или пристрелить Шарпа, прежде, чем он успеет кого-нибудь убить. Но нет, это тоже не решение... - Уже близко, - заметил Шарп, наклоняясь вперед и внимательно вглядываясь сквозь лобовое стекло. - Теперь давай медленно-медленно. ...Тоже не решение, ведь, если он пристрелит Шарпа, никто ему не поверит, что Шарп собирался убить Шэдвея и миссис Либен, потому что какой мог бы быть у этого говнюка мотив! И потащат Пика в суд за убийство начальника. Суды всегда были суровы с убийцами полицейских, даже если убийца тоже полицейский, так что наверняка его посадят в тюрьму, где все эти семифутовые преступники без малейших признаков шеи будут просто счастливы изнасиловать бывшего правительственного агента. Значит, ему остается один ужасный выход - участвовать в убийстве, опуститься до уровня Шарпа, забыть о легенде и смириться с тем, что он просто еще один проклятый Богом гестаповец. Настоящее безумие - попасть в ситуацию, где нет правильных ответов, только неправильные. Это бред какой-то, это несправедливо, черт бы все побрал. Пик почувствовал, что голова у него скоро лопнет от напряжения, с которым он пытается найти нужный ответ. - Вот калитка, о которой она говорила, - указал Шарп. - Смотри-ка, открыта! Ну-ка остановись. Пик остановил машину и выключил двигатель. Вместо ожидаемой лесной тишины немедленно после того, как мотор заглох, в окна ворвался посторонний звук - звук форсируемого мотора другой машины, приближающейся к ним. - Кто-то едет, - констатировал Шарп, хватаясь за свой револьвер с глушителем и распахивая дверь как раз в тот момент, когда на дороге впереди них появился двигающийся на большой скорости голубой "Форд". Пока служащий на бензозаправочной станции наполнял бак очищенным бензином "Арко", Рейчел купила себе в автомате конфет и банку кока-колы. Она прислонилась к "Мерседесу", жуя конфету и запивая ее кока-колой в надежде, что большая доза сладкого поднимет ей настроение и длинный путь не покажется таким одиноким. - В Вегас едете? - спросил служащий. - Да. - Так и думал. Я всегда догадываюсь, куда кто едет. У вас такой вид, для Вегаса. Значит, так, сначала вы должны поиграть в рулетку. Ставьте на номер двадцать четыре. У меня такое предчувствие глядя на вас. Ладно? - Ладно. Двадцать четыре. Он подержал банку с кока-колой, пока она доставала деньги из бумажника, чтобы расплатиться с ним. - Если выиграете целое состояние, половина моя. Но если проиграете, то это работа дьявола, я тут ни при чем. Она уже почти тронулась с места, когда он наклонился и заглянул в окно. - Вы поосторожнее там, в пустыне. Там может быть несладко. - Знаю, - сказала она. Она выехала на шоссе 1-15 и двинулась на северо-восток, к далекому Барстоу, чувствуя себя очень одиноко. Глава 26 - Человек-чудовище Бен бросил "Форд" в крутой поворот и нажал было на педаль газа, но внезапно увидел у открытой калитки темно-зеленый седан. Он резко затормозил, и "Форд" пошел юзом по грязной дороге. Рулевое колесо едва не вырвалось из рук. Но Бен справился с машиной и сумел не угодить ни в одну из канав по бокам дороги. Подняв столб пыли, "Форд" замер футах в пятидесяти от калитки. Впереди внизу двое мужчин в темных костюмах уже вылезли из седана. Один держался сзади, тогда как второй бегом рванулся вперед, быстро приближаясь к Бену. Он напомнил ему чересчур старательного марафонца, забывшего надеть спортивные трусы и кроссовки. Желтоватая пыль, клубившаяся сквозь затейливый узор солнечного света и тени, была похожа на мрамор и казалась такой же плотной. Но, несмотря на пыль и разделяющие их тридцать ярдов, Бен четко видел револьвер в руке бегущего мужчины. Видел он и глушитель, что его сильно удивило. Ни полицейские, ни федеральные агенты глушителями не пользуются. Партнеры Эрика вообще стреляли по полицейским из автомата в самом центре Палм-Спрингс, так что вряд ли они стали бы осторожничать здесь. Затем, через секунду после того, как он разглядел глушитель, Бен увидел ухмыляющееся лицо бегущего человека и одновременно поразился, растерялся и испугался. Энсон Шарп. Последний раз он видел Энсона Шарпа шестнадцать лет назад во Вьетнаме, в 1972 году. И тем не менее был уверен, что узнал его. Время не слишком изменило Энсона Шарпа. Весной и летом 1972-го Бен постоянно ждал, что этот здоровенный подонок выстрелит ему в спину или наймет какого-нибудь бродягу из Сайгона для этой цели, потому что Шарп был способен на все, но Бен проявлял особую осторожность и не давал ни малейшей возможности разделаться с собой. И вот перед ним снова Шарп, как будто перешагнувший время. Какого черта он явился сюда больше чем через полтора десятилетия? Бену вдруг пришла в голову безумная мысль, что Шарп искал его все время, надеясь свести с ним счеты, но сумел найти только сейчас, независимо от всех остальных событий. Но, разумеется, вряд ли такое могло быть, просто невозможно, так что Шарп наверняка