надцатого века. - Ну, это вопрос семантики, - возразил Джереми. - Значит, вы, по крайней мере, признаете, насколько все это важно. - Прошу прощения? - Семантика - это наука о значении слов, а ведь слова для нас - средство общения. Что может быть важнее семантики? Джереми раскрыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Вейн прав. Джереми отхлебнул из бокала. Этот маленький историк раздражает, но говорить с ним интересно. Если подойти с этой стороны, семантика - действительно вещь очень важная. Но почему, когда говорят: "Это вопрос семантики", подобные слова обычно имеют неодобрительный оттенок? - И все же, - сказал Джереми, - вы не можете отрицать, что сейчас слово "факт" в этом смысле уже не употребляется. - Верно, - согласился Вейн с таким видом, словно эта деградация языка его глубоко огорчает, хотя Джереми пришло в голову, что это всего лишь кокетство. - Я предпочитаю слово "событие". Лукач как-то сказал, что оно гораздо красивее, чем слово "факт", - оно не такое сухое, определенное, статичное, в нем слышится жизнь, движение. "Событие в сравнении с фактом, - писал он, - то же самое, что любовь в сравнении с сексом". Джереми почувствовал, что совсем сбит с толку. Ему казалось, что Вейн просто играет в слова, пользуясь их давно забытыми значениями. - Мне все равно, факты или события. Какое это имеет отношение к тому, что в школе нам преподносили вымыслы? - Нет, нет, нет. Событие - это не факт. Событие - это факт в движении. События полны энергии, а факты инертны. Ни один факт не существует в отдельности, он всегда связан с другими фактами. Например, мы не можем ничего сказать о том, какой высоты Эверест, если не сравним его с другими горами. Мы не можем измерить температуру тела, не думая о том, какой должна быть эта температура. А слово "вымысел" происходит от слова "мысль", факт не может быть отделен от своих связей, а эти связи мы познаем мыслью. Значит, вымысел не просто выше факта. Каждый факт в каком-то смысле - вымысел, продукт мысли. Вот что я имел в виду, когда сказал, что в школе вас учили вымыслам. Всякая попытка реконструировать историю требует участия мысли и, следовательно, есть "вымысел". Джереми подумал, что Вейн отчасти прав. "Вымысел" - не значит "ложь". В сущности, всякий вымысел содержит немалую долю правды. Ему пришло в голову, что Вейн нарочно придает своим заявлениям такую парадоксальную форму. Он просто стремится привлечь внимание слушателей. - Херкимер! Что вы там мучаете бедного Джереми? Джереми вздохнул с облегчением, когда Гвиннет Ллуэлин вплыла между ними, как портовый буксир, расталкивающий океанские суда. Она взяла Вейна под руку. - Вы уже со всеми перезнакомились, Херкимер? - Нет, погодите, Гвинн, - сказал Джереми. - У нас с профессором Вейном очень интересный, хотя и несколько странный разговор. Он утверждает, что исторических фактов не существует. Ллуэлин взглянула на Вейна с озорной улыбкой. - Херкимер! Зачем вы морочите ему голову? Вы должны понять, Джереми, - добавила она через плечо, - что история - совсем не такая простая и ясная вещь, как бухгалтерия. История - это то, что мы из нее делаем. - Historia facta est [буквально - "история сотворена" (лат.)], - торжественно произнес Херкимер. Джереми рассмеялся, и оба историка взглянули на него с удивлением, не понимая, что его рассмешило. Джереми сам этого как следует не понимал. Дело было не в том, что Вейн сказал каламбур по-латыни (во всяком случае, Джереми так показалось), а в том, что Джереми сам только что подумал, какое запутанное дело бухгалтерия по сравнению с четкой и ясной историей, а теперь историки утверждали как раз обратное. Наверное, собственная профессия всегда кажется сложнее, чем чужая. "У тебя-то работа простенькая, то ли дело у меня". - Ну ладно, шутки шутками, - сказал он, - но все это, в конце концов, игра в слова. Вы рассуждаете о том, что есть факт, но не отвечаете на вопрос, существуют ли вообще факты. Вейн поджал губы и как будто призадумался. - Возможно. А почему бы нам не поступить так, как подобает ученым, и не устроить эксперимент? Возьмем какой-нибудь факт. Что-нибудь элементарное - скажем, простейшую хронологию... - Нет, погодите! Я знаю, иногда точная дата события неизвестна... - Нет, нет, мистер Коллингвуд, к таким грубым уловкам я прибегать не стану. То, что факт пока не обнаружен, еще не означает, что он не существует. Давайте возьмем факт, существование которого бесспорно. Скажите мне, когда и где началась вторая мировая война. Я не говорю о причинах войны - это тонкая материя, корни ее уходят в средние века. Я имею в виду начало самих военных действий. Джереми немного растерялся. Только начни разговаривать с профессором - обязательно кончится тем, что тебе устроят экзамен. - По-моему, она началась... в тридцать девятом. Когда Германия напала на Польшу. - В сентябре тридцать девятого, - уточнил Вейн. - Вы утверждаете, что