самый смелый с виду архимаг Гваэя. На кресле лежала только слегка скомканная белая набедренная повязка - но в ней было нечто, заставившее Мышелова застыть. Небольшая кучка пушистой серой пыли - и все. Мышелов тихо присвистнул сквозь зубы и приподнялся, чтобы получше разглядеть остальные кресла. На каждом из них лежало одно и то же: чистая набедренная повязка, слегка смятая, словно ее недолго носили, и внутри - маленькая горка сероватого порошка. На другом конце длинного стола одна из черных шашек, стоящая ребром, медленно скатилась с доски для мысленной игры и с тихим "тук" ударилась о пол. Для Мышелова это прозвучало как самый последний звук в мире. Он очень спокойно встал и бесшумно направился в своих сапогах из крысиной кожи к ближайшему арочному проему, который задернул плотными занавесками перед тем, как произнести Великое Заклинание. Серый спрашивал себя, на каком же расстоянии действовало это заклинание и где все-таки оно остановилось, если остановилось вообще. Предположим, например, что Шильба недооценил его силу и оно уничтожило не только волшебников, но и... Мышелов помедлил перед занавесом и бросил еще один, последний, взгляд через плечо. Потом пожал плечами, поправил пояс с мечом и, ухмыляясь гораздо более храбро, чем чувствовал себя, сказал в пространство: - Но ведь они же уверяли, что они - самые-самые великие волшебники! Он протянул руку к тяжелому занавесу, и в этот момент тот дрогнул и закачался. Мышелов застыл на месте с бешено колотящимся сердцем. Потом занавес чуть раздвинулся, и в образовавшуюся щель просунулось оживленное лицо Ививис с широко раскрытыми от возбуждения и любопытства глазами. - Ну, что, твое Великое Заклинание сработало, Мышелов? - затаив дыхание, спросила она. Серый позволил своему собственному дыханию вырваться вздохом облегчения. - По крайней мере, ты его пережила, - сказал он и притянул девушку к себе. Ощущать ее стройное тело прижатым к себе было очень приятно. Правда в этот миг Мышелов приветствовал бы присутствие почти любого живого существа, но то, что это оказалась Ививис, было благом, которое он не мог не оценить. - Дорогая, - искренне сказал он, - мне казалось, что я, возможно, последний оставшийся в живых человек на Земле. Но теперь... - Ты ведешь себя так, словно я - последняя на Земле девушка, которую ты уже год как не видел, - колко ответила она. - Здесь не место и не время для любовных утех и интимных шуточек. Она оттолкнула его, немного ошибаясь насчет мотивов поведения Мышелова. - Ты убил волшебников Хасьярла? - задала она вопрос, глядя ему в глаза с легким трепетом. - Я убил некоторое количество волшебников, - с благоразумной осторожностью признался Мышелов. - А вот сколько именно - это спорный вопрос. - А где волшебники Гваэя? - спросила она, глядя мимо него на пустые кресла. - Он, что, взял их всех с собой? - А разве Гваэй еще не вернулся с похорон своего отца? - вопросом на вопрос ответил Мышелов, увиливая от темы, но, поскольку Ививис продолжала смотреть ему в глаза, небрежно добавил: - Его волшебники находятся в каком-нибудь благоприятном месте - надеюсь. Ививис странно взглянула, на Серого, протиснулась мимо него в комнату, подбежала к длинному столу и посмотрела на сиденья кресел по обе стороны от себя. - О Мышелов! - с упреком воскликнула она, но в том взгляде, который она на него бросила, было настоящее благоговение. Он пожал плечами и, защищаясь, сказал: - Они поклялись мне, что они - волшебники Первого Ранга. - Не осталось даже фаланги пальца или осколка черепам - торжественно произнесла Ививис, пристально вглядываясь в ближайшую крошечную кучку серой пыли и покачивая головой. - И даже камня из желчного пузыря, - эхом отозвался Мышелов. - Мои руны были страшными. - И даже зуба, - в свою очередь подхватила Ививис, с любопытством, хоть и довольно бессердечно, растирая пыль между пальцами. - Ничего, что можно было бы послать их матерям. - Их матери могут взять эти подгузники и спрятать вместе с теми, что их сыновья носили в детстве, - раздраженно сказал Мышелов, чувствуя себя однако слегка неуютно. - О Ививис, у волшебников не бывает матерей! - Но что случится с нашим владыкой Гваэем теперь, когда его защитники погибли? - задала Ививис более практичный вопрос. - Ты же видел, как поразили его прошлой ночью насылаемые Хасьярлом заклятия, когда волшебники всего лишь задремали. А если что-нибудь случится с Гваэем, то что тогда случится с нами? Мышелов снова пожал плечами. - Если мои руны дошли до двадцати четырех чародеев Хасьярла и тоже их испепелили, то никакого вреда причинено не было - кроме как самим волшебникам, а они все знают, на что идут - когда они произносят свои первые заклинания, они подписывают себе смертный приговор; это опасное ремесло. - В действительности, - продолжал он с неким подобием энтузиазма, - мы выиграли. Двадцать четыре убитых врага