время пообедать". -- Весьма мудро! -- сказал Проптер, -- Однако за- метьте, что положение дел в Англии при жизни доктора Джонсона было превосходным, даже в самые черные дни. А как насчет положения дел в стране вроде Китая или, допустим, Испании -- в стране, где людям нельзя помешать обедать по той простой причине, что они не обедают вовсе? И наоборот, как насчет многочисленных случаев потери аппетита во времена вполне благополуч- ные? -- Он сделал паузу, вопросительно улыбнулся Джереми, затем покачал головой. -- Иногда люди много радуются и много страдают; а иногда, по-видимому, страдают чуть ли не постоянно. Это все, что может ска- зать историк, пока он остается историком. Ну а превратясь в теолога или метафизика, он, разумеется, может болтать бесконечно, как Маркс, или Святой Августин*, или Шпенглер*. -- Проптер неприязненно поморщил- ся. -- Бог мой, сколько же чепухи наговорили мы за пос- ледние два-три тысячелетия! -- Но в этой чепухе есть своя прелесть,-- возразил Джереми. -- Порой она бывает очень занятна! -- Я, наверное, недостаточно цивилизован и предпо- читаю смысл, -- сказал Проптер. -- Поэтому, если мне нужна философия истории, я обращаюсь к психологам. -- "Тотем и табу"*? -- спросил Джереми, несколько удивленный. -- Нет-нет, -- чуть нетерпеливо ответил Проптер. -- Я говорю о психологах другого сорта. А именно о религи- озных психологах; о тех, кто по собственному опыту знает, что люди способны достичь свободы и просветле- ния. Они -- единственные философы истории, чья гипо- теза была проверена экспериментально; а значит, един- ственные, кто может успешно обобщить факты. -- Ну и каковы же эти обобщения? -- спросил Дже- реми.-- Все та же старая песня? Проптер рассмеялся. -- Все та же старая песня, -- ответил он. -- Все те же 489 скучные, избитые, вечные истины. На человеческом уров- не, где доминируют желания, люди живут в неведении и страхе. Неведение, желания и страх являются источни- ком немногих кратковременных наслаждений, множества продолжительных страданий, а в конце неизбежно при- водят к краху. Способ лечения известен; однако, пытаясь применить его, люди сталкиваются с почти непреодоли- мыми трудностями. Приходится выбирать между почти непреодолимыми трудностями, с одной стороны, и абсо- лютно неизбежными страданиями и крахом -- с другой. Вот эти обобщения религиозных психологов и позволяют разумно судить об истории. Только религиозный психо- лог может докопаться до смысла, когда речь идет о Перуджино и Макиавелли или, скажем, обо всем этом. -- Он кивнул на бумаги Хоберков. Джереми помигал и похлопал себя по лысине. -- Ваш скромный ученый,-- мелодично промолвил он, -- даже и не хочет докапываться ни до какого смысла. -- Да-да. А я-то все время об этом забываю, -- с гру- стью в голосе сказал Проптер. Джереми откашлялся. -- "Он дал нам доктрину энклитики "De"",-- проци- тировал он из "Похорон Грамматика"*. -- Дал ради себя самого, -- сказал Проптер, подни- маясь со стула. -- Дал, несмотря на то что грамматика, которую он изучал, была безнадежно ненаучна, разъе- дена скрытой метафизикой, провинциальна, да к тому же давным-давно устарела. Что ж,--добавил он,-- дело обычное. -- Он взял Джереми за локоть, и они вместе направились к лифту. -- До чего любопытная фигура этот Браунинг! -- продолжал он, возвращаясь мыслями к "Грамматику". -- Такой первоклассный ум, и дураку достался. Нагородить столько нелепицы о ро- мантической любви! Приплести сюда Бога и райские кущи, говорить о браке и рафинированных формах прелюбодеяния как об откровении свыше. Да уж, глу 490 пее некуда! Впрочем, и это дело обычное. -- Он вздох- нул. -- Не знаю почему, -- прибавил он после паузы, -- но у меня в голове часто вертятся его строчки -- не помню даже, из какого стихотворения, -- что-то вроде; "и поцелуи, как во сне, моя душа в тумане и огне". Моя душа. в тумане и огне, вот уж ..действительно! -- повторил он. -- Нет, Чосер справляется с этой темой куда лучше. Помните ?"Так, плотника жена легла с другим"*. Прелесть как просто, без всяких экивоков и никому не нужного словоблудия! Браунинг только и знал что болтать о Боге; но я подозреваю, что он был гораздо более далек от реальности, чем Чосер, хотя Чосер никогда без крайней нужды Бога не поминал. Между Чосером и вечностью стояли только его аппе титы. У Браунинга тоже были свои аппетиты, однако кроме них, ему застило глаза невероятное количество вздора -- причем не просто вздора, но вздора тенден- циозного. Потому что этот фальшивый мистицизм культивировался им, конечно же, не только ради крас- ного словца. Он был средством, которое помогало Браунингу убедить себя в том, что его аппетиты и Бог идентичны. "Так плотника жена легла с другим",-- повторил он, входя за Джереми в кабину лифта; лифт тронулся, и они вместе с Вермеером поехали в