почти ничего не помню, -- сказала Кареглазка. -- Мне тогда было всего три года. Я рассмеялся. Позже, после того как у Эннли и Кареглазки состоялся какой-то личный разговор матери с дочерью, мы с Кареглазкой направились через рыбный рынок к монументу. Камни под ногами были скользкими от рыбьей чешуи и воды, и мы держались за руки, чтобы не упасть. -- Что тебе сказала твоя мать? -- спросил я. Она остановилась, облокотилась на ограждение и уставилась на густую воду внизу. Там плавал обычный набор странных предметов: обрывки веревок, поплавки от сетей, дохлая рыба, намокшая бумага. Даже в отбросах гавани Паллахакси есть что-то романтическое. Кареглазка переоделась в желтый свитер и голубые джинсы, и я могу поклясться, что она была еще прекраснее, чем обычно. Я не знал, любовь ли была тому виной, или что-то еще. -- Мама сказала, что это нехорошо, когда я вместе с тобой в спальне, -- сказала она. -- Тогда я сказала, что спальня ничем не отличается от любой другой комнаты, верно? Так или иначе, кончилось все тем, что я обещала не заходить в твою комнату от захода до восхода солнца -- по-видимому, это опасное время. -- Угу, -- я был разочарован. -- Но мама простодушна, и она забыла взять с меня обещание, чтобы ты не заходил в мою комнату. -- Отлично. -- Мне хотелось сменить тему. У меня было такое чувство, что события в этом направлении выходят из-под моего контроля. -- Что будем делать сегодня? -- Зайдем к Ленте? -- Слушай, почему бы ради разнообразия не обойтись без Ленты? Думаю, сегодня у нее в гостях Вольф, так что с ней все в порядке. Давай возьмем мою лодку. Кареглазка с энтузиазмом согласилась, и мы вошли в мастерскую Сильверджека. Самого его нигде не было видно, так что мы направились прямо к причалу. Вскоре мы уже спустили лодку на воду и выплыли в гавань. Кареглазка лежала на носу, а я сидел на руле. Почти все время мы не отрывали взгляда друг от друга, и мне часто приходилось резко менять курс, чтобы в кого-нибудь не врезаться. Люди махали нам с набережной и звали нас по имени с других лодок, и впервые я понял, насколько мы бросаемся в глаза, насколько люди обращают внимание на сына парла и дочь хозяина гостиницы, постоянно пребывающих в обществе друг друга. В свое время это могло ввергнуть меня в крайнее смущение, но теперь я обнаружил, что рад этому и даже горжусь, что меня видят в обществе прекрасной девушки. Мы вышли во внешнюю гавань и поплыли параллельно волнолому. -- Я останусь на всю зиму, -- уверенно сказал я. -- Теперь я все время буду здесь, после того как... -- Снова вернулись тяжелые мысли... -- Мне было очень жаль услышать про Алику, -- мягко сказала она. -- Все нормально. Теперь мой дом здесь... Мы обогнули конец волнолома и направились в сторону Пальца. -- Дроув... -- сказала Кареглазка после долгого молчания. -- Мне кажется, в Паллахакси что-то затевается. Думаю, я должна тебе об этом сказать. Сегодня утром люди в "Груммете" говорили, что здесь собираются жить члены Парламента, а многие утверждали, что этого нельзя допустить. Они говорили, что если депутаты будут болтаться здесь со своими привилегиями, не обращая внимания на нормированное распределение и комендантский час, они очень скоро могут оказаться покойниками. Я знаю, что это ужасно, но я должна была тебе об этом сказать. -- Все настолько плохо? -- Горожане помалкивали в моем присутствии, ошибочно полагая, что все передается моему отцу. -- Думаю, достаточно серьезно. Меня лично не слишком волнуют депутаты, но ты говорил, что один из них собирается жить у твоих родителей. Мне бы не хотелось, чтобы что-нибудь случилось с твоей матерью или отцом. Я мог бы выдать в ответ кучу циничных замечаний, но сдержался. Кареглазка была слишком хорошо воспитана, чтобы меня понять. -- Смотри! -- показал я. -- Там, в камнях. -- Что-то большое медленно покачивалось на волнах у кромки воды. -- Ой... -- Кареглазка отвела взгляд. Я подплыл ближе. Камни здесь были иззубрены, и, хотя вода стояла почти неподвижно, я опасался пропороть лодку о какой-нибудь выступ. На поверхности плотной воды головой вниз плавало тело. -- Это лорин, -- сказал я. -- Кто же на это решился?! Что будем делать, Дроув? Я пытался собраться с мыслями, когда послышался странный свистящий звук, и часть скалы над нами с грохотом обрушилась вниз, упав в воду с мягким всплеском, от которого даже не пошли волны. Я обернулся и увидел три паровых глиссера, которые мы заметили раньше. Теперь они были совсем близко и двигались вдоль волнолома. От пушек на их палубах поднимались клубы белого дыма. Это были астонские военные корабли. Они обстреливали Паллахакси. * * * Незадолго до комендантского часа, когда все спешили домой, мы встретили Ленту. -- Слушайте, никто не видел Сильверджека? -- спросила она. -- Отец все время пытается его найти, с тех пор как я сказала ему, что он был лоцманом на "Изабель". -- Э... Мы его видели, -- мрачно ответил я. -- Я этого не