рной, я начал жалеть о своем порыве; но я знал, что так будет. Путь назад был отрезан. Время от времени впереди появлялось темное пятно, сердце куда-то проваливалось, и я сильнее сжимал кинжал. Но, лениво махнув хвостом, мимо проплывал безобидный толстик, и я снова оставался один. Я все поставил на то, что чернуги редки в этих водах и их неожиданное нашествие в Дельте - явление локальное, видимо, связанное каким-то образом с избытком планктона. Хотя, с другой стороны, было известно и другое - чернуги планктоном не питаются... Если в загоне паслась стая чернуг, я с таким же успехом мог бы сорвать маску и захлебнуться; это было бы менее болезненно... 3 Не знаю, чего я ожидал. Наверное, воображал, что чернуга замрет неясной тенью на границе видимости, измеряя меня взглядом перед быстрой лобовой атакой. Я вытяну левую руку, и хищница бросится на нее, переворачиваясь на спину, а я отдерну руку и в то же время другой рукой всажу в белое брюхо кинжал... Внезапный удар под коленку захватил меня врасплох, опрокинув и совершенно дезориентировав. Вначале я не почувствовал боли, а словно просто столкнулся с чем-то тяжелым. И только увидев темную струю крови, дугой стелющуюся за ногой, я понял, что меня уже атаковали. Массивная обтекаемая тень чернуги быстро развернулась. Я сжался в комок, когда, крутясь и демонстрируя открытую пасть, полную острых, как бритва, зубов, и длинное серебристое брюхо, она промчалась мимо... Мой кинжал ударил слишком поздно и неуклюже - я промахнулся. Зверюга казалась огромной из-за преломления; но даже с поправкой на это экземпляр имел футов восемь в длину. Она была позади меня. Напрягшись в ожидании страшного укуса (известно, что чернуга способна откусить бедро), я развернулся и понял, что мы всплываем - моей кровью окрашивалась более светлая вода. Чернуга снова атаковала ногу. На сей раз, когда она проносилась мимо, кинжал сработал вовремя, и я увидел тонкий разрез, протянувшийся вдоль брюха. Я снова развернулся лицом к хищнице. Теперь она приближалась медленно, почти задумчиво, жуя челюстью, словно тренируясь перед решительным ударом; пасть с изогнутыми вниз уголками придавала морде кислое выражение. За чернугой тянулся кровавый след - похоже, мой разрез был глубок. Я оказался не единственным трусом в этом рыбном загоне. Хищница рванулась вперед, разинув пасть и крутясь. Но в последний момент тупой мозг за этими крошечными глазками вспомнил, должно быть, недавнюю боль. У самой моей груди чернуга вильнула в сторону. На этот раз я вонзил кинжал глубоко и распорол брюхо по всей длине, открыв развороченную массу внутренностей, которые вывалились, пока продолжавшее вертеться животное относило течением назад. В бешеных смертельных конвульсиях чернуга запетляла в воде, глотая собственные кишки. Я вдруг понял, что кричу... Опомнился я уже на поверхности. Кто-то ухватил меня за руки, и планшир пересчитал все мои ребра. Растянувшись на палубе, я открыл глаза и посмотрел в приветливое и участливое лицо Перса. - Ну, как вы? - спросил он. Я открыл рот, попытался говорить и не смог - пропал голос. Должно быть, я непрерывно кричал последние несколько минут. Пристыженный, я слабо кивнул. По настоянию Джейн, ее спустили с утеса, дабы она проводила меня до дому на "Карусели". Меня перевязали нашедшейся на траулере грубой тряпкой, пропахшей соляркой, и Перс считал, что мне следует поскорее показаться доктору. Но уровень воды уже стал слишком низок для больших судов, так что единственной альтернативой "Карусели" являлась поездка в вездеходе на воздушной подушке по ухабистой дороге, причем предварительно пришлось бы затаскивать меня на утес лебедкой, а это нисколько не прельщало. Перс поплыл с нами, остальные рыбаки отправились на утес, ворча, что им пришлось бросить свои траулеры на открытой стоянке. Пока Перс держал руль, а маленький подвесной мотор изо всех сил боролся с течением, Джейн велела мне лежать спокойно и осмотрела ногу. Она нашла в каюте "Карусели" несколько кусков чистой материи и стала менять грубую повязку Перса, бормоча себе под нос то, что обычно говорят женщины, когда мужчины берутся не за свое дело. Затем она перенесла свое раздражение с Перса на меня. - Какой черт тебя дернул, Марк? Чистый идиотизм лезть в пасть чернуге из-за нескольких толстиков. Перс улыбался, глядя на меня со своего места у руля. - У него не было выбора, - пояснил он. - Чернуга убила бы всех толстиков в загоне, а потом перешла бы в следующий. Джейн разбинтовала ногу и увидела мою рану. - Придется тебя заштопать, - сообщила она, и ее голос странно зазвенел. Ее рука задрожала, и мне пришло в голову, что Джейн не так неуязвима, как старается выглядеть. - Тебя уложат на несколько дней. Она прокусила мышцу насквозь. Боже мой, Марк, неужели ты думаешь, что пара толстиков важнее твоих исследований? Я ожидал этих слов, но последовавший после них возглас застал меня врасплох. - И