оторому вернулась его обычная бледность, откинулся на спинку кресла, положил жилистые руки на мягкие подлокотники и с улыбкой предложил Мышелову: - Ну, говори. Расскажи о своем гениальном плане. Заставляя себя не удивляться тому, что Слевьяс оказался не жертвой, а вором, причем не убитым, а живым и невредимым - зачем же он все же понадобился Кровасу? - Мышелов откинул голову и, изобразив на губах легкую насмешливую улыбочку, начал: - Можешь смеяться надо мною сколько тебе угодно, о великий магистр, но я ручаюсь, что не успеет твое сердце отстучать два десятка ударов, как ты перестанешь улыбаться и будешь внимательно вслушиваться в мои слова. Истинный разум способен, словно молния, осветить любой предмет, а даже вы, лучшие люди Ланкмара, не замечаете у себя под носом освященных веками белых пятен, которые нам, пришельцам из иных краев, очевидны. Мой гениальный план заключается в следующем: Цех Воров под твоим твердым руководством должен захватить высшую власть сначала в городе Ланкмаре, потом во всей ланкмарской земле, потом по всему Невону, после чего... кто знает, какие недосягаемые области узнают сладость твоего правления? В одном Мышелов оказался прав: Кровас больше не улыбался. Он опять немного подался вперед, его лицо снова потемнело, но от любопытства или от гнева, сказать пока было трудно. Мышелов тем временем продолжал: - В течение веков у Цеха было вполне достаточно власти и ума, чтобы совершить почти наверняка удачный coup d'etat [государственный переворот (франц.)], сегодня же шансов на провал переворота ровно столько же, сколько волос на абсолютно лысом черепе. Воры должны править людьми, это совершенно очевидно. Природа просто вопиет об этом. И вовсе незачем лишать жизни старого Карстака Овартомортеса, его нужно прибрать к рукам, подчинить и управлять страною через его посредство. У тебя уже есть платные осведомители в каждом благородном и зажиточном доме. Твое положение прочнее, чем у самого Царя Царей. При нужде ты в любой момент можешь взять сколько угодно наемников в Братстве Душегубов. Мы, члены Цеха Нищих, твои лазутчики. О великий Кровас, массы знают, что именно воровство правит Невоном - да что там Невоном, всей вселенной, даже обиталищем высших богов! И массы согласны с этим, им не по душе лицемерие нынешнего строя, столпы коего утверждают, что дело обстоит иначе. Удовлетвори же справедливое желание масс, великий Кровас! Сделай так, чтобы все было честно и открыто, чтобы воры правили не только фактически, но и официально! Речь Мышелова звучала страстно, он сам верил во все, что говорил, даже не замечая явных противоречий. Четыре головореза пожирали его глазами с восхищением и не без страха. Руки их непроизвольно немного разжались. Однако Кровас, откинувшись в кресле и улыбаясь тонко и зловеще, холодно произнес: - В нашем Цехе опьянение является не извинением глупости, а лишь поводом для более сурового наказания. Но мне прекрасно известно, что у вас, нищих, дисциплина хромает. Поэтому я снизойду до того, чтобы объяснить тебе, ничтожный фантазер, следующее: мы, воры, очень хорошо понимаем, что, находясь за кулисами, держим в своих руках Ланкмар, Невон, да и вообще всю жизнь - ведь что она такое, если не алчность в действии? Однако, если мы признаем это в открытую, нам придется взять на себя тысячу скучных обязанностей, которые сейчас выполняют за нас другие, и, кроме того, будет нарушен еще один глубинный закон жизни - закон иллюзии. Разве уличный торговец сластями показывает тебе свою кухню! Разве блудница позволяет обычному клиенту смотреть, как она штукатурит свои морщины и подтягивает отвисшие груди с помощью хитроумных приспособлений из прозрачной ткани? Разве фокусник выворачивает перед тобой свои потайные карманы? Природа действует тонко и незаметно для глаза, у нее на вооружении и крошечное мужское семя, и укус паука, и мельчайшие споры безумства и смерти, и камни, рожденные в неведомых недрах земли, и молчаливые звезды на небесах - а йод, воры, следуем ее примеру. - Это все весьма поэтично, сударь, - перебил Фафхрд со скрытой злой насмешкой: гениальный план Мышелова произвел на него очень сильное впечатление, и теперь ему было больно, что Кровас так легко отмахнулся от него и тем самым оскорбил его друга. - Теневое правление имеет свои положительные стороны, но, - тут Фафхрд сделал хорошо рассчитанную паузу, - удержится ли оно, когда Цех Воров встанет перед лицом врага, намеренного расправиться с ним, перед лицом заговора, имеющего целью смести Цех с лица земли? - Это еще что за пьяное блекотание? - выпрямившись, осведомился Кровас. - Какой заговор? - Самый что ни на есть тайный, - ухмыльнувшись, ответил Фафхрд, очень довольный тем, что может отплатить этому спесивцу его же монетой, и решивший, что будет вполне справедливо, если король воров попотеет немного, прежде чем Влана получит