помню, Дроув. Где? -- озадаченно спросила Кареглазка. -- Он... э... Помнишь тело возле скал? Это не был лорин, Кареглазка. Я в этом уверен. Тело чуть покачнулось на волнах, и я увидел часть его лица. Могу поклясться, что это был Сильверджек. Девушки в ужасе смотрели на меня. -- Что же нам теперь делать, Дроув? -- спросила Лента. -- Я намерен поговорить с Местлером, -- сказал я. Внезапно у меня возникло ужасное подозрение, и я вспомнил, что Местлер не знает, что мы были свидетелями крушения "Изабель". Глава 15. Когда грум достиг максимума, Правительство зашло в тупик с установлением комендантского часа. Даже Местлер, со всеми его познаниями в астрономии, забыл, что приближается время, когда солнце будет светить постоянно и не будет темноты, а значит, и покрова для таинственных перемещений парлов и их секретных грузов. Теперь грузовики с завода и на завод громыхали через город на виду у всех, и военная полиция больше не имела возможности проводить свои тайные маневры. Понятно, что на несколько дней после нападения астонцев Местлер и его люди ушли на дно. По городу ползли зловещие разговоры, и дня не проходило без импровизированного митинга возле монумента. Там были те, кто призывал Стронгарма возглавить депутацию на новый завод (он теперь считался штаб- квартирой парловской деятельности), но рыбак оставался непреклонным. Неразумно спорить с оружейными дулами. Несколько раз я заходил к родителям, обнаруживая их во все более мрачном настроении. Во второй раз в доме был посторонний; отец представил мне его как Зелдон-Троуна, и мне показалось, что я смутно помню его по своим нечастым визитам в здание Парламента в Алике. -- Остальные депутаты тоже здесь? -- спросил я. -- Я не видел в городе никаких новых людей. Лицо отца помрачнело. -- И, скорее всего, не увидишь. К сожалению, твои друзья в Паллахакси настроены столь враждебно, что приличные люди считают неразумным появляться в городе. Зелдон-Троун находится в безопасности здесь, у нас, но можешь ты себе представить депутата Парламента гуляющим по улицам, когда это животное Стронгарм на свободе? Наверняка нет! Парламентарии вынуждены разместиться на территории завода -- должен сказать, в крайне стесненных условиях. -- Оставь, Берт, -- улыбаясь, сказал Троун. -- Не так уж все плохо. Потом я перекинулся несколькими словами с матерью на кухне и спросил насчет военной карты, но она не была расположена обсуждать эту тему, и вскоре я с некоторым облегчением ушел. Направляясь в сторону центра, я услышал свисток глашатая и, когда подошел к рыбному рынку, увидел Местлера, стоявшего на перевернутом ящике. Похоже, возникла неизбежная задержка с доставкой оружия для обороны Паллахакси -- в связи с тем, что астонцы захватили ключевые промышленные города на материке. Это было исключительно неприятное известие, учитывая недавнюю атаку астонских военных кораблей, но люди должны были поверить, что Правительство делает все возможное, чтобы исправить положение. Правительство было крайне благодарно за военные усилия нашего выдающегося города и в признание этого смягчало некоторые меры безопасности, в непопулярности которых отдавало себе полный отчет, но в свое время это было крайне необходимо. Комендантский час отменялся. Военная полиция выводилась из города. -- Я думал, полиция была здесь, чтобы защищать нас! -- крикнул кто-то, но было уже поздно; Местлер, улыбаясь и кивая, спустился со своего ящика и забирался в ожидавший его мотокар. Пробившись через толпу, я подбежал к мотокару и крикнул: -- Можно мне с вами поговорить, Хорлокс-Местлер? Уже сидя в машине, он поднял взгляд и увидел меня. Он улыбнулся, сказал что-то водителю и предложил мне сесть рядом с ним. Вскоре мы ехали по улицам Паллахакси; люди насмехались над нами, ругались и швыряли камни, и я вздрогнул, испугавшись той враждебности, которая меня окружала. Я решил, что, может быть, это не столь уж и здорово -- быть парлом. Какое-то время камни стучали по деревянной обшивке машины, потом мы наконец выехали из города. Местлер велел водителю, чтобы тот остановился, потом повернулся ко мне. -- Я не думаю, что ты хочешь отправиться на завод, -- улыбаясь, сказал он. -- Так чем могу помочь, молодой человек? -- Глаза его лучились обаянием и нежностью, и вся неприязнь к нему в городе вряд ли его коснулась; он уже об этом забыл. Моя мать бы сказала: как это мило, что Хорлокс-Местлер находит возможность поговорить с тобой, дорогой. -- Послушайте, -- грубо сказал я. -- Вы видели Сильверджека? Последовала пауза, и я услышал шум грузовика, который проехал по главной улице и начал подниматься по холму позади нас. Домов вокруг было мало, хотя я видел старую женщину, смотревшую на нас из окна полуразвалившейся лачуги напротив. -- Сильверджек был твоим другом, верно? -- спросил Местлер; огонек в его глазах померк. -- Не совсем другом. Я его знал. Погодите... -- Только сейчас я понял значение прошедшего