авильно. Потому что за ними некому было ухаживать, и зверям пришлось бы заботиться самим о се-бе. - Би-Джей поставила стакан на стол, поднялась и убрала остатки лимонада в маленький холодильник. - Более гуманного выхода они не придумали, - пробормо-тала она. - Сволочи. Леди с Мадагаскара, очень дама чудная, На нос сумку надевала, зачем, я не знаю. И, кажись, бутылку виски Прятала под сиськой. Впрочем, стойте здесь, я сбегаю узнаю. 33 ТЕМНЫЕ МЕСТА Дети - единственное меньшинство, которое вырастает в своих собственных угнетателей. Соломон Краткий Холли упала и ободрала себе коленку. Она сдержала слезы, изо всех сил стараясь не разреветься, и быстро вскочила на ноги, как будто ничего не случилось. Меня она не заметила, утерла нос и пошла дальше, слегка прихрамывая. - Эй, хромоножка, - позвал я. Девочка удивленно повернулась. Она и не подозревала, что я здесь. - С тобой все в порядке? - УгуХолли убрала волосы, падавшие на глаза. На лице ее застыло выражение, какое бывает у детей, остановленных взрослыми и ждущих, когда их отпустят заниматься дальше ребячьими делами. - О-о! - протянул я. - У Би-Джей осталось малиновое мороженое, и я подумал: не предложить ли тебе полакомиться им вместе со мной? Она отрицательно мотнула головой. В глазах застыли слезы. Я видел, как хочется девочке расплакаться или, по крайней мере, прижаться к кому-нибудь, но она была слишком гордой, чтобы признаться в этом. Положив мотыгу - я окучивал помидоры, - я присел перед ней на корточки. - Что случилось, малышка? - Ничего. - Ты меня обнимешь? Она снова мотнула головой. - Ладно. - Иногда лучше всего ничего не предпринимать. - Ты мне не поможешь? Она шмыгнула носом и кивнула. - Отлично. Пойди и возьми такую же мотыгу. - Я поднял и показал ей свою. - А где они лежат? - Вон в том сарае. Холли повернулась. - А... - Пойди и возьми. Она колебалась. - Ну, иди. Девочка хотела что-то сказать, но лишь покачала головой. - Что с тобой? - спросил я. Она промолчала и нехотя потащилась к сараю; по мере приближения к нему она шла все медленнее и медленнее и перед открытой дверью остановилась, глядя внутрь. Даже издали было заметно, как она дрожит, - В чем дело? - Там темно! - сказала она. По тому, как она это сказала, я понял, что для нее это было больше чем просто темнота. Во мне нарастало раздражение. Хотелось прикрикнуть на нее, но я вовремя остановился. Что-то здесь не так. - Холли! Она не слышала меня, стояла и не отрываясь смотрела внутрь, как загипнотизированная птичка. Какую змею она там видела? - Холли! Ее начало трясти. Сработали мои армейские рефлексы: я пригнулся и бросился вперед, но не прямо, а забирая в сторону и держа на всякий случай наготове мотыгу. В сарае никого не оказалось. Я не знал, радоваться мне или расстраиваться. Я повернулся к Холли. Она почти что впала в катато-нию. Отшвырнув в сторону мотыгу, я упал перед ней на колени и схватил за плечи - она одеревенела. - Холли? Никакого ответа. - Что за?.. Я обнял ее, крепко прижав к груди, поднял и понес прочь от сарая, за дом, чтобы она вообще его не видела. Однако девочка по-прежнему не расслаблялась. - Успокойся, Холли, все уже хорошо. Джим с тобой. - Я присел на каменный заборчик, отделявший заасфальтированный внутренний дворик. Посадив ее на колени и обхватив покрепче, я успокаивал ее как умел: - Все хорошо, миленькая, все хорошо. Большой Джим с тобой. Все в порядке. Она что-то пробормотала. - Что ты говоришь? - Простите, - всхлипывала она. - Пожалуйста, не бейте меня. - Что? Я и не собираюсь. - Я больше не буду. Честное слово. - Послушай, детка... Все хорошо. Я - Джим, ты помнишь? - Она все еще цепенела от страха. Я отодвинул ее, чтобы она могла рассмотреть мое лицо. - Это же Джим, большой некрасивый Джим. Ты помнишь меня? Она моргнула и ошеломленно уставилась на меня. А потом не выдержала и разрыдалась. Она забралась обратно ко мне на колени, я прижал ее к груди, и гладил по голове, и покачивал, и не переставая говорил, что все будет хорошо. Я обнимал ее, я любил ее, я дал ей выплакаться у меня на груди. Холли тихонько всхлипывала, время от времени икая. Теперь она не пыталась сдержаться. Один раз она было вытерла слезы, но я снова прижал ее к груди и велел выплакать все. - Не удерживай их, моя радость, пусть все они вытекут. Это легче, чем носить их с собой повсюду. Плачь, Холли, плачь, моя девочка. Постепенно всхлипывания стали затихать, и девочка безвольно обмякла в моих руках - крошечный тряпичный человечек, такой худой, такой ужасно худой и маленький. Какая она хрупкая! Не вставая с забора, я осторожно, едва дыша, устроился поудобнее; ее руки сразу же напряглись и обхватили меня. Наконец она заговорила: - Я так испугалась. - Знаю, - сказал я. - Я видел. - Но теперь я не боюсь. - Ты хорошая девочка, - И погладил Холли по