это было так. А не началась ли она в Бельгии летом 1701 года? - Что? - Ну, разумеется! - самодовольно подтвердил Вейн. - Французы и англичане вели между 1689 и 1763 годами четыре мировых войны. Последняя из них, которую называют по-разному - Семилетней, Французской или Индийской войной, - велась в Индии, Европе и Северной Америке. Если учесть такой географический размах, они, конечно же, заслуживают того, чтобы называть их мировыми. - Но это жульничество! - возмутился Джереми. В поисках поддержки он повернулся к Гвинн, но та только усмехнулась. - Вечный студенческий подход, - сказала она. - Вы всегда считаете, что ответы важнее, чем вопросы. Как вы не можете понять - если мы хотим, чтобы слова были не просто ярлычками, они должны что-то означать! А что означают слова "вторая мировая война"? В этих трех словах запечатлена масса предрассудков. Была ли она на самом деле второй? А может быть, просто продолжением первой? Некоторые учение считают, что ее нужно было бы называть второй германской войной. Кроме того, как только что указал Херкимер, всегда предполагается, что мировые войны - явление, характерное лишь для двадцатого века. И если обо всем этом задуматься, окажется, что никакого жульничества тут нет. - Просто для того, чтобы заставить студентов думать, всегда приходится прибегать к какому-нибудь жульничеству, - сказал Херкимер Вейн. - Но я боюсь, Гвинн, дорогая, что этот вопрос на самом деле еще хитрее. Я мог бы доказать, что "вторая мировая война" вообще представляла собой не одну мировую войну, а два отдельных региональных конфликта - один в Европе, а другой на Тихом океане, и только случайно некоторые воюющие стороны участвовали в обоих сразу. В конце концов, Германия и Япония никогда не согласовывали своей стратегии. И если Гитлер честно выполнил условия своего договора с Японией и объявил войну США, то Япония не последовала его примеру и не объявила войну Советам. Можно высказать любопытное предположение: если бы Гитлер помалкивал, то США воевали бы только на Тихом океане и вообще не ввязались бы в европейскую войну. Однако, если даже оставить все это в стороне, мы можем с полным правом спросить - а не началась ли мировая война в Маньчжурии в сентябре 1931 года, или на Гавайях в декабре 1941 года? Эти две даты во всяком случае не менее законны, чем та европоцентрическая, о которой говорили вы. Джереми хотел что-то ответить, но осекся и потом сказал: - Хорошо, профессор, я понимаю, к чему вы клоните. Была европейская война, и была тихоокеанская война. У каждой из них было свое начало. И вы можете доказать, что мировая война как таковая не началась, пока Япония не напала на американские и британские колонии и не вовлекла эти страны в оба конфликта. Однако это отнюдь не лишает смысла само понятие исторического факта. Просто нужно тщательнее формулировать сами факты. Вейн пожал плечами. - Я ведь уже говорил, что ценность фактов зависит не столько от их точности, сколько от их взаимосвязей. Может быть, важнее задуматься о том, были это две войны или одна, чем выбрать один из ответов. Может быть, оба они в том или ином смысле правильны. Поймите, я не хочу сказать, что точность фактов не имеет значения. Но я хочу сказать, что чем "точнее" факт, тем дальше от истины он может оказаться. Например, я могу утверждать, что численность населения Денвера на 1 апреля 1999 года составляла... ну, скажем, 657.232 человека. Это будет точная цифра. Но если я вместо этого скажу, что численность населения Денвера в начале 1999 года составляла от 650.000 до 660.000 человек, это будет ближе к истине, хотя и не так точно. Потому что вторая оценка будет динамичной, а истина всегда динамична и относительна. Кто был и кто не был жителем Денвера в данный момент - это абстракция, и к тому же статичная. Что означает "численность населения Денвера"? Люди непрерывно приезжают и уезжают. Входят ли в это число бродяги на железнодорожном вокзале? Или туристы в гостиницах? Включает, ли оно студентов и служащих, которые живут здесь несколько лет, а потом переезжают куда-то еще? А что сказать о тех, кто живет в двух местах - в Денвере и еще где-нибудь? Если вы примете во внимание динамику, окажется, что назвать сколько-нибудь точную цифру просто невозможно. - Принцип неопределенности Гейзенберга применительно к истории, - вставила Ллуэлин. - А? - Вейн повернулся к ней. - Что вы этим хотели сказать? - Гейзенберг доказал, что, если определить скорость частицы, останется неопределенным ее местоположение, и наоборот. Если бы вы действительно хорошо знали труды Джона Лукача, а не просто делали вид, что знаете, то вы поняли бы, что он вполне сознательно стремился применить подход Гейзенберга к истории. - Ах, вот что, - Вейн пренебрежительно махнул рукой. - Только ведь, знаете, Гейзенберг был не один. Такое же мироощущение в ту эпоху мы видим у многих. В произведениях Пастернака и