потом, милый, что стало бы со мной, если бы ты погиб? Я уставился на нее. - Что ты сказала? - тупо спросил я. - Я сказала: неужели ты думаешь, что несколько рыбешек важнее твоей работы? - язвительно ответила Джейн. - Я имею в виду... После этого ты ничего не сказала?.. Мне показалось, что ты меня назвала... Я не мог повторить ее слова - слишком уж нелепо они бы прозвучали. "У меня кружится голова от потери крови", - решил я. Как приятно валяться в постели по распоряжению доктора! Конечно, для приличия ты какое-то время вяло сопротивляешься. Диалог всегда стандартный. Нерешительные протесты пациента - у него много работы, его болезнь или рана не тяжелые, ему уже лучше - опровергаются полушутливыми зловещими докторскими угрозами ампутации или пневмонии, смотря по обстоятельствам. После чего врач уходит с сознанием выполненного долга, а пациент облегченно вздыхает, оттого что переложил ответственность на плечи специалиста. Доктор, который регулярно предписывает пациентам постельный режим, уйдет в отставку богатым и популярным. К сожалению, следует отметить, что радость длится недолго, и неблагодарный больной вскоре начинает скучать и тяготиться вниманием и заботой, которыми окружают его добровольные сиделки. К трем часам следующего дня я успел насладиться шумным скандалом со старухой Энни, матерью Перса Уолтерса, из-за того, что она не поспешила с пивом, когда я для привлечения внимания постучал по полу ручкой метлы. Энни слегка глуховата и со странностями. В течение короткого времени, пока она за мной присматривала, она вела себя так, будто где-то вычитала, что прикованные к постели мужчины подвержены приступам неконтролируемого сексуального возбуждения. Старушка старалась держаться подальше от меня и, передав стакан с пивом на вытянутой руке, тут же быстро ретировалась, наверно, чтобы я не успел овладеть ею. Энни, должно быть, за семьдесят. Она оставила свой временный неоплачиваемый пост через шесть часов после начала дежурства. Ее прощальная угроза, не слишком испугавшая меня, заключалась в том, что она пришлет Джейн присматривать за мной. Уж Джейн-то, дескать, не станет терпеть такие глупости. Она прямиком отошлет меня в лазарет на Станцию, где есть санитары, которым платят за то, чтобы они терпели всякие выходки. Через десять минут после своего прибытия Джейн, вопреки советам доктора, моим слабым возражениям и предполагаемой угрозе сексуального нападения, вытащила меня из постели, отвела в пижаме вниз и усадила в кресло на расстояние вытянутой руки от холодильника. В ее оправдание могу сказать, что она подставила мне под ногу скамеечку. Затем она сменила повязку, так низко склонившись над моей ногой, что я мог заглянуть ей за пазуху до пупа. Выпрямившись, она перехватила мой взгляд, сообщила, что людям с потерей крови возбуждаться вредно, и дополнительно проинформировала, что не готова рисковать репутацией, оставаясь в одном доме с таким развратным стариком, как я. После чего ушла, весьма нетактично посмеиваясь, невзирая на мое состояние здоровья. Она сообщила, что вернется вечером, а до того времени я могу позаботиться о себе сам. Я вспомнил, что за свое короткое посещение она трижды назвала меня развратным стариком. Это становилось у нее манией. Откинувшись на спинку кресла, я попробовал проанализировать ощущение слабого разочарования по поводу ее ухода, и мои мысли вернулись к необыкновенной галлюцинации, которую я пережил накануне в лодке. Слова, которые, как мне показалось, я услышал, могла бы произнести Шейла больше года назад, когда я чинил прореху в одном из заграждений. Работа продлилась дольше, чем я ожидал, и когда я наконец выплыл на поверхность, Шейла смотрела на меня с кубрика "Карусели"; ее длинные волосы свисали, а в глазах стояли слезы. Я вскарабкался на борт и крепко обнял ее, но она еще долго дрожала... Фразу, которая мне послышалась, могла бы сказать Шейла, но не Джейн. Обласканная вниманием двух моих младших коллег и многих местных юношей, Джейн пользовалась популярностью в Риверсайде и жила в свое удовольствие, очевидно, мало задумываясь о будущем. Она никогда не оставалась в долгу и при случае могла отбрить любого. И все же, несмотря на ее кажущуюся развязность, я подозревал, что Джейн еще девственница... Мои размышления прервал стук в дверь. Я прокричал, что не заперто, и вошел Артур Дженкинс, двигаясь неловко, как любой больничный посетитель. И как любой пациент, я первым делом посмотрел, что он принес. Артур принес упакованную бутылку. - Бренди, - сообщил он, разворачивая бумагу и ставя бутылку на стол рядом со мной. - Где у тебя стаканы? Очевидно, бренди предназначалось не одному мне. Я указал на сервант. Артур нашел две маленькие кружки, задумчиво посмотрел на них, потом наполнил и сел рядом со мной. - Как ты себя чувствуешь? - спросил он. Мы обменялись традиционными фальшивыми замечаниями и замолчали. Он уставился в потолок, а я