ких Войн. Но Лес ответил тем, что вернул им самые темные кошмары с религиозным оттенком. Такая сила предпочитает тайны, хранимые в бессознательном, нашим вполне сознательным устремлениям. - Но как могут люди жить так близко от Леса? Как могут Джаггернаут, Кали, и Сет, и Джеханн - как эти города могут не только существовать, но и процветать здесь?! - Посмотри внимательней на свою карту. Лес расположен в самом центре водоворота, где средоточие стихийного Фэа притягивает и понемногу засасывает в себя все недоброе. Почти все, что туда попадает, никогда более не выходит обратно. Иначе мы не смогли бы здесь жить. - Ты сказала - _почти_ все... Женщина кивнула, лицо ее помрачнело. - В Лесу живет некто - человек или демон, - кто принуждает стихийное Фэа откликаться на темные приказы и заклинания. Легенды утверждают, что он сидит как паук в паутине в самом сердце водоворота Фэа, поджидая очередную жертву, и отнимает все ее силы. И лишь его избранники покидают Лес, чтобы постоянно искать для него новые жертвы. - Ты говоришь об Охотнике, не так ли? - Тебе о нем известно? - Я достаточно часто слышал о нем, пока ехал на восток. И всегда без каких-либо объяснений. - Это разумно, - заверила его Сиани. - Даже простое разъяснение смысла этого имени открывает колдовской канал. Людей ужасает такое соприкосновение. Это больше, чем просто Охотник. Это наш местный бука, таящийся в темных углах и чуланах, чьим именем пугают непослушных детей. На востоке Охотника боятся больше любой другой земной силы, кроме самого Зла. И пойми меня правильно - в нем действительно слились зло и могущество. Его посланцы охотятся за тенями в городах Востока, выбирая подходящую жертву, чтоб забрать с собой в Лес, - для Охотника, который питается силой пойманных несчастных. Часто его жертвы - молодые, красивые женщины. Говорят, он охотится на них, как на диких животных - где-то там, в центре земель, покорных любому его капризу. Очень немногие из них выжили - или им было позволено выжить для каких-то темных целей, ведомых одному Охотнику. Все они безумны, и смерть для них была бы благом. И обычно они кончают самоубийством вскоре после возвращения... - Продолжай, - спокойно сказал Дэмьен. - Это означает, что посланцы Охотника после захода солнца могут принимать человеческий облик. Вот почему сейчас на улицах так редко увидишь одинокую женщину - когда стемнеет, они ходят с охраной или же по нескольку сразу. - Ты называешь это существо "он". По-твоему, это мужчина? Сиани ответила не сразу. - Да, я так считаю. Другие думают иначе. - Чародей, посвященный? - Он не может не быть им, не так ли? - Которого подчинил себе Лес? Женщина изучающе посмотрела на Дэмьена, как будто тщательно подбирая слова для ответа: - Возможно, - наконец промолвила она. И, не сводя глаз с собеседника, добавила: - Но я так не думаю. "Который подчинил себе Лес". Эта мысль потрясла Дэмьена. Вся мощь Церкви была когда-то брошена против безграничного зла в той войне, которая должна была положить конец вообще всем войнам... и безуспешно. Возможно ли, чтобы одному-единственному человеку удалось покорить себе такую мощь, когда тысячи других лишились жизни, пытаясь сделать это? Вздохнув, он вернулся к действительности. Леди Си спросила счет и накинула на плечи жакет. Неужели они пробыли здесь так долго? - Уже поздно, - улыбнулась она, извиняясь. - Мне пора возвращаться. - Чтобы не встретиться с _ними_? - Дэмьен постарался выговорить это непринужденно, но ему не удалось скрыть своей тревоги. Им принесли счет, Дэмьен просмотрел цифры. - В этом городе девяносто шесть языческих храмов, - тем временем предупредила его Сиани, - девятнадцать чародеев и около тысячи человек, считающих себя колдунами или чем-то вроде этого. Тебе не понравятся ни они, ни то, чем они занимаются. Поэтому не спрашивай. - Не знаю, не знаю. Вот эта чародейка, к примеру, мне очень даже нравится. Сиани поглядела на него. Слова Дэмьена явно смутили ее. Наконец она встряхнула головой: - А ты куда приятнее, чем можно было ожидать. Он усмехнулся: - Стараюсь! - Ты еще будешь в городе некоторое время? - Если они меня вытерпят. Женщина не спросила, о ком говорит Дэмьен. Это подтверждало, что она уже об этом знает. Ее Познание действительно было полным, что несколько неожиданно для такого места, как это. Дэмьен вгляделся в окутанную ночью площадь и подумал о том, что может скрываться в такой темноте. - Пойдем, - сказал он Сиани и бросил на столик несколько монет, - я провожу тебя до дома. Если Собор даже издалека выглядел величественно, то вблизи он производил еще более сильное впечатление. Над меньшими арками парили более высокие, пространство между ними заполняла искусная резьба в самых разнообразных стилях. Огромное здание было сплошь покрыто несколькими слоями резных орнаментов, словно архитектор боялся чистого пространства. Но даже если обилие украшений казалось излишним по