неуклюже шлепнулся на землю." "Колодец оказался совсем неглубоким - просто непроглядный мрак, царивший на его дне, создавал иллюзию пугающей, бездонной глубины." "Его ноги согнулись, когда он упал на спину, лампа свалилась на него сверху - к счастью, она не разбилась и продолжала гореть. Еще не переведя дыхание, не оправившись от испуга от внезапного громового удара и падения на дно колодца, он подхватил лампу и бережно поставил ее на землю - меньше всего ему хотелось оказаться в кромешной тьме на дне этого каменного мешка, напоминавшего хитрую ловушку. И только после этого он полной грудью вдохнул затхлый, вонючий воздух и почувствовал ноющую боль от ушиба." "Он приподнялся и сел, поджав ноги и прислонившись спиной к стене неглубокой шахты, с которой все еще продолжали сыпаться пыль и мелкие камни. Грудь его высоко вздымалась, и он глядел перед собой широко раскрытыми, испуганными глазами." "Прямо напротив него была ниша. Квадратное отверстие в стенке круглого колодца, чуть более полуметра высотой, так хитро спрятанное в тени, что тот, кто заглядывал в шахту сверху, не смог бы заметить этой отдушины." "Прошло немало времени, прежде чем он преодолел свой страх и подполз к нише." "Лампа бросила свой тусклый свет на то, что было скрыто в нише - это оказалось какое-то подземное хранилище. Он легонько коснулся дрожащими пальцами тусклой полированной поверхности, покрытой многовековым слоем пыли, ощутив прохладную твердость металла. Бороздки на нем наверняка были знаками клинописи, выбитыми на низенькой металлической дверце. С одной стороны он нащупал небольшой выступ, который мог быть ручкой этой таинственной двери." "Он ждал. Он смотрел на эту дверь. Ему не хотелось открывать ее, и в то же время он знал, что ему придется это сделать." "Его рука так сильно дрожала, что он с трудом смог ухватиться за выступ на металлической дверце. Зажав эту ручку в ослабевших пальцах, он с силой рванул ее на себя." "Дверца открылась удивительно легко." "Его истошный крик гулко отразился от стен, они дрогнули так, что, казалось, были готовы обвалиться на него..." *** ...Ужасный вопль Клина заставил Кайеда и Даада отшатнуться от его кровати. Арабы были крайне изумлены. Быстро переглянувшись, они снова склонились над своим господином, бормоча утешительные, успокаивающие слова, уверяя хозяина, что они здесь, рядом, готовые защищать его до последнего вздоха, что ему привиделся страшный сон, но теперь все позади, и ему нечего бояться, ведь он находится под их заботливой и надежной охраной. Он медленно обвел глазами их лица. Его собственное лицо казалось ужасной маской, покрытой трещинами, рубцами и морщинами. Внезапно он понял все. - Он умирает, - хрипло проговорил Клин. Глава 35 ИГРА В ВЫЖИДАНИЕ Он наблюдал за "Гранадой", совершающей очередной рейс. Патрульная машина двигалась медленно, ее фары освещали обе стороны узкой колеи. Припав к земле и чуть приподняв голову, раздвинув ветки так, чтобы образовалась едва заметная щель в густой листве - достаточная, чтобы разглядеть все, что происходит на дороге, но ничем не выдать своего присутствия в кустах у обочины, он внимательно вглядывался в проезжающий мимо автомобиль. В нем по-прежнему сидело двое мужчин. Когда машина проехала, он поднялся с земли и поднес к глазам циферблат наручных часов, поджидая, когда луна снова выглянет из-за облаков. На этот раз объезд занял около двадцати двух минут. Очевидно, водитель все время менял скорость, объезжая вокруг поместья, так, чтобы появляться в одном и том же месте через неправильные промежутки времени, которые нельзя было точно рассчитать заранее. Водитель второй патрульной машины делал то же самое. Наблюдатель нырнул обратно в кустарник, и зашагал назад через лес, выключая свой ручной электрический фонарик, когда ему приходилось идти совсем недалеко от дороги, где лес был редким и свет фонаря могли заметить издалека. Вскоре он добрался до тропинки, проложенной возле живой изгороди - эта тропинка выводила на дорогу, за которой он наблюдал. Не замедляя шага, он пошел прочь от поместья. Два автомобиля стояли рядышком на небольшой поляне, расчищенной и специально оборудованной для пикника, всего в нескольких сотнях метров от того места, где недавно лежал в засаде наблюдатель. Все огни были погашены, и сквозь окна нельзя было рассмотреть, что делается в салоне и сколько человек там сидит. Электрический фонарик в руке наблюдателя дважды вспыхнул и погас - то был условный знак. Подойдя к головной машине, мужчина ловко забрался на заднее сиденье, осторожно закрыв дверцу. - Ну, как? - спросил пассажир, сидящий рядом с водителем на переднем пассажирском кресле. - Две патрульных машины. Профессионалы, как вы ожидали. Хотя мы бы с ними вполне управились. - Это вряд ли потребуется. - Верю. Проникнуть на территорию совсем не сложно. Сперва мы подождем, когда проедет первая машина, и