рассматривал свою ногу. Наконец он откашлялся и заговорил: - Так вот, Марк. Насчет случая с тобой. Я еще не слышал подробного отчета. Я рассказал, что произошло, и он внимательно слушал, глядя на свои руки, словно жалел, что не захватил блокнот. - А при нормальных обстоятельствах ты бы сделал что-нибудь подобное? - спросил Артур, когда я закончил. - Это были нормальные обстоятельства. Он удивился. - Ты хочешь сказать, что имеешь обыкновение нырять среди чернуг? Я понял, к чему он клонит. - К твоему феномену это не имеет отношения, - заверил я. - Ко мне и раньше врывались чернуги; заграждение - это всего лишь тонкая нейлоновая сеть с грузилами и якорями на дне и пустотелыми поплавками наверху. Случается, что чернуга разрывает сеть и заплывает в загон. Обычно проблем не возникает - вода прозрачная, и я могу воспользоваться гарпунным ружьем. Нет, Артур, если ты надеешься, что луны свели меня с ума, то зря теряешь время. - Э-э-э... - Его голос выдавал разочарование. - Тем не менее в поселке что-то происходит. Было два случая неспровоцированных нападений. - Я ничего не слышал. - Естественно. Ты сейчас немного оторван. Оба случая произошли вчера вечером. Во-первых, по дороге домой избили управляющего "Клубом". - Джона? - Я удивился. - Надеюсь, паршивца, который это сделал, поймали? - Поймали. Собственно, он и не пытался сбежать - просто стоял, ковыряя ботинком землю, пока его не увели. - Кто это был? - Уилл Джексон, рыбак. Ты когда-нибудь слышал, чтобы он проявлял к Джону какую-то враждебность? Я подумал. - Насколько мне известно, нет. Скорее наоборот: Джон недолюбливал Уилла, но никогда этого не показывал. В конце концов, Уилл хороший клиент, а работа Джона наполовину заключается в том, чтобы скрывать от клиентов свои чувства. Наверно, когда ты находишься за стойкой, люди довольно часто действуют тебе на нервы, но Джон никогда не сказал бы этого в лицо... Он как-то говорил мне, что Уилл, увидевший молоденькую девчонку, напоминает ему голодную чернугу. В общем, Уилл - нахальный тип, но Джон никогда не позволил бы себе никаких высказываний на работе. Уилл Джексон - один из самых неприятных независимых колонистов. Средних лет, худой, но жилистый, всегда в шляпе, с гордой прямой осанкой, не соответствующей мешковатому, обтрепанному одеянию. Он и сидит так же - с прямой спиной, словно у него ребра в гипсе - и вечно разглагольствует о недостатках своих товарищей и аппетитности молодых девчонок. - Другой случай тоже странный, - продолжал Артур. - По-видимому, Пол Блейк ударил по лицу Дженет Кокс во время свидания на берегу. Я кашлянул. - В этом нет ничего странного. Пол - невоспитанный юный хам. Любая девчонка, встречаясь с ним, рискует. Но они все равно встречаются с ним, потому что он красивый парень и у его отца целое состояние. Эзра Блейк - самый крупный землевладелец в округе. - Я видел юного Блейка, и девицу тоже. Блейк сказал буквально следующее: девица охотилась за его деньгами, и это его разозлило. - Она сообщила ему что-нибудь вроде того, что беременна? - Нет. Она клянется, что вообще ничего не говорила. Они просто стояли. Пол рассказывал, представь себе, об отцовской ферме, она слушала, и вдруг он на нее обрушился. - Вероятно, она не проявила достаточную заинтересованность. Насколько я знаю Дженет, она хотела чего-нибудь более живого, ей стало скучно и это как-то проявилось. Пол парень хвастливый, и невнимание могло его разозлить. Что говорит он? Артур поколебался. - Почти ничего. Я не могу заставить его разговориться. Он просто заявляет, что терпеть не может вымогательниц. - Я тоже, - рассмеялся я. - Она получила по заслугам. Тебе придется оставить это дело. Ты ищешь тайны там, где их нет, Артур. Он меланхолично наполнил кружки еще раз. - Ты когда-нибудь задумывался, как мало мы знаем об этой планете, Марк? - спросил он. - Мы пробыли здесь сто тридцать лет и все это время было столько работы, столько усилий тратилось просто на выживание, на то, чтобы сделать ее пригодной для жизни, расчистить почву, создать сельское хозяйство и промышленность, что не оставалось времени для исследований. Когда я прибыл сюда, меня поразила скудость архивов. Мы ничего не нашли. Ничего. Это почти пугает. Из Артура вышел бы хороший актер. - Я многое обнаружил, - напомнил я. - В своей узкой области - безусловно. Не обижайся, у меня тоже узкая специализация, и я здесь совсем недавно, так что нашел меньше, чем ты. Мое дело - разум людей и их реакция на окружение. Я все время делаю одну и ту же ошибку - постоянно применяю земной подход. Черт возьми, аркадийское правительство выписало меня прямо с Земли, чтобы присматривать за делами во время этого феномена. Какие еще подходы я могу применять? И теперь я чувствую, что дело принимает скверный оборот, но не знаю, что предпринять. - Тебе повезло, что не приходится работать с инопланетным разумом. - А ты знаешь, что сильнее всего меня разочаровало