да богатство... А оказывается - тоже убожество! Бекка сложила запачканные юбки и засунула их в свой шкафчик для одежды. Самые большие пятна она отмыла. Потом, когда течка кончится, у нее будет время заняться ими более основательно. - Не надо было так долго возиться с пятнами, - продолжала Бекка. - Надо было просто попросить тебя разыскать мне другую смену одежды. - Мне нипочем не разыскать твою одежку в таком месте, - равнодушно отозвалась девушка Бабы Филы. - Все кровати на один манер. Можно подумать, что вы - девчонки - тоже все на одно лицо, тасуй вас как хочешь. А насчет времени не волнуйся. Сейчас все твои сестрички заняты приготовлением ужина. - Все, кроме малышек. - Ах, эти... - В голосе Марты звучало презрение. - В случае чего я их до полусмерти напугаю, чтоб не смели даже одним глазком... - Марта! - Бекка с треском захлопнула дверцу своего шкафчика. - Да как ты смеешь угрожать моим маленьким сестренкам! - Любишь маленьких, а? Даже если придется выбирать между тем, что тебя тут поймают, когда ты в поре - уж не знаю, какое наказание за это положено, - и тем, что какой-нибудь сопливый недоносок повоет маленько, но зато заткнет свою глотку? - Марта скорбно покачала головой. Бекка взяла таз с грязной водой и вылила ее из окна. Вытерла насухо халатиком таз, затем отлила осторожно понемногу чистой воды из кувшинов своих родственниц, чтоб пополнить свой, совсем опустевший. - Ну вот, - сказала она, игнорируя провокационный выпад Марты, - вряд ли тут найдется достаточно умная голова, чтоб докопаться до истины. Я кончила, надо поторапливаться. Я отдам тебе накидку Бабы Филы у черного входа, а ты отнесешь ее наверх. Я же отправлюсь сначала помыть руки и лицо, будто готовилась к ужину. Пошли. - Иду! - Марта вскочила с постели Приски и даже не побеспокоилась подтянуть покрывало, чтоб придать ей хоть видимость прежней аккуратной заправки. И когда Бекка кинулась выравнивать смятые простыни и покрывало, ей показалось, что она слышит презрительный смешок. Бекка задула единственный тусклый фонарь, который она рискнула зажечь у самого входа в спальню, и тщательно прикрыла за собой дверь. Прежде чем она осмелилась вступить на тропинку, она осторожно поглядела в оба конца дорожки. Уши напряженно ловили шум, который мог означать, что кто-то идет. Воздух был свеж и холоден. Он свободно проникал под колокол капюшона накидки Бабы Филы и ледяной рукой обнимал шею Бекки. Она еще раз кинула взгляд на дорогу. - Да шевелись же ты, дуреха чертова! - Марта с силой толкнула Бекку в спину, заставив ее выскочить на дорогу. - Я на тебя и без того какой кусок жизни потратила! И будь я проклята, если еще и ужин пропущу! Баба Фила запросто сожрет мою долю в случае чего. Бекка выпрямилась, стараясь вернуть себе пошатнувшееся достоинство. - В осторожности нет беды, - сказала она с важностью. - Если б Дева Мария была столь же осторожна, так Иисус и по сей день сидел бы у нее в чреве, - бросила ей прислуга Бабы Филы. - Давай-ка побежим домой. Наступает вечер, а я терпеть не могу темноты. Бекка не стала бы говорить этого вслух, но к темноте она тоже симпатии не испытывала. Хотя та и скрывала ее не вполне законные приходы и уходы, но в ней таились вещи и пострашнее. Под скрывавшей Бекку накидкой ее руки сжались в кулаки, когда ей представилось лицо Адонайи, до сих пор преследовавшее ее в воспоминаниях. Вот такие обожают тьму, благословляют ее. Они - отродье этой тьмы. Бекка напрягла зрение, надеясь увидеть слабый свет окон большого дома, и побежала. Этот свет был так слаб, что Бекка вряд ли увидала бы его, не будь убеждена, что он там должен быть. В глубине души она, конечно, знала, что от дверей девичьей спальни огни дома вообще не видны. Только после ужина девы Праведного Пути получали свои фонари и отправлялись спать, точно светлячки, блуждающие в темноте. А потом цепочка светляков собиралась в тугой узелок света - в том месте, где тропа проходит мимо Поминального холма. Потом ряд желтых пузырьков света снова растягивался цепочкой. Мимо Поминального холма вообще проходить неприятно. Этот кусок пути было легче преодолеть, если идти в большой компании и при свете, а вот когда вас всего двое, а фонарей и в помине нет, да еще стремительные облака то и дело скрывают луну, ну тогда... Бекка подумала было, а что сделает или вообразит Марта, если Бекка возьмет ее за руку. Поминальный холм громоздился возле тропы, как чудище из старинных сказок. Бекка никак не могла подыскать название тому чувству, где были смешаны и лед, и жаркий пламень, которое эта темная громада, построенная на костях, вызывала в глубинах ее души. Слишком часто вид холма заставлял ее память возвращаться к тем ночам, когда девы Праведного Пути собирались в своей спальне, чтоб посидеть Допоздна, рассказывая друг другу завораживающе страшные истории. Тогда еще юная Приска была за главную, и из ее уст потоком, прямо на головы меньших сестренок, жадно