чески ощущала, как ужас охватывает душу и тело ее маленькой сестрички, как он вливается в нее, подобно родниковой воде, что наполняет питьевой мех до пределов, за которыми бурдюк должен неизбежно лопнуть. Сколько кругом страха, подумала она с ненавистью. Слишком много страха, особенно когда ребенок превращается в женщину. Она вдруг вспомнила о том, что прочла в своей книжке - призрачной книге, как она называла ее теперь. О том, как та неизвестная ей девушка выводила слова, исполненные ужаса и тоски. Нет, с тех пор страх ничуть не ослабел. Наверняка и Эпл все время чего-то боится. Что будет, если она не найдет человека, который захочет ее взять? Что, если она станет никому не нужной старухой? И что станется с хуторскими старыми девами, если в Праведный Путь придет Чистка? Но почему же она так издевается над страхом своей маленькой родственницы? - Займись-ка лучше своими делами! Эпл натянула на лицо свою подленькую улыбочку, как бы призванную подчеркнуть ее особые права и достоинства. - Я не с тобой говорю, Бекка, так что лучше прибереги свои проповеди для себя самой. - Ее взгляд перетек на Рушу, а в голосе и в выражении лица не было и капли жалости. - Пусть только па услышит, как ты ведешь себя, как отказываешься выполнять священный долг женщины, позоря Праведный Путь, и тогда тебе придется радоваться, если ты лишишься только удовольствия потанцевать. Как бы тебе не пришлось мечтать о том, чтобы вообще живой вернуться на нашу ферму. Руша испустила тонкий жалобный вопль и нашла спасение в объятиях Бекки. Пришедшая в ярость Бекка уже раскрыла рот, чтобы достать Эпл своим острым как бритва языком и пообещать ей еще кое-что похуже, как только она успокоит Рушу. Однако Бекке не пришлось прибегать к угрозам. Какая-то тень упала на входное полотнище, закрыла половину лица Эпл и преградила доступ свету. - Объясни мне, дочка, как это получилось, что ты стала играть роль альфа нашего хутора? - Раскатистый бас па еще никогда не казался Бекке таким добрым и ласковым. Она увидела, как лицо Эпл бледнеет, увидела, как ее голова рывком исчезает из-под полога, а потом Бекка услышала режущий свист хлыста, что означало начало трепки, которую вряд ли получал какой-нибудь хуторской мальчишка за порчу ценного имущества. Пол закончил наказание словами: - Может, тебе самой лучше посидеть в палатке до начала танцев, Эпл. Хоть на танцевальной площадке света бывает много, но у тебя все же так будет побольше шансов. Дел не смогла удержаться от злорадного смешка. Сара Джун и Руша несколько раз непроизвольно радостно взвизгнули, услышав, как па говорит прямо в лицо их самоуверенной кузине, что он не слишком высокого мнения о ее шансах и на этом празднике. Бекка услыхала, как Эпл что-то бормочет насчет необходимости зашить рубашку Дэниелу и отдать ее ему. Шорох ее удаляющихся юбок, метущих пыль, говорил скорее о бегстве с поля боя, чем о достойном отступлении. После этого снаружи раздался голос па, требующего, чтобы Бекка вышла к нему. - Па, я хотела бы поработать над... - Надеюсь, не над своим бальным платьем? Каким же дураком, ты, должно быть, считаешь меня, если полагаешь, что такая причина может сработать хотя бы еще раз! Господин наш Царь свидетель, Бек, что ты у нас вроде Пенелопы. - В глазах Пола вспыхнула гордость, когда он увидел на ее лице краску стыда. - Вот теперь узнаю свою девочку! Немного нашлось бы девчонок, которые бы покраснели от моих слов. Для большинства твоих кузин Пенелопа - просто имя, но твое образование позволяет тебе видеть больше. Правда, пока это только книжное знание. Теперь тебе не вредно получить кое-какие знания о мире, в котором ты живешь. Пошли, девочка. А от неприятностей я тебя уберегу. И вот Бекка уже идет по тропе, ведущей от лагеря Праведного Пути прямо в безумное, дикое, страшное и полное чудес сердце Имения Добродетель. Идет, держась шагах в двух позади своего па. На этот раз Бекка ощущала гораздо меньше страха. Шум, толкотня, странность обстановки - все это как будто утратило свою остроту и силу, вчера еще грозившую обратить Бекку в каменного истукана. А когда они проходили мимо загонов со скотом и корова чуть было не положила свою голову на плечо Бекки, та даже глазом не моргнула, а не то чтобы пустилась в бегство. Они прошли дальше, чем заходили вчера со своими сопровождающими. Там и сям попадались каменные тротуары и бревенчатые гати. Бекку потрясло богатство и величие увиденного. Взгляд на суровое и недовольное лицо отца подсказал ей, что это выставленное на всеобщее обозрение богатство для Пола граничит с безбожным расточительством. Она попыталась взглянуть на окружающее глазами отца, но жажда насладиться зрелищем таких чудес оказалась сильнее. Она держала взор опущенным, но преимущественно для того, чтобы скрыть от па выражение своих глаз, а не из предписанной женщинам скромности. Они остановились возле одного