современным стандартам, это тоже было особенностью архитектуры Собора. Сила архитектуры Возрождения кроется в ее способности поражать зрителя величием. Дэмьен остановился у подножия широкой лестницы перед входом в Собор и позволил себе открыться для всего, что предполагал найти в этом месте: слитой воедино веры тысяч людей, послушных одному закону; остатков великой мечты, пострадавшей, но не уничтоженной в ужасной войне, которая разделила Церковь и бросила человека на милость стихий этой чужой планеты; надежды, что однажды вера победит колдовство и вся Эрна наконец будет заселена, став безопасной для проживания. Чувства переполняли Дэмьена, соединяясь с возбуждением от бегущего по жилам тепла из-за выпитого эля, радостью от успешного окончания путешествия, удовольствием от удачно складывающихся отношений с очаровательной женщиной. - Если бы я не был таким грязным, - обратился он на прощанье к Сиани, - то попытался бы обольстить тебя. - Если бы ты не был таким грязным, - с улыбкой ответила она, - это могло бы у тебя получиться. "Великолепное начало", - подумал Дэмьен. По ступеням Собора все еще спускались прихожане, разделяясь на два потока. Дэмьен не заметил одиноких женщин. Все они собирались в маленькие компании или же уходили в сопровождении мужчин. Даже сюда, на ступени храма Господня, пала тень Охотника. Но вот последние верующие пожали руку своему священнику и вышли из храма, и огромные изукрашенные ворота стали медленно закрываться, оставляя ночь снаружи. Какое-то время Дэмьен в восхищении рассматривал причудливый узор, украшавший ворота, затем взошел по ступеням и постучал. В воротах приоткрылась маленькая дверца, и оттуда выглянул человек в одежде священника с маленькой лампой. Дэмьен понимал, что на фоне сверкающих белых ступеней, после множества хорошо одетых прихожан он кажется привратнику, мягко говоря, неряшливым. - Чего? - грубовато спросил привратник, и в тоне его голоса отчетливо прозвучало: "Закрыто на ночь!" Его подозрительный взгляд скользнул по мечу Дэмьена. - Храм открыт? Со вздохом раздражения привратник отступил, давая Дэмьену войти. Да, официально Собор оставался открытым, и любой мог войти, чтобы помолиться. Церковь придерживалась этой традиции и на востоке, и на западе. И если какой-нибудь грубый солдат хочет сделать это в такое время, привратник не имеет права прогнать его. Дэмьен знал это, задавая свой вопрос. Но когда он, пригнувшись, протиснулся через низкую дверцу и оказался в преддверье собственно Собора, привратник предостерегающе тронул его за плечо. - Оставьте оружие, - холодно произнес он. Дэмьен был больше удивлен, чем рассержен. Рукоять меча была хорошо видна над его плечом, и золотое навершие с гардой, имитирующей языки пламени, должно было внушить привратнику лучшие манеры. Неужели никто из их Ордена здесь не был так давно, что эти люди ничего не смыслят в их обычаях? - Его Святейшество у себя? - поинтересовался Дэмьен. Привратник посмотрел на него так, как будто Дэмьен произнес при нем Проклятие, и отряхнул свой рукав, словно одно присутствие невежи каким-то образом замарало его. - Святой Отец занят, - резко ответил он. - Приходи утром, в обычное рабочее время, и ты сможешь испросить аудиенцию. - Передай, что Дэмьен Килканнон Райс уже здесь, - перебил его Дэмьен. - Думаю, он захочет меня увидеть. Привратник одарил его долгим, недобрым взглядом. Но в конце концов решил, что от этого неприятного гостя будет проще избавиться, исполнив его желание, чем пытаясь выставить вон. Подозвав послушника - улыбчивого юношу с чистыми глазами, - привратник грубо приказал ему: - Пойди и сообщи Его Святейшеству, если он вообще впустит тебя, в чем я сильно сомневаюсь, что Дэмьен Килканнон Райс требует аудиенции, и немедленно. Мальчик убежал, охваченный служебным рвением. Чтобы занять время, Дэмьен подошел к двери в само святилище и заглянул в щелку. Он увидел обитые бархатом скамьи, позолоченный алтарь и драгоценную мозаику, изображающую изгнание Пророком Единого Зла во тьму - одну из немногих картин, разрешенных Церковью. "Хорошо, - подумал Дэмьен, - очень хорошо". - Отец? Юноша посыльный вернулся. Он уставился на Дэмьена широко раскрытыми глазами, полными благоговейного страха, когда привратник, явно шокированный, заюлил: - Примите мои извинения, отец. Мы не знали, кто вы. Конечно же Его Святейшество примет вас. Юноша повернулся, желая указать дорогу, но Дэмьен мягко отклонил его попытку: - Не нужно. Я знаю, как пройти. Спасибо, сын мой. Дэмьен чувствовал изумление мальчика, когда шел по мозаичному полу к тяжелой двери, которая наверняка вела к лестнице. Интересно, что ему наговорили? Дэмьен прислушивался, ожидая услышать шепот или какой-нибудь намек на движение позади, но только когда он достиг лестницы и двери уже закрывались у него за спиной, юноша украдкой поведал привратнику невероятную тайну. В шепоте его было девять частей благоговейного изумления и лишь одна часть страха: - Отец Райс - колдун... Дэмьен тихо рассмеялся, поднимаясь по лестнице. 