впитывающих их, изливались всяческие ужасы... Ведь ужасам так сладко внимать, когда знаешь, что это всего лишь сказка, а не реальность... И так естественно просить еще и еще... Всем, кроме Бекки. Для нее все злые дела, о которых рассказывалось в этих байках, были вполне реальны. История молодого альфа, который отправился в путь, чтоб отыскать призрак своей любимой, запускала свои страшные когти прямо в самое сердце Бекки. "И вот он шел, шел и повстречал женщину, понуро сидевшую у дороги. Он приветствовал ее как положено, ибо был вежлив, и спросил, как ее зовут. И тут она повернула к нему свое лицо, и он увидел, что на нем можно различить только глаза да зубы - горящие глаза и огромные окровавленные зубы. И она сказала ему: "Я первая женщина, которая понесла после того, как бесплодие поразило нас всех, а Голодные Годы упали на землю". И тогда он собрал все свое мужество и произнес: "Ну, матушка, тогда ты - благословение для глаз моих, ибо ты есть начало нового женского плодородия". А она засмеялась и завопила, клацая своими страшными зубами: "Благословение?" И от одного звука этого скрипучего, как кости, смеха дивные густые черные волосы альфа сразу поседели. А она села опять на корточки и слегка распахнула накидку, чтобы он увидел ребенка - первого ребенка, рожденного после бесплодия... ребенка, которого она родила... и... СЪЕЛА!" Обычно в этом месте Приска кидалась на какую-нибудь малышку, заставляя ее визжать от ужаса. Все остальные тоже визжали, исполненные восхитительного щекочущего страха. Все, кроме Бекки, которая только еще сильнее обнимала голову руками, зажмуривалась и умоляла тот жуткий образ, который возникал перед ее внутренним оком, убраться прочь. Именно так ей иногда и мерещился Поминальный Холм - чудовищной воображаемой колдуньей из той страшной сказки, первой матерью после Голодных Лет. Она скорчилась у дороги, скрылась под накидкой из дерна и травы и гложет начисто вываренные кости своих детей. - Марта... - Рука Бекки скользнула из-под накидки Бабы Филы. Пусть это девчонка думает о ней что угодно, но ей просто необходимо дотронуться до живой плоти, чтоб отогнать прочь ночных демонов. - Ш-ш-ш! - Девушка как вкопанная остановилась на середине дороги. Мгновение она вслушивалась, склонив набок голову, затем ухватила Бекку за плечо, скрытое накидкой, и потащила ее в сторону, подальше от тропы, в тронутую инеем траву, оставленную нескошенной после праздника Окончания Жатвы. - Ложись! - шепнула она и, бросившись плашмя на землю, потащила Бекку за собой. Бекка послушалась, ощутив холод земли сквозь платье и накидку. Она еще глубже натянула на голову капюшон, хотя ее лицо было и без того хорошо скрыто. Как бы ей хотелось, чтоб тут оказалась какая-нибудь ямка, которая позволила бы полностью спрятаться от чужих глаз. - Что... что там? - спросила она еле-еле слышно. Девушка Бабы Филы крепко сжала ее руку. - Что-то послышалось. Мне кажется, там кто-то есть. - Она кивком указала на холм. - Там? - Бекка всмотрелась в темноту. Если бы внутри Поминального холма горел фонарь, он бы был виден отсюда. Света не было. - Не уверена. Тихо! Слушай! - Обе девушки скорчились в придорожной траве, их дыхание образовывало в холодном воздухе тонкую серебристую сеть. Теперь услыхала и Бекка. Это был голос, голос знакомый и в то же время чем-то измененный, как будто он ей снился. Голос раздавался не изнутри холма, а откуда-то сбоку. Он поднимался и падал, будто музыка ночи, и с каждой нотой в Бекке росла уверенность - она знает, кому принадлежит этот голос. Сердце превратилось в кусок льда, когда загадка наконец разрешилась и Бекка поняла: это его голос, голос Джеми. Девушка Бабы Филы что-то ей прошипела, попыталась остановить ее, ухватившись за накидку, но это оказалось пустой тратой сил. Бекка ползла на голос Джеми, ползла изо всех сил, собрав в кулак всю свою волю, всю свою решимость. Что делает он там один в этом священном месте, где ему совершенно незачем быть? Почему он говорит так громко, будто безумный? И в то время, когда все его родичи готовятся к ужину, почему он здесь? Бекка обогнула Поминальный холм, скрываясь в складках юбки этой пожиравшей собственных детей матери. Бекку вел голос, взывавший прямо к ее сердцу. Но вот во тьме возникли и другие тени, которые заставили Бекку теснее припасть к земле. Мужские фигуры высились на склоне холма, там, где ни один человек не стал бы стоять по собственной воле. Они кольцом окружали кого-то лежащего на земле, кого-то, кто говорил, кто умолял, воздевал к небу руки и молил о пощаде. Бекка бесшумно села на корточки - еще один камень на склоне холма. И не издала ни звука - точно мертвая кость. Но зато она видела все. Вот он, вот ее Джеми, ее возлюбленный. Но небу бежали облака, в разрывах которых на землю сочился яркий свет луны. Теперь уже спутать его с кем-нибудь другим было невозможно. Никаких сомнений. Не было сомнений и в том, что вон