глав- ный вестибюль. -- "Моя душа в тумане и огне!" Уди- вительно, как меняется вся ткань нашего существова- ния в зависимости от того, какими словами мы ее описываем. Мы плаваем в языке, точно айсберги: че- тыре пятых скрыты под поверхностью, и только одну пятую нашу часть овевает свежий ветер прямого, не- языкового опыта. Они пересекли вестибюль. Машина Проптера стояла у входа. Он сел за руль; Джереми занял соседнее место. Они поехали по петляющей дороге вниз, мимо бабуинов, мимо нимфы Джамболоньи, мимо Грота, миновали под- нятую решетку и мост через ров. -- Я очень часто думаю об этом бедном мальчике, -- 491 сказал Проптер, нарушив долгое молчание. -- Такая вне- запная смерть. -- Я и не подозревал, что у него было так плохо с сер- дцем, -- сказал Джереми. -- В каком-то смысле, -- продолжал Проптер, -- я и себя чувствую виноватым. По моей просьбе он помогал мне мастерить мебель. Наверное, я задавал ему черес- чур много работы -- хотя он и уверял меня, что ему это не вредно. Мне бы сообразить, что у него есть своя гор- дость, -- что он еще слишком молод и постесняется ос- тановить меня, если я переборщу. Вот что значит быть невнимательным и нечутким. И тебе достается, и дру- гие страдают -- те, к кому ты не проявил должного вни- мания. Вновь наступило молчание; позади остались больни- ца и апельсиновые рощи. -- В ранней и внезапной смерти есть что-то бессмыс- ленное, -- наконец произнес Джереми. -- Какая-то вопи- ющая несуразность... -- Вопиющая? -- переспросил Проптер. -- Да нет, я бы не сказал. Все остальное, что происходит с людьми, не менее несуразно. Если это и кажется особенно несу- разным, так только оттого, что из всех возможных про- исшествий ранняя смерть наиболее явно противоречит нашему представлению о нас самих. -- О чем это вы? -- поинтересовался Джереми. Проптер улыбнулся. -- О том же, о чем и вы, -- ответил он. -- Если что-то кажется несуразным, то бишь несообразным, стало быть, есть нечто, с чем оно не сообразуется. В данном случае это нечто -- наше представление о нас. Мы мним себя свободными существами, призванными добиться в жиз- ни некоей цели. Однако с нами сплошь и рядом проис- ходят вещи, противоречащие такой точке зрения. Мы называем их несчастными случаями; считаем бессмыс- ленными и несуразными. Но каков же критерий, по ко- торому мы судим? Критерием служит картина, нарисо 492 ванная нашей фантазией: чрезвычайно лестный образ свободной души, которая совершает творческий выбор и может управлятьсвоей судьбой. К несчастью, картина эта не имеет ни малейшего отношения к обычной чело- веческой реальности. Она изображает нас такими, каки- ми мы хотели бы быть, такими, какими мм и впрямь могли бы стать, если бы приложили к этому необходи- мые усилия. Для человека же, который на деле являет- ся рабом обстоятельств, в ранней смерти нет ничего не- суразного. Это событие, вполне рядовое для той вселенной, где он живет в действительности, -- хотя, ко- нечно, не для той, какую он себе по глупости нарисовал. Несчастный случай есть столкновение ряда событий на уровне детерминизма с другим рядом событий на уров- не свободы. Мы воображаем, будто наша жизнь полна случайностей, потому что воображаем, будто наше чело- веческое существование лежит на уровне свободы. Но это ошибка. Большинство из нас живет на механическом уровне, где события происходят согласно законам боль- ших чисел. То, что мы называем случайным и несураз- ным, обусловлено самой сутью мира, который мы избра- ли для проживания. Раздосадованный тем, что неосторожно вылетевшее у него слово дало Проптеру возможность уличить его в непозволительном идеализме, Джереми затих. Некото- рое время ехали молча. -- А похороны-то? -- произнес наконец Джереми, ибо его ум, привыкший всегда и во всем отыскивать анекдотические черты, обратился к конкретным забав- ным особенностям той ситуации. -- Прямо как у Рональ- да Фербэнка*! -- Он хихикнул.-- Я сказал Хабаккуку, что к статуям надо подвести паровое отопление. Уж больно они ненатуральны на ощупь. -- Он погладил рукой воображаемую мраморную ягодицу. Проптер, который думал об освобождении, кивнул и вежливо улыбнулся. -- А как Малдж читал службу! -- продолжал Джере 493 ми. -- Вот уж действительно, соловьем разливался! Сла- щавей и в английском соборе не услышишь. Точно ва- зелин с ароматом портвейна. И как он объявил: "Я есмь воскресение и жизнь"- будто говорил совершенно все- рьез, будто он, Малдж, готов персонально гарантиро- вать это в письменном виде по принципу "деньги на- зад": вся уплаченная за. похороны сумма будет возвращена, если мир иной не обеспечит полного удов- летворения клиента. -- Он ведь, пожалуй что, и впрямь в это верит,-- за- думчиво сказал Проптер.