его голову. - Мне ничего о нем не известно, кроме того, что многих магистров Цеха ждет нож, а тебе не сносить головы в первую очередь! Фафхрд ощерился и сложил руки на груди, поскольку стражники едва держали его; в одной из ладоней он легко сжимал свой длинный костыль (он же меч), который свободно висел вдоль тела. Однако Северянин тут же помрачнел: острая боль пронзила его подвязанную ногу - она затекла и теперь напоминала о себе. Подняв кулак, Кровас привстал с кресла, словно собираясь отдать какую-то жуткую команду - к примеру, растянуть Фафхрда на дыбе. Мышелов тут же затараторил: - Невидимая Семерка - так называют их главарей. Никто из рядовых заговорщиков не знает, как их зовут, однако поговаривают, что в Семерку входит по одному предателю из отделений Цеха Уул-Хруспе, Кварч-Наре, Илтхмаре, Горбориксе, Тизилинилите, далеком Кираае и самом Ланкмаре. Их вроде бы снабжают деньгами восточные купцы, жрецы Вана, степные волшебники и половина мингольских главарей, легендарный Квармалл, Аартские Убийцы из Сархеенмара и ни больше ни меньше, как сам Царь Царей. Несмотря на презрительные, а чуть позже злобные замечания Кроваса, головорезы, стоявшие рядом с Мышеловом, прислушивались к словам своего пленника с любопытством и уважением и по-прежнему лишь слегка придерживали его. Красочные разоблачения и мелодраматическая манера Мышелова приковали все их внимание, тогда как сухие, циничные, философские слова Кроваса пролетали мимо ушей. Тут в комнату влетел Христомило; по всей вероятности он двигался быстрыми мелкими шажками, так как его мантия совершенно не колыхалась. При его появлении находившиеся в комнате воры в той или иной степени испытали потрясение. Все, затаив дыхание, не сводили с него глаз, а Мышелов и Фафхрд почувствовали, как задрожали державшие их грубые руки. Даже выражение самоуверенности и вселенской скуки на лице Кроваса сменилось с трудом сдерживаемой тревогой. Цехового колдуна явно скорее боялись, чем любили - как его работодатель, так и те, кто извлекал выгоду из его искусства. Не обращая ни малейшего внимания на реакцию, вызванную его появлением, Христомило, изобразив на своих тонких губах улыбку, остановился у кресла Кроваса и склонил затененное клобуком крысиное лицо в едва заметном приветствии. Кровас протянул руку к Мышелову, призывая его к молчанию. Потом, нервно облизнув губы, резко спросил у Христомило: - Ты знаешь этих двоих? Тот решительно кивнул. - Они только что исподтишка таращились на меня, пока я занимался делом, о котором мы говорили. Я бы их шуганул и сказал бы кому надо об их появлении, но не мог прервать заклинания, пока кипела реторта. Один из них северянин, другой, судя по лицу, откуда-то с юга - из Товилийса или его окрестностей, скорее всего. Оба моложе, чем сейчас выглядят. По-моему, это внештатные наемные убийцы, из тех, что нанимает Братство, когда у них наваливается много работы по охране и сопровождению. Очень неуклюже изображают из себя попрошаек. Фафхрд зевнул. Мышелов с сожалением покачал головой, стараясь убедить присутствующих, что чародей попал пальцем в небо. - Это все, что я могу о них сказать, не прочтя их мыслей, - заключил Христомило. - Может, принести лампы и зеркала? - Пока не надо. - Кровас ткнул указательным пальцем в сторону Мышелова. - Откуда тебе стало известно все, о чем ты тут трепался - о Невидимой Семерке и прочем? Отвечать быстро, прямо и без словоблудия! Мышелов бойко затараторил: - На Бардачной поселилась новая куртизанка, зовут Тьярья - высокая, хороша собой, но горбатая, что как ни странно, нравится многим клиентам. Недавно она ко мне воспылала - то ли потому, что мы оба увечные, то ли из жалости, что я такой молодой, а уже слепой - она-то в это верит! - а может, это сочетание заводит красотку, точно так же, как ее кривая спина возбуждает некоторых клиентов. Ну вот, а один из ее покровителей, торговец по имени Мурф, недавно приехавший из Клелг-Нара, обратил внимание на мой ум, смелость и тактичность, а также на те же качества моего приятеля. Он принялся нас прощупывать и в конце концов заявил, что мы, должно быть, ненавидим Цех Воров за то, что он держит в руках Цех Нищих. Чувствуя, что у нас появился шанс помочь вам, мы ему подыграли, и неделю назад он записал нас в ячейку из трех человек, которая находится на периферии заговорщицкой сети, сплетенной Семеркой. - И вы намеревались действовать на свой страх и риск? - ледяным тоном спросил Кровас, выпрямившись и крепко сжав подлокотники. - Ну, нет, - без тени коварства возразил Мышелов. - Мы сообщали о каждом нашем шаге дневному нищмейстеру, он нас хвалил, велел вылезти вон из кожи, но собрать как можно больше сведений и слухов о заговоре Семерки. - А мне он не сказал ни слова! - возмутился Кровас. - Если вы говорите правду, Баннат поплатится головой! Во вы ведь лжете, не так ли? Мышелов с