именно это? Еще на Земле, впервые услышав об Аркадии, я подумал, что, быть может, смогу подвергнуть психоанализу нечто фантастическое. Потом я прочитал имеющиеся отчеты... Черт возьми, это место походит на Землю юрского периода, за исключением того, что здесь очень мало хищников. Хотя бы один динозавр на задворках! Но нет. Несколько травоядных млекопитающих, птицы, безобидные растения, не считая липучек. Никаких крупных хищников. Я полагаю, из-за этого ее и выбрали для колонизации. Ничего необычного, кроме людей, которые каждые пятьдесят два года становятся одержимыми. - Это как раз и интересно для тебя. - Там не за что зацепиться. Представь, ты вдруг ударил меня и говоришь, что сделал это, потому что тебе так захотелось. Но почему тебе этого захотелось? Ты не можешь ответить. Или говоришь, что ударил меня, потому что тебе не понравились мои взгляды. Но зачем бить сейчас, если ты раньше никогда этого не делал? Потому что все шесть лун Аркадии собрались вместе? В этом нет смысла. Боже! Он в отчаянии всплеснул руками, причем в опасной близости от моей повязки. - Потише, Артур. - Я отодвинул ногу. - Если ты собираешься продолжать в том же духе, то сам станешь одержимым, а колонисты будут над тобой смеяться. Психиатр, исцелися сам. Почему бы просто не подождать и не посмотреть, что произойдет? - Я думаю, это уже началось. Сколько, по-твоему, мне ждать? Двести лет? Когда прибрежное население составит миллионы, бунтующие каждые пятьдесят два года? Да, это была неприятная мысль. Я стал с нетерпением ожидать Джейн как некое олицетворение здравого смысла. Потом я вспомнил кое-что из сказанного Артуром. На Аркадии не было никаких крупных хищников. Пока не прибыл Человек... 4 Через пять дней я уже ковылял по дому без посторонней помощи. Столь быстрое улучшение наступило благодаря безжалостной терапии Джейн. Эта милая девушка обращалась ко мне не терпящим возражений тоном армейского сержанта и насильно поднимала с постели, не выказывая ни малейших признаков женской доброты. Мало того, она объявила, что завтра поведет меня на прогулку "подышать свежим воздухом". Напрасно я протестовал против насилия над личностью, напрасно доказывал, что моим легким полезнее дым сигарет и что поэтическая бледность у меня не от потери крови, а от природы. Джейн ничего не желала слушать. Она заявила, что если я завтра не встану и не оденусь для прогулки, она прекращает службу, как это сделала старая Энни, и предоставляет меня своей участи. За время моего заточения поступило несколько сообщений о новых беспорядках в поселке. Похоже, нас захлестывала волна преступлений. Несколько раз заглядывал Артур Дженкинс, причем раз от раза вид его становился все более озабоченным, а Перс Уолтерс рассказал о драке в "Клубе", которая, совсем как в старинных земных вестернах, началась с непонятно отчего разразившегося скандала в баре и вскоре распространилась на все заведение. Странно, но почему-то все описания этих инцидентов исходили только от свидетелей или жертв; агрессоры оказывались удивительно скрытными и не могли объяснить свои действия. Один загадочный случай произошел в моем собственном доме. Не знаю, имел ли он отношение к остальным инцидентам, но вполне возможно, что имел. На четвертый день ко мне зашел коммивояжер. Поначалу я подумал, что это еще один наблюдатель от правительства, - у риверсайдцев уже начал формироваться некий комплекс поднадзорности. Но он оказался представителем новой фирмы из Премьер-сити, которая изготовляла дезодоранты - освежители воздуха. Чтобы отравить атмосферу тошнотворно-приторным ароматом, достаточно только потянуть за ленточку на бутылке. Поначалу коммивояжер не признался, чем занимается, а просто сел и стал принюхиваться. Поскольку он обладал крысиной мордочкой с острым носом, это выглядело естественно, и я тоже начал принюхиваться. Но тут он открыл чемодан и достал оттуда не опросник, как я ожидал, а бутылку с ленточкой. Он поставил ее на стол рядом со мной, дернул за ленточку и с облегченным видом перестал принюхиваться. Странно, что он вообще не задохнулся от поднявшейся вони. После" этого он предложил мне купить дюжину бутылок, а то и целую упаковку (двенадцать дюжин), по сниженной цене. Он объяснил, что одной бутылки хватит на три месяца и что средство "разгонит эти неприятные больничные запахи". Оно очень концентрированное, заверил он меня без всякой необходимости. Его в больших количествах использовали в "Клубе", а зайти ко мне ему посоветовала рыжеволосая юная леди, которую он встретил в баре. Я немного рассердился и попытался встать. Он пробормотал что-то о выгодах приобретения упаковки (как я подсчитал, запаса на тридцать шесть лет), затем умолк и вытаращил на меня глаза. Такой маленький человечек - я был выше на несколько дюймов. Вдруг ни с того ни с сего губы его задрожали, он побледнел, судорожно закрыл локтем лицо, как от удара, заскулил - тоненько