двинемся сразу же, как только она скроется из виду. А ограда там хлипкая. - Мы немного подождем. Пусть там улягутся спать на ночь. - Бьет час, Дэнни. Его лица не было видно в темноте, и потому нельзя было угадать его выражение. На лице пассажира на переднем сидении играла улыбка. - Он уже пробил, - ответил улыбающийся человек; напевная мягкость его голоса никак не увязывалась с жестокостью его намерений. - Но "так" будет веселее. Глава 36 КОМНАТА ВОСПОМИНАНИЙ Все чувства Холлорана вдруг смешались. Перед ним уже была не комната, а быстро меняющийся рой бессвязных воспоминаний. Они проносились перед ним, мелькали, подчас складываясь в совершенно непонятные виденья, наслаиваясь друг на друга или быстро перескакивая с одного на другое; здесь перемешалось все - и его детские переживания, и события более поздних лет. Подчас несколько сцен, разделенных многими годами его жизни, почти одновременно оживали перед ним, и он смотрел это сумасшедшее кино, раздираемый противоречивыми чувствами. Было похоже, что перед ним трепещут на ветру огромные покрывала - он тут же вспомнил о тонких, прозрачных завесах, сквозь которые они с Клином проходили во вчерашнем сне - тонкие, прозрачные покровы, где нижние слои просвечивают сквозь верхние, накладываясь и сплетаясь в причудливые узоры. Он повернулся назад, готовый выбежать из этой комнаты, но вместо двери перед ним возникли новые видения. Они собирались вокруг него, и краски были настолько живыми и яркими, а все детали воспроизводились столь точно, словно все, кого он видел перед собой сейчас, вдруг ожили и собрались под ветхой крышей кирпичного домика. Он опять, словно наяву, пережил некоторые минуты своей жизни. Вот он перерубает ножом подколенную жилу у черного охотника, добровольца из Бригады Специального Назначения ЮАР, который выслеживал Холлорана с его маленьким отрядом намибийских диверсантов - после очередной операции они переходили границу, чтобы укрыться в глухой деревушке на территории соседнего государства. Этот черный обнаружил место, где находился их лагерь, и если бы его оставили в живых, он вывел бы на их базу целый отряд хорошо вооруженных профессионалов, после которых от лагеря не осталось бы даже рваных кусочков палаток. Воспоминание померкло, сменяясь новой картиной. Трое мальчишек осторожно крадутся через центральный проход меж рядами скамеек. В церкви стоит торжественная тишина, и лунный свет, пробиваясь сквозь цветные стекла высоких окон, лежит на полу и на церковной утвари тускло поблескивающими пятнами. Лайам крепко прижимает к груди дохлую кошку, завернутую в старые тряпки - искалеченный, раздавленный труп валялся на обочине дороги. Двое его приятелей нервно хихикают, глядя, как он подходит к алтарю и протягивает руки вверх, к дарохранительнице, затем открывает позолоченную дверцу и кладет внутрь отвратительное, окровавленное мертвое тело. Двое мальчиков, притаившихся у первых рядов церковных скамеек, смотрят на него широко раскрытыми глазами, визгливо хохоча и в то же время холодея от страха при мысли о возможных последствиях своей проделки. Он моргнул, и нахлынуло другое воспоминание. Сейчас он был с девушкой, с Корой. Он насильно и грубо овладел ею, несмотря на ее протестующие возгласы и сопротивление. Он резко ворвался в нее и проникал все глубже и глубже, преодолевая слабеющее сопротивление ее гибкого тела, пока медленно разгоравшееся желание не победило в душе молодой женщины все мотивы, понуждающие ее давать ему отпор. Теперь она сама хотела его не меньше, чем он ее, и их взаимная страсть вскоре достигла своего высшего предела... И снова он переживал тот ужасный миг, когда они с отцом стояли по колено в холодной воде, и предательские пули, взвизгнув, ранили капитана Холлорана. Он видел перед собой лицо папы с широко раскрытыми, изумленными глазами и никак не мог поверить в то, что произошло. Лайам обмочился со страха, когда его отец упал в быстрый поток, глядя вверх, на сына, умоляющими глазами - быть может, то было предостережение? - словно говоря ему, чтобы он бежал, прятался, уходил как можно дальше от этого страшного места, пока убийцы не взяли на прицел и его тоже; только слова застряли у отца в гортани - он захлебнулся собственной кровью, хлынувшей у него из горла. И он видел, как медленно, словно в кошмарном сне, его папа пытается выбраться на берег, ползет, оскальзываясь на неровном дне. Ему хотелось кричать, но он не мог издать ни звука, не мог пошевелиться, и стоял словно околдованный, глядя, как ирландец в черной маске подходит к его отцу, пинком отшвыривает его обратно в воду и наступает ему, раненному и беззащитному, на спину, топит в стремительном потоке и затем стреляет еще раз. Холлоран крепко зажмурил глаза, желая прогнать навязчивые видения, но они не исчезали. Перед ним в безумном вихре пронеслись сцены из его жизни - служба в армии, убийства, которые