-- Не совсем, конечно, а этак полушутя, полусерьезно. Знаете как: считаю это прав- дой, но постоянно веду себя так, словно это ложь; согла- сен с тем, что это самая важная вещь на свете, но никог- да по доброй воле о ней не думаю. -- А вы-то сами верите в это? -- спросил Джереми. -- Полусерьезно или неполусерьезно? -- И, когда Проптер ответил, что не верит в такую разновидность воскресения и жизни, воскликнул: -- Ага! -- тоном снисходительного папаши, который застал сына целующим служанку. -- Ага! Значит, в каком-то полусерьезном смысле воскресе- ние все-таки имеет место? Проптер рассмеялся. -- Вполне вероятно, -- сказал он. -- Что же в таком случае сталось с беднягой Питом? -- Ну, для начала,-- неторопливо произнес Про- птер, -- должен сказать, что Пит qua 1 Пит свое существо- вание прекратил. -- Тут уж всякая серьезность отпадает,-- ввернул Джереми. -- Но Питово неведение, -- продолжал Проптер, -- Питовы страхи и желания -- что ж, я думаю, очень воз- можно, что они до сих пор остаются в мире источником неприятностей. Неприятностей для всех и вся, а особен- но для себя самих. В первую очередь для себя самих, ----------------------- 1 Как (лат.). 494 какую бы форму им ни случилось принять. -- А если бы, допустим, Пит не был невежественным и женолюбивым, тогда как? -- Ну, очевидно, -- сказал Проптер, -- тогда и непри- ятностям больше неоткуда было бы браться. -- После ми- нутного молчания он процитировал таулеровское опре- деление Бога: -- "Бог есть бытие, удаленное от всякой твари, свободная мощь, чистое делание". Они свернули с главной дороги на обсаженную переч- ными деревьями аллею, которая вилась между зеленых лужаек студенческого городка Тарзана. Впереди замая- чила новая Аудитория, здание в строгом романском сти- ле. Проптер поставил свой старенький "форд" среди блестящих "кадиллаков", "крайслеров" и "паккардов", выстроившихся у входа; они вошли внутрь. Фотокоррес- понденты в холле глянули на них, мигом определили, что вошедшие не являются ни банкирами, ни кинозвез- дами, ни юрисконсультами, ни представителями церкви, ни сенаторами, и презрительно отвернулись. Студенты уже расселись по местам. Под их взглядами Джереми и Проптер прошли к рядам, отведенным для почетных гостей. Какой разительный контраст! Здесь, в переднем ряду, находился Сол Р. Катценблюм, президент "Авраам Линкольн пикчерс инкорпорейтед" и активный борец за Моральное Перевооружение; бок о бок с ним сидел епископ Санта-Моники; здесь же был и мистер Песчеканьоло из Банка Дальнего Запада. Великая герцо- гиня Евлалия сидела около сенатора Бардольфа, а во вто- ром ряду они заметили двоих братьев Энгельс и Глорию Боссом, беседующих о чем-то с контр-адмиралом Шотоверком. Оранжевое одеяние и длинная волнистая борода принадлежали Свами Йогалинге, основателю Школы Личности. Следующим был вице-президент "Консоль ойл", потом миссис Вагнер... Неожиданно во всю мощь грянул орган. Под звуки гим- на Тарзана-колледжа показалась процессия преподавателей. Парами, в мантиях, капюшонах и шапочках с кистями, 495 доктора богословия, философии, естественных наук, юриспруденции, изящной словесности, музыки проше- ствовали по проходу и поднялись на сцену -- там, у задника, широким полукругом стояли приготовленные для них стулья. Посреди сцены возвышался пюпитр; над ним возвышался доктор Малдж. Пюпитр ему, ко- нечно же, был не нужен; ибо Малдж гордился своим умением говорить практически бесконечно без всяких бумажек. Пюпитр поставили, дабы оратор мог довери- тельно склониться над ним или, держась за него, пыл- ко откинуться назад, дабы он мог энергично пристук- нуть по нему кулаком или совершить эффектную прогулку на несколько шагов в сторону с последующим возвращением. Орган смолк. Доктор Малдж начал свою речь -- на- чал, разумеется, с комплиментов мистеру Стойту. Мистер Стойт, чье великодушие... Мечта, ставшая реальностью... Воплощение идеала в камне... Человек, наделенный да- ром Предвидения. Без Предвидения люди погибли бы... Но этот Человек обладает даром Предвидения... Он предвидит будущую судьбу Тарзана... Средоточие, фо- кус, светоч... Калифорния... Новая культура, более раз- витая наука, более высокая духовность... (Тембр голоса Малджа менялся от фагота к трубе. От вазелина с лег- ким душком портвейна до холестерина в химически чи- стом виде.) Но, увы (тут голос трогательно упал, при- обретя саксофонно-ланолиновую окраску), увы... Лишен возможности быть сегодня с нами... Внезапное трагичес- кое событие... Юноша, унесенный смертью на пороге жизни... Вел исследования в тех областях науки, кото- рые, осмелится он сказать, столь же близки мистеру Стойту, как и сферы служения обществу и культуре... Тяжелый удар... Необычайно чуткое сердце в условиях грубой действительности... Домашний врач настоял на полной и немедленной смене обстановки... Но несмотря на физическое отсутствие, душой он здесь... Мы чув- ствуем его среди