и пронзительно, - быстро развернулся и, сжавшись, словно ожидал пули в спину, вылетел за дверь. Я услышал, как его ботинки простучали по дороге, и наступила тишина. В растерянности я снова сел. На столе так и остался лежать раскрытый чемодан. Потом его отнесла коммивояжеру Джейн. Итак, Джейн явилась после ленча в брюках, свитере и ботинках на толстой подошве - образцовая девушка, собравшаяся в поход. Я уже оделся, и мы отправились вниз по склону к мостику, соединяющему берега у начала Дельты. Джейн все время улыбалась, поглядывая на меня; кажется, ее веселила моя хромота. Вскоре она взяла меня за руку и при этом назвала по-новому, впрочем, ничуть не краше прежнего - "дедушкой". За те дни, что я выпал из обращения, приливы с отливами поменялись местами, поэтому мост, к счастью, находился над водой. Правда, его покрыл слой ила, а роща кинжальников неподалеку и вовсе пришла в жалкое состояние. Деревья стояли мокрые и грязные, а нижние ветки и шипы сплошь залепило илом. С деревьев гирляндами свисали водоросли и всякий плавучий мусор. Да и домики выглядели не лучше. Я подумал, что их не скоро удастся привести в жилой вид, когда кончатся приливы. Сначала они несколько недель будут сохнуть, потом их придется заново красить, что обойдется недешево, хотя нас и заверили, что правительство всем выплатит компенсацию. Конечно, хотелось бы верить. Однако, подобно большинству правительств Галактики, наш Всеаркадийский Совет отнюдь не славился выполнением обещаний, данных в чрезвычайных обстоятельствах. Перейдя мост, мы начали подниматься по тропинке, ведущей наверх и вправо - к дороге на Мыс. Я и не воображал, что смогу дойти до самого Мыса, как бы ни хотелось мне удостовериться, что без меня работа по подкормке рыб проходит гладко. Перс Уолтерс заменил меня и ежедневно докладывал, что все в порядке. Я надеялся, что он говорит правду. Перс хороший человек, и я чувствовал, что ради моего спокойствия он мог сказать все, что угодно. После моста примерно четверть мили дорога шла лугом. В этих местах разбросано несколько домиков. Они принадлежат людям, которым хочется жить по другую сторону реки - подальше от сутолоки Риверсайда. Теперь домики опустели, а их владельцев, очень этим недовольных, заставили переехать на время в верхний поселок. Для беженцев благодарность вообще не характерна. За лугом начинается лесистый район, доходящий до самого Мыса. Среди деревьев, похожих на араукарии, кое-где встречаются группы древних хвойных или еще более примитивные растения - липучки. Своими ветками, вернее, щупальцами, они ловят бабочек, "воздушных змеев" и других летающих и ползающих насекомых; известны случаи, когда они хватали мохнатиков. Джед Спарк рассказывал легенды о том, что они нападали на маленьких детей, но в этом я сомневаюсь. В мое время такого точно не случалось. Подумав о мохнатиках, я вспомнил об Алане Фипсе и поинтересовался у Джейн, как продвигается ее роман. - Он хочет, чтобы мы обручились, - ответила она. - Мы отмечали сегодня утром в "Клубе". - Поздравляю. - Преждевременно, дедушка. Я не дала согласия. Просто мы были в "Клубе", а этот повод не хуже других. Подходящее время, подходящее место и подходящий парень. Твои мысли текут прямолинейно, как вода по руслу... И такие же грязные, - добавила она безо всякой на то причины. - Отмечать можно и просто так. - А-а. - Я немножко подумал. - Что ж, надеюсь, со временем вы будете очень счастливы, - добавил я официально. - Ты потеряешь дочку. Тебя это не трогает? - Я никогда не собирался изображать твоего папашу... Он, наверно, обещал подарить тебе шубку из мохнатиков. - Собственно, я напросилась. Это предлог отложить помолвку. Чтобы подобрать одинаковые шкурки, уйдет уйма времени, и ему придется переловить целую кучу... - Джейн запнулась и с испугом взглянула на меня. - Ты бессовестный негодяй, Марк! - объявила она. - Послушай теперь меня, Джейн, - серьезно начал я. - Мохнатики охраняются законом. Я подозреваю, что молодой Фипс ставит на них ловушки. Этак, глуша рыбу и ставя ловушки на зверей, он скоро уничтожит природу в округе. И если его поймает миссис Эрншоу... Миссис Эрншоу является президентом Риверсайдскога Общества защиты наших бессловесных друзей. Сама она далеко не бессловесна, и ей удалось пробить многочисленные постановления в пользу Общества, а некоторых нарушителей Акта о защите и охране природы даже удалось засадить в тюрьму. Миссис Эрншоу не очень популярна. Тем не менее я согласен с ее принципами. - Мохнатиков полным-полно, - мрачно пробормотала Джейн. - Это сейчас. Ты когда-нибудь читала о том, что случилось на Земле? Столетия ничем не ограниченной охоты, ловушек, отравленных приманок; города, дороги и сельское хозяйство наступали на природу; никому не было дела до сокращения популяций многих животных, пока не оказалось поздно. Тогда стали убаюкивать совесть, создавая заповедники или пытаясь разводить тигров в