ет быть, участь самок не так уж плачевна. - Это несправедливо, - Раштак повернулся посмотреть на голограмму. Может быть, именно в этом секрет гомосапиенсов? Они могут воспроизводить свой род, не убивая самок? Может быть, именно это обнаружил Толстяк? Надежду, спрятанную в биологии гомосапиенсов? Он замер, пораженный своим открытием. Я думаю рационально. Я владею собой. Раштак смаковал свои ощущения. Никогда раньше Пашти не совокуплялись, не теряя разума под воздействием циклов. Сможет ли он повторить? - Прости меня, малышка. Он зажал в угол вторую самку, не отрывая глаз от голограммы, размышляя о неизвестной угрозе, которую Толстяк собирался принести его народу. Когда Раштак пронзил самку, она завопила. Ему стало грустно. Беременная самка в будущем была обречена на смерть. - Люди тоже относятся к самкам как к добыче, - прошептал он себе и безмолвной испуганной самке. Когда последнее яйцо проскользнуло в ее тело, она снова затрепетала под ним. Дрожащее тело Раштака стало вялым, самка замерла под весом его панциря. - Может быть, Пашти и люди не так уж сильно отличаются друг от друга? Но ведь это абсурд! Мэрфи сжал ее в объятиях, и она задрожала. Ее ноги обвились вокруг его бедер. Ее холмик прижался к нему, когда он напрягся, дыхание превратилось в прерывистый стон. Он поднял голову, чтобы увидеть ее лицо, дрожащие веки, блестящие глаза, полуоткрытый рот. Его тело обмякло, Катя молча лежала под ним. Оба они тяжело дышали. Святая Дева Мария, как она хороша! Она освободила каждый нерв в моем теле, а череп чуть не взорвался! Странная мысль мелькнула в его мозгу. Интересно, у Пашти тоже бывает такой гон? Катя вздохнула и зажмурилась. Потом распахнула свои зеленые озера и приложила кончик пальца к его подбородку. - Хочу сказать тебе комплимент, Мэрфи. Немногим мужчинам удавалось сделать подобное. - Благодарен вдвойне, - Мэрфи криво усмехнулся. - Ты могла бы стать профессионалкой. - А я и есть профессионалка. Он скатился с нее и плюхнулся на спину, вздыхая. Она расхохоталась и перекинула пепельно-белую гриву волос на одно плечо. Потом упругой походкой направилась в душ, а Мэрфи сел, оглядел комнату, потом заставил себя подняться на ноги и последовал за ней. Струящаяся вода скрыла их тела. Одевшись, он взял из автомата чашку кофе и, усевшись, принялся с восхищением оглядывать ее длинные ноги - она сидела напротив. Мэрфи усмехнулся и обвел рукой комнату. - Скажи честно, а тебя не волнует, что этот маленький жирный надувной шарик подглядывал за нами как раз тогда, когда ты раскалилась до ста градусов? Катя удивленно подняла брови. - Неужели вы, американцы, так наивны? - Она откинулась назад - волосы заструились по плечам. - В работу разведчика входит многое, Мэрфи. Если бы меня волновало, просматривается ли моя комната, я бы никогда не получала удовольствия. За шпионами всегда следят. Наше начальство должно быть уверено, что мы не засветились. С кем мы разговариваем? Кто засек нас, ЦРУ или "МИ-6"? Мы же не можем жить, как кроты. Если другая сторона может нас разоблачить, уж конечно, она положит глаз на самое дно корзинки, наполненной золотыми рыбками. - Звучит убедительно. Она пожала плечами. - Это работа. Можно сказать, это зависит от территории, если возможна такая метафора. Когда я работала в Вене, мы соблюдали очередность. И все оставалось, как говорится, в кругу семьи. Я следила за всеми людьми из моей команды, они - за мной. Получалась отличная команда. Мы знали все секреты друг друга, и если кто-то болтал в порыве страсти, слова тут же записывались. - Она слабо улыбнулась. - Занимаясь одним делом, я не имела возможности забывать о другом, понимаешь? - И все шпионки такие же нахальные, как ты? - Кто как. Мои предки были свирепыми татарами. - Но ведь у татарок черные волосы, и они всегда скачут на лошадях? Она поднялась на ноги гибким кошачьим движением. Мэрфи не мог оторвать от нее глаз. Черт побери! Так я могу привыкнуть к ней! Женщинам не следует быть такими хорошенькими! Мужик теряет мозги. - Знаешь, с таких, как ты, лепят скульптуры. - Вставай, мы опаздываем. Тренировки начнутся через пять минут. - Она облачилась в костюм. - А завтрак? - заорал Мэрфи. Она изогнула бровь, опустила подбородок и сказала, поддразнивая: - Разве ты только что не позавтракал? Неужели все американцы такие нытики? Мэрфи пошевелил губами и кинул на нее сердитый взгляд. - Поторопись. Пойдем. Сегодня будет много полетов. Всякий раз, когда падает гравитация, меня тошнит. На голодный желудок будет легче. Они вышли из комнаты и направились к орудийному отсеку. Николай Маленков махнул им рукой и похотливо подмигнул. Они с Мэйсоном уже облачились в скафандры. Скафандры Ахимса не придавали фигуре громоздкость, как земные. Одевшись в такой скафандр, Мэрфи не стал похожим на Нейла Армстронга, ступающего на трап "Игла". Скафандр состоял из тоненькой сетчатой золотистой