нас... И это вдохновляет всех, и пожи 496 лых, и юных... Светоч Культуры... Будущее... Идеа- лы... Победа духа... За плечами великие свершения... Господь осенил наш городок своим благословением... Да укрепимся в помыслах наших... Выше.... Дальше... Больше... Вера и Надежда... Демократия... Свобода... Нетленное наследие Вашингтона и Линкольна... Слава, которая ожидает Грецию, возрожденную на бреге Тихо- го Океана... Знамя... Миссия... Явное предначертание... Воля Божья... Тарзана... Наконец все было сказано. Зазвучал орган. Процес- сия преподавателей двинулась к выходу. За ней потяну- лись почетные гости. Снаружи, на солнечном свету, Проптера задержала миссис Песчеканьоло. -- По-моему, это была удивительно вдохновенная речь, -- с жаром сказала она. Проптер кивнул. -- Чуть ли не самая вдохновенная из всех речей, ка- кие я только слышал. А я, Бог свидетель, -- добавил он, -- наслушался их на своем веку предостаточно. ГЛАВА ВТОРАЯ Даже по Лондону был разлит жидковатый солнечный свет -- свет, который по мере приближения автомобиля к менее задымленным пригородам становился все силь- нее. И ярче, пока наконец где-то около Ишера дорога не заблестела под лучами великолепнейшего весеннего утра. На заднем сиденье машины распростерся по диагона- ли мистер Стойт, укрытый шерстяным пледом. Он попрежнему регулярно принимал успокаивающее -- прав- да, теперь это было нужно скорее ему самому, чем его врачу, -- и просыпался как следует только ко второму завтраку. Бледная и с грустными глазами, погруженная в свои 497 печали, которые пять дней дождя над Атлантикой и еще три лондонского тумана так и не смогли хоть немного развеять, Вирджиния молчаливо сидела впереди. За рулем (ибо он решил, что шофера в эту поездку брать не стоит) беспечно насвистывал доктор Обиспо; время от времени он даже пел вслух -- пел "Stretti, stretti, nell estasi damor" 1; пел "Нам маленькая ча- рочка вреда не принесет" ; пел "Мне снилось, что дом мой -- роскошный чертог"*. Он был в столь радужном настроении отчасти благодаря прекрасной погоде -- весна, весна, звенят ручьи, подумал он про себя, не говоря уж о прочих мелочах вроде чистотела, анемо- нов, что бы под этим ни подразумевалось, примул с гулянки. Разве забудет он свое удивление, вызванное неожиданными упоминаниями англичан о ежедневных гулянках? Оказывается, они не имели в виду ничего более предосудительного, нежели обыкновенные про- гулки. "Сходим на гулянку, наберем примул". Заме- чательная кишечная флора! Лучше даже, чем у кар- пов. Что являлось второй причиной его довольства жизнью. Они держали путь к двум старым леди Хоберк -- быть может, их ожидали там новые сведения о Пятом графе, благодаря которым выяснится что-ни- будь важное о связи между старением, жирными спир- тами и кишечной флорой карпов. Шутливо подражая манере оперного солиста, он за- пел снова. -- Мне сни-илось, что до-ом мой -- роско-ошный чер- тог, -- объявил он, -- и сло-ово мое -- зако-о-он. Что вся- кий, кто ступит на мо-ой порог, жаждет быть моим вер- ным рабо-о-ом. Вирджиния, которая сидела рядом, окаменев от горя, внезапно в ярости обернулась к нему. -- Ради всего святого! -- почти взвизгнула она, нару--------------------------- 1 Теснее, теснее в любовном экстазе (итал.). -- Неаполитанская песенка. 498 шив молчание, длящееся от самого Кингстона-апонТемс. -- Нельзя посидеть спокойно? Обиспо игнорировал ее выпад; начиная следующую строку, он удовлетворенно усмехнулся про себя, отме- тив, что она теперь имеет к нему самое прямое отноше- ние: -- Сокровищ втодва-алах не сче-есть... Нет, это, конечно, преувеличено. Не то чтобы не счесть. Так себе, скромненькое состояньице. Хватит на спокойную жизнь и на долгие исследования; и не надо убивать время на эти орды больных, которым лучше было бы помереть. Двести тысяч долларов наличными и четыре тысячи пятьсот акров земли в долине Сан-Фелипе -- Дядюшка Джо божится, что туда вот-вот проведут воду для орошения. (Пусть только попробуют не прове- сти -- ох и достанется тогда старому хрычу да орехи!) "Остановка сердца вследствие миокардита на почве рев- матизма". За такое свидетельство о смерти он мог бы потребовать куда больше двухсот тысяч. Особенно если учесть, что его помощь этим не ограничивалась. Нет, сэр! Надо было еще убрать всю эту грязь (светло-корич- невым костюмом стоимостью в девяносто пять долларов пришлось-таки пожертвовать). Надо было обезопасить себя от внезапного появления слуг; уложить в постель Детку, предварительно впрыснув ей большую дозу мор- фия; добиться от ближайших родственников разрешения на кремацию -- слава Богу, что единственным родствен- ником оказалась сестра, которая жила в Пенсаколе, Флорида, и из-за стесненных обстоятельств не могла позволить себе приехать в Калифорнию на похороны. А еще (самое щекотливое) были поиски