це бури, нащупывая в нем слабую точку, чтобы заставить бурю или попятиться, или хотя бы ослабить свой пыл. Задача была, разумеется, недостижимой, но Дэмьен понимал: если кто-то и способен справиться с этим, то только Таррант. И буря неторопливо, но однозначно пошла на убыль. Нет, не прекратилась, ни в коем случае не прекратилась, - да и нельзя же такую страшную бурю разогнать одним-единственным Творением, но чуть попятилась или, точнее, вильнула, так что события в ее эпицентре разворачивались теперь чуть к северу от корабля. Ледяные волны больше не перехлестывали через борт. Порванные паруса безвольно поникли. А сам Таррант... ...рухнул на палубу, едва над головой у него разошлись тучи и высоко в небе вспыхнуло солнце. Дэмьен бросился к нему на помощь, не то бегом, не то вскользь по обледенелой палубе. Собственным телом он закрыл Тарранта от губительных для того солнечных лучей, одновременно стараясь разнять судорожно сцепившиеся пальцы Охотника. И удалось ему это лишь с превеликим трудом. В конце концов он внес падшего Пророка в каюту, находящуюся под палубой, а в небе меж тем уже вовсю сияли убийственные для Охотника лучи... И сейчас, глядя на Тарранта и вспоминая о событиях того дня, он подумал: "Если бы не ты, мы бы все погибли. Четыре дюжины трупов гнили бы сейчас на морском дне, наша миссия завершилась бы полным провалом. И нашему врагу больше ничто не противостояло бы, ничто не мешало бы захватить власть над миром и навязать ему свою волю. И разве ради такой цели нельзя пожертвовать одной-двумя жизнями? - И тут он вновь почувствовал, что впадает в отчаяние. - Но где же найти равновесие? Золотую середину? Как вообще следует относиться к подобным вещам?" Бледные глаза в упор смотрели на него. Холодные, невероятно холодные. Промеряя глубины и пределы его возможностей. Взвешивая на весах его душу. - Взяв вас собой, я понимал, чем придется расплатиться за такое решение, - признался наконец Дэмьен. За бортом мирно плескалась вода. "С Божьей помощью я уж как-нибудь постараюсь со всем этим управиться". 2 Земля! Берег был явно вулканического происхождения: остроконечные скалы из голого базальта или гранита, лишь редкие пологие склоны которых были покрыты каскадами растительности, в своей совокупности похожими на зеленый водопад. Береговой полосы как таковой не было, равно как и чего-нибудь другого, за что могли бы зацепиться мореходы, - лишь сплошная уступчатая стена зигзагообразно уходящих в море утесов, омытая пеной разбивающихся о нее океанских волн. Выглядело все это, мягко говоря, негостеприимно... а впрочем, ничего удивительного. Планета Эрна не славится ни удобными гаванями, ни пляжами. Земля. Даже издали можно было почувствовать ее запахи и уловить ее шумы: вечнозеленые растения стреляли во все стороны семенами, расцветали первые весенние цветы, над головами у мореплавателей разносились крики морских птиц, выискивающих спокойные участки на поверхности воды, чтобы нырнуть в глубину за рыбой. Пассажиры "Золотой славы", общим числом человек сорок, собрались на носу корабля, жадно всматриваясь в первые картины мест, слывших землей обетованной. Кое у кого из них имелись миниатюрные подзорные трубы - ими снабдил мореходов Таррант - и они бережно, как священные реликвии, передавали их из рук в руки, если не из благоговения перед Древней Наукой, то из страха перед самим Таррантом. Их собственные приборы давным-давно вышли из строя, как и почти все остальное корабельное оборудование; отсутствие земной Фэа на океанском просторе обесточило их, выжав досуха. Это удивило - и напугало - всех, кроме Охотника. "Какой, должно быть, ужас испытали первые колонисты, - подумал Дэмьен. - Отрицая колдовство, они наверняка полагали, будто их техника сможет функционировать и здесь. Не понимая, что даже подсознательные порывы переструктурируют земное Фэа... и потому ни одно из изготовленных человеком орудий и приспособлений не сможет работать без сбоев". Может быть, именно поэтому больше ничего не слышно ни о каких звездолетах? А их корабли, должно быть, заплутались в океане, стоило выйти из строя приборам. Или вслепую прибыли в какую-нибудь из бухт и уже никогда не покинули берег, потому что мореходы поняли, что им ни за что не вернуться обратно? Дэмьену страшно хотелось разгадать эту загадку. Пять экспедиций, как-никак, сотни мужчин и женщин... и нечто, занесшее сюда Зло, - более убийственное и изощренное, чем все, что смог породить Запад. Вот с этим Злом ему нестерпимо хотелось встретиться. Он изнывал от желания это Зло уничтожить. "Скоро, - пообещал он себе, - уже скоро. Не стоит перепрыгивать через ступеньку". Он стоял в рубке "Золотой славы", держа в руке личную подзорную трубу Тарранта. Стоял рядом со столиком, на котором были разложены географические карты. Лучшая из них представляла собой копию с личной карты Охотника. На ней восточный континент был изображен как