голове. - Когда ты со мной, я не боюсь. - М-м, ты вообще не должна больше бояться. Она шмыгнула носом и вытерла его о мою рубашку. - Я думала, что ты уходишь. - Нет, я никуда не уйду, пока нужен тебе. - Но я подумала... - Ш-ш-ш. - Я обнял ее. - Как же я могу бросить такую красивую и такую хорошую девочку? Но это была ложь. Как я мог обещать такое ребенку, когда нарушал каждое свое второе слово? Дезертировал из армии, предал Джейсона и Племя. Не очень-то хороший тянется за мной след. Я могу предать и этих детей, не успеет петух трижды прокукарекать. Тем более что есть хороший повод. Холли отдыхала, положив голову мне на грудь и вцепившись в мою руку. Бедный глупенький ребенок, она верила в меня больше, чем я сам. О черт! Погладив ее волосы, я вспомнил, как мы любили детей в племени Джейсона. Или не любили? Мы сделали их маленькими рабами. Мы заставляли их прислуживать за столом, мыть посуду, стирать, мыть полы, спать с нами, оправдывая все это тем, что якобы "воспитываем в них ответственность". Не отрицаю, они были очень счастливы. Они смеялись, пели и играли так весело, что, глядя на них, я почти забывал о катастрофическом положении человека на этой планете. Нет сомнения, что те дети были любимы, но...... втом-то и дело. Как их любили? Думаю, в том была и моя вина. Я не хотел, действительно не хотел, сначала не хотел. Но все настаивали, даже дети утверждали, что им это нравится, что в этом нет ничего постыдного, что надо отбросить стыд как глупый предрассудок, когда развлекаешься с кем-нибудь в постели. Вскоре все стало очень просто, так просто было чувствовать себя членом их Племени. Со временем это вовсе не казалось чгм-то неправильным. Но что, если они ошибались? И если они ошибались, кто же тогда я? Дезертир. Ренегат. Растлитель детей. Эти мысли мешали мне держать Холли так близко от себя. Я хотел обнимать ее, потому что детям это необходимо, но боялся... ... потому что Джейсон и его Племя верили, что детям и подросткам полезно заниматься сексом между собой и со взрослыми с обоюдного согласия. Что, если я забуду, где и с кем нахожусь? Нельзя обидеть кого-нибудь из этих детей - они и так достаточно обижены. Все предельно просто: я не тот человек, кому можно доверить детей, как бы я ни любил их. И нельзя признаться Бетти-Джон, потому что они больше нуждались в моей помощи, чем в страшной правде обо мне. Мы долго молчали. Я сидел, думал и гладил девочку по голове, что-то воркуя и время от времени целуя ее в макушку. Мне показалось, что я уже вижу дальнейшее. Надо бежать отсюда. Так будет лучше для всех. - Джим? - Да, хромоножка? - Я тебя люблю. - Я тебя тоже люблю. - Прости меня за... сарай. Я испугалась. - Это бывает, милая. Я тоже иногда пугаюсь. В сарае такие страшные грабли. - Угу. - Она не стала ничего объяснять. Почему-то мне вспомнился доктор Дэвидсон, его спокойный терпеливый голос. Он мог спросить о чем угодно, и вы не боялись ответить. Хотелось, чтобы он знал о вас все. Хотелось, чтобы он понимал вас. Хорошо бы снова поговорить с ним. Хорошо бы и Холли с ним пообщаться. Черт, я хочу, чтобы Холли поговорила со мной. Изо всех сил стараясь воспроизвести тон доктора Дэвидсона, я спросил: - Кто тебя бил? - Мама, - тихо прошептала она. - Мама? - Я изобразил удивление. - Почему? - Потому что я не могла сидеть в шкафу. Мама велела мне спрятаться там и тихо сидеть; я так и сделала - но потом я вся испугалась и... - Холли замолчала, чтобы еще раз вытереть нос о мою рубашку, Она громко засопела, и я было решил, что девочка опять заплачет, но она сдержалась и зачастила: - Я открыла дверцу и стала спрашивать, можно ли мне вылезти, если игра закончилась, а мама больно шлепнула меня и изо всех сил толкнула обратно в шкаф и сказала, чтобы я заткнулась, а потом захлопнула дверцу и заперла ее или подперла чем-то, потому что я не могла открыть ее и вылезти. Я старалась, изо всех сил старалась и кричала тоже изо всех сил, но никто меня не слышал и не приходил, а потом... - Холли с трудом перевела дух. - А потом я услышала, как закричала мама. Она очень страшно кричала, мистер. Будто с ней делали что-то очень страшное. И другая штука тоже кричала, такая большая красная штука. Я стучала в дверь и кричала, чтобы меня выпустили, чтобы я могла помочь моей маме, но никто не пришел. И я не могла вылезти из шкафа. Он был весь поломан. Я очень долго сидела в шкафу - два или три месяца, точно не знаю. Там было так темно, мистер. Пожалуйста, скажите, с моей мамой все в порядке? Могу я увидеть ее? - Ш-ш, моя девочка, ш-ш. - Я обнимал ее, гладил по голове, качал на колене и говорил: - Ш-ш, теперь с тобой Джим. Джим здесь. Это объясняло поведение Холли и ее боязнь сарая, и шкафов в доме, и всех остальных замкнутых темных мест в этом мире. Неожиданно она подняла личико: - Ты не уйдешь? - Я люблю тебя, милая. - Это была правда. Я любил ее. Но даже если и нет, как можно бросить ее сейчас? Странный все-таки парень Чак! Расстегнул он как-то пиджак, Мы чуть не тронулись умом, Увидев пазуху с дерьмом. В уборную его он нес, чудак. 