праздника. Раньше это здание сверкало, как драгоценный камень. Теперь оно напоминало громадный темный монолит. Кое-где все-таки светились окна, но каким-то образом они придавали всему еще более заброшенный, более одинокий вид. Мы поднялись по эстакаде для служебного транспорта и въехали во внутренний вестибюль. По крайней мере, служитель еще отгонял автомобили на стоянку. Выйдя из машины, я обратил внимание на безжизненность помещения. - Мы убрали отсюда растения, - пояснила Лиз, не дожидаясь моего вопроса. - Они заразились. Вирусами. Болезнь растений. Они стали фиолетовыми. Или красными. Превратились в хторранские организмы. Мы выкопали их из горшков. Она взяла меня за руку и повела к эскалатору. В прошлый раз, когда я на нем ехал, рядом со мной стояли Тед, Марси и полковник, похожий на жабу. Марси мертва... Полковник мертв; А где Тед, я не знал. Возможно, тоже мертв. Тем временем Лиз говорила: - Представляешь, какое разочарование! Предполагалось, что здесь разместится мозговой центр сопротивления, но мы не сумели защитить даже собственные зеленые растения. Мы теряем Денвер, Джим. Это только вопрос времени. Но одна вещь осталась прежней - буфет, где я впервые увидел Формана. Правда, теперь выбор блюд был победнее. Лосось консервированный, а не свежий. И вместо официантов туда-сюда катались на колесиках роботы. - Шеф-повара мы оставили, - сказала Лиз. - Хорошая еда полезна для поддержания морального духа. Она успокаивает. Или, как выражается Форман: "Возвращает нас к мамочкиной титьке". - Она передала мне поднос. - Держи, нахторривай на него. - Нахторривай? Она пожала плечами: - Это из серии анекдотов про хторран. Что еще я могу сказать? - Не говори ничего. Я смотрел на консервированные персики, прессованный творог, свежий хлеб, холодный, тонко нарезанный ростбиф, маринованные огурчики, сосиски, яичницу- болтунью... И опустил поднос. - Что случилось? - спросила Лиз. - Не могу поверить. Вчера вечером я был за тысячу километров отсюда, пытаясь запихнуть в себя жесткую салями и прокисшую сыворотку. Мой мозг был измучен галлюцинациями. Сегодня утром я взорвал фургон. Потом помог тебе разбомбить лагерь червей. По возвращении доложился президенту Соединенных Штатов. Я неожиданно вернулся к цивилизации, стою перед гостиничным буфетом, и мне объясняют, что это закаляет моральный дух. Вокруг никого не было. Но, как бы то ни было, я все равно должен высказаться. - Полковник, я, наверное, переживаю нечто вроде культурного шока. Три недели назад я совершил поступок, за который меня следовало поставить к стенке. С тех пор я непрерывно убегал от этого. И вот внезапно оказался здесь - это не укладывается в рамки здравого смысла. Это нереально. Она положила ладонь на мою руку. - Джим... Я стряхнул ее руку. - Нет, дай мне закончить. Там все было нереально. Да, нереально. Каждый раз, когда я вдыхал воздух и чувствовал запах Хторра, это было нереально. Каждый раз, когда я смотрел на холмы и видел их лиловыми, или розовыми, или синими, или красными, это было нереально. Я сходил с ума. И по-моему, сумасшедший до сих пор. Я ходил повсюду, повторяя: "Этого не может быть. Этого нет. Пожалуйста, разбудите меня". Только это было. И вот я здесь, смотрю на буфет, на уйму еды. Ты воспринимаешь это как само собой разумеющееся. Но я был там, Лиз. Это одна видимость. Этого нет. Не знаю, как долго ты еще сможешь обманывать себя, но я-то знаю: этого в природе не существует. Это мираж в пустыне. Это мне чудится. И... я не чувствую себя здоровым. - Мне знакомо это состояние, Джим. - Она смотрела мне прямо в глаза. - Я понимаю. Мы все понимаем. Это называется... Ладно, не обращай внимания; Мы все немного сдвинутые. Поэтому и сохраняем до сих пор этот буфет. Чтобы он напоминал нам, как было когда-то. Он служит еще одним ориентиром в мире, который сошел с ума. - Она подняла поднос и снова вручила его мне. - Будешь есть? Я не ответил. Выхода не было. Так что оставалось идти дальше. Нести свое тело, заставляя его двигаться, и беспомощно тащиться сзади. Самый легкий путь. Тело повернулось к столу, положило еду на поднос. Оно делало это механически, меня там не было. Так проще. Не надо ничего решать. Лиз говорила, что я должен делать, и мое тело подчинялось, но сам я был где-то еще - не знаю где. Прячущийся. Размышляющий. Пытающийся понять. Сумасшедший. Окоченелый. Ничто. Тело Джима пошло следом за Лиз к столику. Будто со стороны я наблюдал, как оно заказало какое-то вино, попробовало его и сморщило нос. Появилась бутылка другого вина. Это подошло. Отстраненный от меня Джим пил вино. Ел пищу, не чувствуя никакого вкуса. Он пребывал в приятном оцепенении. Лиз что-то говорила. Иногда задавала вопросы. Он отвечал, в основном нечленораздельно. Если она настаивала, произносил короткую