обиженным видом уставился на Кроваса, готовя в уме возражение подостойнее, но тут, опираясь на золоченый посох, в дверном проеме показался осанистый мужчина, шедший по коридору. Несмотря на хромоту, двигался он бесшумно и уверенно, однако Кровас сразу же его заметил. - Ночной нищмейстер! - резко окликнул он. Хромой остановился, развернулся и величественно переступил через порог. Указав пальцем сначала на Мышелова, затем на Фафхрда, Кровас спросил: - Флим, ты знаешь эту парочку? Ночной нищмейстер не спеша оглядел обоих и отрицательно покачал головой, увенчанной тюрбаном из золотой материи. - Не встречал. Кто они? Стукачи из нищих? - Но Флим и не может нас знать, - принялся оправдываться Мышелов, в отчаянии чувствуя, что им с Фафхрдом пришел конец. - Мы держали связь только с Баннатом. Флим безмятежно произнес: - Последние десять дней Баннат валяется в приступе болотной лихорадки. Все это время обязанности дневного нищмейстера выполнял я. В этот миг в комнату влетели Слевьяс и Фиссиф. На подбородке у долговязого вора голубела шишка. Голова толстяка была перевязана. Он тут же указал на Фафхрда и Мышелова и завопил: - Это они напали на нас, забрали добычу из лавки Дженгао и перебили охрану. Мышелов чуть приподнял локоть, и зеленый флакон разбился вдребезги о мраморный пол. В воздухе тошнотворно запахло гарденией. Мгновенно вырвавшись из рук изумленного головореза. Мышелов бросился к Кровасу, занеся над головой обернутый тряпками меч, словно дубинку. Если ему удастся захватить главного вора врасплох и приставить ему к горлу Кошачий Коготь, появится возможность выторговать жизнь себе и Фафхрду. Разве что воры сами хотят, чтобы их главаря прикончили, чему Мышелов не удивился бы. С поразительным проворством Флим выставил вперед свой золоченый посох, и Мышелов полетел кверху тормашками, успев, впрочем превратить в полете вынужденное сальто в умышленное. Тем временем Фафхрд, отшвырнув стоявшего слева стражника, заехал ручкой Серого Прутика прямехонько в челюсть второму головорезу. Мощным усилием удержавшись на одной ноге, он поскакал к стенке, на которой висели образчики воровской добычи. Слевьяс кинулся к стене с инструментами и, напрягшись, так что хрустнули мускулы, вырвал из запертых на висячий замок колец чудовищных размеров лом. Вскочив на ноги после не слишком удачного приземления перед Кровасом, Мышелов обнаружил, что царь воров присел за креслом, сжимая в руке кинжал с золоченой рукояткой и яростно сверкая ледяными глазами. Мышелов обернулся и увидел, что один из стражей Фафхрда лежит бездыханный на полу, другой начинает потихоньку приподниматься, а сам могучий Северянин, прислонившись спиной к стене с причудливыми драгоценностями, размахивает Серым Прутиком и длинным кинжалом, который он уже успел выхватить из-за спины. Вытащив Кошачий Коготь, Мышелов зычным, как боевая труба, голосом возопил: - Все назад! Он сошел с ума! Я сейчас подрежу ему сухожилия на здоровой ноге! Бросившись между двумя своими стражами, которые до сих пор поглядывали на него с известной опаской. Мышелов со сверкающим кинжалом в руке оказался перед Фафхрдом, молясь в душе, чтобы тот, несмотря на опьянение битвой, равно как вином и ядовитыми духами, узнал его и разгадал только что придуманную уловку. Мышелов пригнулся, и Серый Прутик просвистел у него над головой. Новый друг не только все понял, но и подыгрывал - Мышелов надеялся, что промазал он не случайно. Низко склонившись, он разрезал веревку, которой была притянута к бедру левая лодыжка Фафхрда. Серый Прутик и длинный нож Северянина продолжали мелькать перед ним. Вскочив, Мышелов бросился в коридор и крикнул через плечо Фафхрду: - Смываемся! Христомило стоял поодаль, невозмутимо наблюдая за происходящим. Фиссиф трусливо удрал в безопасный уголок. Кровас сидел на корточках за креслом и вопил: - Догнать их! Схватить! Три еще не выведенных из строя головореза, к которым наконец вернулся боевой дух, двинулись на Мышелова. Но он, ловко размахивая кинжалом, остановил стражей, проскочил между ними и в мгновение ока сшиб с ног мощным боковым ударом Скальпеля. Между тем Флим снова попытался зацепить его своим золоченым посохом. Подоспевший тем временем Слевьяс замахнулся на Мышелова сорванным со стены страшным ломом. Но не успел он нанести удар, как вылетевший из-за плеча Мышелова длиннющий меч, зажатый в не менее длинной руке, шарахнул Слевьяса прямо в грудь; тот отлетел назад, и лом в его руках лишь слегка дернулся, не нанеся никому вреда. Мышелов выскочил в коридор, Фафхрд бросился за ним, по какой-то таинственной причине все еще прыгая на одной ноге. Мышелов ткнул пальцем в сторону лестницы. Фафхрд кивнул, но задержался на секунду, чтобы сорвать со стены с десяток локтей тяжелой драпировки и бросить ее под ноги преследователям. Добежав до лестницы, они бросились вверх. Мышелов несся впереди. За