гло сыграть свою роль. Услыхав в первый раз это название, она поняла, что "Королева" идеально подходит для второго этапа ее плана по изменению собственного прошлого. От купцов она узнала еще, что ни один человек из Нижнего Корте не мог туда прийти пообедать. Торговцев из Корте встречали радушно, а также из более дальних провинций, из Азоли или самой Кьяры. Естественно, любого игратянина, солдата, купца - любого, приехавшего в поисках удачи в новую колонию, - любезно приглашали зайти и отсалютовать портрету королевы Доротеи, который висел на стене напротив двери. Даже те купцы, которые пересекали границу, отделяющую Восточную Ладонь от Западной, встречали радушный прием, если готовы были потратить свои деньги, в любой валюте, в "Королеве". Только истинным врагам короля, жителям Нижнего Корте или самого Стиванбурга, было запрещено отравлять воздух заведения своим ядовитым дыханием наследникоубийц. Они туда и не ходили, как узнала Дианора от купца из Феррата, направлявшегося на север и восток с кожей из Стиванбурга, которую рассчитывал выгодно продать, даже при высоких налогах того года. А кроме того, в ответ жители Стиванбурга отказались работать в новом заведении. Ни прислугой, ни посудомойками на кухне, ни даже музыкантами или декораторами роскошных залов. Губернатор, узнав о происходящем, впал в ярость и поклялся заставить презренных жителей работать там, где это нужно их хозяевам из Играта. Заставить под угрозой темницы, порки и колеса смерти или всех трех наказаний, если потребуется. Но шеф-повар, Ардуини, воспротивился. Он произнес продиктованные темпераментом художника слова, которые потом часто цитировали: нельзя построить и содержать высококлассное заведение, используя принудительный труд недовольных людей. Его стандарты просто слишком высоки для этого. Даже конюхи в его ресторане, сказал Ардуини из Играта, должны быть отлично обучены и преисполнены рвения и должны обладать определенным шиком. Эти слова вызвали всеобщее веселье: шикарные конюхи, в самом деле. Но, как узнала Дианора, насмешка вскоре уступила место уважению, потому что Ардуини, при всей своей претенциозности, знал, что делает. "Королева", рассказывал Дианоре торговец из Феррата, была похожа на оазис среди пустынь Кардуна. В сломленном, отчаявшемся Стиванбурге она излучала теплое сияние игратянской любезности и утонченности. Купец жаловался, хотя и с оглядкой по эту сторону границы, на полное отсутствие подобных черт у барбадиоров, оккупировавших его собственную провинцию. Однако в ответ на небрежно заданный Дианорой вопрос он подтвердил, что Ардуини все еще испытывает трудности со служащими. Стиванбург был тихой заводью, более того, тихой заводью в провинции, обложенной самыми непосильными налогами и испытывающей самое большое давление военных на всей Ладони. Было почти невозможно заманить в него путешественников или побудить их остаться, и, поскольку никто из немногочисленных искателей приключений из Играта не забирался так далеко от дома, чтобы мыть тарелки, убирать столы или чистить конюшни, какими бы шикарными они ни были, ресторан хронически нуждался в работниках из всех провинций Ладони. В этот момент Дианора поменяла все свои планы. Про себя вознеся молитву Адаону, она направила линию своей жизни туда, откуда пришла эта случайная информация. Прежде она собиралась, как это ее ни пугало, отправиться на север, в Корте. Эта провинция всегда представлялась ей предпоследним местом назначения. Она всерьез сомневалась, почти каждую бессонную ночь, достаточно ли трех лет, прожитых в Чертандо, чтобы замести все следы ее подлинной прошлой жизни. Но хороших идей насчет того, что еще можно сделать, не приходило ей в голову. А теперь пришло. И поэтому несколько вечеров спустя, в самой большой таверне форта Синаве, веселая толпа молодых людей увидела, как их новая подруга выпила больше, чем следует, впервые с тех пор, как появилась среди них. Не один молодой человек усмотрел в этом факте причину для осторожного оптимизма касательно возможностей на более позднее время этой ночи. - Значит, решено! - кричала Дианора своим приятным голосом с южным акцентом. И навалилась в поисках опоры на плечо смущенного каретника. - Завтра - за ручки нового плуга! Пересеку границу как можно скорее, чтобы нанести визит "Королеве Играта"! Да благословит Триада ее дни! "Да спасет Триада мою душу", - думала она, произнося эти слова, совершенно трезвая, и смысл этих пьяных слов пронизывал ее холодом до самых костей. Они заставили ее замолчать громким взрывом смеха отчасти для того, чтобы заглушить ее речи. В барбадиорском Чертандо совершенно неразумно так превозносить королеву Играта! Дианора очень мило захихикала, но затихла. Каретник и еще один мужчина попытались потом проводить девушку в ее комнату, но получили очаровательный отпор и пошли вместе выпить в единственную открытую ночью таверну форта Синаве, полную свободных