Хатчинс. - Это тот мужчина, с которым Роман познакомился у вас вчера? Он целый час мне вчера рассказывал, какой это милый и умный человек! Как жаль! А что с ним случилось? Розмари рассказала то немногое, что ей было известно. - Пресвятая Богородица! - воскликнула Минни. - Надеюсь, все обойдется, а не кончится для него так же, как для бедной Лили Гардиниа. Но врачи хороши! Даже не могут понять причину! Что ж, хоть это признают, обычно, если они чего-нибудь не знают, то отделываются набором ученых латинских слов. Знаешь, Розмари. я думаю, то если бы деньги тратили не на то, чтобы запускать астронавтов, а на едицинские исследования здесь, на Земле, нам бы всем жилось куда лучше. Ты-то как себя чувствуешь? - Боль усилилась. - Бедняжка. Знаешь что? По-моему, нам пора домой.Что ты на это скажешь? - Нет-нет, вы же должны сделать рождественские покупки. - Вот еще! У меня две недели впереди. Закрой уши. Минни поднесла руку ко рту, и раздался пронзительный режущий слух звук, когда она дунула в свисток, висевший на золотой цепочке у нее на запястье. К ним подъехало такси. - Каков сервис, а? - сказала Минни. - Отличное большое такси. Как раз для беременных, - пошутила она. Вскоре они были дома. И пока Минни одобрительно смотрела на Розмари, та глотала холодное кислое питье из стакана в зеленую и синюю полоску. Глава 4 Раньше Розмари ела мясо недоваренным, теперь же почти сырым. Она поджаривала его ровно настолько, чтобы оно успевало оттаять и пропитаться соком. Предпраздничные недели и само Рождество прошли уныло. Боль с каждым днем усиливалась, она стала настолько мучительной, что внутри Розмари перестал существовать какой-то центр сопротивления, в котором еще жили воспоминания о былом благополучии, - и Розмари перестала реагировать на боль, перестала говорить о ней доктору Сапирштейну, перестала даже в мыслях говорить слово ?боль?. Раньше боль была внутри Розмари, теперь же с а м а Розмари оказалась внутри нее; боль - это погода на улице, время, почти весь мир. Безразличная ко сему, измученная, она начала больше спать и есть больше мяса, почти сырого. Она делала все, что делала раньше: готовила, убирала, посылала рождественские открытки родственникам, укладывала новенькие деньги в конверты для лифтеров, швейцаров, посыльных и мистера Микласа. Она просматривала газеты и пыталась аинтересоваться надвигающейся общегородской забастовкой транспортников и тем, что студенты сжигают армейские повестки, но никак не могла: все это были известия из какого-то иллюзорного мира; для нее, кроме кромешного ада неотступной боли, ничего реального не было. Гай купил рождественские подарки Минни и Роману; друг другу они решили вообще ничего не покупать. А Кастиветы подарили им два подноса. Розмари с Гаем несколько раз ходили в кинотеатр рядом с домом, но вечерами сидели дома или заходили к Минни и Роману, у которых познакомились с Фаунтенами, Гилморами, Уизами, с миссис Сабатини, неизменно приносившей с собой кота, с бывшим зубным врачом Шендом, который сделал цепочку для подаренного Розмари амулета с конем танниса. Все они были пожилыми людьми и к Розмари относились с уткостью и заботой, очевидно, замечая, что чувствует она себя далеко не рекрасно. Приходила Лаура-Луиза, иногда к компании присоединялся доктор апирштейн. Роман был неутомим в роли хозяина: он непрерывно наполнял бокалы, подкидывал новые темы для разговоров. В канун Нового года он предложил тост: "За 1966 год - Год первый". Тост этот озадачил Розмари, хотя все остальные, казалось, поняли и поддержали его. У нее было такое ощущение, будто она не уловила ссылки на какое-то литературное произведение или политическое событие, что, впрочем, было ей безразлично. Обычно они с Гаем с вечеринок уходили рано. Гай укладывал ее