бы сверху, причем рельеф местности, в основном холмистый, был четко пропечатан механической техникой, которой обладали только основатели колонии. Аутентичная карта почти наверняка - или, вернее, ее точная копия. Слишком многие из своих сокровищ потерял в последнем путешествии Таррант, чтобы вновь пуститься в путь с бесценными оригиналами. Поверх карты врассыпную валялись измерительные приборы, которыми пользовалась женщина-штурман, и Дэмьен только что увидел, как она взяла со стола бронзовую астролябию. Что ж, это свидетельствует о ее нынешнем душевном состоянии: среди множества куда более изощренных инструментов она выбрала самый простой, чтобы не сказать примитивный; так Рася поступала всегда, если была чем-то взволнована. Наконец она открыла ему причину своих волнений: - Если мы действительно там, где, как я полагаю, мы находимся, то куда-то запропастился отмеченный на карте остров. - Океанские воды поднимаются, - пояснил капитан. Сам он не отрываясь глядел на зигзагообразную береговую линию. - Полагаю, что здесь еще много чего куда-то запропастилось с тех пор, как была составлена эта карта. Так что не трепыхайтесь. - Благодарю вас, - сухо проговорила штурман. - Вас ведь не для того наняли, чтобы мы так и не смогли высадиться на берег. Капитан и штурман представляли собой столь кричаще противоречивую пару, что невозможно было вообразить, как это они выносят друг друга, не говоря уж о слаженной и эффективной работе, которой они отличались. Рася Марадез была высокой и стройной, с ясными голубыми глазами, загорелой, с короткими выцветшими на беспощадном солнце до платинового оттенка волосами. Гладкие мускулы играли под кожей длинных рук и ног, когда она передвигалась по кораблю, одетая лишь в короткие шорты и самодельный топ. Если атлетический тип женщины вам по вкусу, а Дэмьену он был по вкусу, - Рася показалась бы вам неотразимой красавицей. Капитан, напротив, был черноволос и темнокож; невысокий и широкоплечий, он мог, казалось, в случае необходимости послужить корабельным якорем. Его лицо и руки украшали многочисленные шрамы ("Должно быть, результат бесчисленных стычек на городских улицах", - решил Дэмьен), и хотя с собственными позолоченными инструментами он обращался с превеликой осторожностью, такие руки и пальцы, как у него, скорее подошли бы простому матросу или, в лучшем случае, боцману, чем капитану. Столь же контрастными, как внешность, были и темпераменты капитана и штурмана, однако они оказались на удивление совместимы, и в результате возникло непростое, но эффективное товарищество, в отсутствие которого плавание по смертоносным водам Эрны было бы просто немыслимо. Капитан медленно поворачивался, измеряя длину и ширину береговой линии собственными инструментами. В руках у него был золотой барабан с тщательно выгравированными на нем фигурками; барабан был к тому же украшен драгоценными геммами. По выходе из гавани этот прибор моряку подарил Таррант - и Дэмьен вспомнил, как поразил и восхитил его этот дар. Хотя восхищаться ему не следовало. Такой подарок, безвкусный, но драгоценный, - мгновенно завоевал сердце капитана - и завоевал в пользу Тарранта. А за все добро, сделанное капитану и экипажу, Охотник в урочный час непременно потребует воздаяния. Но и сам Дэмьен пристально всматривался в береговую линию: сплошные скалы с водопадами на крутых обрывах, лишь кое-где более или менее пологие склоны - такие, что, дав волю воображению, можно было бы назвать их берегом... Снова и снова смотрел он из стороны в сторону, остро сожалея о том, что не обладает Видением, присущим Тарранту. К настоящему времени Охотник наверняка проанализировал бы каждое движение, каждый энергетический поток, которые имеются в здешних местах, и считал бы каждую каплю какой-либо информации. "Да, - сказал бы он, - люди здесь живут, несколько к югу отсюда. Живут - и не подозревают о нашем появлении. Так что давайте пойдем по ветру..." И тут Дэмьен судорожно сглотнул, увидев нечто не совсем естественного происхождения. Ему понадобилось всего несколько мгновений, чтобы сфокусировать взгляд, - бледная полоса, в основном прямая, вьющаяся от подножия прибрежного утеса к его вершине высотой в несколько сотен футов. "Искусственного происхождения, - решил он. - Вне всякого сомнения, искусственного". Его пальцы стиснули тонкий корпус подзорной трубы, он настроил ее на саму дорогу, на движущиеся тени, которыми она была покрыта. И попытался идентифицировать эти тени. И поняв, что это такое, чем эти тени непременно должны были оказаться, на мгновение затаил дыхание. "О Господи. Вот оно!" Капитан повернулся к нему: - Что-нибудь увидели? Дэмьен кивнул. Его сердце так отчаянно колотилось от волнения, что его удивляло, почему это никто другой не слышит. - Там. Он указал капитану на замеченную им полосу, затем передал подзорную трубу Расе. Ему не хотелось ничего говорить, пока они не