из самых высоких домов, какие только приходилось видеть Бекке даже в Добродетели. - Подожди-ка меня здесь, - сказал па. Остаться тут одной?! Надо было бы испугаться, но страха почему-то не было. - Хорошо, па, - вот и все, что она ответила. - Я не задержусь. Это то место, где встречаются купцы из Коопа. - Он похлопал по туго набитому рюкзаку. - Надо свести счета за этот сезон. Бекка смотрела, как он исчезает за дверями, глазами такими же сверкающими, как глазки певчих птичек, такими же чистыми, как вода. Она даже не спросила отца - нельзя ли сопровождать его. Если б такое было возможно, он взял бы ее сам. А если уж говорить правду, то она радовалась, что осталась одна в первый раз за все эти дни, вольна делать все, что захочется. Она заняла указанное ей место и постаралась не дать сердцу волю, чтоб не запеть от радости наконец-то обретенной свободы. Сначала Бекка держала глаза опущенными к земле, а спиной изо всех сил вжималась в стену дома. Но очень скоро ее взгляд стал постепенно подниматься. С полуопущенными веками она внимательно следила за всеми, кто разгуливал по улице. Без особого труда Бекка поняла, что эта часть селения принадлежит самим торговцам. Хотя простая хуторская одежда Бекки бросалась здесь в глаза, как бросается зеленый сочный стебель проса в гуще цветущего клевера, но никто из прохожих не обращал на нее никакого внимания. Все были заняты собственными важными делами. Почти каждый из тех, кто проходил мимо, носил городскую одежду, привлекавшую взгляд яркой расцветкой и тонкой выделкой. Бекке ужасно хотелось потрогать ее, чтобы осязание подтвердило то, во что уже успели поверить ее глаза. Она слышала акцент, столь странный, что надо было долго вслушиваться, чтобы понять, что горожане говорят на ее родном языке. У некоторых голоса были высокие, щебечущие, почти женские. Впрочем, они никак не могли быть женщинами. Ни одна юбка не прошла мимо, метя оборками пыль. Все носили сапоги, бриджи и куртки с большими, свободно лежащими на плечах капюшонами, которые могли закрывать голову. Бекка как раз раздумывала о том, не попадет ли она в ад за то, что представила себе, каково это будет, если натянуть на ее ноги городские бриджи, когда появился па. - У меня в кармане премия, Бек, - сказал он и похлопал по груди своей рубашки с очень хитрым видом. - Вполне оплатит мои кровь и пот, что я пролил над этими счетами. Репутация Праведного Пути среди торговцев Коопа очень прочна. Они попросили нас об услуге. Проверить новые семена. Если эти семена дадут то, чего ждут торговцы, то каждый акр сможет прокормить в десять раз больше ртов, чем кормит сейчас. - Это замечательно, па! - Бекке жуть как хотелось посмотреть на эти многообещающие семена, но было похоже, что тут ей подрежут крылышки. Такой замечательный дар наверняка сейчас же запрут за семью печатями Мужского Знания, и семена предстанут перед глазами женщин только тогда, когда превратятся в нечто обыденное. - Как думаешь, стоило нам прогуляться ради этого, а? Не боялась, пока ждала меня? - спросил Пол, улыбаясь. Она покачала головой. - Молодец. Этот сектор отведен только для горожан. А любой из них скорее умрет, чем нанесет оскорбление деревенской девушке, даже если она стоит на улице в полном одиночестве, как стояла ты. Так что я знал, что ты в безопасности. А ты знаешь - мне верить можно. - Его лицо смягчилось, но Бекка уже успела отвернуться. Ничему не верь, когда имеешь дело с мужчинами. Пол с Беккой направились опять в сторону своего лагеря. Когда они проходили через рынок Имения, то услышали тоненький пронзительный голосок, который звал Пола по имени. - Пол! Эй, Пол, погоди минутку! - Вертлявый маленький человечек, раздвигая толпу, пробирался к ним сквозь рыночную суету. Бекка взглянула на своего отца, спрашивая взглядом, кто такой этот странный человечек. Сначала она было подумала, что это расстояние так забавно искажает его истинный рост, но когда он приблизился вплотную, она увидела, что он ниже ее на целую голову. - Виджи, очень рад видеть тебя! - Пол протянул человечку обе руки так, как он делал всегда, когда встречался со своими маленькими детьми. - А это дочь Хэтти - Бекка. Помнишь, я говорил тебе о ней? Бек, это Виджи с хутора Благоговение. - Для меня большая честь познакомиться с вами, мистер... Виджи. - Бекка низко склонила голову, скорее по привычке, чем из уважения. Она никак не могла представить, как это случилось, что такой человеческий огрызок был другом и ровней ее па. Спрятав карие глаза под лохматыми, посеребренными сединой бровями, он быстро оглядел ее с ног до головы. Губы Виджи обрамляли темно-каштановые усы и маленькая остроконечная бородка того типа, который Бекка встречала только на картинках в книгах. Волосы, почти целиком скрытые под бесформенной шляпой, спасающей от солнца, были такой же смесью белого и каштанового цветов, как и брови. - Не