фразу. Неожиданно Лиз отодвинула поднос. Положила руки на стол. - Джим! Ты еще здесь? - Я здесь, - эхом откликнулся я. - Нет, я так не думаю. Налицо все симптомы. - У меня? - Да, у тебя. - Симптомы чего? - Затухания. Нечто вроде ходячей кататонии. - О! Как интересно. Отчего это бывает? - Это случается с каждым, если проблемы становятся слишком непреодолимыми или слишком напряженными... - Она остановила себя. - Дерьмо! Почему я пытаюсь объяснить тебе это? Подожди здесь. - Она встала и прошла в служебное помещение. Через минуту вернулась оттуда с двумя официантами-людьми. - Вот его, - распорядилась она и показала на Джима, сидящего на стуле. Издали я наблюдал, что они будут делать с бедным Джимом. Официанты ухмыльнулись, схватили его, подняли вместе со стулом и вынесли на летнюю террасу, бегом протащили через главный вестибюль, внутренний дворик к бассейну и бросили его в воду кверху задницей. Я вынырнул, отплевываясь, ругаясь и тряся головой, выбрасывая из нее туман. - Черт тебя побери, что ты делаешь? Ты, розовая мартышка! - Я поплыл к мелкому кошгу бассейна. - Это дурацкая, жестокая, сраная, мерзкая, садистская выходка! Лиз стояла на бортике и хохотала, официанты тоже. Я выкарабкался из бассейна и бросился к ним. - Дерьмо! Плевать я хотел, что ты полковник, - Лиз! Есть вещи, которые ты просто не имеешь права делать! - О, ты, кажется, рассердился? - удивилась она. - Да, клянусь твоей румяной конопатой задницей, я рассердился! - набросился я на нее. - Я так зол, что готов... - Как ты зол? - спросила она. - Ну-ка, покажи мне. В этот момент во мне что-то лопнуло. И я взорвался. Ярость наполнила мое тело. Я начал кричать. Я глубоко, с подвыванием, дышал, пытаясь наполнить себя воздухом. Воздух внутри превращался в вырывающийся наружу рев. Я ощущал, как мышцы лица сократились в гримасу ужаса, как руки и ноги напряглись, сопротивляясь весу навалившейся на меня Вселенной. Я сжал свою ярость и выпустил ее на Лиз и на стены отеля. Я мог видеть, как они сотрясаются от моих криков. Выпустил ярость на всю Вселенную. Хрипел и рычал. А потом тяжело рухнул на колени, превратившись в мокрую лепешку, задыхающуюся и всхлипывающую. И поднял голову в ожидании аплодисментов. - А? Меня окружала толпа одобрительно ухмылявшихся людей; некоторые были в военной форме. Все аплодировали и весело кричали: - Отличная работа! Примите поздравления! Продолжайте дальше! Лиз протянула мне руку. Я ухватился за нее и с трудом поднялся. Лиз сияла. Тогда я притянул ее к себе. Если я мокрый, пусть промокнет и она. Я схватил ее и крепко поцеловал. Я не удивился, когда она поцеловала меня в ответ, я удивился - что так крепко. - Довольно необычная реакция, - заметила Лиз, - но это тебе помогло. Проснувшись, Шекспир во всю мочь Заорал и одеяло сбросил прочь. Дырочка в нем сочилась - Вот что с ним приключилось. Это и был его "Сон в летнюю ночь". 64 СМИРЕНИЕ Вся жизнь состоит из барьеров. Любой рост - это преодоление барьеров. Это - разделительная линия, которая делает возможным все. Без нее все превратится в кашу. Соломон Краткий ... И это было странно. Посреди умирания мы сделали перерыв на обед. Я помню, как ел. Помню, что люди были готовы дать мне все, чего я ни пожелаю. Я мог заполучить любой десерт в этом зале. Но я не хотел. Странно, но еда стала мне безразлична. Происходило что-то еще... После обеда я снова занял свое место на помосте, испытывая неопределенные эмоции, Нет, я, конечно, что-то чувствовал, но этого "чего-то" я не испытывал еще ни разу в жизни. Возможно, это умиротворенность, если только вы в это поверите. Ведь мне предстояло умереть. Но меня это больше не волновало. Форман провел меня через отрицание и гнев, торг и печаль, и сейчас я достиг того состояния, которое он назвал смирением, а я - умиротворенностью. Все очень, очень странно. Было ли это тем, что он называл просветленностью? Как раз той штукой, которая, как он утверждал, находится по ту сторону выживания? Впрочем, мне было все равно. Объяснения не требовалось. Я вообще не собирался думать об этом. Просто сидел, наблюдал, ощущал и переваривал все, что происходило вокруг. Таким стало мое ощущение мира. Прежде всего, все в нем - я подразумеваю буквально все - зачаровывало. Все соответствовало всему. Вещи казались подсвеченными своим внутренним содержанием. Все излучало свою собственную энергию. Люди - в особенности; можно было разглядеть, как они думают. Когда они говорили, ты слышал, что они подразумевали, когда ты отвечал, они оборачивались к тебе со светом в глазах и слушали то, что ты говорил. Действительно слушали. Таким ощущался мир. Он воспринимался связанным со всем во Вселенной, со всем сразу: Форманом, и Лиз, и небом, и травой - и даже с червями. Как удивительно! Даже с червями. Это напоминало песнь