увидят сами. Не увидят и не подтвердят увиденного. Капитан, первым нашедший путь, чертыхнулся: - Девятый мессия Валкина! Лестница? - Скорее своего рода ступеньки, - поправила Рася. - Склон слишком крут для более или менее нормальной лестницы. - Но ступеньки, высеченные человеком. Уж это-то наверняка. "Человеком или человекообразным, - поправил про себя Дэмьен. - Кем-то принявшим человеческий образ и, соответственно, воспользовавшимся человеческими инструментами. Ищем ли мы приметы пребывания здесь потенциального союзника... или же речь идет о нашем враге?" Неуверенность заставила его внутренне захолодеть. Он попытался задействовать Познание - с тем чтобы погасить сомнения, но энергия, витающая на этой планете над поверхностью суши, была еще слишком далека. И, следовательно, недоступна. Тарранту, возможно, удалось бы Творение и на таком расстоянии, но только не самому Дэмьену. - Ну что, Рася? - спросил капитан. - Высаживаться на берег здесь неудобно, - ответила она. - Даже с лодок. Да и на якорь "Золотую славу" поставить негде. По крайней мере, мы такого места пока не нашли. А это означает, что, высадив вас, придется отойти на десять, а может, и на сто миль от места высадки. Звучит достаточно скверно. - Но если вы распорядитесь, мы так и сделаем, - заверил Дэмьена капитан. - Мы же с вами так и условились. Высадим вас там, где вам будет угодно... даже если это означает сбросить вас с палубы в пучину. - И даже если нам этого категорически не захочется, - добавила Рася. Дэмьен взял долгую паузу, пристально вглядываясь в береговую линию, словно в надежде на то, что это в какой-то мере рассеет его сомнения. - А нельзя подождать здесь? До заката. Это составит... - Семь часов, - сообщила Рася. А капитан спросил: - Это из-за его светлости? - Мне бы хотелось, чтобы он посмотрел на это собственными глазами. Прежде чем мы примем окончательное решение. - Прямо здесь мы оставаться не сможем, - предостерегла Рася. - Если, конечно, не захотим послужить живой мишенью для очередного шквала. Поглядите на береговую линию: все свидетельствует о том, что здесь постоянно бушуют бури. Оставаться здесь означает самим напрашиваться на неприятности. - В задумчивости она провела ладонью по коротко подстриженным волосам. - Вместо этого мы могли бы отойти в открытое море и вернуться сюда с лунным приливом... Ночью это рискованно, но если не изменится ветер, риск будет вполне терпимым. Капитан посмотрел на Дэмьена, затем кивнул: - Ладно. Так и сделаем. Рася тоже кивнула, положила на стол подзорную трубу и вышла из рубки отдать команде распоряжения о перемене курса. Дэмьен двинулся было следом, однако на плечо ему легла тяжелая рука капитана. - Не сейчас, - проворчал он. - Погодите. Жестом он предложил Дэмьену снова припасть к подзорной трубе. Священник так и поступил, вновь настроив ее на береговую линию. - На самом верху лестницы, - подсказал капитан. В голосе у него чувствовалось напряжение. - Возьмите ярдов на двести правее. И чуть дальше от края. Тени. Тяжелые уступы. И нечто в форме правильной окружности, темнеющее в солнечных лучах, нечто иссиня-черное, нечто металлическое, нечто похожее на огромный глаз, загорающийся только ночью. Увидев тот круг, мысленно дополнить остальное было уже совсем просто. Несколько сложнее оказалось разглядеть очертания предмета, находящегося за кругом. Огромный металлический цилиндр на железной станине, гигантские бревна, закрепленные тяжелыми металлическими болтами. А рядом чугунные ядра, сложенные пирамидой. И канистры неизвестно с чем. Дэмьен опустил подзорную трубу. И тихо выругался. - Совершенно верно, - кивнул капитан. - Не то чтобы я с такими штуками частенько сталкивался, но, по-моему, это пушка. Стемнело, хотя и не до мрака истинной ночи. На безоблачном небе сверкали звезды, тысячами лучей пронзая тьму. Напоминало это брильянты, выложенные в ювелирном магазине на черном бархате. В западной части неба звезд было столько, что их свет сливался воедино, образуя над горизонтом нечто вроде золотого щита, увенчанного огненной шапкой. Это второе солнце Эрны - ложное солнце, потому что оно образовано из миллионов звезд, - скоро должно было закатиться, но до тех пор колонистам нечего было страшиться тьмы. Ночью это время суток могли называть лишь существа, которым страшен свет подлинного солнца. Таррант стоял на носу и, прищурившись под сиянием Коры, смотрел на берег. Руками в перчатках он крепко вцепился в поручни; Дэмьен не сомневался в том, что костяшки под кожей перчаток побелели от напряжения. Все тело Тарранта было одновременно и неподвижно, и предельно напряжено, все внимание - сосредоточено на береговой линии. Пытается применить Познание? Наконец посвященный расслабился, глубоко вздохнул. Вид у него был явно огорченный. - Все еще слишком глубоко, - пробормотал он. - А я-то надеялся... - Он покачал головой. - И вам по-прежнему нечего