там она видела своего па с одиннадцатью из своих самых пожилых и самых верных людей. Их головы обнажены, несмотря на холод. Она хорошо знала их всех в лицо. Некоторые из них даже обладали привилегией спать с женами па и зачинать детей ради здоровья и силы Праведного Пути. Не было сомнений в том, кто они такие, как не было сомнений и в блеске ножа в руке ее па. Не было сомнений и в блестящих потеках крови, стекавших по щекам Джеми из порезов над глазами и под ними. Кровь текла у него и из ноздрей, она сочилась из угла рта и из глубоко рассеченной нижней губы. Местами в крови виднелись бороздки, промытые слезами. И ни молитвы, ни желание ослепнуть не могли заставить ее оторвать глаза от того, что лежало рядом с Джеми - обнаженное и изрезанное тело мужчины, с дырами вместо глаз и черной кровью в колодце открытого рта. - ...За то, что он мне сделал! - кричал Джеми, показывая на труп. - Нет, вы не заставили его страдать и вполовину того, что выпало на мою долю! Вы хотите знать, как это было? Хорошо же, и не надо вырезать это из меня ножами... Я и так все расскажу. Он задумал это давно, но выжидал, пока вы все не уедете на праздник Окончания Жатвы. Вот тогда он и открылся мне. Он велел мне отправиться на поле под паром, сказав, что там стоит оставленная им неисправная жатка. Сказал, у него другие дела, ему некогда, а я должен осмотреть машину и попробовать починить. Что ж, я туда отправился: ведь Джон - мой старший по полевым работам, и я никогда не подвергал сомнению его распоряжения... Но когда я туда пришел, он уже ждал меня в тени жатки. Мы были далеко от дома, далеко от других работников, одни... - В его голосе звучали тоска и боль, прерываемые сухими всхлипами. - Когда я понял, чего он от меня хочет, я попытался бежать. Но он нагнал меня и сшиб с ног. Когда я пришел в себя... было уже поздно. - А после? - Голос у Пола был как кремень. - После того, как он использовал тебя, будто... - Он плюнул на землю, выплюнув и то, что хотел сказать. - Почему ты ничего не сказал нам потом? Джеми пробормотал нечто, чего нельзя было разобрать. - Что? - Я сказал, что он запугал меня! - Тоскливый вопль Джеми пронзил сердце Бекки, как клинок. - Он пригрозил, что объявит меня лжецом, скажет, что вся вина на мне, скажет, что я сам предложил себя... кому-то другому... В его записях говорилось, что мой брат Саймон плохо работает. Джон пригрозил, что, если я скажу хоть слово, он переложит всю вину на нас - на меня и Саймона. Он заявит, что мы вдвоем согласились оговорить его, скажет, что мы... - Джеми не хватило воздуха. - Продолжай! - В голосе Пола не было ни следа жалости. - Он пригрозил, что выдаст нас и заявит, что мы были любовниками... Саймон и я... - Казалось, тело Джеми лишилось костей. Оно обмякло, будто от него уже отлетел последний вздох. - Любовники... - Услышав, как ее па произносит это слово, Бекка почти физически ощутила отраву на своем языке. - Вот, значит, как он это назвал? - Пол кивком указал на труп. - Да. - Но мы знаем настоящее имя этому, не так ли? - Впрочем, это не было вопросом. - Мерзость перед Господом. - Звук был так тих, что самое слабое дыхание могло легко унести его прочь. - Как ты сказал, мальчик? - Мерзость! - На этот раз уже громче. - Мерзость, - согласился Пол, и утвердительный шепоток пронесся по кругу других мужчин. - Та самая мерзость перед лицом Господа, которая разрушила мир. - Но это же не было моей... - Но с ним был ты, Джеми. Никого не было с вами, когда Марк и Иоав нашли вас обоих. - Оба названных мужчины переступили с ноги на ногу. - И никто не может опровергнуть их показания. - А я? - закричал в отчаянии Джеми. - Неужели мои слова ничего не значат? Я же не хотел того, что случилось со мной! - В первый раз, надо полагать, нет. Но ведь тот раз не был последним? - Он сказал... Он сказал, что уж если однажды поимел меня, то назад пути нет. И если я не буду приходить к нему, когда он позовет, то он попросит вас прислать травницу, чтоб она осмотрела меня. И она увидит знаки... - Значит, ты стал его вещью из страха? - вздохнул Пол. Бекка ощутила боль в кистях. Она взглянула вниз и увидела, что так крепко сжала руки, что кровь перестала в них поступать. Свежий ветер подул сильнее и нагнал облака, закрывшие лунный лик. Холм погрузился во тьму. Справа до Бекки доносились голоса мужчин, по очереди высказывающих свое мнение. Все они были единодушны: - Пол, к чему волынить? Женщины, должно быть, уже переполошились. Ты же знаешь, каково наказание... - Нам еще почиститься потом надо. А ужин ждет. - Послушай, мне надо переменить рубашку. Этот подонок полез в драку. Она вся в крови. - Чего мы ждем? Давай кончать! Бекка увидела, как поднялась рука ее отца. Та, в которой не было ножа. Его голос, казалось, от края до края заполнил собой ледяной сосуд неба. - Ты знаешь, Джеми, что я должен сделать? - То же, что вы сделали... сделали с ним? - Голос Джеми был так тих, так