нечистого на руку владельца похоронного бюро; встреча с мошенником, по- казавшимся подходящим; разговор с туманными намека- ми на несчастный случай, который не следует предавать огласке, на деньги, которые, конечно же, представля- ют собой вопрос второстепенный; затем, после короткой лицемерной речи хозяина о том, что помочь почитаемо 499 му горожанину избежать неприятных пересудов -- его долг, резкая смена тона, деловая констатация неумоли- мых фактов и перечисление необходимых мер, торговля о цене. В конце концов мистер Пенго согласился не за- мечать дырок в голове Пита всего лишь за двадцать пять тысяч долларов. -- Сокровищ в подва-алах не сче-есть, мой род просла-авлен во веки веков. -- Да, определенно, подумал Обиспо, определенно, он мог бы потребовать гораздо больше. Но зачем? Он человек разумный; почти, мож- но сказать, философ; без особых амбиций, не гоняет- ся за мирской славой, а потребности его до того про- сты, что даже самая настоятельная из них, помимо тяги к научным исследованиям, в огромном числе слу- чаев может быть удовлетворена практически даром -- а то и в выигрыше останешься, как тогда, когда мис- сис Боянус преподнесла ему в знак уважения портси- гар из чистого золота; да есть ведь еще Жозефинины жемчужные запонки и те, другие, -- зеленые, эмале- вые, с его монограммой из бриллиантов, подарок ма- лютки, как бишь ее... -- Но я сча-астлив вдвойне-е, потому-у что я тот,-- пропел он, для вящей убедительности повышая голос и пуская в ход пылкое тремоло, -- с кем поныне твоя-а любо-овь, с кем поны-ыне твоя-а любо-овь, с кем поны- не, -- повторил он, на миг оторвал взор от портсмутской дороги и, подняв брови, с ироническим любопытством заглянул в лицо отвернувшейся от него Вирджинии,-- поны-ыне твоя-а любо-овь,-- и, в четвертый раз, с нео- бычайной энергией и подъемом, -- с кем поны-ы-ы-ыне твоя-а-а любо-о-овь. Он еще раз поглядел на Вирджинию. Детка смотрела прямо перед собой, прикусив нижнюю губу, словно ей было больно и она сдерживалась, чтобы не закричать. -- Мой сон в руку? -- Вопрос сопровождался волчь- ей улыбкой. Девушка не отвечала. С заднего сиденья доносился 500 бульдожий храп Стойта. -- Я тот, с кем поны-ы-ыне твоя-а любо-о-овь? -- про- должал настаивать он, переводя машину в правый ряд и прибавляя скорость, чтобы обогнать колонну армейских грузовиков. Детка освободила губу и сказала: -- Убила бы. -- Да уж конечно, -- согласился Обиспо. -- Но ты это- го не сделаешь. Потому что твоя любо-о-о-овь со мной. Вернее,-- продолжал он, и улыбка его с каждым словом становилась все шире и плотоядное, -- ты любишь не меня; ты любишь... -- Он сделал короткую паузу. -- Лад- но, давай назовем это более поэтическим словом,-- пото- му что от поэзии ведь еще никто не уставал, правда? -- ты любишь Любо-о-о-овь, ты так любишь Любо-о-о-овь, что у тебя просто рука не поднимется меня шлепнуть. Ведь как ни крути, а именно я регулярно обеспечиваю тебя Любо-о-о-овыо. -- Он снова запел: -- Мне сни-илось, что я-а сглупи-и-и-ил и сби-ился с прямо-ой доро-оги... Вирджиния зажала уши ладонями, чтобы не слышать этого голоса -- неумолимого голоса правды. Потому что Обиспо, как это ни горько, был прав. Даже после смер- ти Пита, даже после ее обещания Пресвятой Деве, что это больше никогда, никогда не случится опять, -- это все-таки случилось опять. Обиспо продолжал импровизировать: -- Потому-у что всегда-а по ноча-ам выходил, не при- крыв свои голые но-оги... Вирджиния еще плотнее зажала уши. Это все-таки случилось опять, несмотря на то, что она была против, несмотря на то, что она ругала его, отбивалась, царапа- лась; но он только смеялся и делал свое дело; а потом она вдруг почувствовала себя слишком усталой, чтобы отбиваться дальше. Слишком усталой и слишком несча- стной. Он получил то, что хотел; а самое ужасное, что и она, кажется, хотела того же -- верней, не она, а ее несчастья; потому что наступило временное облегчение; 501 ей удалось забыть эту кровь; удалось заснуть. На сле- дующее утро она презирала иненавидела себя как ни- когда. -- У меня были замки и трон золотой, -- пел Обиспо, затем перемел на прозу,-- а также фетиши у святые мощи, мантры и прочая тарабарщина, ризы; карнизы, Но я счастлив вдвойне, потому что я тот -- или лучше "со мной", чтобы вышло в рифму, -- он поднатужился, дабы вложить в последний пассаж максимум красоты и проникновенности,-- и поны-ыне твоя-а любо-овь, и поны-ынетвоя-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-аа... -- Замолчи! -- изо всех сил выкрикнула Вирджиния. От ее крика-проснулся Дядюшка Джо. -- Что такое? -- испуганнно спросил он. -- Ей не нравится, как я пою,-- отозвался Обиспо.