сложению Фафхрд имел и другое преимущество: он мог претендовать на значительную площадь мостовой для Бвадреса и Иссека, просто-напросто укладываясь спать после вечерней службы. Теперь всякие остолопы и негодяи перестали толкать Бвадреса локтями и плевать на него. В новом своем воплощении Фафхрд держал себя очень миролюбиво - в конце концов. Иссек Кувшинный ведь был божеством мира, - однако Северянин обладал ярко выраженным и вполне варварским чувством собственности. Если кто-то позволял себе вольности по отношению к Бвадресу или нарушал ритуал поклонения Иссеку, то мгновенно оказывался поднятым в воздух и переставленным на другое место, а если в этом была необходимость, то даже с укоризненным и внушительным шлепком. В результате столь неожиданного почтения, оказанного ему и его божеству на самом пороге забвения, Бвадрес расцвел на удивление быстро. Он начал есть чаще, чем дважды в неделю, и стал расчесывать свою редкую бороденку. Вскоре дряхлость спала с него, словно старый плащ, оставив после себя лишь безумный и упрямый блеск, сверкавший глубоко в его желтоватых, обрамленных коростой глазах, и он начал проповедовать евангелие от Иссека Кувшинного с небывалыми до той поры горячностью и верой. Между тем очень скоро вклад Фафхрда в дело продвижения Иссека Кувшинного перестал ограничиваться лишь габаритами Северянина, его присутствием и талантом вышибалы. После наложенного им самим на себя двухмесячного обета молчания, который он отказывался нарушить даже для того, чтобы ответить на незамысловатые вопросы Бвадреса, поначалу крайне озадаченного своим новообращенным, Фафхрд добыл где-то небольшую сломанную лиру, починил ее и начал регулярно, на всех службах, исполнять под ее аккомпанемент символ веры и житие Иссека Кувшинного. Он никоим образом не состязался с Бвадресом, никогда не пел литаний и не пытался благословлять людей именем Иссека; он молча стоял на коленях как прислужник Бвадреса, однако по окончании богослужения, пока Бвадрес медитировал между ритуалами, сидя во главе своей молитвенной площадки, Северянин усаживался на самом ее конце и под мелодичные аккорды, извлекаемые из крошечной лиры, принимался петь довольно высоким, приятным и романтично вибрирующим голосом. Еще мальчишкой, живя в Стылых Пустошах, лежащих гораздо севернее Ланкмара, за Внутренним морем, лесистой Землей Восьми Городов и горами Пляшущих Троллей, Фафхрд учился в школе поющих скальдов (они только так назывались, поскольку не пели, а скорее произносили слова нараспев высоким тенором) и никогда не был приверженцем школы ревущих скальдов, рычавших низким басом. Вот этот-то возврат к усвоенной в детстве манере изъяснения, к которой Фафхрд прибегал и тогда, когда смирение позволяло ему ответить на чей-либо вопрос, и был настоящей и единственной причиной изменения его голоса - предмета всяческих сплетен, распространяемых теми, кто знал Северянина как басовитого товарища Серого Мышелова. По мере того как Фафхрд раз за разом рассказывал житие Иссека Кувшинного, история этого святого мало-помалу и настолько незаметно, что Бвадрес при всем желании не смог бы ни к чему придраться, превратилась в нечто вроде саги о каком-то северном герое, хотя кое в чем и смягченной. Как выяснилось, в детстве Иссек не поражал драконов и чудовищ попроще, это противоречило бы его символу веры, а только играл с ними: плавал взапуски с левиафаном, резвился с бегемотом и летал по необозримым воздушным пространствам на спине то у крылатого дракона, то у грифона, то у гиппогрифа. Кроме того. Иссек не разбивал наголову царей и императоров в кровавых битвах - он просто ошеломлял их вкупе с трепещущими приближенными, преспокойно вышагивая по отравленным остриям мечей, стоя по стойке смирно в пылающих печах, купаясь в резервуарах с кипящим маслом и не забывая при этом произносить величественные проповеди о братской любви, сложенные в совершенные, причудливо зарифмованные строфы. Иссек Бвадреса испустил дух довольно быстро, высказав на прощание несколько мягких упреков после того, как ему на дыбе вывернули все суставы. Иссек Фафхрда (теперь просто Иссек) сломал семь дыб, прежде чем начал заметно терять силы. Когда все уже думали, что он умер окончательно и бесповоротно, Иссек вдруг поднялся и схватил за горло главного палача, причем в руках у него оставалось достаточно силы, чтобы с легкостью задушить злодея, хоть тот и был чемпионом по борьбе в своей стране. Однако Иссек Фафхрда не сделал этого - опять-таки потому, что такой поступок шел вразрез с его убеждениями, - а просто разорвал толстое медное кольцо на дрожащей шее негодяя, принадлежность звания палача, скрутил его в изысканное изображение кувшина и только после этого позволил своей душе воспарить в вечное царство духа, чтобы продолжать уже там свои чудеснейшие приключения. Поскольку подавляющее число божеств в Ланкмаре, будучи родом