зко остановилась. Как много я упустила в своей жизни! Сколько раз я отказывалась от приглашений посидеть и поболтать с другими людьми! И что я знаю о людях? Я могу только использовать их в своих целях! Она подошла поближе к зеркальной стене и внимательно посмотрела на себя, стараясь заглянуть в глубину души сквозь озера голубых глаз. - Такое мне даже не снилось в дурном сне. - Генеральный секретарь Карпов смотрел на пробоину в кремлевской стене от попадания американского снаряда. Маршал Растиневский, потирая руки, невесело усмехнулся. - Они подобрались слишком близко, Евгений. Думаю, что с сегодняшнего дня нам следует разместить штаб на даче. - Но он не разорвался. Сергей выразительно пожал плечами. - Это дорогое оружие трудно использовать на практике. Чем больше расчетов, тем большая вероятность осечки. - Так же, как с нашими западными войсками? - Карпов взглянул на него исподлобья. - Ты говорил - четыре недели. Идет уже третий месяц, а конца не видать. На западном направлении творится черт знает что! С каждой нашей промашкой НАТО набирается сил. Даже здесь становится небезопасно. Это уже третья ракета, угодившая по Кремлю. - Но ни одна из них не разорвалась, - Растиневский махнул рукой в сторону пролома. - Кроме того, это нам может пригодиться. - Пришлось подтянуть целую армию, чтобы разбить силы НАТО под Варшавой. Поляки от этого слишком осмелели. - Карпов развернулся и пошел в сторону ворот. - Ты уверен, что нужно посылать подкрепления к остаткам хаммеровской дивизии? Каждый раз мы ухитряемся терять два из трех грузовых самолетов. Растиневский поежился от холодного воздуха. - Есть вещи и похуже. Каждая попытка укрепить бельгийский плацдарм съедает очень много ресурсов. Я не верю, что они удержатся, ведь дивизия, которую мы высадили в Бонне, окружена. Хотя и большой ценой, но все же англичане разгромили наш лондонский десант. Карпов покачал головой. - Это безумие, какая-то гулаговская война - по всей Европе островки сражений, и мы никак не можем стянуть воедино все силы. Мы едва в состоянии снабжать войска и вывозить раненых. Растиневский широко развел руками. - Товарищ Генеральный секретарь, вообще нет никакой логики в том, что происходит. В самом начале стратегия была осмысленной. Но теперь? Я больше ничего не понимаю. То ли мы контролируем события, то ли они управляют нами. - Уже погибло почти полмиллиона, Сергей. Ситуация в Польше критическая. Против нас растет недовольство. Восточная Европа получает шанс порвать с нами окончательно. Узбеки совсем обнаглели. Прошлой ночью в Душанбе убито около ста человек. Там, где раньше мы наступали, теперь мы попросту обороняем наши базы. - На прошлой неделе нам удалось сбросить бомбы на Вашингтон, - возразил Растиневский. - Из-за огневого прикрытия мы взорвали только несколько деловых кварталов, но это только начало - мы их деморализовали. - Но когда-то наши бомбы иссякнут. - Карпов поддел ногой кусочек алюминия, отвалившийся от вражеского снаряда. - А что насчет нашей ядерной программы? - Мы круглосуточно работаем над возведением новых реакторов. Если мы в производственной сфере опередим американцев и не появятся новые зеркальные шарики, будут сконструированы новые боеголовки. И мы взорвем Вашингтон водородной бомбой. Тогда войне конец. - Это наша единственная надежда, единственный путь к победе, Сергей. - Вздыхая, Карпов посмотрел на серое небо. Тоска растекалась в душе. Рива уже вполне освоилась с контрольным пультом. Ее торпеда устремилась к космической станции Пашти. Гигантская станция вращалась среди звезд подобно огромному колесу, тут и там мерцали огоньки, высвечивая башенки, забавные антенны и бугристые выступы, выделяющиеся на бело-серой поверхности. Диск освещался лучами желтого солнца, а за ним в туманной дымке далеких галактик вспыхивали и гасли мириады звезд. На ее монитор косо падали желто-белые сполохи света от находящегося справа ромбовидного созвездия. Она выпустила реактивные ракеты, которые должны были размягчить металлическую обшивку стен станции Пашти, и сбавила скорость. Перегрузка в 6 "g" бросила ее вперед, длинный лазерный луч взрезал приближавшуюся обшивку. Нос торпеды скользнул, и судно замерло. Торпеда дрожала и вибрировала в гравитационном поле, и Рива подключила корпусные приборы, которые предохраняли судно от углового ускорения, не давая ему сбиться с курса и проскочить прорезанную в стене брешь. Рива приложила ладонь к замковой панели и увидела на мониторе переднего обзора нос своей торпеды, раскрывающийся подобно цветку лотоса. - Путь свободен! Торпеду затрясло: танки Моше и группа Виктора стали выбираться наружу. Со своего места она видела внутренние помещения Тахаака. Из коридоров ползли Пашти, и танки Моше окружали их слева и справа. Люди Виктора шли сзади, поливая огнем рассеянные по коридорам фигуры чужаков. Рива включила контрольное устройство, чтобы