выкрашенный в черную, серую и красную полосу и сверкающий многочисленными хромированными деталями, стоял у кромки воды, и трое мужчин спускали на воду с трейлера двадцатичетырехфутовый катер с двумя моторами. Несколько человек обедали за раскладными столами на берегу, рядом бродил ирландский сеттер в поисках остатков еды, двое мальчишек перебрасывали друг другу мяч, а восемь или десять рыбаков налаживали рыболовную снасть. Все выглядели вполне довольными. Если кто из них и понимал, что мир за пределами этого благословенного места погружается в темноту и сходит с ума, он держал свои мысли при себе. Бен съехал на стоянку, но поставил "Форд" с самого края, как можно дальше от других машин. Он выключил мотор и опустил стекло. Отодвинув сиденье подальше, чтобы иметь больше свободного места, взял коробку с ружьем на колени, вынул его, а коробку бросил на заднее сиденье. - Последи-ка, - попросил он Рейчел. - Если кто-нибудь приблизится, дай мне знать. Я вылезу и встречу его. Не хочу, чтобы кто-нибудь видел ружье и перепугался. Сейчас точно не охотничий сезон. - Бенни, что мы будем делать? - Что и задумали, - ответил он, с помощью ключа от машины вспарывая полиэтиленовый пакет, в который было вложено ружье. - Поедем, куда Сара Киль сказала, найдем Эрика, а там посмотрим. - Но эти ордера на арест... эти люди, которые хотят нас убить... разве это не меняет все? - Не очень. - Бен отбросил рваный полиэтилен и осмотрел ружье. Оно было полностью собрано, прекрасный образец, его приятно было держать в руках. - Поначалу мы собирались найти Эрика и покончить с ним до того, как он окончательно поправится и начнет гоняться за тобой. Теперь, возможно, нам следует поймать его, а не убивать... - Поймать живым? - спросила Рейчел, обеспокоенная таким предложением. - Ну, он ведь не очень-то живой, так? Мне кажется, нам нужно взять его, в каком бы состоянии он ни был, связать, отвезти куда-нибудь... вроде редакции "Нью-Йорк тайме". И там устроить по-настоящему потрясающую пресс-конференцию. - Нет, Бенни, нет, мы не сможем. - Она решительно покачала головой. - Это безумие. Он же будет сопротивляться изо всех сил. Я ведь рассказывала тебе про мышек. Ты видел, черт побери, кровь в багажнике. Разгром всюду, где он побывал, эти ножи в стене в доме в Палм-Спрингс, а как он избил Сару Киль? Нам и приближаться к нему нельзя. Его ружьем не испугаешь, если ты на это надеешься. Он начисто лишен сейчас чувства страха. Только подойди к нему, и он снесет тебе голову, несмотря на ружье. Может, у него тоже есть пистолет. Нет-нет, как только мы его увидим, мы должны с ним покончить, нужно стрелять без колебаний, много раз подряд, чтобы принести ему как можно больше вреда, чтобы он снова не смог вернуться. В голосе Рейчел зазвучали панические нотки, она говорила все быстрее и быстрее, стараясь убедить его. Лицо ее было белее мела, губы посинели. Она вся тряслась. Хотя Бен уже понял, что они попали в тяжелую ситуацию и их противник - нечто совершенно ужасное, ему все же казалось, что страхи Рейчел преувеличены, что ее реакция на воскрешение Эрика - в некоторой степени результат сурового религиозного воспитания, которое она получила в детстве. Возможно, не отдавая себе отчета, она боялась Эрика не только потому, что знала, что он способен на насилие, и не только потому, что он - ходячий мертвец, а потому, что он посмел посчитать себя Богом, поборов смерть, и стал таким образом не просто зомби, но существом, рожденным в аду и вернувшимся из обители проклятых Богом. На минуту забыв о ружье, он взял ее руки в свои: - Рейчел, милая, да справлюсь я с ним. Мне и хуже приходилось, значительно хуже... - Не будь так уверен! За это ты можешь поплатиться головой. - Меня готовили для войны, учили позаботиться о себе... - Пожалуйста... - И все эти годы я поддерживал форму, потому что Вьетнам научил меня, что мир может стать темным и злым за сутки и что положиться можно только на себя и своих ближайших друзей. Я хорошо усвоил этот неприятный урок, касающийся современного мира, но мне было тошно от него, вот я и старался погрузиться в прошлое. Однако я продолжал тренироваться и поддерживать форму, значит, я не забыл этого урока. Я в прекрасной форме, Рейчел. И я хорошо вооружен. - Он не дал ей возразить. - У нас нет выбора, понимаешь? В этом все дело. Никакого выбора. Если я просто убью его, засажу в него двадцать-тридцать зарядов, убью его так, что он уже не встанет, у нас не будет доказательств того, что он с собой натворил. Только труп. Кто сможет доказать, что он оживал? Все будет выглядеть так, как будто мы украли тело, начинили его свинцом и придумали всю эту дикую историю для прикрытия преступлений, в которых нас обвиняют. - Лабораторные исследования его клеток должны будут что-то показать, - возразила Рейчел. - Исследования генного материала... - На это уйдут недели. За