и снова возвращался к Кастиветам. Он был любимцем женщин, которые не отходили от него, смеясь над его шутками. Хатчинс так и не приходил в сознание. Грейс Кардифф звонила примерно раз в неделю. - Все по-прежнему. Никаких изменений, - говорила она. - Врачи никак не могут найти причину. Они говорят, что он может очнуться хоть завтра утром, а может впасть в состояние еще более глубокой комы и вообще никогда не очнуться. Дважды Розмари навещала Хэтча в больнице. Она стояла у кровати, беспомощно глядя на его закрытые глаза и прислушивалась к едва различимому дыханию. Во время второго визита - это было в начале января - у окна сидела и вышивала дочь Хатчинса - Дорис. Эта невысокая приятная женщина, лет тридцати с хвостиком, была замужем за шведом-психоаналитиком. Она была похожа на молодого Хэтча, только в арике. Дорис не узнала Розмари, а когда та напомнила, смущенно извинилась. - Нет, нет, пожалуйста, не извиняйтесь, - сказала с улыбкой Розмари. - Я знаю, что выгляжу ужасно. - Что вы, вы совсем не изменились. Просто у меня плохая память на лица. Я даже собственных детей путаю, нет, серьезно! Дорис отложила вышивание, а Розмари присела рядом. Они обсудили положение Хатчинса. Розмари погладила его безжизненную руку со шлангом от капельницы. - А у нас с вами, оказывается, один и тот же гинеколог, - сказала Розмари. Потом они разговорились о беременности Розмари и о том, какой доктор Сапирштейн известный и знающий врач. Дорис удивилась, узнав, что он осматривает Розмари еженедельно. - Меня он принимал только раз в месяц. Почти до самого конца. Потом раз в две недели и только на последнем месяце - каждую неделю. Я думала, так принято. Розмари не знала, что ответить. - Не расстраивайтесь. - Дорис заулыбалась, пытаясь сгладить свою бестактность. - Думаю, у каждой беременности свои законы. - Именно так доктор мне и говорил. Вечером Розмари рассказала Гаю, что доктор Сапирштейн осматривал Дорис раз в месяц. - У меня, очевидно, что-то не в порядке, - заявила она, - и он знал это с самого начала. - Не говори глупостей! - оборвал ее Гай. - Он бы не скрывал от тебя, а даже если бы и скрыл, то мне он наверняка бы сказал. - Абсолютно ничего, Роз. Богом клянусь! - Тогда почему я должна ходить к нему каждую неделю? - Может быть, он изменил методику? А возможно, просто более внимателен к тебе, потому что тебя рекомендовали ему Минни и Роман. - Нет. - Я не знаю. Спроси его. Может, тебя приятнее осматривать, чем Дорис? Через два дня Розмари была у доктора Сапирштейна и спросила его о том же. - Ах, Розмари, Розмари! - укорил он ее. - Ну что я вам говорил насчет пересудов с подружками? Ведь я же предупреждал вас, что каждая беременность проходит по-разному, у каждой свои причуды... - Да, но... - У Дорис Аллерт, когда она пришла ко мне, уже было двое детей, и ни разу не возникало никаких осложнений. Ей не нужно было столько внимания, сколько требуется женщине, рожающей впервые. - Вы всех пациенток с первой беременностью осматриваете кажду неделю? - Пытаюсь. Иногда мне это не удается. У вас все совершенно нормально, Розмари. Потерпите еще немного. Боли скоро совсем прекратятся. - Да, но я ем сырое мясо! Только слегка подогретое. - Еще какие-нибудь странности есть? - Нет, - Розмари была обескуражена: будто этого ему мало. - Чего бы вам ни захотелось, ешьте. Я ведь предупреждал, у вас будут странные желания. Одна моя пациентка в этот период ела бумагу. И пожалуйста, не паникуйте. Я никогда ничего не скрываю от своих пациенток. Это чистая правда. Договорились? - Она кивнула. - Привет от меня Минни и Роману. И, конечно, Гаю. Розмари решила взяться за второй том "Упадка и разрушения Римской империи" и начала вязать Гаю полосатый - красный с оранжевым - шарф для репетиций. Началась давно