зови меня мистером, девочка. В твоих устах это слово явно идет не от сердца, а потому его трудно считать почетным. Отец Бекки расхохотался, увидев, как на лице его дочки появилось выражение растерянности и стыда. - Господи, Виджи, иногда я начинаю верить, что разговоры, будто ты обладаешь внутренним зрением, все же имеют под собой основу. - Так оно и есть, - ответил маленький человек совершенно серьезно. - Я могу читать и в сердцах, и в умах, и в будущем - или сразу во всех трех. - Это ты так говоришь! - Пол похлопал карлика по плечу, для чего ему пришлось немного нагнуться. - А вот в том, что ты проделал с Беккой, тоже присутствовал твой внутренний взгляд? Ну-ка, выкладывай правду! Виджи подмигнул ему. - Да одного взгляда было достаточно, чтоб увидеть, как она колеблется, называть ли ей такого крошку мистером. Ты ведь чувствовала себя почти так же, как если б титуловала одного из своих надоедливых малышей-родственников, правда, девочка? - Он пощекотал Бекку под подбородком. Рука была мягкая, гладкая, приятно пахнущая и без отметин, говорящих о привычке к труду. - Отвечай же мужчине, Бек, - приказал Пол. - Вы действительно видите то, что говорите, мисс... Виджи? Карлик покачался на каблуках, его внимательные умные глаза, казалось, впитывали в себя рыночную суету. Потом и, как считала Бекка, совершенно невпопад он спросил: - Ты любишь читать, дитя? За Бекку ответил Пол: - Моя Кэйти утверждает, что Бекка самая прилежная ученица из всех, какие у нее были. Вряд ли на хуторе есть хоть одна книга, которую она прочла бы меньше двух раз. "О па, па, если бы ты только знал!" - подумала Бекка. Книжка-призрак все еще была при ней... При ней, как всегда. Она не могла рисковать, оставляя ее в девичьей палатке, даже в собственной дорожной сумке. - Я ведь ее спрашиваю, Пол. - Виджи понизил голос и придвинулся так близко, что Бекка ощутила сложную смесь запахов - клевера, табака и еще чего-то странного, чего она никак не могла определить; возможно, так пахнут те кислые желтые плоды, которые продавали торговцы Коопа на одном из прилавков рынка. - А сказки ты читала, Бек? - Некоторые. - А из тех, что называются волшебными? Она вспомнила человека в броне и огромное чешуйчатое чудовище на картинке. Потом подумала о том, что читала в книжке-призраке: так было не всегда. "Вот о чем ты говорила мне, мама, даже тогда, когда читала мне волшебные сказки". - Да. - Тогда ты знаешь, как меня звать... и что я такое есть... мое правильное название. - Вы... - Она взглянула на отца, ища в его лице признаков неудовольствия и не находя их. Лицо Пола не выражало ничего. - ...Вы - гном. У Виджи была необыкновенно приятная улыбка - таких она еще не видала. - Отлично. Смела, умна и очень любознательна, готов поклясться чем угодно! - Он поглядел на Пола. - Еще один Елеазар, а? Пол засунул руки в карманы и гордо выпятил грудь. - А почему бы и нет? Они ведь кровные брат и сестра. - О, я об этом не знал. В моей огромной голове должно поместиться очень много знаний, чтоб довести это маленькое тельце до спокойной смерти. - Ты нас всех переживешь, Ви... - Пол остановился, сморщил нос, а потом громко чихнул. Неудивительно - рынок был насыщен самыми экзотичными запахами и еще большим количеством пыли, поднимаемой колесами телег. Расчихаться мог кто угодно. Бекка видела, как ее па вытащил из нагрудного кармана рубашки свой носовой платок. И одновременно оттуда же вылетел маленький мешочек, небрежно завязанный бечевкой, содержимое которого рассыпалось по пыльной земле рынка. Девушка испуганно вскрикнула и упала на колени рядом со своим па. Ей не требовалось подтверждения, что рассыпалось нечто очень ценное. Опытные семена, назвал их отец, и при этом он действовал так, будто в мешочке хранились какие-то священные таинства, а вовсе не твердые, белые, похожие на гвоздики зерна. Семена - это семена. Их нельзя терять, нельзя выкидывать. Острые глаза Бекки замечали каждое зернышко, валявшееся в пыли, задолго до того, как ее пальцы подбирались к нему, чтоб спасти и убрать подальше. Когда она собрала столько зерен, сколько могла удержать, она протянула отцу то, что лежало в ее сложенных чашечкой ладонях. Но он не обратил внимания ни на Бекку, ни на ее драгоценные семена. Он все еще стоял на четвереньках, подобно большому хищному зверю, хотя на земле уже давно не осталось несобранных семян. Подбирая своими грубыми пальцами невидимые Бекке зерна, он шепотом обменивался с Виджи какими-то секретами прямо на людной торговой площади. - ...