сказать? Серебряные глаза раздраженно сверкнули. - Вот уж ни в коей мере! - Охотник вновь уставился на береговую линию, его ноздри затрепетали, словно вбирая запахи, приносимые издалека вечерним бризом. - Жизнь, - промолвил он наконец. И промолвил алчно. - Здесь человеческая жизнь, много жизней. Энергетические потоки полны ею. Полны страхами... - Его губы едва заметно дрогнули. Может быть, это было улыбкой. - Но это вас не интересует, верно? - А что еще? - угрюмо спросил Дэмьен. - Цивилизация. Но вы и сами это сообразили, увидев пушку, не так ли? Достаточно организованная, чтобы продумать самооборону, и достаточно дисциплинированная, чтобы пользоваться порохом. - Значит, им есть от кого обороняться. Бледные глаза уставились на Дэмьена. В сиянии Коры они казались чуть ли не золотыми. - Да. Именно так. - Наш враг? - Возможно. Но кто возьмется определить, какой образ способно принять это Зло - особенно здесь, в краю, где оно зародилось? Я бы поостерегся всего - включая цивилизацию, - пока мы не обнаружим корни Зла. - А сейчас вы сделать этого не можете? - Все, что я могу сейчас сделать, - это последить за силовыми потоками и предположительно определить источник, от которого они питаются. Если бы я мог прибегнуть к помощи земной Фэа, мне, возможно, удалось бы выявить более конкретный и, соответственно, понятный образ... Но сейчас мои пределы доходят только до этого. Ведь взглянув на реку, вы можете по составу воды определить характер ее течения вплоть до самых истоков, но какой челн проплыл по ней самым последним, так и останется для вас загадкой. Это сравнение поможет нам и применительно к данным потокам. - Значит, мы так ничего и не узнаем, пока не высадимся на берег. Скверно. Таррант поглядел на Дэмьена, затем вновь уставился на береговую линию. - Да, - тихо подтвердил он. - Так ничего и не узнаем, пока не высадимся. Дэмьен внутренне подобрался. Слишком хорошо уже успел он узнать Охотника, чтобы его не насторожила внезапная перемена тона. А это означало, что и к буквальному смыслу слов надо подходить с особым вниманием. Пять месяцев, проведенные в море, научили его этому. - Вы нас покидаете? - Без этого не обойтись, - прошептал Таррант. - Но почему же? - Вам нужны ответы. - Голос Охотника звучал тихо и вместе с тем неистово. - А мне нужна... пища. Дэмьен сделал глубокий вдох, стараясь максимально успокоиться перед тем, как произнести следующую фразу: - Вы отправляетесь на берег, чтобы убивать. Охотник промолчал. - Таррант... - Я таков, каков я есть, - резко перебил его Охотник. - И пригласив меня с собою в плавание, вы прекрасно осознавали, какова моя природа. Вы знали, что я буду убивать, причем убивать часто. Что убивать мне необходимо для поддержания собственной жизни. И, зная все это, вы тем не менее пригласили меня с собой. Так что давайте обойдемся без лицемерия. - Он покачал головой. - Да и вам оно не к лицу. Руки Дэмьена невольно сжались в кулаки. Из последних сил он постарался сохранить хладнокровие. - И когда же? - Как только мы выйдем из зоны слежения. - Таррант кивнул в сторону дальних скал. - Они ведь, знаете ли, следят за нами. Следят с того самого момента, как мы появились на горизонте. К настоящему времени они уже разослали гонцов, мобилизовали резервы... Они исходят из предположения, согласно которому мы представляем собой передовой корабль флота вторжения. И не откажутся от этой мысли до тех пор, пока нам не удастся убедить их в обратном. - Что ж, вот еще одна причина для того, чтобы нам не разлучаться. - Здесь я вам не помощник, - резко возразил Таррант. - Если завтра утром нас окружит вражеский флот, я буду бессилен спасти нас. А вот на суше я смогу следить за вашим продвижением, Познанием встречать врага, обращать нам на пользу силы земной Фэа... - И подкрепиться. Серебряные глаза в упор уставились на Дэмьена. Взгляд был колок, пронзителен. - Я таков, каков я есть, - повторил Таррант. - Эта тема не подлежит дальнейшему обсуждению. - Он отошел от борта. - А сейчас, прошу прощения, мне необходимо кое-чем заняться перед отбытием. Мне необходимо к нему подготовиться. Так что я вас покидаю. Не столько поклонившись, сколько обозначив поклон, он простился с Дэмьеном. Прошел мимо рубки и миновал середину палубы, на которой сейчас собралось довольно много народу - как членов команды, так и пассажиров, но при его приближении толпа отхлынула в обе стороны, подобно волнам заговоренного моря. Кое-кто проводил Тарранта почтительным взглядом, другие предпочли суеверно отвести глаза, как будто мимо них проследовал самый настоящий демон. Он же не обратил внимания ни на кого. Все они поначалу трепетали перед ним, как всегда трепещут люди перед любыми проявлениями демонического начала, а кое-кто даже бормотал вполголоса, что плавание сложилось бы безопасней, если бы люди силком вывели его на солнечный свет, а затем развеяли его прах над водами. Но его поведение