это время правительство найдет способ забрать тело, уничтожить его и подкорректировать результаты анализов таким образом, что они не покажут ничего необычного. Она хотела что-то сказать, заколебалась, потом передумала. Похоже, она начинала понимать, что он прав. - У нас одна надежда отвязаться от правительства, - продолжал Бен. - Найти доказательства существования проекта "Уайлдкард" и рассказать все прессе. Они хотят убить нас по одной-единственной причине - чтобы сохранить все в тайне, поэтому, как только все вылезет наружу, мы будем в безопасности. Поскольку папку с документами по проекту нам найти не удалось, единственное доказательство его существования - сам Эрик. Так что мы должны его заполучить. И живым. Пусть видят, что он дышит, ходит, несмотря на пробитую голову. Пусть видят те изменения, которые, как ты считаешь, в нем произошли. Она с трудом проглотила комок в горле. - Хорошо. Ладно. Но я до смерти боюсь. - Ты же можешь быть сильной. - Я знаю. Знаю. Но... Он наклонился и поцеловал ее. Ее губы были ледяными. Эрик застонал и открыл глаза. По-видимому, он снова на короткий период погрузился в состояние глубокой комы. Когда он медленно пришел в себя, то обнаружил, что лежит на полу среди по меньшей мере сотни разбросанных листов бумаги. Страшная головная боль прошла, хотя осталось странное ощущение жжения от затылка до подбородка, по всему лицу, а также в большинстве суставов и мышц, особенно в плечах, ногах и руках. Ощущение не было неприятным, хотя и удовольствия не доставляло, просто какое-то нейтральное чувство, подобного которому он никогда не испытывал. "Я похож на шоколадного человечка, сидящего на залитом солнцем столе, который тает, и тает, и тает, только изнутри". Некоторое время он просто лежал, удивляясь, откуда взялась такая мысль. Он плохо ориентировался, голова кружилась. Мозг напоминал болото, в котором разобщенные мысли лопались, как вонючие пузыри на поверхности воды. Постепенно вода слегка очистилась, а грязь в болоте немного устоялась. Рывком сев, Эрик оглядел разбросанные бумаги, но не мог вспомнить, откуда они взялись. Он поднял несколько листков и попытался прочитать. Расплывающиеся перед глазами буквы сначала отказывались складываться в слова. Затем ему долго не удавалось составить из них членораздельное предложение. Когда же наконец смог что-то прочесть, смысл прочитанного не доходил до него, так что он не понял, что это третий экземпляр досье по проекту "Уайлдкард". Кроме данных по проекту, введенных в компьютер Генеплана, существовало одно досье в твердом переплете в Риверсайде, одно - в его сейфе в главной конторе в Ньюпорт-Бич и одно - здесь. Домик был его тайным убежищем, о котором, кроме него, никто не знал, так что он считал разумным держать один экземпляр в секретном сейфе в подвале. Это была его страховка на тот случай, если когда-нибудь Сейц и Ноулс, субсидировавшие проект, попытаются прибрать корпорацию к рукам с помощью хитрых финансовых махинаций. Хотя вряд ли такое могло случиться, потому что они нуждались в нем, в его гениальности сейчас и, скорее всего, будут нуждаться и после того, как проект будет доведен до совершенства. Но он не привык рисковать. (Разве что один раз, когда ввел себе этот дьявольский отвар, превратив свое тело в мягкую глину.) Он не мог допустить, чтобы его выкинули из Генеплана и лишили доступа к важной информации о производстве препарата, дающего бессмертие. По-видимому, выбравшись из ванной комнаты, он спустился в подвал, открыл сейф и принес сюда досье, чтобы внимательно изучить. Что он хотел найти? Объяснение тому, что с ним происходит? Способ повернуть вспять происшедшие и все еще происходящие изменения? Бессмысленно. Таких чудовищных последствий никто не ждал. Там, в бумагах, нет ничего о возможности подобных изменений или о пути к спасению. Наверное, он совсем плохо соображал, потому что только в бессознательном состоянии могла ему прийти в голову мысль искать магическое средство в этой стопке ксерокопий. Минуту или две Эрик стоял на коленях среди разбросанных бумаг, прислушиваясь к странному, но безболезненному жжению во всем теле и стараясь понять его смысл и значение. В отдельных местах - вдоль позвоночника, в затылке, в горле и в гениталиях - это жжение сопровождалось странной щекоткой. Ему казалось, что в нем поселился миллиард муравьев и они теперь бегают по его венам и артериям и по всем тем отверстиям, которые имеются в его костях и плоти. Он наконец встал, и вдруг без всякой причины его охватил бешеный гнев, не направленный ни на что конкретно. Он яростно пнул ногой бумаги, на мгновение подняв их в воздух, Дикая ярость закипала под поверхностью его заболоченного мозга, и у Эрика хватило проницательности осознать, что она разительно отличается от тех приступов, которым он был ранее подвержен. Эта была... более первобытной, менее