зоопарке. Но в заповедниках ничего-не получалось с экологией, а тигры стеснялись размножаться в железобетонных загонах, на виду у публики и все вымерли. Сейчас на Земле сохранился только один вид диких животных. - Какой? - Крыса. Она, конечно, под охраной. - Я сожалею, папочка. Я поговорю с Аланом и отменю заказ. - Он может купить шубку на звероферме. - Это дорого, и теперь я вообще не хочу никакой шубки. - В таком случае, может, тебе следует подцепить Пола Блейка? - Я еще не настолько отчаялась. Разговор угас, и я почувствовал, что любое новое мое замечание усугубит ситуацию. К счастью, кое-что нас отвлекло. - Посмотри! - воскликнула Джейн. Дорога до самого Мыса шла по гребню; мы находились на огромном скалистом хребте, который справа круто обрывался к Якорной Заводи и к реке. Несколько редких деревьев цеплялись корнями за гранит. На толстой ветке одного из них висел на коротких лапах мохнатик. Он смотрел на нас через плечо коричневыми глазами-пуговицами. - Они милые, - сказала Джейн. - Я бы не хотела, чтобы они вымерли. - Беда в том, что они слишком медленно передвигаются и слишком медленно размножаются, - ответил я. - У них не было естественных врагов, пока здесь не появился Человек... Мой взгляд переключился со зверька на воду. Колючие деревья окружали Якорную Заводь. Темнело, и вода за нагромождением валунов казалась холодной, угрожающе-глубокой и таинственной. Здесь мы любили гулять с Шейлой; она болтала и размахивала своей желтой сумкой на длинном ремне; при ходьбе сумка хлопала ее по сильным соблазнительным ногам и вечно мешала, когда мы останавливались поцеловаться... И когда мы целовались, я гладил ее шею и пропускал между пальцами длинные шелковые волосы; а она часто дышала и крепко обнимала меня... Ее нашли плавающей лицом вниз в Якорной Заводи, а чудесные длинные волосы потемнели от ила и разошлись у краев чудовищной раны на затылке... - Марк. Не надо. - Прости... - Я с трудом отогнал воспоминания. Джейн страдальчески смотрела на меня. - Наверно, нам не стоило приходить сюда. - Ты до сих пор не веришь в несчастный случай, да? - Я не понимаю, как это могло случиться. Она никак не могла упасть, во всяком случае, отсюда. С какой стати? Дорога широкая. - Может быть, оступилась в темноте? - Что ей было делать здесь в темноте? Если бы только они могли установить... установить время смерти... Я почувствовал тошноту. Время смерти не сумели установить, потому что она слишком долго пробыла в воде... Джейн отвернулась с выражением отчаяния на лице. Я почувствовал, что веду себя нечестно по отношению к девушке. Ей ведь было не легче. Несколько лет, с тех пор как их родители утонули, дом вела деловитая и уравновешенная Шейла, и вот Джейн осталась совсем одна. Вдруг она протянула руку. - Ты только посмотри! Мохнатик, проявляя необычную активность, подпрыгивал на ветке, глядя в нашу сторону. Убедившись, что привлек мое внимание, он полез вверх по стволу и исчез в круглом дупле - типичном гнезде мохнатиков. Вскоре он снова появился с какой-то ношей, причем она все время застревала, и он дергал за что-то вроде ремешка, пища от напряжения. Внезапно зверек преодолел препятствие, сполз по стволу и с глухим шлепком приземлился. Не отрывая взгляда от моих глаз, мохнатик начал осторожно приближаться к нам, волоча за собой яркий предмет. Сумочку Шейлы... - Боже! - вырвалось у меня. Я бросился вперед, а мохнатик отступил к дереву и снова забрался на ветку. Я нагнулся, поднял трясущимися руками сумочку и повернулся к Джейн; она смотрела на меня широко открытыми глазами. - Как это?.. - Не знаю. Здесь происходит что-то странное. Я посмотрел по сторонам. В сгущавшихся сумерках угрожающе чернели деревья. Их ветви, согнутые западными ветрами, жадно тянулись к нам. Внизу зловеще фосфоресцировала река. В жуткой пасти Якорной Заводи закручивалось мерцающей лентой голубое свечение, напоминая спиральную туманность. Я почувствовал, что меня влечет к этому озеру мерцающего огня... Пролетел "воздушный змей"; тонкая паутинка коснулась моего лица, я вздрогнул и нервно смахнул с себя эти светящиеся нити. - Мне страшно, Марк, идем отсюда скорее. - Рука Джейн обхватила меня за талию; Джейн дрожала, но глядела на реку как загипнотизированная. - Ты тоже это чувствуешь? И я вдруг понял, что чувствую не только собственную тревогу. Я ощутил трепет Джейн как свой, холодные белые иглы страха вонзились в мой мозг, и я тоже задрожал. Сердце застучало. Мы смотрели на светящийся сапфировый водоворот, и Джейн тихо плакала у моего уха... Я с усилием отвел взгляд и схватил Джейн за руку. Мы заковыляли по дороге к поселку. Умом мы понимали, что надо спешить, но ноги точно свинцом налились, и все это время нам казалось, что Якорная Заводь зовет нас остаться и разделить ее ужас... Кое-как добрались мы до моста, кое-как вскарабкались на гору к моему домику и ввалились в дверь. Мы захлопнули ее за собой, зажгли