во время ужасной бури заставило мореплавателей переменить свое отношение. Четыре дюжины мужчин и женщин, совсем недавно ненавидевшие Охотника, сейчас относились к нему с трепетом на грани истинного поклонения, а те немногие, кто находил новые веяния безвкусными и отвратительными, предпочитали держать язык за зубами. "Толпа непосвященных непременно нарекла бы его истинным богом", - мрачно подумал Дэмьен. И начал размышлять над тем, согласился бы на такое обожествление сам Охотник или нет. Или философия Святой Церкви по-прежнему находит отклик в его душе - отклик, достаточный для того, чтобы власть, полученная в такой форме, показалась бы отвратительной ему самому. "Слава Богу, мы никогда не узнаем об этом". Он посмотрел вслед Охотнику, посмотрел на лица его новообращенных адептов и молча подредактировал собственную мысль: "Дай Бог, чтобы мы никогда не узнали об этом". Каюта Тарранта находилась под палубой в темном и захламленном отсеке трюма, набитом всякой всячиной. Но такое помещение подобрал для себя он сам. Дэмьен собирался предоставить ему каюту рядом с собственной, тщательно задраив иллюминаторы, чтобы туда не проникал солнечный свет... Но Таррант предпочел по-настоящему темное помещение, в котором никто не смог бы подвергнуть его жизнь опасности, бездумно приоткрыв дверь. И Дэмьен понял этот выбор. Сама эта история только лишний раз подчеркивала уязвимость Охотника в дневные светлые часы. Дубовая дверь, обитая листовым железом, преграждала вход в святилище Тарранта, не говоря уж - на этот счет у Дэмьена не было ни малейших сомнений - о темной Фэа, которую вобрала в себя старая древесина. И эта Фэа, должно быть, только усилилась из-за того, что в отсутствие солнечного света здесь безраздельно господствовала темная аура самого Тарранта. И мысль об этом была не из числа приятных. Дэмьен уже собрался с духом, чтобы постучать, когда тяжелая дверь внезапно отворилась сама. Одна-единственная свеча горела в глубине помещения за спиной у Охотника, окружая его голову светлым ореолом. На мгновение Дэмьену показалось, будто и он воспринимает витающее здесь темное Фэа - голодную и злонравную силу, источником которой являются одиночество и тьма. Разумеется, ему всего-навсего почудилось. Видение не воспримет Фэа, да и ничто другое, пока ему не удастся соответствующим образом перенастроить собственные чувства. - Заходите, - пригласил Охотник, и впервые за многие месяцы, прошедшие с тех пор, как отсек был перестроен в каюту, священник переступил через ее порог. Во внутренних помещениях "Золотой славы" было довольно душно; здесь пахло навозом, затхлостью и соленой рыбой. Дэмьен понимал, что с этим смрадом придется смириться ("Надо только вовремя выгребать это дерьмо лопатой", - подсказал ему капитан), но его изумлял факт, что Джеральд Таррант при всей своей изнеженности терпел такое. И вот теперь, войдя в "пещеру" Охотника, он словно попал в иной мир. Здесь, в ночном святилище, все было абсолютно стерильно. Сила темной Фэа сумела вывести из воздуха все запахи - как жизни, так и смерти. И пусть Охотнику недоставало сил, когда он стоял на залитой лунным светом палубе, - здесь, в привычной для себя и желанной тьме, он был полновластным и всемогущим хозяином. На постели хозяина каюты лежала Хессет, и света единственной свечи, стоявшей на столике у изголовья, было достаточно, чтобы озарить тело, оцепеневшее от напряжения и ощетинившееся всей шерстью подобно кошачьему. Во внутренних углах обоих глаз чернели полоски, придававшие ее лицу воистину нечеловеческий вид. Длинные мягкие уши были плотно прижаты к черепу, что свидетельствовало о владеющем ею ужасе. Или о враждебности. Или и о том и о другом сразу. - С тобой все в порядке? - мягко спросил Дэмьен. Хессет кивнула. Ее гримаса могла бы при иных обстоятельствах сойти за улыбку. Хотя хищные острые зубы придавали этой улыбке весьма зловещий оттенок. Таррант подставил к койке стул и жестом предложил священнику сесть. Усевшись, Дэмьен заметил, что обе руки Хессет привязаны за запястья к краям кровати. Он резко поглядел на Тарранта. - У нее когти, - напомнил тот. - И я счел подобную предосторожность... уместной. Тронутые легкой шерстью ладони были стиснуты в кулаки. Дэмьен видел, как напрягаются мускулы Хессет, она явно стремилась вырваться из пут. - Вы действительно думаете, будто она способна на вас наброситься? - Я предпочитаю пребывать в готовности. К чему угодно. Таррант поглядел на Дэмьена, и тот почувствовал, сколько недосказанного остается за этими словами. "Ее внутренние порывы по-прежнему примитивны. По-прежнему ее душе присуще зверство. Кто может сказать, что возьмет в ней верх - инстинкт или интеллект, - когда она почувствует, что ей угрожает опасность?" Но дело было даже не только в этом: темное подводное течение на миг вырвалось на поверхность серебряных глаз и тут же отхлынуло в глубину, внутрь. "Он по-прежнему