34 НА ЖИВЦА Друг - это человек, который вместо того, чтобы любить себя, любит вас. Соломон Краткий Сорок три дня спустя (это могло произойти и раньше, но Бетти-Джон должна была убедиться) я стал отцом. Более скорое разрешение от бремени в хрониках не упоминается. И более плодоносное: Томми, Холли, Алек и медведь. Так в газетах и сообщили: три ребенка и одно тряпичное животное. К присяге меня привела Берди, а Би-Джей так и светилась от гордости. Дети, отмытые и начищенные, с серьезными мордашками, стояли рядом со мной в новых рубашках и шортах (ради такого случая Би-Джей не поскупилась), не совсем понимая, что все это означает, но чувствуя важность события. Я объяснил им очень осторожно: мол, они будут постоянно жить со мной, теперь я их папа и буду заботиться о них. Томми мрачно кивнул, не сказав ни слова. Холли поинтересовалась, не станет ли она мамой. Я спросил, не согласится ли она взамен быть маленькой девочкой, но она сказала: нет, мамой. На время пришлось уступить. Алек долго молчал, но потом все-таки сумел выдавить: - И медведь тоже? - Конечно, и медведь тоже. - Так я усыновил и мишку. Получить соответствующие бумаги оказалось несложно. Бетти-Джон начала их готовить по истечении третьей недели, а Берди осторожно, исподволь опрашивала детей (я думаю, они ее искренне интересовали). Единственное, что меня удивило, так это неоходимость подписать отказ от приданого - хотя Конгресс давно одобрил закон о наследовании, бюрократическая машина еще работала по старинке. Я поюшгся, что сочетаюсь с детьми не ради их денег, ведь если они не имеют их сейчас, то могут унаследовать в дальнейшем, и так далее, и тому подобное. Я уже был знаком с родительской присягой, но тем не менее внимательно просмотрел ее еще раз в поисках лазеек, двусмысленностей, юридических крючков и ловушек. Не нашел ничего и гордо ее принес. Мое "я согласен" было одной из самых приятных вещей, которые я когда-либо делал в своей жизни. Только две неприятности омрачили этот день. Одна небольшая, а другая - она чуть не сорвала мое родитель-ство. Сначала с небольшой. Во время тихого часа после полудня Бетти-Джон зашла ко мне с небольшой коробочкой в руках. Чересчур счастливой она не выглядела. - Что ты мне принесла, Добрая Фея? Она не улыбнулась. - Это для тебя и твоих детей. - Еще подарки? - Не совсем... Я открыл коробку. Там было четыре маленьких кожаных мешочка с ремешками, чтобы носить на шее. - Что это? - Ладанки на счастье, - сказала она по-прежнему без улыбки. . Я попытался развязать один, но мешочек был застрочен наглухо и сверху еще залит пластиковым клеем. - Такие же наденут все наши дети. Их прислали вчера. - Не слишком ли много - со всеми этими биперами, собачьими бляхами, медицинскими картами, аварийными свистками и всем прочим? Я хочу сказать, не достаточно ли разной дряни уже болтается на шеях наших ребятишек? Почему бы не надеть еще и блошиные ошейники? - Это идея не моя, а правительства. Это амулеты против червей, о которых я тебе говорила. - - Что в них?. Бетти-Джон пожала плечами. - Государственная тайна. - Потом добавила: ~~ Толченое стекло, цианид и споры бактерий. Каких - неизвестно. - Откуда ты знаешь? - Один из них оказался открытым. К счастью, это обнаружилось в лаборатории, когда Берди стерилизовала мешочки. - О! - вырвалось у меня. - А вдруг теперь одного не хватит? - Нет, их прислали с запасом. Во всяком случае, этот предназначался для Билли Джеймисона. Билли, один из двух младенцев, прибывших тем же автобусом, что Томми, Холли и Алек, умер полтора месяца назад. Пневмония. У нас не оказалось лекарств, чтобы спасти его. Я взвесил мешочки на ладони. - Запечатаны на редкость прочно. Не понимаю, какая от них польза. - Они предназначены не для детей, Джим. - Но цианид?.. - Ты знаешь ребенка, который мог бы принять его? Ха-ха. Я и фруктовые таблетки не каждому могу всучить. Они не хотят принимать их. Мне хватает гоблинов, что живут на холме - с кошмарами насчет червей я не желаю иметь дела. Цианид - для хторров, как и бактерии, и стекло. Если червь сожрет ребенка с амулетом, это будет последний ребенок, которого он сожрет. Мы надеемся. Я посмотрел на Би-Джей. Потом на маленькие мешочки. Потом снова на нее. - Ужасная черствость... - Это приказ. Если мы хотим получать дотации, то должны защищать наших детей. Кто-то в Денвере предложил надеть на них амулеты. По их теории, хторране не прирожденные людоеды, но время от времени кто-нибудь из них входит во вкус, как тигр. А дети - наживка. - Я... э... не вижу логики. - Тебе это не нравится, не так ли? Я