ему приходилось совершать, жестокий бой в Мирбате, горькое разочарование, крушение всех прежних идеалов, непрочные, короткие связи с женщинами, которые приходили и уходили из его жизни, сменяя друг друга, и его мать... мать, которую поносили и унижали за то, что несчастная женщина была подвержена приступам безумия после всего, что ей довелось испытать. Он жестоко дрался со своими сверстниками, осмелившимися подшучивать над ее горем, и с теми, кто оскорблял память его погибшего отца, с едкой ухмылочкой называя его "обританившимся", хотя всей округе было известно, что папа, его отважный, обожаемый папа родился в графстве Корк. Он вспоминал свои синяки и ссадины, полученные от лихой ватаги подростков, травивших его, словно стая собак, бросающихся на одинокого волка - его гнев и отчаяние часто оказывались бессильны против кулаков их сплоченной компании. По телу Холлорана пробежала дрожь от этих давних, неожиданно вновь воскресших в памяти переживаний. Сквозь бесчисленные лица, мелькающие перед ним, неожиданно проступила неясная фигура, приближающаяся к нему, все отчетливее проступающая сквозь оживленные его воображением картины и воспоминания. Она простирала руки в немой мольбе, и ему показалось, что он слышит слабый голос, повторяющий его имя с тоской и надеждой, призывая его к себе. То была его мать. Он слышал ее скорбный плач, тихо звучащий в общем хоре голосов других навязчивых видений. Она приближалась к нему, скользя сквозь яркие, живые образы бледной призрачной тенью; и когда она была уже совсем рядом, заслонив собой все остальное, ее черты вдруг начали расплываться, но ее фигура не растворилась в водовороте более поздних воспоминаний - только резкие контуры вдруг стали туманными, а потом он увидел, что ее голова как-то неестественно наклонена в сторону, а руки вывернуты, и из них течет кровь. Холлоран вспомнил, как он увидел бездыханное тело своей матери в тот день, когда она нарочно бросилась под соседскую молотилку - вся верхняя часть туловища была измята, истерзана стальными механизмами, а голова пробита в нескольких местах, сплющена, раздавлена, почти оторвана от шеи. Холлоран вскрикнул и застонал, но мучительные воспоминания не оставили его. Вот Отец О'Коннелл, читающий наставления юному Лайаму, сурово и важно произносит слова о том, что жестоких сердцем ждет кара Господня, что пора бы мальчику оставить свои необузданные выходки, иначе Господь отвернется от него, и за все грехи его погибшая душа будет ввергнута в Ад на веки вечные. Священник подошел к Лайаму, расстегивая пряжку на широком ремне, опоясывающем его сутану, и наматывая один конец ремня вокруг кулака. Он поднял руку, чтобы ударить подростка - маленького "человека" - и глаза Отца О'Коннелла, охваченного двумя противоречивыми чувствами - гневом и жалостью, - ярко сверкали под нахмуренными бровями. Но яркая картина внезапно исчезла, прежде чем священник успел опустить свой кожаный бич. Перед ним стоял один из убийц его отца, двоюродный брат его матери. Мать... Все эти долгие годы она жила словно под пыткой, зная, что ее ближайший родственник виновен в смерти ее мужа, и обвиняла своего брата в убийстве. Но над ее обвинениями только потешались и глумились, не принимая их всерьез. И этот человек стоял перед ним, как живой, снова насмехаясь и издеваясь над Лайамом, как в прежние времена. Зловещий призрак не исчезал, хотя убийца отца давно погиб во время взрыва бомбы, сам угодив в свою ловушку. Это случилось через несколько лет после трагической гибели отца. Дядя Лайама вместе со своим товарищем отправился в свою последнюю тайную поездку к границам Ирландии, везя в багажнике машины самодельную бомбу. Выбрав неприметные проселочные дороги для своего путешествия, они сами вынесли себе приговор: то ли бомба была сделана неудачно, то ли в результате сильной тряски на ухабистой, неровной колее сработал взрыватель, только двое молодых людей, сидевших в машине, "вознеслись" прямиком на небеса. Лайам был единственным из жителей маленького городка, кто обрадовался их смерти, и совершенно не понимал, как могло случиться, что убийца его отца сделался героем, перед которым благоговела вся округа. "Герой" заслужил особое благословение Церкви. После того, как обгорелые останки собрали по кусочкам, изуродованное тело похоронили на освященной земле, и сам Отец О'Коннелл молил Бога о том, чтобы всемогущий Господь принял душу безвинно пострадавшей жертвы всемогущего Случая. Эта молитва об убийце, о человеке, постоянно издевавшемся над матерью, о человеке, чьи насмешки над убитой горем вдовой явились причиной ее трагической гибели, глубоко врезалась в память Лайама. Холлоран изрыгнул проклятье в адрес ненавистного врага; его тело напряглось, а мышцы затвердели, словно он был готов броситься на обидчика. Но видение снова померкло, и ему показалось, что он погружается во мрак. Вглядываясь в