ненавидит ее, - подумал Дэмьен. - И всех ее соплеменников. Они взяли его в плен и связали, - и он им этого никогда не простит". А если он когда-нибудь решит, что без нее можно обойтись, то поможет ей разве что Господь. - Я начинаю, - тихо сказал Охотник. И вновь в его голосе послышались предостерегающие нотки. И означало это: "Не вздумай вмешиваться". Таррант сел рядом с красти на узкую койку и на мгновение застыл. Собираясь с силами. А затем наложил ей на лицо обе руки, расправил длинные пальцы так, что они теперь походили на голодного паука. Ракханка напряглась, охнула, потом тихо вскрикнула от боли, но не предприняла никаких попыток вырваться. Впрочем, и предприми она что-либо, ей бы это, конечно, не помогло. Темное Фэа держало ее сейчас куда надежней веревок, которыми она была связана. Дэмьена начало подташнивать от такого зрелища. - Ну же, - выдохнул Охотник. Заклиная силу. Соблазняя ее. Пальцы с безупречно наманикюренными ногтями заскользили по заросшему щетиной лицу Хессет, их движения напоминали любовную ласку, но Дэмьен слишком часто видел этого человека за Творением, чтобы разгадать истинный смысл происходящего. Убийство - все всегда сводилось к убийству. Объектом его внимания могла стать одинокая испуганная женщина или рой бактерий - или щетина на лице ракханки, как в данном случае, - но вектор силы неизменно оставался направлен в одну сторону. Охотник черпал мощь у Смерти. И под его пальцами щетина начала отслаиваться от кожи щек, начала виться в воздухе легким золотым пухом. Было ясно, что процесс протекает для Хессет мучительно; она шипела под воздействием Творения, ее длинные когти глубоко впились в деревянную раму кровати. Один раз она испустила крик - скорее звериный, чем человеческий, - и Дэмьен слишком хорошо знал Джеральда Тарранта, чтобы не заметить в глазах у него брезгливого отвращения. Однако, даже испытывая боль, она ничего не делала, чтобы избавиться от нее и, соответственно, от своего мучителя. В конце концов, он же занялся этим по ее собственной просьбе. И затеяла все это она сама. И - как ни противно было Дэмьену думать об этом - затея была просто замечательной. "А ведь прощается она сейчас не только со своей щетиной, - мысленно напомнил он себе. - Но и со своим наследием. Со своим народом. Потому что ракхи слишком сильно ненавидят людей, чтобы принять ее к себе в таком виде". Прощание со щетиной означало окончательный разрыв со своей расой. И ему захотелось взять ее ладонь, пожать руку, утешить, как принялся бы он утешать женщину из человеческого племени, если бы та оказалась сейчас на месте Хессет, - но дюймовые когти, уже вспахавшие глубокие борозды в деревянной раме кровати, делали подобное проявление участия невозможным. Да и как бы восприняла она его жест? Большую часть пути она держалась ото всех наособицу, брезгуя человеческим существом - пусть люди и оказались ее единственными спутниками в ходе многомесячного плавания. И как воспримет она жест человеческого участия - как утешение или, наоборот, оскорбление? Медленно, осторожно Таррант переделывал все ее лицо. Не обращая внимания на слабые стоны и даже на гораздо более громкие звериные вопли, время от времени испускаемые ракханкой; останавливаясь ненадолго, лишь когда все ее тело начинали сотрясать страшные конвульсии - но и тогда только потому, что эти конвульсии не давали ему возможности Творить спокойно, Он методично сдирал с ее лица естественную оболочку, обнажая нежную кожу. Щеки. Лоб. Веки. Нос... Теперь щетина летела во все стороны клочьями, как будто с Хессет заживо спускали шкуру. И все же она не жаловалась, хотя ее когти скребли деревянную раму, а запястья бились в узах так, что кое-где уже выступила кровь. "И это, по-твоему, не человек, а животное, а, ублюдок?" - Дэмьен, разумеется, не произнес этого, а всего лишь подумал. В конце концов Таррант вроде бы завершил свой труд. Стряхнул с ее лица последние прилипшие волосинки и откинулся, чтобы полюбоваться трудами собственных рук. Хессет лежала тихо, изнуренная и беспомощная, залитая потом, подобно раненому животному. А ее лицо... Теперь оно выглядело поразительно. Экзотично. "Просто красивое", - подумал Дэмьен. Чудом уцелевшие строго симметричные полоски щетины стали бровями и ресницами. Глаза, конечно, были нечеловеческими - со зрачками, ушедшими в самый угол. А шерсть надо лбом, отделенная от нежной кожи четкой линией, превратилась в шапку густых золотых волос. Скулы оказались высокими и четко очерченными, нос походил на человеческий в степени, которую Дэмьен нашел просто немыслимой, а что касается губ... Да, что касается губ... Таррант ухитрился что-то проделать с ее лицевыми мускулами, так что губы ракханки приобрели воистину человеческую полноту. В результате рот у нее стал безупречно сбалансированным и попросту восхитительным. И что удивительно: все это совершенство родилось в крови и в