каким-то образом связан со всей этой историей, с проектом "Уайлдкард". Не добежав футов двадцати, Шарп принял классическую позицию стрелка, широко расставив ноги, встал посреди дороги и открыл огонь. С легким нам, сопровождаемым треском, пуля пробила лобовое стекло в футе от головы Бена. Дав задний ход, он повернулся на сиденье, чтобы разглядеть дорогу сзади. Управляясь одной рукой, поехал назад по грунтовой дороге с наибольшей скоростью, на какую мог рискнуть. Услышал, как еще одна пуля срикошетила от машины где-то совсем рядом... Но тут он свернул за поворот, и Шарп не мог его больше видеть. Он ехал до самого дома задним ходом. Там остановился, включил нейтральную скорость, оставив мотор работать и поставив машину на ручной тормоз - единственное, что удерживало ее на верху холма. Затем быстро вылез из машины и положил ружье и "магнум" на дорогу. Перегнувшись, Бен наполовину всунулся в машину и взялся за ручку ручного тормоза, одновременно внимательно следя за дорогой. Двумястами ярдами ниже из-за поворота показался седан "Шевроле". Машина шла быстро, расстояние сокращалось. Они сбросили скорость, завидев его, но не остановились, и он рискнул подождать еще пару секунд, прежде чем отпустить ручной тормоз и отступить в сторону. Под действием силы тяжести "Форд" покатился вниз по дороге, которая была настолько узкой, что "Шевроле" не мог посторониться. "Форд" подскочил на кочке и свернул слегка вбок. Бен уже подумал, что он так и скатится в канаву, не причинив никому никакого вреда, но "Форд" подскочил еще раз и вышел на прежний курс. Водитель машины остановился, сделал попытку дать задний ход, однако "Форд" слишком быстро набирал скорость, чтобы столкновения можно было избежать. Он опять подскочил на кочке и свернул немного влево, и в последнюю секунду "Шевроле" вильнул вправо, едва не свалившись в канаву. Но все равно машины столкнулись с грохотом и скрежетом, хотя это столкновение не было лобовым и не принесло того вреда, на который рассчитывал Бен. Они сцепились правыми передними бамперами, затем "Форд" скользнул влево, как будто собираясь развернуться на сто восемьдесят градусов и, оказавшись рядом с "Шевроле", вместе подняться в гору. Но когда он совершал первую четверть этого пируэта, его задние колеса прочно застряли в канаве и он рывком остановился поперек дороги, надежно ее забаррикадировав. От удара машина противника откатилась футов на тридцать назад, едва не угодив в канаву, и остановилась. Обе передние дверцы распахнулись. С одной стороны появился Энсон Шарп, с другой - водитель, оба оказались целыми-невредимыми, как и ожидал Бен, когда увидел, что "Форд" не ударил им в лоб. Бен схватил ружье и "магнум", повернулся и побежал вокруг дома. Он рысью промчался по двору, покрытому высохшей травой, к гранитным зубьям, из-за которых они раньше наблюдали за домом вместе с Рейчел. Секунду помедлил, оглядывая лежащий впереди лес и прикидывая, где бы укрыться. Затем побежал между деревьями к старому руслу реки с густым кустарником по бокам, уже сослужившему ему и Рейчел добрую службу. За его спиной, издалека, Шарп позвал его по имени. Все еще путающийся в паутине этических проблем Пик поотстал от своего босса и осторожно наблюдал за ним. Заместитель директора потерял голову сразу же, как заметил Шэдвея в голубом "Форде". Он рванул по дороге и начал стрелять из неудобной позиции, не имея ни малейшего шанса поразить цель. Кроме того, Пик заметил, что женщины в машине нет, так что если они убьют Шэдвея прежде, чем зададут ему несколько вопросов, то вряд ли узнают, куда она делась. Шарп вел себя глупо, и Пик был неприятно поражен. Теперь Шарп шел по периметру двора. Он дышал, как озлобленный бык, и был настолько возбужден, в такой ярости, что не понимал, как сам подставляется под пули. То и дело он заходил по колено в заросли и всматривался в ряды деревьев. С трех сторон двор был окружен навесистыми склонами, изрезанными оврагами и поросшими лесом, где были тысячи великолепных мест, чтобы спрятаться. Пику было ясно, что в данный момент они Шэдвея потеряли. Им следует немедленно обратиться за подмогой, иначе беглец окончательно улизнет в гущу леса. Но Шарп обязательно хотел пристрелить Шэдвея. Он не желал прислушиваться к голосу разума. Пик просто смотрел, наблюдал и молчал. Заглядывая в лес, Шарп заорал: - Правительство Соединенных Штатов, Шэдвей! Бюро по оборонной безопасности! Ты меня слышишь? Мы хотим с тобой побеседовать, Шэдвей! Ссылка на власти уже не сработает, в этом можно было не сомневаться, если учесть, что Шарп начал стрелять, как только увидел Шэдвея. Пик подумал, что, возможно, заместитель директора сейчас переживает нервное потрясение и этим объясняется его поведение с Сарой Киль, его решимость убить Шэдвея и его идиотская, безответственная пальба на дороге пару минут назад. Топая вдоль кромки леса и временами заглядывая за кусты, Шарп