от службы наемников. Ей немного недостает воспитания, в ней чуть многовато "деревенского", чтобы она могла преуспеть в своих амбициозных устремлениях, мудро решили они. А выпив еще, пришли к общему мнению, что у нее самая необыкновенная, обезоруживающая улыбка. Что-то такое появляется у нее в глазах, когда она довольна. Утром Дианора с самого раннего утра уже ждала с вещами у главных ворот форта. Она договорилась, что ее подвезет в Стиванбург приятной наружности пожилой купец из Сенцио, везущий туда барбадиорские пряности для богатых людей. Когда они двинулись на запад, он сказал ей, что едет в этот скучный Стиванбург исключительно из-за нового ресторана, "Королевы". Она приняла это совпадение за добрый знак и три раза зажала в кулак большой палец левой руки, чтобы исполнилось желание. Дороги оказались лучше, чем она запомнила; и путешествующие по ним купцы чувствовали себя в большей безопасности. Катясь в повозке, она спросила об этом купца. Он невесело улыбнулся. - Тираны расправились с большинством грабителей. Это вопрос защиты их собственных интересов. Они хотят быть уверены, что никто другой не ограбит нас, пока они не возьмут свои налоги и пошлины при пересечении границ. - Он деликатно сплюнул в дорожную пыль. - Лично я предпочитал грабителей. Всегда есть способы с ними справиться. Вскоре Дианора увидела подтверждение тому, о чем он говорил: они проехали мимо двух колес смерти у дороги: они лениво вращались под солнцем вместе с телами распятых на них разбойников, отрубленные кисти которых гнили в их глотках. Пахло очень плохо. Сенцианец остановился сразу же после перехода границы ради какой-то сделки в форте Форезе. Он также заплатил до копейки дорожные подати, терпеливо выстоял очередь, чтобы его повозку осмотрели и взвесили. После он заметил ей, со свойственной сенцианцам резкостью, что колеса смерти поставлены не только для разбойников с большой дороги и захваченных чародеев. Задержавшись на границе, они провели ночь в каретном сарае, присоединившись к компании торговцев из Феррата за ужином. Дианора извинилась и рано ушла спать. Она заплатила за отдельную комнату и приняла меры предосторожности, придвинув к двери дубовый туалетный стол. Но ничто ее не потревожило, кроме снов. Она вернулась назад в Тигану, но это было не совсем так, потому что Тиганы не было. Она шептала про себя это имя словно талисман или молитву перед тем, как провалиться в беспокойный сон, полный картин разрушения горящего города. Вторую ночь они провели в гостинице у реки, у самых стен Стиванбурга, приехав туда после захода солнца, когда ворота города уже заперли с наступлением комендантского часа. На этот раз они ужинали одни, и она проговорила с купцом допоздна. Он был порядочным и трезвым человеком, опровергая расхожие представления о жителях этой развратной провинции, и было очевидно, что она ему нравится. Она получила удовольствие от его общества, он даже привлекал ее своими сухими, остроумными манерами. Тем не менее спала она одна. Это не деревня в Чертандо: здесь у нее не было обязательств. Во всяком случае, таких обязательств. А что до удовольствий или простой потребности в человеческом общении, Дианора всерьез удивилась бы и не поняла, если бы кто-нибудь сказал ей об этом. Ей было девятнадцать лет, она приехала в Тигану, которой не существовало. Утром, войдя в стены города, она попрощалась с купцом, быстро прикоснувшись своей ладонью к его ладони. Казалось, на него произвела впечатление предыдущая ночь, но Дианора повернулась и ушла прочь раньше, чем он смог найти нужные слова. Неподалеку она нашла гостиницу, где никогда не останавливались ее родители. Ее не очень волновала возможность быть узнанной; она знала, как сильно изменилась и сколько девушек по имени Дианора живет по всей Ладони. Она вперед оплатила три ночи постоя и оставила там свои пожитки. Потом вышла на улицу города, который еще недавно был Авалле, городом Башен. Авалле, на зеленых берегах Спериона, как раз перед тем местом, где река поворачивает на запад, к морю. Пока она шла, в ней нарастала боль, и больнее всего было видеть, насколько может остаться прежним город после того, как все изменилось. Дианора прошла через кварталы, где торговали кожей и шерстью. Она помнила, как вприпрыжку бежала здесь рядом с матерью, когда они все приезжали в Авалле на торжественную установку скульптур отца где-нибудь на площади или лоджии. Она даже узнала крохотную лавку, где купила свои первые перчатки из серой кожи на деньги, припрятанные после именин в то лето как раз для такого случая. "Серый - это цвет для взрослых молодых женщин, а не для маленьких девочек", - пошутил рыжебородый ремесленник. "Я знаю", - гордо ответила Дианора той давней осенью. Мать рассмеялась. В те сказочные времена ее мать была женщиной, которая смеялась. Дианора это помнила. В квартале, где торговали шерстью, она увидела работающих без устали женщин