убедиться, что торпеда прочно закрепилась у стены станции, проверила блоки питания и, удовлетворенная результатами проверки, откинулась на сиденье и стала ждать. Поразительно. Она сидит в тренажере, а почти в полумиле от нее десантники Стукалова бегут по полномасштабному макету. Она покачала головой, отказываясь верить тому, что ей всего лишь надо было приподнять крышку люка, чтобы увидеть несколько рядов сверкающих серебряных капсул, таких же, как ее собственная, плавающих в мягком свете панелей. Все время, что она находилась внутри кабины, окруженная странной пеной, она испытывала чувство настоящего полета. Как Ахимса добились этого? Как они смогли создать такую совершенную имитацию? В помещение ворвался Пашти и стал оглядываться по сторонам. Рива привела оружие в состояние готовности, прицелилась в тварь и хладнокровно выстрелила. Краба разнесло на куски. Она долго рассматривала останки. "Это всего лишь робот", - напомнила она себе. Но наступит день, когда она лишит жизни и живое существо. Что это значило? Лично для нее? И в целом для человечества? Это значило, что первые люди выйдут в космос в качестве наемников - наемных убийц. Эта мысль мелькнула в голове и исчезла, оставив только чуть тлеющее чувство неловкости. Как будто нам оставлен выбор. Будь ты проклят, Толстяк. Чтоб тебя разорвало ко всем чертям! Она рассматривала поверженного робота, и голова ее наполнилась обрывками речи Пашти. Они говорили, заставляя воздух вибрировать. Получались скрежет и дребезжание. Как можно воспринимать такую речь? Воздух дребезжал, но пол под ногами оставался неподвижным. Интересно, как мыслят существа, общаясь подобным образом? Может быть, мы никогда этого не узнаем. Из глубины души поднималось смятение, превращаясь в осознанное негодование. Толстяк, ты ничем не отличаешься от вашингтонских недоумков. Ты делаешь политику, а на чувства тебе наплевать. Ну ладно, мы уничтожим станцию Пашти. Это все равно что закидать бомбами несчастную деревушку. Через двадцать минут в ее радиотелефоне послышался голос майора Данбер: - Дело сделано. Станция разрушена. Возвращайтесь. Еще через пятнадцать минут Рива включила программу выхода из боя и направила торпеду к кораблям Ахимса. Даже во время учений она мысленно возвращалась к языку Пашти. А что, если Ахимса задумали использовать людей для уничтожения всех Пашти? Если Толстяк не солгал, Пашти и не подумают оказать сопротивление. А если это так, тогда чем будет отличаться нападение людей на Тахаак от бесконечных террористических актов, с которыми она боролась всю жизнь? Она почувствовала резкую боль в желудке - ощущение, которого не испытывала с самого Наблуса. - Майор, я пришла вернуть пудреницу. Большое спасибо, она мне пригодилась. Шейла оторвала глаза от стопки бумаг, лежавшей на столе. - Можешь брать ее в любое время, - взяв пудреницу, сказана она. - Если не возражаешь, я открою. Она приподняла крышку и прочитала: "Есть прогресс. Надо поговорить". Шейла несколько раз провела кисточкой по ресницам и, потянувшись, зевнула. - День был длинный. Может, прогуляемся? Светлана устало кивнула. - Я так увлеклась компьютерами, что не могла остановиться. Это путешествие, несмотря на всю его необычность, открыло мне глаза. Я и не понимала, насколько плохо я подготовлена. Шейла уловила ее интонацию. Что ей удалось обнаружить? - Ясно, ты все время проводила взаперти. Не хочешь ли полюбоваться на звезды? - Звезды? - Все-таки это космический корабль. Пойдем, я тебе покажу. Они немного поболтали, обсуждая этапы обучения и процесс адаптации. Шейла вошла в прозрачную кабину и протянула вперед руку, указывая на вереницу звезд: - Посмотри, какая прелесть! И не услышала перевода. Светлана ступила внутрь и устремила глаза к светящемуся каскаду звезд. Шейла настроила свой головной обруч на торпедный тренажерный зал. Ничего не получилось. Потом она попробовала связаться с радиотелефоном Виктора. Опять ничего не вышло. Тогда, понизив голос, она сказала: - Я думаю, здесь мы сможем поговорить. Из твоего досье я узнала, что ты бегло говоришь по-английски. Ну, с чего начнем? Светлана не отрывала взгляда от проплывающих мимо звезд. - А ты уверена? - Уверена, если вообще можно быть в чем-то уверенной. Какой бы ни была их система наблюдения, кажется, здесь она не работает. Наушники не включаются, перевода нет. - Думаю, мы рискуем. А ты проверяла? Не пыталась поймать их? - Пыталась. Не было никакой реакции. - Шейла села на свое привычное место. Светлана повернулась и неловкими шагами прошлась по кабине. - Я вышла на информацию... думаю, что смогу отключить всю их систему. Но я подозреваю ловушку. Шейла заметила, что она колеблется. - Продолжай. Светлана остановилась и задумчиво посмотрела на нее, словно решала, что сказать. Шейла махнула рукой. - Послушай, это наше общее дело. Любая, даже случайная информация может стать спасительной