продолжал вопить: - Шэдвей! Эй, это я, Шэдвей, Энсон Шарп! Помнишь меня, Шэдвей? Помнишь? Пик сделал шаг назад и вздрогнул, как будто кто-то дал ему пощечину: Шарп и Шэдвей были знакомы, черт побери, знали друг друга не просто абстрактно, как преследователь и преследуемый, но лично. И не было сомнений: хамские манеры Шарпа, его красное лицо, выпученные глаза и затрудненное дыхание ясно говорили, что они были злейшими врагами. Здесь сводились старые счеты, так что, если и были у Пика какие-то сомнения относительно того, что, может, Шарп действительно получил приказ сверху уничтожить Шэдвея и миссис Либен, они тут же испарились. Шарп решил их убить, только Шарп, и больше никто. Пик готов был поспорить, что он прав. Но его правота ничего не решала. Да, теперь он знал, что Шарп врет, но это дела не меняло. Прав он или не прав, все равно надо было выбирать: либо пойти на поводу у заместителя директора, либо взять его на мушку, и в любом случае Пик не сможет сохранить одновременно и самоуважение и карьеру. Шарп зашел поглубже в лес и спустился по склону в темноту под переплетающимися ветками елей и сосен. Он оглянулся, крикнул, чтобы Пик тоже к нему присоединялся, сделал еще несколько шагов сквозь кусты, снова оглянулся и еще раз настойчиво крикнул, увидев, что Пик не двигается. Пик неохотно пошел за ним. В отдельных местах трава была такой высокой и жесткой, что кололась сквозь носки. На брюках появились травяные пятна, кое-где налипли колючки. Облокотившись о ствол дерева, он испачкал руку в смоле. То и дело спотыкался о лианы. Сучки цепляли его за пиджак. Его грязные кожаные туфли скользили по камням, еловым иголкам, мху, по чему угодно. Перебираясь через поваленное дерево, Пик ступил ногой прямо в муравейник. И хотя он немедленно убрал ногу и смахнул муравьев, несколько насекомых все-таки поползли по нему, так что он был вынужден остановиться, закатать штанину и смахнуть чертовых муравьев со своей искусанной лодыжки. - Мы неподходяще одеты, - заметил он, догоняя Шарпа. - Тихо, - приказал Шарп, пробираясь под низкой еловой веткой, усеянной колючими шишками. Пик поскользнулся и упал бы, не схватись он рукой за ветку. С трудом удержав равновесие, буркнул: - Мы тут шеи переломаем. - Тихо! - с яростью прошипел Шарп, гневно взглянув на Пика через плечо. На его лицо было страшно смотреть: дикие, расширенные глаза, раздутые ноздри, оскаленные зубы, сжатые челюсти, на висках пульсируют артерии. Этот безумный вид подтвердил подозрение Пика, что Шарп потерял контроль над собой, стоило ему увидеть Шэдвея. И теперь им движет маниакальная ненависть и жажда крови. Они прошли через узкий лаз в зарослях кустов, украшенных оранжевыми, ядовитыми на вид ягодами. Вышли на высохшее русло реки и увидели Шэдвея. Он оказался футах в пятнадцати от них, двигаясь по руслу через лес, шел быстро, пригнувшись, и нес ружье. Пик съежился и прижался к берегу, стараясь превратить себя в как можно менее удобную мишень. Но Шарп остался на виду, как будто считал себя суперменом, громко позвал Шэдвея по имени и сделал несколько выстрелов из своего пистолета с глушителем. Пользуясь глушителем, приобретаешь бесшумность, но зато теряешь в меткости, так что, учитывая расстояние между Шарпом и Шэдвеем, ни один выстрел не мог попасть в цель. Либо Шарп был не в курсе относительно дальности своего оружия, что маловероятно, либо он был настолько ослеплен ненавистью, что уже не мог поступать разумно. Первым выстрелом он содрал кору с дерева, росшего на краю русла двумя ярдами левее Шэдвея, а вторая пуля попала в камень. Тут Шэдвей исчез за поворотом русла, но Шарп все равно выстрелил еще трижды, хотя и не видел того, по кому стрелял. Даже самый лучший глушитель от употребления быстро портится, и мягкое "пам", сопровождающее выстрелы Шарпа, становилось все громче с каждым выстрелом. Пятый и последний выстрел по звуку напоминал удар деревянной колотушкой по жесткой резиновой поверхности. Разумеется, он не был оглушающим, но достаточно громким, чтобы прокатиться по лесу эхом. Когда эхо стихло, Шарп несколько секунд внимательно прислушивался, затем кинулся через сухое русло к тому же лазу в стене кустарника, через который они попали сюда. - Пошли, Пик. Сейчас мы возьмем этого стервеца. Следуя за ним, Пик заметил: - Но нам его в этом лесу не догнать. Он куда более подходяще одет. - Мы же выходим из леса, черт возьми, - кипятился Шарп. И в самом деле, они вернулись во двор домика тем же путем, что и пришли. - Я только хотел заставить его пошевеливаться, чтобы он тут не засел и не выжидал, когда мы уйдем. Сейчас он задвигался, черт побери, и наверняка отправится прямиком вниз с горы к дороге около озера. И если нам повезет, мы прищучим этого ублюдка, когда он будет пытаться спереть машину какого-нибудь рыбака. А теперь шевелись. У Шарпа все еще был дикий, осатанелый, полубезумный вид, но Пик уже