. Открылась дверь, и Минни сказала: "Привет, Гай!" - и еще какие-то слова, которые невозможно было разобрать. "Господи, только не это, - подумала Розари. - Не впускай ее, Гай. Не сейчас. Не сегодня!" Говорил Гай, потом опять Минни. - ...Лишнее. Нам не потребуется. Снова Гай и снова Минни. Розмари перевела дух. Слава Богу, она вроде бы не собиралась заходить. Она услышала, как Гай закрыл дверь на цепочку (хорошо!) и на засов (отлично!). Розмари ждала, а Гай, самодовольно улыбаясь, вошел, держа руки за спиной. - А кто не верит в телепатию? - подойя к столу, Гай вынул руки из-за спины, в каждой из них было по белой чашечке. - У мадам и месье все-таки будет десерт! Он поставил одну чашечку у бокала Розмари, другую - у своего. - Шоколадный мусс, или, как говорит Минни, "Шокко-Маус". У нее это вполне может оказаться шоколадной мышью, так что ешь осторожно. Розмари засмеялась: - Это как раз то, что мне хотелось приготовить! - Вот видишь! Телепатия! - Он взял салфетку и долил вина в бокалы. - Я так боялась, что она ворвется сюда и просидит весь вечер, - сказала Розмари. - Нет, она просто хотела, чтобы мы попробовали ее "Шокко-Мауса", это ее фы-ыр-менное блюдо. - На вид совсем неплохо. - По-моему, тоже. Над чашечками конусом возвышался шоколадный крем. У Гая он был посыпан сверху колотыми грецкими орехами, а у Розмари лежала половинка грецкого ореха. - Как трогательно, - сказала Розмари. - Зря мы над ней смеемся. - Ты совершенно права. Мусс был отличный, но в нем чувствовался привкус мела, и Розмари сразу вспомнила школу и классные доски. Гай попробовал, но не нашел какого-либо привкуса. Съев две ложки, Розмари тодвинула чашечку. - Ты что, не хочешь? Глупо, ведь никакого привкуса нет. Розмари стала уверять, что есть. - Давай, давай, - уговаривал Гай, - старая летучая мышь целый день топталась у горячей плиты, ну-ка съешь. - Но мне не нравится, я не хочу! - А по-моему, очень вкусно. - Тогда съешь и мой тоже. Гай почему-то нахмурился. - Хорошо, не ешь. Ты ведь не носишь подаренный ею амулет, можешь не есть и приготовленный ею десерт. Розмари возмутилась: - Но какая здесь связь? - Может быть, и связи здесь никакой нет, но это всего лишь примеры... примеры проявления недобрых чувств, вот и все. Еще две минуты назад ты говорила, что не надо над ней смеяться. А ведь это тоже насмешка: брать у нее что-нибудь только для вида. - Ну... - Розмари взяла ложку, - если по этому поводу назревает скандал... - она зачерпнула ложку мусса и запихнула в рот. - По этому поводу не будет скандала. Слушай, если ты и вправду не можешь, тогда не ешь. - Очень вкусно, - пробурчала Розмари с полным ртом и зачерпнула еще ложку, - никакого привкуса. Переверни, пожалуйста, пластинку. Гай поднялся и подошел к проигрывателю. Розмари вдвое свернула салфетку на коленях и вывалила туда две полных ложки мусса, а потом для верности еще пол-ложки. Когда Гай возвращался к столу, Розмари демонстративно соскребла и проглотила остатки мусса. - Посмотри, папочка, - Розмари показала пустую чашку. - Ну что, заслужила я золотую звездочку в табеле? - Целых две. Извини, я вел себя скверно. - Вот именно! - Прости меня, золотко, - он улыбнулся. Розмари растаяла. - Помилован! Помилован и еще раз помилован. Хорошо, что ты с уважением относишься к старым дамам, ведь когда я стану старенькй, ты ко мне будешь относиться так же. Они пили кофе с мятным ликером. - Ты знаешь, совершенно неожиданно позвонила Маргарет, - сообщила Розмари. - Маргарет? - Да, сестра. - А-а. Как у них - все нормально? - Да. Она беспокоилась, что со мной что-то случилось. У нее предчувствие. - Да? - Она приказала нам сегодня оставаться дома. - Черт возьми! А я заказал столик у "Недика". В оранжевом зале. - Я думаю, что лучше отменить заказ. - Я не могу понять, как это так получилось, что ты выросла нормальной в такой чокнутой семейке? Первый приступ головокружения застал Розмари на кухне, когда она счищала недоеденный мусс с салфетки в мойку. Она покачнулась и заморгала. Из кабинета доносился голос Гая: "Розмари, он еще не появился. Господи, какая толпа!" Папа должен был вот-вот появиться на стадионе "Янки". - Я сейчас иду! - крикнула Розмари. Она тряхнула головой, чтобы прийти в себя, кинула в корзину для белья скатерть и салфетки. Заткнув пробкой раковину в мойке, она выдавила туда немного пасты "Джой", пустила горячую воду и сложила в мойку тарелки и кастрюльки - отмокать на ночь. Второй приступ настиг ее в тот момент, когда она вешала кухонное полотенце. На этот раз голова кружилась гораздо дольше, ноги подгибались. Перед глазами Розмари все поплыло. Она судорожно ухватилась за край мойки. Через некоторое время, когда все прошло, она сказала себе: "Ну и дела!" - и мысленно подсчитала: два "гибсона", два бокала вина (а может, три?) и один мятный