Ортеги, например, или у Гвардини и Хантша. Что такое импрессионизм, если не квантовая теория применительно к живописи? Или наоборот. И вспомните, что писал Лукач: к точным наукам можно подойти с позиций истории, но к истории нельзя подойти с позиций точных наук. Ллуэлин задумчиво посмотрела на него. - Не для того ли мы здесь собрались, чтобы решить именно эту проблему? - Дорогая моя, - ответил Вейн, похлопывая ее по руке, - она уже решена. Представление о том, что механизм истории работает так же, как часовой механизм, давно отброшено. Бокль ошибался. Наша задача состоит в том, чтобы обнаружить в подобных представлениях слабые места. А пока... - Он пожал плечами и поставил свой пустой бокал на поднос проходившему мимо официанту. - Пока из этого может получиться несколько любопытных публикаций. Он потянулся и взглянул на часы. - Что ж, было весьма интересно с вами побеседовать, мистер Коллингвуд. Как-нибудь поговорим еще. А сейчас я чувствую себя после перелета, как сонная муха, и, если вы не возражаете, пойду к себе в гостиницу. Джереми проводил его глазами. - "Было весьма интересно со мной побеседовать", - сказал он Гвинн. - Он хотел сказать - было интересно прочесть мне лекцию. - О, не сердитесь на него. Он хороший человек, только никак не может удержаться от того, чтобы читать лекции. Даже своим коллегам. - Он говорил серьезно? Насчет фактов и вымысла? Джереми допил свой мартини и озирался, не зная, куда девать бокал. - Ну конечно. Я понимаю, это может показаться немного странным непрофессионалу... Я сказала что-нибудь смешное? - Нет. Просто у нас "непрофессионал" - это всякий, у кого нет диплома бухгалтера-аудитора. Ллуэлин усмехнулась. - Ну да. Всякая группа людей делит человечество на две части. Эллины и варвары, евреи и гои, кельты и галлы. Мы, профессионалы, и вы, непрофессионалы. Но, как я и сказала, в том, что Херкимер говорил о "вымысле" и "факте", действительно есть смысл с точки зрения теории Гейзенберга. Он утверждает, что нельзя наблюдать за ходом истории так, чтобы не повлиять на то, что видишь, самим фактом наблюдения. Что мы "творим" историю, устанавливая связи между фактами. - Но тогда как можно прогнозировать историю? Два человека могут видеть одни и те же события и представлять их себе по-разному. А если так, то как узнать, сбылся ли прогноз? Черт возьми, как вообще можно знать, что происходило в прошлом? - Вот именно это Херкимер и хотел сказать. - А если он не верит в то, что историю можно изучать методами точных наук, то зачем вы пригласили его участвовать в работе вашей группы? Ллуэлин многозначительно покосилась на него. - А он сам на этом настоял. Когда прошел слух, что я собираю такую группу, он позвонил мне и попросил его включить. Но дело не в этом. Никто из нас не верит, что какая-то кучка заговорщиков могла превратить историю в точную науку. И уж подавно - в то, что они могли направлять ход истории на протяжении последней сотни с лишним лет. Нет, это совершенно немыслимо. - Но... - Нет, я столь же твердо убеждена, что существует группа, которая пыталась это делать. Может быть, они даже верят, что добились успеха. Мы намерены проверить их утверждения без всякой предвзятости. И выяснить, какими мотивами может руководствоваться это так называемое Общество Бэббиджа. - Зачем, например, они похищают людей или пытаются их убить, - сказал Джереми с большим жаром, чем хотел бы. - Ах, да. Простите. Ведь вас это интересует не только с научной точки зрения, я совсем забыла. Согласна, нечто загадочное действительно происходит. Но поймите, существование такого тайного общества еще не доказывает, что их убеждения - не самообман, на какие бы жестокости их эти убеждения ни толкали. Слишком легко реконструировать события таким образом, чтобы доказать самому себе, что твое предсказание сбылось. Джереми и Гвинн ушли с приема последними. В каком-то смысле они были на нем хозяевами. После того как ушел Вейн, Джереми удалось даже получить от приема удовольствие. Члены группы оказались по большей части интересными людьми. Джеф Хэмблтон, Генри Бэндмейстер, Пенни Куик - беседовать с ними было любопытно, если только не обращать внимания на их непреодолимую склонность то и дело ссылаться на авторитеты, о которых Джереми и не слыхивал. Он вынужден был признать про себя, что после разговора с Вейном обсуждать исторические события оказалось гораздо интереснее. О чем бы ни шла речь, он начинал думать, нельзя ли реконструировать события совершенно иначе и может ли одно их истолкование быть, по Вейну, истиннее другого. Если бы иногда его мысли не возвращались к самому главному - к исчезновению Денниса, Джереми мог бы сказать, что прекрасно провел вечер. Но время от времени его охватывало желание закричать во весь голос: "Мы же теряем время!" Во всякой ужасной ситуации самое ужасное то, что рано или поздно к ней привыкаешь. Джереми не мог припомнить, кто это