времени в наших словах и испугался, не угодил ли в ловушку. -- Что значит -- был? Вы хотите сказать, что он умер? -- Думаю, нотка тревоги в моем голосе прозвучала достаточно правдиво. Грузовик отчаянно гудел, приближаясь к нам, но, чтобы проехать, было достаточно места. Местлер слегка нахмурился. -- Ты не видел список? Он был вывешен в храме. Сильверджек был одним из несчастных, которые погибли во время трагедии с "Изабель". У него не оставалось никаких шансов. Ужасная история. Мое сердце отчаянно колотилось, ладони вспотели. Грохот грузовика приближался; я повернулся к Местлеру и взглянул ему прямо в лицо. Именно сейчас состоялся мой окончательный разрыв с парлами, с моими матерью и отцом, со всей их мерзлой бандой убийц. Он увидел мои глаза, и его дружелюбие мгновенно исчезло. Я открыл было рот, но его взгляд скользнул мимо, и глаза расширились. -- Что происходит? Из машины, парень! Быстро! Мы выскочили из машины как раз в тот момент, когда водитель грузовика спрыгнул с сиденья и покатился в грязь нам под ноги. На некотором расстоянии позади, поднимаясь по склону, шла большая толпа, молчаливая и целеустремленная. Грузовик без водителя прогрохотал мимо; я обернулся и увидел, что он замедляет ход, сворачивая на обочину и явно намереваясь остановиться в кювете. Водитель вскочил на ноги и ухватился деформированной рукой за рукав Местлера. -- Бежим отсюда! -- завопил он. Это был Гроуп. -- Что происходит? -- Грузовик! -- закричал он. -- Он сейчас взорвется! Я сделал все, что мог, Местлер; ради Фу, я сделал все, что мог, я вывел его из города! Бросив лишь один взгляд назад на зловеще дымившийся паровой грузовик, мы кинулись бежать в сторону города, остановившись за надежным укрытием в виде общественного калорифера. К нам немедленно присоединились горожане, прибежавшие с противоположной стороны. Их возглавлял Стронгарм; он схватил Гроупа за руку. -- Ты понимаешь, что сбил по крайней мере трех человек, когда несся словно сумасшедший? -- У меня заело предохранительный клапан, когда я спускался по дороге со скалы, -- скулил Гроуп. -- Я уже был в городе, и давление быстро росло. Мне пришлось ехать дальше. Я должен был выехать из города до того, как он взорвется! Я рисковал своей собственной жизнью, разве вы не понимаете? Лицо Стронгарма оставалось мрачным. -- Если кто-то из них умрет, твоя жизнь не стоит и ломаного гроша, -- спокойно сказал он. Отец Ленты посмотрел на склон холма; шагах в двухстах из покинутого грузовика подозрительно спокойно выходил пар. Грузовик работал на дровах; ничего не оставалось делать, кроме как ждать, пока топка не выгорит и давление не упадет. Если бы он работал на спирте, как мотокар, можно было бы погасить горелки и спасти грузовик. Мы молча смотрели на него. -- По крайней мере, он ехал обратно на завод, -- сказал кто-то. -- Он пустой. Единственной потерей будет сам грузовик. -- Будем надеяться, что это все, -- зловеще произнес Стронгарм. Гроуп отчаянно трясся, ничем не напоминая того самоуверенного неотесанного типа, которого я знал раньше. По его толстой шее стекал пот, оставляя в саже розовые полосы. Жирная грудь вздрагивала. -- Бежим отсюда! -- вдруг заорал он. -- Мы слишком близко! Местлер выглядел старым и усталым. Какое-то время он молчал, разглядывая Стронгарма. Наконец, он заговорил. -- Думаю, лучше всего будет, если вы отправите этих людей по домам, Стронгарм, -- тихо сказал он. -- Мы не хотим, чтобы кто-то еще пострадал от взрыва. Я был бы вам крайне благодарен, если бы вы попросили их разойтись. Сначала на лице Стронгарма появилось удивленное выражение, потом его глаза сузились. -- Все в порядке, Местлер, -- заверил он. -- Мы воспользуемся этим шансом. Люди полагают, что стоит рискнуть ради того, чтобы увидеть, как взрывается парловский грузовик. Местлер пошел прочь, шагая сквозь толпу, и в его уходе чувствовалась какая-то обреченность. Я побежал следом за ним и схватил его за руку. -- Местлер! Что случилось со Сквинтом? Он обернулся, но я не мог ручаться, услышал он меня или нет; думаю, я сам забыл о своем собственном вопросе, когда увидел отчаяние в его глазах. -- Местлер! -- закричал Стронгарм. -- Вернитесь! Я хочу, чтобы вы были здесь! Он думал, что Местлер решил сбежать от нас, может быть, спрятаться на консервном заводе. Инстинктивно я чувствовал, что Местлер искал другого убежища... Местлер забрался в кабину грузовика и сел там молча, погруженный в свои мысли. Толпа тоже молчала в напряженном ожидании. Вскоре котел взорвался. * * * Выглядело это вовсе не так, как я предполагал. Я ожидал грохота, вспышки и гигантского сотрясения земли, от которого посыпалась бы черепица с крыши коттеджа напротив; я ожидал чего-то громадного и впечатляющего. Вместо этого раздался громкий треск, за которым последовал нарастающий рев, словно шум у подножия большого водопада. Дорога мгновенно заполнилась большим облаком пара, расползавшимся по склону холма. Толпа