для всех нас. - А потом? - Потом? - Шейла усмехнулась. - Майор, каковы бы ни были последствия. Земля уже никогда не станет прежней. Все правила игры изменятся. Изменится образ мыслей, изменится наше представление о самих себе и о нашей планете. Скажи мне, что будут чувствовать обычные мужчины и женщины, когда они узнают, что нас посадили в клетку существа, которые считают нас примитивными варварами? Толстяк наблюдал, как мы убиваем друг друга и отдаем огромные количества ресурсов для массового уничтожения себе подобных. Представь, что на станции Тахаак разыгрываются сцены Второй мировой войны. Когда подумаешь об этом, становится странным то, что они не сбросили на нас что-нибудь в самом начале. Но дело в том, что мы не можем вернуться назад. Подростковый период нашего рода закончен. Должен быть закончен - или Пашти с Толстяком уничтожат нас. - Интереснее всего мне было бы узнать, что произойдет с Советским Союзом. Шейла скрестила руки, ее лицо смягчилось. - Нас должны касаться не только заботы наших уважаемых государств. У нас нет иного выбора. Теперь мы действуем не во имя Англии, Франции или СССР, а во имя планеты. - И ты пожертвуешь своей страной? Шейла вздохнула. - Я помню истории о датских шпионах времен Второй мировой войны. В одном городке немцы поставили ракетные установки. Датские разведчики-получили от союзников информацию о том, что их городок, их соседи и родственники в скором времени подвергнутся бомбардировке. Конечно, они не могли предупредить - об этом узнали бы немцы. - Какое отношение к делу имеет эта история? Встретив ее взгляд, Шейла кивнула. - Она имеет отношение к нашей планете, майор. Если в конце концов окажется, что Толстяк ведет двойную игру, а я в этом почти не сомневаюсь, если надо будет принести в жертву мою страну, чтобы спасти мир, я это сделаю. Как те датские шпионы, я вижу будущее, но пока ничего не могу поделать. Светлана вскинула бровь. Шейла протянула к ней руки. - Позволь мне задать тебе один вопрос, майор. Философский. Ты стоишь перед выбором. Ты заперта в здании вместе с мужчиной, в руках у которого дымится динамитная шашка. Ему все равно, куда ее зашвырнуть. Перед тобой две комнаты, в которых заперты единственные оставшиеся представители человеческой расы, последние одиннадцать человек. В одной комнате - советский гражданин. В другой - десять человек разной национальности. Зная, что мужчина собирается бросить динамитную шашку, какую комнату ты укажешь ему? Глаза Светланы не дрогнули. - И ты полагаешь, что перед нами стоит именно такая дилемма? - Когда я летела в том пузыре, я сделала любопытное наблюдение. Я видела Землю. Я увидела ее по-другому - не как Англию или Восток, противостоящий Западу, а как крошечное местечко, откуда родом мы все. Если мы потерпим поражение, мы рискуем потерять не только Лондон, но и Москву, и Улан-Батор, и Найроби, и Лос-Анджелес, и леса, и океаны. То, что делает Толстяк, противозаконно. Он нарушает запрет, преследуя собственные цели. Сколько раз наши уважаемые правительства использовали наемников - а потом уничтожали их, чтобы замести следы? - Ты подозреваешь, что Ахимса поступит так же? - Толстяк говорит, что в их галактической цивилизации существует огромное количество видов. Толстяк честолюбив. Если мы окажемся удобным инструментом, почему бы не использовать нас и в будущем - в собственных целях? Я помню твое беспокойство, так вот - ему не нужно захватывать планету, у него есть стадо, способное к размножению. Он нас так просто не отпустит. Но когда-нибудь все это всплывет наружу. Интересно, что сделают "цивилизованные" существа, поставившие гравитационные маяки вокруг Земли, когда они обнаружат, кто поддерживает нас, выходцев с этой планеты, выполняющих грязную работу? Светлана понимающе кивнула, подошла к прозрачной оболочке кабины и посмотрела на звезды. - Я никогда никому не доверяла, майор. Я выросла в доме работников КГБ. Всю свою жизнь я зависела только от самой себя. Шейла кивнула. - Забавно получается. Мой отец работал инспектором в страховой компании. Я видела его дважды в неделю. Остальное время я проводила с дедом. - А твоя мать? Шейла накрутила на длинный палец прядь белокурых волос. - Она бросила нас, когда мне было пять лет. Сбежала с летчиком британской авиации. Иногда я получала с оказией открытки из Бомбея, Токио или Сиднея. Я полюбила все эти места. Потом открытки перестали приходить. Много позже я узнала, что отец положил им конец. Теперь, оглядываясь назад, я могу понять, почему. Ему было больно сознавать, что бросившая его женщина живет такой интересной жизнью. - А тебе нравилось работать на "МИ-6"? - Наверно. Работа увлекала меня и заставляла постоянно расширять собственные возможности. - Она помолчала, покусывая губы. - Знаешь, во всяком деле есть свои недостатки, промахи, ошибки. Находить их - все равно что охотиться за сокровищами. Но, честно