сказал. Должно быть, кто-то из Авторитетов. Но он обнаружил, что не в состоянии постоянно думать о Деннисе. (Или о себе? Что больше волновало его - судьба Денниса или собственные переживания от разлуки с ним?) Жизнь шла своим чередом, и он был готов принимать ее такой, какова она есть. Прежнее ощущение лихорадочной спешки ослабло, сменившись каким-то другим чувством. Что это - фаталистическое смирение или надежда? Когда Джереми и Гвинн вышли из зала, где проходил прием, их остановил какой-то незнакомый человек. Он сидел развалившись в одном из чересчур мягких кресел, стоявших в холле, но, увидев их, вскочил. Это был низкорослый, худой человечек явно восточного происхождения в рубашке с закатанными рукавами. Очки в темной оправе казались на его лице слишком большими. За ухом у него торчал фломастер, в нагрудном кармане - еще несколько фломастеров и блокнот. - Доктор Ллуэлин? - спросил он. Гвинн посмотрела на него. - Да, я Ллуэлин. - Меня зовут Джим Тран Донг, я с математического факультета. Могу я с вами поговорить? Ллуэлин взглянула на часы. - Сейчас уже поздно. Нельзя ли отложить на завтра? Донг сморщился, между бровей у него пролегла глубокая складка. - Наверное, можно. Но сейчас вы здесь, и я здесь, и оба мы сейчас пойдем к автостоянке. Глупо будет идти рядом и молчать. Гвинн бросила взгляд в сторону Джереми, он в ответ пожал плечами. - Хорошо, мистер Донг. Что вам угодно? И она действительно, как он и сказал, быстрым шагом направилась к лестнице. Джереми и Тран Донг с трудом поспевали за ней. - Можно называть меня "доктор Донг", - сказал человек. - Я преподаю на кафедре системного анализа. - Это, несомненно, очень интересная область науки. Ллуэлин всегда старалась пользоваться лестницей, а не лифтом. "Способствует кровообращению, - говорила она Джереми. - К тому же тут не так уж много этажей". Несколько раз, когда сам Джереми ехал на лифте, оказывалось, что Гвинн уже поджидает его на нужном этаже, и он тоже стал ходить по лестнице. "Время ожидания тоже нужно учитывать, - говорила Гвинн. - Если подниматься невысоко, по лестнице получается быстрее, потому что ее не надо вызывать". - Я надеялся, что это вас может заинтересовать, доктор Ллуэлин. - Меня? Системный анализ? С какой стати? Джереми шел сзади них. Гвинн держалась прямо и поднималась, не касаясь перил. На математика она почти не смотрела. Донг семенил рядом, заглядывая ей в лицо и в то же время пытаясь смотреть под ноги. - Выслушайте меня, доктор Ллуэлин! Вы совсем не то делаете в этой истории с Бомонт! Его голос отозвался на лестничной клетке гулким эхом. Ллуэлин остановилась как вкопанная на площадке, и Донг чуть не налетел на нее. Джереми закусил губу, чтобы не рассмеяться. Ллуэлин уставилась на Донга. - Я не уверена, что то, как я считаю нужным вести свою работу, может вас касаться. Маленький человек, озадаченный ее неприязненным тоном, стоял и смотрел то на Ллуэлин, то на Джереми. - Пусть говорит, Гвинн, - сказал Джереми, и Донг с благодарностью взглянул на него. - Спасибо. Он помолчал, собираясь с мыслями. Ллуэлин нетерпеливо ждала. - Насколько я понимаю, доктор, вы собрали группу исследователей для изучения информации, которая содержится в бомонтовской распечатке. - Это не секрет. В Чикаго и Стэнфорде сделали то же самое. - Верно. И у вас, как и у них, в эту группу вошли только историки. - Но речь здесь идет об истории, доктор Донг. Поэтому я и собрала историков. - Но ведь... - Донг бросил взгляд на Джереми. - Насколько я слышал, эта Бомонт утверждает, что тайное общество, которое она обнаружила, пользуется для предсказания хода истории математическими моделями. В распечатке есть информация о структуре этих моделей. Может быть, и немного - я слышал, что распечатка оборвалась на середине. Полагаю, что владельцы этой базы данных обнаружили, что происходит, и отключили свою систему от сети. Но я о тех данных, что в ней есть: кто в вашей группе может квалифицированно их оценить? Ллуэлин смотрела на математика, склонив голову набок. Джереми видел, что она что-то обдумывает. - А вы считаете, что достаточно квалифицированны для этого? - Могу показать вам оттиски своих научных публикаций. - Не надо. Все равно я в них ничего не пойму. - Она взглянула на Джереми. - А что вы по этому поводу думаете? - Думаю, это не повредит. Вероятно, нам следует поинтересоваться методологией, которой пользуется это Общество. Достаточно ли она обоснована математически и так далее. Если все это какой-то обман, то доктор Донг, несомненно, сможет обнаружить математические неточности. - Хм-м-м. Математические неточности там обязательно будут. Свести историю к отвлеченным цифрам просто невозможно. - Прошу прощения, доктор Ллуэлин; но есть историки, и весьма почтенные, которые с вами не согласятся. Но дело не в этом. Меня интересует только математическая сторона. Моделировать социо-политико-экономические явления пытались