2 Образ Патриарха: совершенно белые волосы, орлиные черты лица, глаза холодные, пронзительно синие. Строго очерченные тонкие губы, мимолетный проблеск безукоризненных белых зубов. Смуглая кожа, иссушенная и истонченная возрастом. Резкие черты, говорящие о суровости и непреклонности. Его тело, как и лицо, с годами стало скорее жестким, чем слабым. Широкие сильные плечи, с которых каскадом ниспадали волны шелка цвета слоновой кости, скрывая фигуру старика в просторных складках. Сила в каждой черте, даже в манере держаться. Власть. И что-то еще читалось на его лице, в глазах, в позе и... в голосе, густом баритоне, которому позавидовал бы любой певец. Гнев. Негодование. Отвращение. Именно этого Дэмьен и ожидал. - Вы с поручением? - холодно осведомился Патриарх. Вдоль стен стояли шкафы с книгами, чередующиеся с маленькими окнами с витражными стеклами, которые превращали огни города в тысячи разноцветных искр. Вся обстановка в комнате буквально дышала роскошью: массивный письменный стол красного дерева, подушки малинового бархата на единственном кресле, тоже красного дерева, старинные драпировки и узорчатые ковры - все говорило о богатстве хозяина, осмотрительно и со вкусом используемом. Дэмьен огляделся, безуспешно пытаясь найти место, где можно присесть. Затем положил свой дорожный мешок на край полки и порылся в нем в поисках послания Ее Святейшества. На ближайших книгах осела пыль, поднятая им с мешка. Дэмьен почувствовал неодобрительный взгляд Патриарха даже раньше, чем взглянул ему в лицо. - Ее Святейшество шлет наилучшие пожелания, - возвестил Дэмьен и достал пергаментный пакет. Патриарх с минуту разглядывал послание, обратив особое внимание на то, что печать Церкви, подтверждающая его подлинность, расположена с краю, а сам конверт остался открытым. Патриарх поднял взгляд на Дэмьена. Холодные голубые глаза откровенно говорили: "Она доверяет тебе. Я - нет". Наконец Патриарх развернул послание и углубился в чтение. "Сила, - отметил Дэмьен, - он прямо-таки излучает силу". Убедившись, что Патриарх полностью поглощен чтением документа, Дэмьен прошептал ключ к Познанию. Осторожно, очень осторожно - ведь если узнают, что он сейчас и здесь Творит волшебство, можно будет забыть обо всем, что он надеялся совершить. Но произнесенных слов никто не услышал. Фэа легко заструилось вокруг Дэмьена, сплетаясь в картину, которую ему предстояло разгадать. И... да, все обстояло именно так, как он и подозревал. Было бы удивительно, если бы Патриарх знал об этом. Человек старается объяснить свою собственную силу привычными понятиями. Вместо признания, что каждая его мысль вызывает мельчайшие колебания, распространяющиеся в потоках Фэа и изменяющие реальность по его воле. Что вполне естественно в здешних землях. Чародей с врожденными способностями, выбравший профессию, запрещающую ему осознать истинный источник своей власти... Патриарх кивнул и изящной, ухоженной рукой вложил письмо в конверт. - Она о вас высокого мнения, - произнес старик, бросив пакет на стол. Фраза, не выражавшая ни одобрения, ни порицания. Хотя Святая Мать написала совершенно ясно: "Это верный человек, он полностью предан нашему делу. Можете положиться на его честь, осторожность и осмотрительность". Патриарх пристально посмотрел на посланника и плотно сжал губы. - Хорошо. Я не обесчещу себя лицемерием, Дэмьен Килканнон Райс. Скажу только, что здесь тебя очень ждали - тебя и твою магию. Патриарх медленно подошел к окну. Драгоценные кольца сверкнули на его руке, отражая огни города, когда он приоткрыл створку. Постояв немного, молча глядя на ночной город, как будто это помогало ему подобрать слова, старик разразился целой речью: - С самых ранних лет служил я этой земле... Как только стал достаточно взрослым, чтобы понять, что это за планета и что она делает с людьми, я посвятил свое тело и душу нашему спасению. Это означает верность одному Богу в мире, где тысячи и тысячи божеств требуют поклонения, вознаграждая дешевыми и мелкими чудесами любые жертвы в их честь. Это означает связать себя с Церковью, которая до сих пор не может избавиться от памяти о своем величайшем поражении, когда храмы победителей вырастали, возносились и множились, как саранча. Я выбрал заведомо трудный путь, потому что я верил в это - верю в это, преподобный Райс! - и ни разу не усомнился в своей вере. Или в убежденности, что такая вера необходима, чтобы вернуть человеку его Земную судьбу! - Патриарх отвернулся к окну, подставляя лицо холодному ночному ветру, развевавшему его седые волосы. - Наиболее трудны в исполнении законы Церкви, относящиеся к области Фэа. Особенно в этом городе, где волшебство настолько дешево, что бедняки чаще могут купить видение обильной пищи, чем кусок хлеба... и потом умереть от