размытые очертания мелькающих перед ним цветовых пятен, он смог различить контуры какого-то большого, яркого предмета. Ему казалось, что этот предмет находится очень далеко, за стенами старого дома. Этот смутный образ медленно приближался к нему, увеличиваясь в размерах, и в конце концов Холлоран понял, что это не смутное видение медленно наплывает издалека, а он сам идет к церковному алтарю... Дарохранительница стояла на алтаре, а сам алтарь находился не дальше, чем в трех больших шагах от притвора. По обе стороны от центрального прохода стояли деревянные скамьи и лежали подушечки, на которые благочестивые прихожане преклоняли свои колена во время молитвы. Лайам, еще совсем зеленый юнец, медленно шел к алтарю. В одной руке он держал жестяную канистру с бензином, в другой - зажженную церковную свечу. Наклонившись через невысокий барьер, он поднял свечу повыше, и, перешагнув через невысокую ограду, начал подниматься наверх, к алтарю. Смятение, чувство вины и страх подсказывали ему, что он должен открыть дарохранительницу, чтобы спасти чашу, в которой хранились облатки Святого причастия, заботливо приготовленные Отцом О'Коннеллом для воскресной мессы; однако он никак не мог решиться на такое кощунство - маленькая позолоченная дверца дарохранительницы казалась ему дверью, ведущей к самому Богу, и, значит, Он станет свидетелем кощунства, которое Лайам уже готов был совершить. Поскольку Бог (если, конечно, он на самом деле существует) мог своей чудесной силой лишить Лайама ненависти - единственного чувства, которым мальчик дорожил, ибо оно руководило его действиями и придавало смысл его жизни, - он попытался превозмочь жалость, страх и раскаяние, но сил у него хватило ненадолго. Наклонив бидон, он стал расплескивать бензин на алтарь и на ступени, держа свечу как можно дальше от горючей жидкости. Полив бензином широкий центральный проход меж скамьями, он всхлипнул, высоко поднял голову, словно пытаясь таким образом удержать подступавшие к горлу слезы, и бросил свечу себе под ноги. Языки пламени взметнулись вверх и тонкой змейкой побежали прочь от него. Багровые отблески плясали в цветных витражах окон. Стоя в толпе ошеломленных прихожан, зачарованно глядящих на охваченное огнем здание, он всей кожей ощущал сильный жар, долетающий от горящей церкви с порывами ветра. Оцепеневшие, испуганно притихшие люди неподвижно застыли перед грозным и величественным зрелищем бушующего пожара; багровое зарево казалось им отблеском неугасимого адского пламени. Отец О'Коннелл первым очнулся от странного отупения, не в силах равнодушно смотреть на гибель своей любимой Церкви. Он вырвался из рук, пытавшихся его удержать и, проложив себе дорогу через толпу, взобрался по ступеням и бесстрашно вошел в горящую церковь. И тут в толпе послышались первые истерические выкрики. Прошла минута, другая... Казалось, под громкие проклятья мужчин и стоны и плач женщин миновала целая вечность. Наконец в дверях показалась огромная фигура священника, крепко сжимающего в обожженных руках Святой Кубок. Тело Отца О'Коннелла было охвачено пламенем. Горели волосы, одежда и кожа. Шатаясь, он вышел на ступени, ведущие в святой храм; но люди - "его" паства - были слишком напуганы, чтобы подойти к нему. Им казалось, что стоит сделать лишь шаг - и пламя поглотит их вместе с мучеником, в последнем отчаянном усилии воздевшем руки к небесам. Священник тихо простонал, и в ответ потонувшему в гудении и треске огня стону раздался дикий, душераздирающий вопль мальчика, Лайама, протянувшего руки вперед, в бархатную черноту ночи. Руки Отца О'Коннелла разжались. Чаша упала на ступени, ее содержимое просыпалось. Толпа вздрогнула, как один человек, когда священник тяжело опустился на колени, и заволновалась, закричала, когда он упал лицом вниз. Его горящее тело казалось единым сгустком пламени, и истошный крик Лайама "Не-е-е-е-ет!" смешался с хриплым воплем взрослого Холлорана. Он стоял посреди комнаты, хватая руками воздух, отмахиваясь от чего-то невидимого, словно желая отогнать наваждение. Шагнув назад, он ударился спиной о косяк - позади был выход из темной комнаты. Внезапно он ощутил отвратительный запах, по сравнению с которым даже зловоние на заднем дворе казалась не столь мерзким. Запах был настолько резким, что у него перехватило дыхание. Он прикрыл рот и нос согнутой ладонью, сморгнув набежавшие на глаза слезы. Все его тело было мокрым от пота, одежда липла к коже, ноги как-то сразу ослабли, подогнулись колени. Ему стоило больших усилий удержаться на ногах, не поддаваясь соблазну тотчас же опуститься на пол. Он должен был преодолеть слабость и минутное замешательство - острое ощущение опасности вернуло его к действительности. Угроза исходила от комнаты, в которой он находился, от всего мрачного и неприветливого, нежилого дома. Электрический фонарик лежал на полу в нескольких шагах от того