дела в Благоговении? - Плохо... кое для кого. Женщины с грудными детьми заблаговременно начинают присматривать потайные местечки, где можно укрыться. Мать Тазара ведет себя так, будто все уже кончено, будто она намерена командовать всеми остальными женами, ибо точно знает, чью задницу им придется лизать, коль они хотят сохранить своих деток. Пол покачал головой и поднял еще одно зернышко, которого там отродясь не бывало. - Дура. Я знаю Тазара. Он неплохой парень, но всегда делает только то, что полагается делать. Он не станет заводить любимчиков, даже если речь пойдет о его собственной матери. Ты уверен, что именно он станет... - А у нас все равно больше никого подходящего нет. Разве что явится какой-нибудь бычок со стороны. В чем я сомневаюсь. Все тут видели, каков Тазар был на ринге в прошлый праздник. Если им так хочется помереть, так проще это сделать у себя дома. - Бедняга Джед. - Ну Тазар знает способы, чтоб проделать это быстро, а это куда больше, чем сделал Джед для своего отца. - Глаза гнома сузились. - Никогда ему не прощу, что он заставил Да умирать так мучительно и долго. - Твой отец заслуживал лучшего, Виджи... - Пол встал, стряхнул горсточку собранных им зерен обратно в мешочек и вытер пыльные руки о свои штаны. - Но разве многие получают то, что они заслужили... - Па... Пол наконец был вынужден заметить Бекку, стоявшую перед ним с пригоршнями семян, перемешанных с пылью. Но вместо благодарности за усердие он сердито прошипел: - Чтоб тебя Господин наш Царь прибрал к себе! Неужели всем моим дочкам ниспослано наказание иметь такие длинные уши? Какое право ты имела подслушивать наш разговор? Я намерен... Виджи тронул его за локоть. - Возьми у нее семена. Пол. - Его голос казался мягче его собственной кожи, а глаза не отрывались от лица Бекки. - Говори с ней нежно. О да, говори нежно и мягко с этой девушкой, рожденной от чресел твоих. Ибо несет она на плечах тяжкий груз, а предстоит ей вынести куда больше. Бекке хотелось громко закричать. Ей хотелось отступить назад, повернуться к ним спиной и без оглядки бежать домой. В ее сердце вошел новый страх, черный ужас перед тем, что этот человечек, словно вышедший из сказок, сию же минуту возложит на нее свои неправдоподобно мягкие руки. В его голосе сейчас не было и следов былого оживления, он трансформировался в неестественно тихий и монотонный звук, от которого золотистые волоски на руках Бекки встали дыбом. Ей хотелось криком предостеречь отца, заставить его переломить этого коротышку надвое, чтоб он защищал ее, как положено настоящему альфу защищать своих женщин. Но она знала, что па не послушается ее, и понимала, что слова карлика содержат в себе силу, способную навсегда сокрушить мир, к которому она так привыкла. - Что прячешь ты, дитя? - сказал Виджи, продолжая упорно вглядываться ей в глаза. Это было одновременно и утверждением, и вопросом. - Тайна эта слишком глубока для моего внутреннего взора, но я знаю, что она существует. Не спускай с нее глаз, Пол. Будь для нее щитом, будь скалой, будь Бараком [Варак (традиц. Барак, Бейрак) - воин, которого Дебора - судья Израиля - призвала на битву с Сисарой - военачальником царя ханаанского Иавина (Библия, Книга Судей)] для этой Деборы. Приходит конец убийствам, и слышна уже новая песнь, которую время возносит к луне, и реки ищут путей из моря... Виджи трясло. Это нисколько не походило на дрожь, вызванную страхом. Это был спазм, сотрясавший все его тело, от которого стучали зубы, а кости скелета дергались в разных направлениях. Он свалился на землю, молотя по ней руками и ногами. Бекка не могла оторвать от него глаз, она с невероятной силой прижимала к губам побелевшие пальцы. Зерна просыпались у нее из рук, когда па упал на колени возле Виджи, вытащил у него из-за пояса палочку с глубокими следами зубов и с большим усилием вложил ее между крепко сжатыми челюстями карлика. Вокруг них быстро собиралась толпа. Бекка слышала голоса, шептавшие: "Это Виджи из Благоговения. Помоги нам Господин наш Царь, Виджи опять пророчествует!" "Сила этих видений слишком велика для такого маленького тельца и для его лет". "Истина для всех тяжела..." В ответ прозвучал злорадный смешок: "Ну, в его-то прозрениях далеко не все и не всегда истина. Я слыхал, что это мать обучила его тайным делам, чтоб он смог выжить. Она тоже считалась провидицей, иначе бы его отец никогда не дал Виджи увидеть хотя бы второй рассвет. Каждый раз, когда в Благоговении дело приближается к Чистке, к Виджи приходят "видения", и судьба милует его еще раз". Бекке очень хотелось узнать, кто это говорит, но она не осмеливалась обернуться и поглядеть. Ее глаза должны оставаться опущенными к земле. Даже если па сейчас полностью погружен в заботы о Виджи, то всегда найдутся языки, готовые позже доложить ему, что она нарушила правила поведения достойной девушки. Она решила избежать этого и, опустившись на колени, стала собирать вторично рассыпанные семена. Наконец появились люди из Благоговения, привлеченные криками толпы. Па оставил Виджи на руках его родичей и увел Бекку в лагерь Праведного Пути. Он даже не спросил у нее о зернах, а у нее не хватило духу напомнить ему о них. Она все же умудрилась опустить их в свой