многие исследователи - например, Рашевски или Хэмблин. Некоторые экономические школы разработали довольно сложные системы для прогнозирования экономики. - Которые обычно дают ошибочные результаты, - сухо заметила Ллуэлин. - Возможно, не столь ошибочные, как нас уверяют газетчики. Прогнозы погоды имеют фантастическую точность, однако у всех остаются в памяти лишь редкие грубые ошибки. Насмехаться легче всего. К тому же экономические прогнозы могут оказываться неточными из-за того, что моделируется только экономика и не принимаются во внимание другие социальные подсистемы, которые на нее влияют. Это предполагаемое тайное общество разрабатывало свои модели больше ста лет. Такого срока достаточно, чтобы достигнуть немалого совершенства. - Предполагаемое общество? - переспросил Джереми резко. - Предполагаемое? Может быть, мы только предполагаем, что в Бомонт стреляли, что Граймза убили, что Денниса сбили машиной? Будьте уверены, доктор Донг, дыма без огня не бывает. Донг поглядел на него. - Нет, мистер Коллингвуд. Если есть дым, то это всего только дым. Может быть, есть и огонь, а может быть, просто испаряется сухой лед. Или дым - не дым, а облако. Задача в том и состоит, чтобы выяснить, что это такое. Это и есть научный метод. - Хорошо, доктор Донг, - сказала Ллуэлин. - Вероятно, вы правы. Нам придется выяснить, обоснованны их модели или нет. Если нет, то все это, возможно, обман. Тем не менее и такой обман заслуживает изучения. Но даже если они обоснованы математически, это не значит, что они обоснованы исторически. Хорошо, доктор Донг... черт возьми, терпеть не могу всякую официальность. Как вас называть - Джим или Тран? - Джим. - А вас никто не зовет "Динь-Дон"? - спросил Джереми. Донг пристально посмотрел на него. - Во второй раз - никто, - отрезал он и взмахнул рукой в воздухе, как ножом. Джереми проглотил слюну. - Меня зовут Джереми. - А меня можете называть Гвинн, - сказала Ллуэлин. - Группа собирается завтра утром в конференц-зале исторического факультета. - Если вам все равно, я бы предпочел не сидеть на заседаниях. Я могу работать независимо, а слушать, как обсуждают исторические проблемы, мне, наверное, будет так - же скучно, как вам - присутствовать при решении дифференциальных уравнений. - Донг не сказал, что и то и другое одинаково простительно, и по выражению его лица можно было понять, что всякого, кому неинтересны дифференциальные уравнения, он считает не вполне нормальным. - И кроме того... Донг в нерешительности умолк. - Кроме того? - повторила Ллуэлин. - Если верить слухам, все, кто слишком тесно связан с этой историей, или умирают, или исчезают. Конечно, вашу комиссию эти люди могут и не рассматривать как угрозу для себя. Особенно если ваши историки склонны отрицать саму возможность подхода к истории как к точной науке - да, я подслушал, о чем вы там говорили. Но, боюсь, стоит им узнать, что в этом участвуют настоящие ученые, как они могут действительно переполошиться. Ллуэлин криво улыбнулась. - Настоящие ученые? А вы о себе, кажется, довольно высокого мнения. - Конечно. А вы разве нет? Но дело не в этом. Дело в том, какую стратегию нам логичнее всего избрать. Это элементарная теория игр. Прав я или нет, моя стратегия минимизирует риск. Для всех нас. Донг слегка поклонился, пожал им руки и пошел прочь. Джереми и Гвинн все еще стояли на лестничной площадке. - Риск, - повторила Ллуэлин. Джереми поджал губы. Прием прошел весело, - но Донг напомнил им, что они вступили на путь, где на каждом шагу может подстерегать опасность. Вопрос о том, обоснованны ли предсказания так называемого Общества Бэббиджа или нет, касался только науки. А вот вопрос о том, пойдет ли оно на убийство, чтобы сохранить свою тайну, касался каждого из них лично. 9 Посетитель, к некоторому удивлению Кеннисона, оказался Бенедиктом Руисом. Беттина провела его в кабинет и вышла, закрыв за собой дверь. - Брат Руис! - воскликнул Кеннисон, вставая из-за стола. - Что это вы тут делаете? Вы же знаете - нам опасно встречаться друг с другом! "Руис это прекрасно знает - так зачем его сюда занесло?" Худощавый, жилистый Руис уселся в кресло для посетителей, вытащил из нагрудного кармана платок и принялся утирать пот со лба. В левой руке он крепко сжимал ротанговую трость. Кеннисон заметил, что костяшки пальцев у него побелели от напряжения и резко выделялись на фоне темного дерева. - Значит, вы ничего не слыхали? - А что? Не хотите ли чего-нибудь выпить? - Он потянулся к кнопке, чтобы вызвать Карин, но Руис сделал отрицательный жест рукой. - Нет, не надо, amigo, gracias [друг, спасибо (исп.)]