и девочек, они чесали и пряли шерсть, как делали это веками, в дверных проемах, пользуясь светом раннего утра начала весны. Дальше у реки можно было видеть сараи и дворы красилен и чувствовать их запах. Когда Квилея за южными горами закуклилась в своем матриархате, много сотен лет назад, Авалле много потерял. Вероятно, больше, чем любой другой город на Ладони. Когда-то он стоял прямо на одном из двух главных торговых путей через горы, а теперь ему грозила опасность остаться не у дел. Коллективная изобретательность, граничащая с гениальностью, позволила городу решительно переориентироваться и сосредоточиться на другом. На протяжении жизни одного поколения этот город банков и торговли между севером и югом стал основным центром кожевенного производства на Ладони, а также производства великолепно окрашенной шерсти. Не теряя темпа, Авалле продолжал процветать и сохранил гордость. И башни продолжали расти. С замиранием сердца Дианора в конце концов призналась себе, что старательно прокладывает свой маршрут по окраинам Стиванбурга, по отдаленным от центра районам, по кварталам ремесленников и смотрит исключительно в сторону окраины и в дверные проемы. Только не в центр, не по направлению гор. Туда, где больше не было башен. И, осознав это, она все же взглянула, остановившись как вкопанная, посреди широкой площади в конце улицы Красильщиков. На этой площади стоял маленький и очень красивый храм Мориан из мрамора приглушенного розового цвета. Она несколько мгновений разглядывала его, потом подняла взгляд дальше и выше. И в это мгновение истина окончательно дошла до нее: может показаться, что совершенно ничего не изменилось, во всех маленьких, поверхностных деталях существования, которые никогда по-настоящему не меняются, поскольку люди остаются все теми же людьми, но сердцевина, стержень всего может стать совсем непохожим на то, что было прежде. Широкие, красивые улицы казались еще шире, чем раньше. Но это потому, что они почти опустели. Слева доносился приглушенный гул, оттуда, где все еще находился рынок у реки, но этот гул даже отдаленно не мог сравниться с тем, как подсказывала ей память, который слышался оттуда по утрам в те далекие годы. Слишком мало людей. Слишком многие ушли или умерли, а игратянские солдаты были еще заметнее на опустевших улицах. Дианора перевела взгляд выше храма, стоящего на широком бульваре, и посмотрела в центр города. "Мы можем строить и будем строить улицы широкие и прямые", - решили когда-то жители Авалле, с самого начала, когда повсюду города представляли собой извилистые лабиринты запутанных переулков и извилистых улиц, которые легко оборонять. "Во всем мире не будет города, похожего на наш, а если придется обороняться, мы будем обороняться с наших башен". Которые исчезли. Уродливая, плоская линия горизонта больно резанула Дианору своей непрерывностью. Словно существовал некий обман зрения, и глаз неустанно искал то, что непременно должно здесь быть. С самых первых дней существования этого просторного, элегантного города на берегах Спериона башни ассоциировались с Авалле. Воплощение гордости жителей Тиганы - или наглый вызов, как говорили в провинциях Корте, Кьяра и Астибар. Они также были символом внутреннего соперничества, так как каждая знатная семья или состоятельная гильдия банкиров или торговцев воздвигала свою собственную башню, такую высокую, какую только могла себе позволить, и даже выше. Грациозные или воинственные, из красного камня, или песчаника, или серого камня, башни Авалле вздымались ввысь к небесам Эанны, будто лес внутри городских стен. Внутренние конфликты в какой-то момент стали угрожающими, нередки были случаи убийств и саботажа, лучшие каменщики и архитекторы запрашивали сногсшибательные цены. И третий принц Алессан в Тигане у моря более двухсот лет назад положил конец безумию самым простым способом. Он поручил Орсарии, самому знаменитому архитектору, построить для него в Авалле дворец. В этом дворце должна быть башня, сказал Алессан, которая будет - и останется навсегда по закону - самой высокой в городе. Так и сделали. Шпиль башни Принца, стройный и грациозный, раскрашенный зелеными и белыми полосами, как напоминание о море здесь, вдали от него, положил конец соревнованию за высшую точку Авалле. И с тех пор по примеру принца Алессана, по традиции, все принцы и принцессы Тиганы рождались в Авалле, во дворце под этим шпилем, что знаменовало их принадлежность к обоим городам: к Тигане, городу Волн, и к Авалле, городу Башен. Дианора знала, что когда-то башен было семьдесят, увенчанных прекрасной бело-зеленой башней Принца. Когда-то? Четыре года назад. Что представляет собой человек, подумала Дианора - отсутствие башен резало ей глаза, - который живет изо дня в день, как она, разговаривает, работает, ест, занимается любовью, спит, иногда даже смеется, но сердце которого вырезали из живого тела? Не оставив никакого