назревавшая забастовка транспортников, но они с Гаем этого почти не почувствовали, так как почти все время сидели дома. Вскоре после визита к Сапирштейну Розмари как-то раз поймала себя на том, что жует сырое цыплячье сердце, из которого капает кровь. Это было на кухне, ночью. Розмари посмотрела на себя в боковую стенку миксера - ее внимание привлекло собственное отражение - потом перевела взгляд на руку и увидела окровавленные альцы, сжимавшие кусочек сердца, который она не успела еще съесть. Через секунду она выбросила его в помойное ведро, а потом, даже не закрыв кран в мойке, наклонилась над ней: ее начало рвать. Когда все кончилось, она выпила воды, вымыла лицо и руки, ополоснула мойку. Потом вытерлась, в раздумье постояла немного; затем выдвинула один из ящиков, достала блокнот с карандашом, подошла к столу, села и начала писать. Около семи утра вошел Гай. Перед Розмари на столе лежал "Лайф", раскрытый на кулинарных рецептах, откуда она что-то переписывала. - Какого черта ты не спишь? - спросил Гай. Она взглянула на него. - Составляю меню. Двадцать второго января мы устраиваем вечеринку. Через субботу. - Порывшись в листках бумаги на столе, она выбрала один. - Мы приглашаем Элизу Данстон с мужем, Джоан с кавалером, Джимми и Тайгер, Аллана с девушкой, Лу и Клаудию, Ченов, Уэнделлов, Ли Бертийона с девушкой, если ты не против, Майка и Педро, Боба и Тэй Гудмен, Каппов - она указала туда, где жили Каппы, - и Дорис и Акслея Аллерт, если они придут. Это - дочь Хэтча. - Я знаю. Розмари положила листок на стол. - Минни и Роман не приглашаются. Лаура-Луиза - тоже. Не приглашаются ни Фантены, ни Гилморы, ни Уизы. Ни доктор Сапирштейн. Чтобы попасть в число приглашенных, надо быть моложе шестидесяти. - Уф, - выдохнул Гай. - Я уж подумал, что тоже не попаду. - Нет, ты попадешь. Ты - бармен. - Здорово. Ты правда думаешь, что это такая уж великолепная идея? - Я думаю, что это моя лучшая идея за многие месяцы затворничества. - А тебе не кажется, что хорошо бы посоветоваться с Сапирштейном? - А это еще зачем? Я всего-навсего хочу пригласить гостей, приятных мне людей. Я же не собираюсь переплывать Ла-Манш или взбираться на Кордильеры. Гай подошел к мойке и открыл кран. - Знаешь, у меня как раз в это время будут репетиции. Мы начинаем семнадцатого. - Я тебя от всего освобождаю. Твоя задача приходить домой и быть очаровательным, как обычно. - И позаботься о выпивке, - он закрутил кран, поднял стакан и выпил. - Если хочешь, наймем бармена. Того, которого приглашали Джоан и Дик. А как только ты захочешь спать, я всех выгоню. - Гай посмотрел на нее. - Я хочу видеть своих друзей, а не Минни и Романа. Я устала от Минни и Романа. Он отвел глаза, посмотрел в пол, а потом снова поднял глаз и посмотрел на Розмари. - А как же боли? - спросил он. Розмари сухо усмехнулась. - Но ведь ты же прекрасно знаешь: не сегодня-завтра они прекратятся. Так мне сказал доктор Сапирштейн. А ему надо верить. Приглашение приняли все, отказались из-за Хатчинса только Аллерты, да еще Чены, которые как раз в это время собирались в Лондоне фотографировать Чарли Чаплина. Был заказан бармен. Розмари отнесла в чистку широкое коричневое бархатное платье, в котором хотела принимать гостей, договорилась с парикмахером, заказала вино, виски, лед и все необходимое для чилийской запеканки из даров моря, оторая называлась "чупе". В четверг вечером, за несколько дней до вечеринки, когда Розмари раскладывала по кучкам мясо крабов и шейки омаров, миссис Кастивет принесла очередную порцию питья. - Как интересно! - воскликнула Минни, заглядывая в кухню. - Что это такое? Розмари, стоя в проеме входной двери с неизменным полосатым стаканом в руке, объяснила ей: - Я это все заморожу, а в субботу поставлю в духовку. У