все лампы и встали, глядя друг на друга и моргая от утешительно яркого света в нормальной знакомой комнате. Потом Джейн повалилась в кресло, а я занялся поисками стаканов для бренди, пока она сидела, время от времени нервно вздыхая. Потом я тоже сел и постепенно начал ощущать болезненную пульсацию в ноге. Я поудобнее устроил ногу на стуле и ослабил повязку. Джейн потягивала бренди, глядя перед собой отсутствующим взглядом. Наконец я решился заговорить: - Джейн? - Да? - Она вопросительно посмотрела на меня. - С тобой когда-нибудь случалось такое? Ты, наверно, не раз гуляла там по вечерам. Эта дорога славилась как место прогулок влюбленных. - Никогда. - Скажи, что ты почувствовала сегодня. Ее лицо побледнело от напряжения. - Мне было страшно, и я знала, что тебе тоже страшно, и от этого мне становилось еще страшнее. Заводь все время... все время как бы притягивала меня; и мне было не только страшно, но и ужасно грустно. Как будто настал конец света... И в то же время как будто начиналось что-то новое и жуткое. Что-то совершенно неизвестное. Совсем чужое. Словцо вдруг оказалось, что я ничего ни о чем не знаю. Словно я прямо в эти минуты рождалась в незнакомом мире... Как будто настал конец света... Мне вспомнился наш разговор несколько дней назад. Мы говорили о заходе последней луны, и Джейн сказала, что это напоминает ей конец света... А я подумал, что у нее слишком богатое воображение. Теперь мне так не казалось. Теперь я не знал, могу ли доверять собственному воображению... Не решаясь продолжить, Джейн вглядывалась в мое лицо. - Меня ужасно тянуло к Заводи, - наконец призналась она. - Так тянуло, что, будь я одна, скорее всего, я не смогла бы сопротивляться. - Я тоже это чувствовал. После долгого молчания она произнесла то, о чем думали мы оба: - Марк, ты не думаешь, что именно это случилось с Шейлой? 5 Существо, именуемое человеком разумным, на самом деле не способно контролировать свои мысли. Случайный толчок может дать начало движению, которое неудержимо, подобно неуправляемому железнодорожному составу, помчит тебя к неминуемой катастрофе, и когда она разразится, ландшафт памяти окажется необратимо изуродован крушением идеалов. Что и произошло со мной, когда после ухода Джейн я вывалил на стол содержимое сумки Шейлы. Мы попросту забыли об этой сумке. Я бросил ее на пол, как только мы вошли, и Джейн ни разу о ней не вспомнила. Удивительно, что я вообще не потерял ее во время нашего панического бегства от Заводи. Но вот дверь за Джейн закрылась, и постепенно я осознал, что смотрю на сумку. Она лежала на коврике у двери. Я поднял ее, размышляя, не вернуть ли Джейн, но передумал. Не стоило терзать ее разбором вещей Шейлы. Поэтому я в одиночестве уселся за стол и начал рассматривать эту жалкую отсыревшую кучку; в сознании непрошенно возникло слово "феномены": мне стало казаться, что Шейла где-то рядом. Передо мной лежали обычные предметы - губная помада, пудреница, гребешок, всякие использованные билеты, заколки, несколько старых писем, маленький кошелек с мелочью. И туго свернутый комок тонкой одежды. Я развернул его. Сильно поношенные мужская нейлоновая майка и спортивные трусы... Это было все равно, что застать любовника в постели жены. Кощунство в священном месте. Напрасно пытался я уговорить себя, что еще ничего не известно; мой разум уже сделал далеко идущие выводы, и я не мог их опровергнуть. Майка и трусы в сумке слишком явно намекали на близкие отношения с их владельцем... Я лежал в постели, а мысли кружились вокруг бесспорного факта. Я так и видел перед собой всю сцену. Завязка: Шейла и этот мужчина прогуливаются - возможно, рука об руку - по тропинке влюбленных. Вот они приходят на удобное место. Он торопливо раздевается; земля влажная, и Шейла кладет его одежду в свою сумку. Она тоже собирается раздеться, но при виде его наготы вдруг решает подразнить его, смеется и убегает. Далее он устремляется за ней; следует сцена эротического преследования... В воображении я слышал их смех, видел, как они гоняются друг за другом по освещенному луной хребту. Вот он почти нагнал ее. Она увернулась, вскочила на гранитный валун и стоит, насмешливо покачивая сумкой, а он отчаянно пытается дотянуться. Возможно, он схватил ее за лодыжку... Тут она потеряла равновесие, упала и покатилась по склону, ударяясь о камни. На скалах потом нашли следы крови... Мужчина спустился вниз, нашел ее в воде, увидел рану на голове, перепугался, начал лихорадочно искать сумку, не нашел и прокрался в спящий поселок голым... В моей теории имелись пробелы, но я устал, пережил сильный шок и был достаточно низок, чтобы поверить в худшее. Перед тем как погрузиться в сон, я вновь и вновь перебирал все те же неумолимые факты. С какой другой целью Шейла могла прогуливаться по этой дороге ночью? Чем еще можно объяснить, что у нее в сумке оказалось мужское белье? Как иначе она могла свалиться с