понял, что в конечном счете заместитель директора не был полностью одержим ненавистью, как казалось вначале. Да, он кипел от ярости, не всегда действовал разумно, но полностью соображения он не потерял. Он был все еще опасен. Убегая, Бен спасал свою жизнь, но он так же панически боялся за Рейчел. Она ехала в Неваду в "Мерседесе", не подозревая, что в багажнике прячется Эрик. Каким-то образом Бен должен догнать ее, но с каждой минутой она удалялась от него все дальше и дальше, сводя его шансы до минимума. По крайней мере, он должен добраться до телефона и поговорить с Уитни Гэвисом, своим приятелем в Вегасе, чтобы, когда Рейчел позвонит ему насчет ключей, он смог предупредить ее об Эрике. Разумеется, Эрик может вылезти из багажника сам, или его может кто-то выпустить задолго до того, как Рейчел приедет в Вегас... Рейчел одна ночью в пустыне... странные звуки из багажника... ее холодный мертвый муж неожиданно вырывается из заточения, сорвав заднее сиденье с креплений... забирается в машину... Чудовищная картина настолько потрясла Бена, что он не отважился даже представить, что может быть дальше. Если он зациклится на подобной картине, она станет казаться ему неизбежной и он не сможет рационально действовать. Он решительно запретил себе думать об этом и свернул с высохшего русла на оленью тропу, по которой можно было сравнительно легко подняться футов на тридцать, пока тропа не свернула к двум елям в неудобном для него направлении. После этого двигаться стало значительно труднее, грунт был неровный, опасный. Заросли колючей ежевики заставили его сделать крюк чуть не в пятьдесят футов; длинный склон с очень мягким грунтом вынудил подниматься по касательной, остерегаясь, что земля поползет под ним и он скатится вниз; груды сухих деревьев и кустов принуждали либо идти в обход, либо лезть напролом, рискуя сломать ногу или вывихнуть лодыжку. Не единожды он пожалел, что надел не охотничьи сапоги, а кроссовки "Адидас". Хорошо хоть джинсы и рубашка с длинными рукавами несколько защищали его от колючек и сучков. Несмотря на все трудности, он шел вперед, зная, что рано или поздно выйдет на более низкий уровень, где местность не такая дикая и где стоят дома. Там ему будет легче. Кроме того, ему ничего не оставалось, как двигаться, ведь он не знал, преследует ли его еще Энсон Шарп. Энсон Шарп. Невозможно поверить. В свой второй год во Вьетнаме Бен в звании лейтенанта командовал взводом разведчиков и подчинялся командиру роты Олину Эшворну, вместе с которым они провели серию очень удачных рейдов в глубь территории противника. Джордж Мендоза, сержант его взвода, попал под автоматный огонь, выполняя задание по спасению четырех американских военнопленных, которых держали во временном лагере перед переводом в Ханой, и Энсона Шарпа прислали вместо него. Шарп не понравился Бену сразу, с первой встречи. То была инстинктивная реакция, так как внешне у Шарпа все было в порядке. Он, конечно, не шел ни в какое сравнение с Мендозой, но был вполне компетентен, не признавал ни наркотиков, ни алкоголя, и это выделяло его среди других солдат, сражающихся в этой несчастной войне. Возможно, он слишком злоупотреблял властью и был излишне крут с подчиненными. Возможно, в его рассуждениях о женщинах сквозило какое-то неприятное неуважение к ним, но это сначала казалось обычным надоевшим и не слишком серьезным проявлением женоненавистничества, с которым приходится сталкиваться довольно часто там, где собирается много мужчин. Бен не видел в этом ничего плохого - до поры до времени. И возможно, Шарп слишком поспешно выступал против нападения на обнаруженного противника или слишком торопился выйти из боя. Но сначала никто не считал его трусом. Однако Бен относился к нему настороженно и даже чувствовал себя виноватым в том, что не доверяет своему новому сержанту без основательных причин. Еще ему не нравилось в Шарпе отсутствие каких-либо убеждений. Он не имел своей точки зрения на политику, религию, смертную казнь, аборты или какие-либо другие проблемы, волновавшие его современников. Он странно относился к войне - ни за, ни против. Ему было наплевать, кто победит, он считал одинаковыми с моральной точки зрения как квазидемократический Юг, так и тоталитарный Север, если вообще когда-либо задумывался о морали. Он поступил в морские пехотинцы, чтобы его не забрали в пехоту, и совсем не испытывал той суровой гордости и преданности, которые сделали морскую пехоту родным домом для большинства служивших в ней. Он хотел сделать военную карьеру и в армию пошел не потому, что считал это своим долгом, а в надежде получить доступ к власти и уйти на хорошую пенсию через короткие двадцать лет. О пенсиях и различных благах для военных он мог говорить часами. Он не отличался любовью к музыке, искусству, литературе, спорту, охоте, рыбалке или чему-то еще. Любил он только самого себя. Он сам, любимый, был