ликер. Ничего дивительного. Она дошла до двери в кабинет и только благодаря тому, что успела ухватиться одной рукой за косяк, устояла на ногах, когда накатил следующий приступ. обнял - Что с тобой? - спросил взволнованно Гай и встал ей навстречу. - Что-то голова кружится, - слабо улыбнулась она. Быстро выключив телевизор, он подошел к ней, и, взяв ее за руку, обнял за талию. - Ничего, - успокоил Гай. - Столько выпивки. Да еще, наверно, на голодный желудок. Он повел ее в спальню, а когда у нее подкосились ноги, подхватил ее на руки и понес. В спальне он опустил ее на постель, уселся рядом и, держа за руку, стал ласково гладить по голове. Розмари закрыла глаза. Кровать превратилась в раскачивающийся на волнах плот. - Изумительно, - вымолвила она. - Тебе обязательно надо заснуть, - посоветвал Гай, - поглаживая ее лоб. - И проспать до утра. - А как же ребенок? Мы же хотели... - Обязательно. Завтра. У нас вагон времени. - Мессу пропустим. - Спи. Спи спокойно. Давай... - Я только взремну, - сказала Розмари... И вот она уже сидит с бокаом в руке на яхте президента Кеннеди. Солнце сияет, дует легкий ветерок - идеальный день для морской прогулки. Глядя на большую карту, призидент Кеннеди отдает краткие указания негру-рулевому. Гай снял с нее пижамную кофточку. - Зачем? - спросила она. - Чтобы тебе было удобнее. - Мне и так удобно. - Спи, Роз. Расстегнув застежку, он медленно снял нее брюки. Думал, она спит и ничего не чувствует. Теперь, кроме красного бикини, на ней ничего не было, но и другие женщины на яхте - Джекки Кеннеди, Пэт Лофорд и Сара Черчилль - тоже, слава Богу, были в бикини. Президент был одет в военно-морскую форму. Он совершенно оправился после того, как его убили, и выглядел хорошо, как никогда. Хэтч стоял на пристани с охапкой разных метеорологических приборов в руках. Это Розмари решила, что они метеорологические. - А Хэтч разве не с нами? - спросила она у президента. - Только католики, - улыбнулся он. - Жаль, что мы никак не можем выбраться из плена предрассудков, но ничего не поделаешь. - А как же Сара Черчилль? - Розмари повернулась, чтобы указать на нее рукой, но Сара Черчилль исчезла, а ее место теперь заняла семья Розмари: мама, папа, братья и сестры с мужьями, женами и детьми. Маргарет была беременна, впрочем, Джин, Доди и Эрнестина - тоже. Гай снимал с нее обручальное кольцо. Она удивилась, зачем он это делает, но не смогла выговорить ни слова от усталости. "Спать!" - приказала она сама себе и заснула. Сикстинскую капеллу впервые открыли для посетителей, и она осматривала потолок из нового, специального лифта, который горизонтально перемещался по собору, давая возможность взглянуть на фрески так, как на них смотрел Микельанджело во время работы над ними. Какие потрясающие фрески! Она видела, как прикасаясь перстами к Адаму, Господь передавал ему божественную искру жизни. - Тайфун! - прокричал Хэтч с пристани, выглядывая из-за своих приборов. - Тайфун! Он погубил в Лондоне пятьдесят пять человек и теперь идет сюда. Розмари знала, что все так и есть. Ей необходимо было предупредить президента. Корабль шел к катастрофе. Но президент исчез. Исчезли все. Палуба уходилав бесконечность и была пуста, если не считать негра-рулевого, который где-то там, вдалеке, стоял у штурвала, не давая судну сбиться с урса. Розмари подошла к нему и по выражению его лица поняла, что он ненавидит всех белых и ее в том числе. - Вы бы лучше спустились вниз, мисс, - сказал он вежливо, но ненависть его пылала, как костер. Внизу оказалась огромная зала для танцев; у одной стены огонь пожирал церковь, а от другой на Розмари полыхнул горящими глазами человек с черной бородой. В центре стояла кровать. Розмари подошла к ней и легла. Тут же ее окружили человек десять-двенадцать голых мужчин и енщин, среди них оказался и Гай. Остальные были пожилыми людьми: женщины с отвисшими грудями выглядели уродливыми. Там очутилась и Минни со своей подругой Лаурой-Луизой, и Роман в черной митре и черной шелковой рясе. Тонкой черной палочкой он стал рисовать какие-то фигуры на теле Розмари, время от времени окуная палочку в чашку с чем-то красным, которую держал агорелый мужчина с седыми усами. Кончик палочки двигался по ее животу, потом скользнул вниз, щекоча бедра. Голые люди пели, если это можно было назвать пением: они заунывно тянули что-то на незнакомом языке. Аккомпанировала то ли флейта, то ли кларнет. - Она проснулась, он видит, - прошептал Гай, повернувшись к Минни. Он напрягся, глаза были широко открыты. - Она не видит, - сказала Минни, - если она съела моего "Мауса", она не может ни видеть, ни слышать. Она - как мертвая. Пойте! В залу вошла Жаклин Кеннеди в изысканном одеянии из атласа цвета слоновой кости, расшитом жемчугом. - Мне так прискорбно слышать, что вы себя неважно