червей. Таким чувством хотелось поделиться. Но это было единственной неправильной вешью в мире. Ты не мог им поделиться. Не мог подарить его. Ты не мог даже рассказать о нем, иначе тебя сочли бы сумасшедшим. Не знаю почему, но эта мысль показалась мне ужасно смешной. Я потихоньку хихикал по пути из столовой в тренировочный зал. Когда я поднялся обратно на платформу, Форман задумчиво посмотрел на меня и кивнул. Я узнал этот кивок - он подтверждал, что что-то уже произошло. - Вы видите, да? - спросил я. - Весь мир это видит, Джим. У тебя на лице улыбка блаженного идиота. - Он усадил меня в кресло и начал тихо юворить: - Джим, ты не похож на человека, который собирается умереть. Какой-нибудь сторонний наблюдатель, не имеющий. отношения к нашей тренировке, посмотрит на тебя и удивится, решив, что ты ненормальный, так как ты находишься на расстоянии уймы световых лет от того, что большинство людей называет нормой. Я хочу поговорить о том, что находится по ту сторону выживания. Хочешь узнать об этом? Я кивнул. Да, пусть расскажет. - Ты думаешь, что это - чувство радости и умиротворения, не так ли?, Кивок. - Нет. Это чувство - а я вижу, что сейчас ты ощущаешь его;. весь зал видит, то чувство - лишь малая часть того, о чем я говорю. То, что находится по ту сторону выживания, называется служением. Пожертвованием. Ты делаешь что-то для других по одной-единственной причине - чтобы просто сделать это для них. Не думая о признательности или вознаграждении. Без всякой мысли о личной выгоде или о каких-то преимуществах. Служение - это качество, недоступное для большинства людей на планете. Они даже не знают, что означает это слово. Многие, рассуждая о служении, подразумевают при этом то, чего ожидают от других. Они говорят о том, на что они, по их мнению, имеют право, или о том, за что, как они думают, они заплатили. Большинство людей на этой планете никогда не задумываются о службе как о чем-то, что они способны делать сами, не говоря уж об обязанности. Почему? Да потому, что большинство не слышит слова "служба" - они слышат "слуга" и считают, что быть слугой означает находиться на самой низшей ступеньке. Я же утверждаю, что служба - это высшее состояние, что нет ничего более великого, чем служить своим собратьям. Под служением я понимаю деятельность, приносящую пользу другим, помощь им без оглядки на свои собственные интересы. И конечно, я не имею в виду отказ от всех своих обязанностей и превращение в нечто вроде монаха или послушника. Я говорю об обычной жизни, в которой вы делаете что-то не ради собственной выгоды, а для других. Я толкую о разнице между простым выполнением работы и достижением идеала. Позволь мне привести пример. Техники, готовящие твое снаряжение перед тем, как ты уходишь на задание, обслуживают не тебя - задание. Служба - это улица с двухсторонним движением. Ты тоже можешь служить им, сделав так, чтобы они не сомневались в своей причастности к победе, чтобы они знали: ты справился, потому что твое снаряжение было в порядке. Это вселяет в них гордость. Служба, - продолжал Форман, - начинается с понимания главной цели и преданности этой цели - прежде всего и во всем. Цель сердцевинной группы проста: конструировать будущее человечества. Ты понимаешь, какую невероятную ответственность подразумевает такая цель? Мы не будем ждать, когда наступит будущее, мы станем источником, причиной нашей собственной судьбы. Кстати, ты понимаешь, в чем шутка? Мы вынуждены верить, что человечество выживет. Выживание - часть процесса. Оно - часть всего. Но ты понимаешь, что служение - больше чем просто выживание? Мы состоим на службе у всего человечества. Это ядро сердцевинной группы. В уставе записано, что наша работа - созидать будущее. Любой, кто хочет стать частичкой сердцевинной группы, должен быть готов служить всем планете. Вот в чем смысл данной тренировки. Наша работа, Джим, имеет три уровня: остановить хторранское заражение, создать безопасную среду обитания для людей и сохранить столько земной экологии, сколько мы сможем. Существует множество разных путей для их решения, и это бесконечно важнее того, кто будет президентом, или какой флаг будет развеваться на флагштоке, или на каком языке мы будем говорить, или какое правительство получит доверие. Цена в данном случае значения не имеет. Мы можем позволить себе заплатить любую цену. Сколько бы людских резервов это ни потребовало, мы пойдем и на это. Сколько бы времени это ни заняло, столько мы и будем ждать. Мы доделаем работу. И дело не в нашей правоте, а в том, чтобы работа была сделана. И я обещаю тебе, что удовлетворение, радость и восторг, которые ты испытаешь - даже при самых ужасных и враждебных обстоятельствах, - будут потрясающими, если ты не забудешь, в чем состоит твоя работа - в служении