в обмен всего на дюжину - нет, одиннадцать волшебников общих потерь с нашей стороны - как, да это же сделка, за которую с радостью ухватится любой военачальник! И теперь, когда мы убрали с дороги всех волшебников - не считая самих Братьев и Флиндаха: с этим пятнистым бородавчатым типом надо держать ухо востро! - я встречусь с тем воителем Хасьярла и убью его, и мы преодолеем все препятствия... И если... Его голос умолк. Мышелову только что пришло в голову спросить себя, почему он сам не был испепелен собственным заклинанием. До сих пор он и не подозревал, что может быть волшебником Первого Ранга - поскольку несмотря на то, что в юности он обучался деревенскому колдовству, а потом только баловался магией. Возможно, дело было в каком-то метафизическом фокусе или логической ошибке. Если волшебник читает заклинание, которое во время его произнесения уничтожает _в_с_е_х_ волшебников _п_р_и _у_с_л_о_в_и_и_, ч_т_о_ п_р_о_и_з_н_е_с_е_н_и_е _з_а_в_е_р_ш_е_н_о_, то этот волшебник испепеляет себя или?.. Или, может быть, действительно, как начал хвастливо думать Мышелов, он неведомо для себя был магом Первого Ранга, или даже выше, или... В тишине, сопутствовавшей его мыслям, он и Ививис услышали приближающиеся шаги, которые сначала были топотом множества ног, но потом быстро стали беспорядочным шумом. Мужчина в сером и девушка-рабыня едва успели обменяться опасливыми вопрошающими взглядами, когда сквозь занавеси, сдирая их по дороге, пронеслись восемь или девять Гваэевых оруженосцев самого высокого ранга; их лица были мертвенно-бледными, а глаза - вытаращены, как у помешанных. Они промчались через комнату и выбежали в противоположную сводчатую дверь прежде, чем Мышелов смог сделать хоть шаг с того места, куда он отступил, чтобы не оказаться у них на пути. Но шаги еще были слышны. Последняя пара ног приближалась по черному коридору странным неровным галопом, словно калека бежал дистанцию; и при каждом шаге слышался хлюпающий шлепок. Мышелов быстро шагнул к Ививис и обнял ее одной рукой. Ему тоже не хотелось стоять в такой момент в одиночестве. Ививис сказала: - Если твое Великое Заклинание не попало в Хасьярловых волшебников, и их болезнетворные чары пробились к Гваэю, который теперь беззащитен... Ее шепот боязливо умолк, когда чудовищная фигура, облаченная в темно-алые одежды, шатаясь и то и дело останавливаясь, быстрыми конвульсивными движениями приблизилась к ним из коридора. Сначала Мышелов подумал, что это может быть Хасьярл Неравнорукий, судя по тому, что слышал об этом принце. Но потом он увидел воротник из серых грибов на шее чудовища; багровую правую щеку и черную левую; глаза, источающие зеленый гной и чистые, прозрачные капли, падающие из носа. В тот момент, когда это омерзительное существо сделало последний широкий шаг в комнату, его левая нога внезапно стала бескостной, как желеобразвый столб, а правая, которая жестко ударялась о землю, - хоть и с хлюпающим звуком, исходящим от пятки, - сломалась в середине голени, и кости с расщепленными концами высунулись сквозь мясо. Шелушащиеся руки, покрытые желтой коркой и красными трещинами, напрасно хватались за воздух, пытаясь найти в нем опору, а правая рука, коснувшись головы, смела с нее половину волос. Ививис начала слабо хныкать и скулить от ужаса и прижалась к Мышелову, который сам чувствовал, будто кошмар поднимает свои копыта, готовый растоптать его. Таким вот образом принц Гваэй, властитель Нижних Уровней Квармалла, вернулся домой с похорон своего отца, свалившись смердящей, непристойной, гнойной кучей на сорванные, богато вышитые занавеси прямо под своим собственным, сверкающим чистой красотой серебряным бюстом в нише над аркой. Погребальный костер дымился еще долго, но единственным в этом огромном и разветвленном замке-королевстве, кто наблюдал за тем, как он догорает, был начальник евнухов Брилла. Потом он собрал несколько символических щепоток пепла на память: он взял их, руководствуясь некой смутной идеей о том, что они, возможно, смогут послужить ему чем-то вроде защиты теперь, когда его живой защитник ушел навсегда. Однако эти пушистые и шелестящие серые памятки не особенно подбодряли Бриллу, когда он, безутешный, забрел во внутренние помещения. Он был обеспокоен и по-евнуховски охвачен дрожью при мысли о войне между братьями, которая наверняка вспыхнет прежде, чем в Квармалле опять будет один хозяин. О, какая трагедия, что владыка Квормал был выхвачен Богами Судьбы из жизни так внезапно, что у него не было возможности сделать распоряжения о престолонаследии! Хотя какими могли бы быть эти распоряжения, если учитывать жесткие требования обычаев Квармалла, Брилла не знал. И все же Квормалу, казалось, всегда удавалось добиться невозможного. Брилла был обеспокоен также, и гораздо более остро, осознанием своей вины в том, что наложница Квормала Кевисса избежала