с Востока или по крайней мере из родственных ему по духу южных и упадочнических краев вокруг Квармалла, в своих земных воплощениях были довольно изнеженными субъектами, неспособными без ущерба для жизни болтаться более нескольких минут на веревке или сидеть более нескольких часов на колу, а также обладали сравнительно низкой сопротивляемостью к расплавленному свинцу или граду отравленных стрел и не испытывали влечения к романтической поэзии или к невиданным подвигам в обществе фантастических существ, то нельзя усмотреть ничего удивительного в том, что Иссек Кувшинный в интерпретации Фафхрда вскоре завоевал внимание, а потом и стал предметом поклонения большой части обычно переменчивой и одуревшей от разнообразия божеств толпы. В частности, образ Иссека Кувшинного, встающего и делающего несколько шагов с дыбой на спине, ломающего ее, а потом спокойно ждущего со смиренно воздетыми к небесам руками, пока будет изготовлена и привязана к его спине новая дыба, - этот образ, в частности, стал занимать первостепенное место в снах и мечтаниях множества дрягилей, попрошаек, немытых судомоек, равно как их детишек и престарелых родственников. В результате столь резкого роста популярности Иссек Кувшинный начал вскоре не только снова продвигаться вверх по улице Богов, что само по себе было явлением редчайшим, но и делать это с большей скоростью, нежели любое другое божество из всех известных ныне в Ланкмаре. Почти каждую службу Бвадресу и Фафхрду удавалось передвинуть свой незамысловатый алтарь на несколько ярдов в сторону цитадели, поскольку волны их прихожан буквально затопляли места, занимаемые божествами с меньшей притягательной силой, а запоздавшие, но неутомимые поклонники зачастую заставляли их служить, пока небо не зарозовеет зарей, по десять-двенадцать раз (с выигрышем по нескольку ярдов) за ночь. Прошло не так много времени, и состав прихожан стал меняться. Начали появляться субъекты с кошельками, порой весьма тугими: наемные солдаты и купцы, холеные воры и чиновники средней руки, обвешанные драгоценностями куртизанки и захаживающие в трущобы аристократы, бритые философы, слегка подтрунивавшие над путаными доводами Бвадреса и несуразным символом веры Иссека, но втайне трепетавшие перед явной искренностью старца и его могучего служки-поэта, - и вместе с этими состоятельными людьми неизбежно стали появляться и неумолимые наймиты Пульга и прочих стервятников, круживших над птичьими дворами служителей культов. Вполне естественно, что все это стало грозить Серому Мышелову серьезными осложнениями. Пока Иссек, Бвадрес и Фафхрд оставались в пределах крика совы от Болотной заставы, беспокоиться было не о чем. По окончании службы Фафхрд обходил прихожан с протянутой рукой и получал пожертвования в виде заплесневелых корок, не слишком свежих овощей, всяческих тряпок, хвороста, кусочков угля и - крайне редко, что обычно сопровождалось восхищенными кликами - погнутых и позеленевших медяков. Подобный вздор не представлял интереса даже для более мелких рэкетиров, чем Пульг, и Фафхрду не составляло никакого труда разобраться с тщедушными и туповатыми типами, вздумавшими поиграть в короля воров в тени Болотной заставы. Не раз Мышелов исхитрялся намекнуть Фафхрду, что лучшего положения дел не стоит и желать и что любое сколько-нибудь значительное продвижение Иссека вверх по улице Богов приведет лишь к серьезным неприятностям. Мышелов тем самым выказывал себя человеком осторожным и вдобавок весьма дальновидным. Он любил или твердо верил, что любит, свое вновь достигнутое прочное положение больше себя самого. Он понимал, что поскольку поступил на службу к Пульгу совсем недавно, то находится под неусыпным наблюдением этого великого человека и любой намек на дружбу с Фафхрдом (почти все вокруг считали, что они рассорились навсегда) могут ему в случае чего зачесть. Поэтому, фланируя порой в нерабочее время по улице Богов (то есть днем, так как в Ланкмаре религиозные мистерии - дело по преимуществу ночное, творящееся при свете факелов), он никогда не обращался к Фафхрду напрямую. Однако, оказавшись как бы случайно подле Северянина и будучи явно занят каким-либо личным делом или удовольствием (а быть может, и затем, чтобы втайне поглумиться над плачевным состоянием своего врага, - это была вторая линия обороны Мышелова против возможных обвинений со стороны Пульга), он, почти не разжимая губ, вел разговоры с Фафхрдом, и тот отвечал ему - если отвечал вообще - таким же манером, хотя скорее просто по рассеянности, нежели в целях конспирации. - Послушай, Фафхрд, - процедил Мышелов в свой третий подобный подход, делая вид, что разглядывает тонконогую девочку-нищенку со вспученным животом, словно пытаясь решить: смогут ли диета из нежирного мяса и гимнастические упражнения превратить ее в редкую красотку немного мальчишеского типа. - Послушай, Фафхрд, здесь у