говоря, я становилась все больше похожей на своего отца: кроме работы, для меня не существовало ничего. Мне не хотелось закончить тем же, чем закончил он, и оглядываться на обломки собственной жизни, задавая себе вопрос, почему мой мужчина покинул меня ради кого-то более достойного внимания, спрашивая себя, а жила ли я? - А твой дед? Шейла рассмеялась, потом лицо ее погрустнело. - Он относился ко мне очень хорошо, стал моим лучшим другом. Он докурился до смерти. Умер мучительно, от рака легких. Я унаследовала его любовь к загадкам. Он был настоящим джентльменом, который опоздал родиться. Он мог бы стать очаровательным губернатором в каком-нибудь местечке вроде Мадраса. Он никогда на самом деле не знал, что со мной делать. Если бы я была мальчишкой, он бы начинил меня всеми традициями и мифами мира. Мы нашли общий язык, отгадывая загадки и играя в интеллектуальные игры. Он приносил мне китайские головоломки и всякую всячину, над которой надо поломать голову. Он заразил меня головоломками. - Шейла посмотрела на звезды. - Мы привыкли разыгрывать шахматную партию за час. Он многие годы состоял членом шахматного клуба - участвовал даже в международных турнирах. В конце концов я так поднаторела в этом деле, что играла в поддавки. - Возвращаясь к твоей философской дилемме, хочу спросить: ты на самом деле считаешь, что мы находимся в подобном здании? И мы должны указать на одну из комнат? Шейла взглянула на женщину. - Нет, не считаю. Наша задача - понять, что мы не отдыхаем в здании, а нас туда бросили силком, Светлана. Динамит уже подожжен, и Толстяк готов кинуть его, если дверные замки захлопнутся за нами. Каким-то образом мы должны найти путь, или затушить динамит, или кинуть его наружу, через входную дверь. Иначе говоря, мы должны определить, кому мы будем хранить верность - советскому гражданину или миру. Что касается меня, я выбираю человечество. А ты? Светлана уже приняла решение. - Я прошла сквозь защитные системы нескольких блоков памяти и засекретила свою программу более тщательно, чем они. Мои действия не привлекли их внимания. Расставленные мною ловушки и символы остались на своих местах. То, что я с такой легкостью прорвалась к их секретным архивам, внушает мне тревогу. Ведь они оказались способными прочитать секретные материалы в Вашингтоне, Лондоне и Москве. Почему их защитная система так примитивна? Шейла покусала губы и нахмурилась. - А что ты имеешь в виду, когда говоришь, что с легкостью проникла в их секретные архивы? Светлана помолчала, стараясь взять себя в руки. - Если бы у меня был мой Крэй с его программами, я бы сделала эту работу в считанные секунды. В сравнении с банком Гонконга защитная система Ахимса просто смехотворна. Почему? Может быть, это западня? Шейла кивнула. Еще один осколок вписался в ту схему, которая начала вырисовываться в ее мозгу. - Я так не думаю. Черт побери! В какую игру я ввязываюсь! Светлана стояла перед ней, скрестив на груди руки. Вид у нее был недоумевающий. - Тогда почему? Откинув голову назад, Шейла взглянула на нее. - Ты ведь не будешь помещать дрессированного шимпанзе в тюрьму строгого режима. Ты просто посадишь его на цепь и запрешь клетку на обычный замок. - В ее голове мелькали разрозненные эпизоды, все вставало на свои места. - Толстяк думал, что он исключил любую угрозу в отношении своих компьютеров, тщательно отобрав персонал. Ты скрывала свое умение - даже от своих начальников. Мне кажется, я понимаю, почему. Но у Толстяка не было времени узнать всю подноготную, убедиться в том, что он ничего не упустил. Да, он поступил очень осторожно, исключив людей, которые в прошлом вплотную занимались компьютерами. Ведь твое начальство не догадывалось, что у тебя есть этот Крэй, не так ли? Светлана на мгновение замешкалась. - Давай скажем так: советская система ревностно охраняет свое могущество. Она заботливо и тщательно устраняет любую угрозу извне - но ведь существуют угрозы и снизу. Шейла сложила руки в молитвенном жесте. На губах ее заиграла усталая улыбка. - То, что ты утаила свой талант, может быть, всех нас спасет - и твое советское начальство в том числе. - Да? А если Ахимса переделают систему? - Им надо будет сначала проникнуть в твою программу. - Но это не так трудно. Ведь они составляли свою? Шейла улыбнулась и обвела комнату рукой. - Это сделали за них машины. Я хочу сказать, что это их машины переводили наши слова на Земле. Машины перенесли Голованова из Москвы в Арктику. Не знаю, какими источниками они пользуются, но подозреваю, что они просто считывают данные из... ну... извне. Поэтому я и сказала, что они не будут стремиться проникнуть в твою программу. - А как же защита их действующих систем? - Эта защита ориентирована на человека, разве не так? Лицо Светланы просияло. - Может быть, Ахимса не нуждаются в защитной системе против других Ахимса? Может быть, это вообще