своей единственной страстью. Хоть он и не был ипохондриком, он ревностно заботился о состоянии здоровья, мог долго говорить о своем пищеварении, о том, работал у него желудок или нет и как выглядел его утренний стул. Любой другой мог просто сказать: "У меня голова раскалывается", тогда как Энсон Шарп в таком же состоянии тратил две сотни слов, чтобы описать степень и характер своих страданий в мельчайших подробностях, и часто пальцем показывал, где именно у него болит сильнее. Он тратил много времени на прическу, всегда умудрялся быть чисто выбритым, обожал зеркала и другие отражающие поверхности и делал все возможное и невозможное, чтобы обеспечить себе максимальный комфорт, каким только может пользоваться солдат в военной зоне. Трудно хорошо относиться к человеку, который не любит никого, кроме себя. Но если Энсон Шарп был ни плохим, ни хорошим, когда прибыл во Вьетнам, просто слабым эгоистичным человеком, война поработала над ним, как над куском глины, и в финале вылепила чудовище. Когда до Бена дошли подробные и достоверные слухи о связях Шарпа с черным рынком, он провел расследование, которое показало, что круг преступной деятельности Шарпа был чрезвычайно широк. Он участвовал в краже почтовых посылок, товаров, направляемых в столовые, и он же вел переговоры по продаже краденого преступному миру Сайгона. Кроме того, выяснилось, что хоть он сам не употреблял наркотики и не торговал ими, Шарп помогал вьетнамской мафии сбывать их американским солдатам. Но самое отвратительное, что удалось выяснить сыщикам Бена, - это что Шарп использовал заработанные нечестным путем деньги для содержания наложницы в одном из самых бандитских районов Сайгона. Там, заручившись помощью особо опасного вьетнамца-головореза, выполнявшего параллельно функции слуги и тюремщика, он держал одиннадцатилетнюю девочку - Май Ван Транг, которую превратил в настоящую рабыню и использовал для своих сексуальных нужд, когда имел такую возможность. В остальное время ею по своему усмотрению пользовался головорез. Последовавший за расследованием трибунал прошел совсем не так, как рассчитывал Бен. Ему хотелось засадить Шарпа в военную тюрьму на двадцать лет. Но еще до суда потенциальные свидетели стали исчезать один за другим с подозрительной скоростью. Двух вольнонаемных, торговцев наркотиками, согласившихся свидетельствовать против Шарпа, нашли с перерезанным горлом в пустынных переулках Сайгона. Еще одного - лейтенанта - взрывом разнесло на части во время сна. Головорез-многостаночник и Май Ван Транг исчезли, и Бен был уверен, что первый жив и где-то прячется, а девочка мертва и неизвестно где похоронена, что совсем нетрудно в стране, раздираемой войной и покрытой безымянными могилами. Поскольку Шарп находился под стражей, когда эти столь удобные для него убийства и исчезновения имели место, он с полным правом мог заявить о своей невиновности, хотя, вне всякого сомнения, такое удачное развитие событий было следствием его влияния в преступном мире. К началу трибунала не осталось ни одного свидетеля, так что суд мог полагаться только на слово Бена и его помощников, а Шарп в это время с ухмылкой настаивал на своей невиновности. Прямых улик оказалось недостаточно, чтобы засадить его в тюрьму, зато было полно косвенных, чтобы потерять работу. В конце концов его лишили сержантских нашивок, понизили до рядового и уволили из армии. Даже такой незначительный приговор был ударом для Шарпа, чья глубокая, неустанная любовь к самому себе не позволяла терпеть какое-либо наказание. Главной и, возможно, единственной его заботой были собственный комфорт и благополучие, и он считал само собой разумеющимся, что ему, как баловню судьбы, будет всегда везти. Прежде чем с позором покинуть Вьетнам, Шарп использовал все свое влияние, чтобы организовать неожиданный визит к Бену, слишком короткий, чтобы расправиться с ним, но достаточно продолжительный, чтобы передать ему угрозу: - Слушай, говнюк, когда вернешься домой, помни, что я там тебя жду с нетерпением, Я буду знать, когда ты приедешь, и я буду готов. Бен не принял угрозы всерьез. Во-первых, еще до трибунала Шарп стал нерешительным в бою до такой степени, что в некоторых случаях готов был ослушаться приказа, но не рисковать своей драгоценной шкурой. Вполне возможно, что, если бы его не судили за воровство, операции на черном рынке, торговлю наркотиками и изнасилование, он был бы привлечен к суду за дезертирство или что-нибудь в этом роде, связанное с его растущей трусостью. Он мог рассуждать о мести на родине, но сделать что-нибудь у него не хватит пороха. Да и кроме того, Бена мало волновало, что и как случится дома. К тому времени, хорошо это или плохо, но он привязал себя к этой войне до конца. И имел все основания полагать, что домой он скорее всего вернется в ящике и ему будет наплевать, ждет его Энсон Шарп или нет. Теперь, спускаясь сквозь