безразличен, что, если бы ужас не заледенил ее, Бекка наверняка бросилась бы защищать его тело своим. "Тебя сковал страх? - спросил Червь. - Или ты слишком умна, чтоб хотеть умереть?" Опять заговорил ее отец: - Нет, он умер так, как того заслужил. Он навлек это на себя теми словами, которые произнес, когда Марк и Иоав застали вас во грехе. - Но тогда... тогда я не умру? - Было больно слышать надежду, звучавшую в его голосе. Все, что ответил па, было: - Уберите это прочь. Шесть мужчин вышли из круга, чтоб поднять истерзанное тело Джона. Вместе со своей ношей они пошли прочь от холма, направляясь к полям. Пятеро остались с Полом. Он кивнул им, и они, согнувшись, стали что-то искать в траве. Пока они занимались этим, Пол подошел к Джеми и ласково провел ладонью по его волосам. - Сынок мой. - Тяжелы были эти слова и велик был груз заключенной в них тоски и печали. И тут же Пол схватил его за волосы и без предупреждения оттянул его голову далеко назад. Лезвие ножа скользнуло по горлу юноши быстро, как шепот. У Джеми даже не было возможности вскрикнуть. Кровь все еще сочилась из глубокой раны, когда Пол отпустил тело и оно упало на траву. Один из пяти - Иоав - выпрямился и сказал: - Зачем ты это сделал. Пол? Ты же знаешь, что наказание по закону... - Смерть, - коротко ответил Пол. - Это требование удовлетворено. - Побивание камнями, - стоял на своем Иоав. - Стал законником, Иоав? - Бекка хорошо знала эту опасную нотку в голосе отца и ужасно боялась ее. Неужели Иоав не понимает... - Я знаю букву закона не хуже тебя. Он должен быть побит камнями и должен умереть. Но разве так важна очередность этих действий, если они будут выполнены? Что ж, побейте его камнями, если хотите. - Пол нагнулся и поднял камень величиной с кулак. Затем с силой швырнул его в труп Джеми. Раздался мягкий мясистый звук, когда камень попал в человеческую плоть. - Вот. Аппетит закона должен быть удовлетворен. - Не сказав больше ни слова, Пол круто повернулся и пошел туда, куда уже ушли шестеро. - Удовлетворен аппетит закона? - Иоав поднес ко рту сложенные рупором ладони и крикнул во весь голос: - Скорее уж совершено издевательство над ним! Неужели всему хутору предстоит испытать гнев Господен из-за того, что ты любил этого мальчишку! Да еще не из собственного приплода, а найденыша с холма! Пол остановился и обернулся. Он даже не повысил голоса, но тот все равно, несмотря на расстояние, долетел до них - быстрый и бьющий без промаха, как стрела. - Под этой землей лежит много костей, в том числе и кости зачатых мною, если именно они тебя интересуют. Эти кости говорят. А ты знаешь, о чем они говорят, Иоав? Об очень многом, но никогда они не скажут одного: будто, когда дело касается благополучия Праведного Пути, я проявил мягкосердечие и не выполнил того, что должно быть сделано. Пол сделал шаг к Иоаву, который стоял, безвольно опустив руки. - Я не виню тебя в невежестве. Могло случиться, что ты просто забыл. Что ж, ступай к костякам и попроси их напомнить тебе то, что ты позабыл. Иоав медленно покачал головой. Губы его почти не шевелились. - Нет! - Это было все, что ему удалось прохрипеть. И снова: - Нет, Пол! Пожалуйста, сжалься, не заставляй меня идти... - Сжалиться... - повторил Пол. - Иди! Бекка видела - Иоав дрожал, как испуганная девчонка. Она была так поражена новым доказательством того, что костяки могут даже сердце взрослого мужчины обратить в камень, что не сообразила сначала, что кратчайший путь к воротам Поминального холма обязательно приведет Иоава прямо к ней. Если она сейчас побежит, они увидят ее, а если останется на месте, ее тоже обнаружат. Она крепко зажмурилась и вознесла в душе молитву Богоматери, чтобы па даровал бы ей такую же быструю и милосердную смерть, какой он наградил Джеми. И вдруг снова раздался голос Пола: - Подожди! - Шаги Иоава смолкли. - Ладно. Можешь не ходить. Голос Пола звучал глухо и устало. Иоав что-то говорил, он бормотал слова благодарности вперемежку с клятвами впредь не говорить ничего, хорошенько не подумав. Бекка слышала, как скрип его сапог удаляется от нее - Иоав спешил к Полу, превознося его милосердие и клянясь в верности. До ушей Бекки донесся вздох Пола: - Не теряй слов, Иоав. Лучше вдохни силу в руки твои, если сердце твое все еще требует побивания камнями. А если ты узнал, что такое жалость, то лучше произнеси молитву о душе этого мальчика. Бекка не стала дожидаться, чтобы узнать, будут ли Иоав и другие побивать камнями бедное окровавленное тело Джеми. Она еще плотнее завернулась в накидку Бабы Филы и помчалась прочь так быстро и так бесшумно, как это было возможно. Холод заледенил ей ноги, невзирая на туфли, которые она успела надеть, выходя из дому. Но этот холод был ничто в сравнении с тем, который пронизывал всю ее плоть. Она промчалась мимо Марты и ни разу не обернулась. Удивленный вскрик Марты отозвался за спиной Бекки тихим умирающим стоном. Она пробежала