видимого глазом шрама. Никакой раны, напоминающей об остром клинке. Мусор убрали. Ни одна струйка дыма, если не считать дыма от красилен, не портила чистой синевы неба. День был тихим и ясным, птицы пели, приветствуя приход тепла. Ничто, совсем ничто не указывало на то, что в этом месте стояли башни. В этом плоском, постепенно угасающем городе Стиванбурге, в отдаленном уголке полуострова Ладонь, в самой угнетенной из всех провинции. "Что представляет собой такой человек? - снова подумала Дианора. - Тот человек, у которого нет сердца?" Она не знала ответа, как она могла его знать? В ней снова змеиными кольцами шевельнулась утрата, и снова вслед за ней ожила ненависть, словно обе они только что родились, еще более холодные и резкие, чем раньше. Она пошла по широкому бульвару в центр Стиванбурга. Прошла мимо солдатских казарм и входа во дворец губернатора. Недалеко от него она нашла "Королеву". Ее тут же взяли на работу. Начинать этим же вечером. Рук очень не хватало. Найти их было трудно. Ардуини из Играта, который сам принимал на работу всех слуг, решил, что у этого хорошенького создания из Чертандо есть свой шик. Тем не менее, предупредил он ее, ей придется избавиться от этого вульгарного горского акцента. Она обещала постараться. Через шесть месяцев Дианора говорила почти как уроженка этого города, отметил Ардуини. К тому времени он перевел ее из кухни в главный зал прислуживать за столиками и одел в кремовые и темно-коричневые цвета, в которых оформил все свое заведение. Эти цвета, как оказалось, очень ей шли. Она была тихой, проворной, скромной и вежливой. Запоминала имена и вкусы клиентов. Быстро училась. Через четыре месяца Ардуини предложил ей завидную должность: встречать в главном зале гостей и руководить персоналом в трех обеденных залах. Она поразила его тем, что отказалась. Она многих поражала. Но Дианора понимала, что для ее цели это будет слишком заметный пост. А цель не изменилась. Если она вскоре отправится на север, в Корте, теперь уже прочно подтвердив свое происхождение из Чертандо, ей необходимо, чтобы ее связывали с "Королевой", но не на такой заметной должности. О заметных людях задают вопросы, это она уже знала. Поэтому она притворилась испуганной деревенской девушкой в тот вечер, когда Ардуини сделал ей свое предложение. Разбила два бокала и уронила блюдо. Потом пролила зеленое вино Сенцио на самого губернатора. Вся в слезах Дианора пришла к Ардуини и умоляла дать ей больше времени, чтобы обрести уверенность в себе. Он согласился. Ей помогло то, что он к тому времени уже был влюблен в нее. Он деликатно предложил ей стать его любовницей. Это она тоже отвергла, указав на неминуемую натянутость, которую подобная связь создаст в ее отношениях с остальными работниками, что сильно повредит "Королеве". Это был веский довод: для Ардуини истинной возлюбленной было его заведение. Дело в том, что Дианора решила теперь не позволять мужчинам прикасаться к ней. Она находилась на территории игратян, и у нее была цель. Правила игры изменились. Она решила уйти осенью на север, к Корте. И взвешивала возможности и предлоги для такого ухода, когда ход событий столь эффектно увлек ее за собой. Медленно двигаясь по Залу аудиенций, Дианора остановилась поздороваться с женой Доарде, которая ей нравилась. Поэт воспользовался случаем и представил ей свою дочь. Девушка вспыхнула, но довольно мило склонила голову, сложив вместе ладони. Дианора улыбнулась ей и прошла дальше. Ее догнал слуга с кавом, налитым в черную чашку, отделанную красными драгоценными камнями. Много лет назад ее подарил Брандин. Это был ее знак отличия в подобных случаях: она никогда не пила ничего крепче кава на официальных приемах. Бросив виноватый взгляд в сторону двери, где, как она знала, у стены стоит Шелто, она с чувством признательности сделала глоток горячей жидкости. Слава Триаде и крестьянам Тригии, кав оказался черным, насыщенным и очень крепким. - Моя дорогая леди Дианора, вы выглядите прекраснее, чем когда-либо. Она обернулась, стирая с лица выражение отвращения. Дианора узнала голос: Незо из Играта, мелкий вельможа из-за моря, который недавно приплыл ко двору Брандина на первом после зимы корабле, надеясь стать главным вельможей в колонии. Насколько Дианора могла пока что судить, он был корыстолюбив и не обладал никакими талантами. Она лучезарно улыбнулась ему и позволила прикоснуться к своей руке. - Мой дорогой Незо, как это мило с вашей стороны так искусно лгать стареющей женщине. Ей даже нравилось произносить подобные вещи, потому что, как однажды лукаво заметил Шелто, в какое положение это ставит Солорес? Незо поспешно и горячо стал отрицать это, как и следовало ожидать. Он превозносил ее платье и горностаевый камень, отметив взглядом опытного придворного, как изысканно камни на ее чашке сочетаются сегодня с ее нарядом. Затем, интимным тоном, для которого у него не было никаких