направленной, менее человеческой, больше напоминала необузданную ярость зверя. Создавалось ощущение, что глубоко внутри верх берут какие-то примитивные инстинкты, что-то выбирается из бездонной генетической ямы, что-то берущее начало десять миллионов лет назад, в том древнем-предревнем мире, где люди были обезьянами, или в еще более древнем, когда человек был амфибией, с трудом выбирающейся на вулканический берег и делающей первый вдох. Ярость была холодной, а не жаркой, ледяной, как сердце Арктики, холодной... как у земноводного. Да, именно такое создавалось ощущение, и, когда Эрик начал осознавать его природу, он с ужасом попытался выбросить эту мысль из головы и внушить себе надежду, что сможет контролировать процесс. Зеркало. Он был уверен, что, пока лежал на полу в гостиной без сознания, в нем произошли новые изменения, и необходимо пойти в ванную и посмотреть на себя в зеркало. Но внезапно его снова охватил ужас при мысли о том, во что он превращается, и он не смог заставить себя сделать даже шаг в нужном направлении. Вместо этого он решил снова воспользоваться методом Брайля, с помощью которого в последний раз исследовал изменения на своем лице. Если он сначала почувствует изменения, прежде чем их увидит, это его подготовит, и он не придет в такой ужас. Неуверенным движением он поднял руки к лицу - и тут же заметил, что меняются руки. И не мог уже отвести от них глаз. Они не так уж отличались от его прежних рук, но, вне сомнения, уже не были больше теми руками, к которым он привык. Пальцы казались длиннее примерно на целый дюйм и тоньше, с более толстыми подушечками на концах. И ногти другие: толще, жестче, желтее, более заостренные. То были когти в процессе формирования, черт бы все собрал, и если так будет продолжаться, они еще, возможно, заострятся, загнутся и превратятся в настоящие острые когти. Суставы тоже менялись, увеличивались, искривлялись, напоминая суставы, пораженные артритом. Он ожидал, что руки окажутся негибкими, менее подвижными, но, к его изумлению, изменившиеся суставы прекрасно функционировали, были послушными - пожалуй, даже лучше, чем раньше. А его новые удлиненные пальцы были потрясающе гибки и ловки. Он также ощущал, что изменения неудержимо продолжаются, хотя и не так быстро, чтобы он мог действительно видеть, как растут кости и меняется плоть. Но к завтрашнему дню его руки, несомненно, приобретут совсем иной вид. Это явление разительно отличалось от явно случайного разрастания костей и тканей - этой похожей на опухоль шишки у него на лбу. Такие руки были не просто результатом избытка гормонов роста и белков. Здесь рост имел цель, направление. Более того, Эрик внезапно заметил, что на обеих руках, в пространстве между первыми суставами больших и указательных пальцев, образуется прозрачная паутина. Как у амфибии. Как и холодная ярость, которая, дай он ей волю, закончилась бы безумством разрушения. Амфибия. Эрик опустил руки, боясь взглянуть на них еще раз. У него не хватило смелости ощупать контуры своего лица. Одна только мысль о зеркале приводила его в ужас. Сердце бешено колотилось, и каждый удар нес новую волну страха и одиночества. На какое-то мгновение он совсем растерялся, утратил ориентировку. Повернулся направо, потом налево, сделал шаг в одну сторону, потом в другую. Бумаги с проектом "Уайлдкард", подобно осенним листьям, шуршали под ногами. Не зная, что делать, куда идти, он остановился, ссутулив плечи и повесив голову, как бы придавленный грузом отчаяния... ...пока неожиданно к странному жжению в теле и покалыванию вдоль позвоночника не добавилось новое ощущение - голод. В животе заурчало, колени подогнулись, и его начало трясти от голода. Он заработал челюстями, с трудом сглатывая слюну; казалось, все тело требовало, чтобы его накормили. Все сильнее трясясь, он направился в кухню, ноги еле держали его. От нетерпения пот ручьями, реками катился по его телу. Он никогда не испытывал такого голода. Дикий голод, от которого больно. Рвущий на части голод. В глазах помутилось, все мысли были направлены только на одно: пищи! Жуткие изменения, происходящие в его организме, требовали большего количества горючего, чем обычно. Нужна энергия для уничтожения старых тканей, подготовки исходного материала для создания новых. Разумеется, его метаболизм взбесился, как вышедшая из-под контроля огромная печь; в ней бушует огонь, поглотивший бутерброды с колбасой, съеденные раньше, и теперь требующий еще, как можно больше; и к тому времени, как он подошел к буфету и принялся вытаскивать из него банки с супом и тушеным мясом, он задыхался и хватал воздух ртом, что-то невнятно бормотал, рычал, как дикий зверь; и хотя ему самому было противно вот так потерять контроль над собой, он был слишком голоден, чтобы всерьез беспокоиться об этом, испуган, но еще больше голоден, в отчаянии, но прежде