мучениях. Даже выступая в роли разрушителя, Охотник оставался эстетом. А ведь об этом так просто забываешь, подумал Дэмьен. Равно как и о том, что под его свирепой оболочкой живет творческий гений, некогда вдохнувший жизнь в вероучение Святой Церкви. Истинный Земной Бог - если бы только удалось обратить его к миру именно этой стороной столь противоречивого образа... - С руками ничего не выйдет, - вздохнул Таррант. - Раз уж вместо ногтей когти. Лучше носить перчатки, чтобы смягчать возможные последствия контакта. Правда, осталось еще кое-что... Он опустил пальцы ей на глаза, прикоснулся к зрачкам в уголках. Красти издала короткий, но яростный вопль; казалось, в глубине ее души рухнула какая-то плотина. Когда Таррант убрал руки, в глазах у Хессет стояла кровь. И слезы. И все ее тело сотрясали рыдания. - Вот и все, - подытожил Таррант, оставаясь совершенно безучастным к ее страданиям. - Если она поведет себя осторожно, то все будет в порядке. - Он кивнул, явно удовлетворенный результатами своих усилий. - Теперь ее можно развязать. Дэмьен, с превеликой осторожностью, так и поступил. Медленно сложил ободранные в кровь запястья Хессет у нее на груди и подхватил ее на руки, как маленького ребенка. Она тихо стонала, прижимаясь лицом к его груди, стараясь окунуться в исходящее от него тепло. Священник невольно подумал: "Жаль, у меня нет третьей руки, а то бы я ее сейчас погладил". Подумал он и о том, что ему нечего сказать такого, что смогло бы смягчить ее боль или приглушить испытываемое ею унижение. Выдавить из себя ему удалось лишь одно: - Все в порядке. - И потом, после некоторого размышления, он добавил: - Мы найдем его, Хессет. Найдем и убьем того, кто все это затеял. Клянусь. Медленно, осторожно он вынес ракханку из берлоги Охотника и поднял на палубу, на прохладный и целительный ночной воздух. В полночь Таррант покинул корабль. Ночь выдалась светлой - у Домины было полнолуние, а Каска сияла в три четверти. Неспокойная ночь, с легким волнением на море; волны, увенчанные белыми гребешками, казалось, сами не знали, разбиваться им тучами и облаками пены или нет. Но Таррант заверил своих спутников в том, что ветер не станет сильнее еще на протяжении по меньшей мере часа, хотя как он - в отсутствие земной Фэа - сумел определить это, так и осталось тайной для Дэмьена. Итак, вопреки непогоде они подняли паруса. Или, если уж быть совсем точным, взялись за весла. Дэмьен изо всех сил пытался разглядеть остров, который должен был находиться к востоку от них, но у него ничего не получалось. Что, впрочем, не означало, разумеется, что никакого острова там нет. Дэмьен неколебимо верил в наблюдательность, присущую Расе, и если она сказала, что там есть остров, он ни за что бы не усомнился в этом. Ни за что и ни при каких условиях. Остров. А это означает, что из воды поднимается суша. Пусть небольшой клочок, но все равно суша. А раз суша, значит, и земное Фэа. Они спустили на воду спасательную лодку, раздался тяжкий, но добродушный шлепок, вроде как вильнул хвостом кит. Рася перелезла через борт и начала спускаться в легкое суденышко. Дэмьен вновь подумал о том, не подменить ли ее, не доставить ли ему самому Охотника на берег... но они уже спорили на эту тему, спорили не раз, и он неизменно проигрывал. Рася хотела плыть сама, и Таррант соглашался с этим - так чего ради вмешиваться? Чего он, собственно говоря, боится? Того, что она увидит его силу в действии и сразу же подвергнется порче? Нет, ей можно - и нужно - доверять по-настоящему. С отбытием Тарранта самого священника охватило странное беспокойство. И это было действительно любопытное ощущение. Как будто до сих пор он хоть в какой-то мере контролировал действия Охотника... Как будто кто-нибудь мог хоть в какой-то мере его контролировать. В конце концов двое матросов, помогавших спустить спасательную шлюпку на воду, отошли, оставив Дэмьена наедине со своим темным союзником. Какое-то время Таррант молча смотрел на море, на залитые лунным светом волны, которые, под шапками пены, отливали ртутью. Он чего-то ждал. Наконец шаги матросов стихли вдали, и никто теперь не мог потревожить союзников в ходе предстоящего разговора. - Вы никогда не спрашивали о том, почему я согласился отправиться с вами, - тихим голосом заметил Охотник. - Я исходил из того, что у вас имеются на то свои причины. - И вас никогда не интересовало, какие именно? Дэмьен невольно усмехнулся: - Вы не такой человек, чтобы выбивать из вас информацию, которой вы не желаете делиться сами. - Что, однако же, не мешало тому, чтобы попробовать. Дэмьен пожал плечами. Таррант посмотрел вниз - туда, где дожидалась Рася. Дэмьен понимал, что давить на собеседника не следует ни в коем случае. Наконец шепотом, громкость которого едва превышала шорох ночного бриза, Таррант поведал: - Он пришел по мою душу, знаете ли. Любимый демон нашего врага - тот, которого она называла