пламени. Его могут обвинить в этом официально, хотя он не видел, где он мог опустить хотя бы одну, требуемую обычаем предосторожность. А смерть в огне была бы практически безболезненной по сравнению с тем, что бедной девушке придется вынести теперь за свой проступок. Он сильно надеялся, что она покончила с собой при помощи кинжала или яда, хотя за это ее душе пришлось бы вечно скитаться в ветрах, дующих между звездами и заставляющих их мерцать. Брилла осознал, что ноги привели его к гарему, и остановился, весь дрожа. Он вполне может найти там Кевиссу, а ему не хотелось бы быть тем человеком, который выдаст ее страже. И однако, если он останется в этой центральной секции Главной Башни, он каждую минуту может налететь на Флиндаха - а Брилла знал, что не сможет утаить ничего, когда его пробуравит суровый, завораживающий взгляд этого архиволшебника. Брилле придется напомнить ему об отступничестве Кевиссы. Так что Брилла придумал себе дело, которое заставило бы его спуститься в самую нижнюю часть Главной Башни, как раз над владениями Хасьярла. Там была кладовая, за которую он был ответственным и которую он не проверял уже целый месяц. Брилла не любил Темные Уровни Квармалла - и гордился тем, что принадлежит к элите, работающей при свете солнца или, по меньшей мере, недалеко от него, - но теперь Темные Уровни начали казаться евнуху более чем привлекательными. Приняв такое решение, Брилла слегка воспрял духом. Он отправился в путь немедленно, двигаясь, несмотря на свою слоновью тушу, довольно быстро, с особой, присущей евнухам, энергией. Он дошел до кладовой без всяких происшествий. Когда он зажег там факел, то первое, что увидел, была маленькая, похожая на девочку, женщина, которая, съежившись, прижималась к тюкам тканей. Она была одета в блестящее свободное желтое платье; у нее было обаятельное треугольное личико, зеленые, как мох, волосы и ярко-голубые глаза илтхмарки. - Кевисса, - потрясенно, однако с материнской теплотой в голосе прошептал евнух. - Цыпленочек мой... Она подбежала к нему. - О Брилла, я так боюсь, - воскликнула она тихо, прижимаясь к его толстому животу и прячась под широкими рукавами обхвативших ее рук. - Я знаю, я знаю, - бормотал он, издавая негромкие кудахчущие звуки, в то время как его руки приглаживали ее волосы и похлопывали ее по спине. - Я вспоминаю теперь, ты всегда боялась стая. Ничего, Квормал простит тебя, когда вы встретитесь с ним по ту сторону звезд. Дослушай, моя уточка, я подвергаюсь огромному риску, но я тебя очень люблю, потому что ты была фавориткой старого владыки. У меня есть яд, который не причиняет боли... всего несколько капель на язык, и потом - темнота и ветры, гудящие в проливах... Длинный прыжок, это правда, но гораздо лучше, чем то, что должен будет приказать Флиндах, когда он откроет... Она, вырвалась из его объятий. - Это Флиндах приказал мне не следовать за моим господином к его последнему очагу! - широко раскрыв глаза, с упреком поведала она. - Он сказал мне, что звезды распорядились иначе, и еще, что такова была предсмертная воля Квормала. Я сомневалась, боялась Флиндаха - у него такое ужасное лицо и глаза, так страшно напоминающие глаза моего дорогого господина, - но я не могла не повиноваться... и должна признаться, мой дорогой Брилла, что даже немного была ему благодарна. - Но по каким причинам на земле или под землей?.. - заикаясь, выговорил Брилла, мысли которого закружились вихрем. Кевисса глянула в обе стороны, потом прошептала: - Я ношу плод семени Квормала. На какой-то миг эта новость только усилила смятение Бриллы. Как мог Квормал надеяться, что сможет добиться признания сына наложницы владыкой всего Квармалла, когда существовало два, взрослых законных наследника? Или он так мало заботился о безопасности страны, что оставил в живых пусть даже еще не рожденного бастарда? Потом Брилле пришло в голову - и его сердце заколотилось при этой мысли - что Флиндах может пытаться захватить верховную власть, используя как предлог ребенка Кевиссы и выдуманную предсмертную волю Квормала, а также эти свои, похожие на Квормаловы, глаза. Дворцовые революции не были совершенно незнакомы Квармаллу. По правде говоря, существовала легенда, что нынешняя правящая линия много поколений назад поднялась к власти именно по этой дороге, с помощью кулаков и кинжалов, хотя повторять эту легенду означало подписывать себе смертный приговор. Кевисса продолжала: - Я пряталась в гареме. Флиндах сказал, что я буду в безопасности. Но потом в отсутствии Флиндаха пришли оруженосцы Хасьярла и начали обыскивать гарем в нарушении всех обычаев и приличий. Я убежала сюда. Все продолжало сходиться самым пугающим образом, думал Брилла. Если бы Хасьярл заподозрил, что Флиндах непочтительно пытается захватить власть, он ударил бы инстинктивно, превращая ссору двух братьев в треугольник раздора, в который вошла