транспорт! Погрузиться группе эвакуации! Старт через минуту сорок секунд. Отправляется последний транспорт! Джиллиад ударил стулом. Стекло глухо звякнуло, и стул разлетелся. За окном удалялись последние машины. ГЛАВА 5 Джиллиад в отчаянии привалился к стене, уже почти смирившись. Они забыли его. В панике эвакуации они забыли, что в одном из зданий разместили единственного арестованного, которому не выйти без посторонней помощи. Он устало подошел к окну и посмотрел в темно-синее небо. Оно казалось мирным -- покрывало из звезд, несколько облачков. Вдруг пол под его ногами качнулся, где-то сверкнула голубовато-белая вспышка, и здание на противоположной стороне улицы вспыхнуло белым огнем, закачалось, застонало. А его барабанные перепонки едва не порвала взрывная волна. Он прижался к стене, чтобы не упасть, и почувствовал в желудке какое-то странное кружение, когда гигантские куски стен начали падать на крышу и рушиться на улицу. Теперь вспышки сверкали постоянно, слепя его; на другом конце города пламя охватило разом около сорока зданий, как будто они были облиты бензином. Джиллиад покрылся холодным потом; он всегда испытывал ужас перед пожарами. Он разломал кровать и ножкой от нее попытался разбить стекло. Окно зазвенело, спружинило, и удар больно отозвался в запястье. Джиллиад снова попытался выбить дверь, но с еще меньшим успехом. Во время его отчаянных попыток здание на противоположной стороне улицы вдруг запылало, и по улице потянулся язык горящей жидкости. Джиллиад взобрался на стул и попытался пробить потолок. В комнате мерцали красные отсветы огня. Потолок был так же прочен, его отчаянные удары оставили лишь несколько вмятин и царапин. Вдруг послышался странный хруст, на стекле появились бесчисленные трещины, стекло начало изгибаться и, наконец, потекло, как желе. Джиллиад бросился к окну, но бушующий жар отбросил его назад. Он сгорит там -- о, Боже мой, Боже мой! В комнату ворвался едкий дым и обжег легкие. Джиллиад завертелся, хрипя и кашляя. Он погибнет... сгорит... на помощь... бессмысленно, все уехали... ничего не видно... где он?.. Как жжет, как невыносимо жжет... Воды, холодной воды... сгорю... на помощь, ради Бога, на помощь! Голоса... но здесь же не может быть никаких голосов... все ушли... "Держите его!"... Больно! У него обожжены все конечности... "Так, уже лучше..." -- Шприц, быстро! -- Десять кубиков коллатолина. -- Боже мой, с рук облезает кожа... -- Включить экранирование. -- Слава Богу, еще минута -- и было бы поздно! Джиллиад медленно, еще не веря себе, от крыл глаза; кто-то лил на него воду; на лбу лежала чья-то прохладная ладонь. -- Вы... вы вытащили меня? -- Нет... нет, не вытащили -- произнес женский голос, нежный, но какой-то безличный. Он несколько раз моргнул, чтобы четче видеть. Над ним склонилась темноволосая женщина в белом халате и смотрела ему в лицо. -- Я не понимаю. Выражение лица ее не изменилось. -- Вам все объяснят... Сначала оглядитесь. Он послушался. Люди в белых халатах что-то делали с его руками и ногами -- красными и покрытыми пузырями. -- Но вы должны были вытащить меня. -- Осмотритесь вокруг. Он огляделся и застыл. Это была та же самая комната; сквозь широкое, неповрежденное окно можно было видать поблекшие в утренних сумерках звезды. Напротив виднелось знакомое здание; нигде никакого огня или дыма. Но сама комната выглядела опустошенной; кровать, разломана, ее ножки вырваны, на полу разбросали обломки разбитого стула, а потолок усеян царапинами. Он нахмурил брови, пытаясь сообразить. -- Значит, мне все приснилось? -- Можете назвать это пока так. Вы должны рассказать нам, что с вами было... -- Рассказать... да... я услышал сирену. Она меня разбудила. Мне кажется...-- И он, медленно и запинаясь, рассказал все. Они кивали и многозначительно поглядывали друг на друга. Врачи закончили трудиться над его руками и ногами, боль прошла, и он почувствовал, что хочет спать. В комнату, что-то держа в руках, вошел мужчина. -- Уже нашли. Было укреплено на стене дома напротив. -- Какие результаты? -- Ну, я успел осмотреть лишь поверхностно, но считаю, что это эмоциональная запись с наслоенными историческими отпечатками картин, чтобы добиться расчетного действия. Непрофессиональная, гадкая работа, должен вам сказать, но достаточно хороша, чтобы добиться результата. -- Он посмотрел на Джиллиада. -- Кто-то любой ценой хотел отправить вас на тот свет. -- Меня? -- Да, вас. Кто-то, кто разбирается в Машине, построил одну специально для вас, установил на вашу длину волны и отправил разрушительный импульс. Джиллиад безучастно смотрел на него. Ему так хотелось спать, так невероятно хотелось спать. Проснувшись, он увидел сидящего у постели седого мужчину с квадратным подбородком. -- Вам лучше? -- спросил мужчина и, не дожидаясь ответа, продолжал: -- Меня зовут Кейслер. Для краткости