чувствуете, - говорила она, торопливо приближаясь к Розмари. Розмари объяснила, что ее укусила мышь, но не стала вдаваться в подробности, чтобы не волновать Жаклин. - Будет лучше, если вам привяжут ноги, - посоветовала Жаклин. - Вдруг начнутся конвульсии. - Да, конечно, - согласилась Розмари. - Всегда есть опасность, что мышь бешеная. - Она с интересом наблюдала, как облаченные в белое санитары привязывали не только ее ноги, но и руки к четырем столбикам кровати. - Если вам мешает музыка, - обратилась к ней Жаклин, - скажите мне, и я прикажу, чтобы музыканты перестали играть. - Нет-нет, что вы. Не беспокойтесь. Не нужно ничего менять в программе из-за меня. Музыка мне ничуть не мешает. Жаклин приветливо ей улыбнулась. - Попытайтесь заснуть. Мы будем ждать на палубе. Она удалилась, шурша атласным платьем. Розмари немного поспала, а потом пришел Гай, и они занялись любовью. Он долго ласкал ее, его руки медленно двигались от ее привязанных кистей, скользили по рукам, по груди, по бедрам, животу и ниже... Руки у него были горячие, с острыми ногтями, - а потом, когда она была уже овсем готова и уже не могла больше ждать, он приподнял ее, и его плоть слилась с ее плотью, причиняя сладостную боль. Его широкая грудь давила на нее (Так как это был костюмированный бал, на Гае был жесткий кожаный панцирь). Его движения были сильными и грубыми. Розмари увидела его глаза, горевшие желтым огнем, почувствовала запах серы и корня танниса, ощутила на своих губах его влажное дыхание, услышала сладострастные стоны и вздохи окружающих постель людей. ?Это же вовсе не сон! - подумала она. - Это все на самом деле. Это происходит со мной!? - Она хотела крикнуть, но что-то большое накрыло ее лицо, она задыхалась от сладковатого запаха. Чужая плоть все еще находилась в ней, и обтянутое жесткой шкурой тело билось об ее тело. Вошел папа с чемоданом в руке, через другую был перекинут плащ. - Жаклин говорит, что вас укусила мышь? - Да. Поэтому я не пришла посмотреть на вас... - Розмари отвечала грустным голосом, чтобы папа не догадался, что лишь мгновение назад она пережила оргазм. - Ничего страшного, - успокоил ее папа, - нам бы не хотелось, чтобы вы рисковали здоровьем. - Вы отпускаете мне грехи, святой отец? - Полностью. Он протянул руку, чтобы она поцеловала перстень. Вместо камня в него был вставлен резной серебряный шарик меньше дюйма в диаметре, а внутри шарика сидела и чего-то ждала очень маленькая Анна-Мария Альбергетти. Розмари поцеловала шарик, и папа удалился, торопясь на самолет. Глава 9 - Эй, золотко, уже больше девяти, - говорил Гай, тряся ее за плечо. Она оттолкнула его руку и перевернулась на живот. - Еще пять минут, - пробормотала она в подушку. - Нет, - он дернул ее за волосы. - В десять я должен быть у Доминика. - Позавтракай в кафе. - Этот номер не пройдет. - Через покрывало он хлопнул ее по попке. Она вдруг все вспомнила: сны, выпивку, шоколадный мусс Минни, папу и тот ужасный момент, когда она чувствовала, что ее сон - явь. Она перевернулась , приподнявшись на локте, внимательно посмотрела на Гая, зажигающего сигарету. На нем была пижама, на ней - на ней не было ничего. - Который час? - спросила она. - Десять минут десятого. - Когда я заснула? - Она села, огладываясь. - Около половины девятого. Но ты не заснула, милочка, ты свалилась замертво. Отныне ты пьешь или коктейль, или вино, а не коктейль и вино вместе. - Ну и сны же мне снились! - Она потерлас лоб и зажмурилась. - Президент Кеннеди, папа, Минни с Романом... - она широко раскрыла глаза и увидела царапины на левой груди: две параллельные красные ниточки протянулись к соску. Бедра саднило. Она откинула покрывало и в азных местах увидела еще семь или восемь царапин. - Не хнычь. Я их уже подпилил, - Гай показал короткие, аккуратно подстриженные ногти. Розмари со страхом и недомением посмотрела на него. - Мне очень не хотелось упускать Ночь Младенца, - немного смущенно сказал он. - Ты хочешь сказать, что... - Два-три ногтя были неровными, и... - Это... пока я была... была без сознания? Он кивнул и ухмыльнулся. - Ты знаешь, это даже неплохо, вроде некрофилии. Она отвернулась и потянула на себя покрывало. - Я... не знаю, но мне снилось, что... кто-то насилует меня. Не знаю, кто. Какое-то нечеловеческое существо. - Премного благодарен вам, золотко. - Там были ты, Минни с Романом, еще были какие-то люди. Как будто происходил некий обряд. - Я несколько раз пытался разбудить тебя, но ты спала как убитая. Розмари повернулась к нему спиной и спустила ноги на пол. - В чем дело? - Ты еще спрашиваешь! - Она сидела, не глядя в его сторону. - Знаешь, мне ужасно неприятно, что ты занимался со мной любовью, когда я была без сознания. - Но мне не хотелось упускать ночь. - В конце концов, есть утро, день и вечер. И прошлая ночь - не единственная. И