровержение тоже входит в коллекцию. Именно поэтому я его не выбросил. - Он потрогал кипу вырезок на столе. - Майлз, большинство из этих сообщений действительно _ложь_. Попадаются и розыгрыши. А из остального почти все - искажения, преувеличения, обман зрения или ошибочные суждения; у меня хватает здравого смысла признать это. Но, черт побери, Майлз, - не все же эти факты - прошлые, настоящие и будущие - чушь! Нельзя отмести их все раз и навсегда! Некоторое время он смотрел на меня, потом улыбнулся. - Так что, Мэнни прав? И то, что произошло этой ночью, тоже нужно отбросить? - Джек пожал плечами. - Очевидно. Мэнни вполне логичен, как всегда. И он объяснил происшедшее _почти удовлетворительно_; скажем, на девяносто девять процентов. - Он посмотрел на нас, потом тихо произнес: - Но у меня еще остается крохотный процент сомнения. Я смотрел на Джека и ощущал неприятное холодное покалывание в спине от простой мысли, которая сейчас промелькнула у меня. - Отпечатки, - пробормотал я, и Джек сразу помрачнел. - Отпечатки пальцев! - воскликнул я. - Мэнни считает, что это обычное тело. С каких это пор обычные тела не имеют отпечатков пальцев! Теодора изо всех сил вцепилась руками в край стола и, резко встав, пронзительно закричала: - Я не могу _вернуться_ туда, Джек! _Ноги моей больше не будет в этом доме_! - Ее голос, когда Джек поднялся на ноги, сорвался почти на визг. - Я _знаю_, что видела: оно превращалось в тебя, Джек, _на самом деле_! Когда он обнял ее, по ее щекам потекли слезы, а в глазах снова стоял нескрываемый ужас. Вскоре ко мне вернулось самообладание. - Тогда не возвращайтесь, - сказал я Теодоре. - Оставайтесь здесь. - Они оба повернулись ко мне, и я добавил: - Так нужно для вас обоих. У меня просторный дом, выбирайте комнату и живите. Ты, Джек, забери машинку и работай. Я буду рад. Мне скучно одному, я нуждаюсь в обществе. Некоторое время Джек всматривался в мое лицо: - Ты уверен? - Абсолютно. Он посмотрел на Теодору, она кивнула с молчаливой мольбой. Тогда он ответил: - Ладно, может быть, так лучше; останемся на пару дней. Спасибо, Майлз, большое спасибо. - Ты тоже, Бекки, - сказал, я. - И тебе нужно остаться здесь - хотя бы на некоторое время. - Что-то заставило меня добавить: - С Теодорой и Джеком. Бекки, немного бледная от переживаний, ответила улыбкой на мои последние слова. - С Теодорой и Джеком, - повторила она. - А ты где будешь? Я покраснел, но через силу усмехнулся: - Тоже здесь. Но ты не обращай на меня внимания. Теодора выглянула из-за плеча Джека и сказала почти весело: - Может выйти неплохо, Бекки. А я буду вам за компаньонку. У Бекки в глазах запрыгали чертики: - Ну да. Этакая вечеринка примерно на неделю. - Тут она снова помрачнела. - Я вспомнила, что н