разбежалась в разные стороны. Когда я остановился и посмотрел назад, все уже кончилось. Слегка оробев и нервно посмеиваясь, толпа снова поднялась на холм. Пар почти полностью рассеялся; несколько тонких струек еще поднимались над котлом. С этого расстояния не было заметно никаких повреждений, и Местлер все так же продолжал сидеть за рулем. По моей спине пробежал холодок, и когда я услышал пыхтение двигателя, то подумал, что сейчас закричу от страха. -- Он запустил его, -- снова и снова повторяла какая-то женщина. -- Он запустил его! Толпа поколебалась, затем Стронгарм вышел вперед. -- Это всего лишь другой грузовик, люди! -- крикнул он. -- Он едет со стороны завода! Странно, что никто не обращал внимания на мертвеца за рулем. Мы столпились вокруг грузовика, и несколько человек, забравшись наверх, стали отвязывать брезент, крича, что там что-то есть. Мой взгляд был прикован к Местлеру, от которого все еще шел пар, и я почувствовал себя так, словно нам следовало попросить у него разрешения: нехорошо грабить машину покойника. Потом он шевельнулся, когда люди начали вскакивать на грузовик, его голова откинулась назад, и я увидел его лицо... Под торжествующие крики брезент был сброшен. Задний и боковые борта кузова с грохотом откинулись, и перед взорами толпы предстали большие черные агрегаты. -- Паровые пушки! -- завопил кто-то. -- Это наши пушки, люди! Теперь мы будем в безопасности от астонских кораблей! Стронгарм забрался на платформу и поднял руку, требуя тишины. -- Это действительно паровые пушки! -- крикнул он. -- Но они не предназначались для нас. Вспомните, что говорил Местлер совсем недавно, на рыбном рынке. Он сказал нам, что нужно подождать, поскольку пушки будут здесь лишь через несколько недель. Очень интересно, для кого предназначались эти? Пушки, которые тайком везли через город на якобы пустом грузовике?! -- Консервный завод! -- крикнул кто-то. -- Во имя Фу, они заботятся о самих себе больше, чем о городе! -- Примерно так, -- сказал Стронгарм, когда возмущенные крики утихли. - - Они перенесли Парламент на территорию нового завода, а Парламент нужно защищать -- и Ракс с ним, с Паллахакси. Так считают парлы. Но Местлер не смог вынести чувства вины, он не мог вынести того, что бы мы с ним сделали, если бы узнали. И потому он покончил с собой. Если это не доказательство вины Парламента, тогда я не знаю, что еще. Что ж, -- он хлопнул по длинному стволу одной из пушек, -- в отношении этих штучек они могут не чувствовать себя виноватыми. Мы установим их на волноломе! Услышав грохот приближающегося грузовика, я шагнул вперед и посмотрел на дорогу. Водитель сбавил ход, машина медленно приближалась. -- Может быть, стоит заглянуть и туда, -- сказал Стронгарм. Он спрыгнул с платформы и шагнул на середину дороги, подняв громадные руки. Грузовик остановился в нескольких шагах от него, и водитель нервно выглянул наружу. -- Что случилось? Что происходит? -- Просто небольшая авария, -- сообщил ему Стронгарм. -- А теперь говори, что ты везешь на своем грузовике? Водитель провел языком по губам. -- Э... консервы, конечно. Что, мерзлый Ракс побери, можно везти с консервного завода? Это рыбные консервы для городов на материке. -- Вокруг теперь столпились все; взгляд водителя был прикован к пушкам в кузове другого грузовика. -- Банка рыбных консервов мне бы сейчас очень пригодилась, -- сказал Стронгарм. Он вскочил на задний борт грузовика и отдернул в сторону брезент. -- Как жаль, -- спокойно сказал он. -- Похоже, ты их все распродал. В кузове пусто. -- Он спрыгнул на землю рядом с кабиной и схватил перепуганного водителя за шиворот. -- Грузовик пустой, ты, мерзлый лжец! -- Я... я клянусь, мне сказали, что он полон! Подбежал Гроуп, трясясь от страха. -- А мне сказали, что мой грузовик пустой, мерзляки! -- запричитал он. -- Парлы нас обманули! -- Заткнись, -- с отвращением бросил Стронгарм. -- Даже самый глупый водитель чувствует, пуст его грузовик или полон. Вы двое работаете на парлов и сами стали парлами. Свяжите их кто-нибудь и отведите в храм. Я с ними потом поговорю. Теперь давайте перегрузим пушки на этот грузовик. Это неэкономично гонять его пустым в наше тяжелое время... Глава 16. С этого момента события стали разворачиваться настолько быстро, что я начал терять счет стандартным дням и ночам, в то время как над головой описывало круги пылающее солнце Фу, а грум достиг своего пика. "Золотой Груммет" был постоянно открыт для посетителей, и Гирт, Эннли, Кареглазка и я часто работали посменно, а иногда все вместе, когда наплыв посетителей был особенно велик. Время от времени кто-то из нас, вконец измученный, уползал прочь и валился на кровать, чтобы поспать несколько часов, прежде чем снова вернуться к исполнению своих обязанностей. Мы с Кареглазкой никогда не пользовались тем преимуществом, что наши комнаты были расположены рядом. Наступил период, когда посетителей стало