всего голоден, голоден, голоден... Следуя указаниям, которые Сара Киль дала Рейчел, Бед свернул с основного шоссе на узкую разбитую дорогу из щебенки, поднимающуюся на покатый холм. Дорога скрывалась в лесу, где вместо хвойных росли вечнозеленые деревья, в большинстве своем огромные и старые. Они проехали с полмили, миновав несколько ответвляющихся в стороны дорожек, ведущих к домам и летним коттеджам. Только некоторые из них были хорошо видны, остальные полностью или частично спрятаны за деревьями и кустарниками. Чем дальше они ехали, тем меньше солнечных лучей пробивалось сквозь толщу деревьев. Мрачнел пейзаж, мрачнела и Рейчел. Она держала свой пистолет на коленях и внимательно вглядывалась вперед. Щебенка кончилась, но еще с четверть мили они ехали по гравию. Проехали только две боковые дорожки и небольшой трейлер, припаркованный около одной из них, и наконец уперлись в калитку. Она была сделана из стальных труб небесно-голубого цвета и заперта на замок. По ее сторонам не было никакого забора, калитка просто служила средством ограничить доступ на грунтовую дорогу за ней; дорога выглядела еще хуже той, по которой они приехали. В центре заграждения висело предупреждение, выполненное в черно-белых тонах: ПРОЕЗД ЗАКРЫТ ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ - Так Сара и говорила, - заметил Бен. За калиткой находилась собственность Эрика Либена, его тайное убежище. Самого домика видно не было, до него надо ехать четверть мили вверх через густой лес. - Еще не поздно вернуться, - сказала Рейчел. - Нет, поздно, - ответил Бен. Она закусила губу и грустно кивнула. И осторожно сняла пистолет с обоих предохранителей. Электрическим ножом Эрик открыл большую банку супа "Прогрессо" и сообразил, что понадобится кастрюля, чтобы этот суп подогреть. Но его так трясло, что он не мог больше ждать, просто выпил холодный суп и отбросил банку в сторону, непроизвольно вытирая рукой попавшую на подбородок жидкость. Он не держал в домике никаких свежих продуктов, только замороженные и консервы, и теперь открыл огромную банку говяжьей тушенки и съел ее, не разогревая, причем так спешил, что несколько раз едва не подавился. Он жевал мясо с почти безумным сладострастием и получал острое удовольствие, разрывая его зубами. Подобного удовольствия ему никогда не приходилось испытывать - первобытное, жестокое, и он одновременно и наслаждался, и испытывал страх. Хотя тушенка была полностью готовой и ее оставалось только подогреть и хотя она была сдобрена специями и консервантами, Эрик нюхом чувствовал остатки крови в говядине. Содержание крови было незначительным, да и та прошла обработку, но он ощутил этот запах не как легкий аромат, а как сильный, все перебивающий дух, как возбуждающий и великолепный фимиам, который заставил его вздрогнуть от наслаждения. Он глубоко вздохнул, одурманенный вкусом крови, она была для него лучше амброзии. Управившись с холодной тушенкой за две минуты, он открыл банку с чили и прикончил ее еще быстрее, затем пришла очередь супа, на этот раз куриного с вермишелью, и постепенно голод начал терять свою остроту. Он отвинтил крышку банки с арахисовым маслом и пальцами отправил немного масла в рот. Оно понравилось ему меньше мяса, но Эрик знал, что оно полезно, богато витаминами, которые нужны для его ускоренного метаболизма. Он взял еще, потом еще, съел большую часть содержимого, отбросил банку в сторону и какое-то время стоял, переводя дыхание, устав от процесса еды. Странное безболезненное пламя продолжало гореть в нем, но чувство голода почти исчезло. Краем глаза он увидел ухмыляющегося дядю Барри Хэмпстеда, сидящего на стуле у небольшого кухонного стола. На этот раз Эрик не стал игнорировать фантом, а повернулся к нему, подошел на пару шагов ближе и сказал: - Чего тебе здесь надо, сукин сын? - Голос у него был грубый, совсем не такой, как раньше. - Что ты лыбишься, извращенец поганый? Убирайся отсюда ко всем чертям. Дядя Барри и на самом деле начал постепенно испаряться, в чем не было ничего удивительного: он был только иллюзией, плодом его расстроенного воображения. Призрачные огни, питающиеся тенью, танцевали в темноте за дверью подвала, которую Эрик, по-видимому, оставил открытой, когда поднимался наверх с досье по проекту "Уайлдкард". Он внимательно наблюдал за языками пламени. Как и раньше, ему казалось, что кто-то таинственный манит его, и он снова испугался. Однако, ободренный своей удачей с дядей Барри, которого удалось прогнать, он направился к мерцающим красно-серебряным огням, чтобы или загасить их, или посмотреть, что лежит за ними. Потом внезапно вспомнил про кресло в гостиной, окно и необходимость быть на страже. От этой важной задачи его отвлекла целая цепь событий: необычно сильная головная боль, изменения, которые он нащупал на своем лице, кошмарное видение в зеркале, внезапный всепоглощающий