оснований, он, по крайней мере, в восьмой раз спросил у нее, не слышала ли она случайно насчет того, кому планируют отдать эту мелкую должность старшего сборщика налогов на севере Азоли. В действительности это была прибыльная должность. Прежний сборщик налогов, очевидно, сделал себе состояние или собрал достаточно для своих нужд и через несколько недель возвращался в Играт. Дианора ненавидела подобные нечестные доходы и однажды даже набралась смелости сказать об этом Брандину. Его это слегка насмешило - к ее раздражению, - но он трезво указал ей на то, как трудно найти людей на должности в места, лишенные всякой привлекательности, подобные северу Азоли, не предлагая им возможности немного разбогатеть. Его серые глаза под густыми черными ресницами в упор смотрели на нее, и Дианора, после некоторого сопротивления, вынуждена была признать справедливость его слов. В конце концов она подняла глаза и неохотно кивнула. Что заставило его расхохотаться. - Я так рад, - смеялся Брандин Игратский, - что мои неуклюжие доводы и методы правления заслужили твое одобрение. Она покраснела до корней волос, но затем, уловив его настроение, сама рассмеялась над абсурдностью своей самонадеянности. Это было несколько лет назад. Теперь она лишь пыталась, очень деликатно, следить за тем, чтобы такие должности, как эта, не достались откровенным стяжателям из пестрой толпы мелких игратских придворных, из которых Брандину приходилось выбирать. Незо, решила она, не получит эту должность, насколько это будет от нее зависеть. Проблема заключалась в том, что д'Эймон, по-видимому, по каким-то своим, непонятным причинам благосклонно относился к назначению Незо. Она уже просила Шелто попытаться выяснить - почему. Теперь она сменила улыбку на серьезное и благосклонное выражение озабоченности, глядя на лоснящегося, пухлого игратянина. Понизив голос, но не наклоняясь к нему, она пробормотала: - Делаю все, что могу. Вам следует знать, что кое-кто этому противится. За извивающейся струйкой пара, поднимающегося от ее чашки, глаза Незо прищурились. Натренированный взгляд незаметно метнулся через ее правое плечо туда, где, как знала Дианора, по-прежнему стоял у двери короля д'Эймон. Незо снова посмотрел на нее, чуть-чуть приподняв брови. Дианора слегка пожала плечами, словно извиняясь. - У вас есть предложения? - спросил Незо, беспокойно нахмурив брови. - Я бы для начала слегка улыбнулась, - ответила она намеренно резко. - Нет смысла интриговать так, чтобы об этом знал весь двор. Незо тут же заставил себя рассмеяться и потом театрально зааплодировал, словно она отпустила неотразимую шутку. - Простите меня, - произнес он с улыбкой, как было приказано. - Это имеет для меня огромное значение. "Гораздо большее значение это имеет для жителей Азоли, ты, жадная пиявка", - подумала Дианора. И легонько положила ладонь на пышный рукав Незо. - Я знаю, - добрым голосом сказала она. - И сделаю все, что смогу. Если обстоятельства мне позволят. Незо были хорошо известны подобные вещи. Он еще раз залился неискренним смехом в ответ на непроизнесенную шутку. - Надеюсь, что смогу помочь обстоятельствам, - прошептал он. Дианора снова улыбнулась и убрала руку. Этого было достаточно. Шелто сегодня получит еще денег. Она надеялась, что они окупят добрую часть стоимости горностаевого камня. Что касается д'Эймона, то, возможно, она, в конце концов, сама откровенно поговорит с ним ближе к концу недели. Или настолько откровенно, насколько вообще можно откровенно говорить с этим человеком. Прихлебывая свой кав, она двинулась дальше. Люди подходили к ней, куда бы она ни направлялась. При дворе Брандина неразумно было не поддерживать хороших отношений с Дианорой ди Чертандо. Рассеянно участвуя в ни к чему не обязывающей беседе, она чутко прислушивалась, не раздастся ли легкое постукивание жезла герольда, что служило единственным объявлением о появлении Брандина. Рун, заметила она, корчил сам себе рожи перед зеркалом и смеялся. Он был в прекрасном настроении, что было хорошим знаком. Повернувшись в другую сторону, Дианора внезапно заметила приятное для нее лицо. Человека, который, несомненно, сыграл главную роль в ее истории. Можно сказать, что губернатор сам был во многом виноват. Он так стремился утешить явно отчаявшегося Рамануса, капитана Корабля дани, что приказал официантке из Чертандо, которая столь очаровательно просила тогда прощения за пролитое вино, подать лучшие вина "Королевы" в гораздо большем количестве, чем было полезно сидящим за столом. Раманус, еще слишком молодой, чтобы быть честолюбивым, но уже достаточно пожилой, чтобы почувствовать, что шанс его ускользает, ранее, на борту речного судна, отпустил несколько едких замечаний относительно положения дел в Стиванбурге и его окрестностях. Здесь такое болото, так нерегулярно собирают налоги, пробормотал он чересчур небрежно, что он не уверен, стоит ли посылать корабль вверх по