широкой безопасной дороги? От всего этого мне делалось дурно. Я больше не винил неизвестного мужчину. Я уже не искал убийцу - это был несчастный случай. Я уснул, возненавидев память о Шейле... Я спал слишком долго и проснулся с неприятным привкусом во рту. Встал, оделся, сварил себе чашку кофе, собрал вещи Шейлы и засунул их обратно в сумку, собираясь отнести ее в полицию. Они, конечно, заинтересуются и возобновят дело. Потом я засомневался... Мне, пожалуй, не хотелось, чтобы дело возобновили. Не хотелось демонстрировать полиции майку и трусы. Не хотелось признаваться, что эти вещи лежали в сумке Шейлы. Мне была ненавистна перспектива стать объектом всеобщего показного сочувствия и тайного любопытства, когда откроется, что за несколько дней до свадьбы моя девушка встречалась с другим. Между прочим, Джейн еще не знала, что лежало в сумке. Я мог просто вручить сумку полицейскому Кларку, а вопрос о мужской одежде не поднимать, раз уж я пришел к выводу, что это не убийство. Я сунул майку и трусы в ящик, закрыл сумку и вышел из дому. Спустившись по склону и завернув за угол, я обнаружил, что на берегу собралась большая толпа. Слышался разговор на повышенных тонах, и я прибавил шагу, подумав, уж не начинается ли тот полномасштабный бунт, который предсказывал Артур Дженкинс. В горле стоял комок. Последние события выбили меня из колеи, и я готов был верить худшему обо всем и обо всех. Первым меня заметил - и тут же подозвал - Перс Уолтерс. Все головы повернулись в мою сторону, ожесточенный спор прекратился. При всем своем предубеждении против Станции, независимые колонисты иногда прислушиваются к моим советам по вопросам рыбной ловли. Наверно, дело в знании мной моря: они уважают человека, которой знает больше, чем они сами. В середине толпы, опираясь на свою трость, стоял багровый от гнева Джед Спарк. Я заметил его внука Джима и двух других молодых хулиганов - Тома Минти и Билла Йонга. Джейн тоже стояла там рядом с Аланом Фипсом. Молодой Пол Блейк наблюдал за событиями со снисходительным любопытством. Эрик Фипс являлся центром группы, собравшейся возле большого грузовика, на котором лежали две резиновые лодки и свернутая сеть. Кларк, конечно, отсутствовал. К счастью, не было никого из моих людей со Станции. - Что случилось, Перс? - спросил я. Он уставился на мою руку. - Это сумка Шейлы, - медленно выговорил он. - Я узнал бы ее где угодно. Всеобщее внимание неожиданно переключилось на сумку. Я подумал: неизвестный мужчина тоже в этой толпе. Я пристально всмотрелся в лица. Они выражали удивление и что-то похожее на страх. Трое юношей - Минти, Спарк и Йонг - смотрели широко открытыми глазами. Суеверный ужас или нездоровый интерес на этих лицах легко можно было принять за выражение вины. - Я нашел ее вчера вечером, - сказал я. - Ничего интересного там нет, но я решил, что лучше отнести ее в полицию. - Я оставил эту тему и снова спросил: - Что здесь происходит? Перс встал рядом со мной и начал рассуждать тоном адвоката, защищающего безнадежное дело. - Я спрашиваю вас, профессор, - произнес он, - разве это справедливо? Разве это честно? Мы не можем пользоваться своими траулерами. Вы их у нас забрали - и правильно, учитывая чрезвычайные обстоятельства, - добавил он поспешно. - Мы платим речной налог, мы платим за лицензию на рыбную ловлю. Мы живем рыбной ловлей, и закон говорит, что ею нельзя заниматься без лицензии. Нам это не нравится - мы считаем реку своей собственностью, - но мы платим. Разве не так, парни? Общий гул одобрения. - Так вы согласны, что это несправедливо, профессор? - Что несправедливо? - я не уловил сути. Крупный мужчина в грязной рубашке пробился через толпу и встал передо мной, воинственно уперев руки в бока. - Кажется, вы здесь главный, - начал он, - так что я изложу факты. Тогда вы, может, скажете этим, чтоб убрались с дороги и не мешали нам заниматься делом. - Это зависит от фактов. - Мне совсем не нравилось положение, в котором я оказался. Этот человек держался уверенно, но независимые колонисты ожидали от меня поддержки. - Мы приехали сюда из Инчтауна. - (Возглас из толпы: "И можете убираться обратно!") - И мы бы не поехали за пятьдесят миль, если бы не знали точно свои права. Мы проверили. Для того, чем мы займемся, лицензия не нужна. - А чем вы займетесь? - терпеливо спросил я. - Протралим реку, чтобы выловить планктон. Планктон здесь густой, как каша. Нам хорошо заплатят на фабрике в Инчтауне. Ведь на планктон не нужна лицензия, обычно с ним невыгодно возиться. Для толстиков лицензия нужна, а для планктона нет. Он подчеркивал каждый пункт, тыча толстым указательным пальцем мне в грудь. Он был прав. - Вы своей сетью и толстиков поймаете, - заметил я. - У вас же частая сеть; вы поймаете все, что плавает. - Толстиков? - Он хохотнул. - Когда в воде столько чернуг? Ни одного шанса... Я вам скажу, что сделаю. За каждого толстика, которого я поймаю, я вне