можно "доктор", хотя, строго говоря, в медицинском смысле это совсем не так. Это обозначает профессию -- я специалист по Машинам Мечты. Конечно, я вынужден был изучать психиатрию и неврологию, но не это моя специальность, если вы внимательно следите за моими мыслями. -- Он замолчал, и уголки его рта приподнялись, будто он улыбался какой-то шутке, известной ему одному. -- Вы не так уж плохо выглядите, а? Рваная рана под левым глазом, руки и ноги неработоспособны, ожоги третьей степени -- как же так получилось? -- Я... -- Джиллиад замялся. -- Я сам не знаю. -- Очень мудро, -- опять улыбнулся Кейслер. -- Вы знаете и не знаете. Я здесь, чтобы объяснить вам это. -- Он взял лежавший у него на коленях предмет, и Джиллиад в ужасе отодвинулся. -- Не волнуйтесь, это только макет. -- Он открыл ящичек сбоку. -- Смотрите -- пусто. Я принес его, чтобы ввести вас в курс дела. -- Он положил ящичек на постель, где Джиллиад мог его видеть. -- Как видите, это только маленький ящичек с антенной, чтобы он выглядел, как настоящий. Если бы это был полный прибор, я мог бы включить маленький выключатель сбоку, и он послал бы электрический импульс, который подействовал бы на определенные участки вашего мозга. Это все, что делает Машина Мечты, поэтому теперь мы займемся деталями проявления последствий этого. -- Он откинулся назад и сложил руки на груди. -- Вы когда-нибудь напивались, мистер Джиллиад? -- Один или два раза. Я не любитель спиртного. -- Это неважно, главное -- вы знаете его действие. Несомненно, вам также известно, как действует пьянство в течение длительного времени. Оно приводит к дегенерации, галлюцинациям, белой горячке. Что же касается нас, то решающим фактором являются галлюцинации, древняя шутка о белых мышах, которых видят галлюцинирующие. -- Он вдруг наклонился к Джиллиаду. -- Подумайте о белой мыши. Джиллиад наморщил лоб. -- Ну, хорошо, я думаю о ней. -- Ладно, вы представляете себе ее, но вы знаете, что она -- продукт вашей фантазии, а алкоголик этого не знает. Интересно то, что обе группы белых мышей субъективны, а разница в том, что вы об этом знаете, а алкоголик -- нет. Для него эти мыши реальны -- субъективное становится объективным, то есть, животные превращаются в живой факт. -- Он снова откинулся назад. -- Именно этого и добивается Машина. Она раздражает определенные участки мозга таким образом, что субъективный или воображаемый продукт сознания для пользователя становится объективным. Мужчина желает красивую женщину; он представляет ее себе, и для него она мгновенно появляется. Я не могу достаточно уверенно утверждать, что она по-прежнему лишь субъективна; ее никто не может видеть, но для одержимого она существует. Он может с ней разговаривать, касаться ее и, если это соответствующий тип, даже обладать ею. Его телесные реакции, ощущения и сексуальное удовлетворение будут точно такими же, как если бы это было в действительности. Если он захочет летать, как птица, то -- с субъективной точки зрения -- он полетит. Никто не увидит его летящим, но поскольку это касается его самого, то он будет парить над крышами. -- Кейслер сделал паузу и рассеянно глядел перед собой. -- Но этот опыт еще не представляет, как вы можете видеть, одержимого. Вам, может быть, будет интересно узнать, что из каждых пяти пользователей лишь один становится одержимым, и у нас достаточно опыта, чтобы выявлять потенциальных одержимых. Склонны к одержимости люди, живущие не по средствам, мужчины, имеющие неверных жен, или те, кто чем-то чересчур озабочен, неутомимые любовники -- короче говоря, те, у кого есть достаточно причин бежать или от самого себя, или от своих проблем. В субъективном мире, созданном действующей на его фантазию Машиной, все проблемы решены. Само собой, что настоящие проблемы мира громоздятся еще выше, и он снова ищет убежища у Машины -- и как только это становится обыденностью, он -- одержимый второй степени. Для перехода от второй степени к третьей не требуется много времени, причем одержимый убежден, или сам себя уговаривает, что субъективный мир, созданный для него Машиной, является реальным, а тот, из которого он бежит -- продукт его воображения. С этого момента все катится, как снежный ком с горы; он бросает свою работу, прекращает мыться и бриться и всю свою жизнь посвящает иллюзорному миру. Он лишь ненадолго выныривает из своих фантазий, чтобы поесть и справить телесные надобности, а в последней стадии он пренебрегает даже этим. Вы следите за моими рассуждениями? Джидлиад поспешно кивнул. Он полностью погрузился в тему. -- Одержимый становится полным кататоникоми доходит до полной бесконтактности. Кейслер немного нахмурил брови, но был заметно доволен. -- Спасибо, я не знал, что вы знакомы с основами психологии. -- Да я и незнаком, но я много и с удовольствием читал. Художественное чтение не поощрялось, но