тенистый лес и достигнув наконец наполовину расчищенных участков, где между деревьями мелькали дома, Бен недоумевал, каким образом выгнанный из армии с позором Шарп мог стать агентом Бюро по оборонной безопасности. Человек, превратившийся в чудовище, как Шарп, обычно продолжает катиться дальше по наклонной плоскости. К этому времени он должен был бы отсидеть два или три срока за преступления на гражданке. В лучшем случае он мог стать мелким жуликом, едва сводящим концы с концами, чьи аферы настолько незначительны, что не привлекают внимания властей. Даже если он исправился, он не смог бы скрыть позорные обстоятельства своего увольнения из армии. А это автоматически исключало возможность его работы в каком-либо правоохранительном учреждении, особенно таком значительном, как Бюро по оборонной безопасности. "Так каким же образом он это сделал, черт побери?" - удивлялся Бен. Он раздумывал над этим вопросом, пока перелезал через забор и осторожно огибал двухэтажное кирпичное строение и дом из соснового бруса, перебегая от дерева к дереву, от куста к кусту, стараясь по возможности не высовываться. Не дай Бог кто-нибудь выглянет в окно и заметит человека с ружьем в одной руке и большим револьвером, засунутым за пояс брюк, - он немедленно позвонит шерифу округа. Если предположить, что Шарп не соврал насчет того, что он агент Бюро, а врать ему вряд ли был смысл, то как же ему удалось так там выдвинуться? Ведь вряд ли это совпадение, что именно Шарпу поручили расследование, связанное с Беном. Вероятнее предположить, что Шарп сам организовал это назначение, когда прочитал досье на миссис Либен и узнал, что Бен, его давний и, вероятно, подзабытый враг, связан с Рейчел. Он разглядел здесь давно откладываемую возможность свести счеты и ухватился за нее. Но обычный агент не выбирает сам себе задания, так что Шарп, видно, забрался достаточно высоко, чтобы самому распоряжаться своей судьбой. Хуже того, он занимал столь высокий пост, что мог себе позволить открыть стрельбу без всякой провокации и рассчитывать, что ему сойдет с рук убийство, совершенное на глазах коллеги. Столкнувшись с угрозой, которую представлял собой Шарп, в дополнение к тому переплету, куда они с Рейчел попали, Бен начал чувствовать, что снова оказался на войне. На войне по тебе начинают стрелять, когда ты меньше всего этого ждешь, и обычно с самой неожиданной стороны. Именно так он и воспринял появление Энсона Шарпа: стрельба с неожиданной стороны. Около третьего дома на склоне он едва не столкнулся с четверкой мальчишек, играющих в войну и прячущихся друг от друга. Он их заметил только в последний момент, когда один из них выскочил из укрытия и открыл огонь по другому из автомата с пистонами. Впервые в жизни Бен как бы на мгновение вернулся на войну, впервые сам пережил ту психическую травму, от которой, если верить прессе, страдает каждый ветеран. Он упал, перевернувшись несколько раз, и затаился с бьющимся сердцем за низким холмиком, сдерживая готовый вырваться крик. Прошло не меньше тридцати секунд, прежде чем он пришел в себя. Мальчики его не заметили, но дальше он передвигался ползком от одного укрытия к другому. От холмика к кусту азалии. От азалии к небольшой загородке из известняка, где наткнулся на растерзанный трупик белки и воспринял это как предупреждение. Затем он сполз вниз по склону, через густую траву, и подлез под очередной забор. Еще через пять минут, почти через три четверти часа, после того, как он ушел из охотничьего домика, Бен скатился по покрытому кустарником склону в сухую канаву вдоль шоссе, опоясывающего озеро. Сорок минут, это надо же. Как далеко в пустыню успела забраться Рейчел за сорок минут? Не думай об этом. Шевелись. Он немного посидел, пригнувшись в зарослях, переводя дыхание, затем встал и посмотрел в обе стороны. Никого. Ни одной машины. Поскольку он не хотел отказываться ни от ружья, ни от "магнума", которые делали его крайне подозрительным для посторонних, ему еще повезло, что он оказался в этом месте во вторник днем. Потому что рано утром к озеру ехали бы яхтсмены, рыбаки и туристы, а к вечеру многие бы возвращались. Но в середине дня, без пяти минут три, они еще не двигались с места. Опять же хорошо, что он не попал сюда в уик-энд, вот тогда бы на дороге было полно машин в течение всего дня. Решив, что услышит звук мотора издали и, следовательно, успеет спрятаться, он выбрался из канавы и направился на север по шоссе в надежде где-нибудь украсть машину. Глава 27 - Снова в пути Без пяти минут три Рейчел проехала через перевал Эль-Кайон. Викторвилль был еще в десяти милях к югу, а до Барстоу оставалось почти сорок пять миль. Это был последний участок шоссе, на котором хоть изредка встречались какие-то признаки цивилизации. Если не считать Викторвилля и одиноких домов, магазинов и автозаправочных станций между ним и Хесперией и Яблоневой долиной, дорога