покачал головой: - Я не такой дурак, чтобы воспринимать это всерьез. Она кивнула: - Я тоже, но все-таки надень их на детей, ладно? Я надел, а потом отправился к своему терминалу и вошел в центральную базу данных. И копался там до тех пор, пока не нашел несколько предварительных отчетов по амулетам. Материал был секретный, но я пустил в ход пароли Спецсил. Тайны охранялись, но делалось это из рук вон плохо, потому что компьютер выдал на экран все. Амулеты содержали в себе не только толченое стекло, цианид и иммобилизованные бактерии, но этот набор довольно близко отражал их начинку. По теории, ткани хторран были очень прочными снаружи и внутри. Толченое стекло должно было их разрезать, чтобы иммобилизованные бактерии проникли в кровяное русло и убили зверя. Но в одном Бетти-Джон ошибалась. Там был не цианид, а нервно-паралитический газ - и он предназначался для детей. На хторран газ действует иначе, чем на людей. Эти твари страдают только легким недомоганием, но, раздавив своими челюстями грудь ребенка, хторр выпускал достаточно газа, чтобы ребенок не мучился. Они все продумали. Оставалось только убедить червей раскусывать амулет, когда они пожирают детей. В отчетах имелась серьезная логическая неувязка. Тигры-людоеды бродили по Индии и Пакистану годами, но ни одному тамошнему правительству даже в голову не приходило навесить своим гражданам подобные амулеты. Чтобы оправдать такую меру, людоедов не хватало. Число смертей за год не превышало "приемлемого" уровня. Однако тот же самый довод наше правительство использовало и в отношении хторран: они не прирожденные людоеды и их слишком мало, чтобы принимать такие экстраординарные меры. Но тогда зачем ладанки? Почему их в обязательном порядке должны носить все военнослужащие, гражданские и правительственные чиновники? Почему они продаются населению по себестоимости? Это чертовски много говорило о том, как серьезно правительство относится к хторрам. А так как наше правительство всегда реагировало на события по меньшей мере с двухлетним опозданием, то было ясно, насколько серьезно хторранское заражение. Число смертей за год стало "неприемлемым", и амулеты являлись последним оружием отчаяния. Примечания тоже не были лишены интереса. Скрученные спирали с ферментами, растворяющими соединительные ткани, отвергли по причине их опасности для носителя амулета. Так же как и радиоактивные элементы и токсины. Старые добрые методы, кажется, не устаревали. И пусть живых хторров в неволе не хватало, чтобы провести лабораторные испытания, правительство ожидало, что использование большой части населения в качестве подопытных кроликов покажет, какой тип ладанок наиболее эффективен. Наша Семья попала в Северо-Западный регион. Мы испытывали состав О5Х-13. Потрясающе! Я усыновил и удочерил не детей. Под родительскую опеку я взял живцов. "Старых дам и престарелых мужчин Или масонов, но чтоб побольше морщин". На вопрос, кого она предпочитает, Наша молодежь так отвечает (И несколько солидарных с нею меньшинств). 35 ТОММИ Не буди спящую ложь. Соломон Краткий Другая неприятность произошла ночью. Я уложил Алека и Холли на двуспальной кровати, а потом отправил спать Томми, Поскольку он был постарше, то заслуживал отдельной спальни. Знаете, если бы я был более искушен в жизни, то распознал бы признаки еще в первый вечер, когда переставлял мебель. Томми настаивал, чтобы Алек спал с ним, и объяснил: - Потому что он мой. Я был настолько наивен, что сказал: - Не волнуйся, я знаю, что вы долгое время были вместе. Никто не отнимает его у тебя. Просто я думаю, что тебе уже пора иметь собственную комнату. Мальчик, казалось, согласился, но на следующее утро я нашел его с двумя младшими в их постели. Тогда я ничего не понял, просто воспринял это как еще один признак пережитого ими. А потому не стал спорить: пусть остается как есть. Но теперь я - их законный отец, и в мои обязанности входит помогать им взрослеть. Итак, я отправил Томми обратно в его комнату, сказав при этом, что он не может спать с Алеком всю жизнь и я, как отец, хочу, чтобы отныне он привыкал к своей кровати. Потом отправился спать и сам. Я пролежал минут пятнадцать, стараясь расслабиться - заставляя себя расслабиться, - и под тихое гудение кондиционера размышлял, можно ли обзавестись семьей, не имея жены. Я уже пришел к выводу, что если дети нуждаются во мне, то это не важно, как вдруг кто-то босиком вошел в комнату. - Томми, это ты? Скрипнула кровать, когда он забрался ко мне под простыню. - Томми? - Я хочу спать здесь. Света я не включил. - Что происходит? - Ничего. Просто я хочу спать с тобой. - Он придвинулся ближе и обнял меня рукой. Крепко обнял. Для тринадцатилетнего пацана он был достаточно силен. - Ты теперь мой папа. - Угу. - Я обнял его в ответ и взъерошил ему волосы. - Но