технической информации в библиотеках можно было получить предостаточно. -- Почему же нежелательно чтение художественных книг? -- Официального объяснения этому не было, но я пришел к выводу, что иметь увлечения -- уже достаточно плохо, не говоря уже о художественной литературе. Вообще-то, вы должны мне кое-что объяснить. Как же получается -- я имею в виду ваше утверждение, будто мир мечты субъективен, -- что от этого страдает так много невиновных? Кейслер усмехнулся. -- А вы не слишком торопитесь? Я перейду к этому, как только объясню историю развития. Потерпите, мы займемся и этим, но лучше все по порядку. ГЛАВА 6 Кейслер откинулся назад и соединил кончики пальцев. -- Машина Мечты была изобретена, можно сказать, в самое неподходящее время. Большие власти с их устаревшей хозяйственной структурой стояли перед инфляцией. Нации не были объединены, и, кроме того, кто-то изобрел стеконит, и все страны, как сумасшедшие, начали его накапливать. На тот случай, если вы не знаете: стеконит в огнестрельном оружии был тем же самым, чем ядерная физика для взрывчатого оружия. Один-единственный сосуд стеконита -- не больше ручной гранаты -- мог создать так называемое поле радикального выгорания. Это поле выжигало все до земли в окружности семидесяти миль. Четырьмя такими сосудами можно было бы стереть с лица земли весь Объединенный Лондон. Но что еще хуже, это вещество можно было легко и просто производить. В этом кошмаре внезапного уничтожения и финансовой разрухи, в этом ведьмином котле неуверенности и нервозности и возникла Машина. И надо ли считать чудом, что масса людей устремилась к ней, чтобы хоть ненадолго убежать из действительности? Ведь они так и так должны были погибнуть или умереть с голоду, так что же еще было раздумывать? Сам изобретатель -- известный доктор Мельхец -- будто бы сделал прибор в экспериментах с новой неврологической техникой. Но правда такова, что Машина в течение немногих месяцев была создана в различных частях мира. -- Кейслер сделал паузу, разглядывая ногти. -- Нет нужды уточнять, что Машина и ее действие были немедленно объявлены "совершенно секретными", но в тогдашнем мире ничто не могло быть секретным. Существовал шпионаж Международного уровня, промышленный шпионаж -- большие концерны не останавливались ни перед чем -- и, что самое страшное, шпионаж черного рынка. Сведения об устройстве Машины, конечно же, просочились, и подпольные дельцы занялись торговлей. Поначалу Машины продавались по фантастическим ценам лишь богатым людям, но цены быстро упали, так как все больше и больше дельцов черного рынка получали в свои руки схему ее устройства. Уже через полгода даже средний служащий мог окольными путями приобрести такой прибор. Была даже организация черных дельцов с хитрой и очень действенной торговлей в рассрочку. -- Кейслер скорбно покачал головой. -- Когда правительства осознали опасность, было уже поздно, а когда они попытались принять решительные меры, разразилась катастрофа. После того, как угроза уже стала заметной, одержимые, ополоумев, отчаянно пытались сохранить свои Машины. Они баррикадировались в домах и оказывали сопротивление, как только власти пытались отнять у них Машины. Только этот фактор всего за одну неделю был ответственен за семьдесят тысяч смертей в мире. Тем временем поставщики, увидев, что цены на их продукцию снова растут, начали войну на два фронта. Во-первых, они боролись друг с другом за приносящий доход рынок, а во-вторых, против правительственных служащих и полиции, угрожавших их доходам. Уличные бои вспыхивали не только между соперничавшими бандами, но и между вооруженными силами государств и гангстерами. Эти столкновения привели еще к сотне тысяч смертей за тот же период. -- Кейслер мгновение помолчал, а потом начал перечислять по пальцам отдельные пункты: -- Только для вашего сведения и лишь оценочные цифры: четыре тысячи одержимых дошли до того, что умерли с голоду, еще восемь тысяч сошли с ума и впали в буйство. Двадцать четыре тысячи стали одержимыми третьей степени, и для них уже ничего нельзя было сделать. Низвергались правительства, разрушалась экономика, и в волнениях, возникших вследствие этого, погибло еще тридцать тысяч человек. В течение года население мира сократилось ровно на четверть. Тем временем возникали Объединенные Города -- ряд компактных крепостей, правивших опустошенной местностью, которая ранее была населена. Правивших, но не контролировавших. Это были сотрясаемые страхом города, прятавшиеся за бесконечными минными полями и автоматическими артиллерийскими позициями. Радиоуправляемые самолеты патрулировали небо, а их радары непрерывно осматривали горизонт в поисках агрессора. И теперь за этими оборонительными линиями города начали очистку. Администрация действовала с жестокостью, обусловленной отчаянием. Поставщики черного