пленки, а шлем представлял собой проволочную окружность в виде нимба, которая крепилась к энергетическому блоку, расположенному на затылке. Этот блок вырабатывал некое энергетическое поле, которое удерживало воздух. Второй блок, внешне напоминавший губку, прикреплялся к воротнику, он преобразовывал углекислый газ в кислород. Катя надела свой скафандр и присоединилась к маленькой группе, а Мэрфи стал ощупывать мягкую сеть, надетую сверху космического костюма Ахимса. - Где же вы затерялись прошлой ночью? - сухо приветствовал их Мэйсон. Глаза Маленкова дрогнули. - Забудь об этом, товарищ американец. Твой друг находился в надежных руках КГБ. Я могу поручиться за товарища Катю, она преданный член партии. Несомненно, Мэрфи стало плохо прошлой ночью, и она его откачивала. Мэйсон прыснул. - Неизвестно, кто кого откачивал. Мэрфи прикусил губу, бросив на Катю минутный взгляд. Она появилась неожиданно, откидывая назад волосы и устанавливая "шлем" над своей головой. - Долг, товарищ Мэйсон, - нравоучительно заметила Катя, - можно понимать по-разному. Если нам повезет и мы вернемся домой, товарищ Мэрфи будет отличным пополнением сил разведки, которая стоит на службе мировой революции. - Это правда? - спросил Мэйсон, а Маленков расхохотался. - Тебе прищемили кончик хвоста? Катя парировала: - Возможно, хватило бы и кончика, но у меня сложилось впечатление, что товарищ Мэрфи не пожалел бы и всего хвоста. Он явно неплохо попользовался им. - У кого-то он есть, а у кого-то его нет, - весело вмешался Мэрфи. - Я выполняю свой долг, укрепляя отношения между Востоком и Западом. - Он взял Катю за руку и притянул к себе, на лице его появилась самодовольная ухмылка. - О господи! Это все равно что пожертвовать собой на поле боя! - Да, уж это жертва! Я готов пожертвовать собой с одной из цэрэушниц, которые... О, мать моя! - Голос Маленкова осел, в глазах появилась тревога. В комнату вошел Мика Габания. Он увидел Мэрфи и Катю и замер. Он смотрел на них в упор, губы его зашевелились. Сжатые кулаки уперлись в бока, толстые мышцы на руках и груди взбугрились. Круто развернувшись, он бросился прочь, чуть не сбив с ног двух израильтян. Сердце Мэрфи готово было выпрыгнуть из груди. Чтобы скрыть замешательство, он принял независимый вид. - Будут неприятности, - промычал Николай. Мэйсон был занят своим ремнем с болтающимся на нем боевым ножом; он застегнул ремень на худых бедрах и только теперь заметил повисшее в воздухе напряжение. - Что произошло? У Габания какие-то проблемы? Голос Кати был спокоен и деловит: - Я встречалась с ним до того, как Мэрфи решил проявить инициативу. Мэрфи - весельчак, который любит поразвлечься, а Мика Габания... он поглощен политикой и карьерой. Но когда нашим жизням угрожает одна и та же опасность, такие вещи теряют всякий смысл. Мэрфи громко лязгнул зубами. - А кроме того, Катя не его собственность. - Потом он подмигнул ей и усмехнулся. - Я, как Авраам Линкольн, прочитал ей Декларацию независимости. - А я освободила Мэрфи от капиталистической тирании. Мы квиты, не так ли? Голос Сэма Даниэлса ворвался в дверной проем: - Ладно, ребята, пошевеливайтесь! Вселенная не будет ждать разгильдяев! Поднимите свои задницы! Шевелитесь! - Обаятельнейший человек, - заметил Мэрфи. - Жалко, что я раньше не надавал ему пинков. - Он был бы отличным сержантом в Советской Армии, - согласился Маленков. - Тот же серебряный голосок, та же, мягко говоря, ограниченность. Мэрфи бросился к выходу, на ходу выхватив из чехла ружье. Во всех учениях, в которые не вовлекались роботы Пашти, ружья стреляли световыми импульсами, а компьютеры отмечали все попадания и промахи. Мэрфи завернулся в пояс, набитый полными обоймами, и схватил Катю за руку. В этот день им предстояло разработать тактику захвата прыжковых кораблей Пашти, самых быстрых и маневренных. Во время захвата корабля Мэрфи и Маленков ухитрились стать "мертвецами", Пашти отразили их штурм на том участке, где Фил Круз позабыл поставить пикет. В результате они оттянули наступление ночи. - Думаю, нам лучше сражаться с командирами-женщинами, - сказал Маленков, громко рыгнув, наклоняясь над столом и обхватывая обеими руками фляжку с пивом. Он подмигнул пилоту-цэрэушнице, сидевшей на другом конце комнаты. - После моего возвращения в матушку Россию, после изгнания капиталистической гидры из космоса я прикажу Ставке присоединить к каждой дивизии по женскому батальону. Он будет противоположностью штрафному. Тот, кто заслужил награду, будет удостоен чести сражаться бок о бок с женщинами. - Вот дерьмо! - пробормотал Мэрфи. - Кто тебе сказал, что Пашти - капиталисты? Катя хихикнула и наклонилась к Мэрфи. - Если и нет, товарищ Мэрфи, ТАСС уговорит "Правду", "Известия" и "Время" исправить этот факт. Иначе зачем нам воевать среди звезд? Мэйсон покручивал свой боевой нож между пальцами. Иногда нож падал острым концом в стол, но поверхность