весь путь до дому, на ходу сбросила накидку Бабы Филы у задней лестницы и все еще не могла остановиться. Она стремительно вбежала в комнату матери, где тоже спала во время течки, и бросилась на постель, прижимая к сердцу скомканное одеяло. Тьма за окном обрела еще одного бездомного призрака. А каждый новый фантом тяжким грузом ложился на плечи девушки, пригибая ее к земле. Будет ли у нее хоть шанс крикнуть "хватит!" прежде, чем она переломится пополам? Эта комната, этот дом, этот хутор сейчас ощущались Беккой как пласты камня, навалившиеся на нее. Скоро ее родичи пойдут ужинать; женщины с тщательно продуманной скромностью будут подавать мужчинам еду, мужчины будут свежевымыты, чтобы никто не мог догадаться, какую работу они только что выполняли. Это будет самая обычная трапеза. И никто ничего не узнает. "И па поднимет глаза после того, как прочтет благодарственную молитву, и спросит, не видел ли кто-нибудь Джеми и Джона", - думала Бекка. И притворится, что он ни о чем и представления не имеет; точно так же, как это сделала Кэйти, когда речь шла о Томе. Все будут сначала задавать тот же вопрос, но пройдет немножко времени, и правда выйдет наружу. Но никто никогда не проговорится. Особенно женщины. Ибо это неприлично - говорить о таких вещах. "Прости меня, Дева Мария, но я больше не могу быть приличной женщиной. Господи, помоги мне, ибо я не могу больше жить во лжи". Бекка уткнула лицо в подушку и разрыдалась. Это были слезы, о которых Джеми было не дано узнать. Она оплакивала сейчас того безымянного ребенка, которым он был когда-то, когда его взяли со склона холма и спасли от верной смерти. (Спасли? Какая разница - тот холм или этот? Смерть ведь никогда не торопится). Бекка рыдала. Она оплакивала и Джеми, и всех будущих детей, избранных Царем Иродом, и девочку мисс Линн, и Сьюзен Тали, и Дассу, танцующую в огненном облаке, и па, который так любил своего сына и все же даровал ему смерть. И всех детей, получивших приют в Поминальном холме. И Джеми, и несбывшиеся сны. 15 ...И если будет сын, то умерщвляйте его. (Книга Исхода, 1:16) После того, как Джеми исчез, Бекке показалось, что холода наступили куда более сильные, чем были в это же время в прошлые годы. Когда ей приходилось бывать во дворе, она никак не могла решить: это ощущение - всего лишь еще один призрак, порожденный ее собственным мозгом, или и в самом деле климат изменился? Она бегала туда-сюда по разным хозяйственным делам, но чувство, будто нечто мрачное опускается на весь Праведный Путь, как если бы Баба Фила набросила на него свой разросшийся благодаря ее сверхъестественным силам до невероятной величины плащ, непрерывно усиливалось. - Что с тобой, девочка? - Этот вопрос мать задавала ей все чаще и чаще, пока дни складывались в недели, а недели свивались в пучки месяцев. Какая-то часть души Бекки требовала, чтобы она бросилась к ногам матери и выплакала свое горе, а другая часть, отрастившая на себе прочную скорлупу, шептала ей, что в задаваемых матерью вопросах недостает настоящей материнской заботы. "То бледное вытянутое лицо, с которым ты ежедневно появляешься на людях, не кажется ей пристойным у юной девушки, - издевался над ней Червь. - Теперь, когда уборка окончилась, а посевные работы еще далеко, груз забот стал куда легче. Все радуются, и эта радость находит отражение на лицах. На всех, кроме твоего. В твоих глазах - скелеты. Такой взгляд если и не превращает тебя в живой труп, то во всяком случае свидетельствует, что ты плохо воспитана. А это обстоятельство может дать другим женам преимущество по сравнению с Хэтти. Ведь для всякой матери ее дети - либо ожерелье из золотых бусин, либо тяжелая связка грязных галек. Все, что ее сейчас заботит, - это то, как твое поведение отразится на ее положении". Нет, думала Бекка, сжимая кулаки. Она доставала свежее белье для маленькой Шифры из запаса подаренных или одолженных вещей и выкладывала его на кровать Хэтти. Ребенок рос очень быстро, и другим женам пришлось рыться среди собственных детских вещичек, чтобы подыскать то, что могло пригодиться малышке. "Нет, моя ма заботится обо мне гораздо больше, чем я о ней. Моя мама любит меня!" "А тогда почему, когда у тебя началось это, ты побежала к Селене, а не к ней?" "Потому что... потому что это доставило бы ей ненужное беспокойство. Когда я... Когда это началось так скоро после последнего раза, я пошла поговорить с Селеной. Сначала мне показалось, что все это плод моего воображения, но то, как мужчины глазели на меня... Значит, это было на самом деле. Я сама ощущала свой запах задолго до того, как пошла кровь. Селена просто засмеялась и сказала, что такое случается. Сказала, что так было и с ней, после первых родов, когда у нее все сроки спутались и кровь появилась гораздо раньше, чем ожидалось. Так случается с большинством женщин, и в этом ничего такого нет. Другое дело, если б это произошло до того, как миновало первое