тебя есть все, что тебе нужно; лично я полагаю, что это возможность сочинять стихи и пищать их в лицо всяким идиотам. Так вот, как бы там ни было, ты должен делать это здесь, у Болотной заставы, потому что единственная в мире вещь, которая располагается не у Болотной заставы, - это деньги, а ты утверждаешь - вот осел! - что они тебе не нужны. Вот что я тебе скажу: если ты позволишь Бвадресу продвинуться в сторону цитадели хотя бы на бросок камня, вам придется брать и деньги, хотите вы этого или нет, и вы с Бвадресом будете вынуждены что-то на них покупать - тоже невольно, независимо от того, как крепко вы завяжете свои кошельки и как плотно заткнете уши, чтобы не слышать криков уличных торговцев. И в результате вы с Бвадресом получите за свои деньги лишь головную боль. Фафхрд только пробурчал что-то в ответ, с таким же успехом он мог просто пожать плечами. Он напряженно, чуть ли не до косоглазия, смотрел мимо своей кустистой бороды вниз, на какой-то предмет, который энергично и вместе с тем осторожно вертел в своих длинных пальцах, но Мышелов никак не мог разглядеть, что же это было. - Кстати, как ведет себя твой старый олух с тех пор, как он стал регулярно питаться? - продолжал Мышелов и подошел чуть ближе, пытаясь разглядеть предмет, который вертел в руках Северянин. - Все еще такой же упрямый, а? Все еще хочет добраться с Иссеком до цитадели? Все еще такой же неразумный в... в делах? - Бвадрес - хороший человек, - спокойно ответил Фафхрд. - Я все больше и больше склоняюсь к тому, что в этом-то и беда, - едко и раздраженно заметил Мышелов. - Но послушай, Фафхрд, тебе вовсе не обязательно пытаться изменить образ мыслей Бвадреса - я сомневаюсь, что даже Шильба и Нинг, действуя заодно, смогли бы совершить революцию столь глобального размаха. Ты можешь сам сделать все, что нужно. Сделай свою поэзию несколько более трагичной, прибавь немного пораженчества в символ веры Иссека - думаю, ты сам уже утомился от столь нелепого сочетания северного стоицизма с южным мазохизмом. Для истинного художника плохих тем не существует. Или еще проще: в удачную ночь не двигай вперед алтарь Иссека, даже перемести его чуть назад! При большом скоплении народа Бвадрес так возбуждается, что даже не заметит, в какую сторону вы идете. Вы можете двигаться, как лягушка в колодце. А лучше всего научись утаивать часть добычи, прежде чем передать выручку Бвадресу. Я за один вечер могу показать тебе нужные трюки, хотя с твоими громадными лапищами, в которых ты можешь спрятать что угодно, тебе никакие трюки не нужны. - Нет, - сказал Фафхрд. - Как хочешь, - очень легко, хотя и не без чувства, согласился Мышелов. - Желаешь иметь неприятности - твое дело, ищешь смерти - пожалуйста!.. Да что ты там все теребишь, Фафхрд? Погоди, дубина, да не отдавай, только покажи. Милостивая Черная Тога - это еще что такое? Не поднимая взгляда и не меняя позы, Фафхрд раскрыл ладони, словно хотел показать Мышелову пойманную бабочку или жука - и вещь, которую он держал в руках, на первый взгляд действительно показалась Мышелову похожей на редкого жука с золотистым панцирем. - Это приношение Иссеку, - пробубнил Фафхрд. - Приношение, сделанное прошлой ночью благочестивой дамой, чей дух обручился с божеством. - Ага, а она сама с половиной ланкмарской золотой молодежи, - прошипел Мышелов. - Я всегда узнаю один из двойных спиральных браслетов Леснии. Кстати, говорят, что их подарили ей илтхмарские близнецы-герцоги. Как тебе удалось заполучить его? Подожди, не отвечай... А, знаю, ты читал ей стихи. Фафхрд, дела обстоят гораздо хуже, чем я думал. Если Пульг узнает, что вы уже получаете золото... - Мышелов осекся. - Господи, но что ты с ним сделал? - Согнул таким образом, что получилось изображение священного кувшина, - ответил Фафхрд, наклонив голову чуть ниже, раскрыв ладони чуть шире и поднеся их чуть ближе к Мышелову. - Да уж вижу, - снова прошипел тот. Браслет из мягкого золота был скручен в очень изящный странный узел. - Сделано, надо сказать, неплохо. Никак не возьму в толк, Фафхрд, как тебе удалось сохранить такое чутье к пластичным формам, когда ты уже полгода спишь, не обнимая их? Видимо, дело тут в контрасте. Помолчи-ка минутку, у меня возникла одна мысль. И, клянусь Черной Ключицей, преизрядная! Фафхрд, ты должен отдать мне эту безделушку, а я подарю ее Пульгу. Нет, ты выслушай меня, а потом подумай как следует! Не потому, что она золотая, не в качестве взятки или первой дани, этого я от тебя и Бвадреса не требую, а просто на память, как сувенир. Фафхрд, за последнее время я немного узнал Пульга и обнаружил в нем необычную сентиментальную слабину - он любит получать небольшие подарки, своеобразные трофеи от своих... э-э... клиентов, как мы иногда их называем. Причем эти вещицы непременно должны быть связаны с соответствующим божеством - всякие там чаши, кадильницы, мощи в серебряной