мало, и Гирт предложил Кареглазке: -- Почему бы вам с Дроувом не передохнуть, не поплавать на лодке или не погулять? -- Он с тревогой посмотрел в лицо дочери. -- Ты выглядишь бледной, девочка. Тебе нужно побыть на солнце. Мы с мамой теперь сможем справиться и сами. -- Ты уверен, что все будет в порядке, отец? -- спросила Кареглазка, улыбаясь мне. -- Идите, идите, -- засмеялась Эннли. -- Пока Гирт не передумал. Да... и держитесь подальше от дальней стороны города, ладно? -- Почему? -- Парлы говорят, что они собираются сегодня забрать пушки, -- угрюмо сказал Гирт. -- Как им только хватает наглости? Вот почему здесь никого нет. Все пошли на волнолом. * * * Мы молча спустили лодку на воду; я знал, что мы оба думаем о Сильверджеке. Хотя группа людей все так же работала среди лодок на берегу, мастерская казалась опустевшей без волосатой фигуры и странной личности хозяина. Мне стало интересно, кому теперь принадлежит мастерская; были ли у Сильверджека какие-нибудь родственники, которые могли бы продолжить его дело. Во мне медленно нарастала ярость, когда я представлял себе, как он плывет к берегу, сделав все возможное, чтобы безопасно провести "Изабель" к причалу -- лишь для того, чтобы парлы на набережной... что? Застрелили ли они его, когда он плыл к ним? Потом медленное течение отнесло его в сторону Пальца, и можно было предположить, что стервятники или грумметы помогут избавиться от тела. Вероятно, сейчас оно уже исчезло. С другой стороны, по мере отлива оно могло застрять среди камней под скалами и лежать там, со все еще торчащей в нем обличающей арбалетной стрелой, опровергающей слова парлов о том, что он пропал без вести во время катастрофы. Даже само это слово мне не нравилось; что значит "пропал без вести"? С "Изабель" никто не пропал без вести. Те, кто погиб, оказались в ловушке под палубой и были разорваны в клочья, когда лопнули котлы. Мы знали, что с ними случилось; их сожрали грумметы. "Пропал без вести" было утонченным и оптимистичным эвфемизмом, достойным лишь моей матери, предполагавшей, что когда-нибудь их могут снова найти, и все будет в порядке. -- Слушай, ты собираешься плыть или нет? -- сердито спросила Кареглазка. -- Извини. Я задумался, вот и все. -- Легкий ветерок шевелил парус. -- Поехали, -- сказал я; мы забрались в лодку и оттолкнулись от берега. Похожая на клей вода лениво колыхалась под нами. Сейчас, когда мы уже были в пути, мое мрачное настроение начало улучшаться. Я обнаружил, что смотрю на сидящую на носу Кареглазку, и от этого почувствовал себя еще лучше. Много лодок стояло на якоре; с канатов и цепей стекали длинные, медленные капли, падавшие на вязкую поверхность. Большинство рыбаков остались в городе, чтобы поглядеть, что случится, когда появятся парлы. Я надеялся, что неприятностей не произойдет. Свежий ветерок вынес нас во внешнюю гавань, и стала видна толпа на волноломе. Похоже, там собралась большая часть горожан; люди стояли группами вокруг трех больших пушек, установленных вдоль рельсов для вагонеток; их дула были смело направлены в сторону моря. Снежно-белые грумметы сидели на черном металле с расправленными крыльями, споря из-за территории. Птицы совсем не боялись толпы. Несколько человек помахали нам, и я подплыл ближе, скользя вдоль каменной дамбы, на которой был построен волнолом. -- Когда придут парлы?! -- крикнул я -- Скоро. -- Теперь можно было различить отдельные лица: я увидел Ленту и ее отца. Вольфа нигде не было. Лента изо всех сил махала нам рукой. Мы ответили ей и поплыли дальше. Кареглазка изучающе разглядывала меня, и я почувствовал угрызения совести. -- Не останавливайся, иначе она захочет прогуляться с нами, -- сказала Кареглазка. Действительно, Лента бежала вдоль волнолома параллельно нашему курсу и улыбалась нам. -- Она тоже изменилась, -- сказала Кареглазка. -- Она с недавних пор стала другая, не такая угловатая. Она стала красивее... Почему она такая мерзло красивая? -- во внезапном приступе отчаяния тихо всхлипнула Кареглазка, глядя на привлекательную девушку, которая махала нам рукой. -- Она взрослеет и становится более здравомыслящей, -- сказал я. -- Это происходит со всеми нами. Мы уже не будем прежними после нынешнего лета... и чем-то это меня пугает. Я чувствую себя так, словно очень многое и очень быстро потерял. Но многое и приобрел, -- поспешно добавил я. Оживленные комментарии, послышавшиеся с волнолома, спасли меня от неловкой ситуации. Кареглазка опустила парус, и наша лодочка почти сразу же застыла на вязкой поверхности. Мы ждали, глядя на дорогу, огибавшую дальний берег гавани. Рядом с нами поднялась суматоха. Крупная серебристая рыба, длинная и извилистая, некоторое время билась на поверхности, и грумметы сочли, что ею можно спокойно поживиться. Они с воплями кружили над нами, пикируя на рыбу и нанося ей удары острыми когтями, пока один из них не оказался слишком близко к голове. Рыба щелкнула зубами, ухватила