бы даже - о, всем несчастьям несчастье! - залитая солнцем вершина Квармалла, которая до этого момента казалась так хорошо защищенной от тревог войны. В этот самый миг, словно страхи Бриллы сами вызвали к жизни свое собственное воплощение, дверь кладовой широко отворилась, и на пороге вырос грубо сколоченный человек, который казался символом всех варварских ужасов битвы. Он был так высок, что его голова задевала за притолоку двери; его лицо было красивым, но суровым, а взгляд - испытующим; спутанные красновато-белокурые волосы спускались до самых плеч; одеждой ему служила усаженная бронзовыми украшениями туника из волчьей шкуры: с его пояса свисали меч и массивный топор с короткой рукояткой, а на самом длинном пальце его правой руки взгляд Бриллы - натренированный замечать все детали декора, а теперь еще обостренный страхом - увидел кольцо со сжатым кулаком - знаком Хасьярла. Евнух и девушка, дрожа, приникли друг к другу. После того как новоприбывший убедился, что эти двое были единственные, с кем ему предстояла иметь дело, его лицо расплылось в улыбке, которая могла бы быть ободряющей у менее громадного или экипированного с меньшей свирепостью человека. Потом Фафхрд сказал: - Привет, дедуля. Мне нужно только, чтобы ты и твой птенчик помогли мне выбраться на дневной свет и к конюшням этого благословенного королевства. Идем, мы устроим все так, чтобы вы могли помочь мне с наименьшей опасностью для себя. Он быстро шагнул к ним - бесшумно, несмотря на свои размеры - и его взгляд заинтересованно вернулся к Кевиссе, когда он заметил, что она не дитя, а женщина. Кевисса почувствовала это и, хотя ее сердце трепетало, храбро заговорила: - Не смей насиловать меня! У меня под сердцем ребенок от человека, который умер! Улыбка Фафхрда слегка скисла. Возможно, сказал он себе, ему стоит чувствовать себя польщенным, что девушки начинали думать о насилии, как только их взгляд падал на него; и все же он испытывал легкое раздражение. Они, что, не считали его способным цивилизованно соблазнить женщину только потому, что он носил меха и не был карликом? Ну что ж, они быстро понимали свою ошибку. Но каким отталкивающим способом она пыталась запугать его! В это время толстый как бочка дедуля, который, как дошло теперь до Фафхрда, вряд ли был приспособлен, чтобы быть таковым (и отцом тоже), жеманно-боязливо сказала: - Она говорит истинную правду, о капитан. Но я буду как нельзя более рад помочь тебе в чем бы... В коридоре послышались торопливые шаги и резкий скрежет стали о камень. Фафхрд повернулся, как тигр. В комнату, толкаясь, лезли два стражника в темных кольчугах, которые носила охрана Хасьярла. Только что вытащенная шпага одного из них царапнула косяк двери, издав тот самый скрежет. Позади них был еще один стражник, который теперь резко воскликнул: - Хватайте этого северного перебежчика! Убейте его, если он начнет сопротивляться. Я займусь наложницей старого Квормала. Двое стражников хотели было подбежать к Фафхрду, но он, еще больше напоминая тигра, сам прыгнул на них в два раза быстрее. Выхваченный из ножен Серый Прутик взметнулся вбок и вверх, отбивая шпагу первого стражника, в то время как на подъем его ступни со всего размаха опустилась нога Фафхрда. Потом рукоять Серого Прутика наотмашь ударила стражника в челюсть, и тот качнулся назад, на своего напарника. В это время топор Фафхрда оказался в его левой руке, и Северянин с близкого расстояния рубанул им по черепам своих врагов, потом оттолкнул их падающие тела плечом, отвел назад топор и швырнул его в третьего стражника, который как раз повернулся посмотреть, что случилось. Топор вонзился ему в лоб между глаз, и стражник упал мертвым. Но вдалеке слышались бегущие шаги четвертого, а возможно, и пятого стражника. Фафхрд с ревом прыгнул к двери, остановился, топнув ногой, и так же быстро вернулся обратно, тыкая окровавленным пальцем в Кевиссу, которая, съежившись, прижималась к массивной туше побледневшего Бриллы. - Девушка старого Квормала? Ребенок от него? - выпалил он и, когда она торопливо кивнула, с трудом проглатывая слюну, продолжал: - Тогда ты идешь со мной. Сейчас же! Кастрат тоже. Он спрятал Серый Прутик в ножны, вырвал топор из черепа сержанта, схватил Кевиссу за руку над локтем и с диковатым рычанием шагнул к двери, делая головой знак Брилле следовать за ним. Кевисса закричала: - О, пощади, господин! Из-за тебя я потеряю ребенка. Брилла повиновался знаку Фафхрда, однако защебетал при этом: - Добрый капитан, мы не принесем тебе никакой пользы, только будем обременять тебя при... Фафхрд внезапно обернулся снова и бросил ему несколько торопливых слов, для убедительности потрясая окровавленным топором: - Если ты думаешь, что я не понимаю ценность даже нерожденного претендента на престол как объекта для выкупа или заложника, то в твоем черепе так же мало мозгов, как в твоих