ты теперь большой мальчик и - эй! - Я быстро натянул простыню и сел. - Какого черта ты делаешь? И сразу же пожалел о вопле. В темноте был виден его силуэт - мальчик дрожал. И голос его дрожал тоже. - Ты не хочешь меня? У меня чуть не вывалилась прямая кишка, когда я сообразил, о чем речь. - Я думал, что ты хочешь меня. Разве не поэтому ты стал папой? - Я усыновил тебя, Томми, потому что люблю тебя. Он недоверчиво хмыкнул. - Я правда люблю тебя, - настаивал я. Мозг работал на полных оборотах, пытаясь найти правильный выход. - Действительно люблю. - Он, казалось, почти успокоился и снова стал подбираться ко мне. - Но я имею в виду не это. Томми, ты меня любишь? - Ты не пускаешь меня! - Я о другом. Существует масса видов любви... - Чего ты хочешь? - закричал он и заплакал, всхлипывая, как маленькая девочка. Я начал понимать, что он предлагал мне единственную вещь, которую имел, - свое тело, - а я отверг подарок. Как я могу любить, если не разрешаю ему проявить ответное чувство? - Томми... Мне хотелось взять его на руки и прижать к себе, но я не осмелился и вместо этого слез с кровати. - Не вставай, - проворчал я и, прошлепав в гостиную, включил телефон. Бетти-Джон еще не спала - в такой-то час. Она ответила после второго гудка. - Кто это? - Джим. У меня возникла проблема. - А до утра твоя проблема не подождет? - Нет, не подождет. Би-Джей, бумаги на детей еще не пришли? - Нет, а в чем дело? - Да просто Томми попытался залезть ко мне в постель. Я хотел узнать, откуда?.. - Это все? - Может быть, я выразился недостаточно ясно, Би-Джей? Он хотел большего, чем просто спать со мной. - Я поняла. Это все? - Би-Джей!.. - Джим, мы уже сталкивались с подобными случаями. Это происходит очень часто, и я удивлена, что ты не в курсе. Мог бы сообразить, увидев, как он обращается с Алеком. - Ладно, пусть я не сообразил. Сейчас не время кружить вокруг да около. Я просто не знаю, что делать. - Лечь обратно в постель. Сказать Томми, что ты его любишь. - Уже пробовал. Не помогает. - Я же говорю: скажи ему, что ты его любишь. Скажи так, чтобы он понял. - Бетти-Джон... Ее тон стал резким. - Ладно, объясняю доступно. Многих детей подобрали в маленьких городах или там, где не было порядка или мало-мальски действенной социальной помощи. Они выжили не благодаря наследственной склонности к выживанию. Это не дикие дети, напротив, они в достаточной мере цивилизованны, чтобы стать предельно беззащитными. Такие при крахе общества умирают первыми, а те, что выжили, заучили, что их выживание зависит от благосклонности других людей. Иногда они вынуждены платить за благосклонность именно такую цену. Прости, что шокирую тебя, Джим, но я думала, что ты знаешь. Множество детей выжило лишь благодаря проституции. Таковы правила игры, во всяком случае, они так считают. Их нельзя переубедить за одну ночь - они просто не поймут, что ты стараешься втолковать. Слишком дорого они заплатили, чтобы заучить правила. Отталкивая от себя ребенка, ты тем самым говоришь ему, что он нелюбим. - Но это неправда... - Но он думает так, потому что не знает ничего другого. Джим, подумай об этом. Мы видим перед собой лучших из выживших. Что, по-твоему, произошло с некрасивыми детьми, с теми, кто не был достаточно симпатичен для секса? Я не ответил. Бетти-Джон без обиняков заявила: - Джим, только что ты сказал Томми, что он должен Умереть, так как безразличен тебе. - Но он должен быть умнее, - возразил я. - Должен? Три года его учили обратному. Можно раз-РУШить его убеждения за шесть недель? - Пожалуй, нет. Но я думал... - Ты усыновил этих детей на горе и на радость. Так вот это - горе. Он хотел расплатиться с тобой единственной монетой, которая у него была. Ты должен сделать одно из двух: либо принять плату, либо научить его, что существует множество других способов возвратить долг. Если не можешь сделать сегодня ночью второе - а я думаю, что можешь, - ты обязан сделать первое. И не надо приводить мне доводы о морали и гуманизме - только не в такой поздний час. Их сразу можно разбить первой заповедью нашей Семьи: мы должны общаться с детьми на их уровне, если хотим, чтобы они нас поняли. - Она помолчала. - Я виновата, что заранее не предупредила тебя, но мне казалось, что ты держишь ситуацию под контролем. - Ты знала? - С первого дня. Берди проверила Томми на триппер. Алека тоже. - Алека?.. - Алек подхватил его от Томми. С девочкой все в порядке. С каким бы уродом они ни имели дело, ее он не тронул. Я присел на ледяной пуфик. - Мне... Не знаю, что делать. Слушай. Может быть, отказаться от всего этого? - Только через твой труп, теплый и подрагивающий, Я предупреждала, что обратного пути не будет. - Я и не хочу обратно, но, черт возьми, я не могу уладить это! - Нет, можешь. Я читала медицинскую карту. Твоя половая индивидуальность