спинами друзей слышались приглушенные крики. - Хватит тебе скакать, Фафхрд! - сварливо приказал Мышелов. - У тебя снова две ноги. - Да, и одна из них одеревенела, - жалобно ответил Фафхрд. - Бр-р! Вроде бы начинает отходить. Между ними просвистел нож, глухо ударился острием в стену и выбил облачко каменной пыли. Приятели нырнули за поворот лестницы. Еще два пустынных коридора, еще два пролета - и они увидели на верхней площадке прочную лестницу, приставленную к черной квадратной дыре в крыше. Какой-то вор с убранными под яркий платок волосами - похоже, это был опознавательный знак ночной стражи - выхватил меч и попытался преградить Мышелову путь, но, увидев, что на него наступают двое со сверкающими кинжалами и странного вида то ли палками, то ли дубинками в руках, бросился наутек в последний пустынный коридор. Мышелов, преследуемый по пятам Фафхрдом, проворно вскарабкался по лестнице и, не замедляя темпа, выскочил через люк в звездную ночь. Он оказался на неогражденном краю шиферной крыши, достаточно покатой, чтобы внушить страх новичку, но для человека бывалого совершенно безопасной. На коньке крыши Мышелов увидел еще одного вора в платке, державшего потайной фонарь. Он быстро закрывал и снова открывал окошко фонаря, сигнализируя слабым зеленым лучом кому-то в северной стороне, где в ответ мигала еле заметная красная точка - то ли на дамбе, то ли на верхушке мачты корабля, стоящего на рейде во Внутреннем море. Контрабанда? Завидя Мышелова, вор выхватил меч и, чуть покачивая фонарем, стал приближаться с угрожающим видом. Мышелов не спускал с него глаз: потайной фонарь с пламенем внутри и резервуаром горючего мог при необходимости стать опасным оружием. Но тут из люка выкарабкался Фафхрд и встал рядом с Мышеловом, наконец-то на двух ногах. Противник начал медленно отступать к северному концу конька. У Мышелова промелькнула мысль, что там, вероятно, есть еще один люк. Услышав стук, он обернулся: осмотрительный Фафхрд вытаскивал из люка лестницу. Едва он поднял ее, как из люка вылетел нож. Следя за его полетом. Мышелов нахмурился, невольно восхищаясь ловкостью, которая требовалась для того, чтобы метнуть нож вверх более или менее точно. Нож упал рядом с ними и заскользил вниз по шиферу. Мышелов большими скачками понесся к южному концу крыши; когда он был на полпути к находившемуся там люку, слабый звон возвестил о том, что нож приземлился на камни Убийственного проулка. Фафхрд едва поспевал за товарищем: у него не было опыта в лазаний по крышам, его левая нога еще не совсем отошла, и к тому же он нес на правом плече тяжелую лестницу. - Не нужна она нам, - крикнул через плечо Мышелов. Не долго думая, Фафхрд с удовольствием скинул лестницу с крыши. К тому моменту, когда она достигла Убийственного проулка, Мышелов уже успел пролететь два ярда, отделявшие его от соседней крыши - менее покатой и с наклоном в другую сторону. Фафхрд приземлился рядом с ним. Почти бегом Мышелов повел его сквозь прокопченный лес труб с колпаками и без оных, вентиляционных раструбов, которые благодаря хвостовому оперению всегда были повернуты в сторону ветра, водяных баков на черных ножках, крышек люков, голубятен и ловушек на птиц. Так они проскочили через пять крыш, четыре из которых опускали их все ниже и ниже, а пятая снова подняла на фут; расстояния между крышами были невелики, не больше трех ярдов, так что прыгать было нетрудно, друзья легко обошлись без лестницы-мостика, и только одна крыша оказалась более покатой, чем на Доне Вора. Таким манером Мышелов и Фафхрд добрались до улицы Мыслителей и оказались как раз в том месте, где над нею проходила крытая галерея, похожая на ту, что связывала дома мастерской Роккермаса и Слаарга. Когда друзья, пригнувшись, бежали по ней, мимо них просвистела какая-то штука и упала впереди. Друзья спрыгнули с крыши галереи, и тут над их головами просвистели еще три таких же штуки, одна из которых отскочила от трубы и упала к ногам Мышелова. Он поднял ее, думая, что это камень, и очень удивился, когда увидел в руке тяжелый свинцовый шарик, размером почти с куриное яйцо. - Быстро они выгнали своих пращников на крышу, - заметил он, указывая большим пальцем себе за спину. - Ребята работают неплохо, стоит их только поднять по тревоге. И снова друзья побежали сквозь черный лес труб в сторону Грошовой, в то место, где верхние этажи почти смыкались над улицей и перепрыгнуть разделяющий их промежуток было проще простого. И тут волна ночного смога, да такого густого, что друзья принялись кашлять и отплевываться, накатила на них; Мышелову пришлось сбавить темп и двигаться чуть ли не ощупью, а Фафхрд шел сзади, положив ему руку на плечо. У самой Грошовой улицы туман внезапно кончился, и друзья вновь увидели звезды, а черная волна покатилась дальше на север. - Что за дьявольщина? - спросил Фафхрд, но Мышелов лишь