Оцените этот текст:


     ---------------------------------------------------------------
     Origin: "Запретная книга" - русский фэн-сайт Г.Ф. Лавкрафта
     ---------------------------------------------------------------



     Еще раз  повторяю,  джентльмены: все ваше расследование  ни  к  чему не
приведет. Держите меня здесь хоть целую вечность;  заточите меня в  темницу,
казните   меня,   если  уж   вам  так  необходимо   принести   жертву   тому
несуществующему божеству, которое вы именуете правосудием, но вы не услышите
от  меня  ничего нового. Я рассказал вам  все,  что  помню, рассказал как на
духу,  не исказив и не сокрыв ни единого факта, и если что-то  осталось  для
вас  неясным, то виною тому мгла,  застлавшая  мне  рассудок,  и неуловимая,
непостижимая природа тех ужасов, что навлекли на меня эту мглу.
     Повторяю: мне  неизвестно,  что случилось  с  Харли Уорреиом,  хотя мне
кажется по крайней мере, я надеюсь, что  он пребывает в безмятежном забытьи,
если,  конечно, блаженство  такого  рода вообще  доступно  смертному.  Да, в
течение  пяти  лет  я был ближайшим другом и  верным спутником  Харли в  его
дерзких изысканиях  в  области  неведомого. Не  стану  также  отрицать,  что
человек, которого вы выставляете в качестве свидетеля, вполне мог видеть нас
вдвоем в ту страшную  ночь  в  половине двенадцатого, на Гейнсвильском пике,
откуда  мы,  по его словам, направлялись в сторону Трясины Большого Кипариса
сам я, правда, всех этих подробностей почти  не помню. То что у нас при себе
были электрические фонари,  лопаты  и  моток  провода,  соединяющий какие-то
аппараты, я готов подтвердить даже под присягой, поскольку все эти  предметы
играли  немаловажную роль  в  той  нелепой  и  чудовищной истории, отдельные
подробности которой глубоко врезались мне в память, как бы  нибыла она слаба
и ненадежна. Относительно же происшедшего впоследствии  и  того, почему меня
обнаружили наутро одного и в невменяемом  состоянии на краю болота  клянусь,
мне  неизвестно  ничего, помимо  того,  что я уже  устал  вам  повторять. Вы
говорите, что ни на болоте, ни в  его окрестностях нет такого места, где мог
бы произойти  описанный  много кошмарный эпизод. Но  я только поведал о том,
что видел собственными глазами, и мне нечего добавить. Было это видением или
бредом о, как бы  мне хотелось, чтобы это было именно так! я не знаю, но это
все, что  осталось в моей памяти от тех страшных часов, когда мы  находились
вне  поля  зрения людей.  И  на  вопрос,  почему  Харли  Уоррен не вернулся,
ответить  может только  он сам,  или его тень,  или та  безымянная сущность,
которую я не в силах описать.
     Повторяю, я не только знал, какого рода изысканиям посвящает себя Харли
Уоррен, но и некоторым образом участвовал в них.  Из его  обширной коллекции
старинных  редких книг  на  запретные  темы я  перечитал  все  те, что  были
написаны на языках, которыми я  владею; таких, однако, было  очень  мало  по
сравнению с  фолиантами, испещренными  абсолютно  мне  неизвестными знаками.
Большинство,  насколько я могу  судить,  арабскими, но та  гробовдохновенная
книга, что  привела  нас к  чудовищной  развязке та книга, которую он унес с
собой  в кармане,  была  написана иероглифами,  подобных которым  я нигде  и
никогда  не встречал. Уоррен ни за что не  соглашался открыть мне, о чем эта
книга.  Относительно  же характера наших штудий, я могу лишь  повторить, что
сегодня уже не вполне его себе представляю. И,  по правде говоря, я даже рад
своей забывчивости,  потому что  это  были  жуткие занятия; я предавался  им
скорее  с  деланным  энтузиазмом,  нежели с  неподдельным интересом.  Уоррен
всегда как-то подавлял меня, а временами я  его даже  боялся. Помню, как мне
стало не по себе от выражения его  лица  накануне того ужасного происшествия
он с увлечением излагал мне  свои мысли по поводу того, почему иные трупы не
разлагаются, но тысячелетиями лежат в своих могилах, неподвластные тлену. Но
сегодня я  уже не боюсь его; вероятно, он столкнулся с такими ужасами, рядом
с которыми мой страх ничто. Сегодня я боюсь уже не за себя, а за него.