рынка, их персонал и соучаствовавшие преступные банды массами уничтожались. Точно так же устраняли всех обнаруженных владельцев Машин, их родственников, близких друзей и знакомых. Это привело к таким потерям, которые превышали суммарные потери двух мировых войн. Такие методы должны были бы совершенно устранить опасность, но они послужили лишь тому, чтобы держать потери ниже уровня выживаемости. Кое-кто все еще продавал Машины или поставлял простые технические описания, по которым их легко можно было изготовить. Даже сегодня потери всех городов составляют около тысячу человек в неделю, несмотря на растущую безжалостность и старания некоторых служб. Лишь в немногих случаях местные цифры рождаемости выше среднего уровня. Общая картина показывает, что человечество будет медленно, но неудержимо вымирать. -- Кейслер замолчал, посмотрел на Джиллиада и улыбнулся. -- Только в нашей провинции рождаемость растет; только за счет нее человечество выравнивает свои потери и показывает прирост. Здесь одержимых проверяют, классифицируют и ставят на обеспечение, как раньше регистрировали наркоманов и лечили их. И только здесь разработана техника, которая в сорока процентах случаев приводит к стойкому излечению. Мы разрешили Машину законодательно -- с определенными медицинскими и психиатрическими ограничениями. Мы изучили ее воздействие и используем Машину во многих случаях как инструмент для восстановления здоровья. -- Кейслер прищелкнул языком. -- Мне жаль, что я сделал такой широкий обзор и частично уклонился от темы вашего вопроса. Машины проявили неприятные побочные действия, когда города начали программу очистки. Как я вам уже объяснял, субъективный мир для одержимого является объективным, но, говоря в общем, он не совсем слеп и по отношению к реальному миру. Поскольку одержимость стала наказуемым преступлением, одержимый начал принимать защитные меры -- воображаемые защитные меры, конечно, но все же именно защитные меры. Он создает целую массу защитников -- и Машина позволяет ему считать их реальными. Некоторые выдумывают целые армии, другие -- многочисленные ловушки, ужасных чудовищ, смертельные газы и так далее, на тот случай, если реальный мир попытается вторгнуться в иллюзорный мир одержимого и утащите его самого на допрос. В каждом таком случае одержимый серьезно верит в то, что его защитники ему помогут. -- Кейслер откашлялся и встал. -- Только когда целый ряд хороших людей погибли ужасной смертью, власти начали задумываться, и когда это случилось, правда оказалась слишком ясной. Во многих случаях воображаемые защитники действительно помогали одержимому. -- Нет! -- Кейслер порывисто поднял руку. -- Вы не должны задавать мне этот вопрос, мистер Джиллиад, потому что если быть откровенным, то мы до сих пор не нашли на него удовлетворительного ответа. Некоторые красноречиво, но несколько неопределенно рассуждают об охранительном гипнотическом мысленном отпечатке, в то время как сторонники более осторожного направления занимаются научными исследованиями, исходя из поддерживаемой многими физиками теории, что мысли "материальны". Я бы не хотел, преждевременно решать, какое направление правильно, но факт неоспорим: если одержимый в прогрессирующем состоянии слишком долго концентрирует свои мысли на оборонительной системе, то она становится реальной для восприимчивых. -- Он замолчал и поглядел на Джиллиада так, как будто хотел за что-то попросить прощения. -- Вы несколько часов находились у старика по имени Питчер. Мистер Питчер -- одержимый третьей степени; мы могли бы прекратить его одержимость, но не излечить его от этого. Как одержимый, он вообразил себе в качестве домашнего животного тигра; он мечтал о нем так долго, что тот теперь реально существует для восприимчивых. Короче говоря, иллюзорный тигр, нападению которого вы -- как восприимчивый -- подверглись. В результате этого нападения у вас появилась психосоматическая рана, которая объективно выразилась в виде вполне настоящей раны. Но, мистер Джиллиад, ваш друг Кэндел был прав: в действительности не было никакого тигра. -- Кейслер встал и начал прохаживаться взад и вперед. -- На этот город не было никакого воздушного налета; не было и никаких пожаров, но субъективное впечатление от этих проецируемых картин для вашего разума было таким огромным, что вы получили психосоматические ожоги, от которых едва не погибли. Джиллиад кивнул. -- Я понял все, что вы мне сказали, но почему кому-то понадобилось меня убить? Я обычный восприимчивый среди множества подобных. -- Нет. -- Кейслер внезапно остановился. -- Нет, вы не обычный. Вы восприимчивый, но это единственный случай, уникальный. Как же мне лучше выразиться? Послушайте: то, чего вы больше всего вынуждены бояться вследствие промывания мозгов, -- опасности стать одержимым, в вашем случае вообще невозможно. Недаром