своим собратьям. Я кивнул. - Кстати, есть еще одно дельце... БЭНГ! Я ошеломленно поднял голову. Как и все остальные. Форман держал в вытянутой руке пистолет. Из дула вился дымок. Единственный патрон он разрядил в стену. Тишина в зале превратилась в рев, и он оглушил меня. Форман положил пистолет на столик и поднял руку, призывая к тишине. - Не обманывайте себя! Процесс еще не закончился! - сказал он. - Он будет продолжаться, пока Маккарти не умрет. Он продолжается, пока не умрет каждый из вас. Вы продолжите "Процесс выживания" день за днем всю жизнь - каждая минута будет посвящена одному, и только одному, - вашему выживанию. Разница в том, что начиная с сего дня в вашем сознании неизгладимо запечатлелось, что вы - в "Процессе". Можете вы находиться где-либо еще? Нет. Все есть выживание. Не обманывайте себя! Не совершайте ошибку, считая, что, находясь в служении, вы делаете что-то другое. Нет. Служение - это способ превратить выживание из повседневной заботы в потрясающий вызов. Форман понизил голос. Нам приходилось напрягаться, чтобы слышать его. - В этом и заключался смысл всего упражнения: привести вас к осознанию этого. Слова ничего не значат, но опыт пережитого неизгладим. Цель упражнения - раскрыть вас для возможности служения. До того самого момента, пока я не выстрелил, вы думали, что ваша служба - просто часть того, что позволяет вам выжить. Я выстрелил, чтобы сломать эту парадигму. Теперь в вас сохранится мнемонический сигнал, нечто, постоянно напоминающее об этом. А теперь слушайте новую парадигму. Вы - в "Процессе выживания", но выживание - лишь самая малая часть служения. Знать одно это достаточно, чтобы изменить остаток своей жизни. Знание будет заставлять вас понимать снова и снова, что у вас нет иного места и, что бы вы ни делали на этом месте, все, без исключения, изменяет мир. Форман встал за моей спиной, Его руки лежали на моих плечах, а голос слышался у меня над головой. - Так жизнь выглядит изнутри. Начиная с этого момента вы знаете, что каждая секунда вашей жизни будет выбором между выживанием и служением. Гарантирую, вы не сможете этого забыть. Теперь, осознав наличие выбора, вы имеете возможность выбирать. Отныне, зная цену вкладываемой вами в выживание энергии, вы можете сопоставить ее с ценой той энергии, которую вы вкладываете в служение. Что сулит выживание? Дальнейшие мучения? Что вы получите от служения? Этому будет посвящена остальная часть тренировки. Форман отпустил мои плечи и шагнул к краю платформы. - И еще одна вещь. Я подразумевал ее, когда говорил: "Не обманывайте себя". Я не лгал вам. Процесс не закончен. Он продолжается до тех пор, пока вы живы. Я не вводил вас в заблуждение. Вы сами сбивали себя с правильного пути. Я лишь сказал: "Я выстрелю из пистолета. Процесс будет продолжаться, пока Маккарти не умрет". Я никогда не утверждал, что Маккарти умрет сегодня, но вы все были настолько скованы своим традиционным мышлением, озабочены исключительно выживанием, что увидели ложные связи, которых не было. Да, я намеренно сыграл на этих ложных связях - я позволил вам считать, будто знаю, о чем вы думаете. Но обратите внимание: вы меня не слушали. Если бы хоть один из вас внимательно прислушался к тому, что я говорил, нам бы пришлось пойти совсем другим путем. Некоторые из вас собираются до своего смертного часа помнить, как я сыграл с ними злую шутку. Не попадайтесь в эту ловушку! Тогда вы упустите смысл всего упражнения. Вы по-прежнему находитесь в "Процессе выживания". Он продолжается, пока вы не умрете. Поднялся лес машущих рук, но Форман сначала повернулся ко мне. - Маккарти, что вы чувствуете? Я расхохотался. - Я растерян. Хочу сказать, что почти приготовился к смерти. Я уже начал... Сам не знаю, что я начал. Я чувствую себя последним кретином. - Я хохотал и не мог остановиться. - Наверное, я должен испытывать такую, черт бы ее побрал, злобу, что захочу свернуть вам шею - но в то же время мне очень хорошо. Знаете, что я сейчас чувствую? Я чувствую себя более живым, чем когда-либо в своей жизни! По моим щекам побежали слезы. Форман нагнулся и похлопал меня по руке. - Вы знаете, что я чувствую? - захлебывался я. - Я испытываю все возможные чувства, все сразу. Радость, бодрость, легкость - и печаль, о Боже, я так несчастен, - и страх, и отчаяние, что смерть так цепко держала меня в своих лапах, и злобу, и ярость из-за того, что вы довели меня до этого. И... о Господи, это невыносимо! Форман держал меня за руку. - Все правильно, Джим, все хорошо. Сейчас ты испытываешь ярость рождения. Ты никогда не замечал, как злятся дети, когда они появляются на свет? Вглядись в их лица. Сейчас то же самое происходит с тобой. И все смешано с любопытством, удивлением и радостью - точно так же, как у младенцев. Ты в порядке. С