пожал плечами. А козодой увидел бы сверху, как толстое кольцо черного ночного смога расползается из точки где-то неподалеку от "Серебряного Угря", становясь все шире и шире. Немного восточнее Грошовой друзья наконец спустились на землю - это было на Чумном Подворье, за узким домиком портного по имени Джох - Ловкие Пальцы. И тут они наконец посмотрели друг на друга, увидели свои спеленутые мечи, чумазые лица, выпачканную сажей одежду и принялись неудержимо хохотать; не переставая ржать, Фафхрд стал массировать себе левую ногу от голени до бедра. Друзья продолжали давиться от смеха и подтрунивать друг над другом и когда освобождали от ленты мечи - Мышелов делал это с видом, словно держал в руках сверток с сюрпризом, - и когда пристегивали их на место. Напряжение последних часов до последней капельки выжгло из них хмель от крепкого вина и еще более крепкие вонючие духи, но пить им больше не хотелось: друзья чувствовали настоятельную потребность оказаться дома, поесть в три горла, запивая пищу горьким обжигающим "вздрогом", и рассказать возлюбленным о своем невероятном приключении. Они быстро шли рядом, время от времени переглядываясь, ухмыляясь и посматривая, нет ли погони или засады, хотя были почти уверены, что ничего такого быть не должно. Теперь, когда ночной смог исчез и все вокруг было залито светом звезд, узкие улочки казались им не такими зловонными и мрачными, как по пути к Дому Вора. Даже Навозный бульвар дышал какой-то свежестью. И только на несколько секунд разговор их принял серьезное направление. Фафхрд сказал: - Сегодня ты был пьяным гением, но все же и идиотом тоже, а я - просто пьяным пентюхом. Это же надо - подвязать мне поит! Обмотать тряпками мечи, так что мы могли пользоваться ими лишь как дубинками! Мышелов пожал плечами: - Но в противном случае мы порешили бы сегодня не одного человека. Не без некоторой горячности Фафхрд возразил: - Когда лишаешь человека жизни в бою - это не убийство. Мышелов снова пожал плечами: - Убийство есть убийство, как его ни назови. Точно так же, как еда есть еда, а пьянство есть пьянство. О всемогущие боги, как я устал, как я хочу жрать и пить! Ничего мне не нужно - только мягкие подушки, еда и дымящийся "вздрог"! Друзья беззаботно взбежали по скрипучей лестнице со сломанными ступеньками, и Мышелов резко толкнул дверь, чтобы та распахнулась быстро и неожиданно. Но дверь не шелохнулась. - Заперто, - лаконично сообщил Мышелов. В щели под дверью и за ставнями было заметно лишь какое-то оранжево-красное мерцание. С нежной улыбкой Мышелов ласково проговорил, хотя в его голосе сквозила тревога: - Наши девицы безмятежно спят! - Он трижды постучал в дверь и, приложив ладони рупором к щелке, тихонько позвал: - Эй, Ивриана! Я уже дома. Влана! Ты должна гордиться своим мужчиной - он поразил бесчисленное множество воров Цеха, стоя на одной ноге! За дверью не раздалось ни звука - если не считать шороха, столь слабого, что друзья не были уверены, что он им не померещился. Фафхрд наморщил нос: - Откуда-то тянет дымом. Мышелов снова ударил кулаком в дверь. Безрезультатно. Фафхрд отодвинул приятеля в сторону, намереваясь вышибить дверь своим могучим плечом. Но Мышелов покачал головой и несколькими ловкими движениями вытащил кирпич, который, казалось, весьма прочно сидел в стене рядом с дверью. Затем он просунул в отверстие руку, послышался скрежет одной задвижки, потом второй, потом третьей. Мышелов вытащил руку назад, и дверь распахнулась от легкого толчка. Но они с Фафхрдом не бросились внутрь, как только что намеревались: вместе с дымом, чуть тошнотворным ароматом чего-то женского, но только не духов, и прокисшим звериным запахом из комнаты потянуло чем-то неизвестным и крайне опасным. Комната была освещена лишь оранжевым мерцанием, исходящим из приоткрытой дверцы печки, однако дверца была неестественно перекошена: печку явно кто-то опрокинул к задней стенке камина. Одна маленькая деталь несла в себе весь ужас перевернутой вверх дном вселенной. В оранжевом мерцании виднелись странно вздыбившиеся ковры с черными кругами с ладонь величиной, разбросанные под полками свечи, кувшинчики и шкатулки и прежде всего - две непонятные черные бесформенные груды, одна у камина, вторая частью на кушетке, частью на полу. Из каждой груды на Мышелова и Фафхрда смотрело множество пар крошечных, широко посаженных красных глазок. На ковре по другую сторону камина серебряной паутинкой блестела клетка, но попугайчики в ней больше не чирикали. Внезапно послышался тихий металлический скрежет: Фафхрд проверял, свободно ли выходит из ножен Серый Прутик. И словно этот тихий звук был условным сигналом к атаке, друзья одновременно выхватили мечи и, осторожно пробуя перед собою пол, вошли в комнату. При звуке вынимаемых мечей горевшие красным огнем глазки замигали, забегали, а когда друзья начали