им незнакомо? - Точно. Они думают, что в их клетке сидят шимпанзе, а не профессиональные взломщики. Толстяк чувствует себя в безопасности. Он уверен, что с его компьютерами не справится человек с моим опытом, он ведь не знает, что среди нас есть мастер, взломавший самые совершенные защитные системы мира. Скажи мне, мог бы кто-то другой сделать то, что сделала ты? Отбросим в сторону твой Крэй, ведь, чтобы проникнуть в банк данных в Гонконге, программу пришлось писать тебе? Глаза Светланы сощурились, она глубоко задумалась и в ответ лишь медленно покачала головой. - Да, но в таком случае мы все равно ни в чем не можем быть уверены - это пока лишь догадки. - Но нам, черт побери, не остается ничего другого. Все-таки в этом есть какой-то смысл. - Шейла подтянула колени и опять посмотрела на звезды. - Толстяк долго полагался на свои машины. Они стали его опорой. По моим наблюдениям. Толстяк нисколько не хитрее нас, его сила в технологии. Все, в чем мы сейчас нуждаемся, - это определить путь ее нейтрализации. - Надеюсь, мы не ошибаемся. 16 В штабной комнате было очень душно. Над головой крутился пропеллер вентилятора. Люди со слипающимися от недосыпания глазами бродили туда-сюда, что-то бормоча себе под нос. Кто-то перебирал клавиши компьютера, выполняя рутинную работу. Карты, рапорты, диаграммы испещряли стены. Министр обороны Пэт Хиксон утопал в кресле возле заваленного бумагами стола, прикрыв усталые глаза. Президент Атвуд с ожесточением потер виски. - Кто мог подумать? До сих пор в каждом планируемом нами сценарии главная роль отводилась ядерному оружию и последующей радиации. Как идут дела на заводах? - По подсчетам специалистов, надо еще семь месяцев. Физики, которых мы отрядили работать над этими статичными зеркалами, все еще не пришли ни к какому выводу. Если бы нам удалось сломать эти проклятые зеркальные шарики, мы могли бы освободить боеголовки и покончить со всем этим. - Помедлив, Хиксон добавил со вздохом: - Если они еще функциональны. Бог знает что натворили эти зеркальные штуковины. - Есть новости из Филадельфии? - Нет. Потеряли около тысячи двухсот человек. Кто мог подумать, что они растеряют мужество и отзовут воздушное прикрытие? Знаешь, если бы мы имели возможность не заниматься обычными видами оружия и все силы бросить на восстановление ядерного потенциала, мы бы ускорили... - Естественно! Страна населена рыдающими гражданами, кричащими об обороне. Соединенные Штаты никогда раньше не подвергались бомбардировке. Все эти привыкшие к комфорту домохозяйки вдруг осознали, что их города стали мишенью: воронки на месте домов очень впечатляют. Им вовсе не улыбается оказаться на носилках "Скорой помощи". Им не нравится быть бессильными, им не нравится, когда советские бомбы разрушают водопровод. Последний опрос показал, что мой рейтинг приблизился к пятнадцати процентам. Бирч заявляет, что требования о моей отставке имеют веские основания. - Атвуд поднял глаза. - Я и в самом деле не справляюсь? Хиксон развел руками, качая головой. - Нет, Джон. Просто мы не предвидели такого хода событий. И теперь воюем на ощупь. Мы не можем ничего поделать. Мы не можем обороняться, потому что наши силы рассеяны. Перекраивание границ в годы правления Горбачева, дефицит и депрессия - все это превратило мир в подобие лоскутного одеяла. Если мы потеряем спутниковую связь, мы даже не узнаем, что творится на фронтах! - А что там в Крыму? Что-то известно? - Генерал Мак сообщает, что в Одессе мы деремся за каждый дом. Большие трудности со снабжением. Мы ожидали, что Растиневский выведет войска из Пакистана, но он этого не сделал. Напротив, он продолжает формирование теневых дивизий, призывая стариков и вручая им посыпанные нафталином винтовки со складов. Мы устраиваем им настоящую мясорубку, их потери превышают наши в десять раз, но они все прибывают. Атвуд вздохнул. - Турки подходят к побережью. Может быть, это как-то облегчит положение. - Если не вмешаются армяне. Все будет зависеть от того, кого они больше ненавидят: Москву или турок. И пока Москва будет снабжать их оружием, они будут воевать против турок. Как только турки начнут боевые действия, греки останутся в стороне, и я их не осуждаю: нейтралитет - их единственное спасение. - А румыны? - Все еще занимаются пустой болтовней. Но если консерваторы возьмут верх, они ударят по Крыму с запада. И если они сделают это... - Это будет удар в спину. Пэт, мы даже не сможем эвакуировать оттуда войска. Хиксон промолчал. - А Польша? - Тоже неважно. Черт побери, они обыкновенные люди. Русские ввели в Польшу десять армейских групп. Как ты думаешь, они могут противостоять этому? - Но это спасло Германию? - В данный момент. Польша спутала карты Советам, так что сейчас, вместе с Англией и Францией, нам удалось очистить большую часть германской территории. Но мы ничего не можем поделать с Бельгией. Если мы оттянем