нас будут гости. - О, ты в состоянии принимать гостей? - Да. Это наши старые друзья, которых мы очень давно не видели. Они еще даже не знают, что я беременна. - Если хочешь, я с удовольствием тебе помогу. Я бы могла подавать на стол. - Спасибо, очень мило с вашей стороны, но я справлюсь сама. Будет шведский стол, и почти ничего не придется делать. - Ну, может быть, я смогу помочь с пальто. - Нет, нет, Минни, вы и так для меня очень много делаете. Спасибо. - Ну что же, если передумаешь, дай знать. А теперь, пожалуйста, выпей. Розмари пристально посмотрела на стакан, который держала в руке. - Пожалуй, нет, - она посмотрела на Минни. - Не сейчас. Я выпью попозже и принесу стакан. - Нельзя, чтобы настой долго стоял. - Это будет недолго. Идите к себе, а попозже я принесу стакан. - Нет, я подожду, чтобы тебе не ходить лишний раз. - Не нужно, - уже раздражаясь, сказала Розмари. - Я не люблю, если на меня смотрят, когда я готовлю, я начинаю нервничать. Чуть позже я пойду в магазин и занесу стакан. - Пойдешь на улицу? - Да! За покупками. Не тратьте на меня время. Вы действительно слишком добры ко мне. Минни уступила. - Не тяни только слишком долго. Иначе все витамины пропадут. Розмари закрыла за ней дверь, вернулась на кухню, на секунду замерла со стаканом в руке, а потом подошла к мойке и вылила содержимое стакана. Мурлыча что-то, Розмари доделала чупе. А когда запеканка уже стояла в морозильнике, она приготовила свой собственный напиток из молока, сливок, яйца, сахара и хереса. Когда она взболтала все это в шейкере и вылила в стакан, получилась темно-желтая, очень вкусная смесь. - Держись, Дэвид-или-Аманда, сказала Розмари и попробовала напиток, который ей очень понравился. Глава 5 После половины десятого стало казаться, что никто уже не придет. Гай кинул в камин еще один брикет угля, положил щипцы и вытер руки платком. Выйдя из кухни в своем коричневом бархате, с только что уложенными волосами, Розмари замерла, ощутив обычную боль. Расположившийся у двери в спальню бармен совершал какие-то манипуляции с лимонной кожурой, салфетками и бутылками. Это был преуспевающего вида итальянец по имени Ренато, производивший впечатление человека, который аботает барменом, только чтобы убить время, и бросит это занятие, как только оно надоест ему чуть больше, чем сейчас. А потом пришли почти сразу все: пришли Уэнделлы, Тед и Кэрол, через минуту - Элиза Данстон и ее муж Хью, который немного прихрамывал. За ним Аллан Стоун, менеджер Гая, с очаровательной негритянкой-манекенщицей Рэйн Морган, Джимми и Тайгер, Лу и Клаудия Камфорт и брат Кладии Скотт. Гай складывал пальто на кровать. Ренато быстро смешивал напитки; казалось, ему было уже не так скучно. Розмари всех представляла друг другу: - Джимми, Тайгер, Рэйн, Аллан, Элиза, Хью, Кэрол, Тед, это Клаудия, Лу и Скотт. Боб и Тей Гудмен привели с собой еще одну пару - Пегги и Стена Килер. - Ну, конечно, можно, - успокоила Розмари. - Не говори глупостей, ведь чем больше народу, тем веселей! Каппы пришли без пальто. - Ну и путешествие! - сказал мистер Капп. - Автобус, три пересадки на поезде, да еще паром! Мы вышли пять часов назад. - Можно, я все осмотрю? - попросила Клаудия. - Если и остальное так же чудесно, зарежусь. Майк и Педро принесли по букету ярко-красных роз. Педро, прижавшись щекой к щеке Розмари, пробормотал: - Заставь его хорошенько покормить тебя, детка: ты похожа на пузырек с йодом. Розмари снова начала: - Филлис, Бернард, Пегги, Стен, Тей, Боб, Лу, Скотт, Кэрол... Она поставила розы. Вошла Элиза с бокалом в руке и с искусственной сигаретой в зубах - она пыталась бросить курить. - Ты такая счастливая, - вздохнула она. - Это лучшая квартира, которую мне когда-либо довелось видеть. Вы только посмотрите на эту