приближаться, рассыпались на пары, каждая из которых находилась в передней части небольшого, длинного безволосого туловища с длинным хвостом, - и скрылись в черных дырах, зиявших в коврах. Дыры эти были без сомнения крысиными норами, прогрызенными совсем недавно, а красноглазые существа - черными крысами. Рыча и сыпля проклятиями, Фафхрд с Мышеловом бросились вперед и принялись рубить и колоть направо и налево. Но атака оказалась почти бесплодной. Крысы разбегались со сверхъестественной быстротой, и большинству из них удалось юркнуть в норы у стен перед камином. К тому же после первого яростного удара Фафхрда пол проломился под его мечом, а на третьем шагу он и сам с оглушительным треском провалился чуть ли не по пояс. Мышелов хладнокровно пролетел мимо него. Не обращая внимания на царапины, Фафхрд вытащил застрявшую в полу ногу; он тоже не замечал, что половицы продолжают потрескивать. Крысы исчезли. Северянин подошел к товарищу, который бросал в печь растопку, чтобы в комнате стало хоть немного светлее. Самое ужасное было то, что хотя крысы и разбежались, две продолговатые груды остались лежать, став, впрочем, гораздо меньше. В желтом свете пламени, прыгавшего за перекошенной черной дверцей, груды эти изменили свой цвет: они не были больше черными и усеянными огненными точками, а представляли собою смесь множества цветов - блестящего черного, темно-коричневого, тошнотворного пурпурно-синего, фиолетового, бархатисто-черного и белоснежного - груды окровавленной плоти и костей, алевшие пятнами крови и красных чулок. Руки и ноги девушек были обглоданы до костей, тела прогрызены до сердец, но лица остались нетронутыми. И это было страшное зрелище: сине-фиолетовые трупные пятна, зубы оскалены, глаза вылезли из орбит, все черты искажены дикой болью. Только все так же сияли черные и каштановые волосы, да зубы, ослепительно белые зубы. Не в силах отвести глаз от возлюбленных, друзья, несмотря на вздымающиеся в них волны ужаса, горя и ярости, заметили вокруг горла каждой из девушек черную петлю, конец которой, редея, скрывался в распахнутой двери - две петли ночного смога. Внезапно пол посреди комнаты с треском просел еще пяди на три, однако тут же вновь на какое-то время обрел устойчивость. В воспаленном мозгу каждого из друзей запечатлевались отмеченные краем глаза подробности: кинжал Вланы с серебряной рукояткой, пригвоздивший к полу крысу - хищник, очевидно, подошел слишком близко, прежде чем черный туман сделал свое страшное дело. Кошелек и пояс Вланы исчезли. Шкатулки из голубой эмали, инкрустированной серебром, куда Ивриана положила причитающуюся Мышелову долю похищенных драгоценностей, тоже не было. Мышелов и Фафхрд подняли друг на друга белые перекошенные лица: кроме дикой ярости, на них были написаны понимание происшедшего и решимость. Не было нужды обсуждать с другом, что произошло, когда в резервуаре Христомило затянулись две черных дымных петли, или почему Сливикин подскакивал от радости, или что означали слова: "...чтобы сотрапезники были отделаны как надо", "не забудь про добычу" и "дело, о котором мы говорили". Фафхрду не было нужды объяснять, зачем он снял с себя балахон с клобуком или зачем выдернул из пола кинжал Вланы, стряхнул с него крысу и сунул его за пояс. Мышелову не было нужды говорить, зачем он отыскал с полдюжины горшочков с лампадным маслом, разбил три из них перед пылающей печью, потом подумал и засунул остальные в мешок у пояса вместе с оставшейся растопкой и горшком с плотно завязанным горлом и полным тлеющих угольев. Затем, все так же молча, Мышелов обернул руку тряпкой и, сунув ее в камин, опрокинул печурку вперед, так что та упала дверцей прямо на пропитанный маслом ковер. Перед камином тут же запрыгали желтые языки пламени. Друзья повернулись и бросились к двери. И тут с оглушительным треском под ними стал проваливаться пол. Отчаянно карабкаясь по вздыбившимся и заскользившим вниз коврам, друзья добрались до двери, и тут вся комната - с печью, пылающими циновками, дровами, свечами, золоченой кушеткой, со всеми столиками, шкатулками и баночками, с немыслимо изуродованными телами их первых возлюбленных - все это рухнуло в пыльную и затканную путиной комнату этажом ниже, и пламя не то очистительного, не то погребального костра взметнулось к небесам. Друзья кинулись вниз по лестнице, которая оторвалась от стены и разлетелась в темноте на кусочки, как только они оказались на земле. В переулок Скелетов им пришлось пробираться через обломки. Теперь уже узкие, как у ящерицы, языки пламени лизали тьму, вырываясь из-за ставен мансарды и через забитые окна нижнего этажа. Когда друзья, несясь во весь дух, добежали до Чумного Подворья, в "Серебряном Угре" уже вовсю били пожарную тревогу. Как пули друзья влетели в Гибельный переулок, и тут Мышелов схватил Фафхрда за руку и силой заставил остановиться. Бранясь