Полугодие, сказала она. Тогда это было бы неестественно". "А они лихо разбираются в том, что естественно, а что - нет, эти твои родственнички, - гнусавил Червь. - Будто сам Господь Бог шепчет им на ухо - апелляцию-то уже подавать некуда. Значит, ты в безопасности... Насколько это возможно для женщины, находящейся в поре..." "Молчи!" Бекка сложила последнюю распашонку и сбежала вниз. Когда Бекка вошла в гостиную, там среди жен уже находился па. Она скромно склонила голову и покорно прошла на свое место возле колыбели Шифры. Страстное желание подержать на руках своего собственного ребенка после смерти Джеми потеряло былую остроту. Она, как и раньше, любила сестренку, но нелегкая работа по уходу за ней быстро надоедала. Когда наступили холода, а она снова оказалась в поре, Бекке пришлось заниматься с ребенком все больше и больше. Пока течка не кончилась, ей приходилось делить ложе с матерью, но теперь это уже не доставляло прежней радости. Боль в сердце была слишком остра, чтобы наслаждаться этими безмятежными ночами, и Бекка чувствовала, что Хэтти излишне внимательно приглядывается к ней. Теперь Бекке не хватало того чувства одиночества, которое она ощущала в переполненной девичьей спальне, но мать сказала, что о возвращении туда сейчас и речи быть не может. - Твой па слишком хорошо разбирается в чувствах молодых людей и в том мощном отклике, который рождает в них запах женщины, находящейся в поре. Тебя воспитывали в понимании того, что мужчине отказать нельзя. И это правильное воспитание! При этом ты недостаточно сильна, чтоб оказать мужчине сопротивление, если он настаивает на своем. В обычное время страх Господень и понимание требований цивилизации удерживают мужчин от грехопадения, но когда женщина в поре... - Хэтти даже не сочла нужным закончить фразу. - К счастью, течка долго не продолжается, - шепнула Бекка спящей сестренке. - Дева Мария свидетельница, я бы очень хотела, чтобы у меня все выправилось и вошло в норму. Дважды в год - более чем достаточно для меня. А сейчас я была бы благодарна и за то, чтобы пошла кровь и первая стадия этого дела осталась позади. - Она погладила бархатистую щечку сестрички и улыбнулась. Ее внимание привлекла какая-то суета возле входных дверей. Там стоял сын Селены - Вилли. Это могло означать лишь одно - новости. Хотя подростки росли смелыми и дерзкими, но ни один из ее сводных братьев не набрался бы нахальства вломиться в дом, где сейчас находился его родитель со своими женами, вот так - незваным, непрошеным. Значит, новости были важные и неотложные. Вилли прошел в глубь комнаты, прямо к Полу. Однако, проходя мимо Бекки, он слегка притормозил. Вилли был маленький тощенький мальчуган, но он сразу же ощутил в гостиной присутствие чего-то особенного. Этим особенным была Бекка. Нос мальчика задергался, а рот раскрылся, давая дополнительный выход затрудненному дыханию. Все это выглядело довольно комично, но в то же время по спине Бекки поползли мурашки страха. Она сжалась, будто стараясь превратиться в маленький комочек теней, притулившийся за высоким деревянным изголовьем колыбели Шифры. - Ну так в чем же дело, Вилли? - благосклонно спросил Пол. - Может, барсук затрещал сухим жнивьем и напугал тебя? Жены позволили себе тихонько рассмеяться в ответ на эту шутку. Все знали, что Вилли и другие его родственники-одногодки наслаждаются своим первым ответственным поручением - несут ночные караулы на сжатых полях. И множество ложных тревог, которые выпали на долю хуторян из-за этих ночных стражей, давали повод для всевозможных шуток. В стремлении доказать свою бдительность мальчишки мчались бегом в хутор из-за каждого шороха, показавшегося им странным. Вилли открыл рот еще шире, потом закрыл и попытался что-то сказать. Группа самых старых жен - уже давно бесплодных, но по каким-то причинам не подвергнутых Чистке, - чуть не лопалась от непристойно-сладостного любопытства. Они-то прекрасно знали, что сковало язык парню. Они родили и воспитали достаточно сыновей для пажитей Праведного Пути, чтоб знать, как ведут себя дурачки-мужчины, когда их кровь почует зов Евы. А у этого еще не хватало сообразительности. Селена была единственной из присутствующих, кому нелегкая ситуация, в которую попал Вилли, не казалась смешной. Бекке стало даже интересно, когда же она встанет на его защиту. Ждать пришлось недолго. - Вилли! Ответь же своему па, а иначе ты завтра же вернешься на кухню и шагу оттуда не сделаешь! Вилли сделал судорожное глотательное движение пересохшей глоткой и покорно отозвался: - Да, ма. - Его неуклюжие руки сами собой выделывали какие-то сложнейшие выкрутасы, пока наконец ему удалось выдавить из себя: - Там снаружи стоит какой-то, чтоб повидаться с тобой, па. - Вилли опять сглотнул вязкий комок. - Он сказал, что пришел за твоей кровью. Смех оборвался. Тишина смерти легла толстым и мягким саваном, будто недавно выпавший снег. Кэши еле слышно