карман и услышала, как сухие зерна шуршат по обложке спрятанной там же книги. Большую часть пути они проделали в полном молчании, но как только показалась девичья палатка, Пол больно схватил Бекку за руку. - Ни слова о том, что ты слышала от Виджи, Бекка. Ни словечка, ни шепотом, ни вслух! Ты меня поняла? - Д-д-да, па. Ничего о том, что сказал Виджи. - Молодец. - Он отпустил ее руку, круто повернулся и ушел, предоставив ей идти своей дорогой одной. Бекка решила быть покорной и хорошей дочерью и постараться забыть обо всем, что случилось; однако синяк на руке скоро почернел, а лицо карлика все еще стояло перед ее глазами, пока, наконец, брови, борода и вся плоть не сошли с него, оставив лишь обвиняющие глазницы черепа. 9 В раю хорошо, в раю лепота, А ад у нас не в чести. И нам тут с тобой на земле родной Суждено одну ношу нести. Вот я выбрал тебя за твою красоту, И за ум, и за гордую стать, И за то, что, уж если чего прикажу, Будешь место свое ты знать. Ибо женская мудрость - мужа любить И покорно встречать судьбу. А переть против бурь - это женская дурь, И ты с нею будешь в гробу. - Как тебе мое платье? - спросила Дел. Бекка никогда еще не видела свою сводную сестру такой взволнованной. Дел ведь никогда не теряет головы, Дел лучше всех знакомых Бекке людей умеет притворяться, и вдруг сейчас эта самая Дел не может скрыть, что она всего лишь девчонка, охваченная паническим страхом. Ночью ее уже как следует пронесло, да и не только ее. Хотя все они за ужином почти ничего не ели, можно было только дивиться тому, как быстро все съеденное вышло из них. Если бы вскоре одна из пожилых хуторских женщин не пришла вынести их ночные горшки, то очередная девица со слабым желудком оказалась бы в весьма затруднительном положении. Те, кто был поздоровее, сделали все, чтобы помочь своим пострадавшим сестрам, а главное, позаботились, чтобы ни слова о ночных событиях не дошло до отца. Невозможно представить, какова была бы его реакция на одно лишь предположение того, что его дочери способны опозорить Праведный Путь. - Ты выглядишь чудесно, Дел, - ответила Бекка, без всякой необходимости разглаживая ладонью белоснежную юбку родственницы. - Думаю, немало альфов затеют из-за тебя драку сразу же после первой фигуры нашего танца. - Вруша, - с облегчением улыбнулась Дел. Из глаз девушки исчезло выражение страха. Бекка с трудом выдавила ответную улыбку. Она чувствовала себя отвратительно, и лишь силой воли ей удавалось обуздать взбунтовавшийся желудок. "Я не заболею. Не позволю себе заболеть. Эта палатка и без того провоняла так, что в ней нечем дышать. Было бы свинством добавить к этому еще и свою долю". Бекка молилась, чтобы их очередь танцевать подошла поскорее, прежде чем жара, нервное напряжение и зловоние заставят ее последовать примеру более хилых родственниц. Палатка, в которой их разместили, была куда жарче девичьей палатки в лагере, хотя и заметно превосходила ее по размерам. Брезент шатра был толстый, старый и черный. Никакой свет не проникал сквозь стенки - ни снаружи, ни изнутри. За туго натянутым входным полотнищем девушки с хутора Благоговение только что кончили танцевать на великолепном дощатом полу площадки, окруженной волшебными, изготовленными в городе фонарями, которые, так сказать, похитили у дня круг его яркого света и перенесли его прямо в созданное Господом Богом чрево ночной темноты. Но как бы ослепительно ни сияли наводящие страх прожектора, ни один лучик света не должен был проникнуть в этот шатер. Лишь один-единственный тусклый светильник свисал с потолка, и девушки еле-еле могли разглядеть друг друга в полумраке. Бекка пыталась подавить в себе ощущение гнетущей тяжести от жаркого, спертого и вонючего воздуха. Ее платье промокло насквозь под мышками, тонкие струйки пота стекали по внутренним поверхностям бедер. Бекка подумала: не следует ли отнести хотя бы часть того неистовства, с каким, по слухам, плясали некоторые девушки, за счет чувства освобождения, которое они испытывали, выйдя из шатра на свежий воздух, где наконец-то можно было дышать? Музыка все же доносилась туда, куда не мог просочиться свет. Плохо различимая, приглушенная толстым брезентом мелодия, как робкий вор, пробиралась в шатер. Струнные, ударные и духовые инструменты, собранные со всех хуторов, относящихся к Имению Добродетель, находились в руках тощих подростков и согбенных стариков, чье шаткое право на жизнь зиждилось лишь на том, как быстро и как хорошо сумеют они подчинить себе душу музыки. Прекрасно быть творцами музыки, думала Бекка. Она навострила уши, надеясь уловить из обрывков музыкальных фраз главную мелодию, исполняемую снаружи. Женщинам заниматься музыкой не полагалось. Это считалось грехом. О, напевать они могли все что угодно, если было подходящее настроение. Временами от пения просто нельзя было удержаться. Например, во время стирки, когда