     Еще  раз говорю, что я не  имею достаточно ясного представления о наших
намерениях в ту ночь. Несомненно лишь то, что они были самым  тесным образом
связаны с книгой,  которую Уоррен  захватил  с собой  с  той  самой  древней
книгой, написанной непонятным  алфавитом, что пришла  ему  по почте из Индии
месяц  тому   назад.  Но,  готов  поклясться,  я  не  знаю,  что  именно  мы
предполагали найти. Свидетель показал, что видел нас в половине двенадцатого
на Гейнсвильском  пике, откуда мы держали  путь  в сторону  Трясины Большого
Кипариса. Возможно, так  оно и  было, но мне это как-то  слабо  запомнилось.
Картина, врезавшаяся мне в душу и опалившая ее, состоит  всего лишь из одной
сцены. Надо полагать, было уже далеко за полночь, так как ущербный серп луны
стоял высоко в окутанных мглой небесах.
     Местом  Действия   было  старое   кладбище,  настолько  старое,  что  я
затрепетал,  глядя на  многообразные  приметы глубокой древности. Находилось
оно    в    глубокой    сырой   лощине,   заросшей    мхом,    бурьяном    и
причудливо-стелющимися   травами.   Неприятный  запах,  наполнявший  лощину,
абсурдным образом связался  в моем праздном воображении с гниющим камнем. Со
всех сторон  нас  обступали дряхлость и запустение,  и меня ни на  минуту не
покидала  мысль,  что  мы  с  Уорреном  первые  живые  существа,  нарушившие
многовековое  могильное безмолвие.  Ущербная луна  над краем  ложбины тускло
проглядывала сквозь  нездоровые испарения, которые,  казалось,  струились из
каких-то  невидимых  катакомб, и  в  ее слабом,  неверном свете  я  различал
зловещие очертания старинных плит, урн, кенотафов (Кенотаф - пустая, т.е. не
содержащая погребения могила.  Создавались в Древнем Египте, Греции,  Риме и
Средней Азии в тех случаях, когда умершего  на чужбине человека  нельзя было
похоронить), сводчатых входов  в склепы крошащихся, замшелых, потемневших от
времени и наполовину скрытых в буйном изобилии вредоносной растительности.
     Первое  впечатление от этого  чудовищного  некрополя сложилось у меня в
тот момент, когда мы с Уорреном остановились перед какой-то ветхой гробницей
и скинули на землю поклажу, по-видимому,  принесенную нами с собой. Я помню,
что у меня было две  лопаты и электрический фонарь, а у моего спутника точно
такой  же  фонарь  и  переносной телефонный  аппарат.  Между  нами  не  было
произнесено ни слова, ибо  и место, и наша цель были нам как будто известны.
Не теряя времени, мы взялись за лопаты и  принялись счищать траву, сорняки и
налипший грунт  со старинного  плоского надгробья.  Расчистив крышу  склепа,
составленную из трех тяжелых гранитных плит, мы отошли назад чтобы взглянуть
со стороны на картину,  представшую нашему взору. Уоррен, похоже, производил
в уме какие-то расчеты.Вернувшись к могиле, он взял лопату и, орудуя  ею как
рычагом,  попытался приподнять  плиту,  расположенную  ближе других  к груде
камней, которая в свое время,  вероятно, представляла собою памятник. У него
ничего не вышло, и он жестом позвал меня на помощь. Совместными усилиями нам
удалось расшатать плиту, приподнять ее и поставить на бок.
     На  месте  удаленной  плиты зиял черный провал, из  которого  вырвалось
скопище  настолько тошнотворных миазмов,  что  мы в  ужасе  отпрянули назад.
Когда спустя  некоторое время мы  снова приблизились к яме,  испарения стали
уже менее насыщеными. Наши фонари  осветили верхнюю часть каменной лестницы,
сочащейся какой-то злокачественной сукровицей подземных глубин. По бокам она
была ограничена  влажными стенами  с налетом селитры.  Именно в этот  момент
прозвучали  первые  сохранившиеся  в  моей  памяти  слова. Нарушил  молчание
Уоррен, и  голос его  приятный, бархатный  тенор был, несмотря на  кошмарную
обстановку, таким же спокойным, как всегда.
     -  Мне  очень  жаль,  сказал он,  но я вынужден  просить тебя  остаться
наверху.  Я  совершил бы преступление, если  бы  позволил человеку  с  таким
слабыми нервами, как у тебя, спуститься туда.