места, где стоял Холлоран; тонкий луч был направлен на противоположную стену - там виднелись только неровные оторванные куски старых обоев. Он едва мог разглядеть контуры черной сумки, которую он уронил рядом с фонарем. Пригнувшись, Холлоран метнулся к лежащим на полу вещам, и, схватив их, отпрянул назад, прижавшись спиной к стене. Его чувства еще не оправились от ужасных видений; голова кружилась, а душу томил непонятный, темный страх. Повернув стекло фонаря, он расширил луч, чтобы он освещал как можно большую площадь. На полу скопилась груда мусора; изношенный, потертый ковер лежал на шершавом, покоробившемся паркете. Оборванные, обвисающие обои были покрыты грязными пятнами; возле одной стены стояли старые шкафы - древесина, из которой были сделаны их стенки и дверцы, потрескалась и покоробилась. Слева от него был низкий столик с придвинутым к нему стулом. На столе одиноко стояла тарелка с объедками, покрывшимися толстым слоем зеленоватой плесени. Холлоран заметил, что гнездо для электрической лампочки на потолке было пусто - очевидно, тот, кто жил в этом заброшенном доме, не жаловал электрический свет. Штукатурка на потолке вздувалась пузырями, а по углам рос черный грибок. Кислый запах сырости и плесени примешивался к резкой вони, от которой в комнате было почти невозможно дышать. Здесь чувствовались едкие испарения мочи и кала человека и животных, и еще какой-то тошнотворный сладковатый запах. Широкий луч обежал вокруг комнаты и наконец добрался до единственного окна, где висели грязные, посеревшие от многолетней пыли занавески. Кресло с высокой спинкой было повернуто к окну. Пружины выпирали из мягких подушек, торчали из прорех в потертой обивке. Он подумал, что из этого кресла, должно быть, наблюдает за дорогой страж, охраняющий ворота. Но кресло стояло спинкой к Холлорану, и он не мог видеть, сидит ли в нем кто-нибудь сейчас. Прошло несколько секунд, прежде чем он наконец решился посмотреть, пусто ли сидение, или же кто-то притаился на Нем. Он медленно, осторожно пошел от двери к окну, двигаясь вдоль стены, прижимаясь к ней спиной. Длинные тени от его фонаря шевелились и ползли по полу по мере того как он приближался к тому месту, откуда он сможет взглянуть на кресло сбоку. Его смелое решение непременно отыскать того, кто прячется в темноте заброшенного дома, показалось ему безрассудным, как только он вспомнил о недавних галлюцинациях; однако он продолжал двигаться вперед, зная, что не уйдет отсюда, пока не встретится со сторожем. Добравшись, наконец, до угла, он направил луч прямо на кресло. Сиденье было пусто. Чувства Холлорана раздваивались - он испытывал разочарование и облегчение одновременно. Но в комнате он был не один. Чье-то еле слышное хриплое дыхание доносилось из дальнего угла. Холлоран медленно перевел луч фонаря в тот угол, из которого раздавались звуки. Пятно света скользнуло мимо давно не чищенного железного очага, заполненного золой и углями, и наконец остановилось на бесформенной груде тряпья, лежащей на полу. Он изумленно смотрел, как эта куча начинает шевелиться. Глава 37 В ОБХОД ВОКРУГ ОЗЕРА Пятеро человек лежали в густом кустарнике, пригнув головы как можно ниже к земле, пока патрульная машина проезжала мимо них, освещая своими прожекторами подлесок по обеим сторонам дороги. Один из них поднял голову, как только самый опасный момент миновал, и следил за удаляющейся машиной, пока ее задние огни не превратились в две маленькие красные точки. Остальные лежали неподвижно. - Вот и все, - сказал он, когда машина отъехала на безопасное расстояние. - Гранада прошла. Это был патруль, вне всякого сомнения. Другая машина появится здесь не раньше, чем через десять минут. Вслед за ним подал голос тот, кого называли Дэнни: - Через дорогу, быстро, и не шуметь. Кто знает, может быть, внутри вдоль границ поместья ходят пешие патрули. Все пятеро дружно поднялись, и, пригибаясь, почти бесшумно заскользили меж кустами и стволами деревьев. Перебежав дорогу, они зашуршали высокой травой у проволочной ограды, готовясь перелезть через нее. Не говоря ни слова, один из них прислонился спиной к ограде и пригнулся, опираясь руками о бедра; ладони его были сложены "лодочками", словно стремена. Он поднял своих товарищей одного за другим, чтобы они могли уцепиться за верхний край проволочной сетки, затем перебросил через ограду два ружья, лежавшие в траве у его ног. Его компаньоны ловко подхватили ружья на лету, пока он карабкался на забор. Люди словно растворились среди стволов деревьев - таким быстрым и бесшумным было их движение вглубь рощи по ту сторону ограды. Отойдя на порядочное расстояние, где их невозможно было заметить с дороги, маленький отряд перестроился. Их командир прошептал - негромко, но так, чтобы каждый из пятерых мог его слышать: - Вокруг озера, ребята, и молчать всю дорогу. Мы сразу выйдем на его край, если наткнемся