даже если бы это была единственная ночь, все равно... - Я же хотел сделать тебе приятно, ты ведь сама этого хотела, - он провел пальцем по ее спине. Она вздрогнула и отодвинулась. - Обычно в этом участвуют двое, а не когда один спит, а другой бодрствует, - промолвила она. А через несколько минут добавила: - Кажется, я говорю глупости. Розмари встала и взяла халат. - Прости, что я тебя поцарапал. Я и сам немало выпил и был малость навеселе. Розмари приготовила завтрак, а после ухода Гая перемыла оставленную в мойке посуду и прибралась на кухне. Она распахнула окна в госиной и в спальне - запах дыма все еще не выветрился до конца, - убрала кровать, приняла душ. Долго стояла под струями горячей, а потом холодной воды без шапочки - ждала, когда в голове просветлеет и мысли придут в порядок. Могла ли прошедшая ночь стать Ночью Младенца, как выразился Гай? И что же, неужели в этот самый момент она уже беременна? Почему-то сейчас ей это было безразлично. Она чувствовала себя глубоко несчастной - все равно, глупо это или нет. Гай овладел ею без ее ведома, анимался с ней любовью так, словно она была лишенным разума телом. (?В чем-то даже неплохо, вроде некрофилии?, - вспомнилось ей), а не человеком, чья плоть неотделима от сознания; мало того, он так яростно ею наслаждался, что даже исцарапал ее, и теперь ей было больно. В ее воображении возник кошмар, настолько реальный, что она и сейчас, кажется, могла увидеть на воем животе красные знаки, которые в ее жутком сне Роман чертил тонкой палочкой. С отвращением она терла себя мочалкой. Безусловно, Гаем руководило самое лучшее побуждение - он хотел ребенка - и да, действительно, он так же, как и она, выпил. Но ей было бы приятнее, если бы любая выпивка, любые соображения оказались бессильны заставить его вот так овладевать ею, ее телом, забыв о ее душе, личности, о том, что составляет ее женскую суть, - ну, словом, забыть обо всем, что он якобы так любит. Теперь, вспоминая последние недели и месяцы, она с тревогой чувствовала что-то такое (правда, ей никак не удавалось это точно сформулировать), что говорило о каком-то его равнодушии к ней, о полном несоответствии между тем, что он говорил и тем, что чувствовал. Гай был актером, а разве можно с уверенностью сказать, когда актер не играет? Ей хотелось отмыть не только свое тело, но и свою душу. Она закрутила воду, обеими руками отжала волосы, с которых текла вода, и вышла из ванной комнаты. По дороге в магазин она позвонила в дверь Кастиветов и вернула чушки из-под мусса. - Тебе понравилось, дорогая? Мне кажется, я переложила какао. - Все было прекрасно. Вам придется дать мне рецепт. - С удовольствием. Ты за покупками? Не сделаешь ли мне ма-алюсенькое одолжение? Шесть яиц и баночку растворимого кофе, деньги я потом отдам. Терпеть не могу выходить за какой-нибудь елочью, а ты? Теперь между ней и Гаем больше не было прежней близости, но он этого словно и не замечал. Первого ноября начинались репетиции пьесы "Я вас раньше нигде не видел"?, и он очень много времени уделял работе над ролью: учился пользоваться костылями и ортопедическим аппаратом (как того требовала роль), гулял по Бронкс вблизи Хайбриджа, где происходило действие пьесы. Вечерами они обычно обедали с друзьями, а когда оставались вдвоем дома, вели разговоры о мебели, о подходившей к концу забастовке газетчиков и о международном бейсбольном матче. Они сходили на генеральную репетицию нового мюзикла и на просмотр нового фильма, на выставку металлических конструкций их друга, бывали и на вечеринках. Гай, казалось, вообще перестал смотреть на нее, взгляд его был постоянно устремлен то на текст пьесы, то на экран телевизора, то на какого-нибудь человека. Он раньше нее ожился в постель и, когда она выходила из ванной, уже спал. Однажды вечером Гай пошел к Кастиветам послушать рассказы Романа о театре, а она осталась дома и смотрела по телевизору "Забавную мордашку". - Ты не считаешь, что нам надо поговорить? - спросила она на следующее утро за завтраком. - О чем? Она внимательно посмотрела на мужа, его недоумение казалось искренним. - Ты не можешь припомнить, о чем мы с тобой за последнее время говорили? - Я не пойму, что ты имеешь в виду? - Ты не только не разговариваешь со мной, но ты даже перестал смотреть на меня. - Ну, это уж совсем глупости. Как это несмотрю? Я на тебя смотрю. - Нет, не смотришь! - Золотко, что проиcходит? В чем дело? - Да в принципе-то ничего. Не стоит беспокоиться. - Ну зачем же так. В чем дело? Что тебя тревожит? - Ничего. - Послушай, золотко, может быть, я был слишком занят ролью, костылями этими, в этом дело, да? Ну, как-никак, Роз, это же в а ж н о, понимаешь? Только из-за того, что я не смотрю на тебя, не надо выдумывать, что я тебя не люблю. Но ведь иногда нужно подумать и о овседневных вещах. В его словах было столько же наивности, искренности и очарования, сколько в его ковбое из ?