тобой все хорошо. Я ненавидел его и любил. Почти как Джейсона. Но это было другое чувство. Потому что здесь в богов играли мы - а не черви. Это было нечто большее. Форман и я спустились с помоста, и мы все уселись на пол и стали разговаривать. Мы говорили об ответственности человеческих существ друг перед другом и о том, каково находиться в ловушке своего тела. Мы говорили о том, о чем действительно хотели говорить. И я знаю, что сейчас это звучит глупо и слезливо - но под всем этим мы начали обнаруживать, как заботимся и даже любим друг друга. Не так, как большинство людей понимают любовь, но тем не менее любим. Салли-Джо вела курс сексуальной коррекции. Она велела студентам достигнуть эрекции. "Корешок мне суньте в рот, Двиньте к югу и наоборот - Чувству пространства посвящается лекция". Занятия, что вела она в этой школе, Были чуть более чем недозволенные: "Влейте мне с исподу Ложку клеверного меду И булки мои месите, я не чувствую боли. Потом получше завернитесь в одеяло. Я сяду сверху, и чтоб у вас стояло. Я на вас надену ради смеха Украшенье с перьями и мехом И стану задом ерзать как попало. Теперь, когда пальцы у вас липкие, Завяжите меня в узелки гибкие, Ну-ка, жару поддайте, За титьки меня пощипайте, А сейчас мы с вами прилипнем. Забудьте о кнуте и наморднике, Закажите себе, греховники, Чистого вазелина, И батут из резины, И другую сбрую у шорника. А теперь, когда пружины скрипят И начинаю я потихоньку стонать, Слезьте с моего брюха И вложите мне в ухо, Я послушаю, что он хочет сказать". "Я не знаю, сколько это может стоить, - Сказал студент, себя не в силах успокоить. За какие такие провинности Я лишился невинности? Хотя, честно сказать, того это стоит.'" 65 ГРЯЗНЫЕ ЛИМЕРИКИ Не удивительно ли, как много могут получить два человека, просто сияв свою одежду? Соломон Краткий Разумеется, мы закончили вечер в постели. Она распустила свои темно-рыжие волосы, и они водопадом заструились по ее плечам. Она сняла блузку и бюстгальтер, и я увидел, какая жемчужно-гладкая у нее кожа. Ее груди были розовые и твердые. Она сняла трусики, и я начал давиться от смеха: попку покрывали веснушки. У нее были самые ДЛИННЫЕ ноги. Я не возражал бы провести между ними остаток жизни. Она пустила меня в постель и в свое тело. Я вообще перестал думать и отдался течению. Я растворился в веснушчатом розовом лице, в нежных красных поцелуях. Лиз была алым океаном, штормовым, волнистым. Меня поднимало на гребень и опускало вниз. Я чувствовал себя как человек, застигнутый ураганом. Мое сердце билось как сумасшедшее. Я мог умереть прямо сейчас. но это ничего не значило. Приподнявшись, я согнул ее колени, прижал их к ее груди и продвинулся еще глубже. Она обвила меня ногами и начала задыхаться, смеяться и плакать. Когда она кончила, по ее телу пробежала легкая дрожь наслаждения, а потом она сжала меня еще сильнее, обняла еще крепче, и держала, и держала. Я чувствовал, как она содрогается и трепещет подо мной, вокруг меня, и я взорвался в нее. А потом мы обрушились друг на друга и перекатились на бок. Я по-прежнему оставался в ней. Я разрешил себе заглянуть в ее глаза. Они сияли. - Привет, - сказала она. - Привет, - ответил я. Мы лежали и глубоко дышали. - Теперь я знаю, - засмеялся я. - Что знаешь? - Каково это - поиметь полковника. Раньше мне всегда приходилось пускаться в обход. Она расхохоталась. - Поверь мне, поиметь капитана гораздо забавнее. - В самом деле? - Будь уверен. Сам увидишь, когда станешь полковником, - М-м, я люблю, когда ты говоришь гадости. - Я сменил позу, она улыбнулась. - Теперь скажи: "Генерал". - Бригадный, - прошептала она. - О, я не могу. Она усмехнулась. - Хочешь знать одну вещь? - Какую? - Я искал тебя. - Я тебя тоже. - Ты хочешь сказать, что я был не просто пристанищем на одну ночь? - Нет, был, но кто сказал, что пристанища на одну ночь не могут быть приятными и нежными? И не обязательно влюбляться, - Беда в том. что я-то как раз влюбился. - М-м. - Она помолчала. - Вот уж не думала, что ты вернешься с задания. - Никто не думал. - Я повернулся, чтобы можно было смотреть ей прямо в лицо. - Знаешь, я часто представлял себе, как это выглядит - заниматься с тобой любовью. - Правда? - Ее голос смягчился. - Ну и что ты представлял? - М-м... - Я старался вспомнить, но не смог и снова засмеялся. - Что? - Я забыл. - Нет, не забыл. Просто не хочешь говорить. - Честно, забыл. - Капитан, я могу вам приказать. - Полковник, все, что я могу рассказать, обернется для меня большими неприятностями. - Тогда я приказываю рассказать. - Нет, сэр! Она перекатила меня на спину и оказалась сверху. Она была удивительно сильной. - В чем это ты не хочешь признаваться? Говори! - Увидев выражение, мелькнувшее на моем лице, она набросилась на меня. - Вот оно! Говори. - Я