Калестой. Калеста пришел по мою душу в Лес, когда я только-только закончил исцеление. Я запомнил его еще со времен, проведенных в ее цитадели... - Дэмьен увидел, как напряглось лицо Охотника. Значит, тот вспомнил о восьми днях и восьми ночах, проведенных в плену у существа, обладающего еще большими садистскими наклонностями, чем его собственные. - Именно этот демон открыл мне тайну. Оказывается, его госпожа пленила меня вовсе не солнечным светом, как я решил, а лишь его видимостью. Все это было всего лишь колдовским трюком! И я позволил взять верх над собой своему собственному страху! - Бледные глаза сузились, в них сверкала ненависть; Дэмьену показалось, будто Тарранта начало трясти от гнева. - Он пришел заключить со мной мир, как всегда поступают демоны, если умирают их господа. Я почувствовал себя в безопасности, почувствовал себя наконец полновластным хозяином собственных владений и совершил чудовищную ошибку, позволив себе прислушаться к его словам. - Он покачал головой, припоминая дальнейшее. - Он едва не заставил меня раскрыться полностью. В моих собственных владениях, где сама земля служит моей воле... Он едва не пересилил меня. - Говорил да и выглядел посвященный весьма впечатляюще, однако трудно было разгадать подлинную природу владеющих им чувств. Гнев? Унижение? Охотник никогда не умел проигрывать. - Пятьсот лет я потратил на то, чтобы превратить Лес в твердыню, в которой мне не смогли бы угрожать ни человеческое, ни божественное начала. Лес пережил войны: нашествия и стихийные бедствия, он стал частью меня - точно такою же, как мое собственное тело... И он настиг меня там! Там! Обманул меня и подверг опасности мою душу... - Он сделал глубокий медленный вдох. Попытался успокоиться. - И если даже в Лесу мне отныне нет надежного пристанища, значит, его нет нигде на свете. Нет и никогда не будет. Со всеми своими знаниями, почерпнутыми из книг, и умениями я мог бы схорониться на месяц, на год, на столетие... но угроза оставалась бы на протяжении всего этого времени. Она останется навсегда, если я не сумею отразить ее. - Бледные глаза пристально посмотрели на Дэмьена. - Вы меня понимаете? - Полагаю, что так. - Вы никогда не доверяли мне... что, разумеется, только естественно. Но, возможно, настанет день, когда недоверие станет опасной роскошью. Даже здесь, на корабле, наши отношения весьма натянуты, и я видел, как вас одолевают сомнения по поводу того, не ошиблись ли вы, пойдя на союз со мною. А такие сомнения со временем могут усилиться - и от этого станет только хуже. Наш враг научилась читать наши страхи и обращать их против нас - возможно, она даже питается ими, - поэтому я и решил, что лучше не таить от вас причин, заставивших меня принять ваше предложение. Не таить того, что я поставил на кон, пустившись на такую авантюру. Мне кажется, правда куда целесообразней, чем призывы к доверию или же клятвы на верность. Дэмьен чувствовал мощь, исходящую из бледных глаз, уставившихся на него в попытке разгадать его подлинную реакцию. И на мгновение - только на мгновение - ему почудилось, будто в глубине серебряных глаз таится некая неуверенность, некая чудовищная уязвимость, столь неожиданная в этом человеке. Потому что после таких признаний сам Охотник уже не сможет извлечь из их союза такой пользы, как раньше, и он понимал это. Такая мысль подействовала на священника отрезвляюще. - Я понимаю, - тихо отозвался он. "Я клянусь, что убью его. И он знает, что, когда все это останется позади, я попытаюсь убить его. Насколько же хрупка нить, связующая нас друг с другом. Более того: насколько хрупкой воспринимает ее он сам?" С поразительным изяществом Владетель перебросил тело через поручни и начал спускаться в шлюпку по веревочной лестнице. "Естественная ловкость хищника", - отметил Дэмьен. Зрелище столь же отталкивало его, сколь и восхищало. Уже из шлюпки Таррант поглядел на Дэмьена. - Откройте мою каюту, - распорядился он. - Разрушьте перегородки, которые я построил. Вынесите все мои вещи на свет дневной, чтобы на корабле не осталось и следа моего присутствия. - Как мне представляется, после высадки на берег мы так поступим со всем кораблем. - Но это, священник, нужно сделать немедленно! Прежде чем местные жители вступят в контакт с нами. Нашим врагам также страшен солнечный свет, не забывайте об этом! Нечего привлекать их тьмой! - На губах у него появилась едва заметная улыбка. - Можете мне в этом отношении доверять. - А ведь когда-то вы сами говорили, чтобы я никогда и ни в чем не доверял вам, - напомнил Дэмьен. - Но на этот раз я поступлю по-вашему. - Едва рассветет. Дэмьен сделал контрпредложение: - Не дожидаясь рассвета. Обещаю. Таррант хмыкнул: - Вот и отлично. Он собирался уже отбыть, но Дэмьен внезапно задержал отплытие шлюпки. - Таррант! Охотник посмотрел на него снизу вверх. И на мгновение Дэмьен увидел в нем не хладнокровного и безжалостного у