Автобусной остановки?. - Ладно, прости, что я разворчалась. - Ты разворчалась? Даже если тебе это очень захочется, у тебя все равно ничего не получится. Он перегнулся через стол и поцеловал ее. Неподалеку от Брюстера у Хатчинса был коттедж, где они иногда проводили уик-энд. Розмари позвонила Хэтчу с просьбой разрешить ей пожить в этом домике дня три-четыре, а может быть, еделю. - Гай работает над новой ролью, - объяснила она, - и, наверно, ему будет легче, если я не буду маячить у него перед глазами. - Коттедж к твоим услугам, - сказал Хэтч, и Розмари отправилась к нему за ключом; он жил на углу Лексингтон-авеню и Двадцать четвертой улицы. По дороге к нему она заглянула в кулинарию, а потом пошла к Хэтчу в его маленькую темную квартирку, сияющую чистотой, с висящей на стене фотографией Уинстона Черчилля с автографом и диванчиком, принадлежавшим мадам Помпадур. Сняв ботинки, Хэтч сидел между двумя столиками для бриджа, на каждом из которых стояла пишущая машинка и лежала гора бумаги. Его излюбленный метод работы состоял в том, чтобы писать две книги одновременно: если работа над первой заходила в тупик, можно было перключаться на вторую, а потом, когда случалась заминка со второй, опять вернуться к первой. - Я действительно очень хочу отдохнуть, - говорила Розмари, сидя на диванчике мадам Помпадур. - Я вдруг поняла, что никогда в жизни не была одна - ну, то есть, больше нескольких часов. Три-четыре дня одиночества кажутся мне чем-то божественным. - Нужна возможность спокойно сесть и подумать, кто ты есть, к чему пришла и куда идешь. Наследиться тишиной, покоем, забыть о домашних заботах. - Вот именно. - Да ладно, хватит, можешь не улыбаться так заученно! Он тебя лампой огрел, что ли? - Ничем он меня не огрел. У него очень трудная роль - юноша-инвалид, делающий вид, что свыкся со своим увечьем. Гаю приходится работать с костылями и ортопедическим аппаратом, ну и, естественно, он нервничает и... ну и... нервничает. - Мне все ясно. Давай поговорим о чем-нибудь другом. В "Ньюс" на днях был премиленький обзор всех кровавых происшествий, о которых нас не информировали во время забастовки. Почему ты не сказала мне, что у вас там, в "счастливом доме", очередное самоубийство? - А разве не говорила? - Нет. - Очевидно, я просто забыла. Мы были с ней знакомы. Это девушка, о которой я как-то тебе рассказывала , помнишь - наркоманка, которую вылечили Кастиветы. Они живут на одном этаже с нами. Я просто уверена, что рассказывала тебе об этом. - Девушка, которая спускалась с тобой в подвал? - Да. - Странно. Похоже, они ее не слишком успешно лечили. Она жила с ними? - Да, - подтвердила Розмари. - После происшествия мы с ними познакомились довольно близко. Гай иногда ходит к ним послушать сплетни о театре. Отец мистера Кастивета был театральным мпрессарио в начале века. - Никогда бы не подумал, что Гая могут занимать такие люди. Пожилая пара, насколько я понимаю? - Ему семьдесят девять, ей - семьдесят или около того. - Странная фамилия, - заметил Хэтч. - Как она пишется? Розмари сказала ему по буквам. - Никогда раньше не слышал. Француз, наверное. - Фамилия-то, может, и французская, только они не французы. Он родился здесь, она в Оклахоме. В местечке - хочешь верь, хочешь не верь - Косматая Грудь. - Боже праведный! Ну и информация. Обязательно использую это в книге. Вон в той. Уже знаю, куда вставить. Скажи, пожалуйста, а как ты собираешься добраться до коттеджа? Видишь ли, онадобится машина. - Думаю взять напрокат. - Возьми мою. - Нет, Хэтч, я не могу, мне неудобно. - Ну пожалуйста. Я ведь редко о чем-нибудь прошу. Ты мне здорово облегчишь жизнь. Розмари рассмеялась. - Ладно уж, так и быть, сделаю тебе одолжение и возьму твою машину, чтобы избавить тебя от хлопот переставлять ее с одной стороны улицы на другую. Хатчинс отдал ей ключи от машины и коттеджа, а также набросал план дороги и напечатал на машинке список указаний, касающихся насоса, холодильника и непредвиденных случаев. Потом, надев ботинки и пальто, довел до места парковки машины - старого голубого "олдсмобиля". - Документы на машину - в ящике для перчаток. Живи в коттедже сколько угодно. В ближайшее время мне не понадобится ни дом, ни машина. - Ну, что ты, больше недели я там не выдержу. Да и Гай может соскучиться. Когда она уселась в машину, Хэтч наклонился и, заглянув в окно, сказал: - Я бы мог помочь тебе кучей полезных советов, но не считаю возможным совать нос в твои дела, даже если это будет стоить мне жизни. Хотя мне очень хочется тебе помочь. Розмари поцеловала его: - Спасибо. И за то, и за это, и вообще за все, и особенно за то, что ты есть. Розмари уехала в субботу и провела в коттедже пять дней. Первые два