люблю тебя. Она моргнула. - Что ты сказал? - Я люблю тебя. Видишь, я же говорил, что мне это принесет одни неприятности. Она шмыгнула носом, сдерживая слезы. - Нет... просто... ты застиг меня врасплох. - Она снова шмыгнула. - В армии неодобрительно смотрят на капитанов, которые влюбляются в своих полковников. И между прочим, на тех, что спят с ними, тоже. Я догадываюсь почему. - Она улыбнулась сквозь слезы. - Наверное, вид плачущего начальника подрывает боевой дух. Я притянул ее к себе и поцеловал. Ей стало хорошо, и мне тоже. Отстранившись, я посмотрел ей в лицо и сказал: - Понимаешь, это правда. Я действительно люблю тебя. И ты приказала мне сказать об этом. - Знаю. Мне надо винить себя. - За что? Она мотнула головой, и ее рыжие волосы накрыли нас обоих. - Не обращай внимания. - Нет, продолжай... Она снова мотнула головой. - На этот раз я приказываю. Она посмотрела на меня с ехидным самодовольством. - Ты не можешь мне приказывать. Я выше по чину. - Ты не хочешь снять свой чин в постели? - Зачем? - Ну, для одной вещи... - Теперь я смотрел на нее сверху вниз. - Ты сняла мундир. Откуда я знаю, что ты полковник? - Я трахаюсь, как полковник, - чопорно заявила она. - Для меня это пустой звук. Я никогда не трахался с другими полковниками. - Ты хочешь, чтобы я подождала, пока ты это сделаешь? - Нет, я хочу, чтобы ты ответила на вопрос. - Какой вопрос? - Которого ты пытаешься избежать. Чего ты не хочешь говорить? Я признался, теперь твоя очередь. Она увидела, что я не шучу, и ее глаза стали печальными. - Я тоже люблю тебя. - Правда? - Угу. У меня от изумления открылся рот. Она взяла меня за подбородок и закрыла его. - Правда, - прошептала она. - Я... я... - Теперь наступил мой черед волноваться. Рот снова открылся, и оттуда выскочило: - Почему?.. - Убей меня, но если бы мне требовался любовник, то, вероятно, хуже тебя не найти. - Спасибо. - Нет, слушай. - Она прижала палец к моим губам. - Джим, ты один из самых сердечных, самых искренних и самых преданных мужчин, которых мне доводилось встречать... - Но? - Никаких "но". Именно твоя искренность и преданность постоянно доставляют тебе столько несчастий. И я знаю, что хлебну с тобой горя. - Я не просил тебя влюбляться. - Ну и что? Я тоже не просила тебя влюбляться, однако ты влюбился. - Ее голос был печальным. - Вот к чему мы пришли. - Ладно, не расстраивайся ты так. Я слышал, что, когда два человека влюбляются друг в друга, получается очень радостная штука. - О да. Я просто забыла. - Она улыбнулась. - Хочешь, еще потрахаемся? Я не мог удержаться от смеха, - Я люблю тебя и соглашусь со всем, что придет тебе в голову. - Неужели? Могу я дать волю рукам? Она дала им волю. - Да? Я опустил глаза. - Я обдумываю ответ. Она проследила за моим взглядом. - Мне нравится твой ответ. - М-м, нравится? - Я склоняюсь к этому. - Ну, тогда я склонен поторопить события... Телефон прервал наш смех. Мы дружно выругались: - Дерьмо! - Подожди минуту, - сказала Лиз. - Попробую дотянуться до него... - Я буду двигаться с тобой. - Не думаю, что у нас получится. - Получится. Двигай свою... - О черт. Ладно, мы пытались... - Она откатилась от меня и схватила с ночного столика телефон. - Тирелли слушает. Ее лицо затуманилось. - Повторите... Зачем? - спросила она с досадой. - Ладно, я буду здесь. Да, возможно, всю ночь. Спасибо. - Она выключила телефон. - Кто это был? - Диспетчерская. - Она не прижалась ко мне снова. Я убрал руку с ее плеча. Она вдруг стала маленькой и грустной. Вздохнув, она сказала: - Они разозлились. Я отключила свой бипер, а меня искали. - Она легла лицом ко мне, но ее глаза были где-то далеко. Она потерла нос. - Они приказали, чтобы я оставалась здесь, но не объяснили зачем. Я ничего не ответил, просто ждал. Здесь было что-то еще. Она похлопала меня по спине. - Думаю, я могу. Давай? - Ее голос помягчел. - Мне кажется, мы можем что- нибудь придумать, правда? - Как насчет того, чтобы я просто обнял тебя? - Хорошо бы. Мы замолчали. Все остальное было не важно. Это могло и подождать. У нее была гладчайшая кожа. Прикасаться к ней - наслаждение. Я почувствовал себя юношей по имени О'Квинн, которого очень тревожило, есть ли отверстие в коже... Спустя некоторое время я снова рассмеялся. Лиз приподнялась на локте, другой рукой убирая волосы с лица. - Что? - Лимерики. - Лимерики? - Ага, лимерики. Она недоуменно моргнула. - Мне говорили, Джим, что ты ненормальный, но... - Все правильно. Я ненормальный. Полностью затра-ханный. Я слышу голоса и галлюцинирую с тех пор, как три года назад на меня упал червь. - Но тогда все сошли с ума. Это нормально, а потому не может служить оправданием. Почему лимерики? - Сам не знаю. Я просто думаю лимериками. Она схватила мою руку и заломила назад пальцы. - Почему сейчас? - Ой! Хорошо, хорошо. Я