кухню! Рози, ты хорошо себя чувствуешь? У тебя усталый вид. - Спасибо, что ты так мягко выразилась. Я сейчас себя неважно чувствую, но все будет хорошо. Я просто беременна. - Правда?! Как здорово! Когда? - Двадцать восьмого июня. В пятницу пойдет пятый месяц. - Как здорово! А как тебе Хилл? Ну разве он не сказочный принц всего западного мира? - Да, но я больше не хожу к нему. - Да что ты! - Я наблюдаюсь у доктора Сапирштейна, он постарше и, очевидно, опытнее. - Зачем ты это сделала? Просто невозможно, чтобы он был лучше Хилла. - Это известный врач, и потом, он друг наших друзей, пояснила Розмари. Заглянул Гай. - Поздравляю, папочка, - сказала Элиза. - Спасибо. Для нас это была пара пустяков. Соус отнести, Роз? - Да, пожалуйста. Посмотри, какие розы! Это Майк и Педро принесли. Гай взял со стола поднос с крекерами и соусник с бледно-розовым соусом. - Захвати, пожалуйста, - попросил он Элизу. - Конечно, - она взяла салатницу и последовала за ним. - Сейчас приду! - крикнула Розмари. Ди Бертийон привел актрису Порцию Хейз, а Джоан позвонила предупредить, что они с кавалером застряли на другой вечернке и будут через полчаса. - Ах ты, дрянная, скверная, скрытная девчонка! - воскликнула Тайгер, схватила Розмари и поцеловала. - Кто ждет ребенка? - спросил кто-то, и еще кто-то ответил: - Розмари. Она поставила одну вазу в цветами на камин. - Поздравляю, - проговорила Рэйн Морган. - Насколько я понимаю, вы беременны. Другую вазу Розмари поставила на туалетный столик в спальне. Когда она вышла, Ренато приготовил ей виски с водой. - Сначала я готовлю крепкие, чтобы всем стало весело, - объяснил он, а потом перехожу на легкие и экономлю. Майк подавал ей знаки поверх голов и одними губами произнес: "Поздравляю!" Розмари улыбнулась и так же одними губами ответила: "Спасибо!" - Здесь жили сестры Тренч, - сообщил кто-то, а Бернард Капп добавил: - И Адриан Маркато, и Кит Кеннеди. - И Перл Эймз, - подхватила Филлис Капп. - Сестры Трент? - переспросил Джимми. - Тренч, - поправила Филлис. - Они питались маленькими детьми. - Она хочет сказать, по-настоящему их ели, - уточнил Педро. Розмари закрыла глаза и задержала дыхание, когда боль с внезапной силой пронзила ее. Возможно, это спиртное; она отодвинула бокал. - С тобой все в порядке? - спросила Клаудия. - Да, все отлично, - Розмари улыбнулась. - Небольшая судорога. Гай беседовал с Тайгер, Порцией Хейз и Ди. - Пока слишком рано, - говорил он. - Мы всего шесть дней как репетируем. Правда, на сцене все выглядит намного лучше, чем когда просто читаешь сценарий. - Слушай, а что с тем, другим актером? Он все еще не видит? - Не знаю, - отрезал Гай. - Дональд Бомгарт? Ты-то его знаешь, Тайгер. Это тот молодой человек, который живет с Зоэ Пайпер, - напомнила Порция. - Ах, так это он? - удивилась Тайгер. - Черт возьми, я и не догадывалась, что это человек, которого я знаю. - Сейчас он пишет отличную пьесу, - продолжала Порция. - Я читала первые две сцены - получилось просто отлично! - Он все еще слепой? - спросила Розмари. - Да, - подтвердила Порция. - Они уже почти и не надеются. Он ужасно мучается, никак не может привыкнуть к своему состоянию. Но он человек безусловно талантливый и мужественный, а как результат - рождение этой великолепной пьесы. Он диктует, а Зоэ пишет. Пришла Джоан. Ее поклоннику было за пятьдесят. Она взяла Розмари за руку и с перепуганными глазами оттащила в сторону. - Что с тобой? Что произошло? - Ничего не произошло. Я беременна, вот и все. Розмари вместе с Тайгер перемешивала в кухне салат, когда вошли, плотно прикрыв за собой дверь, Джоан и Элиза. - Как, ты говоришь, зовут твоего лечащего врача? - начала Элиза? - Сапирштейн. - И он доволен твоим состоянием? - допытывалась Джоан. Розмари кивнула. - Клаудия