простонала и привстала со стула. Одна из старших жен поднялась и силой посадила ее обратно. - Дети... - начала та. - Они спят. - Голос старухи - тусклый серый металл. - Сон, может, спасет им жизнь. А ты должна быть свидетельницей происходящего и принять его таким, каким оно будет по воле и милосердию Господина нашего Царя. А пока не смей даже шелохнуться, чтоб не опозорить своего мужчину. Сидя на своем месте, Хэтти так тяжело дышала, что, казалось, вот-вот задохнется. В ее глазах пылало отчаяние, и она повернула к Бекке лицо, полное невысказанных слов. В них не было необходимости - Бекка поняла все. Спрятать. Руки Бекки скользнули под теплое маленькое тельце Шифры и попытались бесшумно поднять спящую сестренку. Малышка зашевелилась и заплакала. Громкий плач разорвал мертвую тишину. Пол вскочил на ноги. Бекка про себя отметила взгляд, которым он обвел своих жен - старых и молодых, избранных им самим или добытых вместе с Праведным Путем. В этом взгляде трудно было прочесть что-то человеческое, кроме одного - знания, что перед ним стоит задача, которую придется решать в одиночку. - Кто это, Вилли, сынок? - спросил Пол. Голос совершенно спокоен. Будто о погоде спросил. - Ты его знаешь? - Нет, сэр. - Мальчик выглядел совсем несчастным. - Я был в карауле с Левием, когда мы увидели, что он идет по дороге мимо... мимо холма. - Говорить, какой это был холм, не было нужды. - Мы его окликнули, он тут же отозвался и сказал, в чем дело. Но еще он сказал, что имя свое назовет только, когда ты к нему выйдешь. Поэтому Левий подкинул сучьев в огонь, чтоб вызвать гонцов с других постов и разнести эту весть. А он - этот человек - послал меня сюда - предупредить тебя. - Стремление уйти отсюда как можно быстрее охватило мальчугана. Его босые ноги как будто танцевали на горящих углях. - Ты не хочешь, чтоб я разбудил своих родичей, па? Пол спокойно положил руку на плечо Вилли. - Мы подумаем насчет этого, мальчик. Вот прямо сейчас и подумаем. - Пол пошел к дверям. На пороге он остановился и обратился к самой старой из своих жен. - Мишель, ты отвечаешь за порядок тут. Место буду выбирать я, и оно будет прямо перед крыльцом моего собственного дома. Я пошлю Вилли позвать тебя и всех остальных, как свидетелей, когда настанет время. До этого пусть никто с места не трогается. Это ясно? Мишель склонила тщательно причесанную голову. - Господь да укрепит твою десницу, мой муж. Господин наш Царь позволит этому человеку пойти той же дорогой, которой до него ушли другие. Пол улыбнулся. - Господин наш Царь так и поступит. - Он поднял ее лицо за подбородок и поцеловал сухие губы, уже многие годы не знавшие такой ласки. Бекка попыталась воспользоваться этой минутой, когда, казалось, внимание всех было отвлечено, чтоб схватить Шифру и вынести ее из комнаты через задние двери. Для нее не составило бы труда выпрыгнуть потом из окошка и добраться до какого-нибудь заброшенного хранилища. Ко всеобщему удивлению, па приказал разрушить после праздника Окончания Жатвы не все времянки годичной давности. Парочка осталась целой - была задумка укрепить их камнями и таким образом увеличить число постоянных хранилищ. Только Бекка знала, что значительная часть оптимизма па была связана с тем маленьким мешочком опытных семян, который ему подарили городские купцы. Никто и слова не сказал, чтоб не накликать беду, но все на хуторе считали, что более обильного урожая, чем урожай этого года, в прошлом еще не бывало. Поэтому план Пола увеличить емкость хранилищ на будущий год казался вполне практичным. Но для Бекки следующий год скрывался где-то в конце ночи длиной чуть ли не в сто лет. Сейчас значение имело лишь одно - склад мог послужить хорошим убежищем для Шифры на случай, если... - Куда это ты изволила собраться? - Вопрос Мишель обрушился на плечи Бекки, как удар плети. - Я хотела поискать чистую пеленку для малышки. Она запачкалась, поэтому и плачет. - Бекка сама удивилась тому, с какой легкостью соскальзывает ложь с ее языка. Бесполезно. Мишель пересекла гостиную и отобрала у Бекки девочку. - А почему бы не принести пеленку сюда, вместо того чтобы носить девчонку к пеленке? - Опытная рука порылась в свивальниках Шифры. - Сухая, - объявила Мишель. И передала девочку Хэтти. - Чтоб это было в последний раз. С потупленным взглядом Хэтти расстегнула блузку и дала Шифре грудь. Если она и заплакала, то никто этого не увидел. - Пол хороший человек, - сказала Селена. - И к тому же сильный, - добавила Кэйти, стараясь вложить в свои слова как можно больше уверенности. - Сильнее не бывает. Тали подняла одну бровь. - Ты же столько лет безвылазно просидела на хуторе, так откуда тебе знать? - Ее глаза обежали всю комнату. - Откуда вы знаете, насколько он соответствует тому, что ждет его этой ночью? Наш мир ограничен этими четырьмя стенами. Что лежит за ними - нам неизвестно. Насколько мы знаем... Мишель не стала размениваться на оплеухи, она сразу