на что-нибудь вроде сигнализации, замаскированной между деревьями. Глядите в оба, ребятки; идите гуськом, след в след. Сделайте приятный сюрприз мамочке. Он пошел впереди, остальные потянулись за ним цепочкой вниз по склону холма, к берегу озера. Они бесшумно, как тени, скользили вдоль самой кромки воды, пока луна, выйдя из-за туч, не осветила все вокруг, словно самый яркий прожектор. Пятеро тотчас бросились на землю и поползли обратно в густой кустарник. Там они перевели дух и немного подождали, чтобы осмотреться и понять, обнаружили ли их. Наконец их командир отдал короткий приказ двигаться дальше, и они молча зашагали вперед по краю рощи. - Смотрите! - воскликнул вдруг один из них. Остальные тотчас же остановились. Руки потянулись к оружию, негромко щелкнули курки револьверов. - Что там было? - спросил командир, подождав несколько секунд. Всматриваясь в сумрачный лес впереди, они не заметили ни малейшего движения, не услышали ни шороха, ни шелеста, ни звука осторожных шагов. - Я видел что-то впереди, - ответил ему подчиненный. - Какую-то фигуру. Призрак. - Какого черта ты всякую чепуху мелешь? Что это было? Человек? Собака? - Ни то, ни другое, - ответил взволнованный голос. - Призрак. Я клянусь, что видел, как он показался - и тут же исчез, растаял прямо передо мной. - Ты впадаешь в слабоумие, Мак-Гаир. Вперед. Они пошли дальше, но вскоре им снова пришлось затаиться в кустах. На этот раз их остановил сам командир. У него побежали мурашки по коже при виде колышущейся завесы тумана, медленно плывущей меж деревьями всего в нескольких шагах от того места, где они сейчас находились. Эта легкая дымка, наплывающая на них, заставила его насторожиться. Он вздрогнул, услышав вопль, раздавшийся совсем рядом. Один из его людей поднял свой "Армлайт" и прицелился. - Нет, - сердито прошептал командир отряда, ухватившись за ствол оружия. - Что за дурацкие выходки? - Господи Боже, я только что видел их там! - насмерть перепуганный человек показывал рукой на траву прямо перед собой. - Целый выводок! Змеи! Они скрылись из виду, словно растаяли. Командир недоверчиво покачал головой. Непонятно, что случилось, но его люди стали вести себя, словно суеверные старухи, боящиеся собственной тени. Он глянул туда, где несколько мгновений назад он заметил клубящийся туман, когда серебристая дымка узкими струями текла сквозь деревья, словно кривые, жадные руки, тянущиеся к ним. Сейчас туман бесследно исчез, как будто его никогда и не было. Боже всемогущий, он сам ничуть не лучше остальных! - Дэнни, ты только посмотри... - Оставь это, - проворчал он, однако повернулся и стал всматриваться туда, куда указывал его человек. Сквозь просветы между деревьями можно было разглядеть озеро. Сейчас оно было неспокойно - неожиданно налетевший ветер нагнал него рябь, и лунные блики мелькали на гребнях невысоких волн. Командир взглянул на дальний берег озера, куда указывал один из его пятерки. Там было заметно какое-то мелькание, быстрое движение, словно от озера бежал широкий темный ручей. Однако то была не вода. - Что это? - раздался испуганный шепот. - Разве ты не видишь? Собаки. - Они ищут нас? Страх пересилил сдержанность и осторожность: голос говорившего дрожал от волнения. - Вряд ли. Они слишком далеко. Собаки могли бы нас почуять, будь они на этом берегу. Но озеро широкое, да к тому же ветер дует совсем в другую сторону... Нет, они бегут куда-то по своим делам, и благодари Бога за то, что им сейчас есть чем заняться, кроме твоей драгоценной персоны. Командир разглядывал низкие фигурки - издалека они казались совсем маленькими, глаз едва различал отдельные силуэты. Звери бежали друг за дружкой, огибая озеро. Посеребренные лунным светом, бесшумно скользящие вдоль берега силуэты казались призрачными видениями, колдовским обманом. Луна спряталась за тучу, и низина с раскинувшимся в ней озером погрузилась во тьму; теперь невозможно было разглядеть, куда направилась свора собак. Командир невольно вздрогнул, неприятно пораженный тем, насколько быстро, оказывается, эти твари умеют бегать. Глава 38 ХРАНИТЕЛЬ Чье-то тяжелое дыхание, доносящееся из дальнего угла, стало еще громче; порой раздавались хриплые, с присвистом вздохи. Постепенно шипящие звуки стихли, и Холлорану показалось, что он слышит тихий шепот. Напрягая слух до предела, он старался разобрать, о чем шепчет почти беззвучный, шепелявый голос, но ему не удалось разобрать даже отдельных слов. Лучи его фонаря все еще были направлены на старое, грязное тряпье, сваленное в углу; теперь эти лохмотья лежали абсолютно неподвижно, и он подумал, уж не померещилось ли ему шевеление в этой большой куче, которое он только что заметил. Грудь Холлорана часто и бурно вздымалась, он дрожал от слабости и нервного напряжения. Казалось, сам воздух в этом заброшенном доме пропитан какой-то отравой. Может быть, причиной тому была