филиграни, украшенные камнями амулеты, в общем, все такое. Он любит сидеть, смотреть на ломящиеся от них полки и мечтать. Порой мне кажется, что старик, сам того не ведая, становится святошей. Если я принесу ему эту побрякушку, он - уверяю тебя! - проникнется к Иссеку почтением и велит мне быть с Бвадресом поласковее. И не исключено, что вопрос об отступных деньгах не будет подниматься еще... еще по крайней мере квартала три. - Нет, - сказал Фафхрд. - Значит, так тому и быть, друг мой... Пойдем, милочка, я угощу тебя бифштексом. - Последняя фраза, произнесенная обычным голосом, была обращена к маленькой попрошайке, которая по привычке отреагировала на нее полным пугливой неги взглядом. - Причем вовсе не рыбным, котеночек. А тебе известно, что бифштексы бывают не только из рыбы? Брось эту монетку своей матери, милочка, и пойдем. Палатка с бифштексами в четырех кварталах отсюда. Нет, паланкин мы брать не будем, тебе нужно немного поразмяться. Прощай, охотник за смертью! Несмотря на то что в последних словах явственно прозвучало: "Я умываю руки", Мышелов как мог старался отдалить грозную ночь расплаты, изобретая для громил Пульга более срочные задания и заявляя, что тот или другой знак не позволяет немедленно послать Бвадресу счет - вместе с розовой жилкой сентиментальности у Пульга недавно появилась и серая жилка суеверности. Разумеется, никаких непреодолимых трудностей не было бы вовсе, обладай Бвадрес хоть в малой степени чувством реальности в денежных делах, - чувством, которого в случае серьезных неурядиц оказываются не лишены даже самые жирные и алчные священнослужители, равно как самые истощенные и не от мира сего люди святой жизни. Но Бвадрес был упрям - как мы уже намекали, это были отголоски, и весьма неудобные, его маразма, с которым в принципе он вроде бы расстался. Ни одного, даже самого ржавого железного тика (самая мелкая ланкмарская монета) вымогатели не получат - таков был девиз Бвадреса. В довершение всех зол, если такое вообще возможно, он не желал тратить деньги даже на то, чтобы взять напрокат для Иссека какую-нибудь мебель непригляднее или арендовать приличное место для храма, что было практически обязательным для всех культов, добравшихся до центрального отрезка улицы Богов. Вместо этого он не переставая твердил, что каждый собранный тик, каждый бронзовый агол, каждый серебряный смердук, каждый золотой рильк - да что там? - даже каждый глюльдич (алмаз, вплавленный в янтарь) будут отложены, дабы впоследствии купить на них самый роскошный храм подле цитадели, а именно храм Аарта Невидимого и Всеслышащего, считавшегося в Ланкмаре одним из самых древних и могущественных богов. Естественно, что столь безумный вызов, брошенный во всеуслышание, еще более увеличил популярность Иссека и привлек в число его почитателей новые толпы, которые приходили, во всяком случае в первый раз, из чистого любопытства. Ставки пари относительно того, как далеко и как скоро продвинется Иссек по улице Богов (такие пари были для Ланкмара делом привычным), начали прыгать то вверх, то вниз, поскольку вопрос этот был не по зубам практичным, но довольно ограниченным букмекерам. Бвадрес ложился спать в сточной канаве, прижав к груди казну Иссека (сперва это был старый мешочек из-под чеснока, который вскоре уступил место пузатому бочонку с прорезью для монет), Фафхрд сворачивался в клубок рядом с ним. Спали они по очереди: один хоть и отдыхал, но держал ухо востро. Был момент, когда Мышелов чуть было не решил перерезать Бвадресу глотку, сочтя это единственным решением создавшейся дилеммы. Но он быстро сообразил, что это будет и непростительным преступлением против своего нового ремесла - повредит делу, и ему придется навсегда распрощаться с Пульгом и прочими вымогателями, если на него падет хоть тень подозрения. В случае необходимости с Бвадресом могут обойтись грубо, даже помучить немного, но все равно с ним будут обращаться, как с курочкой, несущей золотые яички. К тому же у Мышелова было предчувствие, что если даже Бвадреса уберут с дороги, Иссека это не остановит. Не остановит, пока у Иссека есть Фафхрд. Предпринять первые решительные шаги Мышелову пришлось очень скоро - когда он со всей отчетливостью понял, что если он сам не наложит на Бвадреса руку от имени Пульга, то это сделает кто-нибудь другой из вымогателей, в частности некий Башарат. Как рэкетир номер один по религии в Ланкмаре, Пульг, понятно, имел право первым снять сливки, но, если он станет откладывать дело в долгий ящик (не важно, из-за дурных предзнаменований ли или внимая доводам, что жертва должна созреть), тогда Бвадрес станет жертвой другого вымогателя, скорее всего, того же Башарата, главного соперника Пульга. Поэтому вышло так, как это зачастую происходит, что все усилия Мышелова отдалить наступление роковой ночи сделали ее лишь более мрачной и бурной, когда она наконец настала. Канун решающих событий был ознаменован последним предупреждением, посланным Башаратом Пульгу, и Мышелов, который все надеялся, что в последний момент его осенит какая-нибудь удачная идея, и так и не дождавшись таковой, нашел выход, расцененный кое-кем как простая трусость. Подучив маленькую нищенку, названную им Черной Лилией, а также кое-кого из других своих креатур, он распустил слух, что казначей храма Аарта собирается удрать на нанятом им черном одномачтовике за Внутреннее море, прихватив с собой всю наличность и ценные предметы из храма, включая инкрустированные черным жемчугом алтарные украшения, дар супруги светлейшего сюзерена, с которых Пульг еще не получил положенный процент. Он рассчитал время таким образом, чтобы слух этот вернулся к нему по не вызывающим ни малейших подозрений каналам сразу после того, как он вместе с четырьмя вооруженными головорезами отправится к Иссеку Кувшинному. К слову следует отметить, что казначей Аарта действительно попал в финансовые затруднения и действительно нанял черный одномачтовик. Это доказывает не только то, что для своих фальшивок Мышелов пользовался вполне доброкачественным материалом, но и то, что по меркам землевладельцев и банкиров Бвадрес сделал вполне солидный выбор, когда подыскивал храм для Иссека - то ли случайно, то ли благодаря какой-то странной сметке, уживавшейся у него со старческим упрямством. Мышелов не смог взять с собой весь свой экспедиционный корпус, поскольку Бвадреса следовало спасти от Башарата. Однако он мог разделить его, зная почти наверняка, что Пульг сочтет выбранную им стратегию наилучшей. Троих своих громил он отправил к Бвадресу с твердым наставлением призвать его к ответу, а сам с минимальной охраной бросился на перехват казначея, якобы ударившегося в бега с несметными сокровищами. Конечно, Мышелов мог и сам отправиться на вразумление Бвадреса, однако в этом случае ему пришлось бы лично одолеть Фафхрда, а может, и потерпеть от него поражение, и хотя Мышелов собирался сделать для друга все возможное, он тем не менее хотел сделать чуть больше (как ему казалось) для собственной безопасности. Кое-кто - об этом мы уже говорили - может подумать, что, сложив таким образом с себя ответственность, Мышелов бросал своего приятеля на съедение волкам. Но не следует забывать, что Мышелов неплохо знал Фафхрда. Трое громил, которые не знали Фафхрда (потому-то Мышелов именно их и отобрал), очень обрадовались такому повороту событий. Самостоятельное задание всегда означало шанс показать себя с наилучшей стороны, а следовательно, быть может, и выдвинуться. Они дождались ближайшего перерыва между службами, когда началась неизбежная толчея. Один из них, с небольшим топориком за поясом, направился прямо к Бвадресу, стоявшему перед бочонком, который святой человек использовал в качестве алтаря и прикрыл с этой целью священным мешком из-под чеснока. Другой вытащил меч и принялся угрожать им Фафхрду, держась, впрочем, на разумном расстоянии от гиганта и пристально за ним наблюдая. Третий, действуя в развязной манере содержателя публичного дома, начал громогласно увещевать толпу, не спуская с нее внимательного взгляда. Жители Ланкмара настолько привержены традициям, что невозможно даже представить, чтобы они вмешались в столь законные действия, как вымогательство, причем производимое вымогателем номер один, - вмешались, даже желая защитить любимейшего священнослужителя, однако всегда можно наткнуться на какого-нибудь иностранца или сумасшедшего, хотя в Ланкмаре даже сумасшедшие обычно чтут традиции. Самого критического момента никто не увидел: глаза прихожан были прикованы к первому молодчику, который, слегка придушив Бвадреса одной рукой, указывал зажатым в другой руке топором на бочонок. Раздался какой-то лязг, и вслед за ним последовал удивленный возглас. Второй громила, бросившийся было на Фафхрда, выронил меч и тряс рукой, словно сильно ударил ее обо что-то. Фафхрд неторопливо поднял его за оттопырившуюся на спине куртку, двумя гигантскими шагами подошел к первому головорезу и, выбив у него из руки топор, поднял в воздух точно таким же манером. Зрелище было внушительное: рослый длиннобородый служка с ввалившимися щеками, одетый в длинную власяницу из некрашеной верблюжьей шерсти (недавний подарок некоей почитательницы), стоял на широко расставленных, чуть согнутых в коленях ногах и держал в каждой руке по корчащемуся молодчику. Но при всей своей внушительности поза Северянина оказалась как нельзя более удачной для третьего громилы, который, мгновенно обнажив меч и с улыбкой по-циркачески сделав публика ручкой, нанес удар прямо в вершину тупого угла, образованного ногами Фафхрда. От такого коварства толпа вздрогнула и завизжала. Послышался приглушенный стук. Третий молодчик тоже выронил из руки меч. Не меняя позиции, Фафхрд с гулким звоном стукнул своих громил лбами. Затем, двигаясь все так же размеренно, он развел руки и швырнул обоих потерявших сознание молодчиков прямо в толпу. После этого сделал неторопливый шаг вперед, поднял третьего головореза за промежность и загривок и тоже закинул его в толпу, но уже гораздо дальше, так что тот рухнул на головы двух приспешников Башарата, с большим интересом наблюдавших за происходящим. После абсолютного молчания, длившегося три удара сердца, разразился шквал оваций. Да, ланкмарцы были привержены традициям и считали вполне естественным, что вымогатели вымогают, однако решили, что делать чудеса - вполне в характере странного служки, а порукоплескать хорошему представлению они всегда были рады. Бвадрес, потирая горло и дыша еще с некоторым трудом, радостно улыбнулся, и, когда Фафхрд наконец ответил на овацию, сев на булыжники, скрестив ноги и наклонив голову, старый жрец немедленно начал очередную проповедь и еще более наэлектризовал публику, несколько раз намекнув, что Иссек готовится низойти с небесных высот в Ланкмар. Удачную расправу его последователя с тремя злодеями Бвадрес приписал тому, что Иссек вдохнул в Северянина свою мощь, как бы предвещая тем самым приближающееся перевоплощение божества. Самым значительным последствием победы голубей над ястребами явилось небольшое совещание в заднем помещении "Серебряного Угря", где Пульг сперва горячо похвалил, а потом жестоко отчитал Серого Мышелова. Похвалил он Мышелова за то, что тому удалось перехватить казначея Аарта, который, как выяснилось, действительно взошел было на борт черного одномачтовика, но не затем, чтобы сбежать из Ланкмара, а всего лишь намереваясь провести уик-энд на воде с несколькими весьма шумными товарищами и некоей Айлалой, верховной жрицей богини того же наименования. Тем не менее он действительно захватил с собой несколько алтарных украшений, инкрустированных черным жемчугом, - по-видимому, как подарок верховной жрице, - которые Мышелов и конфисковал, после чего пожелал святой компании отличного отдыха и самых изысканных наслаждений. Пульг счел, что добыча Мышелова примерно вдвое превосходит по стоимости причитающуюся ему долю, и решил, что эта сумма вполне искупает недобросовестность казначея в части соблюдения сроков платежей. А отчитал он Мышелова за то, что тот не предупредил трех головорезов относительно Фафхрда и лично не проинструктировал их, как следует действовать против Северянина. - Это твои ребята, сынок, по их работе я сужу о тебе, - заявил Пульг отечески назидательным тоном. - Раз они споткнулись, значит, по-моему, виноват ты. Ты хорошо знаешь этого Северянина, сынок, и должен был научить их всем его трюкам. Главную задачу ты решил превосходно, но оступился на очень важной детали. Мои заместители должны быть хорошими стратегами, но при этом обладать и безупречной тактикой. Мышелов понурил голову. - Вы же когда-то дружили с Северянином, - продолжал Пульг. Он облокотился о выщербленный стол и оттопырил нижнюю губу. - Может, ты до сих пор питаешь к нему слабость - а, сынок? Мышелов нахмурился, раздул ноздри и медленно покачал головой. Пульг задумчиво поскреб нос и сказал: - Итак, мы отправляемся туда завтра вечером. Нужно примерно наказать Бвадреса, чтобы другим неповадно было. Я предлагаю, чтобы Грилли прежде всего покалечил Северянина. Убивать его не следует - ведь именно он зарабатывает деньги. Но если перерезать ему ахилловы сухожилия, он сможет ползать на руках и коленях и будет даже сильнее привлекать публику. Что ты об этом думаешь? На несколько мгновений Мышелов задумчиво прищурил глаза, а потом отважно бросил: - Не пойдет. С сожалением должен признать, что в бою этот Северянин порой откалывает такое, что даже я не всегда мог бы с ним справиться, - всякие дикие штуки, которых не может предугадать ни один цивилизованный человек. Конечно, быть может, Грилли его и одолеет - а если нет? Я бы поставил вот на что - вы можете подумать, что я все еще питаю к парню слабость, но это моя самая надежная ставка: давайте я на закате напою его. Вусмерть. Тогда уж он точно нам не помешает. - А ты уверен, что у тебя получится, сынок? - проворчал Пульг. - Говорят, он завязал с выпивкой. К тому же парень не отходит от Бвадреса ни на шаг. - Ничего, отойдет, я это устрою, - успокоил шефа Мышелов. - И благодаря этому мы будем уверены, что он сможет и дальше прислуживать Бвадресу. Кто знает, что может случиться в бою? Хочешь лишь подрезать человеку поджилки, а в результате втыкаешь ему нож в глотку. Пульг покачал головой: - А когда наши сборщики снова придут к нему, он опять ввяжется с ними в драку? Нельзя же всякий раз поить его. Слишком хлопотно, да и ненадежно. - А этого делать не придется, - убежденно проговорил Мышелов. - Как только Бвадрес начнет платить. Северянин от него уйдет. Пульг снова покачал головой и возразил: - Это только твои догадки, сынок. Ты парень сметливый, но все равно это лишь догадки. Я хочу покончить с этим раз и навсегда, чтоб другим неповадно было. Не забывай, сынок, что завтрашнее представление мы на самом деле организуем для Башарата. Могу поспорить, он будет там, хотя и в последнем ряду... Кстати, ты слышал, что Северянин оглоушил двух его ребят? Мне это понравилось. - Пульг широко улыбнулся и тут же снова стал серьезным. - Так что сделаем по-моему, лады? Грилли парень надежный. Мышелов с кислой миной пожал плечами: - Как скажете. Правда, искалеченные северяне иногда кончают с собой. Не думаю, что так поступит и наш, хотя и может. Но даже если допустить такое, то четыре шанса из пяти, что ваш план сработает. Четыре из пяти. Пульг сердито нахмурился и вперился своими свинячьими покрасневшими глазками в Мышелова. - Так ты точно сможешь напоить его, сынок? - наконец проговорил он. - Пять из пяти? - Смогу, - заверил Мышелов. Он уже придумал еще с полдюжины доводов в защиту своего плана, но решил придержать их про запас. Он даже не добавил: "Шесть из шести", как намеревался. Мышелов быстро набирался ума-разума. Внезапно Пульг откинулся на спинку стула и рассмеялся, давая понять, что деловая часть встречи закончена. Ущипнув стоявшую рядом с ним обнаженную девицу, он приказал: - Вина! Да не этих сладеньких помоев, что я держу для клиентов, - разве Зиззи тебя не предупредил? - а настоящего вина, что хранится за зеленым идолом. Давай-ка, сынок, пропустим по кубку, а потом ты расскажешь мне немного об этом Иссеке. Он мне любопытен. Мне все они любопытны. - Он махнул рукой в сторону стоявшего у края стола резного походного сундука, на полках которого поблескивало множество религиозных сувениров. Потом нахмурился, но совсем не так, как в первый раз. - В мире есть много вещей, которых мы не можем постигнуть, - сентенциозно заявил он. - Ты знаешь это, сынок? - Великий человек покачал головой, и тоже не так, как раньше. Он быстро впадал в метафизическое настроение. - Иногда я просто удивляюсь. Мы с тобой, сынок, знаем, что это все, - он снова махнул рукой в сторону сундука, - игрушки. Но чувства, которые питает к ним человек... они ведь подлинные, а? И бывают порой очень странные. Какие-то из них понять нетрудно - мальчишка дрожит при виде призрака, остолопы таращат зенки на богослужение в надежде увидеть немножко крови или голого тела - это все ясно, странно другое. Священники мелют чушь, народ стонет и молится - и тут вдруг появляется на свет что-то. Я, увы, не знаю, что это такое, но все равно странно. - Он покачал головой. - Тут удивится кто угодно. Словом, пей вино, сынок, - а ты, девка, не забывай ему подливать - и расскажи мне об Иссеке. Мне все они любопытны, но сейчас я хочу послушать про него. Пульг ни словом не обмолвился о том, что в течение двух последних месяцев он пять ночей в неделю наблюдал за служением Иссеку из-за занавешенных окон темных комнат в разных домах по улице Богов. И этого не знал о Пульге даже Мышелов. И вот, когда молочно-розовая заря поднялась из черных и вонючих болот, Мышелов отправился к Фафхрду. Бвадрес все еще храпел в канаве, обнимая бочонок с казной Иссеки, но варвар уже проснулся: сидя на обочине, он скреб заросший подбородок. В почтительном отдалении стояло несколько ребятишек - и все. - Это тот, которого не могут заколоть и порезать? - услышал Мышелов шепот одного из мальчишек. - Ага, - ответил другой. - Вот бы зайти ему за спину и кольнуть булавкой! - Было б здорово! - Наверно, у него железная кожа, - предположила крошечная большеглазая девчушка. Чуть было не прыснув со смеху, Мышелов погладил ее по головке и, подойдя к Фафхрду и скривившись на застрявшие между булыжниками отбросы, с брезгливым видом присел на корточки. Он сделал это без труда, хотя колени уже подпирали порядочное брюшко. Затем, сразу взяв быка за рога, он заговорил, но так, чтобы не услышали дети: - Одни говорят, что сила Иссека в любви, другие - в честности, третьи - в отваге, четвертые - в мерзком ханжестве. По-моему, я один знаю правильный ответ. Если я прав, ты выпьешь со мной вина. Если нет, я разденусь до набедренной повязки, объявлю Иссека своим богом и повелителем и стану прислужником служки. Идет? Фафхрд внимательно посмотрел на него и ответил: - Идет. Вытянув руку, Мышелов дважды постучал костяшками пальцев по телу Фафхрда сквозь грязную верблюжью шерсть - раз по груди и раз между ногами. Оба раза при этом послышался чуть металлический стук. - Мингольский панцирь и паховая раковина из Горча, - объявил Мышелов. - И то и другое обшито толстой тканью, чтоб не звенело. В этом и заключается сила и неуязвимость Иссека. Полгода назад они на тебя не налезли бы. Фафхрд смущенно молчал. Потом широко улыбнулся и сказал: - Твоя взяла. Когда мне платить? - Сегодня днем, - шепнул Мышелов, - когда Бвадрес поест и ляжет вздремнуть. Чуть хмыкнув, он встал и пошел прочь, осторожно ступая с булыжника на булыжник. Вскоре улица Богов зашевелилась, и Фафхрда понемногу стали окружать зеваки, однако день в Ланкмаре выдался очень жаркий. К середине дня улица опустела, даже детишки забрались в тень. Бвадрес дважды прочел с Фафхрдом литанию, потом попросил поесть, прикоснувшись ладонью к губам, - в обычаях этого страстотерпца было принимать пищу именно в эту неудобную пору дня, а не прохладным вечером. Фафхрд ушел и вскоре вернулся с большой миской тушеной рыбы. При виде такого количества пищи, Бвадрес вытаращил глаза, однако умял всю миску, рыгнул, попенял немного Фафхрду и улегся в обнимку с бочонком. Через несколько секунд на улице уже раздавался его храп. Из арки позади них послышался тихий свист. Фафхрд встал и не спеша прошел под галерею. Схватив Северянина за руку, Мышелов потащил его в одну из нескольких занавешенных дверей. - Пот с тебя льет рекой, друг мой, - мягко заметил он. - Скажи, ты носишь на себе это железо из осторожности или же это нечто вроде металлической власяницы? Ничего не ответив, Фафхрд уставился на отодвинутую Мышеловом занавеску. - Мне тут не нравится, - заявил он. - Это ведь дом свиданий. Меня могут увидеть, и что тогда подумают люди с грязными мыслями? - А, семь бед - один ответ, - легкомысленно отозвался Мышелов. - К тому же пока тебя никто не видел. Входи скорее. Фафхрд подчинился. Тяжелые шторы запахнулись за ними; теперь в комнату проникал свет лишь из окошка в потолке. Фафхрд вперился в полутьму, и Мышелов успокоил его: - Я снял комнату на весь вечер. Она совсем близко от места, где ты обычно сидишь, мы здесь одни, никто ничего не узнает. Чего тебе еще? - Пожалуй, ты прав, - неохотно согласился Фафхрд. - Но зря ты платил такие деньги. Понимаешь, малыш, я могу выпить с тобой только по одной. Ты в некотором смысле обманул меня, но я заплачу. Но только один кубок вина, малыш. Мы друзья, но наши пути разошлись. Так что только один кубок. В крайнем случае - два. - Ну естественно, - промурлыкал Мышелов. Глаза Фафхрда начали постепенно привыкать к полутьме, и он стал различать окружающие предметы. В комнате была еще одна дверь (тоже зашторенная), узкая кровать, таз, низкий стол, стул, а рядом с ним на полу несколько пузатых штуковин с короткими горлышками и большими ручками. Фафхрд пересчитал их, и его лицо снова расплылось в ухмылке. - Семь бед, ты сказал, - мягко проворковал он своим прежним басом, не сводя глаз с каменных бутылей с вином. - Но я вижу здесь только четыре "беды", Мышелов. - Ну естественно, - повторил тот. К тому времени, как принесенная Мышеловом свеча уже стояла в небольшой лужице, Фафхрд осушал третью "беду". Перевернув кувшин над головой и дождавшись, пока ему в рот упадет последняя капля, он легко отшвырнул его в сторону, словно набитый пером мяч. Когда по полу во все стороны полетели каменные осколки, Фафхрд, не вставая с кровати, низко нагнулся, метя бородой пол, взял обеими руками четвертую "беду" и с преувеличенной осторожностью поставил ее на стол. Затем, взяв нож с коротким лезвием и придвинув лицо к кувшину так близко, что ему явно стало грозить косоглазие, он принялся кусочек за кусочком снимать с горлышка смолу. Фафхрд больше не был похож на церковного служку, пусть даже свернувшего с праведного пути. Уговорив первый кувшин, он решил для пущей непринужденности разоблачиться. Власяница из верблюжьей шерсти полетела в один угол комнаты, детали обернутой тряпками брони - в другой. Оставшись в некогда белой набедренной повязке, он стал похож на тощего, обреченного на гибель берсерка или на короля варваров в бане. В течение некоторого времени из окошка в крыше в комнату вообще не проникал никакой свет. Теперь он снова появился - красноватый отблеск горевших на улице факелов. Все громче становились вечерние звуки: визгливый смех, крики разносчиков, призывы к молитве и... скрежещущий голос Бвадреса, время от времени звавшего Фафхрда. Однако вскоре он перестал звать своего служку. Фафхрд так долго и трепетно возился со смолой на горлышке, что Мышелову то и дело приходилось подавлять готовые вырваться возгласы нетерпения. Однако при этом он улыбался мягкой улыбкой победителя. С места сдвинулся он лишь однажды - чтобы зажечь новую свечу от догоравшей. Перемен в освещении Фафхрд, похоже, не замечал. Мышелов подумал, что теперь его приятель явно видит все в ярком свете винных паров, которые освещают путь всем добрым выпивохам. Без какого бы то ни было предупреждения Северянин высоко занес нож и вонзил его в самую середину пробки. - Умри, вероломный мингол! - вскричал он и одним поворотом кисти извлек пробку. - Я стану пить твою кровь! С этими словами он поднес каменный кувшин к губам. Вытянув по расчетам Мышелова примерно треть его содержимого, он внезапно поставил кувшин на стол. Глаза Северянина закатились, по всем его мышцам прокатилась блаженная ко