стола, сделанная из материала Ахимса, даже не поцарапалась. - Уверен, что они даже не знают, что мы здесь. Уверен, что мои письма не доходят до Памелы. Мы как будто растворились в воздухе. Никаких заявлений, никаких слухов. Вашингтон и Москва никому ничего не сказали. Я знаю этих ублюдков. - Мэйсон поднял глаза. - Они все держат в секрете. Запомните это. - Ты опять за свое? - спросил Мэрфи, рот его скривился. - Ладно. - Мэйсон поднял свой нож, глядя на блестящую сталь. - Надо было сразу же покончить со всем этим, когда только все началось. - Капитан Сэм отвечает за нас, - мягко проворчал Мэрфи. - Он привез нас сюда, он и вывезет. - Но звезды, товарищ? - Николай выпил пива. - Виктору Стукалову удалось сохранить нам жизнь в Афганистане, но разве афганцев можно сравнить с Пашти? Мы все поймем на Тахааке. Мэрфи хлопнул по столу и криво усмехнулся: - Афганцы, черт побери! Кто вас просил с ними связываться, парень? Иисусе! Ваши парни молчали, как стадо баранов! Как будто вы первые на Земле воевали с афганцами! Парень, этот народ воюет ради удовольствия! Еще вы туда не пришли, а в каждой деревне уже работала своя маленькая оружейная мастерская, в которой они мастерили копии с ружей, оставленных им тупоголовыми британцами, когда им поджарили задницы. Теперь вы оставили им свои автоматы Калашникова. И мы подарили им кучу ракет "стингер". А сколько вертолетов ваши парни там потеряли? Господи ты боже мой, какое еще дерьмо они начали изготавливать в своих занюханных деревушках? - Может, вам стоило посадить там марионеток, контролирующих вооружение? Платить им по-королевски, но и не думать о том, как выиграть у них войну, - Мэйсон улыбался, в глазах его плясали искорки смеха. Николай поднялся и взял из автомата еще пива. - Не волнуйся. Я там был и могу заверить тебя, что это вовсе не национально-освободительная борьба. Когда уйдут русские, с которыми можно перестреливаться, они будут убивать друг друга. Катя провела рукой по плечам Мэрфи, а Мэйсон потянулся к своему магнитофону. - Давай! - потребовал Николай. - Хочу послушать какую-нибудь из ваших песенок. - Иисусе! - простонал Мэрфи, качая головой. - Ведь ваши парни слушают только классику и балет. Ну и дерьмо! Наш бюджет не нуждается в триллионах долларов, чтобы расшатать советскую систему. Запустить к ним рок-музыку, и весь Советский Союз ткнется носом в землю. Николай погрозил ему пальцем. - До Горбачева у нас были Шостакович и Чайковский. А сейчас мы перестраиваемся. Громкая ритмичная музыка полилась из мэйсоновской коробки. Николай осушил еще одну фляжку пива. - Нет, товарищ Мэрфи, мы будем рыть носом землю, только если получим парочку партий этого отдающего мочой пива. - Он громко рыгнул, встал и начал покачиваться в такт музыке, потрясая кулаками. Все смеялись. И никто не видел Мику Габания, который смотрел на эту сцену, закусив губу и сжимая в руке нож. Клякса вытянул перед собой один глаз-стебель и тщательно окружил погруженного в медитацию Толстяка статическим полем, которое окутало Оверона подрагивающим туманом. Другим глазом Клякса смотрел на экран: три манипулятора настраивали монитор на нужную информацию. ГОМОСАПИЕНСЫ-НЕЙРОФИЗИОЛОГИЯ ТДК-ЖМ 6.086956522 ГАЛАКТИКА Клякса победно запищал. На экране высветился текст, снабженный иллюстрациями. Он знал, что у людей мозг разделен на два полушария, он не мог воссоединяться и не мог делиться - этот факт вызывал у Ахимса бешеное любопытство и в то же время жалость к людям. Простой просмотр информации - не лучший метод на пути просвещения. Клякса увеличил изображение и подключил свои нейронные рецепторы. Мозговые клетки, отвечающие за человеческие эмоции, располагались в гипоталамусе. Клякса изучил их химическую структуру и задумался. Может быть, человеческие эмоции возможно контролировать? Можно освободить людей от гнетущих мыслей о смерти? Клякса образовал манипулятор и отключил экран. Необходимо разработать методологию. Он слегка сплющился, его страшило, что Толстяк в любой момент может выйти из статического состояния и спросить, чем это он занимается. Действуя крайне осторожно, Клякса подключился к другой записи. Новое изображение показывало, как Толстяк анатомирует человеческий экземпляр. Это был жизнеспособный молодой самец, освобожденный от своих звериных шкур и простерилизованный. Никаких бактерий, микробов, никаких паразитов. К человеческому образчику приблизился сложный аппарат, снял волосы, кожу, сделал надрез и отодвинул в сторону верхнюю часть черепа. Показался мозг. Толстяк подошел поближе, стал рассматривать этот орган, что-то диктуя, а монитор записывал полученные данные. Появилась голограмма, изображающая структуру мозга, из разных его частей были взяты пробы, отчетливо стали видны нити нервов. Когда аппарат задел нервные центры, экземпляр дернулся. На мониторе появились смутные образы - обрывки воспоминаний. Аппарат