дня она вообще ни разу не вспомнила о Гае - это была своего рода месть за то, что он с радостью согласился на ее отъезд. Разве она действительно нуждается в хорошем отдыхе? Ну что же, раз он так считает, на будет отдыхать долго и ни разу о нем не вспомнит. Она гуляла по восхитительным желто-оранжевым лесам, ложилась рано и поздно вставала, читала "Полет сокола" Дафны Дюморье и готовила себе вкусную еду на плитке с газовым баллоном. На третий день Розмари начала о нем думать. Он был тщеславный, эгоистичный, поверхностный, лживый человек. Женился он на ней, потому что ему нужен был постоянный зритель, а вовсе не близкий человек. (Маленькая мисс Прямо-Из-Омахи. Ну что за дура набитая! - "Ах, я привыкла к актерам, я здесь почти уже год". Она чуть ли не бегала за ним по студии с газетой в зубах!) Она дает ему ровно год на то, чтобы исправится и стать хорошим мужем, а если нет, она выходит из игры безо всяких там угрызений совести и религиозных соображений. А пока она снова пойдет работать, почувствует уверенность в себе и независимость, от которых раньше ей так хотелось избавиться. Она будет сильной и гордой, найдет в себе силы уйти от него, если он не изменится. От обильной еды - говяжьи консервы в банках размером со слона и жаркое с перцем - ей стало муторно, на третий день ее поташнивало, и, кроме супа и крекеров, она уже ничего не могла осилить. На четвертый день, проснувшись рано утром, она поняла, что скучает по Гаю, и заплакала. И что она вообще выдумала - живет одна в холодном, мерзком коттедже? Что уж такого ужасного совершил Гай? Он напился и поимел ее, не спросив разрешения? Скажите пожалуйста, какое скорбление! Он там сейчас работает над сложной ролью очень важной для него, а она вместо того, чтобы быть рядом с ним и помогать, воодушевлять, поехала, видите ли, отдыхать неизвестно от чего, объедается до тошноты и жалеет себя. Нет слов, он тщеславен, эгоистичен, но ведь он - актер! Лоуренс Оливье, наверное, тоже тщеславен и эгоистичен. Вот и от Вивьен Ли ушел, а какая там была любовь! Ну, иногда Гай может и соврать, но ведь раньше его маленькие хитрости привлекали ее. Его легкость и беззаботность так разительно отличались от ее собственного жесткого морального кодекса. Розмари поехала в Брюстер и позвонила ему. Ответила дружелюбная девушка-телефонистка: ?Привет, дорогая! Вы уже вернулись из-за города? А-а, Гая нет. Он может куда-нибудь вам позвонить? Вы позвоните ему в пять? Хорошо. У вас там, наверное, отличная погода. Приятно роводите время? Прекрасно!? В пять его по-прежнему не было, но ему обязательно передадут все, что она просила. Розмари перекусила в ресторане и отправилась в кинотеатр. И в девять Гая не оказалось, вместо приветливой телефонистки отвечал какой-то новый, бездушный голос: ей прдлагали позвонить Гаю завтра до восьми утра или после шести вечера. На следующий день она наконец увидела все в разумном, реалистическом свете. Они виноваты оба: Гай - в том, что не думал о ней и занимался только собой, а она - в том, что не смогла тактично и ясно объяснить ему свое недовольство. Нечего ждать, что Гай переменится прежде, ем она даст понять, что ждет от него этого. Ей нужно было не уезжать, а просто по-хорошему поговорить с ним. Ведь и у него, может быть, есть претензии к ней, а она может о них даже и не подозревать. Нужно было бы откровенно все обсудить - вот и решение всех проблем, если это можно назвать проблемами. В шесть она отправилась в Брюстер, набрала номер. Гай наконец-то оказался дома. - Привет, любимая, - сказал он. - Как ты там? - Хорошо, а ты? - Все в порядке. Очень скучаю по тебе. Она улыбнулась телефонному аппарату. - А я тоже соскучилась по тебе. Завтра приеду. - Это прекрасно. Просто здорово! Здесь у меня много новостей скопилось. Репетиции отложили до января. - Да что ты говоришь? - Нет актрисы на роль маленькой девочки. Так что я отдыхаю, но ненадолго. В следующем месяце собираюсь сняться в серии получасовых комедий. - Правда? - Представь себе, само в руки приплыло, Роз. И кажется, неплохая роль. Эй-Би-Си эта идея оень нравится. Комедия называется "Гринич-вилидж". Съемки будут проходить прямо там. Я играю писателя. Практически главную роль. - Это же прекрасно, Гай! - Аллан говорит, на меня вдруг объявился спрос. - Нет слов! - Золотко, мне надо помыться, побриться, мы с ним идем на просмотр, там будет Стэнли Кубрик. В котором часу ты приедешь? - Думаю, часов в двенадцать, может, чуть раньше. - Жду и очень люблю тебя. - Я тоже. Розмари позвонила Хэтчу, но его не было дома. Тогда она передала ему через телефонистку, что вернет машину завтра к вечеру. Утром следующего дня Розмари прибралась в коттедже и поехала в город. На бульваре образовалась пробка - столкнулись три машины, и когда она припарковала автомобиль перед Брэмфордом, было