     Ты даже не представляешь, несмотря  на все, прочитанное и услышанное от
меня,  что  именно  суждено  мне  увидеть  и совершить. Это страшная миссия,
Картер, и нужно обладать стальными нервами, чтобы  после всего того, что мне
доведется увидеть  внизу, вернуться  в мир  живым и в здравом уме. Я не хочу
тебя обидеть и, видит Бог, я рад,  что ты со мной. Но вся ответственность за
это предприятие, в  определенном смысле, лежит на мне,  а  я  не считаю себя
вправе  увлекать  такой комок нервов,  как ты, к порогу возможной смерти или
безумия.  Ты ведь даже не можешь  себе  представить, что  ждет меня  там! Но
обещаю  ставить тебя в известность по телефону  о  каждом своем движении как
видишь, провода у меня хватит до центра земли и обратно.
     Слова эти, произнесенные бесстрастным тоном, до сих пор звучат у меня в
ушах,  и я хорошо помню,  как  пытался увещевать  его. Я отчаянно умолял его
взять меня с собой в загробные глуби, но он был неумолим. Он даже пригрозил,
что откажется от своего замысла, если я буду продолжать настаивать на своем.
Угроза эта возымела действие, ибо у  него одного был  ключ к тайне. Это-то я
очень хорошо помню, а вот в чем заключался предмет наших изысканий, я теперь
не  могу сказать. С большим трудом добившись от  меня согласия  быть во всем
ему послушным, Уоррен поднял с земли катушку с проводом и настроил аппараты.
Я взял один из них и уселся на старый,  заплесневелый  камень подле входа  в
гробницу. Уоррен пожал мне руку, взвалил на плечо моток провода и  скрылся в
недрах мрачного склепа.
     С минуту мне был виден отблеск его фонаря и слышно шуршание сходящего с
катушки провода, но потом свет внезапно исчез,  как если бы лестница сделала
резкий поворот, и почти сразу вслед за этим замер и звук. Я остался один, но
у  меня была  связь  с неведомыми  безднами через магический провод, обмотка
которого зеленовато поблескивала в слабых лучах лунного серпа.
     Я  то  и  дело  высвечивал  фонарем циферблат часов  и  с  лихорадочной
тревогой прижимал ухо к телефонной трубке, однако в течении четверти часа до
меня не доносилось ни  звука. Потом  в трубке  раздался  слабый  треск.  И я
взволнованным голосом выкрикнул в нее имя своего друга. Несмотря на все свои
предчувствия,  я все  же никак не был готов услышать те слова, что донеслись
до меня из глубин проклятого  склепа и  были произнесены таким возбужденным,
дрожащим голосом, что я не  сразу узнал по  нему своего друга Харли Уоррена.
Еще совсем недавно казавшийся таким невозмутимым и  бесстрастным, он говорил
теперь  шепотом; который  звучал страшнее,  чем самый душераздирающий вопль:
Боже! Если бы ты только видел то, что вижу я!
     В тот момент  у  меня  отнялся язык, и  мне оставалось только безмолвно
внимать голосу на другом конце трубки.  И вот до меня донеслись исступленные
возгласы:
     - Картер, это ужасно! Это чудовищно! Это просто невообразимо!
     На  этот  раз  голос  не изменил мне,  и  я  разразился  целым  потоком
тревожных вопросов. Вне себя от ужаса, я твердил снова и снова:
     - Уоррен, что случилось? Говори же, что происходит?
     И  вновь  я услышал голос  друга  искаженный страхом  голос,  в котором
явственно слышались нотки отчаяния:
     - Я не могу тебе  ничего сказать, Картер!  Это  выше всякого разумения!
Мне просто нельзя  тебе ничего говорить, слышишь ты? Кто  знает об этом, тот
уже не жилец. Боже правый! Я ждал чего угодно, но только не этого.
     Снова  установилось   молчание,  если  не  считать  бессвязного  потока
вопросов  с моей стороны. Потом опять раздался  голос Уоррена на этот раз на
высшей ступени неистового ужаса:
     -  Картер, ради всего святого, умоляю  тебя верни плиту на место и беги
отсюда,  пока не  поздно! Скорей!  Бросай  все  и выбирайся отсюда это  твой
единственный  шанс  на  спасение.  Сделай, как  я говорю,  и  ни  о  чем  не
спрашивай!