заблокировал капилляры и, завершая съемку, сдвинул части мозга. Вспомнив предыдущую модель. Клякса узнал эмоциональные центры. Зонд дотронулся до гипоталамуса: реакция экземпляра была очень сильной, но на кончике зонда осталась микроскопическая частица вещества. Теперь на экране возник другой экземпляр: молодая самка, подвергнутая аналогичной вивисекции. Появилась пометка о том, что в спинной мозг введено вещество, которое избавит экземпляр от физической боли. Исследуя гипоталамус, Толстяк продолжал объяснения. Зонд совершал свои движения, а мониторы записывали реакции экземпляра. - У большинства землян, - говорил Толстяк, - эмоциональный центр расположен именно здесь. Воздействуя на электрохимические реакции на данном участке, можно вызвать самые разные эмоции. Возможно, если переместить гипоталамус, люди станут здоровыми, нормальными существами. В будущем этой гипотезой следует заняться вплотную. Клякса внезапно замер, увидев, как Толстяк подкатился к экземпляру и уставился на движущийся зонд. - Нельзя исключать возможность того, что в результате селекции существа изменят свое поведение, - сказал Толстяк. Зонд дотронулся до органа, и на дисплеях заплясали вспышки, отражая различные эмоциональные состояния. - Я изучил молекулы, которые производят такое воздействие, и обнаружил, что они очень сходны с молекулами нервной системы Ахимса, - изрек Толстяк. Внизу на экране высветилась ссылка, указывающая другой файл. Клякса немедленно включил его. Толстяк смотрел на человеческий мозг, лежащий на столе перед ним, и говорил: - А сейчас я выделю то, что, как мне кажется, будет воздействовать как замедлитель реакций. Образовался манипулятор с ясно просматривающейся каплей жидкости на конце. - Нет! - в ужасе запищал Клякса, увидев, что Толстяк тянется к кусочку человеческой плоти. - Нет, Оверон, только не своим... Толстяк дотронулся до вещества, одним глазом-стеблем обратившись к камере. - Теперь мы повторим предыдущую серию воздействий, чтобы показать... Клякса больше ничего не слышал, оба его глаза-стебля уставились на монитор. - Как ты мог это сделать, Оверон? Подвергнуть себя риску взаимодействия с химическими веществами человеческого мозга? Как? Как? Клякса стал совсем плоским, он уже представлял все возможные последствия, страх охватил его существо. Он отключил аппаратуру и невидящими глазами смотрел на пустой экран. Ужасная мысль стала оформляться в его разделенном на части мозгу. Толстяк делился со мной своими мыслительными молекулами! Я что, тоже инфицирован человеческим безумием? 22 Лим Хяо переступил с ноги на ногу и поднес занемевшие руки ко рту, пытаясь теплым дыханием согреть пальцы. Он страшно замерз: пальцы болели, ступни сводило от холода. Снег громко скрипел под ногами. В двадцати метрах от его наблюдательного поста медленно несла свои воды река Хейлонг Янг, которую русские называли Амуром. Тут и там среди покрытого снегом льда чернели огромные полыньи. Прошлой ночью, в сумерках, Хяо видел передвижение танков, он доложил об этом своему начальству. Кто, кроме идиотов русских, будет выполнять маневры в такую погоду? Он начал снова притоптывать ногами, вспоминая о туманах Хи, о тех местах далеко на юге, где он вырос. Начинался серенький рассвет, и он поднес к глазам замерзший бинокль, чтобы посмотреть на советский берег. Там что-то изменилось, но он не мог понять что. Казалось, что за ночь там выросла огромная серая палатка. - Пусть души их предков замерзнут во тьме, - изо рта его вырвалось облачко пара. - Как я. В пятистах метрах позади него пробуждался от сна его лагерь, на столах дымилась горячая еда. Велись ставшие обычными разговоры. Американцы взяли Хабаровск и, несмотря на яростные советские бомбардировки, окопались во Владивостоке. Всего три дня назад Хяо был свидетелем воздушного боя между русскими и американцами: с неба дождем сыпались обломки, доносилась отчаянная канонада. За его пограничным наблюдательным постом затаились закамуфлированные танки, экипажи грелись возле костров. Пехота окопалась чуть дальше. Генералы беспокоились о том, что русские могут попытаться пересечь Хейлонг Янг. Если они это сделают, советская техника сможет подобраться к Владивостоку с другой стороны. Хяо покачал головой. - Они слишком долго смотрели на луну. Русские не такие тупицы. Стоит им пересечь реку, и Китай вступит в войну. Даже русские должны это понимать. Низкое гудение послышалось с севера, и он взглянул вверх, на плотные облака. Этот гул ни с чем нельзя спутать: реактивные самолеты. Американские или советские? Они знают, где проходит граница. И все-таки они не остановились. Они продолжали полет. - Кажется, что-то затевается. - Лим покачал головой и похлопал замерзшими руками по тяжелой шинели. Он тут едва не замерз до смерти, а его мать и отец сейчас бредут по рисовому полю по колено в теплой воде, меся ступнями черную жижу. За его спиной