же прибегла к кулакам. Тали упала со своего стула чуть ли не прямо на янтарные угли камина. Рэй подбежала к ней в ту же минуту. - Сумасшедшая старуха! - крикнула она на Мишель, прижимая плачущую Тали к своей груди. - Да есть ли у тебя вообще мозги? И где твои уши?! Ты что - единственная в Праведном Пути, кто не знает, что она беременна? Мишель побледнела. - Я не... Она не смеет говорить такое... О милосердный Господь, вы же не скажете... - Так ведь у нее все на лице написано! - Рэй сплюнула на пол. - Нет! - Тали приложила ладонь к покрасневшей щеке и высвободилась из рук Рэй. Сидя со скрещенными ногами на полу, она сказала: - Я наступила на подол юбки и упала. И если у меня будут какие-нибудь неприятности вот с этим, - она указала на живот, - то пусть будет, что будет. Да исполнится воля Господина нашего Царя... - Ее смех звучал безрадостно. - Я быстренько снова забеременею. Может, это и будет истинным милосердием Господа. - Милосердием? - Голос Хэтти рвался наружу из каких-то темных глубин ее души. И в этом слове, прозвучавшем как эхо слов Тали, было столько огня и силы, что, казалось, оно способно содрать плоть с костей не хуже, чем то делает котел из обихода мужских обрядов. Хэтти поднялась со своего кресла и сунула ребенка в руки Бекке, ни на секунду не отрывая глаз от лица Тали. - Ну а теперь запомни, женщина, что я скажу тебе перед свидетелями, которые подтвердят каждое мое слово. Когда случится то, что должно случиться этой ночью, и если милосердие, как ты его понимаешь, постигнет тебя, я дам тебе урок, что такое настоящее милосердие. Я буду поджидать тебя в каждом укромном уголке этого хутора. Я буду терпелива, и когда следующая беременность покажется тебе благословением, я, клянусь всемогущим Господом Богом, выйду из темноты и вот этими самыми руками вырву у тебя из матки это кровавое благословение! Малюсенькие золотистые волоски на руках Бекки становились дыбом при каждой фразе, произнесенной ее матерью в ответ на богохульство Тали. Рэй отшатнулась от Тали, как будто боясь заразиться от нее. Другие жены молчали, и только расширенные зрачки их глаз говорили, что они внимательно вслушиваются в каждое слово. Одна Тали была непоколебима как гранит. - Раньше или позже, - глухо сказала молодая женщина, - ты или кто-то другой вырвет у меня ребенка то ли из матки, то ли из рук - какая разница? Это всего лишь ребенок. Я принимаю твое проклятие, Хэтти, - не такая уж это тяжелая ноша. Давным-давно Господин наш Царь возложил на нас всех гораздо более тяжелую. Дверь открылась. Это вернулся Вилли. - Па говорит, чтоб вы... - Он сделал долгую паузу. Он явно чувствовал в атмосфере комнаты нечто большее, чем просто зов готовности Бекки. Его невольно передернуло. - Па велел, чтоб вы все сейчас же вышли и становились перед домом, - закончил он и тут же убежал. Женщины прошлепали босыми ногами, выдерживая строгий порядок, по половицам Большого дома Праведного Пути. Бекка вышла вместе со всеми, держась рядом с матерью, как будто она снова всего лишь малышка с вечно измазанной мордашкой, которую все еще водят на матерчатых помочах. Ужас, поднимающийся откуда-то из живота, заложил ей уши и застилал глаза. И внезапно на нее нахлынуло море запахов: мускусный запах пропитанного потом платья матери; острая вонь опаленных волос Тали; запах горящих камышовых свечей, бросающих свой колеблющийся свет на весь бесконечный путь от гостиной до парадной двери дома; хлесткий удар свежего холодного воздуха, когда эта дверь отворилась и женщины вышли в ночь; влажный, прохладный, сочный запах вспаханной земли. Запах земли, ожидающей семени, а совсем близко от Бекки - молочный сладковатый аромат ребенка, тепло прижавшегося к ее плечу. Здесь же была и Баба Фила, сидевшая на стуле с прямой спинкой рядом с притулившейся у ее ног прислужницей. Бекка тщетно пыталась поймать взгляд этой девушки. Пальцы ног поджаты, пальцы рук накрепко вцепились в колени, каждая мышца, каждая жилочка тела безымянной напряжены так, что могут сорваться как пружины при малейшем прикосновении. А глаза горят. Это было единственное лицо, которое улыбалось. Голодной улыбкой. Женщины выстроились как по линейке за спиной у хуторской вещуньи. Большой дом прикрывал тыл этой шеренги. Все они смотрели вперед с деланным спокойствием и безразличием. За открытым пространством, прямо напротив них стояла шеренга мужчин - родичи-Пола, сыновья Пола. При свете наскоро изготовленных факелов все они готовились стать свидетелями, как то и положено по обычаю. Не было лишь самых маленьких мальчиков, тех, что слишком молоды, чтобы работать в поле, а потому никакой пользы Праведному Пути принести еще не могут. Она сейчас спали в своей общей спальне, устав после целого дня игр. Спал там и сын Кэйти, и сын глупой Тамар, и Саймон - сын Метрии - результат ее последней течки, после чего у нее наступила вторая Перемена в жизни женщины. Бекка представила себе их