-- Почему бы это, скажите на милость? У меня прелестный голос. Идеально подходит для небольших аудиторий, вроде этого автомобиля. -- Он рассмеялся от души. Ужимки Детки, разрывающейся между Приапом* и Свя- щенным гротом, чрезвычайно забавляли его. Вместе с прекрасной погодой, примулами с гулянки и перспекти- вой окончательно прояснить роль стеринов в процессе старения они поддерживали его отменное расположение духа. Они достигли усадьбы Хоберков около половины две- надцатого. Привратницкая пустовала; Обиспо пришлось выйти и открыть ворота самому. Центральная аллея усадьбы поросла травой, парк ус- пел вернуться в состояние первобытного запустения. Вывороченные бурями деревья гнили там, где упали. На стволах живых огромными булками белели грибыпаразиты. Декоративные посадки превратились в ма- ленькие джунгли, густо заросшие куманикой. Гречес- кий бельведер на холмике у аллеи .лежал в руинах. Дорога сделала поворот, и впереди открылся дом эпо- хи Якова I -- одно его крыло сохранилось в первона- чальном виде, другое украшали чужеродные готические 502 пристройки девятнадцатого века. Живая изгородь из тиса разрослась, образовав сплошную высокую стену. О местоположении некогда разбитых в строгом поряд- ке клумб можно было догадаться по пышным зеленым кругам щавеля, прямоугольникам и полумесяцам кра- пивы и осота. Из неряшливо торчащей пучками травы на дальней заброшенной лужайке едва выглядывали крокетные воротца. Обисио остановил машину у подножия главной лест- ницы и вышел. В тот же миг из тисового туннеля выныр- нула маленькая девочка, лет восьми-девяти. Заметив ав- томобиль и людей, она замерла, явно подумывая об отступлении, потом, ободренная мирным видом ново- прибывших, шагнула вперед. -- Глядите, чего у меня есть, -- сказала она на нели- тературном южноанглийском и протянула им противо- газ, держа его, как корзинку. Он был до половины на- полнен примулами и цветами пролески. Обиспо возликовал. -- С гулянки! -- закричал он. -- Ты принесла их с гу- лянки! -- Он потрепал ребенка по волосам цвета пак- ли.-- Тебя как зовут? -- Милли, -- ответила девочка; затем добавила с нот- кой гордости в голосе: -- Я не ходила в одно место уже целых пять дней. -- Пять дней? Милли торжествующе кивнула. -- Бабуля говорит, меня надо сводить к доктору. -- Она снова кивнула и улыбнулась ему с видом человека, только что объявившего о своей скорой поездке на Бали*. -- По-моему, твоя бабуля совершенно права, -- ска- зал Обиспо. -- Она здесь живет? Девочка утвердительно кивнула. -- Она на кухне, -- ответила она и невпопад добави- ла: -- Она глухая. -- А как насчет леди Джейн Хоберк? -- продолжал 503 Обиспо. -- Она тоже здесь живет? И другая -- леди Энн, кажется? Девчушка снова кивнула. Затем на .лице ее появилось озорное выражение. -- У леди Энн знаете что? -- спросила она, -- Что? . Милли поманила его поближе к себе; он нагнулся и подставил ухо. -- У нее в животе бурчит, -- прошептала она. -- Да ну! -- Как будто птички поют, -- поэтически добавила де- вочка. -- Это у нее так после завтрака. Обиспо снова потрепал ее по голове и сказал: -- Нам бы надо побеседовать с леди Энн и леди Джейн. -- Побеседовать? -- почти испуганно повторила дев- чушка. -- Может быть, ты сбегаешь попросишь бабулю, что- бы она нас проводила? Милли помотала головой. -- Она не согласится. Бабуля никому не разрешает к ним ходить. Тут как-то приходили насчет этих штук. -- Она подняла противогаз. -- И леди Джейн так разозли- лась, ужас. А потом разбила своей палкой лампу, ну, нечаянно -- бамс! -- и стекло вдребезги, по всему полу осколки полетели. Так смешно было! -- Молодчина, -- сказал Обиспо. -- А еще посмеяться не хочешь? Девочка посмотрела на него с подозрением. -- Вы это про что? Обиспо напустил на себя заговорщический вид и по- низил голос до шепота: -- Про то, что ты можешь пустить нас внутрь через какой-нибудь черный ход, и мы все пойдем на цыпоч- ках, вот так,-- он продемонстрировал, как, на усыпан- ной гравием дорожке. -- А потом мы вдруг появимся в комнате, где они сидят, и сделаем им сюрприз. И тогда 504 леди Джейн запросто может разбить еще одну лампу, и мы все вволю посмеемся. Как ты на это смотришь? -- Бабуля страшно рассердится, -- с сомнением сказала Милли. -- А мы ей не окажем, что это ты нас провела. -- Она все равно узнает. -- Не узнает, -- уверенно сказал Обиспо. Затем добавил другим тоном: -- Хочешь заработать одну классную штуку? Девочка непонимающе посмотрела на него. -- Классную штуку, -- плотоядно повторил он; затем вспомнил, что в этой дурацкой стране так не говорят.