сказала, что у тебя недавно были судороги. - Да нет, у меня боли, - объяснила Розмари. - Но скоро они пройдут, все говорят, что в этом нет ничего особенного. - Какие боли? - решила уточнить Тайгер. - Ну... боли. Такая острая пронизывающая боль. Это потому, что таз увеличивается, а суставы недостаточно эластичные. - Рози, - возразила Элиза, - у меня было так, даже дважды, но всего лишь несколько дней. - У всех по-разному, - Розмари подцепила салат двумя деревянными ложками и снова уронила его в миску. - Все беременности разные, ни одна не похожа на другую. - Но не в такой же степени! - не унималась Джоан. - Ты словно "Мисс Концлагерь-1966". Ты уверена в этом враче? И тут Розмари зарыдала, тихо, как побежденная, не вынимая ложки из салата. По щекам текли крупные слезы - это были слезы боли и отчаяния. - Господи, - пробормотала Джоан и в поисках помощи посморела на Тайгер. Та обняла Розмари за плечи: - Тс-с, не плачь, детка. Тс-с. - Хорошо. Даже очень хорошо, - сказала Элиза. - Пусть поплачет. Она целый вечер в таком напряжении, как... как я не знаю кто. Розмари все плакала, размазывая по щекам тушь с ресниц. Элиза усадила ее на стул, Тайгер взяла из рук ложки и отодвинула салатницу в дальний угол стола. Дверь хотели открыть, но Джоан подбежала и удержала ее. Это был Гай. - Эй, дайте войти! - Просто, - сказала Джоан. - У нас только девушки. - Дай мне поговорить с Розмари. - Не могу, она очень занята. - Послушай, не глупи, мне надо вымыть рюмки. - Иди в ванную, - она надавила на дверь плечом, а когда та закрылась, прислонилась к ней. - Черт возьми, открой же дверь! - снова раздался голос Гая. Опустив голову, Розмари продолжала плакать, плечи ее вздрагивали, руки безвольно лежали на коленях. Элиза присела на корточки, то и дело вытирая ей щеки концом полотенца; Тайгер поглаживала ее по волосам, обнимала содрогающиеся от рыданий плечи. Наконец Розмари стала затихать. - Это придурок врач хоть чем-нибудь тебе помогает? - спросила Элиза. Дает какие-нибудь лекарства, хоть как-нибудь лечит? - Ничего, совсем ничего. - Когда это у тебя началось? - поинтересовалась Тайгер. Розмари опять разрыдалась. - Когда начались боли, Рози? - повторила вопрос Элиза. - Еще до Дня Благодарения. В ноябре. - В ноябре? - переспросила Элиза недоуменно. - Что?! - воскликнула стоявшая у двери Джоанна. Тайгер возмутилась: - И он говорит, что это пройдет! - Он приглашал другого врача осмотреть тебя, проконсультировать? - спросила Джоан. Розмари отрицательно покачала головой. - Он очень хороший врач, - сказала она, когда Элиза снова вытерла ей щеки. - Его все знают. Его показывали по телевизору в "Приглашении к разговору". - Похоже, что это кретин с садистскими наклонностями, Розмари, - заявила Тайгер. - Такая боль - признак того, что что-то не так, - размышляла Элиза. - Не хотелось бы тебя волновать, но сходи к Хиллу, пусть он посмотрит. Пусть тебя посмотрит хоть кто-нибудь, кроме этого... - Этого кретина, - закончила Тайгер. - Не может быть, чтобы он был прав, абсолютно не облегчая твои страдания! - заявила Элиза. - Аборт делать не стану! Джоан немного отодвинулась от двери, наклонилась в их сторону и прошептала: - Никто тебе и не предлагает делать аборт. Просто сходи к другому врачу, только и всего. Розмари взяла из рук Элизы полотенце и приложила его к лицу. - Он меня предупреждал, что так и будет, - Розмари посмотрела на запачканное тушью полотенце. - Что мои подруги будут говорить, будто у них беременность протекала нормально, а у меня нет. - Что ты хочешь этим сказать? - не поняла Тайгер. Розмари взглянула на нее. - Он велел мне не обращать внимания на то, что будут говорить подруги. - Ну уж нет, давай-ка, на этот раз послушай! - возразила Тайгер. - Разве может врач давать такие пакостные