изобилует всеми возможными извращениями. Порог их проявления чрезвычайно низок - ладно, не обращай внимания. По крайней мере, у тебя все-таки есть половая индивидуальность, у большинства в наши дни она вовсе отсутствует. - Бетти-Джон, - взмолился я. - Ты не знаешь, что мне пришлось испытать... - Ты прав, не знаю - и меня это мало интересует. Меня волнуют только дети. Джим, перестань отнимать у меня время. Я знаю, что с тобой происходит. Ты хочешь остаться чистеньким. Все хотят. Твоя беда в том, что ты всегда боялся, что о тебе могут подумать. Господи! Ты даже не представляешь себе, как это раздражает. Из всех твоих пороков этот - самый невыносимый. - Я, конечно, виноват... - А это - еще один. Я знаю, что ты можешь справиться, иначе ни за что не подписала бы документы. Сейчас самое главное - предоставить Томми достаточно любви, воспитания и ухода, чтобы появился сырец, из которого можно вылепить настоящего человека. И плевать, чем пахнет это воспитание, до тех пор пока Томми не научится быть самостоятельной личностью. По крайней мере, он все равно будет на порядок выше, чем все эти зомби, о которых надо заботиться всю жизнь. Ты знаешь, что делать, так что приподнимай свою чертову задницу, отправляйся к нему и будь отцом. - Би-Джей, но я не знаю, с чего начать. Я не знаю, как... - Нет, знаешь. Я видела тебя с детьми, Джим. Ты обращался с ними как с маленькими людьми. Как ты думаешь, почему они тебя любят? Ты уже делаешь то, что им необходимо больше всего. Так что забудь всю чушь насчет разницы между взрослым и ребенком. Это глупость, из-за которой мы создаем из себя врагов собственного вида. Перестань думать о собственности или Даже о великой ответственности. Просто отнесись к детям с тем же уважением, с каким ты отнесся бы к другой личности - ты это иногда делаешь, - и все будет прекрасно, потому что это единственое, что им действительно требуется. Пойди и поговори с ним. Просто поговори или, еще лучше, дай ему выговориться. Пусть расскажет, чего хочет и в чем нуждается. Тогда и поймешь, что можно сделать. Начни с того, что тебе тоже необходимо кого-нибудь обнять, и все станет гораздо проще. Би-Джей бросила трубку. Я знаю, что с электронным телефоном это невозможно, но сигнал отбоя прозвучал примерно так. Я вернулся в спальню. Мальчика там не было. Томми не оказалось ни в его постели, ни в кровати Алека и Холли. Они оба свернулись калачиком около чисто вымытого (но по-прежнему неполноценного) медведя. Томми нигде не было. Я хотел было снова броситься к телефону и позвонить Би-Джей - но на это не хватало времени. Возможно, я еще успею догнать его. Схватив одежду, я босиком выбежал в темноту. Далеко искать не пришлось. Стояло полнолуние. Томми сидел во внутреннем дворике, обхватив колени руками; в лунном свете его ночная рубашка казалась почти прозрачной. Мальчик тихонько плакал. Я присел рядом. - Томми, что ты делаешь? - Ничего. - Потом: - Думаю, куда бы мне уйти. - Уйти? - Не могу больше оставаться здесь. - А как же Алек и Холли? - Они теперь ваши. - И твои тоже. - Нет. Теперь вы их отец. - А ты не думаешь, что небезразличен им? - Это не важно. Наверное, я теперь слишком старый. Как Микки. - Какой Микки? - Мой брат. Мой настоящий брат. Он был... - Мальчик нахмурился, пытаясь припомнить. - Он старше меня, но я не помню на сколько. Когда он стал слишком старым, Фостер разлюбил его, и ему пришлось уйти. - Кто такой Фостер? - Наш последний отец. - Он любил тебя? Томми кивнул. У меня пересохло в горле. - Как... он любил тебя? - Он разрешал нам спать с ним и делал разные вещи... - Томми поднял голову. - Он правда был хороший, даже если иногда нам не нравилось, что он делает. Он часто нас купал. И мы никогда не голодали. - Что с ним случилось? - Он умер. Наверное. Однажды он не вернулся. Через несколько дней нас нашли и отправили сюда. - Почему ты не рассказывал об этом раньше? - Рассказывал. Я думал, вы знаете. Мы рассказали обо всем леди в... где же это было? Они сказали, что сообщат вам. - Не хочешь вернуться в дом? - Нет. - Почему? - Потому. Я придвинулся к нему и положил руку на худое плечо. Мальчик напрягся. - Томми, я был не прав. Я не знал, что это тебе необходимо. Там, где я вырос, это считали неправильным - мужчины не занимаются любовью с другими мужчинами. - А Фостер говорил, что занимаются. - Голос Томми был ясным и невинным. - Он говорил, что это благородно и... и платонически, и еще много разных слов. Даже не зная этого человека, я бы с радостью убил его. Зрелые юноши - одно дело, а невинные дети - совсем Другое. - Хорошо, - медленно произнес я. - Наверное, в одних местах занимаются этим, а в других нет. - А это какое место? Я уже открыл рот, чтобы ответить, но что-то остановило меня, Какой-то отдаленный звук. Чувство. Вместо этого я спросил: - А чего