реке весной при таком положении дел с управлением провинцией. Губернатор давно уже расстался с амбициями, но ему необходимо было еще несколько лет просидеть на этой должности, чтобы собрать свою долю с пограничных пошлин и внутренних налогов, а также со штрафов по уголовным делам и конфискаций имущества. Он внутренне поморщился и проклял расположение своих планет. Ну почему ему не везет, хотя он так старается быть порядочным, не слишком придирчивым и как можно меньше мутить вокруг себя воду? Кроме массированного применения военной силы в середине лета, не существовало способа выжать еще больше товаров или денег из этого обнищавшего региона. Если бы Брандин всерьез желал получать настоящий доход из Стиванбурга, кому-нибудь следовало ему посоветовать не так усердствовать, чтобы поставить на колени этот город и его дистраду. Нет, губернатор даже не мечтал высказать эту мимолетную мысль вслух. Но он действительно делал все, что было в его силах. Если он еще хоть чуть-чуть нажмет на гильдии кожевников и ткачей, они просто начнут сворачивать дело. Стиванбург, и так уже лишившийся большей части населения, и в особенности мужчин в самом расцвете сил, превратится в город призраков и пустых площадей. А он получил четкие инструкции от короля не допускать этого. Если различные приказы и требования короля так резко противоречат друг другу, то что по справедливости должен делать администратор среднего эшелона? Конечно, нечего и думать о том, чтобы высказать подобную жалобу этому колючему, недовольному Раманусу. Какое дело капитану до проблем губернатора? Капитаны Кораблей дани ценились в зависимости от того, что привозили домой, на Кьяру, в своих трюмах. Их задачей было нажимать на местных администраторов изо всех сил. Иногда дело доходило до того, что капитаны заставляли их поступиться частью собственной доли налогов, чтобы содержимое корабля более соответствовало желаемому. Губернатор уже в отчаянии смирился с тем, что придется так и сделать к концу недели, если последний, поспешный рейд по дистраде не принесет результатов, способных удовлетворить Рамануса. Он знал, что этого не случится. Он имел дело с честолюбивым капитаном, а урожай прошлой осенью в Корте, следующем пункте назначения Рамануса, оказался скудным. Вожделенное поместье на востоке Играта, на мысе, который он уже мысленно присмотрел и где рассчитывал поселиться после отставки, в тот вечер казалось ему далеким, как никогда. Он подал знак принести всем еще вина, про себя оплакивая сине-зеленое море и роскошные охотничьи угодья вокруг дома, который он, вероятно, так и не построит. С другой стороны (как любили здесь выражаться), похоже было, что его попытка утихомирить гнев этого Рамануса неожиданно увенчалась успехом. Губернатор просил своего великолепного Ардуини - его истинную и единственную радость в этом сумрачном городе - приготовить для них незабываемый ужин. - Мои блюда всегда незабываемы, - возмутился Ардуини, но потом смягчился под воздействием продуманной смеси льстивых слов и золотых игратов, а также после тихого напоминания о том, что их нынешний гость имеет свободный доступ к королю на Кьяре, что наверняка было неправдой, о чем без всяких угрызений совести подумал губернатор. Ужин оказался серией все более приятных сюрпризов, обслуживание быстрым, спокойным и ненавязчивым. Вина следовали одно за другом и служили изящным дополнением к неоспоримому искусству Ардуини. Настроение Рамануса, которому сохранять подтянутую фигуру было непросто, менялось от нервозности до сдержанного восхищения, потом сменилось удовлетворением и восторженным многословием. Где-то за десертом, за предпоследней бутылкой вина, привезенного из родного Играта, он сильно опьянел. И это могло быть единственным объяснением, единственным возможным объяснением того, что после завершения ужина, когда "Королева" закрылась на ночь, он официально приказал захватить черноволосую официантку в качестве дани для Брандина и отправить ее прямо на стоящий у причала корабль. Служанку. Служанку из Чертандо. Из Чертандо по другую сторону границы, где правил Альберико Барбадиорский, а, увы, не Брандин Игратский. Правителя Стиванбурга разбудил на рассвете от беспокойного, затуманенного вином сна испуганный и виноватый секретарь Совета. Эту новость он выслушал неодетый и даже не понюхав утреннего кава, сквозь пульсирующую, ужасную головную боль. - Остановить корабль! - рявкнул он, когда возможные грозящие им последствия дошли до его медленно пробуждающегося сознания. Во всяком случае, попытался рявкнуть. На деле получился жалкий писк, который тем не менее был достаточно ясен, и секретарь в развевающихся одеждах со всех ног бросился выполнять приказ. Реку Сперион заблокировали, остановив Рамануса как раз в те минуты, когда он поднимал якорь. К несчастью, капитан проявил упрямство, идущее вразрез с элементарным политическим здравым смыслом. Он отказался