чреслах - семени. Что же касается тебя, девочка, - сурово добавил он, обращаясь к Кевиссе, - то если под твоими зелеными кудряшками есть еще что-нибудь, кроме бараньего блеяния, то ты сообразишь, что с чужестранцем ты будешь в большей безопасности, чем с головорезами Хасьярла, и что лучше пусть у тебя будет выкидыш, чем твой ребенок попадет к ним в руки. Пошли, я понесу тебя. Он подхватил девушку на руки. - Следуй за мной, евнух; и если ты любишь жизнь, шевели своими толстыми бедрами. И Фафхрд зашагал по коридору; Брилла тяжеловесно трусил сзади и благоразумно делал глубокие судорожные вдохи в предвидении грядущих усилий. Кевисса обвила руками шею Фафхрда и глядела на него снизу вверх с восхищением знатока. Саман теперь дал выход двум замечаниям, которые, очевидно, приберегал для свободной минутки. Первое, горько-саркастическое: "...если он будет сопротивляться!" Второе, со злобой, направленной против себя самого: "Эти чертовы вентиляторы, должно быть, оглушили меня, потому что я не слышал их приближения!" Сделав сорок гигантских шагов, Фафхрд прошел мимо ведущего наверх пандуса и свернул в более узкий и темный коридор. За самой его спиной Брилла тихо и торопливо проговорил задыхающимся голосом: - Этот пандус ведет в конюшню. Куда мы идем, мой Капитан? - Вниз! - не замедляя шага, резко ответил Фафхрд. - Не паникуй, у меня есть тайник, где можно спрятать вас обоих - и еще подружку для этой маленькой зеленовласой Мамы Принца. Потом он проворчал, обращаясь к Кевиссе: - Ты не единственная девушка в Квармалле, которую надо спасать, и даже не самая любимая. Мышелов, напрягая всю свою волю, опустился на колени и оглядел смердящую кучу, которая некогда была принцем Гваэем. Вонь была ужасающе сильной, несмотря на разбрызганные Мышеловом духи и на фимиам, которым он окуривал помещение меньше часа назад. Мышелов прикрыл всю омерзительность Гваэя шелковыми простынями и меховыми одеждами, оставив только его разъеденное чумой лицо. Единственной чертой этого лица, избежавшей явного окончательного разрушения, был узкий красивый нос, с конца которого медленно, капля за каплей, стекала прозрачная жидкость; это было похоже на звук, издаваемый водяными часами. А откуда-то из-под носа исходили непрерывные, тихие, омерзительные звуки, которые напоминали отрыжку и были единственным знаком, с достаточной достоверностью оказывающим на то, что Гваэй еще не умер совсем. В течение некоторого времени Гваэй издавал слабые натужные стоны, похожие на шепот немого, но теперь и они прекратились. Мышелов подумал, что, по правде говоря, очень трудно служить хозяину, который не может ни говорить, ни писать, ни жестикулировать - особенно во время борьбы оврагами, теперь переставших казаться тупыми и достойными презрения. По всем расчетам, Гваэю уже несколько часов следовало быть мертвым. Вероятно, только его стальная воля волшебника и всепоглощающая ненависть к Хасьярлу удерживали его душу от бегства из того страдающего ужаса, в котором она ютилась. Мышелов поднялся и, вопросительно пожав плечами, повернулся к Ививис, которая в эту минуту сидела у длинного стола, подшивая две черные свободные мантии с капюшонами, какие носили волшебники: она выкроила их под руководством Мышелова для него и для себя. Мышелов считал, что поскольку он теперь не только воитель Гваэя, но и вроде как единственный оставшийся у него волшебник, то ему следует подготовиться и появиться одетым согласно своей второй роли и иметь хотя бы одного прислужника. В ответ на его пожатие плечами Ививис только сморщила носик, зажала его двумя изящными пальчиками и пожала плечами в ответ. И правда, подумал Мышелов, вонь становится сильнее, несмотря на все попытки как-то ее замаскировать. Серый подошел к столу, налил половину кубка густого кроваво-красного вина, которое понемногу и против его воли - начало Мышелову нравиться, хотя он уже знал, что его действительно делают из алых грибов. Серый сделал маленький глоток и суммировал происходящее: - Перед нами дьявольски запутанный клубок проблем. Гваэевы волшебники испепелены - хорошо, я признаю, что в этом был виноват я. Его оруженосцы и солдаты бежали - в самые нижние, отвратительные, сырые, темные тоннели, как я думаю; или же перешли на сторону Хасьярла. Его девушки исчезли - все, кроме тебя. Даже его доктора боятся подойти к нему - тот, которого я притащил, свалился в глубоком обмороке. Его рабы ни к чему не пригодны, так они напуганы - только тот шагающий скот у вентиляторов не теряет головы, и то только потому, что у них ее нет! На наше послание Флиндаху с предложением объединиться против Хасьярла не последовало ответа. У нас нет пажей, с которыми можно было бы отправить еще одно послание - и нет ни одного патруля, который предупредил бы нас, если Хасьярл начнет атаку. - Ты бы мог сам перейти на сторону Хасьярла, - указала Ививис. Мышелов