однообразие движений и звуков - шлеп, шлеп, шлеп - способно было довести ум до исступления; песня служила тогда своего рода спасательным кругом, удерживающим работающих женщин на поверхности реальности. Нет, женщинам петь не возбранялось. Святая Дебора тоже пела под своим чудесным деревом, а Дева Мария песней утешала Сына, когда ангельский посланец Царя Ирода провожал их в страну изобилия - в Египет. Так что пение было для женщин делом естественным, и его от них ожидали. А вот музыкальные инструменты - это совсем другая история. Это дело чисто мужское. Бекка подобралась поближе к выходу из шатра и попыталась представить себе, каково это - ощутить на губах вкус костяной флейты или как чувствуют руки тяжесть шейкера, когда крохотные шарики бьются о стенки его глиняной раковины, пока наконец тебе не начинает казаться, что это стучат маленькие кости. "Слишком много костей". Ее пальцы сжались в кулаки, ладони были мокры от пота. Она обтерла их о юбку. Было бы ужасно, если бы рука Приски выскользнула из ее влажной ладони, когда они начнут водить хоровод. Дорого бы она дала, чтоб все было уже позади - и этот танец, и вся эта ночь. "Все было бы совсем иначе, будь тут Джеми". Но Джеми далеко - дома, в Праведном Пути. Бекка почувствовала себя такой же одинокой, как та неизвестная девушка, чью книгу она украла. Книжка осталась там - в девичьей палатке, надежно спрятанная на дне дорожной сумки, так как сегодня Бекка никак не могла воспользоваться потайным карманом. Ее легкое бальное платье такое же тонкое, как и хлопчатобумажная рубашка, надетая под него. Когда Бекка и ее сестры выйдут на танцевальную площадку, там будет наверняка холодно. Однако вопроса о том, нельзя ли девушкам надеть что-нибудь потеплее во время праздника Окончания Жатвы, просто никогда даже не возникало. "Я же слыхала, что говорили местные женщины насчет похолодания", - думала Бекка. "Совсем не такая, как в мое время, - сказала одна из них. - Тогда мы были счастливы, что надевали воздушную одежду хотя бы на одну ночь. В это время года погода была такая же, как в разгар лета. А теперь я опасаюсь, что девчонки простудятся насмерть раньше, чем подцепят мужей". Как все странно. Времена года меняются. А сами годы? Изменения такие сильные, что даже старые женщины их замечают и помнят. Входное полотнище вдруг откинулось, и ход мыслей Бекки прервался. У входа возникла старуха в простом платье из домотканой материи, хотя ее головной платок явно мог похвалиться городским происхождением. Спину старухи заливал яркий свет фонарей танцевальной площадки, но в руках она держала обыкновенный довольно тусклый фонарь, подняв его до уровня лица, так что ожидавшие своей очереди девы могли видеть, что она такой же человек, как они сами. Ходили рассказы, что однажды женщина из Имения насмерть напугала целую палатку девушек, войдя к ним без предварительного оповещения и не освещенная привычным для них домашним светом фонаря. Они сочли ее ангелом смерти, который явился за ними, и их сердца остановились. В этой старухе не было ничего ангельского. - Это Праведный Путь, что ли? - прокаркала она. Никто не осмелился подтвердить ей это. - Отвечайте, а то так и сгниете там, где сидите! Я спрашиваю, ваша ферма называется Праведный Путь? Бекка готова была поклясться, что слышит, как пересохший язык Приски трется о ее не менее сухие губы. Наконец эта перезрелая девица смогла с трудом произнести: - Мы из Праведного Пути. Старуха фыркнула: - Видно, на том пути произрастают изрядные дурехи. Ладно, пошли. Остались только вы да ферма Долготерпение, а потом сразу - борьба. Клянусь Господином нашим Иродом, если вы, девки, не поспешите, те молодые грешники перебьют друг друга задолго до того, как их вызовут на ринг. Вараку пришлось уже улаживать три ссоры, и я могу лишь возблагодарить Господа за то, что он послал нам в альфы такого терпеливого человека. А ну побыстрее... - Старуха свободной рукой делала ободряющие жесты и даже легонько шлепнула по задику перепуганную Сару Джун, когда та замешкалась у выхода из шатра. Под резкостью слов и морщинистой, как шляпка высохшего гриба, кожей Бекка почувствовала добрую душу. Вышедших на танцевальную площадку девушек встретило гробовое молчание. Не было даже легкого шепота, который мог бы хоть немного поддержать их. Сам воздух был как натянутые струны божественной арфы, которым недостает лишь прикосновения руки Господа. Пальцы ног Бекки поджались от незнакомого прикосновения идеально отшлифованных песком досок пола, прямо-таки выскальзывающих из-под пяток. Ей вдруг вспомнились ее домашние туфли, хотя она и знала, что туфли здесь под запретом, равно как и хорошая теплая одежда. Полученное от Коопа освещение было таким слепящим, что она могла сравнить его только с солнечным светом. Бекка глупо таращилась, стоя в этом ослепительном мареве. Оно скрывало от нее все, что