голод, фантом дяди Барри, а теперь - эти языки пламени за дверью в подвал. Он не мог сосредоточиться на чем-то одном достаточное количество времени и вскрикнул, досадуя на это последнее подтверждение мозгового расстройства. Пнув по дороге банку из-под тушенки и пару банок из-под супа, Эрик направился из кухни в гостиную, к брошенному им наблюдательному посту. Ззззз... Ззззз... Ззззз... Песня цикад на одной ноте, монотонная для человеческого слуха, но наверняка богатая по содержанию для других насекомых, резко и гулко раздавалась в лесу. Стоя рядом с "Фордом" и осторожно оглядываясь, Бен распихивал по карманам джинсов запасные патроны для ружья и восемь дополнительных обойм для "магнума". Рейчел выбросила все из сумки и положила туда три коробки с пулями для их пистолетов. Разумеется, они перестраховывались, но Бен не предложил ей оставить часть в машине. Ружье он нес под мышкой. При малейшей угрозе он мог вскинуть его за долю секунды. Рейчел несла в одной руке "магнум", в другой - пистолет тридцать второго калибра. Ей хотелось, чтобы у Бена были и "ремингтон", и револьвер, но он не смог бы управиться с тем и другим одинаково эффективно и предпочел ружье. Они залезли в кусты, чтобы обойти запертую калитку, и вернулись на дорогу с другой ее стороны. Дорога шла наверх под навесом из еловых ветвей. По бокам - дренажные канавы, выложенные камнем и заполненные сухой травой, принесенной сюда в сезон дождей и высохшей за весну и лето. Через две сотни ярдов дорога резко поворачивала направо и скрывалась из виду. Сара Киль говорила, что дальше, за поворотом, дорога идет прямиком к домику, который находился ярдах в двухстах. - Ты думаешь, безопасно идти прямо по дороге? - спросила Рейчел шепотом, хотя они еще были настолько далеко от дома, что вполне можно было разговаривать в полный голос. Бен заметил, что тоже шепчет: - До поворота - нормально. Если мы его не видим, значит, он не видит нас. Но она все равно тревожилась. - Если, конечно, он там, - добавил Бен. - Он там, - уверенно заявила Рейчел. - Возможно. - Он там, - настаивала она, указывая на еле заметные следы колес на тонком слое пыли, покрывающем утрамбованную дорогу. Бен кивнул. Он тоже заметил следы. - Ждет, - сказала Рейчел. - Не обязательно. - Ждет. - Может, он отдыхает. - Нет. - Беспомощный. - Нет. Он ждет нас. Скорее всего она и здесь была права. У него было то же ощущение надвигающейся беды. Странно, хотя они и стояли в тени, еле заметный шрам у нее на лице, где Эрик когда-то поранил ее разбитым бокалом, был хорошо виден, значительно лучше, чем при обычном освещении. Более того, Бену показалось, что он мягко светится, как будто реагируя на близость того, кто был виновен в его появлении. Приблизительно так же суставы, пораженные артритом, реагируют на приближающийся шторм. Разумеется, игра воображения. Шрам выделялся не больше, чем час назад. То, что подобное могло ему показаться, свидетельствовало, как он боится потерять Рейчел. Еще по дороге с озера он сделал все, чтобы убедить ее остаться в машине и позволить ему самому разобраться с Эриком. Она отказалась, возможно, тоже боялась потерять его не меньше, чем он ее. Они пошли вперед по дороге. Бен тревожно смотрел то вправо, то влево, неуютно чувствуя себя в окружении густого леса, где темно даже в полдень и где можно было спрятаться под любым кустом и затаиться в непосредственной близости от них. В воздухе стоял душный аромат смолы и острый приятный - сухих хвойных иголок, смешанный с прелым запахом гниющей древесины. Ззззз... Ззззз... Ззззз... Эрик вернулся к креслу с биноклем, который, как он вспомнил, лежал в спальне в комоде, и уселся у окна. Через несколько минут, прежде чем его плохо работающий мозг отвлек его на что-то другое, он заметил движение на дороге в двухстах ярдах от дома, у поворота. Настроил бинокль, чтобы видеть яснее и, несмотря на густую тень в том месте, сумел прекрасно разглядеть двух человек: Рейчел и того поганца, с которым она спит, этого Шэдвея. Он не знал, кого ждет, кроме Сейца, Ноулса и других парней из Генеплана, но совершенно не ждал Рейчел и Шэдвея. И страшно удивился, потому что не мог сообразить, откуда она узнала об этом месте, но в то же время понимал, что ответ был бы ему ясен, функционируй его мозг нормально. Они стояли, пригнувшись за насыпью у дороги, и их почти не было видно. Но им пришлось немного высунуться - разглядеть домик, а этого оказалось достаточно, чтобы Эрик увидел их в бинокль и узнал. От вида Рейчел он мгновенно пришел в ярость, потому что она отвергла его, единственная женщина в его взрослой жизни, которая отвергла его, - сука, не-благодарная вонючая сука! И деньги его она тоже отвергла. Хуже того, в зловонном болоте его пораженного разума возникла мысль, что это она виновата в его смерти, она убила его, доведя до такого состояния, что он ринулся