на чем свет стоит, бледный гигант с озверевшим лицом уступил только тогда, когда Мышелов задыхаясь крикнул: - Ударов на десять сердца - только чтобы приготовить оружие! Он выхватил из-за пояса мешок и, крепко держа его за горловину, изо всех сил ахнул о булыжник мостовой, так что разбились не только бутылки с маслом, но и горшок с угольями, и через несколько секунд в самом низу мешка показалось пламя. Выхватив Скальпель и Серый Прутик, Мышелов с Фафхрдом понеслись дальше, при этом человечек в сером крутил мешком над головой, чтобы получше раздуть пламя. Когда друзья перебежали Грошовую и ворвались в Дом Вора, мешок уже успел превратиться в огненный шар, и Мышелов, высоко подпрыгнув, зашвырнул его в нишу над дверью. Находившиеся там стражи заверещали от испуга и боли, оказавшись жертвами этого столь пламенного вторжения, и никак не сумели помешать двум нежданным посетителям. Из дверей в коридор высыпали воры-ученики, которые услышали визг и топот, но тут же всыпались назад, завидя полыхающее пламя и двух незнакомцев с лицами демонов, размахивающих длинными блестящими мечами. Но один тощий подмастерье - лет десяти от роду, не больше - замешкался. Не знающий жалости Серый Прутик пронзил его насквозь, и парнишка так и остался лежать с выпученными глазами и ртом, раскрывшимся в немом крике ужаса и мольбы. Где-то вдалеке раздался гулкий вой, заунывный и таинственный, от которого волосы у друзей встали дыбом, и мгновенно все двери в коридоре захлопнулись, хотя Фафхрд и Мышелов страстно желали, чтобы из них выбежали стражники, коих они могли бы пощекотать своими мечами. Несмотря на новые длинные факелы на стенах, которыми были заменены догоревшие, в коридоре царил полумрак. Друзья поняли, в чем тут дело, когда бросились вверх по лестнице. Возникая не то из пустоты, не то из воздуха, по ней ползли струи ночного смога. С каждой секундой они становились длиннее, многочисленнее и плотнее и прилипали к телу, вызывая мерзкое ощущение. В коридоре наверху из них образовалось нечто вроде гигантской паутины - от стены до стены и от пола до потолка, - и Фафхрду и Мышелову приходилось буквально полосовать ее на куски, чтобы продвигаться вперед, что, впрочем, могло быть и плодом их больного воображения. Черная паутина немного приглушила раздавшийся снова жуткий, заунывный вой, который доносился из седьмой по счету двери и на сей раз завершился ликующим кудахтаньем, таким же безумным, как и охватившая друзей ярость. И здесь двери стали захлопываться одна за другой. В один из мимолетных проблесков рассудка Мышелову пришло в голову, что воры боятся не его и Фафхрда - они их еще даже не видели, - а Христомило и его магии, хотя волшебник и защищал Дом Вора. Даже комната с картой, откуда вероятнее всего можно было ожидать контратаки, была плотно закрыта громадной дубовой дверью, обитой железом. Теперь, чтобы сделать хоть шаг, друзьям приходилось прорубаться сквозь черную липкую паутину, словно сотканную из веревок. Между комнатой с картой и лабораторией, посреди чернильного цвета паутины стал вырисовываться паук размером с матерого волка, который с каждой секундой становился все плотнее и плотнее. Мышелов рассек висевшую перед ним паутину, отступил на два шага и в мощном прыжке бросился на паука. Скальпель вонзился точно посередине между восемью только что появившимися злобными черными глазками, и тело паука, испуская мерзкую вонь, скукожилось, словно проткнутый ножом рыбий пузырь. Мышелов и Фафхрд осторожно заглянули в лабораторию алхимика. Там практически ничего не изменилось, если не считать того, что некоторые вещи удвоились, если не удесятерились в числе. На длинном столе бурлили уже две реторты, выпуская из себя жесткую, извивающуюся веревку гораздо быстрее, чем умеет ползать черная болотная кобра, которая, как известно, может догнать человека, причем веревка эта выползала не в резервуары, а прямо на воздух (если, конечно, субстанцию, заполнявшую Дом Вора, можно было назвать воздухом) и сплеталась в преграду между мечами друзей и Христомило. Чародей, как и в тот раз, стоял сгорбившись над своим желтым колдовским пергаментом, глядя, правда, не столько в текст заклинания, который он монотонно бубнил, сколько на Фафхрда и Мышелова. На другом конце стола, где не было и следов паутины, подпрыгивал не только Сливикин, но еще и громадная крыса, похожая на него во всем, кроме головы. Из нор у подножия стен, светились и мерцали пары красных глазок. С гневным рыком Фафхрд принялся крушить черную сеть, но веревка выползала из реторт даже быстрее, чем он ее кромсал, а обрезанные концы не повисали безжизненно, а тянулись теперь к нему, словно боа-констрикторы или побеги какого-то ползучего растения. Внезапно перекинув Серый Прутик в левую руку, он выхватил свой длинный кинжал и метнул его в чародея. Сверкнув в воздухе, кинжал рассек три