уже около часа. С маленьким чемоданчиком в руке она быстро вошла в дом. Лифтер сказал, что Гай не спускался, но добавил. что сам он с четверти двенадцатого до полудня ходил по делам. Гай действительно был дома. Играла музыка. Она только открыла рот, чтобы позвать его, как он вышел из спальни с чашкой из-под кофе. Они целовались долго и нежно, он обнимал ее одной рукой, а другой все еще держал чашку. - Ну, как отдохнула? - Жутко. Ужасно. Скучала без тебя. - Как самочувствие? - Прекрасно. - А как твой Стэнли Кубрик? - И на спрашивай! Даже не появился, собака. Они снова нежно поцеловались. Розмари положила чемодан на кровать и раскрыла его. С двумя чашками кофе вошел Гай, подал ей одну и, пока Розмари разбирала вещи, присел на пуфик перед туалетным столиком. Она рассказывала о желто-оранжавом лесе и тихих ночах, а он - о "Гринич-Виллидж", о том, кто роме него там играет, кто продюсер, кто сценарист, кто режиссер. - Ты действительно хорошо себя чувствуешь? - спросил Гай, когда она уже застегивала молнию на пустом чемодане. Она не сразу поняла его и внимательно на него посмотрела. - Менструация, - пояснил он. - Должно было начаться во вторник. - Правда? - ахнула она. Гай кивнул. - Но прошло всего два дня лишних, - проговорила она равнодушно, не показывая, что ее сердце бешено заколотилось от восторга, - наверное, просто другая вода, непривычная еда. - Странно, ведь у тебя никогда не было задержек. - Наверно, сегодня вечером начнется. Или завтра. - Хочешь, поспорим? - Давай, но это будет странный спор. - Двадцать пять центов! - Идет. - Проиграешь, Роз. - Заткнись. Я сейчас совсем разволнуюсь. Всего два дня. Наверное, сегодня вечером начнется. Глава 10 Но ни в тот вечер, ни на другой день ничего не было. И через два дня, и через три тоже ничего не произошло. Розмари ходила легкой походкой, двигалась осторожно, чтобы не потревожить то, что, возможно, уже зародилось внутри нее. Сказать Гаю? Нет, подождет. Она готовила, убирала, ходила по магазинам, стараясь даже дышать осторожно. Как-то утром заглянула Лаура-Луиза, попросила проголосовать за Бакли, и они поболтали. Розмари согласилась, только чтобы от нее отвязаться. - Ты почему не отдаешь мне мои двадцать пять центов? - поинтересовался Гай, протягивая руку. - Заткнись! - она хлопнула его по руке. Розмари записалась на прием к врачу. Его звали доктор Хилл. Розмари обратилась к нему по совету Элизы Данстон, которая лечилась у этого врача и буквально молилась на него. Его приемная находилась на Семьдесят второй Западной улице. Доктор Хилл оказался моложе, чем предполагала Розмари (ему было примерно столько же лет, сколько Гаю, если не меньше), и он немного походил на доктора Килдэйра из недавнего телевизионного фильма. Розмари он понравился своей неторопливостью и искренней заинтересованностью. Осмотрев ее, он направил ее в лабораторию на Шестидесятую улицу, где у нее взяли кровь на анализ. На следующий день в половине четвертого доктор Хилл позвонил. - Миссис Вудхауз? - Доктор Хилл? - Да, поздравляю вас. - Правда? - Конечно, правда. Улыбаясь, она присела на край кровати. "Правда, правда, правда, правда!" - все пело у нее в душе. - Вы слушаете меня? - Да, конечно, доктор. Что я должна теперь делать? - Ничего особенного. Придете ко мне в следующем месяце. Купите и начинайте принимать таблетки "Наталина". По одной в день. И еще заполните те несколько бланков, которые я вам пришлю. Это будет необходимо для больницы. Чем раньше вы закажете место, тем будет лучше. - Когда это проиойдет? - По моим подсчетам, числа двадцать восьмого июня. - Ой, как нескоро! - Да, действительно. Но это закон природы. Ах да, вот еще что, миссис Вудхауз. Необходимо повторить анализ крови. Не могли бы вы заехать в лабораторию завтра или в понедельник? - Да, конечно, - согласилась Розмари. - А зачем? - Сестра пожалела вас и взяла меньше, чем необходимо. - Но ведь я беременна, это точно? - Да, на эту-то проверку вашей крови хватило, - пошутил он. - Но я обычно прошу сделать еще и другие анализы - сахар в крови и так далее, - а сестра не знала и взяла кровь только для одного теста. Беспокоиться не о чем. Вы беременны. Даю вам честное слово врача. - Хорошо. Я обязательно зайду к ним завтра утром. - Адрес помните? - Да, у меня он записан. - Я отправлю бланки по почте, и мы с вами встретимся, скажем, в последних числах ноября. Они договорились, что Розмари придет 29 ноября в час дня. Трубку она повесила с ощущением, что что-то не так. Сестра в лаборатории выглядела достаточно опытной и точно знала, что ей следует делать, а в том, как говорил с ней доктор Хилл, было что-то подозрительное. Может быть, они опасаются, что перепутались пробирки с кровью или их неправильно надписали? Но разве доктор Хилл не сказал бы об этом прямо? Розмари попыталась