шла в основном через огромные пустынные участки, покрытые белым песком, грядами камней, высушенной растительностью, деревьями Джошуа и другими кактусами. На протяжении ста шестидесяти миль между Барстоу и Лас-Вегасом ей должны были встретиться, по существу, только два населенных пункта - Калико, город-призрак (с несколькими ресторанами, заправочными станциями и парой мотелей), и Бейкер, стоящий у входа в Долину смерти, который был настолько мал и умудрялся промелькнуть мимо так быстро, что казался миражем. Хэллоран-Спрингс, Кэ-Нева и Стейтлайн тоже должны были попасться ей по дороге, но ни один из них и городом назвать было нельзя. В каком-то проживало меньше пятидесяти человек. Здесь, где начиналась великая пустыня Мохаве, человек попробовал установить свою власть, но дальше Барстоу все равно продолжала править пустыня. Если бы Рейчел так не беспокоилась о Бене, она могла бы получить удовольствие от бескрайних просторов, мощности и послушности "Мерседеса" и чувства удивительной свободы, которое всегда испытывала при путешествии через пустыню. Но она не могла отделаться от мыслей о нем, жалела, что оставила одного, несмотря на убедительность доводов в пользу его плана и отсутствие выбора. Она подумывала, не повернуть ли назад, но боялась уже не застать его в домике. К тому же если она вернется к озеру, то может попасть прямиком в лапы полиции, так что Рейчел продолжала гнать "Мерседес" вперед к Барстоу со скоростью шестьдесят миль в час. Когда она была в пяти милях от Викторвилля, ее напугал странный глухой стук, который, казалось, доносился откуда-то снизу: четыре или пять ударов, и затем - тишина. Она вполголоса выругалась, ожидая, что в любой момент машина сломается. Сбавила скорость до пятидесяти миль, потом до сорока и приблизительно с полмили внимательно прислушивалась к "Мерседесу". Шорох шин по асфальту. Урчание мотора. Тихий шепот кондиционера. Никакого стука. Она снова довела скорость до шестидесяти и продолжала слушать, подумав, что неизвестный дефект проявляет себя только на высоких скоростях. Еще миля позади, и никакого стука. Наверное, она попала в выбоины на асфальте, решила Рейчел. Она их не заметила, да и не помнила, чтобы машина подскакивала одновременно со стуком, но другое объяснение ей в голову не приходило. Рессоры и подвески у "Мерседеса" были самого высшего качества, так что они, наверное, смягчили тряску, а она, занятая странными звуками, просто не обратила внимания на небольшую вибрацию. Еще несколько миль Рейчел нервничала. Не то чтобы она ждала, что внезапно отвалится весь задний мост или взорвется двигатель, но боялась, что любая поломка может задержать ее. Однако машина продолжала прекрасно работать, и она расслабилась и снова вернулась мыслями к Бену. Зеленый "Шевроле" пострадал при столкновении с "Фордом" - погнута решетка, разбита фара, изуродован бампер, но двигаться на нем было можно. Пик проехал по грунтовой дороге до гравия, потом по щебенке до шоссе вокруг озера, в то время как Шарп сидел рядом и оглядывал лес вокруг, держа пистолет с глушителем на коленях. Шарп был уверен (так он заявил), что Шэдвей пошел в другом направлении, но все равно соблюдал осторожность. Пик все время ждал, что раздастся ружейный выстрел и пуля пробьет боковое стекло. Но на шоссе он выбрался живым. Они поехали по главной дороге и наткнулись на ряд припаркованных машин и грузовичков, вероятно принадлежавших рыболовам, которые через лес направились к озеру, к своим излюбленным глухим и труднодоступным местам. Шарп вычислил, что Шэдвей спустится с горы южнее машин, вспомнив, что проезжал мимо них, когда двигался к домику, и пойдет на север вдоль шоссе, возможно прячась в канавах или в лесу на обочине дороги, чтобы найти себе новые колеса. Пик поставил свой седан в ряд с последней из шести машин, грязным, побитым "Доджем", слегка подавшись назад, чтобы Шэдвей не заметил их, когда подойдет поближе. Шарп и Пик сидели пригнувшись на переднем сиденье, высунув головы ровно настолько, чтобы видеть сквозь лобовое стекло и окна стоящий рядом "Додж". Они приготовились быстро среагировать при малейшем признаке, что кто-то возится с одной из машин. Во всяком случае, Шарп приготовился. Пик все еще находился на распутье. Порывистый ветер шумел в кронах деревьев. Стрекоза зловещего вида пролетела мимо лобового стекла, лениво махая прозрачными крылышками. Тихо тикали часы на приборной доске, и у Пика возникло странное, но вполне понятное ощущение, что они сидят на бомбе с часовым механизмом. - Минут через пять он появится, - сказал Шарп. "Надеюсь, нет", - подумал Пик. - Мы прищучим ублюдка, будь покоен, - добавил Шарп. "Только не я", - подумал Пик. - Он думает, что мы ездим взад-вперед по дороге, разыскивая его. Он не догадается, что мы его тут поджидаем. Он попадет прямо в наши объятия. "Господи, надеюсь, что нет, - подумал Пик. - Надеюсь, он