вспомнил тот, что сочинил о тебе. - Ты сочинил обо мне лимерик? Я пожал плечами, испытывая нечто вроде смущения. - Да. - До сих пор еще никто не посвящал мне стихи. - Лиз нагнулась и поцеловала меня. - Мне кажется, что сначала ты должна послушать, а уж потом благодарить. - Здравая мысль... - Ее глаза затуманились. Она подозрительно нахмурилась. - Что ж, давай послушаем твой лимерик. - Ладно, только потом не говори, что я тебя не предупреждал. Она снова заломила мне пальцы. Я зачастил: Сумасшедшая летчица по имени Лиззи, Постоянный объект сексуальных коллизий, Могла сделать "петлю" и "бочку", Тебя вытряхнуть из твоей оболочки. Ее она оставляла висеть на карнизе. - Почему на карнизе? - удивилась Лиз. - Я не объясняю - просто сочиняю. Она хмыкнула. - Почитай еще. - Ладно. Я прочитал о Чаке, который утку любил - такой был чудак, жареную и отварную, а больше всего заливную - и слезть с нее не мог никак. Лиз посмотрела на меня пустым взглядом. - Я не поняла. - Ну, слезть с утки. Понимаешь, как в той шутке: "Ты можешь отпустить медведя?" - Ну? - "Могу. Только он меня не отпускает". - О. Это мило. - Мило? - Я вздохнул. - Хорошо. Тогда попробуем другое: "А без утки кончал он в кулак". Она изобразила ужас. - "И однажды собрал он аншлаг". - М-м. - Она помахала рукой, показывая сомнительность последнего варианта. - Ладно, еще одна попытка: "Приправлял ее гарниром, еще теплым - из сортира, а майонез он делал..." В этот момент снова запикал телефон. Лицо Лиз застыло. Она потянулась и с испугом взяла аппарат. - Тирелли. Несколько секунд она внимательно слушала, потом лицо ее посерело. - Она сделала это? Когда? - Лиз быстро села и включила свет, Я вопросительно посмотрел на нее. Она сделала знак, чтобы я молчал, и продолжала напряженно слушать. Лицо ее все мрачнело. - Прямо сейчас? Неужели нельзя было предупредить заранее? О, даже так? У меня есть время принять душ? Я не стал ждать. Скатился с кровати, прошлепал в ванную и встал под горячий, как кипяток, душ. Когда я вошел обратно в комнату, она говорила по телефону: - Он уже выехал? Хорошо, я встречу его внизу. Лиз положила трубку. - Кого встретишь? - Моего шофера. Собери мою одежду... - Она уже шла в ванную. - Новую форму? - Нет, комбинезон. У меня ночью вылет. - Что происходит? - Я последовал за ней, надел на руку варежку и стад тереть ей спину - и ниже. - Перестань, я спешу. - Спешишь - куда? - Я не могу сказать. - Она потянулась. - Увидишь по телевизору. - Увижу - что? - Десять минут назад указом президента столица официально перенесена на Гавайи. - И ты везешь туда президента? - О нет, у нее свой пилот, и они уже десять минут как в воздухе. Мне не сообщали приказ, пока корабль номер один Военно-воздушных сил не поднялся в воздух. - Лиз уже вышла из ванной и вытиралась полотенцем. - Сюда едет мой шофер. Вертушка заправлена и ждет. - Кого ты повезешь? Она не ответила. Просто покачала головой и прошла мимо. Я последовал за ней в спальню и стал смотреть, как она одевается. Она быстро натянула комбинезон. - Что происходит. Лиз? Она выпрямилась и застегнула молнию. Когда она повернулась ко мне, ее лицо было пепельным. Неожиданно Лиз прижалась ко мне, она дрожала. - Я не имею права говорить... - Что? - Тот болван, что звонил! В этом проклятом городе нет никаких секретов! Он сказал: "Не вздумайте сказать маленькому мальчику, с которым сейчас спите, куда ушла мамочка!" - Я не маленький. - Знаю. - Она шмыгнула носом и покрепче прижалась ко мне. - Ты правда любишь меня? - Да, правда. - Я обнял ее так же крепко, как она меня. - Больше, чем кого- либо когда-либо. Я зарылся лицом в ее волосы. Я любил ее запах. Так мы стояли долго. - Мне пора, - сказала Лиз, не двигаясь. - Знаю. - Я не отпускал ее. - Нет, в самом деле. - Она отстранилась и посмотре-ла на меня. - Я не знаю, сколько буду отсутствовать. Ты будешь меня ждать? Я кивнул. - Понадобится все ядерное оружие, чтобы выкурить меня из твоей постели. Лиз побледнела. - Зря ты так сказал. Она поцеловала меня. Крепко. А потом ушла. Только Эд в борозду сунется, Только желанье сеять проклюнется, И вроде еще не время, А он уж истратил семя. А потом свесит голову и пригорюнится... 