обдумал это. - Нет, - решил он, - в таком безнадежном положении, как наше, есть что-то слишком зачаровывающее. Мне всегда хотелось покомандовать в таких условиях. А предавать интересно только богатых победителей. И все же, какую стратегию я смогу применить, не имея даже скелета армии? Ививис нахмурилась. - Гваэй часто говорил, что так же, как война мечей - это всего лишь средство продолжения дипломатии, так и волшебство - это всего лишь средство продолжения войны мечей. Война заклинаний. Так что ты можешь еще раз попробовать свое Великое Заклинание, - заключила она без особого убеждения. - Только не я! - отказался Мышелов. - Оно даже не коснулось двадцати четырех волшебников Хасьярла, иначе болезнетворные заклинания против Гваэя прекратились бы. Либо они - волшебники Первого Ранга, либо я читаю это заклинание задом наперед - и в этом случае, если я попробую прочитать его снова, то, может быть, на меня обвалится потолок тоннеля. - Тогда используй другое заклинание, - предложила сообразительная Ививис. - Выпусти против Хасьярла армию из настоящих скелетов. Сведи его с ума или наложи на него заклятие, чтобы он спотыкался на каждом шагу и ушибал пальцы. Или преврати мечи его солдат в сыр. Или заставь их кости исчезнуть. Или преврати всех его девушек в кошек и подожги им хвосты. Или... - Прости, Ививис, - торопливо перебил Мышелов, видя, как нарастает ее энтузиазм. - Я не сознался бы в этом никому другому, но... это было мое единственное заклинание. Мы должны полагаться только на нашу смекалку и оружие. И я снова спрашиваю тебя, Ививис, какую стратегию применяет генерал, когда его левый фланг разбит наголову, правый обращен в бегство, а в центре десять раз истреблен каждый десятый? Мышелова прервал тихий нежный звук, словно где-то звякнул серебряный колокольчик, или кто-то задел высокую серебряную струну арфы. Несмотря на то, что звук был очень слабым, он, казалось, на мгновение заполнил всю комнату воспринимаемым на слух светом. Мышелов и. Ививис изумленно огляделись вокруг, а потом в один и тот же момент посмотрели на серебряную маску Гваэя в нише над арочным проемом, перед которым разлагались прикрытые шелком бренные останки Гваэя. Сверкающие металлические губы статуи улыбнулись и раздвинулись - насколько можно было разглядеть в полумраке - и раздался тихий голос Гваэя, говорящий самым оживленным тоном: - Ответ на твой вопрос: он нападает! Мышелов моргнул. Ививис уронила иголку. Статуя - ее глаза, казалось, поблескивали - продолжала: - Приветствую тебя, мой капитан без войска! Приветствую тебя, дорогая девочка. Прости, что исходящая от меня вонь оскорбляет тебя - да-да, Ививис, я заметил, как весь последний час ты зажимала нос, поворачиваясь к моим бедным останкам - но ведь весь мир кишит отвратительными вещами. Это, случайно, не смертоносная черная гадюка скользит сейчас сквозь черную мантию, которую ты шьешь? Ививис, у которой от ужаса перехватило дыхание, быстро, как кошка, вскочила на ноги и отшатнулась от материала, лихорадочным движением стряхивая что-то со своих ног. Статуя засмеялась естественным серебристым смехом, а потом быстро сказала: - Я прошу у тебя прощения, моя нежная девочка, это была всего лишь шутка. У меня слишком хорошее, слишком хорошее настроение - возможно, потому, что моему телу так плохо. Нам нужно начать составлять планы - тогда я смогу обуздать это странное возбуждение. А теперь тихо! Тихо! В Хасьярловом Зале Волшебства двадцать четыре чародея отчаянно - неподвижным взглядом - смотрели на огромный магический экран, установленный параллельно их длинному столу; они изо всех сил пытались сделать так, чтобы изображение на нем стало четким. Сам Хасьярл, зловещий в своих темно-красных погребальных одеждах, смотрел на экран поочередно открытыми глазами и сквозь расширенные колечками отверстия в верхних веках - словно это могло сделать изображение более резким - и, заикаясь, бранил волшебников за их неуклюжесть; время от времени он отрывистым тоном говорил что-то своим военачальникам. Экран был темно-серым, двенадцать футов в высоту и восемнадцать в ширину, и образы проявлялись на нем в бледно-зеленом колдовском свете. Каждый чародей отвечал за определенный квадратный ярд экрана, проектируя на него свою часть ясновидческого зрения. Картина представляла Гваэев Зал Волшебства, но лучшим, достигнутым до сих пор результатом было повсеместно смазанное изображение, на котором можно было разглядеть стол, пустые кресла, низкую кучу на полу, точку серебристого света высоко на стене и две движущиеся фигуры - эти последние представляли собой просто похожие на саламандр цветные пятна с руками и ногами, так что нельзя было определить даже их пол (если они вообще были людьми и к тому же еще мужчиной и женщиной). Время от времени один из квадратных ярдов изображения становился отчетливым, словно клумба в солнечный