отогнать от себя эти мысли. Конечно же, он беременна, иначе и быть не может, ведь уже такая большая задержка. Она пошла на кухню, где на стене висел календарь, и в квадратике на завтра написала: "Лаборатория", а на 29 ноября - "Доктор Хилл - 13-00". Вечером, когда вернулся Гай, она, не говоря ни слова, подошла и вложила ему в руку двадцатипятицетовик. - Зачем это? - удивился он, а потом, сообразив, улыбнулся: - Это же великолепно, золотко! Просто чудесно! - Он обнял ее и трижды крепко поцеловал. - Ты честно? - Это не то слово. Я так счастлив! - Папа. - Мама. - Послушай, Гай, - она серьезно посмотрела на него. - Давай договоримся, что это - новое начало в нашей жизни. Хорошо? С этого дня мы будем откровенны друг с другом. Ведь между нами не было доверия. Ты был увлечен своими делами, да и вообще всем тем, как у тебя кладывается... Я не могу сказать, что ты не имел на это права, нет, было бы даже противоестественно, если бы ты оставался к этом равнодушным. Но из-за того, что у нас с тобой не все складывалось удачно, я и уехала в коттедж, Гай. Мне необходимо было самой разобраться, что же произошло; и я поняла - нам не хватало и не хватает откровенности. Как мне, так и тебе. - Ты права, - обнимая ее, Гай серьезно посмотрел ей в глаза. - Ты совершенно права. Я тоже это чувствовал. Но, вероятно, не так остро, как ты. Я понимаю, что чертовски эгоистичен, Роз, в этом-то все и дело. Наверное, поэтому я и выбрал такую идиотскую профессию. Но ты же знаешь, я все равно люблю тебя. Действительно, Роз. Я постараюсь сделать так, чтобы теперь ты почувствовала это по-настоящему. Богом клянусь, я постараюсь! Я буду откровеннее самого... - Моей вины здесь не меньше, чем... - Ерунда! Виноваты я и мой эгоизм. Наберись терпения, Роз, пожалуйста. Я постараюсь исправиться. - О Гай! В приливе любви она уже простила его, и теперь ее мучили угрызения совести. На его поцелуи она отвечала такими же горячими поцелуями. - Ну, родители ведут себя просто превосходно. Розмари счастливо рассмеялась, глаза ее были влажны от слез. - Слушай-ка, золотко, знаешь, чего бы мне сейчас хотелось? - Нет. - Сказать Минни и Роману, - он предупреждающе поднял руку. - Знаю, знаю. Все это должно быть окутано глубокой тайной. Но я говорил им, что мы решили завести ребенка, и они очень обрадовались за нас. Ведь люди в таком возрасте, - он печально развел руками, - и если мы будем тянуть, может случиться, что они вообще об этом не узнают. - Ну конечно, расскажи им, - согласилась Розмари, вся переполненная любовью к нему. - Тогда я на две минутки тебя покину. Гай заторопился к двери. Провожая его взглядом, Розмари с грустью поняла, что теперь Минни и Роман занимают очень важное место в жизни Гая. Наверно, не надо было этому удивляться: его мать была болтливой особой, занимавшейся исключительно собой, ни один из ее мужей не испытывал к Гаю отеческих чувств. Кастиветы же помогли ему утолить жажду сыновних чувств, о чем он, наверное, и сам не догадывался. И Розмари почувствовала к ним благодарность и дала себе слово, что будет относиться к ним как можно лучше. Она пошла в ванную, привела себя в порядок, уложила волосы и накрасила губы. - У тебя будет ребенок, - сообщила она своему отражению в зеркале, а про себя подумала: "Но в лаборатории хотят еще раз взять кровь. Зачем"? Когда Розмари вышла из ванной, Кастиветы как раз входили к ним в квартиру: Минни была в халате, у Романа - бутылка вина, которую он держал в обеих руках, а за ними шел раскрасневшийся, сияющий Гай. - Вот уж действительно прекрасные новости! Поз-драв-ля-ю! - Минни подошла к Розмари, обняла ее за плечи и крепко поцловала в щеку. - Желаем вам всего самого лучшего, Розмари, - поговорил Роман, прикасаясь губами к другой щеке. - Мы так рады, что даже слов не хватает. У нас под рукой не оказалось шампанского, но, полагаю, для тоста, сгодится и это - выдержанное вино, "Сен-Жюльен" тысяча девятьсот естьдесят первого года. Розмари, улыбаясь, поблагодарила их. - Когда же это должно произойти, дорогая? - спосила Минни. - Примерно двадцать восьмого июня. - Все это время до двадцать восьмого июня будет таким замечательным, - промолвила миссис Кастивет. - Мы будем помогать вам с продуктами, - вставил ее муж. - Да нет, что вы, - запротестовала Розмари. Гай принес бокалы и штопор и вдвоем с Романом принялся открывать бутылку. Минни взяла Розмари за локоть, и они перешли в гостиную. - Послушай, дорогая, у тебя хороший врач? - Да, очень. - Один из лучших гинекологов Нью-Йорка - наш хороший знакомый. Эйб Сапирштейн. Он еврей. Все высшее общество прибегает к его услугам. Мы можем его попросить, и он в любой момент окажет тебе всю необходимую помощь. Его услуги будут стоить недорого, так что ты сэкономишь Гаю его денежки, нажитые нелегким трудом. - Эйб Сапирштейн! - весомо