голода, преподобный Райс. Их тела измучены голодом, но на бледных лицах сияют ужасающие своей неуместностью улыбки! Вот почему я верю в то, что делаю, - как верит моя Церковь уже почти тысячу лет. Мы не сможем покорить эту чудовищную мощь, раздробив ее между колдунами с их ничтожными заклинаниями и убогим чародейством. Чем больше мы будем использовать Фэа для утоления человеческой жадности, тем сильнее поднимется зловоние, порожденное нашей собственной невоздержанностью. Ганнон, живший в эпоху Возрождения, ясно видел это. По этой веской причине он и запретил колдовство - и я с ним согласен сердцем и душой. Если нужен пример того, что Фэа может сделать с человеком, когда завладеет им... вспомни Падшего Пророка. Или Первое Жертвоприношение. Подумай о чудовищах, сотворенных колдовством из людских кошмаров... Я поклялся истребить это, преподобный Райс. Любой ценой. Я поклялся, что Фэа будет покорено, как наставлял Пророк. И вот я получаю письмо от Святой Матери, в котором мне сообщают, что на западе начаты изыскания возможности управления мощью Фэа в интересах Церкви, для чего там собрали горстку разбирающихся в колдовстве людей. Колдовство! Даже облаченное в шелковые священные одежды, оно будет смердеть по-прежнему! Я спорил с ней, умолял ее!.. Как много бы я отдал, чтобы исцелить ее... Но твоя Святая Мать весьма своевольная женщина, и она все же решилась на это. И вот в моей Церкви раскол, преподобный Райс, мои мечты о спасении извращены... - Патриарх вновь повернулся лицом к Дэмьену, его холодные глаза сузились. - И ты - орудие этого извращения. - Никто не принуждал вас принимать меня! - огрызнулся Дэмьен и тотчас раскаялся в своей несдержанности. Он ведь был готов к гораздо большему, чем это... Откуда такая вспыльчивость? Значит, его подтолкнуло на это Фэа, отвечая подспудному желанию Патриарха. Почему? Зачем ему это нужно? "Чтобы я потерял самообладание, чтобы ему больше ничего не оставалось, как вышвырнуть меня вон?" Дэмьен был изрядно озадачен тем, что человек, не принимающий и не понимающий Фэа, может так успешно Действовать на него - даже не осознавая, что он делает. Как же прочно укоренилась в человеке нетерпимость из-за его нежелания принимать действительность такой, как она есть! - Верно, - согласился Патриарх, - но как следствие этого я могу расколоть Церковь, породить ересь, коей не будет исцеления... или начать священную войну, пытаясь искоренить эту ересь. Такой результат гораздо более отвратительный. И я дал свое согласие. И попросил направить ко мне одного колдуна, чтобы я мог судить по делам его. Мог видеть, как он действует, и лично мог убедиться, что его волшебство не представляет угрозы для веры. И я буду очень удивлен, - закончил Патриарх ледяным тоном, - если ты сможешь убедить меня своими доказательствами. Призвав на помощь все свое самообладание, Дэмьен холодно промолвил: - Я буду стремиться к этому всей душой, Ваше Святейшество. В голубых глазах, впившихся в столь нежелательного гостя, бушевало пламя. - Дэмьен Килканнон Райс. Рыцарь учрежденного королем Ганноном Ордена Золотого Пламени. Член Союза Восхода Земли-Звезды. Преподобный Отец Церкви Объединения Веры людей Эрны. Что ты считаешь своей целью? - Мечту, ради которой я готов умереть и готов убивать сам, защищая ее, - очень серьезно ответил Дэмьен. Патриарх медленно кивнул: - Хорошая цитата. Девиз твоего Ордена, впервые высказанный в куда более кровавые времена, чем нынешние, осмелюсь заметить. Но ты, преподобный Райс, - человек. Мечтатель. Во что веришь ты? - Я верю, что вы ошибаетесь, - мягко ответил Дэмьен, - что наша традиционная система убеждений устарела. Что наши предки воспринимали картину мира, как переплетение черного и белого, хотя он скорее составлен из оттенков серого. И Церковь должна принять эту истину, чтобы остаться верной сущности жизни в этом мире. Исполнение нашей мечты, - завершил Дэмьен несколько громче, - зависит именно от этого. Патриарх долго молчал, пристально глядя Дэмьену в глаза. - Святая Мать сделала хороший выбор, - произнес он наконец. Шелковые одеяния Патриарха трепетали на ветру. Он протянул руку и закрыл окно. - Но скажи мне, когда ты творишь свое колдовство, когда держишь в руках сущность этого мира и заставляешь ее воплощать свои желания - можешь ли честно ответить мне, что твое владение силой как таковой не искушало тебя? Неужели ты никогда не колдовал ради собственного блага, твоего личного блага, независимо от нужд Церкви? Никогда не изменял лик природы по собственной прихоти? Или не мечтал об этом? - Я такой же человек, как и вы, - кратко отозвался Дэмьен. - Каждому из нас знакомы искушения. Но в нашей воле превозмочь себя, чтобы служить идеалу, пренебрегая тем, что внушают эгоистические инстинкты. И в этом наше отличие. - Да-да, конечно, - кивнул Патриарх, - слова Пророка. Вспомни, а ведь он предал нас. Да и себя самого. И так будет