. Я пришел к вам... - За вами никто не следил? Руис стукнул тростью в пол. - Черт возьми, брат Кеннисон! Я хочу предостеречь вас ради вашей же безопасности! Я ведь не идиот, и никто за мной не следил. Руис вызывающе выпятил подбородок. Кеннисон медленно опустился в свое кресло за столом. Что-то неладно. Руис действительно чем-то обеспокоен. Кеннисон облокотился на стол, сжав кулаки. - Предостеречь меня? - повторил он. - Но почему? Что случилось? - Женевьева. Ей в машину подложили бомбу. Она мертва. Кеннисон так и подскочил на месте. По спине у него побежали мурашки от волнения. Великая Гарпия - мертва? Он не ожидал, что Пейдж так решительно возьмется за дело. - Вы знаете подробности? - Подробности? - Руис с раздражением махнул рукой, в которой все еще держал платок - как будто помахал белым флагом. - Зачем нам подробности? Толпа уже напала на след. Теперь они расправятся с нами поодиночке. - Он снова принялся утирать пот с лица. - Санта-Мария, в какую же историю мы впутались! - Вы хотите сказать - в какую историю впутало нас семейство Вейлов? Руис поднял на него глаза, потом опасливо оглядел комнату и с досадой усмехнулся. - Вот видите? Ее дух все еще следит за нами. Мы по-прежнему боимся о ней говорить. "В самом деле, - подумал Кеннисон. - Три поколения Вейлов не могли не оставить неизгладимого следа на образе мыслей членов Общества. Их представления внедрились в наш комплекс мемов, сплошь и рядом внедрились насильственно. И все же... Кажется, я где-то читал, что, когда умер Сталин, русские плакали. Может быть, не так уж сильно они его любили и не так уж искренне печалились, но они понимали, что с ним ушла большая и невозвратимая часть их жизни. Может быть, и я, услышав эту новость, должен был испытать еще какое-нибудь чувство, кроме бурной радости?" Он заговорил, стараясь, чтобы радость не прозвучала в его голосе. - Вы знаете, как это произошло? Руис коротко кивнул. - Да. Знаю. Сестра Пейдж отправилась к госпоже председательнице. У нее - то есть у сестры Пейдж - возник план, как нам защитить себя в эти тревожные дни. Она уже побывала с ним у меня. Но госпожа председательница, - это я слышал от самого Джеда - отказалась ее принять. Она сказала Джеду, что собирается прокатиться на машине по берегу озера. И тут Джед услышал в гараже взрыв. Такой, что весь дом тряхнуло. Он побежал туда и увидел, что ее любимый "мерседес" весь в огне. Вокруг стоял страшный жар - вы ведь знаете, каким горячим пламенем горит бензин. Но он успел увидеть свою хозяйку... Голос Руиса прервался, он сделал судорожный глоток и опустил глаза, как будто не хотел встретиться взглядом с Кеннисоном. Конец его палки выводил на ковре бессмысленные узоры. - Он увидел свою хозяйку. Ее обугленные останки. Руки пригорели к рулю, голова откинута назад, рот широко раскрыт - она хотела крикнуть, но не успела. Руис поднял на Кеннисона глаза - как два входа в тоннель, ведущий в черную бесконечность. - Так он и сказал. Я никогда этих слов не забуду. Кеннисон содрогнулся. Это был не просто театральный жест. Жуткая смерть. Сестра Пейдж слишком привержена к крайностям, слишком легко поддается эмоциям. Его целей можно было достигнуть и не таким драматическим способом. Но тут он вспомнил, что сестре Пейдж трижды наплевать на его цели, - у нее есть свои собственные. Он подумал, что впредь нужно быть с ней поосторожнее. Брак по расчету хорош только до тех пор, пока расчет не перестает оправдывать себя. Он произнес вслух: - Так он и сказал? Руис кивнул, и Кеннисон задумался. Должно быть, старик таил к своей хозяйке изрядную ненависть, если мог рассказывать о ее смерти с таким любовным вниманием к подробностям. Никогда не знаешь, что у человека на душе. Интересно, не сам ли Джед подложил бомбу, поддавшись на уговоры Пейдж? - Они знают, кто это сделал? - спросил он Руиса. В ответ тот, как истый испанец, выразительно пожал плечами. - Кто? Может быть, ФБР. Или КГБ. Или Каморра. Или Ассоциация. Или республиканская партия. Quien sabe? [Кто знает? (исп.)] В стране полным-полно людей, которые не прочь отомстить нам за то, что мы сделали. - Которые думают, будто мы сделали то, за что нам следует мстить, - уточнил Кеннисон. Руис жестом остановил его. - Не надо играть словами, senor, - произнес он сквозь стиснутые зубы. - Я ведь не ребенок. Этот мем невиновности, может быть, и хорош для публики, но нам-то самим зачем себя обманывать? Мы направляли судьбы этой нации ради своего собственного обогащения и не щадили никого, кто вставал у нас на пути. Вы же не будете с этим спорить? - Это все Гровнор Вейл и его... - Ну конечно, - перебил его Руис. - А нас принуждали насильно, и мы подчинялись скрепя сердце. - Он невесело усмехнулся. - Боюсь, что, когда нам предъявят столь тяжкие обвинения, такая линия защиты нам мало поможет. Нет, всех нас повесят, не знаю только, вместе или порознь. Американское правительство сочтет это подрывной деятельностью, а нас - ирредентистами-конфедератами, которые уничтожили всю их общественную систему. Геноцид культуры - так, кажется, сейчас называют подобные вещи? Черные решат, что это из-за нас они лишены своих прирожденных прав. Зеленые сочтут, что это мы поощряли демона