день, но всегда это был ярд, на котором не было ни фигур, ни вообще чего-либо более интересного, чем пустое кресло. В таких случаях внезапное взлаивание Хасьярла немедленно приказывало остальным чародеям поступать таким же образом или удачливому чародею поменяться участками с тем, на чьем квадратном ярде были фигуры; картинка неизменно ухудшалась, и Хасьярл начинал вопить и брызгать слюной, и тогда изображение становилось совершенно отвратительным и полностью покрывалось рябью, или же квадраты путались и наползали один на другой, словно несоставленная головоломка, и двадцати четырем волшебникам приходилось снова отсчитывать квадраты и начинать все сначала, в то время как Хасьярл учил их дисциплине с помощью ужасающих угроз. Интерпретации образов Хасьярлом и его подручными существенно рознились. Отсутствие Гваэевых волшебников казалось хорошим предзнаменованием до тех пор, пока кто-то не предположил, что их могли послать для внедрения в Верхние Уровни Хасьярла и последующей чародейной атаки с близкого расстояния. Одному из лейтенантов досталась ужасающая взбучка за предположение о том, что два пятна-фигуры могут быть демонами, изображение которых на самом деле не было размыто, поскольку они находились в своем истинном обличье; однако после того как Хасьярл дал выход своему гневу, стало казаться, что он все же слегка напуган этой идеей. Высказанная с надеждой догадка, что все Гваэевы волшебники уничтожены, была отброшена, когда выяснилось, что ни одно чародейное заклинание не было в последнее время направлено на них ни Хасьярлом, ни кем-либо из его волшебников. Одно из пятен-фигур теперь совершенно исчезло с экрана, и точка серебристого света погасла. Это вызвало дальнейшие размышления, которые были прерваны появлением нескольких палачей Хасьярла, выглядящих довольно пришибленно, и дюжины охранников. Охранники, приставив обнаженные шпаги к его груди и спине, окружали безоружного человека в тунике из волчьей шкуры, руки пленного были крепко связаны сзади. На нем была маска, похожая на красный шелковый мешок с прорезями для глаз, натянутый на голову и волосы, а сзади за ним волочилась черная мантия. - Мы схватили Северянина, владыка Хасьярл! - радостно отрапортовал старший из двенадцати стражников. - Мы загнали его в угол в твоей комнате пыток. Он переоделся в одного из этих и пытался пробраться сквозь наши линии, сгорбившись и передвигаясь на коленях, но рост все равно его выдал. - Молодец, Иссим, я вознагражу тебя, - одобрил Хасьярл. - Но что известно о вероломной наложнице моего отца и толстом кастрате, которые были с ним, когда он убил троих твоих людей? - Они все еще были с ним, когда мы заметили его неподалеку от владений Гваэя и пустились за ним в погоню. Мы потеряли их, когда Северянин вернулся по своим собственным следам в камеру пыток, но охота продолжается. - Тебе лучше найти их, - мрачно приказал Хасьярл, - или сладость от моей награды будет полностью омрачена муками от моего неудовольствия. Затем он обернулся к Фафхрду. - Итак, предатель! Теперь я поиграю с тобой в отжимание рук - да, и еще в сотню других игр, пока тебе не надоедят эти забавы. Фафхрд громко и отчетливо ответил из-под своей красной маски: - Я не предатель, Хасьярл. Мне просто надоело смотреть, как ты дергаешься и как ты пытаешь девушек. Оттуда, где стояли волшебники, послышался шипящий крик. Повернувшись к ним, Хасьярл увидел, что одному из них удалось отчетливо показать низкую кучу на полу, так что теперь было видно, что это свалившийся наземь человек, укрытый так, что на виду оставалась только опирающаяся на подушки голова. - Ближе! - закричал Хасьярл - с жадным интересом, не с угрозой - и каждый из волшебников - возможно, потому, что они не были напуганы и им ничто не грозило - в совершенстве исполнил свою работу, так что на экране появилось бледно-зеленое лицо Гваэя, величиной с телегу с упряжкой; различные виды чумы выдавали свое присутствие если не цветом, то наличием огромных бубонов, засохших корок и грибовидных образований, глаза были похожи на гигантские бочки, переполненные гноем, рот - на сотрясающуюся выгребную яму, а каждая капля, падающая с кончика носа, казалось, вмещала в себя галлон жидкости. Хасьярл воскликнул хрипло, словно человек, захлебывающийся крепким вином: - Радость, о радость! Мое сердце разорвется! Экран стал черным, в комнате наступила мертвая тишина, и в эту тишину из дальнего сводчатого проема бесшумно скользнула по воздуху крошечная, серая, как кость, тень. Она парила на неподвижных крыльях, словно ястреб, высматривающий добычу, высоко над шпагами, которые пытались ее достать. Потом, беззвучно развернувшись по плавной дуге, она спикировала прямо на Хасьярла и, выскользнув из его рук, которые метнулись к ней слишком поздно, ударилась о его грудь, и упала на пол к его ногам. Это был планер, сложенный из пергамента, на