со всяким, кто попытается примирить колдовство и нашу веру. Помни об этом. Старик подошел к тяжелому креслу красного дерева, сел, разгладил полы своей мантии. Вздохнул и продолжил разговор: - Я позволю тебе набрать учеников, преподобный Райс, вопреки здравому смыслу и невзирая на собственные возражения. Дюжину самых способных послушников. Но я отберу тех, кто обладает наилучшей теологической подготовкой, а не колдовским дарованием. Ограничимся этой группой, пока я не удостоверюсь, что подобный эксперимент не представляет опасности для моих трудов. Или для моей Церкви. Надеюсь, моя позиция понятна? Дэмьен поклонился, с трудом сдержав улыбку. - Вполне понятна, Ваше Святейшество. Патриарх дважды хлопнул в ладоши. Мгновение спустя дверь отворилась и в комнату вошла молодая девушка в одежде прислуги. - Это Ками. Она поможет тебе устроиться. Ками, проводи преподобного Райса в приготовленные для него комнаты. Проследи, чтобы он ознакомился с нашим распорядком и получил все, что ему нужно на ночь. Завтракаем во флигеле, ровно в восемь. Это даст вам возможность встретиться с остальными членами нашего братства в... скажем так, менее напряженной обстановке. - Его губы дрогнули в легкой улыбке. - Не слишком рано? - Меня это устраивает, Ваше Святейшество. Патриарх кивнул Ками, Дэмьен поднял свой мешок и последовал за девушкой. Но когда он уже выходил из комнаты, до него донесся мягкий голос Патриарха, окликнувший его по имени. Дэмьен обернулся. - Когда придет время умирать, - задал последний вопрос старик, - а ведь это когда-нибудь случится с тобой, как и с любым другим человеком, что ты станешь делать тогда? Склонишься перед Природой, следуя своей человеческой сущности? Поможешь нам заложить основы здания, с которым наши потомки покорят звезды? Или поддашься искушениям этой чуждой магии и продашь душу за какие-то несколько лет жизни, как попытался сделать Пророк? Обдумай это наедине с собой, преподобный Райс. Разговор явно был окончен, но Дэмьен не спешил уходить. - Фэа - не магия. Патриарх небрежно отмахнулся, на руке блеснули многочисленные кольца. - Упражнения в риторике! В чем, собственно, разница? - Магией можно управлять, - напомнил Дэмьен. Потом помолчал, дав Патриарху время обдумать его слова, и добавил: - Не в этом ли состоит главная проблема Эрны? - На прощанье он поклонился - с легким намеком на вызов. - Я обдумаю ваши слова, Ваше Святейшество. Спокойной ночи. 3 Солнце село. Нарилка стояла в узких дверях лавки, пристально вглядываясь в горизонт на западе. Ей было холодно - и не только от вечерней прохлады. Пока девушка копалась внизу, солнце уже село. Как могла она быть так неосторожна? Звезды тоже почти угасли. По темному небу лишь на востоке скользила полная луна. Но скоро и она скроется, и только звезды Кольца - тусклые, еле заметные - да тонкий серп второй луны на западе будут освещать Нарилке путь домой своим призрачным светом. Ей было так страшно, что она уже хотела вернуться в лавку. "Я задержалась на работе дольше, чем положено. Проводите меня, пожалуйста, домой..." - скажет она. Но ее дом далеко, а Грэхем, наверное, занят, к тому же он постоянно старается показать ей, что все ее страхи - пустой каприз. Так что хозяин, скорее всего, не обратит внимания на ее просьбы. "Да у тебя столько оберегов, что на весь город хватит, - фыркнет он. - Женщина вполне способна самостоятельно добраться до дома. У тебя с головой все в порядке? У меня что, других дел нету, кроме как потакать твоим капризам?" Нарилка глубоко вздохнула, собралась с духом и вышла на ночную улицу. Ледяные щупальца осеннего вечера тут же обвились вокруг ее шеи, - а может, это ей только показалось? - и девушка поплотнее закуталась в шаль, словно мягкая ткань могла уберечь ее от чего-то похуже холода. А не преувеличивает ли она? Вдруг это все и в самом деле просто пустые страхи? Грэхем так часто это повторял, что теперь Нарилка и сама уже задавала себе этот вопрос. С чего она взяла, что ей опаснее гулять по ночам, чем любой другой женщине? Ведь каждой женщине надо быть очень осторожной, когда она идет по ночной улице. Но с большинством из них ничего не случается... Проходя мимо ювелирной лавки, Нарилка на мгновение задержалась, чтобы взглянуть на свое отражение в витрине. В стекле отразились иссиня-черные волосы, слегка порозовевшая от холодного воздуха гладкая белая кожа, большие глаза, обрамленные бархатными ресницами. Девушка была прелестной, как цветок, и хрупкой, как фарфоровая статуэтка. Она была красива той красотой, которой завидуют женщины и за которую гибнут мужчины. И эту красоту с удовольствием бы уничтожили - не человек, не смертный, но слуга Зла, само воплощение Тьмы. Трясясь от страха, Нарилка поспешила дальше. Чем быстрее она будет идти, тем быстрее окажется дома. На центральных улицах еще хватало народу, чтобы Нарилка могла попытаться слиться с толпой. Но по мере того, как