мы вас так быстро притащили сюда. А доставили мы вас сюда потому, что наш заочный диагиоз указывал на то, что вы хотя и восприимчивый, с одной стороны, но, с другой стороны, вы иммунны к опасности стать одержимым. Короче говоря, вы -- явление, которое случается один раз на двадцать миллионов рождений. В нашей провинции это лишь второй случай; мы знаем, что еще одна такая персона есть в Бастионе Москва и, предположительно, еще один случай в Цитадели Чикаго. -- Ну и что же я, собственно, такое? -- Точно сказать мы не можем, но знаем, что вы можете годами пользоваться Машиной, предаваться любому капризу своей фантазии и, несмотря на это, не стать одержимым. Возможно, в другое время вы стали бы артистом или писателем. У вас есть способность сохранять дистанцию, своего рода психологический прибор для ориентирования, который позволяет вам заниматься этим, не боясь быть захваченным. Нам нужен такой человек, как вы. Джиллиад посмотрел на свои забинтованные руки. -- А глядя на это, такого не скажешь. -- Это был не чистый эксперимент, вас ведь предварительно не проинформировали. Вы бы не согласились на простой опыт? -- Это будет зависеть от того, в чем он состоит. -- Он очень прост. Я хотел бы, чтобы вы сосредоточились на мысли, будто вы больше не боитесь Машины; попытайтесь уговорить себя хоть на тридцать секунд. Джиллиад пожал плечами. -- Попытаюсь, если от этого будет хоть какой-то толк. -- Отлично. -- Кейслер посмотрел на часы. -- Начинайте. -- Он подождал. -- Достаточно. -- Он наклонился и что-то поднял. -- Вы знаете, что это? -- Машина Мечты, -- сказал Джиллиад, но не отшатнулся, как обычно. -- Хорошо. -- Кейслер улыбнулся.-- Она настоящая, я включил ее ногой. Простите за хитрость, но это был единственный путь доказать вам, что мы умеем пользоваться Машиной во благо. Судите сами: тридцать пять лет промывания мозгов -- я слышал, что такой ваш возраст, -- отключены за считанные секунды. Недурно. ГЛАВА 7 Джиллиад, наморщив лоб, посмотрел на него: -- Ну и что? -- Теперь сделаем еще один шаг. Как бы вы отнеслись к тому, чтобы снять эти бинты и покинуть эту палату здоровым? При помощи вашего сотрудничества с Машиной это можно сделать. Простое обращение. Сами поглядите: не было никакого воздушного налета -- теперь-то вы это знаете -- и никакого пожара. Вы не получили никаких ожогов. Сосредоточьтесь только на этом и больше ни на чем. -- Ну, хорошо, -- сказал Кейслер две минуты спустя, -- подождите часок, а потом пригласим врачей. -- Он опять сел и сложил руки. -- Джиллиад, если снова случится что-нибудь похожее на этот воздушный налет, сопротивляйтесь этому. Теперь вы подготовлены и проинформированы. Скажите себе, что это нереально, и поборите иллюзию. -- Но кто же все-таки хотел меня убить? -- Кто-то, кто знал, что вы из себя представляете. -- До этого я додумался сам, но когда начинаю рассуждать дальше, все усложняется. Меня могли бы устранить в Лондоне, и, что еще сложнее, как же мог этот кто-то поджидать меня в Канаде, если никого не впускают сюда и не выпускают отсюда? Кейслер покачал головой. --И я не знаю, и секретная служба тоже, и это чрезвычайно меня беспокоит, поверьте мне. Конечно, над этим работают, и если на самом деле что-то стало известно, до меня это, во всяком случае, еще не дошло. Джиллиад снова оглядел свои забинтованные руки и нахмурился. -- Я должен заняться этим сам. Кейслер удивленно поднял брови. -- Не слишком ли честолюбиво? У вас тут ни связей, ни опыта и, кроме того, официально вы мертвы. -- Мертв?! -- Сердечный приступ. Мы дали просочиться этому слуху. Если бы вас полагали живым, то, вероятно, попытались бы убить снова. -- Ну, спасибо за надгробную речь. -- Джиллиад продолжал разглядывать бинты. -- Но вы меня неправильно поняли. У меня нет таланта к любительскому розыску или секретной службе. Мне нужно только время для размышлений. У меня в голове крутится одна идейка, еще не совсем оформившаяся. Она занимает меня уже много лет. Мне не нужно ничего, кроме некоторых существенных фактов и нескольких исследований в архиве. -- А! -- сказал Кейслер и задумчиво потер подбородок. -- Вы умны и, согласно нашим исследованиям, даже очень. Обстоятельства не позволили вам развить ваш интеллект полностью, но он все же имеется. Я разговаривал об этом с Остерли. -- Он вытянул руку и кончиками пальцев потрогал какое-то место на стене. -- Время для врачей. Мы продолжим беседу позже. Вошли двое мужчин в белых халатах и торопливо разрезали бинты. Джиллиад невольно напрягся, но освобожденная от бинтов кожа была белой, нормальной и невредимой. -- Что я говорил? -- довольно произнес Кейслер.