войска, чтобы ударить по Брюсселю, германский фронт развалится на куски. Или так, или Растиневский опять высадит пару дивизий. Нам нельзя снимать водушное прикрытие на севере, даже в том случае, если Растиневский будет продолжать укрепление бельгийского плацдарма. Атвуд почувствовал рези в желудке. - Весь мир спятил. Хиксон хмыкнул и наклонился вперед. - И я собираюсь сделать его еще более безумным. - Желаю удачи. Что ты задумал? - Я разговаривал с Объединенным комитетом начальников штабов. Не нанося урона действующей армии, мы можем взять Владивосток и удержать его. Если получится, мы сможем открыть новый фронт. Моше остановился и почесал заросший щетиной подбородок. Как всегда, он забыл побриться. Поколебавшись, он приложил ладонь к двери. - Йелед? Это Моше. Он подождал и опять окликнул: - Йелед? Наконец дверь открылась, и Моше ступил внутрь. Ничего необычного, комната такая же, как у всех. Йелед полулежал на кровати, уставившись в голограмму, светящуюся перед его глазами, - Земля. Дурные предчувствия охватили Моше. Ничего хорошего из этого не получится. Он подошел к автомату и заказал израильского кофе. С чашкой в руке он поднес стул к кровати и уселся напротив Йеледа. Откинулся назад и, закрыв глаза, вздохнул. - Ты хочешь поговорить? Молчание. - Йелед, мне хочется услышать твой голос. - Моше нервно повертел в руках чашку и, нахмурившись, уставился в черную жидкость. - Поговори со мной. Скажи, что ты чувствуешь. Мы с тобой многое повидали. Ты меня помнишь? Помнишь парня, который вытащил тебя из танка, когда они облили его бензином в Дженине? Молчание. Моше содрогнулся. Йелед - первая ласточка. Неужели это произойдет с каждым из нас? Это шок или всего лишь тоска по дому? А может, это влияние космоса? Что, если бог запретил нам покидать свою планету? Что, если мы зачахнем и умрем - как птицы, выброшенные из гнезда? - Йелед, мне нужно знать, что тебя беспокоит. Я не только твой командир, но и человек, который жил с тобой, сражался с тобой и... плакал у тебя на плече. Губы Йеледа зашевелились, глаза оставались прикованными голограмме. - Я... - Ну, скажи. - Пять лет, Моше. Ты знаешь, как это долго? Моя дочь... ей будет десять. А моя жена... ну, многое может случиться за пять лет. Узнает ли меня сын? Он дитя, Моше. Крошечный младенец в пеленках. Все-таки тоска по дому. Моше не отрывал взгляда от черной жидкости - в ней отражалась белым пятном светящаяся панель потолка. - Эти пять лет они будут в безопасности. Йелед обратил страдальческие глаза к Моше. - Почему? - Ахимса дал обещание. Йелед зажмурился. - Нам и раньше много обещали. Садат давал гарантии. Даже американцы. Сколько зла причинили нам эти обещания, Моше? Наша единственная гарантия - оружие за плечами, МОССАД и его скрытая деятельность. Это другое дело. Ахимса говорил, что Израиль будет в безопасности. Но касается ли это моей жены? Моей дочери? Сына? А, бомбы? А нападения террористов? - Мы все очень стараемся... - Мой сын растет без меня! - Йелед сжал кулаки. - Это самое ужасное. Я думал, что мы получим известия. Чем ответишь на это? Что он мог сказать? - Пять долгих лет. Ей придется пять лет прожить в аду, Моше. Она даже не будет знать, что я жив. Пять лет волнений и... - Покрасневшие глаза Йеледа обратились к голограмме планеты - коричнево-голубому драгоценному шарику, закутанному в покрывало белых облаков. - Она получит от тебя письмо. Американский президент позаботится об этом. Пять долгих лет. Впервые мысль о том, что Анны нет в живых, принесла ему облегчение - ей не надо будет волноваться о его безопасности. Но как же другие? Йелед был первым. - Но поверит ли она, что это я написал письмо? Мы знаем, что они рассказали людям. Неужели она поверит, что любимый ею человек унесен на небеса какими-то пришельцами из космоса? Если бы ты сам не был здесь, если бы не видел всего этого, разве ты поверил бы? - Старина, не на все вопросы я могу ответить. Подумай о том, что мы люди практические. Мы не американцы, которые могут сидеть в безопасности, отделенные океаном от всех неприятностей. Мы привыкли к ужасной действительности. Мы здесь - пленники Ахимса. В нашем положении можно сделать две вещи. Или изо всех сил бороться за то, чтобы остаться в живых, или сдаться. Йелед все смотрел на голограмму. - Извини, Йелед, но космос небезопасен, как и Израиль. Пашти представляют такую же угрозу, как и арабы. Пока ты принимаешь решение, мы с Чеймом останемся на посту. Скажем, что ты болен. Моше встал. - Мне кажется, очень хорошо быть евреем. Никогда нет такой роскоши, как выбор. Или жертвуешь тем, что любишь, или... умираешь. Не оглянувшись, Моше вышел из комнаты и зашагал по коридору. Я не могу его винить. Кто на очереди? Что там Пашти? Нас доведет до ада проклятая реальность! Сэм провел рукой по лицу. Кожа была как неживая. Он заставил себя вспомнить все свои познания в физике и