девушка удалялась от центра, люди встречались все реже, и скоро Нарилка осталась наедине с ночью. Она ускорила шаги. Наверное, родители уже волнуются - и не без причин. Девушка с тревогой оглядела пустынную улицу на западной окраине Джаггернаута с неровными рядами хибарок по сторонам. Ноги девушки, защищенные только туфлями на тонкой подошве, совсем оледенели, но грязь на дороге еще не подмерзла и при каждом шаге противно чавкала. Нарилка чувствовала себя живой мишенью. Охотник. Так они его называли. Нарилке хотелось знать, что он такое. Мужчина? Об этом любили шептаться девушки в таверне, сидя в безопасном, хорошо освещенном зале и хихикая над кружкой подогретого пива. Они говорили, что когда-то Охотник был мужчиной, а теперь превратился в нечто иное. Но вожделение у него сохранилось. Иначе почему все его жертвы были молодыми привлекательными женщинами? Зачем бы ему было охотиться за красивыми женщинами, если бы его не терзала похоть? "Перестань сейчас же!" - приказала себе Нарилка и тряхнула головой, прогоняя непрошеные мысли. Нет! Она благополучно доберется домой, и все будет хорошо. Ее родители повозмущаются, что Грэхем задержал ее допоздна, и напишут ему гневное письмо, на которое он, скорее всего, просто не обратит внимания. И это навсегда закончится. Останутся только воспоминания. Когда-нибудь она расскажет своим детям, как однажды оказалась на ночной улице, и они спросят, на что это похоже, а она им объяснит. Получится обычная история из тех, которые рассказывают вечером у очага. Верно ведь? "Однако ты - именно то, что ему нужно, - нашептывал ей внутренний голос. - Он посылает своих прислужников в Джаггернаут как раз за такими, как ты". - Черт вас побери! - воскликнула Нарилка, имея в виду родителей, свои страхи, саму ночь. А прежде всего - свою красоту, в которой и заключалось все дело. Боже мой, ну кому она была бы нужна, если бы родилась дурнушкой! Наверное, тогда она могла бы играть на улице допоздна, как другие дети, а когда выросла, то быстро привыкла бы к ночи, разумно объяснила бы себе свои детские страхи и избавилась бы от них навсегда. "Возвращайся домой вовремя, - безустанно поучали ее родители. - Не разговаривай с незнакомцами. Если вдруг появится демон, сразу применяй защитные заклинания". И только после всех этих наставлений ей позволяли выйти на улицу. О боги Эрны, ну разве же это свобода? Нарилка смахнула со щеки полузамерзшую слезинку и остановилась, чтобы вытряхнуть попавший в туфельку камешек. И только снова надев туфельку, девушка осознала, что ее окружает напряженная тишина. На дороге, по которой она только что прошла, не раздавалось больше ничьих шагов. Не слышно было ни пения птиц, ни стрекотания цикад, ни детских возгласов. Словно все внезапно умерли и Нарилка осталась последним живым существом на Эрне, а эта часть дороги - единственным местом, где смогла сохраниться жизнь. Раздавшийся за спиной Нарилки шорох заставил ее вздрогнуть. Он был очень тихий - скорее намек на звук, - но на фоне полного безмолвия даже этот шорох прозвучал словно громкий крик. Девушка быстро обернулась и увидела на дороге... Мужчину. - Простите, пожалуйста. - У незнакомца был приятный голос и великолепная осанка. Он поклонился, и его мягкие каштановые волосы блеснули в лунном свете. - Я не хотел вас испугать. - А вы меня и не испугали, - солгала Нарилка. В туфли к ней снова попала засохшая грязь, но девушке не хотелось выпускать незнакомца из поля зрения даже на то время, которое требовалось, чтобы вытряхнуть туфельку. Нарилка попыталась вытряхнуть грязь, не снимая туфельку с ноги, и в результате едва не упала. Боги, ну почему она такая неловкая? Девушке не хотелось показывать свой испуг. Страх притягивает Охотника. - Просто вы подошли очень... тихо. - Просто сейчас ночь... - Незнакомец медленно приблизился. В лунном свете его томно-грациозные движения прямо-таки завораживали. Высокий стройный мужчина с тонкими чертами лица и выразительными глазами. Украшений незнакомец не носил, лишь несколько старомодно подстриженные волосы были схвачены тонким золотым обручем. Светло-серые глаза, отливающие серебром, ярко сверкали, стоило ему повернуть голову к луне. Нарилка заметила в них скрытое любопытство. - Простите, пожалуйста, - повторил незнакомец, - но молодая женщина на улице ночью - это выглядит необычно. С вами все в порядке? Нарилке пришло в голову, что она не слышит его шагов, - а как можно беззвучно идти по такой грязи? Но мужчина поймал и удержал ее взгляд, и через мгновение девушка уже не помнила, что же ее обеспокоило. - В порядке, - смущенно ответила она. - То есть я тоже так думаю. Нарилка почувствовала, что задыхается, словно она не шла, а всю дорогу бежала. Девушка попыталась сделать шаг назад, но тело отказалось ей повиноваться. Каким заклятием он ее опутал? Незнакомец подошел к девушке почти вплотную, ухоженной рукой взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в лицо. - Такая хрупкая, - пробормотал он, - такая красивая, и ходит одна ночью. Неблагоразумно. Может, вас проводить? - Пожалуйста, - прошептала Нарилка. Мужчина предложил ей руку. Немного поколебавшись, Нарилка приняла ее. Старинный жест, оставшийся от эпохи Возрождения. Дрожащей ладонью девушка прикоснулась к шерстяному рукаву и не почувствовала под ним тепла живого тела. От незнакомца веяло настоящим холодом. Он был холоден, как сама ночь. Нарилка же, несмотря на все свои старания, просто лучилась страхом. "Великие боги, - молила она, - помогите мне добраться домой. Только помогите мне сегодня добраться домой - и я никогда больше не буду такой неосторожной!" Девушке показалось, что незнакомец улыбается. - Ты боишься, детка. Нарилка не посмела возражать. "Помогите мне пережить эту ночь. Ну пожалуйста!" - И чего же ты боишься? Темноты? Или самой ночи? Нарилка знала, что о таких вещах говорить не стоит, но промолчать не смогла - голос незнакомца требовал ответа. - Созданий, что охотятся в ночи, - прошептала она. - Да, ты права, - тихо засмеялся незнакомец. - Такие, как ты, - для них самая лакомая добыча. - Он коснулся рукава ее платья, вышитого охраняющими заклинаниями, стягивающей ее волосы ленты-оберега. - Но разве их не остановит твоя магическая защита? "Заклинаний должно хватить, чтобы отпугнуть демонов", - подумала Нарилка. По крайней мере, так должно было быть, но внезапно девушка в этом усомнилась. Незнакомец мягко взял Нарилку за подбородок и повернул ее лицо к своему. Прикосновение его нечеловечески холодных пальцев обжигало; по коже девушки словно пробежали огненные искры. Все вокруг теперь казалось ей нереальным, словно во сне. Все, кроме него. - Правильно ли я тебя понял? - спросил незнакомец. - Ты никогда прежде не видела ночи? - Это опасно, - еле выдавила из себя Нарилка. - И очень красиво. Глаза незнакомца, похожие на озера расплавленного серебра, притягивали ее. Девушка дрожала. - Мои родители считают, что так лучше. - Значит, ты никогда не была под открытым небом после захода солнца и Коры. Никогда! Я и не подозревал, что твой страх настолько глубок. Даже сейчас ты не смотришь вокруг. Ты не хочешь видеть... - Видеть что? - спросила девушка. - Ночь. Ее красоту. Ее силу. Так называемое темное Фэа, столь хрупкое, что даже лунный свет для него губителен, и в то же время столь сильное во тьме, что перед ним отступает даже смерть. Потоки Фэа, каждый со своей мелодией и оттенками цвета... Это целый мир, дитя! Он наполнен тьмой, что не может существовать, если небесный свет слишком силен. - То, что погибает под солнцем. Незнакомец улыбнулся, но глаза его были по-прежнему холодны. - Да, это так. - Я никогда не думала... - Так смотри же, - прошептал незнакомец, - и ты увидишь... Серый цвет его глаз потемнел до бездонно-черного. Вокруг Нарилки закружились звезды. Их танец был сложным и недоступным человеческому пониманию, но ритм этого танца эхом отдавался в душе девушки, в рисунке луж у нее под ногами, во взволнованном биении ее сердца. Этот танец охватил все - и небо, и землю. Девушка с изумлением поняла, что это знание, пришедшее с Земли. Древнее знание. Потоки Фэа заструились из темноты и обвивались вокруг Нарилки, как ленты пурпурного бархата. Девушка дрожала, ощущая в этих прикосновениях свободную силу. Земля вокруг жила своей жизнью, наполненной тысячей оттенков, которые придала ей ночь. Хрупкое Фэа, почти неразличимое при лунном свете, в полной тьме стало сильным и исполненным призрачной красоты. Нарилке захотелось подойти поближе к сплетению нежных, едва различимых нитей, но мужчина удержал ее. "Это опасно для тебя", - беззвучно произнес он. - Да, - выдохнула девушка. - Но, пожалуйста... Музыка пронизывала холодный ночной воздух, и девушка закрыла глаза, чтобы полнее ощутить ее прелесть. Нарилка никогда не слышала подобной музыки, нежной, как само Фэа, и безграничной, как породившая ее ночь. Эти великолепные звуки воспринимались не слухом, как любая другая музыка, но проникали в девушку сквозь кожу, сквозь волосы, даже сквозь одежду. С каждым вздохом музыка вливалась в ее легкие и уходила, наполненная ее собственными серебристыми трелями, вливавшимися в общую гармонию... "Так это и есть ночь? - изумилась Нарилка. - Настоящая ночь?" Она скорее почувствовала, чем увидела слабую улыбку на лице мужчины. "Да, такова ночь для тех, кто умеет видеть". "Я хочу остаться". Незнакомец тихо засмеялся. "Ты не сможешь". "Но почему?" "Ты - дитя солнечного света! Ты получила в дар жизнь и все, что может дать солнце. В том мире тоже есть своя красота, хотя и более грубая. Действительно ли ты готова оставить все это? Готова навсегда оставить свет?" Тьма отступила, и теперь перед ней сияли два осколка обсидиана, окруженные льдом. Глаза незнакомца. В них жило темное Фэа и музыка - чуть более мрачная и пугающе влекущая. Нарилка