котором под разными углами виднелись строчки букв. Всего-навсего планер - не более того. Хасьярл схватил его, с хрустом развернул и прочитал вслух: "Дорогой Брат. Предлагаю тебе немедленно встретиться в Зале Призраков и уладить дело с престолонаследием. Приводи своих двадцать четыре волшебника. Я приведу одного. Приводи своего воителя. Я приведу своего. Приводи своих оруженосцев и охранников. Приводи самого себя. Меня принесут. Или, возможно, ты предпочтешь провести вечер, пытая девушек. Подпись (по указанию): Гваэй". Хасьярл смял пергамент в кулаке и, задумчиво-зловеще глядя поверх него, отрывисто выпалил: - Мы пойдем! Он надеется сыграть на моей братской жалости - это будет мило. Или же заманить нас в ловушку, но я перехитрю его! Фафхрд смело заявил: - Ты, может быть, и одолеешь своего насмерть прогнившего братца, о Хасьярл, но как насчет его воителя? Хитрого, как Зобольд, более свирепого в бою, чем слон-убийца! Такой может перерезать твоих хилых охранников так же легко, как я один одолел пятерых в Главной Башне, и добраться до твоей шумной глотки! Я тебе понадоблюсь! Хасьярл подумал в течение удара сердца, потом, повернувшись к Фафхрду, сказал: - Я не гордый. Я приму совет и от дохлой собаки. Ведите его с нами. Не развязывайте его, но захватите его оружие. По широкому низкому тоннелю, медленно поднимающемуся вверх и освещенному настенными факелами, синее пламя которых горело не ярче, чем болотный газ, и которые, казалось, были расположены так же далеко один от другого, как прибрежные маяки, - по этому тоннелю быстро, но крайне осторожно шагал Мышелов в сопровождении странного короткого кортежа. На Мышелове была черная мантия с остроконечным черным капюшоном, который, если его надвинуть вперед, полностью скрывал лицо. Под мантией на поясе висели меч и кинжал, но в руках Мышелова был тонкий черный жезл с серебряной звездой на верхушке, который должен был напоминать ему, что его основная роль в текущий момент - это роль Чрезвычайного и Полномочного Волшебника Гваэя. За Мышеловом попарно трусили четыре раба-бегуна с огромными ногами и крошечными головами, очень похожие на темные ходячие конусы, особенно когда их силуэт вырисовывался на фоне только что пройденного факела. Они несли на плечах - каждый сжимал обеими карликовыми ручками конец шеста - носилки, искусно украшенные резьбой ко красному и черному дереву; на матрасе, укрытые мехами, шелками и богато вышитыми тканями, воз - лежали смердящая, беспомощная плоть и неукротимый дух юного властителя Нижних Уровней. Сразу же за носилками шло нечто, выглядящее как чуть меньшая по размеру копия Мышелова. Это была Ививис, переодетая его подручным. Она закрывала рот и нос складкой капюшона, словно щитом, и часто подносила к носу платок, чтобы вдохнуть запах камфары и нашатыря, которыми он был пропитан. Под мышкой она несла серебристый гонг в шерстяном мешке и - в другом мешке - странную тонкую деревянную маску. Вывернутые мозолистые ступни рабов-бегунов ударялись о каменный пол со слабым шуршанием, на которое накладывалась через долгие равномерные интервалы булькающая отрыжка Гваэя. Других звуков слышно не было. Стены и низкий потолок кишели рисунками, сделанными в основном желтой охрой и изображающими демонов, странных животных, девушек с крыльями летучей мыши, другие красоты ада. Их медленное проявление, нависание и исчезновение во мраке несло в себе отпечаток кошмара, однако кошмара легкого. Если брать все в целом, это было одно из самых приятных путешествий, которые мог вспомнить Мышелов, такое же приятное, как то, что он проделал однажды при лунном свете по крышам Ланкмара, чтобы повесить увядший венок на всеми забытую, стоящую на вершине башни статую Бога Воров и зажечь перед ней при помощи коньяка маленький голубой костер. - В атаку! - насмешливо бормотал он себе под нос. - Вперед, моя большеногая фаланга! Вперед, моя наводящая ужас боевая колесница! Вперед, мой изящный арьергард! Вперед, мое войско! Брилла, Кевисса и Фриска сидели тихо, как мышки, в Зале Призраков рядом с бассейном высохшего фонтана, однако поближе к открытой двери комнаты, где, как было условлено, они должны были спрятаться. Девушки шептались о чем-то, склонив друг к другу головы, но эти звуки, как и вырывающийся по временам у Бриллы тоненький вздох, были не громче мышиного писка. За фонтаном находилась большая полуоткрытая дверь, сквозь которую пытливо проникал единственный слабый лучик света, и через которую Фафхрд привел их сюда, прежде чем вернуться в камеру пыток и, таким образом, увести за собой погоню. Часть паутины, натянутой между половинками двери, была сорвана, когда там проходил массивный Брилла. Если принять эту дверь и дверь в комнату-убежище за два противоположных конца комнаты, то два оставшихся противоположных конца занимали широкая черная арка и еще одна, узкая; перед каждой был б