-- Конфеты любишь? -- Он мигом слетал к машине и вер- нулся с роскошной коробкой шоколадных конфет, куплен- ных на тот случай, если Вирджиния в дороге проголодает- ся. Он открыл крышку, дал ребенку разок понюхать, потом закрыл опять. -- Проведи нас в дом, -- сказал он, -- и получишь их все. Пятью минутами позже они уже протискивались че- рез стрельчатую стеклянную дверь в том конце дома, где были готические пристройки. Внутри было сумрачно, пахло пылью, рассохшейся древесиной и нафталином. Постепенно, по мере того как глаза привыкали к полу- мраку, перед ними вырисовывались обтянутый сукном бильярдный стол, камин с позолоченными часами, книжная полка, где стояли романы сэра Вальтера Скот- та в переплете алой кожи и восьмое издание Британской энциклопедии, большая картина в коричневых тонах, изображающая крещение будущего Эдуарда VII*, пять или шесть оленьих голов. На столе у двери висела карта Крыма; Севастополь и Альма* были отмечены малень- кими булавочными флажками. Держа противогаз с цветами в одной руке и прижи- мая палец другой к губам, Милли на цыпочках вела их по коридору, через темную гостиную, через прихожую, снова по коридору. Потом она остановилась и, подож- дав, пока Обиспо нагонит ее, показала на дверь. -- Здесь, -- прошептала она. -- За этой дверью. 505 Без единого слова Обиспо отдал ей коробку с конфе- тами; Милли схватила ее и, точно зверек, стащивший ла- комый кусочек, шмыгнула мимо Вирджинии и Стойта дальше, в темный коридор, чтобы в безопасности насла- диться вожделенной добычей. Обиспо поглядел ей вслед, затем обернулся к спутникам. Они шепотом по- совещались; в конце концов было решено, что Обиспо лучше отправиться одному. Он прошел вперед, тихо открыл дверь, скользнул внутрь и затворил ее за собой. Оставшиеся снаружи Детка и Дядюшка Джо ждали его, как им показалось, битых два часа. Затем за стеной вдруг раздался беспорядочный, все усиливающийся шум, кульминация которого совпала с внезапным появ- лением в коридоре доктора Обиспо. Он захлопнул дверь, сунул в скважину ключ и повернул его. Мгновение спустя дверную ручку бешено задергали изнутри, послышался пронзительный старушечий голос: "Как вы смеете!". Потом по двери требовательно заба- рабанили палкой, и тот же голос сорвался почти на визг: "Верните ключ! Верните немедленно!". Обиспо положил ключ в карман и пошел по коридо- ру к своим, сияющий и удовлетворенный. -- Ну и видик у этих старых ведьм -- с ума сойти, -- сказал он.-- Сидят по обе стороны камелька, как коро- лева Виктория и королева Виктория*. К первому голосу присоединился второй; дерганье и стук возобновились с удвоенной силой. -- А ну, поднажмите! -- насмешливо крикнул Обис- по; затем, одной рукой подталкивая Стойта, а другой посвойски награждая Детку легким шлепком пониже спи- ны, сказал: -- Идем, идем. -- Куда идем-то? -- спросил Стойт сердито и недо- уменно. Он и раньше не мог понять, за каким дьяволом их понесло через Атлантику -- разве только чтобы уехать из замка. Уехать-то, конечно, надо было. Тут и сомнений нет; сомневался он, пожалуй, лишь в том, смо 506 гут ли они после всего, что случилось, вообще когда-ни- будь туда вернуться -- смогут ли, например, опять заго- рать там, на крыше. Господи;! Как представишь себе... Ладно, но почему именно Англия? В нынешнее-то время года? Почему не Флорида или Гавайи? Так нет ведь; Обиспо настоял на своем. Это-де необходимо для работы, в Англии можно будет разузнать кое-что важное. А он не мог спорить с Обиспо -- по крайней мере сейчас; не время еще. И потом, без врача ему пришлось бы совсем худо. Нервы, желудок -- все ни к черту. И спать он без снотворного не ложился; мимо полисмена по улице и то пройти не мог, чтоб сердце не захолонуло. Тут можно было твердить: "Бог есть любовь; Смерти нет", пока не посинеешь; теперь это ни капли не помогало. Он уже стар, он болен; смерть все ближе и ближе, и если Обиспо срочно не сделает чего-нибудь, если он быстро не отыщет какого-нибудь средства... Посередине полутемного коридора Стойт вдруг оста- новился. Позади них леди Хоберк все еще колотили пал- ками в дверь своей тюрьмы. -- Обиспо, -- тревожно сказал он, -- Обиспо, вы абсо- лютно уверены, что этого, ну... что ада не существует? Можете это доказать? Обиспо усмехнулся. -- А вы можете доказать, что на обратной стороне Луны не живут зеленые слоники? -- спросил он. --Нет, серьезно... -- в муках настаивал Дядюшка Джо. -- Серьезно, -- весело ответил Обиспо, -- я не берусь доказывать утверждение, которое не может быть прове- рено. -- Они со Стойтом и прежде вели подобные разго- воры. Обиспо казалось, что в таком поединке логики с мольбами, продиктованными безрассудным ужасом, есть нечто чрезвычайно комичное. Детка слушала их молча. Она-то знала про ад; зна- ла, что бывает с тем, кто совершит смертный грех -- на 507 пример, позволит, чтобы это случилось опять, да еще после обещания, данного Пресвятой Деве. Но Пресвятая Дева такая добрая, такая замечательная. И вообще, на самом деле во всем виноват эта скотина Зиг. Она ведь клялась от чистого сердца, а потом пришел Зиг и сил- ком заставил ее нарушить слово. Пресвятая Дева пой- мет. Страшнее всего другое -- то, что это случилось опять, когда он