за конец крыла и, нырнув, сумела погрузиться под воду, увлекая за собой груммета. На поверхности, мгновенно успокоившейся, плавало несколько белых перьев. По воде расползлись потеки крови, не растворяясь в ней. По дороге вокруг гавани с пыхтением проехали три паровых грузовика, непрерывно сигналя, чтобы расчистить себе путь. Их кузовы были забиты людьми в форме; за алыми мундирами военной полиции в первом грузовике следовали более тусклые оттенки формы охранников с завода в двух остальных. Грузовики остановились у начала волнолома, возле лежавших на берегу лодок, и военные спрыгнули на землю, держа наготове арбалеты. -- Надеюсь, никто не станет делать глупостей, -- сказала Кареглазка. -- Не нравятся мне эти люди. Похоже, они хотят стрелять, как в тот раз на новом заводе. Люди кричали и размахивали кулаками, но в этом шуме слышался голос Стронгарма, призывавший к здравомыслию. Военные построились и маршем направились вдоль волнолома, впереди медленно ехавших за ними грузовиков. Kишь один человек попытался преградить им путь, вырвавшись от удерживавших его товарищей и выскочив на дорогу перед солдатами. Я так до конца и не понял, что с ним случилось. Внезапно он исчез из поля моего зрения, а солдаты неумолимо продолжали шагать дальше. Они остановились возле первой пушки и подождали, пока к ней подъедет грузовик. За домами поднялся еще один столб дыма; вскоре показался локомотив, толкая перед собой по рельсам передвижной кран. Платформа крана была заполнена людьми в алой форме. За сравнительно короткое время пушки были погружены, военные забрались в грузовики и уехали, преследуемые проклятиями и тщетными угрозами. Стронгарм стоял прямо над нами; голова его была опущена, плечи сгорбились. Лента подошла к отцу и обняла его, поднявшись на цыпочки и шепча что-то на ухо. Он мрачно усмехнулся, обнял ее своей громадной рукой за плечи, и они вместе ушли. -- Послушай, Дроув... -- грустно сказала Кареглазка. -- Извини, что я наговорила столько глупостей про Ленту. На самом деле она мне нравится, честное слово. * * * К тому времени, когда мы обогнули маяк и двигались вдоль обращенной к морю стороны волнолома, против западного ветра, толпа рассеялась. Пушек, в течение трех дней служивших символом решимости Паллахакси защищаться, показать нос властям, заявить о собственной независимости, больше не было. Мне вспомнилось то время, когда отец держал меня под домашним арестом после скандала в "Золотом Груммете". Мы с Кареглазкой чувствовали себя подавленно. На небе ярко светило жаркое солнце, воздух был тяжелым и влажным. Хотя грумметы полностью очистили поверхность океана от мелкой рыбы, из глубины теперь всплывали рыбы покрупнее и лежали вокруг, сопротивляясь слабо или отчаянно, в зависимости от того, как долго продолжалась их агония. На поверхность из глубины всплывал разнообразный мусор -- пропитанные водой и полусгнившие куски дерева, толстые водоросли, всякие отбросы. От океана исходил дурной запах. -- Может быть, все-таки это была не слишком удачная идея -- отправиться на лодке в море, -- сказала Кареглазка. -- Может, вернемся и просто пойдем погуляем? Сегодня мне здесь не нравится. -- Давай проплывем еще немного, -- сказал я. -- Может быть, за Пальцем будет не так плохо. А сюда приливная волна приносит мусор со всех окрестностей. -- У меня было кое-что на уме, но я не желал расстраивать Кареглазку. Я хотел посмотреть, плавает ли все еще тело возле скал, и если да, то попытаться выяснить причину смерти... Кареглазка грустно смотрела на воду, и я понял, что ее занимают те же мысли. Если тело не было унесено отливом, оно могло плавать неподалеку. Каждый раз, когда мы сталкивались с каким-либо плавающим предметом, она вздрагивала и тревожно смотрела за борт. -- Дроув, -- внезапно сказала она, глядя в море, -- мне кажется, здесь есть грумоходы. -- Она показала на мелькнувшее на горизонте белое пятно. -- Наверное, это грумметы, -- попытался я ее приободрить. -- Так или иначе, будем держаться ближе к берегу. Мы всегда сможем выскочить на камни, если что-нибудь случится. -- Я направил лодку в сторону скал. Мы миновали то место, где видели тело, но от него не осталось и следа. Неподалеку кверху брюхом плавала большая черная рыба; на ней стоял груммет, вонзив когти в блестящую плоть и подозрительно глядя на нас. Вскоре Кареглазка с видимым облегчением успокоилась, когда вода стала чище и мы обогнули Палец. -- Его больше нет, -- сказала она, глубоко вздохнув, словно задерживала дыхание на несколько минут. -- Его больше нет, нет, нет! -- Его убили парлы. Я пытался расспросить Местлера, но он ничего не сказал. Наверное, его застрелили сразу после того, как мы видели его плывущим к берегу. Вероятно, этим мерзлякам он больше не был нужен. -- Пожалуйста, давай не будем об этом, Дроув. Посмотри, тебе нравится мое платье? Я улыбнулся наивности, с которой она сменила тему разговора. -- Да, но что