ты хочешь? Он немного подумал. Я поймал себя на том, что вновь слышу тот звук, очень слабый и очень далекий. Наконец Томми сказал: - Иногда там было хорошо. Фостер говорил, что любит меня больше, чем других. Мне это нравилось. Он говорил, что я - хорошенький маленький мальчик, и всегда покупал мне игрушки, разные вещи и даже красивую одежду. Хорошие были времена. Он любил, чтобы я был красивый и нравился ему, а я хотел, чтобы было хорошо ему. Я ничего не ответил. Не знал, что сказать, не был уверен в своих чувствах. Злость - не на Томми, а на того человека, который использовал его, - печаль, жалость, гнев, проникновение, да, потрясающее проникновение. Все, чего хотел Томми, - делать добро окружающим. Я отчетливо понимал это. - Теперь вы меня не любите, да? - спросил он. Я обнял его за плечи и притянул к себе. - На самом деле, - сказал я, - сейчас я люблю тебя еще больше, потому что ты честен со мной. Теперь я понимаю многое, чего не понимал раньше. Хорошо, что ты рассказал. - Правда? - Правда. Некоторое время мы сидели молча. Потом Томми сказал: - Я хочу, чтобы это было место, где меня любят. Вот так. Такой ответ. - Хорошо, - согласился я. - Думаю, нам обоим надо повзрослеть. Ты должен мне помочь. - Я прижал его покрепче, он не сопротивлялся. - Хочешь спать со мной сегодня? - Если вы этого хотите, - безучастно ответил мальчик. - Нет. Только если этого хочешь ты. Разреши мне объяснить правила секса. Они очень простые. Секс - это радость, которую ты получаешь с человеком, который тебе нравится. С людьми, которые тебе не нравятся, сексом не занимаются. И не делают этого, если другой человек не хочет. Это самое важное. Если не хочешь, об этом можно сказать. - Правда? - Правда. - О, тогда хорошо, - вздохнул Томми. Он получил информацию, а усвоил или нет - ну, ведь это только начало. - Да, - неожиданно сказал он. - Что да? - Я не был уверен, что он имеет в виду. - Я хочу спать с тобой сегодня ночью. Может быть, мальчику необходимо лишь обрести уверенность, сказал я себе, потому что уверенность - единственное, что он мог понять, а может быть, и понимал. А может быть, он действительно хотел спать со мной? А может быть... Можно гадать всю ночь напролет, но пора кончать с бесполезными рассуждениями насчет того, что я должен и чего не должен делать. - Хорошо. - Я взял Томми на руки; мальчик еще был достаточно маленьким для этого. Прижал его к себе. - Я очень очень сильно люблю тебя, Томми. Можешь любить меня как тебе хочется. Хорошенько запомни, что не нужно ничего делать, если не хочется, не считая, конечно, умывания. Понял? Он смотрел мне прямо в глаза; щеки были мокрыми от слез. - Я хочу. Хочу сделать тебе хорошо. Ладно? - Мне и так хорошо. Этот спор мне не выиграть. - Ладно, - решил я. Будь что будет. - Мы идем обратно в постель? - Конечно. - Я перебирал в уме все, что сказал, и гадал, что же упущено. - Сегодня ночью я хочу просто об-| нимать тебя, а другую вещь мы не будем делать, договорились? Будь ты проклят, Фостер! Томми растерялся, но все же кивнул. Я начал подниматься, по-прежнему держа мальчш на руках, но это было неудобно, и я опустил его. Он обнял меня за талию, а я его за плечи, чувствуя себя очень странно, неловко и неуверенно. Будто ступил на незнакомую территорию, а все карты оказались неверными. В дверях я остановился. Опять тот же звук. На этот раз я его узнал. Хторры. Охотятся. Я дотронулся до амулета. Долго проверял все окна и двери - как будто это имело какое-то значение, потом пошел в постель. Я прижал мальчика к себе, потому что это было то, чего он хотел, а спустя некоторое время это стало тем, чего хотел и я. И все, что я говорил Томми, стало абсолютно верным и для меня. Мне не нужно было делать того, чего я не хотел делать. Черт с ними, со всеми остальными. Их не было с нами в постели. Я был одинок, испуган и тоже хотел, чтобы меня любили. И Томми хотел. Но я не давал себе воли не потому, что это неправильно, - я больше не знал, что правильно, а что нет, - просто не хотелось походить на Фостера. Поэтому мы ничего не сделали. Утром я обнаружил Томми в кровати Алека, Холли спала в другой комнате. За завтраком она сообщила, что ушла туда, потому что ей хотелось спать. Я не стал продолжать тему. Лед был еще слишком тонок. У поэтессы величина гекзаметра Дюймов тридцать была в диаметре. От критика зависел размах: Набуханье в его штанах Аналогичных достигало параметров. 