ожидало ее за пределами танцевальной площадки. "Как могут спать горожане, если они прогнали от себя добрую господнюю ночь", - подумалось ей. Маленькая ручка скользнула в левую руку Бекки, другая, побольше, крепко ухватилась за правую. Зажатая между Сарой Джун и Эпл, Бекка - частичка белой волны девушек Праведного Пути - в шорохе юбок готовилась к первой фигуре танца. Ни единого звука не доносилось до них из-за цепи прожекторов, ни единого шороха не улавливали чуткие уши и оттуда, где, видимо, должны были сидеть музыканты. Бекка не видела ничего, кроме досок пола и фонарных столбов, ни единой живой души, кроме своих сводных сестер. Несмотря на то, что они были рядом, она чувствовала себя раздетой донага и совершенно одинокой. "Ты не будешь одинока во время танцев, девочка, - на крыльях ночного ветерка проник в ее сознание тихий голос матери. - Прислушайся, и ты услышишь ее - святую защитницу всех танцующих девственниц. Открой душу для ее благостной любви, Бекка. Прими в душу святую Саломею [дочь Иродиады, которая во время празднования дня рождения царя Ирода за свою пляску потребовала, по наущению матери, голову Иоанна Крестителя (Евангелие от Матфея, 14)], иди вперед и ничего не бойся". Словно дыхание былых, уже исчезнувших домашних вечеров шевельнуло золотые локоны, и они нежно коснулись ушей Бекки. Вернулись в память древние слова, которые спугнул яростный свет фонарей: "Царь Ирод был некогда человеком, погрязшим в жестокости и во зле". Сухая ладонь Элл и влажная - Сары Джун исчезли из пальцев Бекки. Слепящие фонари потускнели и постепенно уменьшились до размеров каминного огня в гостевой комнате. Бекка снова была ребенком, примостившимся у материнских колен, обтянутых домотканой юбкой. Она внимательно слушала истории из Писания, которые по очереди речитативом рассказывали женщины, собравшиеся у камина в зимний вечер. "И он творил много зла, он купался в вине и не желал прислушиваться к мудрым словам своих советников. И случилось так, что Господь вник в беззакония Господина нашего Царя и сказал своим ангелам такие слова: "Я уничтожу этого человека и очищу мир ото зла". Но среди небесного воинства нашелся один ангел, осмелившийся говорить перед лицом Господа, и он сказал: "Нет, Господь мой, раз Спасение уже существует в девственном чреве, я прошу Тебя, чтоб человек этот не был уничтожен, а, наоборот, был бы спасен". И сказал Господь своему ангелу: "Не отыщется ни единого слова, которое спасло бы его". И ангел ответил: "Тогда он будет спасен не словом". И случилось так, что этот ангел Господен спустился на землю и посетил царскую дочь - девственницу царского рода по имени Саломея, дочь Ирода. И велел ей ангел именем Господа встать и плясать пред глазами отца ее, сказав: "Отец твой не прислушивается к словам добрых советников, которые привели бы его к спасению души его. А потому только ты можешь привести его к свету и любви к Господу Богу". Но Саломея стала возражать, говоря: "Отец мой не станет слушать меня, ничтожную девственницу, раз он не желает внимать словам своих мудрых советников". И ангел ответил ей так: "Они переливали мудрость с губ своих в уши его и все без толку. А ты свой свет напишешь в живительном воздухе, где все смогут узреть его, и плотью тела своего засвидетельствуешь и выразишь истины Божьей пред родителем своим больше, нежели мог бы сделать Соломон со всей мудростью своей". И встала тогда девственница Саломея, омыла и умастила тело свое маслами и душистыми благовониями, а потом, закутавшись в покрывало, пошла туда, где Господин наш Царь сидел и пил вино. И сняла девственница Саломея с ног туфли свои, изукрашенные камнями драгоценными, и сплясала танец Истины Господней пред лицом Господина нашего Царя. И из фигур этого танца узрел Царь свое нечестие так ясно и наглядно, как не могли бы ему представить слова и десяти тысяч советников. И напал на Царя стыд великий. И велел он удалить от себя вино и отстранился от путей зла и отдал себя на милость Господа, которая бесконечна, взывая к Небесам: "Прости меня, мой Господь, прости самого жалкого из всех грешников!" И Бог, услышав эту мольбу, послал своего ангела, чтоб был бы тот гласом Его. И сказал ангел: "Встань, Царь, ибо близок уже час спасения твоего и спасения всего человечества. Оно уже в чреве девственницы. Встань же, ибо по милосердию Божьему и Сына его единственного, твои грехи будут прошены". И Господин наш Царь встал, и стала душа его чиста, и на сердце ему стало легко. И тогда послал Царь за принцессой Саломеей, ибо дал он священный обет воздать ей за ту пляску, что спасла его. "И все, чего попросит она, дам я ей, даже если будет это половина моего царства!" Но царские гонцы пришли и сказали: "Не смогли мы найти принцессу Саломею". И тогда во второй раз заговорил с ним ангел, сказав: "Не ищи ее, ибо исчезла она из глаз навсегда". И куда она ушла, не