случилось с желтым свитером? -- О... -- она покраснела. -- Мама сказала, что я не должна его носить. Она сказала, что он... понимаешь, слишком мал. Он действительно был мне слишком мал. -- Слишком сексуален, она хотела сказать. Она испугалась, что я... э... -- Я смущенно замолчал, уставившись в воду. -- Смотри, вон новый причал, -- как ни в чем не бывало сказала Кареглазка. -- Как ты думаешь, им теперь будут часто пользоваться, после того как "Изабель" затонула? -- Думаю, да. Его бы не стали строить лишь для одного корабля. Там разгружались рыбацкие лодки... Ракс! Смотри! На камне сидел грумоход, греясь на солнце. Увидев нашу лодку, он с ворчанием поднял голову и скользнул в воду примерно в пятидесяти шагах от нас. Быстро разгоняясь на ластах, он буквально прыгал по плотной поверхности в нашу сторону. -- Ложись, Дроув! -- поспешно сказала Кареглазка. Во рту у меня пересохло от страха, и я подчинился, соскальзывая вниз, пока не оказался на дне лодки. Кареглазка тоже опустилась на дно, тревожно глядя на меня. В отсутствие ветра лучи солнца грели сквозь одежду, и я вспотел, хотя не только из-за жары. Лодка качнулась, когда грумоход резко тряхнул ее. Послышалось яростное рычание. Нас окатило градом маслянистых капель, когда тварь в ярости ударила всем телом о тонкий борт. Потом на какое-то мгновение стало тихо, и мы замерли, прислушиваясь к хриплому дыханию грумохода. Лодка слегка накренилась, и на нас упала тень. Я отодвинулся в сторону, плотнее прижимаясь к Кареглазке, когда над бортом появилась тупая голова, поворачиваясь в разные стороны, близоруко оглядывая внутренность лодки обманчиво добродушными глазами. Дыхание зверя наполнило лодку запахом рыбы, и я осторожно сглотнул. Долгие секунды зверь и я смотрели друг на друга. Потом с недовольным ворчанием черная голова исчезла, и лодку резко тряхнуло, когда грумоход оттолкнулся от нее и с плеском унесся прочь. Мы лежали, стараясь не дышать, в то время как парус безвольно повис, жара усилилась, и стало ясно, что легкий ветерок окончательно утих. Наконец я снова принял сидячее положение и рискнул бросить быстрый взгляд за борт. Море было плоским, словно зеркало. Одинокий грумоход резвился шагах в ста от нас, охраняя какую-то тушу и яростным ворчанием отгоняя ныряющих грумметов. Кареглазка приподнялась рядом со мной, стараясь не привлекать внимания грумохода слишком резкими движениями. -- Что будем делать, Дроув? -- прошептала она. -- Если мы попытаемся грести к берегу, он нас увидит. Я посмотрел в сторону земли, оценивая расстояние. -- Надо что-то делать, и быстро, -- сказал я. -- Нас относит все дальше. -- Я окинул взглядом океан, цвет которого стал однотонно-серым, когда тучи на время заслонили солнце. Неподалеку простиралось большое водное пространство, казавшееся более темным, чем остальной океан. Еще дальше, возле выхода в устье, на плоской поверхности виднелись длинные складки, словно одна большая приливная волна двигалась в нашу сторону. -- Что это? -- спросил я. Голос Кареглазки дрогнул. -- Это... это грумоходы, Дроув. Целая стая; так они обычно действуют. Тот, видимо, отбившийся бродяга. -- Гм... И что они собираются делать? -- Они просто накинутся на нас... В прошлом году один рыбак попался стае грумоходов. Они прыгают в лодку, и... Объяснять более подробно не было необходимости; я живо представил себе стаю могучих тварей, каждая размером с человека, атакующих нашу маленькую лодочку, переваливающихся через низкие борта... -- ...у нас не очень много времени, Дроув, -- тихо говорила Кареглазка. -- Жаль, что мы потеряли столько времени зря, вместо того чтобы лучше узнать друг друга. Пожалуйста, поцелуй меня... скорее. Я наклонился и крепко ее поцеловал, и она прильнула ко мне и заплакала у меня на плече, пока я наблюдал за грумоходами, мчавшимися к нам прожорливой стаей. Я поднял со дна лодки весло и взвесил его в руке; это было все, чем мы располагали. Еще никогда в жизни я не был так испуган, и тем не менее я думал о Кареглазке и о том, что мерзлым грумоходам придется сначала убить меня, прежде чем они смогут добраться до нее... Кареглазка застыла в моих объятиях; она повернула голову и глядела на воду. -- Смотри! -- выдохнула она. -- Дроув, смотри! Темная тень под водой приобретала форму, и ее очертания становились все более отчетливыми. На поверхность всплывали и лопались все новые пузыри, издавая запах сырой древесины, веревок и смолы. Я перегнулся через борт, напрягая зрение, и смог различить палубы, сломанный рангоут, люки -- все это медленно поднималось из глубин канала Паллахакси. Это было жуткое зрелище, я забыл об опасности и о грумоходах и содрогнулся, глядя, как с океанского дна поднимается "Изабель"... Иззубренный конец сломанной мачты разорвал поверхность воды в двадцати шагах от нас, отрезанный от плававшего внизу остова простиравшейся над ним серебристой плоскостью. Однако вскоре появилась черная рулевая