66 ЭТО НАПОМИНАЕТ ЗАКАТ Не важно, где находишься, все равно будет казаться, что посередине. Соломон Краткий Что происходит? Я дошлепал до кровати и включил телевизор. Всю стену заполнило лицо президента. Постаревшее. - ... Ясным и недвусмысленным свидетельством нашей готовности снова идти в бой. Сегодня вечером мы закатываем рукава и говорим: "Мы будем драться". При вашей поддержке, участии и благодаря вашим молитвам мы придем к неминуемому торжеству победы. Всем спасибо, желаю вам спокойной ночи. Ее изображение медленно исчезло, и на экране появился комментатор. - Мы передавали заявление президента Соединенных Штатов, сделанное пятнадцать минут назад. Для тех, кто, возможно, только что подключился, мы будем повторять заявление президента в течение всего вечера. Я поднял телефон - и остановился. Мне некому звонить. Я отложил телефон. Президентскую печать на экране вновь сменило изображение лица президента. - Мои сограждане американцы, двадцать восемь месяцев тому назад, когда я вошла в этот кабинет - при трагических обстоятельствах, - я знала, что принимаю на себя огромную ответственность. Мы - самая великая нация на планете Земля, и мы переживаем самый опасный момент нашей истории. Человечество застигнуто войной, сути которой мы почти не понимаем. Даже наши лучшие умы не могут постичь цель этого вторжения, этой глобальной экологической инвазии. Наша страна, Соединенные Штаты Америки, является, возможно, последней надеждой человечества на победу. Принимая на себя ответственность, я знала, что передо мной - и всеми нами - стоит задача потрясающих размеров. Я не уклонилась от этой ответственности. И ни один американец, я думаю, не уклонится от ответственности, которая нам еще предстоит. Мы все полны решимости. Все, что необходимо сделать, будет сделано. С того момента, как я принесла присягу в этом кабинете, не прошло ни дня, чтобы я заново не осознала того святого доверия, которое вы оказали мне. Предстоит принять трудные решения. Я должна выбрать направление действий, лучше всего служащих не только одной нации, но и всему человечеству в целом. Я отдаю себе отчет, что действую от вашего имени и для вашего блага. Это нелегкий груз. В данный кризисный момент я знаю, что снова должна обратиться к вам, чтобы черпать у вас доверие и поддержку. Сегодня вечером я должна просить вас поддержать меня в самом трудном решении. Позвольте мне кратко ввести вас в курс дела. В задачи нашей администрации входит разработка глобального плана военных действий против внеземного заражения. Для этой цели мы собрали вместе лучших специалистов по выживанию на этой планете. Консультативный совет постоянно держит нас в курсе относительно заражения и последствий наших ответных действий. Я получаю ежедневные отчеты совета и уделяю им самое пристальное внимание. Разрешите мне подчеркнуть ту тщательность, с которой совет собирает и анализирует факты. Позвольте заверить вас во взвешенности его выводов. Все варианты, предлагаемые нами, тщательно продуманы. В определенное время мы поняли, что заражение в отдельных частях страны - в силу географических условий - неконтролируемо. Эти площади, в особенности очаги в районе Скалистых гор, функционируют как резервуары заражения для остальной территории. Они должны быть нейтрализованы, стерилизованы и уничтожены любыми доступными средствами и как можно скорее. На них мы затратили значительное время, энергию и материальные ресурсы. Да, наши усилия были успешными, но не в той мере, чтобы обеспечить безопасность американского народа, проживающего вблизи зараженных зон. Это было тяжкой обязанностью для Консультативного совета - проинформировать меня, что обычным оружием мы не в силах добиться результатов. Даже при самых благоприятных обстоятельствах таким способом нельзя сдержать или контролировать распространение заражения из района Скалистых гор, не говоря уже о том, чтобы остановить его. Даже если бы это стало возможно благодаря значительному расширению и активизиции наших усилий, все равно их не хватило бы, чтобы противостоять экологическому императиву хторран на зараженных площадях. Исходя из всего этого, мы искали альтернативные варианты борьбы. Наши исследовательские подразделения достигли большого прогресса в разработке специального биологического оружия. К сожалению, ни одно из этих средств не находится в той стадии готовности, чтобы помочь нам справиться с проблемой. Ждать дальше мы не можем. Мы обязаны действовать. В связи с этим Консультативный совет Соединенных Штатов по экологическому заражению вынужден рекомендовать применение ядерного оружия малой и средней мощности на ограниченных территориях в следующих районах... - Что?! Я вылетел из кровати как реактивный снаряд и остановился перед телевизором, с трудом веря своим ушам. Она все-таки решилась! - ... Западном Колорадо, Северной Калифорнии и частично в Орегоне, Вашингтоне, Миссисипи, Алабаме и Флориде. Консультативный совет предложил также предоставить специальное ядерное оружие правительствам Мексики, Канады, Центральной и Южной Америки - если от них поступят соответствующие просьбы. Я приняла отчет Консультативного совета и с большой неохотой вынуждена согласиться с его выводами. Поэтому я подписала приказ, разрешающий армии Соединенных Штатов применить ядерное оружие в тех зонах, которые определены как "критически зараженные". В то время, когд