-- Еще несколько поколений, и мы все повернули бы вспять. Проклятье станет благословением. Джиллиад, разглядывавший здоровые ладони, поднял голову. -- А может, и нет, если то, что, по моему мнению, случится, опередит вас. Глаза Кейслера сузились. -- Что вы, черт побери, имеете в виду? Джиллиад пожал плечами. -- Ничего, что мог бы доказать. Это касается идеи, что крутится в моей голове. -- Мне кажется, что чем скорее вы поговорите об этом с секретной службой, тем лучше. -- Дайте мне время -- хоть несколько часов -- да, и еще чтонибудь, чтобы я мог писать. -- Вы спятили! -- сказал Остерли, и его зубы отчетливо заскрежетали по мундштуку трубки. -- Может быть, -- бесцветным голосом ответил Джиллиад. -- Но вы ведь до сих пор не можете объяснить, откуда они знают, что я здесь. -- Ваши утверждения -- не доказательство! -- Но и не опровержение. Как я уже подчеркнул, были и есть города, одержимые мыслью подавить Машину. Вы в Канаде направили вашу энергию на то, чтобы исследовать причины и найти средство излечения. Вам нужно лишь спросить себя, кто имеет наибольшую выгоду от этой подлой торговли. Остерли мрачно уставился на него, но был заметно растерян и почти готов поддаться убеждению. -- Решение кажется довольно простым. Мне нужно только просмотреть в государственном архиве несколько документов. -- Я бы вам не советовал. Если я правильно представляю ваш интерес к ним выдаст вас, а вы для нас очень ценны. -- Но вы же не можете утверждать, что против меня что-то замышляется? --Я бы не решился спорить. -- Но мне необходимо знать содержание этих документов! -- Ну, хорошо, я пошлю другого. У нас тут есть человек с востока, в качестве одного из сотрудников. Мы дадим ему для прикрытия удостоверение журналиста. -- Он вздохнул. -- Мистер Кэнтрелл будет очень недоволен, если я напрасно потрачу его время. У него сегодня вечером, кажется, свидание с блондинкой. Но Джиллиад даже не улыбнулся. -- Будем надеяться, что у него получится. Следующий шаг, если этот не удастся, вы знаете. -- До этого наверняка не дойдет, --сказал Остерли, уходя. Он вернулся два часа спустя с озабоченным и свирепым лицом и не стал терять время на предисловия. -- Кэнтрелл мертв. Джиллиад посмотрел на него без всякого торжества. -- Как это произошло? -- Он упал с лестницы. -- Остерли вынул из кармана трубку и, наморщив лоб, разглядывал Джиллиада. -- Три подлые ступеньки. Он поскользнулся и сломал позвоночник. Растолкуйте, как это могло случиться? -- Они применили Машину. -- Да, мы так и предполагали. Мне кажется, они его впустили, дали возможность найти документы, чтобы убить его только после того, как он отыщет. -- Он покачал головой. -- Мы были слепыми, Джиллиад, весь мир был слеп. -- Не слеп, а лишь вынужден смотреть в соответствующем направлении, на непосредственную опасность, вместо того, чтобы искать причины. -- Нам повезло, что мы это вовремя заметили. -- Остерли, не торопясь, набил трубку. -- Вы готовы ко второму этапу? -- Это же была моя идея. -- Но этот вовсе не значит, что вам это доставляет удовольствие. Вы боитесь? -- Я обязан отвечать? Ну, хорошо -- да, я боюсь. Остерли слабо улыбнулся. -- Знаете что? Я люблю честных людей. -- Он раскурил свою трубку. -- Не волнуйтесь, вас прикроют, и мы все послушаем вместе. Мы будем все видеть и слышать. -- Хорошо. Не забывайте о моем друге Кэнделе. -- Все распоряжения отданы. Джиллиад нахмурился. -- Вы говорите так, будто я распрощался с ним навек. -- Будем смотреть фактам в лицо. Такое возможно, даже очень возможно -- вы уверены, что хотите это пережить? Джиллиад отвернулся и промолчал. В комнату, улыбаясь, вошел Кэндел. -- Очень рад тебя видеть. А то уже пронесся глупый слух, что ты мертв. -- Да, этого чуть было не случилось. -- Джиллиад указал на кресло. -- Подробности потом, а то мало времени. У меня был разговор с людьми из здешней секретной службы. -- Какие-нибудь проблемы? -- Кэндел достал сигарету и закурил. -- И да и нет -- все зависит от того, к каким выводам они пришли. Мне очень жаль, но я не могу об этом рассказать. -- Понимаю, но надеюсь, что все будет хорошо. Послушай, а здесь прекрасно, особенно если ты на свободе. Никакой М-полиции, никаких поисковых групп -- как в раю. -- Он выпустил дым в потолок. -- Ты уже поправился? -- Да, полностью. Если хочешь знать правду, кто-то пытался меня убить. -- Что?! -- Кэндел ошеломленно поглядел на него. -- Кто-то пытался меня убить. -- Джиллиад тоже закурил сигарету. -- По мнению здешних специалистов во мне есть что-то особенное. -- Мне это кажется довольно странным. -- Кэндел наморщил лоб. -- Сюда никто не приходит, и отсюда никто не уходит. Даже если бы ты был каким-то особенным, как ты говоришь, то кто мог об этом знать? -- Я тоже ломал над этим голову. -- Джиллиад поглядел на тлеющий кончик сигареты и внезапно поднял голову. -- Об этом знал только один человек, и этот человек -- ты. -- Я? -- Кэндел едва не выронил сигарету, а потом нахмурился. -- Твой юмор мне не совсем понятен. Это не смешно, совсем не смешно. Боже мой, Дэйв, мы же столько лет друзья. -- Ты