что-то захлопало - снаряды посыпались на землю, донесся грохот разрывов. Он знал, что ничего не увидит, но все же оглянулся. Скелеты обнаженных деревьев, серый туман, больше ничего. Когда он опять бросил взгляд на реку, он услышал знакомые звуки. Он поднял бинокль и увидел, что серая брезентовая махина на советском берегу пришла в движение. В тишине был ясно различим рокот моторов. Его сердце забилось, он взял радиопередатчик и попробовал включить его. Огоньки не зажигались. Он стянул перчатки, снова подул на пальцы и ногтем поддел заднюю крышку рации. Батарейки замерзли. В отдалении заработала артиллерия, в холодном воздухе засвистели снаряды. Он посмотрел на советский берег; они сдернули тент, рев моторов стал громче - теперь они больше не нуждались в камуфляже. - Понтонный мост! Он судорожно зачистил контакты и поставил батарейки на место. Замигали огоньки, рация заработала. - Докладывает двадцать седьмой наблюдательный пост. На другой стороне... Пуля ударила его в плечо, раздался странный хлюпающий звук. Казалось, земля встала на дыбы, встречая его, голова отчаянно закружилась. Он почти не почувствовал толчка. Очнувшись, он зажмурился - возле щеки был снег. Вся левая сторона тела онемела, болела, как от укуса осы. Он попытался приподняться и упал на спину. На груди его расползалось красное пятно. - Что? Что это? - Он лежал неподвижно и слушал рев двигателей и хлопки взрывов. Послышались голоса. Он снова попытался пошевелиться, стало жутко холодно: силы покинули его. Из тумана появились двое солдат, подошли к нему и отбросили в сторону забытое им оружие. Один из русских приставил дуло к его лбу. Он закричал. Устинов начал отчаянный обходной маневр, чтобы вернуть Владивосток. Китай вступил в войну. - Входи, Виктор. - Шейла смотрела, как он входит в комнату, и заметила в его глазах любопытство. Улыбка, осветившая лицо, выдала ее волнение. Она встала. Он, как всегда, пробудил в ней какое-то странное предчувствие. - Ты просила аккумуляторы? - спросил Стукалов. - Да. Толстяк уже выполнил мою просьбу? Виктор почесал в затылке и посмотрел на нее неуверенным взглядом. - Появилась еще одна комната. Небольшая каморка рядом с орудийным отсеком. Полная аккумуляторов. - Магия, - отозвалась Шейла. - Чашку чая? - Нет, спасибо, а вот аккумуляторы, ты что, хочешь... - Попозже, Виктор. Он взглянул на нее, пряча хитрую улыбку. - Ты вроде бы была очень занята. Я не хочу отнимать у тебя время. - Пожалуйста, присядь. - Шейла помассировала шею. - Мне кажется, я уже схожу с ума. Кажется, время остановилось. Я часами планирую, планирую. Как только я изобрету план сражения, я отправлюсь опробовать его на тренажере с помощью топографии. Как только я усовершенствую его, мы соберемся посовещаться. Мы разработаем детали, и я скажу тебе, в чем будет твоя задача. Завтра мы проведем учения с войсками. И так без конца. - У тебя такой вид, будто ты не высыпаешься. Она улыбнулась в ответ на его заботу. - Неужели это так заметно? Он кивнул: - Да. Мне очень не нравится твой несчастный вид. Я могу чем-нибудь помочь? - Ты уже помогаешь, - тихо проговорила Шейла и подумала: "Не слишком ли странно это прозвучало?" - Мне чертовски приятно услышать человеческий голос. О боже, я бы все отдала за то, чтобы оказаться в своей квартире и почесать за ушами своего кота. Бедный Типс, представляю, что он сейчас делает. - У тебя хорошая квартира? - Ну, конечно, это не Букингемский дворец. Просто трехкомнатная квартира. Самое уютное место в ней - около окна. Я поставила свой стол так, чтобы, попивая чаек, наблюдать, как над парком поднимается солнце. Типс залезает ко мне на колени, и вся одежда покрывается его шерстью. Иногда он даже умудряется продрать ткань когтями или сломать терминал. - А друзья? Ты часто выходишь из дому? Она улыбнулась при мысли об этом. - Нет, Виктор. Почему-то у меня никогда не хватало времени. Он сжал губы, нахмурившись. - Это странно. Ты привлекательная женщина. Я думал, что на досуге ты окружена интересными мужчинами, смеющимися женщинами, часто ходишь в театр и тому подобное. Она надула щеки и шумно выдохнула. - Для меня такие вещи довольно опасны. Особенно мужчины. Работа в "МИ-6" не располагает к активной общественной жизни. А ты? Он отвел взгляд, на губах его появилась смешливая улыбка. - Не знаю, что и сказать. После того как я покинул дом, я всегда жил в казармах. По сравнению с западным человеком я, наверное, какой-то социальный урод. В ее голосе прозвучала тоска: - Дело не в том, чем ты занимался. Такое происходит повсюду - мы являемся продуктом созданной нами самими системы. Интересно, почему? Мне бы хотелось обвинить в этом политиков, но, находясь здесь, далеко от них, я вижу, что причина лежит в каждом из нас. Чем больше я оглядываюсь назад, уже зная, что мы окажемся здесь, на корабле пришельцев, тем больше убеждаюсь в том, что Ахимса правы. Мы