     Я  слышал все  это и тем не менее продолжал,  как исступленный задавать
вопросы.  Кругом  меня  были  могилы,  тьма и  тени; внизу подо  мной  ужас,
недоступный  воображению  смертного. Но  друг  мой  находился в еще  большей
опасности,  нежели  я, и, несмотря на  испуг, мне было даже  обидно, что  он
полагает  меня  способным  покинуть  его  при  таких   обстоятельствах.  Еще
несколько щелчков, и после короткой паузы отчаянный вопль Уоррена:
     - Сматывайся! Ради Бога, верни плиту на место и дергай отсюда. Картер!
     То,  что мой спутник опустился  до  вульгарных выражений,  указывало на
крайнюю степень его потрясения, и эта последняя капля переполнила чашу моего
терпения. Молниеносно приняв решение, я закричал:
     - Уоррен, держись! Я спускаюсь к тебе!
     Но  на  эти  слова абонент мой  откликнулся  воплем, в котором сквозило
теперь уже полное отчаяние:
     - Не смей! Как ты не понимаешь! Слишком поздно! Это я  во  всем виноват
мне и отвечать! Бросай плиту и беги мне уже никто не поможет!
     Тон Уоррена опять переменился.  Он сделался  мягче,  в нем  была слышна
горечь безнадежности, но в то же время ясно звучала напряженная нота тревоги
за мою судьбу.
     - Поторопись, не то будет слишком поздно!
     Я старался  не придавать  его  увещеваниям  большого  значения, пытаясь
стряхнуть с себя  оцепенение и  выполнить  свое обещание прийти  к  нему  на
помощь.  Но  когда он  заговорил  в очередной раз, я  по-прежнему сидел  без
движения, скованный тисками леденящего ужаса.
     Картер, поторопись! Не  теряй времени!  Это  бессмысленно... тебе нужно
уходить... лучше я один, чем мы оба... плиту....
     Пауза, щелчки и вслед за тем слабый голос Уоррена:
     -  Почти все кончено...  не  продлевай мою агонию... завали вход на эту
чертову  лестницу и беги,  что есть мочи... ты только зря  теряешь  время...
прощай. Картер... прощай навсегда...
     Тут  Уоррен  резко перешел  с  шепота на  крик,  завершившийся  воплем,
исполненным тысячелетнего ужаса:
     - Будь  они прокляты, эти исчадия ада! Их здесь столько, что не счесть!
Господи!.. Беги! Беги! Беги!!!
     Потом  наступило  молчание.  Бог  знает,  сколько нескончаемых веков  я
просидел, словно парализованный шепча, бубня,  бормоча. взывая, крича и вопя
в  телефонную  трубку.  Века  сменялись веками,  а  я  все сидел  и  шептал,
бормотал, звал, кричал и вопил:.
     - Уоррен! Уоррен! Ты меня слышишь? Где ты?
     А  потом  на  меня  обрушился  тот  ужас,  что  явился  апофеозом всего
происшедшего ужас немыслимый,  невообразимый  и  почти  невозможный.  Я  уже
упоминал о  том, что,  казалось,  вечность миновала с  тех пор,  как  Уоррен
прокричал  свое последнее отчаянное предупреждение, и  что теперь только мои
крики нарушали гробовую тишину. Однако через некоторое время в трубке  снова
раздались щелчки, и я весь превратился в слух.
     -  Уоррен,  ты  здесь? позвал я  его снова, и в  ответ услышал то,  что
навлекло  на  мой  рассудок беспроглядную мглу. Я даже  не пытаюсь дать себе
отчет в том, что это  было я  имею в  виду голос, джентльмены,  и не решаюсь
описать его  подробно, ибо первые же  произнесенные им слова заставили  меня
лишиться чувств и привели к  тому провалу в сознании, что продолжался вплоть
до момента  моего пробуждения в  больнице. Стоит ли говорить, что  голос был
низким, вязким, глухим, отдаленным, замогильным, нечеловеческим, бесплотным?
Так  или иначе, я  не могу  сказать  ничего  более.  На этом  кончаются  мои
отрывочные воспоминания, а с ними и мой рассказ. Я услышал этот голос и впал
в беспамятство. На неведомом  кладбище в глубокой сырой лощине,  в окружении
крошащихся   плит   и  покосившихся  надгробий,  среди  буйных   зарослей  и
вредоносных испарений  я сидел, оцепенело наблюдая за  пляской бесформенных,
жадных до тлена теней под бледной ущербной луной, когда из самых сокровенных
глубин зияющего склепа до меня донесся этот голос.
     И вот что он сказал:
     - Глупец! Уоррен мертв!

     Перевод О. Мичковского


Last-modified: Thu, 12 Dec 2002 09:24:02 GMT
Оцените этот текст: