его, с сомнением задержавшись на высокой темноволосой девушке, сидевшей подле чана, снова вернулся к Мышелову. В глазах у Северянина появилась тень подозрения. Мышелов сложил руки на груди, раздул ноздри вздернутого носа и вернул другу взгляд с насмешливой учтивостью парфянского посла. Затем резко повернулся, обнял и поцеловал сидевшую рядом с ним косоглазую гречанку, молча ухмыльнулся Фафхрду, отряхнул с груботканой туники из серого шелка осыпавшуюся с век девицы сурьму и снова скрестил руки на груди. Фафхрд начал тихонько постукивать донышком кубка о ладонь. Его широкий, туго затянутый кожаный пояс с пятнами пота, которым была пропитана и белая льняная туника, легонько поскрипывал. Между тем предположения относительно личности человека, наложившего заклятие на Фафхрдову галатийку, покружили по кабачку и неуверенно остановились на высокой темноволосой девушке, - возможно, потому, что она сидела особняком и в перешептываниях не участвовала. - Она слегка с приветом, - сообщила Мышелову Хлоя, косоглазая гречанка. - Многие называют ее Салмакидой [Салмакида - в греческих легендах нимфа источника, без взаимности влюбившаяся в гермафродита, отчего боги объединили их в одно существо] Молчуньей, но я знаю, что ее настоящее имя Ахура. - Персиянка? - осведомился Мышелов. Хлоя пожала плечами. - Она здесь сшивается уже не один год, хотя никто толком не знает, где она живет и чем занимается. Раньше это была веселая девчушка, не прочь посудачить, хотя с мужчинами не водилась. Однажды даже подарила мне амулет, сказала, он от кого-то защищает, я до сих пор его ношу. А потом на какое-то время она пропала, - продолжала болтать Хлоя, - а вернулась уже такая, какой ты ее видишь, - робкая, слова не вытянешь, а в глазах - выражение человека, подсматривающего в щелку в дверях борделя. - Ах вот как, - бросил Мышелов. Он не сводил одобрительного взгляда с темноволосой девушки даже несмотря на то, что Хлоя дергала его за рукав. Гречанка мысленно огрела себя палкой по пяткам: зачем она поступила как последняя дура и обратила внимание мужчины на другую девушку? Фафхрда эта немая сцена с толку не сбила. Он продолжал сверлить Мышелова взглядом с упорством целой аллеи каменных египетских колоссов. Котелок его гнева наконец забулькал. - Послушай, ты, поскребыш мудрого и цивилизованного мира, - начал он. - По-моему, это верх вероломства - пробовать на мне свое паскудное колдовство. - Полегче, извращенец, - промурлыкал Мышелов. - Подобные неприятности случались и с другими, к примеру, с одним пылким ассирийским военачальником, чья возлюбленная превратилась под одеялом в паука, или с неким страстным эфиопом, внезапно обнаружившим, что он болтается в нескольких ярдах над землей и пытается поцеловать жирафу. Воистину, для человека, знакомого с анналами чародейства и колдовства, нет ничего нового. - К тому же, - продолжал Фафхрд, и его бас зарокотал в тишине, - разве это не предел подлости - проделывать со мной свои свинские фокусы, когда я вконец расслабился? - Если б я вздумал удержать тебя от распутства с помощью чар, - гнул свое Мышелов, - мне вряд ли пришло бы в голову начинать превращения с твоей женщины. - Более того, - не унимался Фафхрд, подавшись вперед и положив ладонь на длинный кинжал в ножнах, лежавший рядом на скамье, - я расцениваю как прямое и возмутительное оскорбление тот факт, что для своих опытов ты выбрал галатийскую девушку, представительницу расы, родственной моей. - Мне уже и раньше, - зловеще заметил Мышелов, скользнув пальцами под тунику, - приходилось сражаться с тобой из-за женщины. - Но раньше, - еще более зловеще отозвался Фафхрд, - тебе не приходилось сражаться со мной из-за свиньи! На несколько мгновений Северянин застыл в весьма воинственной позе: набычившись, выпятив нижнюю челюсть и прищурив глаза. Потом он начал смеяться. Смех Фафхрда - это было нечто. Прорываясь шумным фырканьем сперва через ноздри, потом сквозь зубы, он быстро переходил в ржание, сотрясавшее все тело Северянина, и наконец превращался в громовой рев, который непременно свалил бы варвара с ног, если бы он не держался изо всех сил, широко расставив ноги и откинув назад голову, словно под напором урагана. Это был смех бичуемого бурей леса или моря, смех, вызывавший в воображении величественные картины, будто возникшие из давних, гораздо более буйных и здоровых времен. Это был смех древних богов, наблюдающих за созданным ими человеком и отмечающих свои упущения, промахи и ошибки. Губы Мышелова начали кривиться. Он скорчил страшную рожу, стараясь не поддаться этой заразе, но тут же сдался. Фафхрд на секунду умолк, немного отдышался и, схватив кувшин с вином, осушил его до дна. - Свинские фокусы! - прогрохотал он и снова заржал. Подонки тирского общества, придя в какое-то неясное возбуждение, с изумлением и благоговейным страхом пялили на друзей глаза. Впрочем, среди них нашлась одна личность, чья реакция заслуживала внимания. Темноволосая девушка жадно вглядывалась в Фафхрда, впитывала все издаваемые им звуки, в глазах у нее читалась какая-то странная жажда, любопытство, озадаченность - и расчет. Мышелов заметил это и, прекратив смеяться, стал наблюдать за девушкой. Мысленно Хлоя нанесла особенно жестокий удар по подошвам своих мысленно же связанных босых ног. Смех Фафхрда понемногу стал стихать. Гигант беззвучно выдохнул из себя все его остатки, вздохнул уже нормально и засунул большие пальцы за пояс. - На нас уже смотрит утренняя звезда, - сообщил он Мышелову, задрав голову и глядя в окошко в крыше. - Пора приниматься за дело. И без дальнейшего шума они с Мышеловом вышли из погребка, отодвинув с дороги только что появившегося и вусмерть пьяного пергамского купца, который озадаченно уставился им вслед, словно пытаясь сообразить: были ли это бог-колосс и его раб-карлик или же плюгавый колдун с покорным ему громадным автоматом. На этом все могло бы и закончиться, и тогда две недели спустя Фафхрд просто объяснял бы, что происшествие в винном погребке - это всего лишь плод пьяного воображения нескольких людей - подобные вещи случались с ним и прежде. Однако ничто на этом не закончилось. Провернув "дело" (оно оказалось гораздо более замысловатым, чем предполагалось, и превратилось из простого сговора с сидонскими контрабандистами в роскошную интригу, вовлекшую в свою орбиту киликийских пиратов, похищенную каппадокийскую принцессу, подделанное кредитное письмо сиракузского финансиста, соглашение с работорговкой с Кипра, свидание, обернувшееся на деле засадой, несколько бесценных драгоценностей, похищенных из египетской гробницы, которых никто никогда не видел, и шайку идумейских головорезов, которые на всем скаку вылетели из пустыни, чтобы спутать всем карты), Фафхрд и Мышелов вернулись в нежные объятия и к тихим многоязычным речам портовых дам, и тут с Фафхрдом снова приключился свинский фокус, на сей раз завершившийся поножовщиной с несколькими типами, которые решили, что спасают хорошенькую вифинянку от гибели в соленой и вонючей жидкости, куда заталкивал ее озверевший рыжеволосый гигант - это Фафхрд настоял на том, чтобы окунуть девицу, пока она не вернулась в первоначальное состояние, в бочку с рассолом от маринованной свинины. Это происшествие натолкнуло Мышелова на мысль, которую, впрочем, он так и не открыл Фафхрду: нанять какую-нибудь сговорчивую девицу, заставить Фафхрда превратить ее в свинью, немедленно продать последнюю мяснику, затем, когда она уже в качестве разъяренной девицы убежит от мясника, продать ее какому-нибудь любвеобильному купцу, пустить вслед за ним Фафхрда, чтобы он опять превратил ее в свинью (к тому времени Северянин научится делать это, просто строя девушке глазки), потом продать ее другому мяснику и так далее. Низкие цены, быстрый заработок. Некоторое время Фафхрд упрямо продолжал подозревать Мышелова, который иногда по-любительски занимался черной магией и повсюду таскал с собой кожаную шкатулку с различными странными инструментами, стянутыми им из карманов у чародеев, а также редкие книги, наворованные из халдейских библиотек, и это несмотря на то, что из долгого опыта Фафхрд прекрасно знал: Мышелов ничего не читал систематически, кроме предисловий (хотя нередко раскрывал книги посередине, сопровождая свое якобы чтение бросаемыми по сторонам проницательными взорами и ядовитыми замечаниями), и к тому же в процессе колдовства ему никогда еще не удавалось достичь дважды одних и тех же результатов. Мышелов вряд ли сумел бы два раза подряд совершить метаморфозу с возлюбленными Фафхрда, а уж о том, чтобы в обоих случаях получить в результате по свинье, и речи быть не могло. К тому же превращений уже было не два, а больше: собственно говоря, теперь они происходили постоянно. Более того: Фафхрд, в сущности, вообще не верил в магию, а в магию Мышелова и подавно. И если хоть малейшие сомнения у него оставались, они мгновенно рассеялись, когда смуглая египетская красотка с атласной кожей превратилась в объятиях Мышелова в гигантскую улитку. Отвращение Мышелова, увидевшего на своих шелковых одеждах следы слизи, было неподдельным и ничуть не уменьшилось, когда два наблюдавших за сценой бродячих коновала заявили, что не видели никакой улитки, ни гигантской, ни даже обычной, и пришли к заключению, что Мышелов страдает малоизученной разновидностью копытной гнили, которая вызывает у больного галлюцинации и от которой они готовы предложить редкое мидийское лекарство, причем по дешевке - всего девятнадцать драхм за баночку. Ликование Фафхрда по поводу конфуза приятеля продолжалось недолго: после ночи отчаянных и далеко зашедших опытов, в результате которых, как уверяли некоторые, от сидонской гавани до храма Мелькарта пролегла цепочка улиточных следов, наутро весьма озадачивших всех тирских дам и половину их супругов. Мышелов обнаружил нечто, о чем подозревал уже давно, но все же надеялся, что это не так: только Хлоя оставалась невосприимчивой к заразе, которую несли его поцелуи. Нет нужды говорить, что это обстоятельство порадовало Хлою до чрезвычайности. Словно два блистающих меча, ее косые глаза разили всех вокруг высокомерным самодовольством, и свои мысленно израненные ноги она теперь стала умащивать лишь дорогими благовонными притираниями, причем отнюдь не умозрительными, поскольку, воспользовавшись своим положением, она быстренько выкачала из Мышелова немало золота, которого ей хватило, чтобы купить рабыню, в чьи обязанности входило, в сущности, лишь упомянутое умащивание. Теперь Хлоя уже не старалась отвлекать внимание Мышелова от других женщин, а не без удовольствия поступала как раз наоборот, и когда в очередной раз, зайдя в таверну "Пурпурная Улитка", они встретили там темноволосую девушку по имени не то Ахура, не то Салмакида-Молчунья, косоглазая гречанка решила сообщить о последней кое-что еще. - Имей в виду, Ахура вовсе не такая уж невинная, хотя и держится особняком. Однажды она спуталась с каким-то стариком - еще до того, как подарила мне амулет, - а в другой раз я слышала, как одна шикарная персиянка кричала на нее: "Что ты сделала со своим братом?" Ахура ничего не ответила, только посмотрела змеиным взглядом, так что та выскочила как ошпаренная. Бр-р! Видел бы ты ее глаза! Однако Мышелов сделал вид, что это его не интересует. Разумеется, если бы Фафхрд вежливенько попросил, Хлоя ему тут же и отдалась бы, да и сама гречанка была не прочь получше прибрать парочку к рукам, хотя бы и таким способом. Но гордость, не позволяла Фафхрду принять от друга подобное одолжение; более того, в последние дни он не раз обзывал Хлою скучной и неаппетитной созерцательницей собственного носа. Поэтому Северянину приходилось волей-неволей вести монашескую жизнь, стойко выдерживать презрительные женские взгляды за столом в кабачке, отгонять раскрашенных мальчиков, превратно истолковывавших его женоненавистничество, да сдерживать сильное раздражение, вызываемое растущими слухами относительно того, что он оскопил себя и сделался тайным жрецом Кибелы. Пересуды и домыслы до такой степени исказили истинную картину происшедшего, что не помогало решительно ничего: хотя подвергавшиеся превращению девицы из опасения нанести ущерб своей репутации твердили, что это выдумки, но все напрасно. Одни решили, что Фафхрд впал в мерзкий содомский грех, и требовали публично отдать его под суд. Другие считали его счастливчиком, которого навещала обратившаяся свиньей влюбленная в него богиня, и который поэтому презирает всех земных девушек. Третьи шепотом заявляли, что он - брат Кирки и имеет постоянным местожительством плавучий остров в Тирренском море, где держит стадо свиней, в которых со свойственной ему жестокостью превратил многих потерпевших кораблекрушение дев. Северянин больше не смеялся, под глазами у него появились черные круги; вскоре он начал осторожные расспросы в среде волшебников в надежде отыскать какое-нибудь контрзаклятие. - Кажется, я нашел лекарство от твоего неприятного недуга, - однажды вечером беззаботно заявил Мышелов, откладывая в сторону коричневый папирус с оборванными краями. - Натолкнулся в этом заумном трактате Исайи-бен-Эльшаза по демонологии. Здесь сказано, что если любимая тобой женщина изменяет свой облик, ты должен продолжать заниматься с ней любовными играми, веря, что сила твоей страсти поможет ей обрести первоначальный вид. Отложив меч, который он точил, Фафхрд поинтересовался: - Тогда почему ты больше не целуешь улиток? - Это не слишком приятное занятие. К тому же у меня - человека, лишенного варварских предрассудков, на крайний случай есть Хлоя. - Как же! Ты не бросаешь ее просто из гордости. Знаю я тебя. Уже неделю ты ни о ком, кроме Ахуры, не думаешь. - Штучка хорошенькая, но не в моем вкусе, - ледяным тоном ответил Мышелов. - А вот тебе она, похоже, и впрямь вскружила голову. Как бы там ни было, тебе следует попробовать мое лекарство. Свиньи со всего мира с визгом побегут за тобой, вот увидишь. Между тем Фафхрд дошел до того, что, держась на почтительном расстоянии от очередной свиньи, созданной его неутоленной страстью, предложил ей лохань помоев в надежде добиться чего-либо добротой. Но в результате ему опять пришлось признать свое поражение и сунуть несколько серебряных афинских дидрахм с изображением совы, устроившей истерику скифской девице, у которой расстроился желудок. Оказавшийся поблизости безмозглый, но любопытный молодой греческий философ заявил Фафхрду, что важна лишь душа или сущность любимого человека, а его внешность не играет ни малейшей роли. - Ты принадлежишь к сократической школе? - нежно осведомился Фафхрд. Грек кивнул. - Сократ ведь был философом, способным не моргнув глазом выпить неограниченное количество вина? Снова последовал быстрый кивок. - И это потому, что его рациональная сущность главенствовала над животной? - А ты человек образованный, - ответил грек с уважительным, но таким же быстрым кивком. - Погоди. Считаешь ли ты себя истинным последователем своего учителя? На сей раз быстрая реакция грека сослужила ему недобрую службу. Он кивнул, а через двое суток друзья вынесли его из погребка, где он, словно какой-то удивительный младенец, лежал, свернувшись клубочком в разбитом винном бочонке. Он не мог протрезветь несколько дней, и за это время успела образоваться небольшая секта, поклонявшаяся ему как воплощению Диониса. Однако она так же быстро и распалась, когда грек частично протрезвел и выступил со своим первым пророчеством о пагубном влиянии пьянства. На следующее утро после обожествления опрометчивого философа Фафхрд проснулся с первыми лучами жаркого солнца, скользнувшими по плоской крыше, где они с Мышеловом решили переночевать. Лежа молча и недвижно, подавляя желание слабым голосом попросить кого-нибудь купить мешочек снега у ливанцев в белых бурнусах (солнце над ними щурилось даже в этот ранний час), чтобы охладить гудящую голову, Северянин приоткрыл один глаз и увидел то, что в своей мудрости и предполагал увидеть: Мышелова, сидящего на корточках и устремившего взгляд на море. - Сын колдуна и ведьмы, - обратился к нему Фафхрд, - похоже, нам снова придется прибегнуть к нашему последнему средству. Не оборачиваясь, Мышелов неторопливо кивнул. - В первый раз мы едва остались в живых, - продолжал Фафхрд. - Во второй раз мы отдали души Иным Существам, - подхватил Мышелов, словно друзья пели утренний гимн Пепле. - А в последний раз у нас отобрали светлую ланкмарскую мечту. - Он может втянуть нас в такую попойку, что мы не проснемся лет пятьсот. - Он может послать нас на смерть, и мы возродимся лишь через два тысячелетия, - продолжал Фафхрд. - Он может показать нам Пана [в греческой мифологии божество стад, лесов и полей, способное вселять в людей беспричинный ужас (отсюда выражение "панический страх")], или отдать нас древним богам, или зашвырнуть к звездам, или заслать в подземелья Квармалла, - заключил Мышелов. Несколько мгновений длилось молчание. Потом Серый Мышелов прошептал: - И все же мы должны посетить Нингобля Семиокого. И это было воистину так: как правильно догадался Фафхрд, душа Мышелова парила над морем в мечтах о темноволосой Ахуре. НИНГОБЛЬ И вот друзья прошли заснеженный Ливан и украли трех верблюдов - они приняли мудрое решение увести их у богатого землевладельца, который вынуждал своих арендаторов возделывать голые камни и засевать берега Мертвого моря, - мудрое потому, что предстать пред очи Наушника Богов с грязной совестью - дело гиблое. Через неделю страшной болтанки по пустыне - недели буквально огненной, когда Фафхрд проклял богов племени Муспелльхейма [в скандинавской мифологии - огненная страна, существовавшая еще до начала творения], в которых он, впрочем, не верил, - друзья добрались до Песчаных Гребней и Великих Песчаных Воронок и, со всеми предосторожностями миновав их, пока они вращались довольно лениво, забрались на Скалистый Остров. Как человек городской Мышелов заклеймил Нингобля за то, что тот обитает в такой "богом забытой дыре", хотя предполагал, что Торговец. Новостями и его подручные пользуются более удобной дорогой, чем та, что предназначена для посетителей, и так же, как и Фафхрд, знал наверняка, что Ловец Слухов (в особенности ложных, как наиболее ценных) должен обитать одинаково близко как к Индии и бескрайним садам Желтого Племени, так и к варварской Британии и воинственному Риму, как к дышащим испарениями трансэфиопским джунглям, так и к таинственным пустынным равнинам и достающим до звезд пикам за Каспийским морем. Переполняемые надеждой друзья стреножили верблюдов, взяли факелы и безбоязненно вступили в Бездонные Пещеры: опасность заключалась не в самом визите к Нингоблю, а в мучительной притягательности его советов, которая была столь велика, что человек следовал им независимо от последствий. Тем не менее Фафхрд заметил: - Земля разверзлась и поглотила дом Нингобля, но он застрял у нее в глотке. Только бы у нее не началась икота. Проходя по Дрожащему Мосту, перекинутому через Хлябь Элементарной Истины, которая могла поглотить свет десяти тысяч факелов и не стала бы от этого менее черной, приятели повстречали и молча проскользнули мимо невозмутимого типа в шлеме, признав в нем пришедшего издалека мингола. Их очень озадачил вопрос: был ли мингол посетителем Нингобля или его шпионом - Фафхрд ни на грош не верил в силу ясновидения семи глаз Сплетника, утверждая, что это все мошенничество для слабоумных, и что Нинг собирает сведения с помощью целого сонма разносчиков, сводников, рабов, уличных мальчишек, евнухов и повитух, которые числом превосходят армии двенадцати царей. С облегчением добравшись до другого берега пропасти, они двинулись мимо устьев множества туннелей, которые Мышелов изучал весьма пристально. - Может, зайдем в какой-нибудь наудачу, - пробормотал он, - и поищем другой мир? Ахура ведь не Афродита и даже не Астарта. - Не посоветовавшись с Нингоблем? - возмутился Фафхрд. - И унеся с собой наше проклятие? Давай-ка поторапливайся. Наконец на свешивающихся с потолка сталактитах они увидели слабый отраженный свет и вскоре уже лезли к его источнику по Лестнице Заблуждений - нагромождению громадных камней. Фафхрд, высоко задирая длинные ноги, шагал с камня на камень, Мышелов двигался прыжками, словно кот. На пути им все чаще попадались мелкие твари, которые сновали под ногами, задевали в медленном полете друзей за плечи или просто сверкали любопытными глазками из трещин и с уступов - приятели явно приближались к Архисоглядатаю. Они решили не терять время на рекогносцировку и вскоре уже стояли перед большими воротами, верхние прутья которых терялись во мраке, несмотря на горевший перед ними костерок. Однако друзей интересовали не ворота, а привратник - невероятно пузатое существо, сидевшее на полу подле груды глиняных черепков совершенно неподвижно, если не считать легкого движения, напоминавшего потирания рук. Руки - или что там у него было - скрывались под поношенным, но весьма просторным плащом, капюшон которого был наброшен на голову существа. Чуть пониже капюшона с плаща свешивались две громадные летучие мыши. Фафхрд откашлялся. Шевеление под плащом прекратилось. Затем из-под капюшона выползло нечто, что можно было бы принять за змею, если бы вместо головы у нее не находился переливчатый драгоценный камень с темным пятнышком посредине. И все же необычный отросток более всего походил бы на змею, не напоминай он так сильно какой-то экзотический цветок с толстым стеблем. Он принялся поворачиваться туда и сюда, пока не уставился на пришельцев. В этом положении он и застыл, а нарост на его конце засветился чуть ярче. Затем послышалось тихое урчание, и из-под капюшона быстро вылезли еще пять таких же стеблей и тоже нацелились на пришельцев. Шесть черных зрачков расширились. - Послушай, ты. Толстобрюхий Пожиратель Слухов! - нервно заговорил Мышелов. - Неужто нельзя обойтись без этой игры в гляделки? При первой встрече с Нингоблем Семиоким люди всегда чувствовали себя немного не в своей тарелке. - Это неучтиво, Мышелов, - послышался из-под капюшона тонкий дрожащий голосок. - Люди, пришедшие за мудрым советом, не должны начинать разговор с насмешек. Но сегодня я в хорошем настроении и готов выслушать ваши проблемы. Погоди-ка, из какого мира вы с Фафхрдом явились? - С Земли, и тебе это прекрасно известно. Царь Клочков Лжи и Лоскутов Лицемерия, - тонким голосом ответил Мышелов и подошел поближе. Три глаза продолжали неотступно следить за его передвижениями, а четвертый оставался нацеленным на Фафхрда. - И снова ты проявил неучтивость, - печально прошептал Нингобль и покачал головой, так что его глаза на стеблях заколыхались. - Думаешь, легко уследить за всеми временами, пространствами и многочисленными мирами? Кстати о времени: не думаете ли вы, что вам самое время оставить меня в покое? Вы непрестанно докучаете мне, и все потому, что когда-то по моей просьбе добыли мне неродившегося упыря, которого мне нужно было расспросить о его родителях. Услуга была плевая, мне только хотелось вас развеселить, и, клянусь Бесследным Божеством, я отплатил за нее сторицей. - Чушь, Повитуха Секретов, - отозвался Мышелов и бесцеремонно шагнул вперед, вновь обретя присущую ему веселую наглость. - В глубине брюха ты дрожишь от восторга, что имеешь шанс поделиться своими знаниями с такими благодарными слушателями, как мы, и тебе известно об этом не хуже моего. - Ты так же далек от истины, как я - от разгадки секрета Сфинкса, - заметил Нингобль; при этом четыре его глаза следили за передвижениями Мышелова, пятый не отрывался от Фафхрда, а шестой, изогнувшись вокруг капюшона, появился с другой стороны и подозрительно уставился друзьям в спины. - Да нет. Древний Разносчик Пересудов, я уверен, что ты был ближе к Сфинксу, чем любой из его каменных возлюбленных. Да и свою пустяковую загадку он явно почерпнул из твоих бездонных запасов. От столь приятной лести Нингобль задрожал, как желе. - Тем не менее, - голосом флейты провозгласил он, - сегодня я в хорошем настроении и готов вас выслушать. Но имейте в виду: ваша загвоздка, скорее всего, окажется и мне не по зубам. - Нам известно, какую ты проявляешь изобретательность перед лицом непреодолимых препятствий, - миролюбиво ответил Мышелов. - А почему твой друг не подойдет поближе? - внезапно снова забрюзжал Нингобль. Фафхрд ждал этого вопроса. Ему всегда было не по нутру подлаживаться под настроение того, кто называл себя Величайшим Волшебником и Наушником Богов. Но уж совершенно невыносимым было то обстоятельство, что на плечах у Нингобля висели две летучие мыши, которых он в качестве открытой насмешки над Одином называл Хугин и Мунин [в скандинавской мифологии Один - верховный бог, которому, среди прочих, служили два ворона - Хугин и Мунин]. Для Фафхрда это было делом скорее патриотическим, нежели религиозным. В Одина он верил лишь в минуты сентиментальной расслабленности. - Убей этих мышей или выкинь их куда-нибудь, и я подойду, - решительно проговорил он. - На это я вообще отвечать не стану, - обиделся Нингобль, - потому что всем известно, что пререкаться мне не позволяет здоровье. - Но, Наставник Обманщиков, - бросив уничтожающий взгляд на Фафхрда, замурлыкал Мышелов, - это очень жаль, потому что я как раз собирался попотчевать тебя замысловатым скандалом, который пятничная наложница сатрапа Филиппа утаила даже от своей доверенной невольницы. - Впрочем, - тут же уступил Многоглазый, - Хугину и Мунину как раз пора кормиться. Летучие мыши неохотно расправили крылья и неторопливо скрылись во тьме. Фафхрд сбросил оцепенение и шагнул вперед, стойко выдерживая взгляд удивительных глаз, которые он считал простыми шариками, управлявшимися с помощью хитроумного механизма. Седьмого глаза Нингобля не видел никто, и даже никто не хвастался, что видел, - не считая Мышелова, который утверждал, что это - второй глаз Одина, похищенный у мудрого Мимира [в скандинавской мифологии великан, хозяин источника мудрости, которому Один отдал один глаз за мудрость, содержащуюся в источнике]: сам Мышелов в это не верил, но любил подразнить своего приятеля - Северянина. - Здорово, Змееглазый, - прогудел Фафхрд. - А, это ты, пентюх? - небрежно отозвался Нингобль. - Присаживайтесь оба к моему скромному огню. - Неужто нас не пригласят за большие ворота разделить твою легендарную роскошь? - Не надо смеяться надо мной, Серый Мышелов. Всем известно, что я - всего-навсего сирый и убогий Нингобль. Мышелов лишь вздохнул и присел на корточки: он прекрасно знал, что Сплетник более всего дорожит своей репутацией как существа бедного, скромного, смиренного и сдержанного, потому и играет роль собственного привратника, хотя изредка за большими воротами раздавался приглушенный звон систров, сладострастные всхлипы флейты и хихиканье принимавших участие в представлениях театра теней. По на сей раз Нингобль лишь жалобно покашливал, дрожал от холода и, казалось, грел у огня свои спрятанные под плащом члены. По железу и камню пробегали смутные тени, шуршали вокруг маленькие твари с широко раскрытыми глазами и настороженными ушами, а над ними ритмично колыхались стебли шести глаз. Время от времени Нингобль, будто бы наугад, извлекал из огромной кучи черепок и быстро прочитывал выцарапанный на нем текст, не нарушая ритмичного движения стеблей и, соответственно, течения мыслей. Мышелов и Фафхрд уселись рядом с ним. Едва Фафхрд открыл рот, как Нингобль поспешно спросил: - А что там, дети мои, вы хотели рассказать мне насчет пятничной наложницы? - Разумеется, Маэстро Лжи, - быстро перебил его Мышелов. - И не столько наложницы, сколько трех евнухов - жрецов Кибелы и рабыни с Самоса - очень смачная и запутанная заварушка. Дай мне немного времени - пусть она поварится у меня в голове, чтобы я мог подать ее тебе без жира преувеличения и с приправами истинных подробностей. - А пока мы будем дожидаться, когда раскочегарится котелок Мышелова, - небрежно вставил Фафхрд, наконец-то приноровившийся к происходящему, - ты, чтобы тебе не было скучно, можешь разрешить нашу пустячную проблему. И он без лишних слов рассказал о терзаниях, связанных с превращением девушек в свиней и улиток. - Говоришь, только Хлоя оказалась невосприимчивой к этим чарам? - задумчиво переспросил Нингобль и отшвырнул очередной черепок в дальний конец кучи. - Что ж, это наводит меня на мысль о... - Крайне занятном замечании в конце четвертой эпистолы Диотимы [согласно Платону, жрица, которая должна была искупить грехи афинян во время чумы 429 г. до н.э.; Сократ заимствовал у Диотимы определение любви как стремление к прекрасному] к Сократу? - вставил смышленый Мышелов. - Я ведь прав, отец? - Нет, не прав, - холодно отозвался Нингобль и продолжал, обращаясь к Фафхрду: - Когда этот интеллектуальный клещ пытался впиться в кожу моего рассудка, я как раз собирался сказать, что Хлою явно кто-то или что-то защищает. Ты не знаешь, может, она пользуется особой благосклонностью какого-либо божества либо демона, или постоянно бормочет какую-нибудь руну либо заклинание, или все время носит либо рисует на теле какой-нибудь талисман либо амулет? - Однажды она говорила, - немного помолчав, неуверенно отозвался Мышелов, - про амулет, подаренный ей несколько лет назад какой-то не то персиянкой, не то наполовину персиянкой, наполовину гречанкой. Но это, конечно, пустяк, ерунда. - Конечно. А теперь скажи: когда девушка превратилась в свинью в первый раз, Фафхрд смеялся своим смехом? Смеялся? Это было неосторожно, а я ведь предупреждал. Не выставляйте слишком часто напоказ свою связь с древними богами, не то какой-нибудь алчный стяжатель из бездны... - Но в чем заключается наша связь с древними богами? - нетерпеливо, однако без особой надежды спросил Мышелов. Фафхрд лишь насмешливо хмыкнул. - О таких вещах вслух не говорят, - отрезал Нингобль. - А кто-нибудь проявлял особый интерес к смеху Фафхрда? Мышелов заколебался. Фафхрд кашлянул. Мышелову оставалось лишь признаться: - Да была там одна девица, которая проявила чуть больше внимания, чем другие, к его ржанию. Персиянка. Да, вспомнил: это как раз она подарила Хлое амулет. - Ее зовут Ахура, - добавил Фафхрд. - Мышелов в нее втюрился. - Выдумки! - рассмеялся Мышелов, и его полные суеверного страха глаза двумя клинками пронзили Фафхрда. - Уверяю тебя, отец, что эта робкая и глупенькая девчушка никоим образом не может быть связана с нашими бедами. - Разумеется, коли ты так говоришь, - заметил Нингобль с ледяным укором в голосе. - Одно я могу вам сказать: тот, кто наложил на вас это постыдное заклятие, является - если его можно вообще причислить к роду людскому - мужчиной... (Мышелов почувствовал облегчение. Ему становилось не по себе от мысли, что гибкая темноволосая Ахура подвергнется методам допроса, какие по слухам использовал Нингобль. Он злился на себя за неуклюжие попытки отвлечь внимание Нингобля от Ахуры. Когда дело касалось этой девушки, разум покидал Мышелова.) - ...и адептом, - заключил Нингобль. - Да, дети мои, адептом, мастером самой что ни на есть черной магии. Мышелов вздрогнул. Фафхрд только проворчал: - Опять? - Да, опять, - подтвердил Нингобль. - Хотя почему - если не считать вашей связи с древними богами - вы можете представлять интерес для этих темных людей, я просто ума не приложу. Они не из тех, кто сознательно выходит на залитую светом авансцену истории. Они ищут... - Во кто же это? - перебил Фафхрд. - Помолчи, Расчленитель Риторики. Они ищут тень, и не без оснований. Это талантливейшие любители в деле высокой магии, которые считают ниже своего достоинства достижение практических целей и лишь тешат свое ненасытное любопытство, а потому вдвойне опасные. Они... - Но как его имя? - Погоди ты. Душитель Красноречия. Эти нечестивцы по-своему бесстрашны, они считают себя равными самой судьбе и презирают полубогиню удачи, беса случая и демона невероятного. Словом, это враги, перед которыми вы должны лишь дрожать и перед волей которых склоняться. - Но его имя, отец, его имя? - взревел Фафхрд, а Мышелов, снова набравшись нахальства, заметил: - Он из Сабигунов, не так ли, отец? - Нет, не так. Сабигуны - это всего лишь невежественное племя рыболовов, живущих на ближнем берегу дальнего озера и поклоняющихся звериному богу Вину, и никому более. Этот ответ крайне развеселил Мышелова, так как, насколько ему было известно, Сабигуны придумал только что он сам. - Нет, его зовут... - Нингобль помолчал немного, потом закудахтал: - Я совсем запамятовал, что ни при каких обстоятельствах не должен называть вам его имя. - Что? - Фафхрд в ярости вскочил. - Да, дети мои, - сказал Нингобль, и его глазные стебли внезапно сделались жесткими, твердыми и бескомпромиссными. - Более того, я должен сказать, что ничем не могу помочь вам в этом деле... (Фафхрд сжал кулаки) ...и весьма этому рад... (Фафхрд выругался) ...потому что нельзя даже придумать более подходящего наказания за ваш чудовищный разврат, который я так часто оплакивал... (Фафхрд положил ладонь на рукоять меча) ...и если бы мне пришлось карать вас за ваши многочисленные грехи, то я выбрал бы точно такое же заклятие... (Это было уже слишком: Фафхрд заворчал и со словами: "Так это твоих рук дело!" - выхватил меч и начал медленно подступать к фигуре в плаще) ...Да, дети мои, вы должны беззлобно и покорно смириться с судьбой... (Фафхрд все приближался) ...А еще лучше, если вы, подобно мне, удалитесь от мира и целиком отдадитесь размышлениям и раскаянию... (Меч, блистая в свете костра, был уже всего в ярде от Нингобля) ...Будет прекрасно, если остатки этого своего воплощения вы проживете в одиночестве, окруженные преданными свиньями и улитками... (Кончик меча прикоснулся к потертому плащу) ...посвятив оставшиеся годы установлению взаимопонимания между человечеством и низшими животными. Однако... (Нингобль вздохнул, и меч замер) ...если вы все же упорствуете в своем безрассудном намерении бросить вызов этому адепту, я наверное сумею помочь вам небольшим советом, хотя предупреждаю, что вы тогда окажетесь в пучине бед, на вас будут наложены такие обязательства, что вы поседеете, их выполняя, и, кстати сказать, погибнете. Фафхрд опустил меч. Тишина в темной пещере сделалась тяжелой и зловещей. И тут Нингобль заговорил голосом отдаленным, но звучным - подобные звуки издавала статуя Мемнона в Фивах, когда на нее падали первые лучи солнца. - Вижу неотчетливо, как в заржавевшем зеркале, но все же вижу: для начала вам следует добыть кое-какие пустяки. Прежде всего покров Аримана [Ариман (Ахриман) - в иранской мифологии верховное божество зла] из тайной усыпальницы близ Персеполя... - А как же быть с воинами Аримана, отец? - возразил Мышелов. - Их ведь двенадцать. Двенадцать, отец, и все они ужасны и неумолимы. - А ты думал, я дам вам задания для щенков, которых учат приносить палку? - сердито прохрипел Нингобль. - Далее: вам следует достать прах мумии фараона Демона, правившего в течение трех жутких и неучтенных историей ночей после смерти Эхнатона... - Но, отец, - чуть зардевшись, возразил Фафхрд, - ты же знаешь, кто владеет этим прахом и чего эта женщина требует от посещающих ее мужчин. - Ш-ш-ш, я старше тебя, Фафхрд, на целую вечность. В-третьих, вы должны добыть чашу, из которой Сократ выпил цикуту; в-четвертых - побег первого Древа Жизни, и наконец... - Нингобль запнулся, словно его подвела память, достал из кучи черепок и прочел: - И наконец, вы должны найти женщину, которая приходит, когда готова. - Какую женщину? - Женщину, которая приходит, когда готова. - Нингобль бросил назад черепок и вызвал тем самым миниатюрный обвал. - Клянусь гнилыми костями Локи! [в скандинавской мифологии бог, отличавшийся насмешливым и коварным характером] - возопил Фафхрд, а Мышелов заметил: - Но, отец, никакая женщина не приходит, когда готова. Любая женщина в таком случае ждет. Радостно вздохнув, Нингобль сказал: - Не печальтесь, дети. Разве это в обычае вашего доброго друга Сплетника - давать легкие советы? - Не в обычае, - согласился Фафхрд. - Итак, собрав все, о чем я сказал, вы должны отправиться в Затерянный Город Аримана, лежащий к востоку от Армении. Давайте не будем произносить его имени даже шепотом... - Это Хатти? - прошептал Мышелов. - Нет, мясная ты муха. И почему ты перебиваешь меня, когда должен усердно вспоминать подробности скандала с пятничной наложницей, тремя жрецами-евнухами и рабыней с Самоса? - Воистину, о Соглядатай Невыразимого, я тружусь над этим, пока ум мой не устает и не начинает отвлекаться, и все из любви к тебе. Мышелов был рад, что Нингобль задал этот вопрос, поскольку сам он начисто забыл о трех жрецах-евнухах, что было весьма неосторожно: никакому здравомыслящему человеку и в голову не пришло бы утаить от Сплетника хоть крупицу обещанной дезинформации. Нингобль между тем продолжал: - Оказавшись в Затерянном Городе, вы должны найти разрушенную черную святыню, поместить женщину перед большой усыпальницей, завернуть ее в покров Аримана, дать ей выпить прах мумии в кубке из-под цикуты, предварительно смешав его с вином, которое найдете там же, где и мумию, дать ей в руку побег Древа Жизни и дождаться рассвета. - А потом? - громогласно вопросил Фафхрд. - А потом все зеркало покрывается красной ржавчиной. Я вижу лишь одно: кто-то вернется из места, которое нельзя покидать, и, кроме того, вы должны остерегаться женщины. - Но, отец, это же страшная морока - собрать по всему свету столько магической дряни, - забрюзжал Фафхрд. - Почему бы нам сразу не отправиться в Затерянный Город? - Без карты, что начертана на покрове Аримана? - прошептал Нингобль. - И ты все еще не можешь назвать имя адепта, которого мы ищем? - осмелился спросить Мышелов. - Или хотя бы имя женщины? Ничего себе щенячьи задания! Мы даем тебе суку, отец, а к тому времени, когда ты возвращаешь ее назад, она уже успевает ощениться. Нингобль чуть заметно покачал головой, шесть глаз спрятались под капюшон и засверкали оттуда таким зловещим огнем, что у Мышелова по спине побежали мурашки. - Почему, Продавец Загадок, ты всегда говоришь нам только половину? - сердито наступал Фафхрд. - Может, для того, чтобы в решительный момент наши мечи наносили удар вполсилы? Нингобль хмыкнул: - Это все потому, что я вас знаю, дети мои. Скажи я словом больше, и ты, пентюх, стал бы размахивать своим длинным мечом, угрожая совсем не тому, кому нужно. А твой друг из породы кошачьих стал бы затевать свои детские магические фокусы, причем совсем не те, что нужно. Вы ищете столь безрассудно не простое существо, а тайну, не отдельную личность, а мираж, камень, похитивший где-то кровь и жизненную субстанцию, выползший из сна кошмар. На миг друзьям показалось, что в дальнем краю мрачной пещеры нечто, долго ожидавшее чего-то, пошевелилось. Но это ощущение тут же исчезло. Нингобль самодовольно проурчал: - А теперь, когда у меня выдалась свободная минутка, я, чтобы доставить вам удовольствие, готов истратить ее на историю, которую Мышелову не терп