отдать девушку. В какой-то момент на губернатора накатило безумие, до галлюцинаций, и он всерьез подумал о том, не взять ли корабль штурмом. Речное судно Брандина, короля Играта, повелителя Бурака в Кардуне, тирана Западных провинций полуострова Ладонь. В тот момент над вышеупомянутым судном вызывающе развевался личный флаг Брандина рядом с королевским стягом Играта. Губернатор рассудил, что колеса смерти с любовью изготавливают как раз для тех мелких чиновников, которые пытаются совершить подобный маневр. Он был в отчаянии, потому что его мозг сворачивался, подобно молоку, в невыносимо ярком свете утреннего солнца у реки, пытался найти способ вразумить капитана, явно охваченного приступом безумия летнего солнцестояния. - Вы хотите начать войну? - кричал он, стоя на пристани. Ему приходилось кричать оттуда, так как его не пустили на корабль. Несчастной девушки нигде не было видно, без сомнения, ее заперли в каюте капитана. Губернатор хотел бы, чтобы она умерла. Он и сам хотел бы умереть. Он хотел бы, допуская самую святотатственную мысль из всех, чтобы шеф-повар Ардуини никогда не ступал на землю Стиванбурга. - А почему выполнение мною долга перед королем может привести к подобному результату? - с вызовом крикнул капитан Раманус с середины реки. - Неужели морская соль разъела последние остатки вашего разума? - на свою беду не удержался губернатор. Лицо капитана потемнело. Губернатор настаивал, истекая потом под солнцем. - Она - из Чертандо, во имя семи святых сестер бога! Вы имеете какое-нибудь представление о том, как легко спровоцировать Альберико начать войну на границе, воспользовавшись этим поводом? - Он вытер лоб красным прямоугольником ткани, с опозданием поданным ему слугой. Раманус оставался невозмутимым и собранным, несмотря на то что прошлой ночью выпил не меньше губернатора. - С моей точки зрения, - легкомысленно ответил он, и слова его разнеслись над водой, - она живет в Стиванбурге, работает в Стиванбурге, и ее взяли в Стиванбурге. По моему мнению, она вполне подходит для сейшана, или что там наш король, в его мудрости, решит с ней сделать. - Он внезапно прицелился указательным пальцем в губернатора. - А теперь уберите с реки эти лодки, иначе я протараню и потоплю их именем семи сестер и короля Играта. Разве что, - прибавил он, наклоняясь вперед и хватаясь за поручень, - вы захотите установить дальнюю связь с Кьярой и предоставить королю улаживать дело самому? Здесь, в колонии, ходила поговорка: очутиться голым между двумя кулаками. Она точно отражала то положение, в котором оказался губернатор после этого умно просчитанного и совершенно несправедливого предложения. Поговорка точно и наглядно описывала ловушку, в которой он очутился. Он безуспешно пытался осушить красной тканью лоб и шею. Нельзя пользоваться дальней связью с королем без очень большой срочности, это настойчиво внушалось всем местным чиновником. Мощность, необходимая Брандину для создания такой связи со своими подчиненными, расходовалась очень большая. Такой поступок в особенности был нежелателен в очень ранние часы, когда король мог еще спать. И самый веский довод из всех - не следовало спешить устанавливать контакт с монархом, если твой мозг затуманен и одурманен миазмами винных паров, да еще по вопросу, который, в сущности, король мог счесть всего лишь захватом обычной деревенской девчонки. Это был один кулак. Могли возникнуть еще более печальные осложнения, и при мысли о них можно было сойти с ума. Потому что кто, во имя сестер и бога, знает, как работает хитрый мозг язычника Альберико Барбадиорского? Как он посмотрит на подобный инцидент? Несмотря на бойкие речи Рамануса, тот факт, что девушка работала в "Королеве", с очевидностью свидетельствовал о том, что она была не из Нижнего Корте. Во имя сестер, жительницу Нижнего Корте тоже нельзя взять в качестве дани! Приказ короля это запрещал. Чтобы захватить женщину, она должна быть уроженкой Чертандо. Если Раманус хотел доказать, что она - жительница Стиванбурга, тогда это делало ее гражданкой Нижнего Корте, а это означало, что ее нельзя брать! Губернатор заменил промокший насквозь платок свежим. Он чувствовал, как его мозг поджаривается на солнце. Все, чего он хотел от последних лет службы, - это получить тихую, умеренно прибыльную должность, право на которую некогда завоевала его семейству долгая, пусть и весьма незначительная, поддержка претензий Брандина на престол Играта. Это все. Больше ему ничего не нужно. И еще когда-нибудь приличный дом на восточном мысу, где он сможет наблюдать, как солнце встает из-за моря, и охотиться в лесах с собаками. Разве он хотел слишком многого? А вместо этого попал между двумя кулаками. Он быстро обдумал, не умыть ли руки вообще и пусть проклятые жители этого полуострова сами расхлебывают все дело. Пусть полоумный капитан Раманус отправляется на своем корабле по реке, как ему хочется. Собственно