под грузовик на Мейн-стрит. Вполне вероятно, что она заранее запланировала его смерть, чтобы ей досталось все то богатство, от которого она для вида отказалась. Ну конечно, почему бы и нет? А теперь явилась сюда со своим любовником, с мужиком, с которым она трахалась за его спиной, чтобы закончить работу, начатую грузовиком. Они снова отошли за поворот, но через несколько секунд он заметил шевеление в кустах слева от дороги и мельком разглядел, как они пробираются между деревьями. Они рассчитывают подобраться осторожно, незаметно. Эрик уронил бинокль, оттолкнул кресло и встал, слегка пошатываясь. Его душила такая злоба, что, казалось, она его раздавит. Как будто грудь стянули стальные обручи, не давая ему дышать. Затем обручи лопнули, и он с жадностью набрал полную грудь воздуха. - Рейчел. О, Рейчел, - произнес он голосом, прозвучавшим как эхо в аду. Ему понравился звук, и он повторил: - Рейчел, Рейчел... Он поднял топор, лежавший на полу у ножки кресла. Сообразил, что ему не справиться одновременно с топором и двумя ножами, так что взял нож побольше, а другой оставил. Он пройдет через черный ход. Обойдет дом. Проскользнет через лес и найдет их. У него хитрости хватит. У него было ощущение, что он родился, чтобы выслеживать и убивать. Торопясь через кухню к выходу, Эрик увидел себя мысленным взором: он засаживает нож глубоко в ее плоский, молодой живот, затем делает резкое движение вверх, вспарывая его. Он издал пронзительный возглас нетерпения и едва не упал, споткнувшись о пустые банки из-под супа и тушенки, так он спешил к двери. Он разрежет ее, разрежет, разрежет. А когда она свалится на землю с ножом в животе, он возьмет топор и сначала тупым его концом раздробит ей все кости в щепки, поломает ей ноги и руки, потом повернет замечательное орудие в своих руках - новых, великолепных руках - и использует его лезвие. К тому времени, когда он подошел к двери, распахнул ее и вышел из дома, он был охвачен тем самым бешенством рептилии, которого так боялся некоторое время назад, - холодным, расчетливым бешенством, возвращенным ему генетической памятью его доисторических предков. Сдавшись наконец на милость этой первобытной ярости, Эрик поразился, обнаружив, как хорошо себя при этом чувствует. Глава 22 - В ожидании Утеса Джерри Пик, проведший на ногах всю ночь, уж давно должен был бы заснуть стоя. Но зрелище униженного Энсона Шарпа вселяло в него больше бодрости, чем смогли бы сделать восемь часов крепкого сна. Он чувствовал себя великолепно. Они стояли у дверей палаты Сары Киль в ожидании, когда выйдет Фельзен Киль и сообщит им то, что они хотели знать. Пик с трудом удерживался от смеха, слушая злобствования своего шефа по поводу фермера из Канзаса, - Не будь он таким безмозглым засранцем, я бы его так прижал, что у него бы на следующее Рождество еще зубы стучали, - заявил Шарп. - Но какой смысл, верно? Зачем связываться с этим тупоголовым канзасским пахарем с одной извилиной? Все равно что с кирпичной стеной разговаривать, Пик. Какой смысл злиться на кирпичную стену? - Правильно, - согласился Пик, расхаживая взад-вперед мимо двери и разглядывая проходящих по коридору медсестер, Шарп продолжал рассуждать: - Знаешь, эти фермерские семьи там, на равнине, они вырождаются, потому что женятся между собой, двоюродный брат на двоюродной сестре и так далее, и глупеют от поколения к поколению. И не просто глупеют, Пик. Это кровосмешение делает их упрямыми как ослы. - Мистер Киль не показался мне упрямым, - заметил Пик. - Просто придурочный засранец, так что какой смысл тратить на него время? Урок все едино не пойдет ему впрок. Ответить Пик не рискнул. Ему потребовалось почти сверхчеловеческое усилие, чтобы удержаться от усмешки. В шестой или восьмой раз за полчаса Шарп повторил: - Кроме того, будет быстрее позволить ему получить нужную информацию от девчонки. Она и сама тупая телка, наркоманка и шлюшка, которая, верно, столько раз переболела сифилисом и триппером, что у нее мозги как каша. Я подумал, нам часы потребуются, чтобы из нее что-то выудить. А когда этот засранец вошел в палату и я услышал, как девчонка таким тоненьким счастливым голоском сказала "папа", я понял: он получит от нее то, что нам нужно, куда быстрее нас. Пусть сделает за нас нашу работу, так я решил. Джерри Пик подивился нахальству своего босса, который пытался заставить Пика увидеть все происшедшее в палате другими глазами. Впрочем, весьма возможно, Шарп и сам начинал верить, что не просто дал деру, а по-умному обвел Утеса вокруг пальца, добившись своего. Он был из тех, кто верит собственному вранью. Внезапно Шарп положил руку на плечо Пика, но не по-дружески, а добиваясь его полного внимания. - Послушай, Пик, ты ничего не подумай про то, как я обошелся с этой маленькой шлюхой. Ну, как я матерился, угрожал, сделал ей больно, сжав руку... как я ее трогал... это