астрономии, позабытые за годы сражений и тренировок. Учебный процесс помогал справиться с тревогой: он понимал, что его люди здорово влипли. Ведь до сих пор неизвестны истинные намерения пришельцев, а люди находятся в их власти. Сэм вошел в столовую. На часах полвторого ночи. Столовая, однако, не пустовала - за столом в одиночестве сидела женщина, перед ней стоял поднос с едой. Сэм заказал ветчину и бутерброд с сыром. И много колы. Стоя около автомата, он уже отчетливо видел женщину. Это была Светлана Детова. Он подошел к ней с тарелкой в руке. - Простите, это место не занято? Она подняла на него глаза - такие же усталые, как у него. - Садись, капитан. Составь компанию. Я слишком долго не разговаривала с людьми. У компьютеров, которыми я занималась, своя логика. - И как идут дела? Она размешала кофе и пожала плечами. - Так, потихоньку, но я никогда не могла предположить, что буду так быстро обучаться. Любопытно, в критической ситуации, когда у тебя нет выбора, твои способности к учению растут с невероятной скоростью. - Но дела двигаются? Она пожала плечами, многозначительно взглянув на него своими голубыми глазами. - Если Толстяк наблюдает за мной, его, наверное, забавляют мои неловкие попытки. Мне кажется, нам здорово повезло, что он не вернул нас на Землю, как законченных идиотов. Сэм кивнул: - Угу. Она криво усмехнулась. - Судя по выражению твоего лица, тебя вовсе не интересуют мои компьютерные глупости. - Ты выглядишь не лучшим образом. Она подперла рукой голову, и в самом деле, силы покинули ее. - Ты тоже. Он зевнул. - Да, знаешь, я заметил, что ребята стали увлекаться выпивкой. Мне уже дважды жаловались. Они начинают нервничать. Когда такое случается, я делаю стойку - мне вовсе не хочется неприятностей. Я знаю своих ослов. Когда бывали затишья, чтобы удержать свою бравую банду от смертоубийства, я немного занимался с ней астрофизикой и галактической географией. - Ослы? Убийства? - Она рассмеялась. - Но ведь ты их любишь. Он кивнул, немного расслабившись. - Да, я их люблю. Не знаю, я служил со многими. Иногда мне давали уже готовое подразделение. Знаешь, так учителя говорят о своем классе. Или тренеры о своей команде. Если тебе попадутся хорошие люди - все будет в порядке. У меня ребята что надо. - Но они нервничают? Сэм отпил глоток воды. - Мы с Виктором загрузили их работой по уши. Подразделение усердно тренируется, но важно знать меру. Это все равно что вытаскивать на арену не готового к состязанию атлета. Мы с Виктором должны немного ослабить вожжи, или мы их озлобим. Но любое послабление даст им возможность задуматься. Нам покажется, что мы здесь всего год - ну и что? На самом деле мы будем отсутствовать пять лет, не имея никаких известий. Может быть, у кого-то занемог отец. Или сердечные дела. Все ли будут живы, когда мы наконец вернемся назад? Знаешь, мы покидали Землю в такой спешке, осталась масса недоделанных вещей. А кроме того, в их маленькие мозги начала просачиваться мысль, что, если мы даже вернемся, мир к тому времени сильно изменится. - Так думают военнопленные. Сэм кивнул: - Ну, что-то вроде того. А если ты начинаешь думать, что пропал без вести в открытом космосе, тут есть от чего свихнуться. - А твоя семья, капитан? Он на мгновение задумался и пожал плечами, медленно пережевывая бутерброд. - Я никогда не знал своего отца. Моя мать, видишь ли, она в доме престарелых в Детройте. Сестра... скажем, я потерял с ней связь. Так было проще. Младшего брата убили во Вьетнаме. Бабушка и дед умерли. За моими плечами остались только воспоминания. Она вскинула брови. - Спасибо тебе, капитан. До сих пор у меня не было времени подумать о таких вещах. Сэм потер глаза. - Ну что ж, это значит, я очень устал. Обычно я сначала думаю, потом говорю. Она рассмеялась. - Моя интуиция подсказывает, что ты никогда не разговариваешь, если устал. Боишься проболтаться? Он тряхнул головой: - Угу, но знаешь, каково это? Хуже нет, чем жить постоянно на взводе. И смогу ли я когда-нибудь стать самим собой? - А может быть, станешь таким, как я. Майор Светлана Детова - знающая, способная и живая. - Живая? Возможно, но ты несвободна. Он пристально всматривался в изящные черты ее лица. В ее голубых глазах сейчас не таился расчет, не было замкнутости, к которой он привык. Она освободила волосы, и они тяжелой массой рассыпались по плечам. - Свобода, капитан, вещь относительная. А ты? Разве грубость, хитрость не помогают тебе уцелеть? Подожди, выслушай меня до конца! Если тебе дают задание, на твои плечи в будущем ложится двойная ответственность, не так ли? Да, я знаю, как это бывает. Ты чернокожий в Америке. Я женщина в Советском Союзе. В любом случае там, где белый может ошибиться несколько раз, у тебя есть право на единственный промах. Он встретился с ее упрямым взглядом и медленно кивнул: - Да, быть может, и так. Но меня еще не захомутали. - Что ты можешь