36 БПРДИ У Вселенной есть лекарство против глупости. Только применяет она его, к сожалению, не всегда. Соломон Краткий Я рассказал Берди о ночных криках хторров, и лицо ее посерело. - Хорошо. Поговорим об этом на совете в воскресенье. - Надо что-то делать сейчас же, - возразил я. Берди положила предметное стекло, которое рассматривала. - Что, например? - Взяв другое стекло, она искоса взглянула на него. - У нас уже есть амулеты. Между прочим, где твой? - О, я снял, когда принимал утром душ. - Не волнуйся, искусственная кожа не пропускает воду. - Честно говоря, я сомневался, что хторране застукают меня в ванной. Берди занялась следующим препаратом. - О? - удивилась она. - С каких это пор они назначают свидания? - Как бы то ни было, - сказал я, - амулеты не помогут, и, между нами, я бы заранее позаботился об обороне. - Конечно, ты прав. Тому, кто их носит, большой Пользы от амулетов не будет. У тебя есть какие-нибудь задумки? - Забор против червей. Она хмыкнула. - Этот вопрос обсуждался девять месяцев назад, и положили в долгий ящик. - Девять месяцев назад хторры не паслись на здеш-них холмах, - Передай мне вон то стеклышко. - Берди вложила в микроскоп последний препарат. Я ждал продолжения разговора, но вместо этого она с головой ушла в настрой-ку резкости. Включила ультрафиолет, потом снова верну-лась к лазерной подсветке. - Норма, черт бы ее побрал! А мне показалось, что здесь что-то есть. - Ну, так как насчет забора? - Такие заборы - дорогое удовольствие. И рабочих рук у нас нет. - Тройное бритвенное полотно и ежовая лента обес печат неплохой уровень безопасности. Берди, вы все здесь в рубашке родились. Это ведь настоящий "швед- ский стол" для хторран, без доплаты за обслуживание. - - Скоро зима, Джим. - Тем больше причин побеспокоиться. - Я считала, что черви впадают в зимнюю спячку. - Виноват., это летом они вялые. Правда, не настоль-ко, чтобы заметила ты. В жару где-нибудь отлеживаются а ночью бодрствуют, но их аппетит от этого не ухудша-ется. Берди вставила следующий препарат и стала наводить резкость, переключилась на большее увеличение и кив-нула сама себе. - В газетах пишут другое. - Газеты врут. Я прослужил в Спецсилах почти два го-да. Мы жгли червей в норах, Самый опасный месяц - январь. Не знаю, почему правительство до сих пор про-должает прислушиваться к этому международному сборищу болванов, окопавшемуся высоко в горах в Денвере, но их сведения о поведении и образе жизни червей верны с точностью до наоборот. Берди постучала по клавишам, вводя картинку в память компьютера, и выключила микроскоп. Когда в комнате зажегся свет, она посмотрела на меня, вытирая руки полотенцем. - Джим, я понимаю твою... ах да, озабоченность по поводу червей, однако... - Ты считаешь, что у меня психоз, не так ли? - Если хочешь. Дело в том, что Бетти-Джон и я думаем, что тебе лучше сосредоточить внимание на детях. - Она пристально посмотрела на меня. - Между прочим, как у вас дела? - Это был не случайный вопрос. - Притираемся помаленьку, - осторожно ответил я. - Что это означает? - Ничего. Она ощупывала глазами мое лицо. - Сомневаюсь. Тебя видно насквозь, Джим. Сквозь тебя можно читать газету. Скажи правду. - С Томми... проблема. - Разумеется. И ты не хочешь позволить ему справиться с ней самостоятельно, не так ли? - А? - Из этой проблемы ты создаешь еще одну. Что с ним такое? - спросила Берди. Я набрал в грудь воздуха. Как лучше сказать об этом? - Ну, рожай, Джим. - Я люблю мальчишку. Но он... Я не хочу, чтобы он стал голубым. - Ну? Так в чем же проблема? - Берди! - Что "Берди"? - Он лезет ко мне в постель, а у меня сердце кровью обливается, когда приходится отталкивать его. - Так не отталкивай. - Я не гомик! Она вздрогнула. - Пожалуйста, Джим, здесь никто ни разу не назвал тебя ниггером, не так ли? - Я только на одну четверть черный, и это незаметно, - возразил я. - Верно, незаметно, - согласилась Берди. - Ты даже не можешь судить об этом по моей генной карте, - добавил я. - И даже по твоему менталитету, - закончила она. - Вероятно, это и спасло тебе жизнь во время эпидемий. По статистике, белые имеют наименьшую сопротивляемость хторранским микроорганизмам. А негры - наибольшую. Ты должен благодарить своего дедушку за то, что он не был расистом. - Спасибо за нравоучение, но мы говорили о Томми. - О нем и речь. Суть в том, что мы здесь не навешиваем отрицательные ярлыки. - Что? - Ну, обидные эпитеты. Грубые прозвища. Во-первых, наши гомики отличаются вспыльчивостью. - Берди показала мне на стул, и я сел. - Во-вторых, что у человека на уме, то и на языке. Ты канализируешь свои мысли словами, которые употребляешь. Отрицательные ярлыки служат барьером. Они не позволяют тебе прочувствовать общую картину. Я нетерпеливо махнул рукой. - Все это мне известно, Берди. Давай вернемся непосредственно к делу, хорошо? Она развернулась в кресле, придвинула его вплотную к моим коленям и, подавшись вперед, сказала: - То, к чему я клоню, заключается в следующем: для человека, много видевшего и много испытавшего за последние два года, ты самый напыщенный, самодовольный и неприятный изувер, с каким только я имела несчастье иметь дело. Ты мне нравишься, но тем не менее