все чушь собачья. Техничка, понимаешь? Хороший способ побыстрее получить ответы. Если бы речь не шла о национальной безопасности, я бы никогда не стал так себя вести. Но иногда, в особых ситуациях вроде этой, мы должны делать для своей страны то, что в обычной ситуации не одобрили бы. Мы ведь понимаем друг друга, так? - Да, сэр. Разумеется. - Сам пораженный своим умением притворяться наивным и восхищенным, Пик добавил: - Странно, что вы можете сомневаться. Я бы никогда не додумался до такого подхода. Но когда вы начали ее обрабатывать... я понял, чего вы хотите, и я просто в восторге от ваших способностей как следователя. Для меня это большая удача, сэр, я имею в виду работать вместе с вами, очень ценный опыт, гораздо более ценный, чем я мог надеяться. На мгновение жесткие зеленые глаза Шарпа задержались на Пике с явным подозрением. Затем заместитель директора решил принять его слова за чистую монету, слегка расслабился и сказал: - Вот и славно. Я рад, что ты так думаешь, Пик. Все эти дела иногда бывают малоприятными. Иногда чувствуешь себя так, будто в грязи вывалялся, но мы ведь делаем это во имя страны, об этом не следует забывать. - Да, сэр. Я не забуду. Шарп кивнул и продолжил свое хождение. Но Пик точно знал, что Шарп получал удовольствие, унижая и мучая Сару Киль, и испытывал огромное наслаждение, лапая ее. Он знал теперь, что Шарп - садист и педофил, потому что своими глазами видел, как эти темные черты его босса проявились в больничной палате. Сколько бы ни врал Шарп, Пик никогда не забудет того, что там видел. Знание всех этих вещей о боссе давало Пику огромное преимущество, хотя пока он абсолютно не представлял себе, как сможет им воспользоваться. Он также понял, что Шарп в душе трус. Несмотря на свои агрессивные манеры и впечатляющие внешние данные, заместитель директора не устоит даже против такого значительно менее крупного по размерам человека, как Утес, если этот человек готов бороться за свои убеждения. Шарп не имеет ничего против насилия и готов прибегнуть к нему, если считает, что сам находится под защитой своего служебного положения, или если его противник достаточно слаб и беспомощен; но он мгновенно сдаст назад, если есть хотя бы малейший шанс, что он сам может при этом пострадать. Понимание этого было еще одним преимуществом, которое Пик тоже не знал, как использовать. Тем не менее он был уверен, что рано или поздно эти открытия ему пригодятся. Человек-легенда должен уметь разумно, справедливо и эффективно использовать подобные озарения. Шарп, не догадывающийся, что снабдил Пика двумя хорошими орудиями, продолжал ходить мимо двери с нетерпением Цезаря. Утес потребовал, чтобы его оставили с дочерью наедине на полчаса. Когда эти полчаса прошли, Шарп принялся еще чаще взглядывать на часы. Когда истекли тридцать пять минут, он решительными шагами подошел к двери, положил на нее руку, но заколебался и отошел. - Черт, дадим ему еще несколько минут. Нелегко добиться чего-нибудь путного от этой набитой наркотиками маленькой шлюхи. Пик что-то пробормотал, соглашаясь. Взгляды, которые Шарп бросал на закрытую дверь, становились все более угрожающими. Наконец на сороковой минуте их ожидания он заявил, стараясь спрятать свой страх перед необходимостью столкновения с фермером: - Мне надо позвонить по важному делу. Я буду в автомате в холле. - Да, сэр. Шарп пошел было прочь, но потом обернулся: - Когда этот засранец появится, пусть ждет меня сколько потребуется, и плевать я хотел, понравится ему это или нет. - Да, сэр. - Ему не повредит слегка поостынуть, - бросил Шарп, удаляясь с высоко поднятой головой, поигрывая широкими плечами, с видом человека, уверенного, что с его достоинством полный порядок. Джерри Пик прислонился к стене коридора и, в свою очередь, принялся разглядывать проходящих мимо сестер, улыбаясь хорошеньким и иногда перебрасываясь с ними словечком, если они не очень спешили. Шарпа не было двадцать минут, что означало: Утес находится в палате Сары ровно час, но, когда Шарп вернулся, сделав свои, скорее всего вымышленные, звонки, Утес все еще не появлялся. Даже труса иногда можно вывести из себя, и Шарп просто зашелся от ярости. - Черт бы драл этого говнюка деревенского! Как он смеет являться сюда, вонять здесь свиным дерьмом и похерить мое расследование! Он отвернулся от Пика и направился к палате Сары. Но не успел он сделать и двух шагов, как дверь открылась и вышел Утес. Пику было интересно посмотреть, будет ли Утес при втором своем появлении выглядеть столь же внушительным, каким он казался, когда впервые неожиданно вошел в палату Сары и положил конец издевательству Энсона Шарпа над ней. К великому удовольствию Пика, Утес выглядел даже еще более внушительным, чем в первый раз. Волевое, изрезанное морщинами и выдубленное ветром лицо. Огромные руки с увеличенными суставами, руки рабочего