знать об этом, женщина? Разве ты можешь понять? - Именно поэтому ты бодрствуешь, когда другие спят. - Она кивнула самой себе. - Да, капитан, я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь. - Почему? - Потому что, как ты заметил, я тоже не сплю. Он усмехнулся. - Значит, ты бодрствуешь, горя желанием завербовать меня в КГБ? Она вскинула бровь. - Ну и каковы мои шансы на успех? - Не самые лучшие. Светлана допила остатки колы. - Знаешь, мы могли бы предложить тебе... - Меня это ни капли не интересует. - Ты даже не выслушал меня. Он наклонился вперед и поднял палец. - Майор, в Америке доктор Кинг все-таки добился возможности промаршировать по улице с демонстрантами. Теперь ты можешь сидеть здесь и рассуждать о братстве между народами, любовь к которому твоя вшивая коммунистическая партия демонстрирует на лозунгах. Но мы, сестрица, многое повидали, и оба мы знаем что-то другое. - Но доктор Кинг был убит психом не в моей стране, капитан. - Конечно, черт побери! Потому что в твоей стране его послали бы на такой далекий север, что он стал бы первой черной сосулькой в истории человечества. Твоя партия построила бы для него лично новый ГУЛАГ на самом краю Таймырского полуострова. Постукивая ногтями по столу, она откинулась на спинку стула. - Ну ладно, с идеологией все ясно, а как насчет денег? - Теперь ты заговорила на моем языке. Ну, для начала... как ты посмотришь на сто миллионов? - Он подмигнул ей. - Торговля будет долгой и нудной. Я собираюсь стать бонзой. Тебе что-нибудь принести? - Принеси виски. Мы могли бы платить десять баксов в месяц. - Ну ладно, пятьдесят миллионов... я не уступлю ни цента. - Они вместе пошли к автомату. - Скажи, как такая замечательная девушка могла попасть в лапы КГБ? Она бросила на него короткий испытующий взгляд. Потом заговорила, подавив циничный смешок: - Знаешь, это больше не имеет никакого значения. Здесь нет никого, кроме нас и Ахимса. Забавно, правда? Я так долго жила во лжи. Малейшая возможность быть откровенной заставляет меня нервничать. - Я не хочу, чтобы ты волновалась, брось это и расслабься. Лги мне. Меня это не волнует. Она взглянула на него подозрительно. - Тогда почему ты проверял меня? Пожав плечами, он протянул ей виски. - Я уже много узнал о тебе: кто ты, откуда, что тебя сделало такой. Не из шпионских целей, просто ты меня интересуешь как личность. Она отпила виски и подняла бровь. - Я уже слышала подобное. - Как хочешь, можешь верить, можешь не верить. Послушай, меня и в самом деле не заботит, что ты делала в Гонконге, кого ты там изображала и какое у тебя было задание. Мы здесь одни, майор. И я не знаю, что будет дальше. В скором времени моя жизнь может оказаться в твоих руках. Мы работаем так же, как все. Чтобы сплотить команду, надо начать с самого начала - с приветствия и рукопожатия. Она покачала головой и глубоко вздохнула. - Извини. Это старая выучка, привычка жить играя. Разведка - дело одиночек. Доверять можно только самой себе. Думаю, я никогда не буду, как... как... - Как нормальные люди? - Да, как нормальные люди. - Но только не спрашивай чернокожего офицера, командира группы по борьбе с террором, на что похожи нормальные люди. - А ты ненормальный? Он заговорщически подмигнул ей. - Люди, которые прыгают с парашютом, чтобы убивать других людей, вряд ли нормальные. А может быть, мы как раз нормальные, а весь мир безумен. Черт побери, не знаю. Зачем мы во все это ввязываемся? - Ты спрашивал меня, как я попала в КГБ. - Я попросил прощения. Она перевела дыхание. - Я совсем осмелела, ну да ладно. Я родилась в семье кагэбэшников. Моя мать работала в посольской группе второго главного управления. Мой отец работал в спецслужбе КГБ. - Она подождала, губы ее задрожали, глаза смотрели с надеждой. - Ну скажи мне что-нибудь, не молчи, ради бога. - Поторгуемся? Секрет за секрет? - Да. - Когда мне было шестнадцать, я украл машину. Меня не поймали. Когда мне было двадцать, я украл другую. Об этом до сих пор никто не узнал. Если бы узнали, выкинули бы из Вест-Пойнта в два счета. Она скрестила руки. - Это не совсем то. Сэм покачал головой и провел рукой по коротко стриженным курчавым волосам. - Конечно, нет. Но я думаю, что я совсем не так интересен, как ты. Моя мамочка не занималась ничем иным, кроме как кормила нас и поднимала на ноги. - А женщины? Тебя ждет дома подруга? Он рассмеялся. - Нет. И не думаю, что встречу подругу на Тахааке. Работа, как ты понимаешь, отнимает все время. К тому же американские женщины становятся почему-то немножко нервными, когда рассказываешь им, что зарабатываешь на жизнь, убивая людей. Думаю, кагэбэшники в таком же положении. Нет? Она засмеялась, о чем-то вспоминая. - Моя работа требовала от меня общения с мужчинами. Я выбирала самых высокопоставленных. И мне было так смешно, когда они похвалялись своей силой, своим могуществом, своими мускулами! Убить их т