отвратительная вонь, стоящая в комнате. Холлорану хотелось немедленно повернуться и выскочить за дверь, промчаться по темным коридорам, чтобы как можно скорее оказаться на улице, где свежий ветер и ночная прохлада. Однако любопытство, которое привело его в этот дом, еще более возросло; вопреки своим мрачным предчувствиям, он был готов упорно искать спрятавшегося стража ворот. Воспоминания о его собственном прошлом, вихрем промчавшиеся перед ним, разбудили в нем стремление во что бы то ни стало разоблачить тайну темного, мертвого дома. Внезапно ожившие в его памяти события были сквернейшими грехами, которые он совершил, тяжелейшими минутами, которыми ему довелось пережить за всю жизнь. Могло ли это быть простой случайностью или следствием сильной усталости? Вряд ли, особенно если учесть все, что он уже увидел в Нифе. Он был смущен и растерян - чувство вины, обычно успешно подавляемое, поднялось с самого дна его души. И чем сильнее оно овладевало им, тем более глубоким становилось его раскаяние - давно забытое переживание, отозвавшееся далеким эхом на грустные воспоминания. Что-то удерживало его от стремительного бегства - он остался в комнате, превозмогая страх и нарастающую душевную тревогу. Очень медленно, словно каждый шаг стоил ему огромных усилий, он подошел к куче ветоши, неподвижно лежавшей в углу. Он увидел тонкий матрац, лежащую на грязном полу - из-под краев подстилки виднелись темные пятна засохшей жидкости, когда-то пролившейся на пол, а может быть, просочившейся сквозь подстилку. Тряпье, в беспорядке сваленное на самом верху ее, могло быть всем, чем угодно - скомканными старыми шерстяными одеялами, одеждой или разрозненными лоскутами ткани. Эта груда старых вещей слабо колыхалась в такт хриплому, тяжелому дыханию, которое было слышно аж на другом конце комнаты - очевидно, на подстилке кто-то лежал. Холлоран наклонился и приподнял ветошь. К нему повернулось лицо, наполовину закрытое капюшоном. Руки Холлорана разжались сами собой, и он выронил тряпки, которыми укрывался незнакомец. Холлоран попятился, испугавшись того, что он увидел. Увядшая, морщинистая, темная кожа была покрыта гноящимися струпьями, блестевшими в лучах фонаря. Но самым страшным зрелищем была даже не эта гниющая заживо плоть, а глаза, глядящие из-под капюшона, - огромные, лишенные век, выпуклые, выпирающие из глазниц, словно два раздувшихся, огромных пузыря. Радужная оболочка помутнела, покрылась какой-то тонкой пленкой; белки глаз были желтыми, покрытыми сетью тонких кровеносных сосудов. От этого существа исходил сильный сладковатый запах разлагающейся плоти, заглушающий даже резкую вонь испражнений и кисловатый дух плесени. И вот в этих страшных, неподвижных, мутных глазах, глядящих на Холлорана, промелькнуло какое-то странное выражение; распростертая на подстилке фигура шевельнулась, пытаясь приподняться, тощая шея изогнулась, словно голова уродливой твари была для нее слишком тяжела. Капюшон упал с безволосого черепа, испещренного коричневыми пятнами. Лысое темя напоминало бугристую равнину - морщинистая кожа лежала на нем неправильными складками, казалось; что под нею находятся не твердые кости, а мягкая ткань. Чувствуя страх и отвращение, Холлоран отступил еще на один шаг. Существо, лежащее перед ним, было похоже на гигантскую ящерицу. Это впечатление еще больше усилилось, когда тварь открыла безгубый рот - узкую, широкую щель - и темно-красный язык облизнул сухую, потрескавшуюся кожу. Глаза, лишенные век, довершали сходство с гигантской рептилией. Ящероподобное создание попыталось заговорить, но из пересохшей гортани вырвался лишь еще один хриплый, тяжелый вздох. Голова безжизненно упала на грубую постель, словно даже такое незначительное усилие было слишком тяжело для больного, слабого тела. Существо лежало неподвижно - казалось, оно умирает или уже умерло. Только теперь Холлоран подошел ближе к этой страшной и жалкой твари, пересилив нарастающее внутреннее чувство тревоги. Огромные неподвижные глаза смотрели прямо на него, и он посветил в них ярким лучом своего фонаря. Они не моргнули, не прищурились, а затянутые мутной пленкой зрачки не сократились от света. - Это ты... - послышался свистящий шепот. Холлоран вздрогнул. Существо тяжело вздохнуло, словно ему было больно и трудно говорить. На морщинистой коже его лица появились еще более резкие, глубокие складки, гноящиеся трещины расширились, а рот ввалился внутрь. Холлорану пришлось собрать все силы, чтобы его голос не дрожал: - Кто вы? В ответ странное создание лишь чуть заметно качнуло головой, очевидно, желая дать собеседнику понять, что это не так уж важно. Затем снова раздался шепот: - Смерть приближается. Ужасная гримаса на безобразном лице могла означать улыбку. Холлоран наклонился ниже, стараясь не обращать внимание на сильное зловоние, исходящее от подстилки, где лежало иссохшее тело, и от головы