ненормальные, Виктор. Он уперся подбородком в ладонь. - Разве? Может быть, подобный путь проходит вся вселенная? Она задумалась, подыскивая ответ. - Не знаю. Может быть, это необоснованные выводы: мы так привыкли к мифу о своей правоте. Он показал на разбросанные повсюду бумаги: - Новые тактические перестановки? - Сведения о Пашти. Изучаю врага. Эти циклы, - Шейла подняла бумаги, испытывая к нему благодарные чувства, он хорошо понимал ее, - эти циклы наступают каждые семьсот шестьдесят лет. Их планета находится на далекой эллиптической орбите вокруг их солнца, Скаха, звезды типа Ф, содержащей высокий процент железа и кальция. В перигелии их планета, Скатаак, становится отвратительно горячим местечком. И тогда они мигрируют к полюсам. Всю свою жизнь они находятся в движении, в перигелии двигаясь к полюсам, а в афелии перетаскивая своих самок к экватору, спасаясь от смертельного холода. Такой эффект вызывал тектоническую активность, инициированную перепадом температур. Породообразование, извержения вулканов, атмосферные эффекты постепенно улучшали климат. Виктор сцепил пальцы, глядя на голографическую модель системы Пашти, вызванную его головным обручем. - Как же могла развиваться цивилизация, если народ постоянно кочевал? - Да, это было проблематично. Пашти вполне могли сохранить информацию, так чтобы оставшиеся после циклов в живых правящие самцы и их подчиненные собрали ее по крупицам; но они не успевали пополнить население, способное выжить во время смертельного холода в афелии и убийственной жары в перигелии. Им не хватало особей для эксплуатации ресурсов, которые позволили бы им изменить окружающую среду. Тогда-то их и пожалели Ахимса и дали им возможность вырваться в космос. Виктор кивнул, обдумывая услышанное. - А почему эти циклы так важны? Шейла тряхнула головой и налила себе еще одну чашку чая. - Кажется, в это время они сходят с ума. Это какой-то биологический феномен, время действия которого ограничено. Каждые семьсот шестьдесят лет занимающие господствующее положение самцы начинают накапливать пищу, самок и рабов. Они становятся владельцами определенной территории, такой, которую они могут держать под контролем. В отличие от людей, я имею в виду агрессоров, они могут контролировать только ту территорию, которую в состоянии обеспечить всем необходимым. - Повтори-ка еще разок, - Виктор наклонился вперед. Она села на краешек стула и поднесла к губам чашку. - Эта идея нам незнакома. Нам она может показаться дикой. Но лидер - тот, кто запасется большим количеством пищи, соберет самое большое стадо самок, будет иметь большее число последователей, то есть самцов-рабов, тех, кто сами по себе недостаточно сильны, чтобы вступить в состязание. С точки зрения экологии, это имеет огромный смысл. Если будет слишком много владельцев, все будут голодать. Слабые, давая присягу верности, истощают запасы только своего прямого хозяина, таким образом не причиняя хлопот всему обществу. - Значит, каждый раз, когда они проходят солнце, их мир населен исключительно лидерами, которые оказываются способными выжить? - Виктор покачал головой: - Но это безумие! - Конечно - с твоей точки зрения. Но самый бред начинается потом - когда кончаются запасы. Тогда рабы предают своих хозяев и начинают лихорадочный поиск другого, более удачливого хозяина, который все еще живет. - И они не бунтуют? - Конечно, нет. - Шейла сделала глоток. - Именно этот факт привел в восхищение Ахимса. Им была невыносима мысль о бедных Пашти, которые перемалывают друг друга так благородно каждый раз, когда их планета входит в перигелий. - А самки? Ведь их размеры значительно меньше, они не так много едят. - Виктор взял из автомата стакан коньяка. Лицо Шейлы погрустнело, она опустила глаза. - Они вообще не едят. Самки являются собственностью хозяина-самца. Они не обладают разумом, то есть они не способны мыслить и никак не участвуют в общественной жизни. Как только самец их оплодотворит, они фактически прекращают свое существование. Они отказываются от еды. Семя попадает в самку в виде личинок-паразитов, яйцекладка захлопывается, и молодежь, подрастая, поедает свою мать, пережевывая ее плоть и наследуя ее генетический материал. Она умирает, и детеныши вылезают из-под ее скелета, наконец-то вырываясь на свободу. Интересно, что единственное проявление агрессии за время жизни Пашти выказывают только тогда, когда находятся в утробе матери. Самцы не трогают самок - и все самки рождаются. Но они дерутся между собой, поедают останки убитых до тех пор, пока в живых не остается только один самец. Он оказывается единственным, кто пролагает себе путь наружу из чрева матери. - Поразительные существа! Что-то вроде Политбюро. Она рассмеялась вместе с ним. Их глаза встретились. На мгновение приподнялся "железный занавес", и она заглянула в его душу. Заставив себя отвести взгляд, Шейла села на стул