столько лет рядом со мной. Смешно, но если перемещали меня, то перемещали и тебя. -- У тебя богатое воображение. -- Может, я тоже вообразил, что иммунные менее всего под подозрением и являются слишком привилегированными людьми в нашем обществе? Я вообразил, что иммунные постоянно занимают посты, откуда они могут управлять, не обнаруживая себя, методами Серых Кардиналов, так что, если что-то не получается, вину сваливают на бедных восприимчивых? -- Джиллиад пристально поглядел на него. -- Скажи мне, Кэндел, почему в архивах и статистических бюро работают исключительно иммунные? Не для того ли, чтобы фальсифицировать данные и скрывать тот факт, что они живут почти в шесть раз дольше, чем любой нормальный человек? -- Полегче, полегче, -- голос Кэвдела звучал успокаивающе, но лицо его покраснело. -- Мне кажется, лучше -- позвать врача. Джиллиад горько улыбнулся. -- Давай, но тогда войдет сотрудник секретной службы с пистолетом. -- Я думал, мы друзья. -- Кэндел сделал примиряющий жест. -- Несомненно, ты заблуждаешься, но несмотря на твое мнение, мне чертовски жаль, что все должно так закончиться. Губы Джиллиада вытянулись в тонкую полоску. -- Мне тоже. Как жаль, что именно ты вынужден был выдать меня другим имунным. -- Он покачал головой. -- Вообще-то, очень находчиво -- создать связь с Канадой, которая угрожает стать слишком сильной, и одновременно убрать Джиллиада с дороги. -- Ну, послушай же! -- Если Кэндел играл, то играл мастерски. -- Откуда у тебя, черт возьми, эти сумасшедшие идеи? Может, тебя обработала секретная служба? Джиллиад затушил сигарету. У него уже появились легкие сомнения, но нужно было продолжать. -- Я хочу сказать тебе еще кое-что. Когда умер мой дед, после него остались кое-какие бумаги, принадлежавшие еще его деду. На одном листе, несомненно, был рецепт, который моя прапрабабка еще в домашинные времена вырезала из газеты; там что-то о приготовлении мармелада из смородины и малины. На обратной стороне этой вырезки есть фотография мужчины, стоящего перед парламентом, а под ней слова: "Ф. Свифт, независимый кандидат от..." Дальше прочесть было невозможно, но этот Ф. Свифт был поразительно похож на тебя, включая бородавку под левой бровью. -- Да послушай же! -- Голос Кэндела был почти дружелюбен. -- Серьезно, Дэйв, ты все спрямляешь, лишь бы привести в соответствие со своей теорией, верно? Кроме того, почему раньше ты даже не упоминал об этом? -- Потому что сам считал это столь же невероятным, как ты хочешь представить сейчас. Но, даже не беря во внимание твою персону, -- откуда же появляются все эти Машины или их конструкторские схемы? Ведь совершенно ясно, что от иммунных; никто не заподозрит иммунного, элиту, застрахованную от всякого искушения. Вы очень хорошо выстроили свой имидж, так что все считают вас спасителями человечества. ГЛАВА 8 Кэндел нахмурил брови. -- А разве нет? -- Он наклонился. -- Они сохранили цивилизацию, когда она разваливалась. -- Предположили, что для выживания необходимо прооперироваться? -- Джиллиад снова закурил. -- О, да, в больницах и прочих учреждениях проявили большую готовность, но ведь надо же было продемонстрировать красивый фасад. Мне кажется, что секретные службы занялись бы этими уликами, если их проинформировать. -- Так ты еще этого не сделал? -- Как ты только что напомнил мне, мы ведь были друзьями. Я хотел дать тебе возможность защищаться. -- С вооруженным охранником за дверью? -- Он тут чтобы защищать меня. -- Ну, подумай сам! -- Кэндел затушил свою сигарету. -- Ты всегда был дураком. Ты не заслужил того, чтобы остаться в живых. Ни один из вас, восприимчивых, не заслуживает этого. Боже мой, если... В этот момент часть стены с грохотом обрушилась, и в комнату ворвались вооруженные люди. Джиллиад схватился за оружие, которое ему дал Остерли, но не мог понять происходящего. Кэндел с невероятной быстротой повернулся навстречу нападающим, оскалив, как зверь, зубы. На плечах его вздулись бугры мышц, и сжатый кулак описал короткую дугу. Первый из нападавших, с оружием наготове, со свистом выдохнул, на его губах вздулся кроваво-красный пузырь, и он рухнул на пол. Но еще прежде, чем он коснулся пола, Кэндел швырнул в другого тяжелое кресло и что-то выхватил из кармана. Джиллиад бросился на пол, когда спинка его кресла разлетелась пылающими кусками. У окна сверкнула вспышка, и он в замешательстве увидел, как опрокинулись люди, а Кэндел бросился в окно. Джиллиад вскочил и подбежал к оконной раме -- теперь уже без стекол. До земли три этажа, и Кэндел должен был теперь неподвижно лежать на земле, но оказалось совсем не так. Кэндел поднялся и побежал прочь, внешне совсем невредимый. Откуда-то донесся резкий щелчок, Кэндел схватился за бедро и упал. В это мгновение из входов в здание выскочили люди и бросились на лежащее на земле тело. Засверкал металл, наручники