знает ни один муж на земле". Мать Бекки закончила пересказ Писания, и обменялась понимающими взглядами с остальными женами па. Не знал ни один мужчина, но зато все женщины отлично ведали, куда подевалась блаженная святая Саломея! Они знали это, но всем девочкам предоставлялась полная возможность выспрашивать свою ма и умолять раскрыть ей эту тайну. Они никогда не услышат ее из материнских уст. Для этого требовалось Знание - более могучее, чем заклятие Господина нашего Царя, более потаенное, нежели все скрытые от глаз обряды мужской науки. "Когда-нибудь и ты узнаешь это, дитя, - вот и все, что говорила в ответ ма. - Но помни, та, что плясала ради спасения Господина нашего Царя, никогда не бывает так близка к нам, как в то время, когда ее маленькие сестрицы встают в ряд, чтобы исполнить танец в честь ее святости". И сейчас дыхание святой вошло в грудь Бекки; оно вошло в нее в то самое мгновение, когда Бекка стояла в самом центре танцевальной площадки. Она жадно втянула его в себя ноздрями и вдруг в исступлении подняла руки ввысь. Застигнутые врасплох, стоявшие рядом сестры последовали ее примеру, и вот уже это движение бежит к обоим концам девичьей шеренги, пока все девы Праведного Пути не оказываются стоящими с высоко поднятыми скрещенными руками. Приска, которая должна была вести танец, на секунду замешкалась. Холодная и решительная, как пригоршня ледяной воды в лицо, она сделала резкий жест, чтоб вернуть себе контроль над родственницами. Короткий кивок, и тут же музыканты грянули мелодию танца, которая извечно принадлежала девам Праведного Пути. Сам танец мог меняться, но мелодия - никогда. Бекка слышала рассказы, будто она дошла до их поколения сквозь годы лишений и голода, прячась в порванных струнах и в онемевших костяных флейтах, а иногда и просто в тонком посвисте мужских губ. Эта музыка пришла из прежних времен, и она будет сопровождать девушек Праведного Пути вечно. Девушки в унисон топнули правой ногой, потом, сделав пол-оборота, притопнули левой. Они обвивали талии друг друга руками, они кружились, бросая одну партнершу и спеша к другой, они делали пируэты и скользили через всю площадку, чтобы затем снова образовать единый круг, обращенный лицом к зрителям. Руки, охватывающие талии партнерш, уверенно ложились на бедра. Взлетали обнаженные ноги, сверкая белой, розовой, золотистой и смуглой кожей на фоне янтарных досок пола, и тут же скрывались под покровом юбок, будто испуганные собственной смелостью. А музыка сотрясала вселенную, заставляя ее клониться то в ту, то в другую сторону. Флейты и шейкеры, арфы и барабанные палочки торопились вперед, выстраивая спираль огромной лестницы, поднимающейся с земли до самого неба, и всегда на одну ступеньку опережая кружащихся, как волчок, плясуний. Теперь из-за цепи прожекторов уже можно было услышать какие-то звуки, помимо обжигающих бичей музыки. Бекка слышала их - эти приглушенные голоса из тьмы. Ее глаза уже начали привыкать к ослепительному сверканию городского света, так же как они в свое время привыкли к невероятно огромным масштабам Имения Добродетель. Впрочем, особой благодарности за этот подарок Бекка не чувствовала. Ее внутренний взор видел перед собой образ святой Саломеи, и она страшилась, что, заглянув туда - за пределы площадки, - она увидит слишком многое. А образ святой плясуньи не станет помогать тому, кто взывает к ней только из страха, а не из благочестия. Взгляд Бекки как бы сам собой проникал все дальше, открывая ей то, чего она не хотела бы видеть никогда. Раздевающие глаза хищно оглядывали ее и ее сестер. Искаженные страстью мужские лица. Все мужчины с ферм, относящихся к Имению Добродетель, как старые, так и молодые, жадной стаей окружали танцевальную площадку; их темные ряды терялись в ночной мгле. Они затаились там, в этой тьме, но даже она была не в состоянии скрыть бешеное биение коллективного пульса обнаженного желания. Их жажда наслаждения вырывалась наружу потоками слов, гулом восклицаний, вопросов и ответов на них. Бекка молилась о чуде - пусть снизойдет на нее глухота, пусть лишится она зрения, только бы не видеть откровенной похоти на этих лицах. Ибо как ни отвратительно выслушивать их обмен гнусными замечаниями, но еще хуже было видеть взгляды, которыми эти слова сопровождались. "Альфы или те, кто в недалеком будущем займет их место, да и вообще все мужчины, все они возжелают тебя, - всплыл в памяти Бекки последний урок Селены в тот самый момент, когда она плавно пересекала площадку, чтоб, взяв снова руку Приски, принять участие в завершающем хороводе. - Они будут глядеть тебе в лицо, но это совсем не то место, куда направлены все их помыслы. И ты сразу же поймешь это. И даже те, кто в этот момент видит тебя танцующей, все они в своем воображении прижимают твое разгоряченное тело к своему и видят тебя только в поре. И это достойно всяческой