поглубже. Воцарилось неловкое молчание. - Если они настолько безвредны, почему Ахимса хотят, чтобы мы уничтожили их? - Стукалов покачал головой и, отпив коньяку, задумался. - Кажется, безумие циклов работает против Ахимса. Вспомни, Пашти копят все, что можно, и захватывают столько территорий, насколько могут протянуться их клешни. С каждым новым приходом циклов они захватывают что-то новое. Их агрессия скрыта, ты бы назвал их настоящими капиталистами. И они никогда не возвращают то, что захватили. Потому что они даже не помнят потом, что захваченное во время циклов им не принадлежит. - Но почему бы Ахимса не заявить претензию? Наверняка Пашти вернули бы все. Она нахмурилась и сделала неопределенный жест. - Это не в правилах Ахимса. Виктор, мы не должны забывать, что здесь мы сталкиваемся с чуждым образом мыслей. Они мыслят не так, как мы, они совершенно иначе воспринимают реальность, делают иные выводы. Постороннему взгляду их представление об основах справедливости, об истине может показаться безумным. Конечно, мы бы постарались вернуть свою собственность. Но вспомни, как Ахимса и Пашти думают о нас, о том, что, стремясь достичь своей цели, мы прибегаем к насилию. Если ты сможешь отвлечься от привычной схемы, если чуть-чуть приподнимешься над собственно человеческой культурой, идея убийства себе подобных, да и других живых существ покажется тебе не более безумной, чем тот факт, что Пашти занимаются накоплением запасов, а Ахимса не требуют вернуть принадлежащие им ресурсы. - Ахимса, но не Толстяк. - Да, все Ахимса, кроме Толстяка. Естественно, каждый из нас потребовал бы вернуть свою собственность, используя законы, войска, силу. Ахимса Овероны никогда не позволят себе нарушить правила этикета в столь грубой манере. Они просто не додумаются до этого. Они скорее забудут инцидент, чем захватят Пашти или проявят чувство собственничества. Это просто недопустимо. Нецивилизованно. Это варварство. - Такое, как у нас. - Точно, как у нас. - Она кивнула головой. - Не знаю, чему мы удивляемся. Взгляни на замысловатую логику наших собственных правительств: ведь их мораль зависит от обстоятельств и текущих нужд. Фолклендская война стала вершиной британского лицемерия. Американцы поддерживают Мобуту в Заире. Кто сверг демократически настроенного доктора Моссадеха и привел к власти шаха? В конце концов американцы впали в спячку в Иране - и обнаружили, что вокруг них кишмя кишат враги. Советы поддерживали китайцев, и что произошло? Братство народов, Виктор? А Ангола? Наконец, вторжение в Афганистан возмутило весь мир. Подумай, ведь лицемерие правительств оказывает влияние и на народы. Диктатура пролетариата превращается в дурно пахнущую штуку. Разве не так? - Значит, нам не следует обливать помоями Ахимса? - Я бы не стала. Несколько минут они молчали. Она уставилась в свои записи, ощущая на себе пристальный взгляд Виктора. Наконец он сказал мягко: - У нас есть проблема. - Какая? - сухо спросила Шейла, тонкими пальцами берясь за чашку. Когда он откинулся на спинку стула, до нее донесся его запах, запах мужчины, - это раздражало ее. Он был не глупее ее, она еще не встречала таких мужчин, он вел себя вызывающе. Интересно, как бы он прореагировал на проигранную ей шахматную партию? Его губы дрогнули. - Проблема, возникшая в результате братания. - Что? - она подняла бровь. Виктор раздраженно пожал плечами. - Есть один американец, лейтенант Даниэлс. Его зовут Мэрфи. - Я его знаю. Мне кажется, он еще не до конца реализовал свои возможности. Ну, продолжай. - А среди моих офицеров есть Мика Габания. Между ними стоит некая Катя Ильичева. Кое-кто из женщин Ривы заметил все это. Оказалось, что Катя, чрезвычайно чувственная молодая особа, спала с Габания. Мика и Мэрфи уже не раз сталкивались на кривой дорожке, но каждый раз удавалось погасить пламя. Теперь Катя дарит любовь Мэрфи и оказывает ему явное предпочтение. Шейла прикрыла глаза и кивнула, чувствуя, что начинает волноваться. Да, такое когда-нибудь должно было произойти. Виктор продолжал: - Проблема в том, что все лейтенанты, Сэмовы и мои, оказались прямо или косвенно вовлеченными в эту историю. Когда ситуация достигнет критической точки, вся наша команда расколется надвое. Темой станет политика, поводом станет политика, поводом станут личности, будут названы имена, прозвучат угрозы - и две группы гордых талантливых мужчин найдут отличный выход своим разгоревшимся страстям. Шейла стала обдумывать проблему со всех сторон, поставленная перед дилеммой. - Кажется, физиология правит не только одними Пашти. - Нет. Секс - наша общая проблема. Она уловила подтекст. Что он вкладывал в эти слова? Она порывистым движением схватила свою чашку, замечая, что он отвел взгляд в сторону. Что он так старательно прячет? Что с ним произошло? Что-то в детстве? Или в Афганистане? Она приняла решение. - Виктор, за поведение лейтенанта