пойдет на юг, а не на север. Или переберется через гору и спустится с другой стороны и никогда даже не приблизится к этой дороге. О Господи, сделай так, чтоб он просто перешел через дорогу, спустился к озеру и по воде перебрался на другую сторону". - Мне показалось, - заметил Пик, - что он лучше вооружен, чем мы. Я заметил ружье. Об этом нельзя забывать. - Он не станет в нас стрелять, - возразил Шарп. - Почему? - Потому что он сраный моралист, вот почему. Такой чувствительный. О своей чертовой душе слишком заботится. Такие, как он, могут убивать на войне, причем на такой войне, в которую они верят, или в ситуации, когда у них не будет абсолютно никакого выбора, как только убить, чтобы защитить себя. - Ну, если мы начнем стрелять, у него не будет другого выбора, как тоже стрелять. Разве не так? - Тебе его не понять. В такой ситуации, когда нет войны, если есть куда сбежать, если его не зажали в угол, он всегда предпочтет сбежать, а не стрелять. Это лучший выбор с моральной точки зрения, видишь ли, а ему нравится думать о себе как о хорошем парне. Здесь, в лесу, полно места куда бежать. Значит, если мы стреляем и убиваем его, все кончено. Но если мы промахиваемся, он не станет стрелять, этот ублюдок и ханжа, он побежит и даст нам еще шанс пристрелить его и будет продолжать давать нам такие шансы, пока рано или поздно мы его или упустим, или прикончим. Только ради всего святого, никогда не загоняй его в угол, всегда оставляй ему лазейку. Когда он побежит, мы сможем выстрелить ему в спину, и это будет самый мудрый выход, потому что этот парень был морским пехотинцем, и чертовски хорошим, лучше многих, пожалуй, самым лучшим, должен отдать ему справедливость, лучшим из лучших. И, похоже, сохранил форму. Так что если он будет вынужден, то снесет тебе голову голыми руками. Пик так и не мог решить, какие из новых откровений Шарпа более омерзительны: то ли, что, сводя какие-то счеты, они собираются убить не только невиновного человека, но человека высоких моральных принципов, которые он свято блюдет и скорее подвергнет себя смертельному риску, чем будет пытаться убить их, готовых с легким сердцем прикончить его, или что они собираются выстрелить ему в спину, если им представится случай; или что этот парень, если у него не будет выбора, способен справиться с ними без всякого труда. Пик последний раз спал накануне днем, больше суток назад, и ему очень хотелось спать, но, выслушав откровения Шарпа, он забыл про сон, раздумывая, какие сделать из них выводы. Шарп неожиданно наклонился вперед, как будто заметил идущего с юга Шэдвея, но, по-видимому, тревога была ложной, потому что он снова откинулся на сиденье и шумно вздохнул. Он не просто зол, он напуган, подумал Пик. И напрягся, собираясь задать вопрос, который наверняка разозлит Шарпа. - Вы его знаете, сэр? - Да, - коротко подтвердил Шарп, явно не желая вдаваться в подробности. - Откуда? - Это было не здесь. - А когда это было? - Давно, - отрезал Шарп, тоном давая понять, что больше задавать вопросы не следует. Со вчерашнего вечера, сначала это го расследования, Пик не переставал удивляться, что человек, занимающий пост заместителя директора, сам непосредственно участвует в операции, плечом к плечу со своими подчиненными, вместо того чтобы управлять ими из офиса. Дело, безусловно, было важным. Но Пик сподобился участвовать и в других важных делах, и ему еще ни разу не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь из высокопоставленных офицеров пачкал собственные руки. Теперь он понял, в чем дело: Шарп предпочел влезть в самую грязь, потому что обнаружил, что его давний недруг, Шэдвей, замешан в это дело и, только непосредственно участвуя в операции, он сможет убить Шэдвея и сделать так, чтобы убийство казалось оправданным. - Давно, - повторил Шарп больше самому себе, чем Джерри Пику. - Давным-давно. Внутри просторного багажника "Мерседеса" было тепло, так как его нагрело солнце. Но свернувшийся в темноте Эрик Либен ощущал другое, более сильное тепло: странный и почти приятный жар в крови, в плоти, в костях, жар, который, казалось, превращал его во что-то... иное, отличное от человека. Внутренний жар и тепло багажника, темнота, движение машины и завораживающее шуршание шин убаюкали его и привели в состояние, похожее на транс. На какое-то время Эрик забыл, кто он такой, где он, как сюда попал. Мысли лениво плавали в его голове, как пятна мазута на воде, меняя форму, смешиваясь и образуя небольшие омуты. Временами то были приятные и легкие мысли: очаровательные изгибы тела Рейчел, гладкость ее кожи, Сара, другие женщины, с которыми он занимался любовью, его любимый плюшевый медвежонок, с которым он всегда спал в детстве, отрывки из понравившихся фильмов, строчки из любимых песен. Но иногда в мозгу появлялись темные и пугающие образы: дядя Барри, манящий его к себе; незнакомая мертвая женщина в мусорном