получеловека-полурептилии. - Я могу помочь, - сказал он, подумав, что одно прикосновение к этой омерзительной твари может вызвать у него рвоту. Беззубый рот опять скривился в подобии усмешки. - Слишком поздно, - ответил хриплый, очень тихий голос, похожий на шипение. - Приблизься. Холлоран внутренне содрогнулся, не имея ни малейшей охоты подчиняться умирающему. Он так и остался стоять возле тонкого матраца, чуть наклонившись к распростертой на нем неподвижной фигуре. - Я буду говорить... - опять послышался шепот, - с тобой. Холлоран опустился на колени рядом с грубой подстилкой, чувствуя, что не может преодолеть брезгливость, чтобы нагнуться еще ниже к страшному, гноящемуся лицу, вблизи казавшемуся еще более отвратительным. - Скажите мне, кто вы? - спросил он. На этот раз создание ответило ему, видимо, желая вовлечь Холлорана в разговор: - Я... хранитель. Голос окреп - Холлоран подумал, что он должен принадлежать мужчине. - Сторож, привратник? - сказал Холлоран, тут же решив, что задал бестолковый вопрос. Очевидно, что лежащий перед ним ящероподобный человек совсем не подходил для такой ответственной службы - он был слишком старым и дряхлым. Сдавленный смех старика, чье бессильное, гниющее заживо тело лежало на ветхой подстилке, поначалу показался Холлорану сильным приступом кашля, как во время удушья. - Я Хранитель, - повторил он, особо подчеркнув последнее слово и издав при этом похожий на хриплый вздох звук. После короткой паузы он добавил: - А ты... ты охранник Клина. Темный язык снова показался в щели безгубого рта, но теперь его движение было более быстрым, когда он облизывал сухую кожу. Язык был сухим, и кожа, стянутая в складки вокруг рта, почти не увлажнилась. - Теперь я понимаю, - пробормотал он так тихо, что Холлоран так и не понял, правильно ли он расслышал его слова. Неподвижные, широко раскрытые глаза с замутненной радужной оболочкой все так же глядели прямо на Холлорана, смущенного пристальным, лишенным всякого выражения взглядом, и он внезапно подумал: интересно, видят ли эти выпученные глаза хоть что-нибудь? - Я позову доктора, - сказал Холлоран. Бессвязные мысли проносились в его голове, чувства никак не могли обрести свое былое равновесие. С его языка готовы были сорваться сотни вопросов, но он не был уверен в том, что сейчас стоит задавать их человеку, который мог умереть в любую минуту. - Поздно, слишком поздно, - ответил тот с шипящим вздохом. - В конце концов... слишком поздно. Его голова упала на сторону, словно у него не было больше сил держать ее прямо. Скорее из любопытства, чем из беспокойства за жизнь больного Холлоран протянул руку, чтобы пощупать пульс на его тонкой шее. Обезображенное лицо вновь повернулось к нему, и он тут же убрал свои пальцы, даже не коснувшись покрытой струпьями кожи. - Ты понимаешь, зачем ты здесь? - спросил старик. - Феликс Клин - мой клиент. Я защищаю его жизнь, - ответил Холлоран. - Ты знаешь, зачем ты пришел в этот дом? - Сюда, в сторожку? Ответа не последовало. - Я пришел сюда, чтобы посмотреть, кто тут живет, кто присматривает за... за собаками. - Теперь ты увидел меня. Холлоран кивнул. - Однако похоже, что ты так ничего и не понял, - изрезанное морщинами лицо скривилось, и на увядшей темной коже появились новые складки. - Мне интересно, что ты чувствуешь. Когда старик тихим голосом произносил последнюю фразу, Холлоран смог различить резкий акцент. - Что тебе привиделось, когда ты вошел... в эту комнату? - прошептал человек, называющий себя Хранителем. Откуда он мог узнать об этом? Если только... Да, если только не он сам вызвал эти видения - точно так же, как Клин вызвал у него галлюцинации во время утреннего катания в лодке по озеру. - То, что давно прошло, но до сих пор не забыто? - шепот прервался, и раздался звук, похожий на сдавленный смешок. - Твои мысли вернулись из прошлого в настоящее. Мне интересно знать, почему? - Неужели Клин все еще забавляется своими дурацкими играми, навязывая мне видения? - произнес Холлоран. Его охватил гнев, превосходящий даже брезгливую неприязнь и отвращение к существу, почти утратившему человеческий облик. Старик еле заметно качнул головой: - Нет... Нет... Ты сам создавал эти мысленные образы... Они только твои. Ты сам перенесся... из них обратно, в эту комнату. Подернутые мутной пленкой глаза все так же безучастно, бессмысленно смотрели на него, а рот растянулся в подобии усмешки. - Расскажите мне о Клине, - в конце концов произнес Холлоран. Послышался долгий шипящий вздох, словно воздух с трудом выходил из легких Хранителя: - Ах-х-х-х... Старик повернул голову, и его неестественно огромные, вытаращенные глаза уставились в темный потолок. Холлоран ждал. Ему было не по себе от мертвой тишины. Наблюдая за неподвижным телом, источавшим трупный смрад, он беспокоился, не потерял ли сознание обессилевший больной - было ясно, что он вот-вот