Габания несешь ответственность ты. За Мэрфи - Даниэлс. В то же время, как в любой другой военной организации, за Катю отвечает Рива. Другое исключено. У тебя уже есть Кузнецов, который драит торпеды и носит посуду в столовой из-за того, что ударил Габания. Она перевела дыхание и увидела, что он улыбается. Он подумал, что она оставит все как есть, просто свалит ответственность на других. Вряд ли! - Виктор, мы имеем дело со взрослыми людьми. Все они профессионалы. Я надеюсь на их благоразумие, пусть их частые дела останутся частными делами. Объясни это Габания, Мэрфи и Кате. Любая неприятность, которая приведет к расколу нашей команды, будет самоубийством. Наказанием для обеих проштрафившихся сторон будет смерть. - Для обеих сторон? - он напрягся, голубые глаза смотрели на нее с интересом. Она кивнула, почувствовав вызов и не желая сдаваться. - Я настаиваю на дисциплине. Виктор. Слишком многое поставлено на карту. Не важно, какие соображения руководят нашими людьми, я не позволю угрожать положению всей команды - никому! Он усмехнулся сам себе. - Ты совсем не похожа на ту взволнованную женщину, которую я увидел на Вайт-базе. - Да, совсем не похожа. Ответственность меняет человека. К тому же мы слишком многим рискуем. Я не имею права проиграть. - Она пробежалась пальцами по волосам, пристально глядя на него. - Если я проиграю, проиграют все, и все рухнет. Он улыбнулся ей с теплотой и пониманием. - А ты не можешь поделиться ответственностью? Она покачала головой, многозначительно подняв глаза к потолку. - Мой английский все еще переводится на русский. Нет, Виктор, весь груз лежит на моих плечах. Я понимаю, что чувствовал Атлант, как страдали все герои. В отличие от них, я совсем не героиня, я всего лишь одинокая перепуганная женщина. В легендах герои никогда не задаются вопросами, их не волнует собственная незащищенность. Гильгамеш просто-напросто идет и спасает мир. Но Шейла Данбер? Мне достаточно сделать маленькую ошибку, допустить незначительную промашку - и мы все потеряем. Знаешь, что меня терзает? Безопасность каждой женщины, каждого мужчины, каждого ребенка на Земле - в моих руках. Людей, которых я никогда не знала. Парнишки из Индии, девчонки из Аргентины. Вся эта проклятая планета - моя планета - погибнет, если я ошибусь. О боже, я не могу спать. Все горит у меня внутри. Я чувствую себя тысячелетней старухой. - Она закрыла глаза. Когда она встала, ноги ее подогнулись, в ушах зазвенело. Он инстинктивно приблизился к ней и поддержал. Шейла напряглась, потом отпрянула, глядя прямо в его синие глаза. Он нежно сказал: - Расслабься. Хотя бы на минуту. Доверься мне. Она послушалась, ощутив тепло его тела и уверенные руки, обнимавшие ее. Она стояла с закрытыми глазами, мысли ее перемещались, а дыхание понемногу успокаивалось. - Отчего мне так хорошо? - Потому что ты знаешь, что не одинока. - Почему ты... я хочу сказать, среди всех, Виктор, почему ты кажешься таким непобедимым, таким... - Пугающим? - Я не говорила этого слова. Он тяжело перевел дыхание, еще раз прижал покрепче и легонько оттолкнул от себя, заглядывая ей в глаза. Она продолжала: - Скажи мне, Виктор. - Может быть, как раз сейчас, когда ты рассказывала мне все это... ну, мне знакомо это чувство. Я долго жил с ним. - Его шея и лицо покраснели. - Я... - Продолжай. Я сохраню твою тайну. Он пожал плечами и отвернулся. - В Афганистане... Черт побери, в то время мне очень хотелось, чтобы рядом был кто-нибудь. Просто хотелось почувствовать чью-то заботу, чью-то близость. - Но холодный, расчетливый майор спецназа не может быть таким чувствительным. Это слишком по-человечески. - Наша система не совсем человеческая. - Он отмахнулся. - Забудь о том, что произошло, Шейла. Считай, что я на минуту сошел с ума. Она приблизилась, положила руку ему на плечо и почувствовала, как он задрожал от ее прикосновения. - Не забуду. Мы, люди, странные существа. Простое прикосновение может быть даром, более драгоценным, чем груда алмазов или золота. - Она улыбнулась, увидев, что он смущен. - Спасибо тебе. Я больше не чувствую себя такой одинокой. Улыбка Виктора погасла, словно он боролся с охватившей его паникой. - Мне лучше уйти. - Пожалуйста, останься. Давай просто поговорим. - Она заметила, что он колеблется, и развела руками. - Может быть, теперь пришла твоя очередь довериться мне? Его губы сжались, он нахмурился, потом кивнул: - Ну хорошо. Но я не уверен, что это хорошая идея. Она спросила интуитивно: - Почему? Я тебя пугаю? Он кивнул. - И ты смущаешь меня. - Тогда мы квиты. Ты смущаешь меня, поражаешь - это точно. Я ловлю себя на мысли, что мне страшно интересно узнать, кто ты на самом деле. То ли хладнокровный, жестокий командир спецназа, то ли ранимый, заботливый мужчина, который так нежно и уверенно обнимает меня. Он шагнул к автомату, потер руку об руку - от этого движения мышцы на предпле