едва сдержала крик - ей так не хотелось, чтобы все это уходило! - Успокойся, дитя. - Голос незнакомца прозвучал почти по-человечески. - Для тебя эта цена слишком высока. Но я знаю, что соблазн велик. - Это ушло... - Это останется с тобой навсегда. Смотри. И хотя вернувшаяся обычная ночь по-прежнему казалась темной и тихой, Нарилка увидела едва заметные дрожащие пурпурные нити, а легкий ветерок донес до нее слабые отзвуки чудесной музыки. - Как красиво... - Ты избегала всего этого. - Я боялась. - Темноты? Или ее созданий? Для них не преграда закрытая дверь или свет лампы. Если они захотят увидеть тебя, то увидят, а если захотят тебя получить, то они тебя получат. Твои обереги отпугнут мелких демонов, но от более могущественных существ тебя не спасут ни свет, ни общество других людей. Так стоит ли лишать себя половины чудес этого мира? - Нет, - выдохнула Нарилка, сознавая, что это истинная правда. Незнакомец мягко сжал руку девушки, напоминая, что надо идти. Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что он имеет в виду, но и тогда этот жест показался ей каким-то странным, слишком человеческим для этой необыкновенной ночи. Ничего не говоря, Нарилка позволила незнакомцу отвести себя домой, и он беззвучно зашагал рядом. Чего еще ей было ожидать? Вокруг них плясали тени, принимавшие в лунном свете самые причудливые формы. Нарилка дрожала от наслаждения, глядя на их удивительный танец. Останется ли с ней это умение видеть, когда незнакомец уйдет, - в память об этой волшебной ночи? Наконец они подошли к последнему повороту перед домом Нарилки и остановились, молча глядя на дома. На свету музыка постепенно угасала. Фэа не терпит мест, где безраздельно царит скучное здравомыслие. Пока незнакомец смотрел на маленький домик родителей Нарилки, его тонкие ноздри хищно раздувались - он словно принюхивался к доносившимся оттуда запахам. - Они боятся, - сообщил он девушке. - Они ждали, что я вернусь до наступления темноты. - У них есть причины бояться. - Голос незнакомца был тихим, но девушка уловила прозвучавшую в нем угрозу. - И тебе об этом известно. Заглянув в серебряные глаза мужчины, Нарилка увидела в них такую силу и такой холод, что с дрожью отшатнулась. "И все равно риск стоил того, - подумала она. - Увидеть ночь такой, какая она есть на самом деле - пусть только раз..." Обжигающе холодные пальцы незнакомца вновь коснулись подбородка Нарилки и заставили ее повернуть лицо. - Я не причиню тебе зла, - пообещал мужчина. На лице незнакомца появилась тень улыбки - словно его позабавила собственная доброжелательность. - Что же касается тебя самой и того, что ты хочешь узнать... Все в твоих руках. Но сейчас, я думаю, тебе лучше пойти домой. Внезапно Нарилка почувствовала себя настолько неуверенно, что отпрянула. Она с изумлением наблюдала, как окружавшее ее Фэа растворяется в ночи. Мужчина негромко засмеялся. Нарилка ощутила в этом смехе мерцание тьмы и спустя мгновение поняла, что же ей видится в глазах незнакомца. Черное Фэа, полностью лишенное света. Тишина, поглощающая любую музыку. Неземной холод, жаждущий растворить в себе живое тепло. Она в страхе отшатнулась, чуть не поскользнувшись на мокрой траве газона. - Нари! Обернувшись на оклик, Нарилка увидела бегущего навстречу отца - его силуэт отчетливо вырисовывался на фоне освещенных окон дома. - Нарилка! Мы так волновались! Девушка хотела броситься навстречу отцу, обнять его, успокоить, поблагодарить за помощь и защиту, но она не смогла вымолвить ни слова. Внезапное появление отца словно разрушило нечто очень личное, и теперь Нарилку переполняла такая боль, словно она потеряла любимого мужчину. - Великие боги! Нари, с тобой все в порядке? Отец крепко обнял ее. Нарилка продолжала безмолвствовать. Она отчаянно цеплялась за отца, не понимая, что лицо ее залито слезами, не замечая выбежавшей из дома матери. - Нари, доченька, с тобой ничего не случилось? Мы так за тебя беспокоились, уже не знали, что и думать... - Все хорошо, - ответила Нарилка и кое-как ухитрилась отстраниться от отца. - Хорошо. Это я виновата. Не сердитесь... Девушка обернулась, чтобы еще раз взглянуть на своего провожатого, но ничуть не удивилась, не увидев его на прежнем месте. Более того, на мокрой траве были видны только ее следы. Но и это не удивило Нарилку. - Все хорошо, - пробормотала девушка - но как мало правды было в этих простых словах! - и позволила родителям увести себя в дом. Они шли прямо через газон, под ничего не значащей защитой света. Нарилка тосковала об угасающей красоте ночных теней, отступающих все дальше и дальше. Но способность видеть осталась с ней, и теперь, стоило Нарилке пожелать, она могла вновь увидеть чудо ночи. То, что подарил ей незнакомец. "Кем бы ты ни был - я благодарю тебя. И какова бы ни была цена - я ее принимаю". Успокоившись, девушка вошла в дом. 4 Они добирались до побережья по реке, и бы