говоря, осознал он слишком поздно, если бы он остался в постели и сделал вид, что не получил вовремя сообщения, он был бы совершенно не виноват в этом промахе пьяного капитана. Он закрыл глаза, пробуя на вкус чудесную, ускользнувшую сладость такой возможности. Слишком поздно. Он стоял у реки в слепящем свете жаркого солнца, и полгорода слышало то, что они с Раманусом только что кричали друг другу. Вознеся краткую молитву своим личным богам еды и леса и поразительно ясно представив себе будущее поместье у моря, губернатор выбрал свой кулак. - Тогда пустите меня на борт, - сказал он так резко, как только мог. - Я не собираюсь устанавливать дальнюю связь с королем, стоя на пристани. Мне нужен стул и тишина и очень крепкая чашка того, что на корабле сходит за кав. Раманус явно пришел в замешательство. Губернатору удалось извлечь из этого слабое удовольствие. Они предоставили ему все, о чем он просил. Женщину перевели в трюм, а его оставили одного в каюте капитана. Он сделал глубокий вдох, потом еще несколько. Выпил кав, обжигая язык, и это, как ничто другое, разбудило его окончательно. Затем, в первый раз за три года на этом посту, он сосредоточил свои мысли на точном изображении, как учил его Брандин, и мысленно произнес имя короля. С пугающей быстротой в его мозгу возник резкий, холодный, как всегда, слегка насмешливый голос Брандина. От этого закружилась голова. Губернатор изо всех сил старался сохранить самообладание. Как можно быстрее и точнее - скорость была важна, как их учили, - он обрисовал положение, в котором они оказались. Он дважды извинился, но не посмел потратить время на третий раз, как ни принуждал его к этому инстинкт, выработанный всех жизнью. Что толку в инстинктах, если тут замешаны чары? Его затошнило от напряжения и нарушений непрерывности дальней связи. Затем настроение его резко поднялось, и он вознес благодарственные молитвы всем двадцати различным божествам, потому что губернатору Стиванбурга дали понять, что король не разгневался. Более того, что он был совершенно прав, прибегнув к дальней связи. Что сейчас самое удачное время проверить таким способом решимость Альберико. И что, соответственно, Раманусу действительно следует позволить увезти девушку в качестве дани, но, подчеркнул король, не оставив сомнений в том, что она из Чертандо. Жительница Чертандо, случайно оказавшаяся в Нижнем Корте. Этот факт должен быть установлен очень четко: никаких сомнений насчет того, не является ли она жительницей Стиванбурга. Посмотрим, насколько хватает мужества у этого мелкого барбадиорского чародея. Губернатор поступил правильно, сказал король. Видение дома у моря приобрело ослепительную яркость в дальнем уголке мозга губернатора, пока он лепетал - молча, по мысленной связи с Брандином - свои самые покорные изъявления любви и послушания. Король оборвал их. - Нам надо заканчивать, - сказал он. - Не слишком увлекайся там вином. - И исчез. Губернатор еще долго сидел в одиночестве в каюте капитана, пытаясь убедить себя в том, что тон Брандина был почти веселым, а не укоризненным. Он был в этом почти уверен. Почти совсем уверен. Последовал очень напряженный период. Кораблю разрешили отплыть в то же утро. В следующие две недели король дважды говорил с ним по дальней связи. Один раз приказал тайно усилить пограничный гарнизон в Форезе, но не настолько, чтобы сам этот факт послужил провокацией. Губернатор провел бессонную ночь, пытаясь высчитать количество солдат, соответствующее этому приказу. Прибыло подкрепление по реке из города Нижний Корте, чтобы пополнить войска Стиванбурга. Позже король приказал ему следить, не появится ли посол барбадиоров из Чертандо, и встретить его со всей возможной сердечностью, но решение всех вопросов предоставить Кьяре. Он также получил инструкции быть наготове и ждать ответного приграничного рейда из Синаве и уничтожить любые войска барбадиоров, которые могут вторгнуться в Нижний Корте. Губернатор имел очень мало личного опыта по уничтожению противника, но поклялся повиноваться. Купцам нужно посоветовать ненадолго отложить запланированные поездки на восток, сказали ему; никаких приказаний, ничего официального, просто совет, которому осторожный бизнесмен захочет последовать. В конце концов, ничего не произошло. Альберико предпочел полностью игнорировать это дело. Кроме того, что ему не хотелось далеко идущих последствий, он ничего не мог предпринять, не теряя лица. Некоторое время считали, что он может наказать какого-нибудь купца или бродячего музыканта с Западной Ладони, который окажется в его провинциях, но об этом также ничего не было слышно. Барбадиоры просто отнеслись к девушке так, как если бы она была жительницей Нижнего Корте, - в точном соответствии с рассуждениями Рамануса в то утро, когда он ее захватил. В игратянских провинциях, напротив, эту девушку намеренно, с самого начала, называли жительницей Чертандо - женщиной с