защелкнулись вокруг запястий и щиколоток, появился кто-то с тяжелой цепью, и Кэндела потащили наверх. Тот продолжал отчаянно сопротивляться. -- Тихо, черт побери! -- Один из мужчин взмахнул рукояткой пистолета. -- Успокойся! -- Тащите его наверх! -- Остерли перевесился через подоконник. Лицо его было в поту. Он отвернулся от окна. -- Врача. Нельзя допустить, чтобы этот парень ускользнул от нас на тот свет. Он ранен в правое бедро. Кэндела притащили наверх и бросили в единственное оставшееся целым кресло. Двое мужчин крепко держали его, пока врач разрезал ему штанину. -- Ничего страшного. Кости и сосуды не повреждены, -- сказал врач и снова занялся своими инструментами. -- Сделайте все лучшим образом. Снимите боль. -- Остерли остервенело сосал свою трубку. -- Ах, да, возьмите кровь и отправьте на исследование, а то я иногда спрашиваю себя, человек ли он вообще. -- Он недоуменно покачал головой. -- Диминг мертв, пролом грудной клетки. У Кэмпбелла пробит череп... -- Он медленно повернулся, как будто о чем-то припоминая. -- Спасибо, -- сказал он Джиллиаду и пожал ему руку. -- Большое спасибо. -- Он опять повернулся к Кэнделу. -- Так, Кэндел, а теперь вы откроете рот и что-нибудь нам споете. Кэндел сузил глаза и нагло усмехнулся. -- Вот вам первый куплет...-- сказал он и плюнул Остерли в лицо. Остерли сжал кулаки, мускулы на его лице напряглись, и оно побагровело. Медленно и с заметным усилием он заставил себя не потерять самообладание. -- Нет, -- сказал он тихо. -- Нет, я не опущусь до вашего уровня, ударив вас. -- Он стер с лица плевок. -- А вы все-таки запоете. Кэндел надменно расхохотался. -- Что вы собираетесь делать, применить Машину? Остерли холодно улыбнулся. -- При попытках разобраться в вашем маленьком аппарате мы наткнулись на целую коллекцию интересных препаратов. -- Он повернулся к врачу. -- Начните с дрессинбарбитурата. -- Это не поможет. -- Кэндел выпрямился, его плечи напряглись, и цепь со звоном лопнула. -- Вам ничто не поможет. -- Тихо! -- Один из мужчин приставил пистолет к его голове. -- Послушайте, да послушайте же! -- Он побледнел и выглядел растерянным. -- Я не могу говорить, ни один из нас не может, какие бы препараты вы ни применили. Если вам повезет, вы меня уничтожите. -- Как печально. -- Врач с ненужной силой воткнул шприц в его запястье. Остерли подошел ближе. -- Кто или что вы? -- Я... я...-- Кэндел горящими глазами уставился на Остерли и закричал. Его тело застыло и вытянулось, из ноздрей пошел дым, а череп, казалось, готов был разлететься. Джиллиад перегнулся через подоконник, и его вырвало. Когда он опять повернулся к остальным, люди с бледными лицами осторожно укладывали обезглавленное тело на пол. -- Ничего не трогать, вызвать экспертов. Двойную охрану, пока они не прибудут. -- И Остерли огорченно отвернулся. -- Что теперь? -- Теперь, -- сказал Джиллиад, -- все выглядит так, будто сгорел весь город. -- Что! -- Остерли подбежал к окну и выглянул. К небу поднимались большие черные столбы дыма. -- Боже мой, правительственный центр, архив, отдел статистики населения, управление обороны провинции -- оплоты иммунных. Они ударились в бегство и уничтожают улики. -- Он сунул еще дымящуюся трубку в карман. -- Смерть Кэндела, должно быть активировала сигнал тревоги, но это у них не пройдет. Я прикажу их перестрелять, я... -- Нет! -- Джиллиад вдруг понял и содрогнулся. -- Пусть уходят. У них есть машины, машины, которых мы не можем даже представить. Ваши люди будут убиты. Остерли повернулся и посмотрел на него с горьким, но невольным уважением. -- Спасибо, большое спасибо, вы правы, чертовски правы. Господи, помилуй нас! Что теперь будет? Далеко за городом что-то серебристое взмыло вверх, наклонилось и унеслось в небо. Следом за ним последовали второй и третий аппараты. -- Они все подготовили на такой случай. Для них же это просто; они могут приземлиться в любом городе. С помощью Машин они могут убедить защитников в том, что они вовсе не появились внезапно, местные иммунные подготовят фальшивые документы, доказывающие, что вновь прибывшие живут там с момента своего рождения. -- Он замолчал, порылся в кармане и громко выругался. -- Проклятая трубка еще горит! Такого со мной еще не случалось. -- Остерли зажал мундштук трубки меж зубов. -- Это означает войну, Джиллиад, не будем себя обманывать. Кроме того, вместо шести месяцев до нападения мы можем рассчитывать только на два или даже меньше. -- Он, наморщив лоб, снова вернулся к окну. -- С этого момента Онтарио -- осажденная провинция. Мы совсем одни. -- Он внезапно выпрямился и улыбнулся Джиллиаду. -- Англия часто была одна, и мы тоже сможем. Или нет? Пойдемте, выпьем пива. Пива! -- Джиллиад, выросший в строго регламентированном обществе, испуганно посмотрел на него. -- А разве не следует записать сообщение на ленту? -- Зачем? -- Ос