технологии. Да что говорить, список наших врагов окажется изрядным. - И никому не придет в голову нас хоть за что-нибудь поблагодарить, - сказал Кеннисон с недовольной гримасой. - Мы же не можем отвечать за каждый каприз истории. Назовите хоть одного политика или социального реформатора, бизнесмена или революционера, который не пытался бы сделать то, что сделали мы? Да, наши возможности и даже наши замыслы не могли не быть ограниченными. И все же мы добились большего, чем все остальные, потому что наши методы эффективнее. - Вы никого не сможете переубедить, брат Кеннисон. Кто возьмет на себя труд как следует вдуматься, тщательно изучить вопрос? Нет, мы просто обогащали себя за счет остальных. Вот и все, что о нас будут думать. - Я ни разу не слышал, чтобы вы отрекались от плодов наших трудов. Руис снова пожал плечами. - Но я никогда не говорил, что руки у меня чисты. Он поднес руки к глазам и вгляделся в них, как будто ожидал увидеть на них кровь. Потом со вздохом спросил: - Что вы намерены предпринять теперь? Действовать по плану, который придумала сестра Пейдж? Втереть очки публике? Устроить потемкинские деревни? Кеннисон на мгновение ощутил досаду: его план теперь уже назывался планом сестры Пейдж. Однако он не дал воли своим чувствам. Когда-нибудь настанет время свести счеты, но не сейчас и не с Руисом - он всего-навсего посредник. А когда это время настанет, все будет тщательно взвешено. Никаких поспешных решений, порожденных минутной досадой. - Мы с Пейдж говорили об этом с неделю назад, - сказал он. - Мне показалось, что придумано неплохо. Руис скривился. - Лучше встретить смерть на людях, чем быть убитым из-за угла, а, amigo? - Он покачал головой. - Нет, меня это не прельщает. Это не для меня. - А что намерены предпринять вы, senor? - спросил Кеннисон, прищурившись. Руис поджал губы и принялся разглядывать тяжелый резной перстень на пальце левой руки. - Senor, - ответил он после долгой паузы, - мой род живет в этой стране уже триста лет. Мы были rancheros [ранчеро, владельцы ранчо (исп.)] на просторах Аризоны и Нью-Мексико задолго до того, как пришли англичане. Позже мы поддерживали американцев, потому что от caudillos [местные главари (исп.)] из Мехико не видели ничего хорошего, а всю торговлю вели с пришельцами с Востока, которые так же, как и мы, осваивали эти места. Мы даже смогли удержать большую часть своих владений во время земельных междоусобиц, потому что наши vaqueros [вакеро, пастухи (исп.)] лучше умели стрелять, чем наемники англичан. Мы глубоко привязаны к этим местам. К этим бесплодным пустыням, к этим mesas и canons [плоскогорьям и каньонам (исп.)]. Я слишком давно там не был. Может быть, пора мне бросить все дела и удалиться к себе на ранчо. Кеннисон покачал головой. - На своем ранчо вы будете не в большей безопасности, чем была сестра Вейл у себя в особняке. Руис улыбнулся. - Нет, в большей, Дэн! - Кеннисон вздрогнул: он не ожидал, что Руис может назвать его по имени. - В большей! Потому что меня зовут не Бенедикт Руис. Я никогда не носил такого имени. Видите ли, когда я вступил в Общество, я не был таким оптимистом, как все вы, и не верил, что наша тайна может быть сохранена. Мое подлинное имя не было занесено в нашу базу данных, оно так и осталось нераскрытым после того, что сделала Сара Бомонт. - Он широко развел руками. - Так что я в безопасности. Я могу вернуться домой, чтобы доживать там остаток жизни. - Лицо его потемнело. - И познавать самого себя. Кеннисон не знал, сердиться или радоваться. С одной стороны, ясно, что в Совете у него станет одним противником меньше. С другой, Руис окажется вне пределов досягаемости Общества. Как в свое время Куинн. "Интересно, много ли еще членов Общества проявило такую же предусмотрительность, как брат Руис, не введя в базу данных свое подлинное имя? В каком-то смысле мне будет не хватать этого старого прохвоста. Вот такие предусмотрительные люди и нужны будут мне в Совете. Но что, если слишком многие из нас исчезнут так же внезапно, как Руис? Не вызовет ли это подозрений?" - Бенедикт... - начал он. Руис уже встал с кресла, собираясь уходить, но остановился. - Да? - Наш корабль дал течь, но он еще не тонет. Большинство из нас не станет спасаться бегством, а постарается сделать все, что можно. И чтобы не подвергать опасности тех, кто останется, "Бенедикт Руис" должен исчезнуть, не вызвав никаких вопросов. Вы меня понимаете? Для публики "Руис" должен умереть. Вы обязаны это сделать ради братьев и сестер, которых вы покидаете. Руис некоторое время пристально смотрел на него, закусив губу. По-видимому, скрытый смысл слов Кеннисона его не смутил. - Да, пожалуй, - согласился он нехотя. - Я понимаю. Что вы предлагаете? Кеннисон секунду подумал. Не-надо ничего слишком мудреного. Чем сложнее план, тем больше шансов, что он окажется неудачным. - Когда соберетесь покинуть Сан-Диего, отправьтесь на