уже ее не принуждал. Но даже и тогда, на самом-то деле, это случилось не по ее вине -- ведь надо же учесть, что ей пришлось пережить ужасные дни; что она была нездорова; что она... -- Но как по-вашему, ад может быть? -- снова зала- дил свое Стойт. -- Все может быть, -- жизнерадостно сказал Обиспо. Он навострил уши, прислушиваясь к воплям оставших- ся за дверью старых ведьм. -- А как по-вашему, за это сколько -- один шанс на тысячу? Или один на миллион? Доктор, ухмыляясь, пожал плечами. -- Спросите Паскаля, -- посоветовал он. -- Кто это Паскаль? -- заинтересовался Стойт, в сво- ем отчаянии готовый уцепиться за самую жалкую соло- минку. -- Он умер! -- Обиспо прямо-таки распирало от ли- кования. -- Умер, как последний болван. А теперь шеве- литесь-ка, шевелитесь! -- Он схватил Дядюшку Джо за руку и буквально поволок по коридору. Произнесенное Обиспо ужасное слово эхом отдава- лось в мозгу Стойта. -- Но я хочу знать наверняка,-- запротестовал он. -- Знать наверняка то, чего нельзя узнать! -- Должен же быть какой-то способ! -- Нет никакого способа. Только один: умереть и по- смотреть, что будет. Куда, черт возьми, запропастился этот ребенок? -- добавил он другим тоном и позвал: -- Милли! Перемазанное шоколадом личико возникло из-за под- ставки для зонтиков в прихожей. 508 -- Видели их? -- спросила девчушка с набитым ртом. Обиспо кивнул. -- Они решили, что я из противовоздушной обороны. -- Ну да! -- возбужденно воскликнула Милли. -- Как раз оттуда был тот, из-за которого разбили лампу. -- Подойди-ка сюда, Милли,-- скомандовал Обиспо. Девочка подошла. -- Где дверь в подземелье? На лице Милли появился ужас. -- Там заперто, -- сказала она. Обиспо кивнул. -- Знаю,-- ответил он.-- Но леди Джейн дала мне ключи. -- Он вынул из кармана кольцо, на котором ви- сели три больших ключа. -- Там внизу буки живут, -- прошептала девчушка. -- Мы бук не боимся. -- Бабуля говорит, они такие уроды, -- продолжала Милли.--Такие злые.--Голос ее стал хнычущим.-- Она говорит, если я не буду ходить в одно место как по- лагается, буки придут за мной. Но я ничего не могу сде- лать. -- Полились слезы. -- Я не виновата. -- Конечно, не виновата, -- нетерпеливо сказал Обис- по. -- Никто, никогда и ни в чем не бывает виноват. Даже в том, что у него запор. А теперь я хочу, чтобы ты показала нам дверь в подземелье. Еще в слезах, Милли помотала головой. -- Я боюсь. -- Но мы же не заставляем тебя спускаться туда. По- кажешь, где дверь, и все. -- Не хочу. -- Будь паинькой, -- вкрадчиво заговорил Обиспо, -- проводи нас до двери, ладно? Милли, заупрямившись от страха, продолжала мо- тать головой. Вдруг Обиспо сделал быстрый выпад и выхватил у девочки коробку с конфетами. -- Не скажешь- не получишь больше конфет, -- ска- зал он и раздраженно добавил: -- Сама напросилась. 509 Милли издала горестный вопль и попыталась вернуть коробку, но она была вне пределов досягаемости. -- Только, когда проведешь нас к двери в подземе- лье,-- категорически заявил Обиспо, и, дабы показать, что не шутит, открыл коробку, набрал горсть конфет и принялся-одну за другой отправлять их в рот.-- Ай, как вкусно! -- приговаривал он, жуя конфеты.-- Ай, как сладко! Знаешь, я даже рад, что ты не согласилась; те- перь я могу съесть их все,-- Он раскусил еще одну, изобразил на лице восторг. -- О-о, да это просто объеде- ние! -- Он почмокал губами. -- Бедняжка Милли! Она их больше не получит. -- Он взял из коробки очередную порцию. -- Ой, не надо, не надо! -- молила девочка, глядя, как драгоценные коричневые кругляшки по очереди ис- чезают во рту Обиспо. Затем наступил момент, когда ал- чность пересилила страх. -- Я покажу вам, где дверь, -- крикнула она, точно несчастная жертва, у которой пыт- ками вырвали признание. Это возымело волшебный эффект. Обиспо вернул на место три уцелевшие конфеты и закрыл коробку. -- Пошли,-- сказал он и протянул девчушке руку. -- Отдайте их мне, -- потребовала она. Обиспо, хорошо знакомый с основами дипломатии, покачал головой. -- Только после того, как покажешь дверь,-- ска- зал он. Милли чуть помедлила; затем, подчинившись суровой необходимости, которая требовала соблюдения условий сделки также и с ее стороны, взяла его за руку. Дядюшка Джо и Детка двинулись следом. Они выш- ли из прихожей, пересекли гостиную, миновали кори- дор, карту Крыма, бильярдную, еще один коридор и очутились в большой библиотеке. Красные плюшевые занавеси были задернуты; но между ними просачивался слабый свет. Вдоль всех стен, фута на три не доходя до высокого потолка, тянулись коричневые, синие и алые 510 ярусы классической литературы; на карнизе из красного дерева через правильные интервалы стояли бюсты зна- менитых мертвецов. Милли указала на Данте. -- Это леди Джейн, -- доверительно прошептала она. -- Черт побери! -- неожиданно взорвался Стойт.