рубка, бесформенная, с выбитыми окнами, но ее все еще можно было узнать. Появились крышки люков с тихим стоном, вызванным медленно вытекавшей вязкой водой и входившим в трюмы воздухом. Вскоре была видна уже вся палуба, с которой стекала вода, словно тяжелая ртуть. Я опустил весло в воду и оттолкнулся, отводя лодку на некоторое расстояние, в то время как грумоходы были все ближе, и я слышал их голодный лай. Они заметили нас; они уже смыкали свои ряды, готовясь к нападению. Потом лодка ударилась о тяжелое дерево "Изабель", и я ухватился за леер, пока Кареглазка вскарабкалась на палубу. Я последовал за ней, все еще держа в руке весло, но второпях поскользнулся, лодка выскользнула из- под меня, и я упал, ударившись головой о черный корпус, и провалился в темноту... Мои пальцы цеплялись за что-то твердое, я полз вперед и вверх, все еще в полубессознательном состоянии, подгоняемый ужасом перед хищниками, которые сейчас, возможно, уже почти настигли меня; как долго я был без сознания, как долго?.. Я с трудом приподнял голову и увидел силуэт Кареглазки на фоне яркого неба; она стояла надо мной, подняв над головой весло, и колотила, колотила по прыгающим вокруг нас тварям. Я продолжал ползти, и палуба подо мной начала теперь приобретать форму. Я чувствовал, как грум слегка покачивает ее, и слышал отчаянный крик размахивавшей веслом Кареглазки. -- Убирайтесь отсюда, мерзляки, убирайтесь отсюда, убирайтесь!.. Я встал, шатаясь, пытаясь стряхнуть пелену с глаз; потом шагнул вперед и осторожно взял весло из рук моей Кареглазки, продолжавшей колошматить по неподвижным телам. Я сбросил три тела за борт. Трупы с приглушенным всплеском ударились о воду. Грумоходы немедленно накинулись на них, с низким сопением разрывая и пожирая собратьев. Вскоре они умчались по направлению к югу. Кареглазка прижимала руки к щекам, начиная приходить в себя. Ее ноги и плечо были исцарапаны, а красивое платье разорвано и клочьями свисало с талии. Я обнял ее, подвел к крышке люка и усадил, потом разорвал остатки своей рубашки, намочил и начал промывать ее раны так осторожно, как только мог. У нее был глубокий порез на плече, из которого сочилась кровь, но ее прекрасная грудь была невредима, и я осторожно поцеловал ее, насухо вытирая. Потом я поколебался, но решил, что есть вещи поважнее скромности. Я поставил ее на ноги и снял остатки одежды. У нее было слегка поцарапано бедро, я промыл его и поцеловал и вымыл ее всю, пока она не начала улыбаться и погладила меня по волосам, когда я стоял возле нее на коленях. -- Теперь ты, -- настойчиво сказала она, и я разделся; она обмыла меня, медленно и очень тщательно. Я даже не заметил, поранился или нет. Она отступила на шаг и окинула меня долгим и откровенным взглядом, потом улыбнулась. -- Кто говорил, что с нами никогда ничего не случится? -- сказала она. Глава 17. Со сломанных мачт и искореженных труб стекала слизь, они были облеплены водорослями; мы пришли к выводу, что они застряли в морском дне, удерживая там "Изабель", пока грум не усилился. Потом, наконец, они освободились, и корабль, потерявший большую часть палубного груза, быстро всплыл, приняв у поверхности нормальное положение. Никто из нас вовсе не торопился сообщить о новости в Паллахакси. Какое-то время мы лежали на палубе, приходя в себя, пока жаркое солнце подсушивало наши раны, и искрившаяся кристаллами Кареглазка напоминала прекрасное творение ювелирного искусства. Нам казалось излишним снова одеваться, в пределах видимости не было никаких судов, так что мы гуляли по палубе, которая сама начала блестеть по мере того, как высыхала пропитанная водой древесина. Мы разглядывали остатки палубного груза, но большей частью смотрели друг на друга. Нам удалось открыть дверь рубки, и мы вытащили оттуда сверток мокрой парусины и расстелили ее на палубе, сложив в несколько раз, словно постель. Потом Кареглазка рассмеялась и заключила меня в объятия, и мы дико и радостно обнимались, а с наших тел сыпались кристаллы, и мы хохотали, словно идиоты. С тех пор я часто думал о том, как нам повезло, что мы так любили друг друга. Иначе мы чувствовали бы себя страшно неловко, поскольку никто из нас не знал, что, собственно, делать. Мы боролись в складках теплой влажной парусины, все еще хохоча, извиваясь, когда материя липла к нашим телам; мы хотели прикасаться друг к другу так долго и так плотно, как только можно. В какой-то момент мы обнаружили, что лежим, вытянувшись во весь рост, обнаженные, настолько близко друг к другу, как никогда прежде, и ничто не удерживало нас от того, чтобы совершить то чудесное таинство, которое совершали взрослые, -- ничто, кроме нашего собственного невежества. Потом я поцеловал Кареглазку в соленые мягкие губы и обнаружил, что лежу на ней сверху, а она шевелится подо мной, расставив ноги и соприкасаясь со мной бедрами; мы стали одним целым, и я увидел, как ее лицо исказила гримаса; я быстро