человека. От него исходило ощущение непоколебимой уверенности и покоя. Пик с трепетом наблюдал, как он шел через холл, словно ожившая гранитная глыба. - Господа, мне очень жаль, что я вас задержал. Но, сами понимаете, мы с дочерью так давно не виделись. - Вы тоже должны понять, что дело срочное и касается национальной безопасности. - Шарп говорил теперь значительно тише, чем раньше. Не обратив на него внимания, Утес продолжал: - Дочка сказала, вас интересует, не знает ли она, где может скрываться этот парень Либен. - Правильно, - сердито подтвердил Шарп. - Она еще что-то говорила насчет того, что он вроде ходячий мертвец, я не очень-то понял, скорее, всего сказывается действие лекарств. Как вы думаете? - Конечно, лекарств, - снова подтвердил Шарп. - Ну, так она знает одно место, где он мог бы спрятаться, - сказал Утес. - У парня есть домик у озера Эрроухед, так она говорит. Вроде тайного убежища. Я тут записал, как проехать. - Он достал из кармана рубашки сложенный листок бумаги и передал его Пику. Пику, не Энсону Шарпу. Пик взглянул на четкий, аккуратный почерк Утеса и протянул бумагу Шарпу. - Знаете, - проговорил Утес, - моя Сара еще три года назад была славной девочкой, хорошей дочерью во всех отношениях. Затем она попала под влияние одного больного человека, он приучил ее к наркотикам, внушил ей всякие дикие мысли. Ей было тогда всего тринадцать, впечатлительная, ранимая девочка, легкая добыча. - Мистер Киль, у нас нет времени... Утес сделал вид, что не слышит Шарпа, хотя и смотрел в его сторону. - Мы с женой делали все, что в наших силах, чтобы найти этого человека, думали, это какой-нибудь старшеклассник в школе, но так ничего и не обнаружили. Потом однажды, через год после того, как наш дом стал сущим адом, Сара исчезла, убежала в Калифорнию в поисках "красивой жизни". Она так и написала в записке, что хочет жить красиво, а мы, мол, простая деревенщина, ничего не знаем про мир, напичканы странными идеями. Вроде честности, трезвости, самоуважения, так я полагаю. Сегодня многие считают такие идеи странными. - Мистер Киль... - Так или иначе, вскоре после ее побега я выяснил, кто сбил ее с пути истинного. Учитель. Можете этому поверить? Учитель, который должен показывать пример, достойный подражания. Молодой учитель истории. Я потребовал, чтобы дирекция школы разобралась с ним. Большинство учителей сплотились вокруг него, возражали против расследования, потому что сегодня многие из них считают, что мы существуем только для того, чтобы держать язык за зубами и платить им жалованье вне зависимости от того, какими помоями они потчуют наших детей. Две трети учителей... - Мистер Киль, - настойчиво перебил Шарп, - нас это вовсе не интересует, и мы... - Ну, когда я закончу, это вас заинтересует, - сказал Утес. - Можете мне поверить. Пик понимал, что Утес не был болтуном, что он преследовал какую-то цель, и ему не терпелось узнать, чем все закончится. - Как я уже сказал, - продолжал Утес, - две трети учителей и половина города были против меня, называли меня возмутителем спокойствия. Но потом они обнаружили значительно худшие вещи насчет этого учителя истории, не только продажу и распространение наркотиков среди учеников, и к тому времени, как все закончилось, они были рады от него избавиться. Потом, когда его уволили, он заявился на ферму, хотел поговорить со мной как мужчина с мужчиной. Он довольно крупный парень, но и тогда он что-то принимал, может, курил марихуану или что-то посильнее, так что мне не составило труда с ним справиться. Должен признаться, к сожалению, что я сломал ему обе руки, хотя и не хотел обойтись с ним так круто. "Господи", - подумал Пик. - Но и на этом дело не кончилось, потому что выяснилось, что его дядя - президент самого большого банка в стране, того самого, что давал мне ссуды. Что и говорить, человек, который смешивает личную неприязнь с делом, полный идиот. Так вот, он решил меня проучить, по-новому интерпретировать одну из, статей договора по поводу моего самого крупного займа, доказать, что срок истек, и лишить меня моей земли. Мы с женой год с ним боролись, подали в суд и все такое, и вот только неделю назад банку пришлось сдаться и выплатить мне компенсацию, которая наполовину покрывала все мои займы. Утес закончил, и Пик понял, что он имел в виду, но Шарп нетерпеливо сказал: - Ну и что? Не понимаю, какое это имеет ко мне отношение. - Я думаю, вы понимаете, - спокойно заметил Утес, и от его пристального взгляда заместитель директора поежился. Утес замолчал. Шарп прочел то, что было написано на листочке, откашлялся и поднял взгляд: - Это все, что нам надо. Полагаю, ни вы, ни ваша дочь нам больше не понадобитесь. - Мне безусловно отрадно это слышать, - отозвался Утес. - Мы завтра уезжаем в Канзас, и мне не хотелось бы думать, что вы можете туда за нами последовать. Затем Утес улыбнулся