пряди, слегка замедлил свой полет на четвертой и пятой, почти остановился на шестой и бессильно повис в обвившем его кольце седьмой. Христомило захихикал, обнажив свои длиннющие верхние резцы, а Сливикин в восторге заверещал и стал подпрыгивать еще выше. Мышелов метнул Кошачий Коготь не более успешно - даже менее, поскольку тем временем две струи дыма обвились вокруг его правой руки и шеи, грозя скорым удушьем. Черные крысы повыскакивали из своих многочисленных нор. Тем временем другие пряди черного дыма стиснули лодыжки, колени и левую руку Фафхрда и чуть не опрокинули его на пол. Пытаясь удержать равновесие, тот выхватил из-за пояса кинжал Вланы и замахнулся клинком с серебряной рукояткой, покрытым пятнами засохшей крысиной крови. Улыбка Христомило тут же увяла. Издав странный скрипучий возглас, чародей отскочил от лежавшего на столе пергамента и поднял свои скрюченные ручонки, словно желая заслониться от рока. Кинжал Вланы легко прошил черную паутину - казалось, она даже расступилась, пропуская его, - и, пройдя меж пальцами чародея, вонзился ему в правый глаз по самую рукоятку. От страшной боли колдун тихо взвизгнул и схватился руками за лицо. Черная паутина начала извиваться, как будто в смертной агонии. Обе реторты с треском раскололись, лава из них хлынула на изрезанный стол и залила голубой огонь, а у ее кромки дерево стола начало чуть дымиться. Капли лавы застучали о темный мрамор пола. С последним тихим всхлипом Христомило рухнул ничком, продолжая прижимать к лицу ладони, из-под которых торчал его длинный нос, а чуть выше - серебряная рукоятка кинжала. Паутина поредела, словно в чернила плеснули воды. Мышелов бросился вперед и одним ударом Скальпеля покончил со Сливикином и огромной крысой - те так и не успели сообразить, что с ними произошло. Тихо пискнув, обе твари околели, а другие крысы черными молниями метнулись в свои норы. Наконец остатки ночного, вернее, колдовского тумана рассеялись, и Фафхрд с Мышеловом обнаружили, что стоят среди трех трупов в полной тишине, которая, казалось, наполняла не только комнату, но и весь дом. Даже лава из реторт начала застывать, а стол перестал дымиться. Их безумие и ярость исчезли - испарились до последней красной искорки в глазах, насытившись даже сверх меры. Убивать Кроваса или кого-нибудь еще из воров им уже хотелось не больше, чем прихлопнуть муху. Внутренне ужаснувшись, Фафхрд вспомнил жалкое личико мальчугана, которого он убил в приступе неистовой ярости. Души друзей переполняло горе, которое не только не утихло, но стало даже глубже, - горе, да еще растущее отвращение ко всему, что их окружало - к мертвецам, перевернутой вверх дном лаборатории мага, к Дому Вора, ко всему Ланкмару до последнего зловонного закоулка и окутанной туманом верхушки крыши. Зашипев от гадливости. Мышелов выдернул Скальпель из трупов обоих грызунов, вытер его о первую попавшуюся тряпку и вложил в ножны. Фафхрд тоже наскоро обтер Серый Прутик и последовал примеру Мышелова. Затем друзья подобрали свои кинжалы, когда рассеялась паутина, но лишь мельком взглянули в место, откуда торчал нож Вланы. Однако на столе они увидели ее отделанный серебром кошелек из черного бархата и пояс, наполовину залитый лавой, а также принадлежавшую Ивриане шкатулку из голубой эмали, инкрустированной серебром. Друзья высыпали из них камни Дженгао и забрали их с собой. Не проронив ни звука, как и в те минуты, когда огонь пожирал уютное гнездышко Мышелова позади "Угря", но чувствуя еще большее родство душ, еще более сильную привязанность друг к другу, друзья понурившись, медленными, усталыми, чуть ускоряющимися шагами вышли из лаборатории мага и двинулись по устланному толстыми коврами коридору, мимо дубовой, обитой железом двери комнаты с картой, мимо других запертых молчавших дверей - весь Цех явно находился в ужасе от Христомило, его заклинаний и крыс, - еще немного быстрее спустились по гулкой лестнице, прошли по нижнему коридору с голым полом мимо закрытых, мирных дверей, стараясь ступать помягче, но все равно почему-то громко топоча, затем под опустевшей, выжженной нишей над дверью и, оказавшись на Грошовой, повернули налево, к северу, поскольку так было ближе всего до улицы Богов, а там свернули направо, к востоку - не встретив на широкой улице ни живой души, кроме тощего, сутулого мальчишки, который уныло мел землю перед винным подвальчиком в тусклом розоватом свете зари, неспешно сочившемся с востока, да нескольких храпящих и сопящих фигур, валявшихся в канавах и под темными портиками - да, они свернули по улице Богов направо, к востоку, потому что путь этот вел к Болотной заставе, откуда начиналась Насыпная дорога через Великую Соленую Топь, и, значит, через Болотную заставу друзья могли быстрее всего уйти из великого и славного города, который стал им теперь настолько отвратителен, что они не могли остав