яхте и упадите за борт где-нибудь в открытом море. Утоните. Вы можете это устроить? Руис, подумав, кивнул. - Да. Есть люди, которым я доверяю. Люди, тесно связанные корнями с моим родом. Они могут устроить все как надо и потом вернуться. Я... - Он осекся и наклонил голову набок, прислушиваясь. Потом быстро подошел к двери и распахнул ее. Там никого не было. - Кто еще сейчас в доме? - резко спросил он. - Только мои служащие. А что? - Мне показалось, что я слышал какой-то шорох за дверью. Как будто кто-то подслушивал. Вы им доверяете? Вашим служащим? Кеннисон обиженно кивнул. - Я готов доверить им свою жизнь. Руис тоже кивнул и улыбнулся. - Может быть, и придется, брат. Может быть, и придется. - Тайная Шестерка, - сказал Норрис Босуорт. Ред Мелоун, подняв брови, посмотрел сначала на Умника, потом на Уолтера Половски. Он заложил пальцем книгу, которую читал, и спросил: - О чем он говорит, Уолт? Половски пожал плечами. - Пойдем пройдемся. Ред захлопнул книгу. - Хорошо. Он встал и протянул книгу библиотекарю. Половски взглянул на обложку. - Освежаешь в памяти устав, брат Мелоун? - Время от времени полезно окунуться в ту первобытную грязь, из которой все мы произошли. Половски фыркнул. Они вышли из библиотеки. Босуорт тащился за ними, как приблудный щенок. Войдя в лифт, Ред нажал кнопку этажа, где находился выход на поверхность. Лифт двинулся вверх. Босуорт хотел что-то сказать, но Ред жестом остановил его. Когда они вышли на поверхность, Половски усмехнулся. - Ты в самом деле думаешь, что Кэм везде натыкал "жучки"? Ред сунул руки в карманы. - Это просто следует из теории игр, - ответил он. Они пересекли двор и подошли к загону для лошадей. - Из теории игр? - переспросил Босуорт. - Конечно, - сказал Ред. - У нас две возможности: или мы распускаем там язык, или помалкиваем. Если помалкиваем, то не имеет значения, одолела Кэма мания преследования или нет. А если позволяем себе болтать, то это имеет очень большое значение. Ну, и при какой стратегии вероятность проигрыша меньше? "Интересно, заметил ли Уолт, что на его вопрос я так и не ответил?" - подумал он. Приближался вечер. Солнце, хотя еще и жаркое, стояло уже над самыми вершинами гор. Ред прикинул, что через час-другой уже стемнеет. Они облокотились на изгородь, окружавшую загон, и Ред ткнул пальцем в сторону пасшихся там лошадей, как будто разговор шел о них. - Ну хорошо, и что вы там обнаружили? - Этот парень прирожденный хакер, - сказал Половски. - Я еще никого не видел, кто мог бы лучше его шарить в базах данных. "Знал бы ты Сару", - подумал Ред, а вслух сказал: - Расхваливать его будешь на банкете, когда ему присудят премию. А сейчас скажи мне, в чем дело. - В Тайной Шестерке, - снова сказал Босуорт. Ред посмотрел на него, потом на Уолтера Половски. - Ну, допустим. А что такое эта Тайная Шестерка? Или кто такие? - Мы полагаем, что это наши соперники, - ответил Половски. Ред кивнул и потер руки. - Третья сила? Быстро сработано. Как вы на них вышли? - Вопрос был в том, чтобы вычленить исторические аномалии, - ответил Босуорт. - Мистер... то есть брат Половски сделал расчеты. Пути, рычаги и прочее... Я еще не очень силен в этой математике. - Я просмотрел всю историю, от Бэббиджа до наших дней, - объяснил Половски. - Вот этот парень написал программу, которая помечала все узлы с малой вероятностью. Мы отбросили те, про которые знаем, что там поработали либо мы, либо они. Хотя... - Половски остановился: ему пришла в голову новая мысль. - Теперь, наверное, уже нельзя говорить просто "мы" и "они"? "Они" теперь не одни. - Неважно, - сказал Ред. - Рассказывай про эту вашу Тайную Шестерку. - Так вот, мы посмотрели все узлы с малой вероятностью, какие остались. Мы предположили, что некоторые такие узлы - их работа, просто мы об этом пока еще ничего не знаем, а другие - просто случайность. И мы занялись вплотную теми, которые имели самые важные последствия. - Прямо Шерлок Холмс и доктор Ватсон. Ну и что вы обнаружили? - Мы обнаружили его преподобие Томаса Уэнтворта Хиггинсона. - Замечательно. Это еще кто такой? - Один аболиционист. Он писал статьи, в которых призывал устраивать вооруженные вылазки на Юг, чтобы освобождать рабов. - Половски продолжал, внимательно разглядывая свои ногти: - Идея была в том, чтобы организовать в горах Западной Вирджинии партизанскую армию и время от времени устраивать набеги на плантации. - Он переписывался с Джоном Брауном [Браун, Джон (1800-1859) - один из руководителей крайнего левого крыла аболиционистов; в 1859 г. с отрядом из 18 человек захватил правительственный арсенал в Харперс-Ферри (шт.Вирджиния); отряд был почти полностью уничтожен, Браун взят в плен и по приговору суда повешен], - добавил Босуорт. Ред насторожился. - Ага! - Вот именно что "ага", - сказал Половски. - Похоже, этот преподобный отец был либо членом, либо орудием группы, которая называла себя Тайной Шестерко