советы? - Мы ведь только хотим, чтобы ты проверилась у другого врача, - объяснила Элиза. - Думаю, ни один уважающий себя доктор не будет возражать против того, что может успокоить его пациента. - Непременно сходи, не откладывая, в понедельник, - настаивала Джоан. - Хорошо, - согласилась Розмари. - Обещаешь? - спросила Элиза. Розмари кивнула. - Обещаю, - она улыбнулась Элизе, Тайгер и Джоан. - Девочки, мне немного лучше. Спасибо вам огромное. - Ну и видик же у тебя! - заметила Тайгер, открывая сумочку. - Подкрась глаза. Давай-ка, - она выложила на стол перед Розмари кучу косметики. - Ой, вы только посмотрите на мое платье! - заохала Розмари. - Мокрая тряпка, - констатировала Элиза и, взяв полотенце, направилась с ним к мойке. - Чесночный хлеб! - воскликнула Розмари. - Вынуть или поставить? - уточнила Джоан. - Поставить, - щеточкой для туши Розмари указала на две завернутые в фольгу булки в холодильнике. Тайгер принялась мешать салат, а Элиза чистила платье на коленях Розмари. - Когда в следующий раз соберешься реветь, не надевай бархат, - посоветовала она. Вошел Гай и внимательно посмотрел на них. Тайгер сообщила: - Мы тут торгуем косметическими секретами. Тебе не нужно? - У тебя все нормально? - спросил он Розмари. - Да, отлично, - сказала она с улыбкой. - Мы тут пролили на платье немного подливки для салата, - объянила Элиза. - А как, по-вашему, можно работникам кухни получить какую-нибудь выпивку? - поинтересовалась Джоан. Чупе имело большой успех, как, впрочем, и салат. Тайгер шепнула Розмари: - Это слезы придают ему особый смак. Ренато нахваливал вино открывая его театральным жестом, и торжественно подавал гостям. Брат Клаудии Скотт сидел в кабинете и, поставив тарелку на колено, говорил: - Его зовут Элтайзер, он живет в... по-моему, в Атланте. Он считает, что смерть Господа - это историческое событие нашего времени, что Бог в буквальном смысле умер. Каппы, Рэйн Морган и Буб Гудмен сидели, слушали и ели. Стоявший у окна Джимми заметил: - Э-э, да ведь снег пошел. Стен Килер рассказал целую серию злых польских анекдотов, над которыми Розмари громко смеялась. - Не пей слишком много, - пробормотал Гай у нее за спиной. Она повернулась к Гаю и, показывая бокал, проговорила сквозь смех: - Это всего лишь имбирное пиво. Кавалер Джоан, которому шел уже шестой десяток, устроился на полу рядом с ее стулом и, подняв голову, серьезно разговаривал с Джоан, одновременно поглаживая ее ноги. Элиза беседовала с Педро, он кивал, а сам наблюдал за Майком и Алланом, разговаривающими в другом конце комнаты. Клаудия начала гадать по руке. Оставалось маловато виски, всего остального было еще предостаточно. Розмари подала кофе, опорожнила пепельницы, сполоснула бокалы. Тайгер и Кэрол Уэнделл ей помогали. Потом она сидела с Хью Данстоном в эркере, пила кофе и смотрела, как падает снег. - Каждый год клятвенно обещаю себе уехать из Нью-Йорка, - сказал Хью, - подальше от шума и всяких там преступлений. И каждый год или начинается снег, или ?Нью-Йоркер " устраивает фестиваль Бомгарта, - и я никак не могу осуществить свою мечту. Розмари смотрела на снег и улыбалась: ей было хорошо. - Вот почему мне и хотелось эту квартиру: сидишь и смотришь, как падает снег, а в комнате горит камин. Хью взглянул на нее: - Не сомневаюсь, ты все еще увлекаешься Диккенсом! - Конечно. Все читают Диккенса. Подошел Гай. - Боб и Теа уходят, - сообщил он. К двум часам все разошлись, и они остались одни. В гостиной повсюду стояли грязные стаканы, переполненные пепельницы, валялись использованные салфетки. - Теперь не остается ничего другого, как поменять квартиру, - заявил Гай. - Гай! - Да" - Я твердо решила пойти к доктору Хиллу. В понедельник утром. - Он ничего не ответил, только внимательно на нее посмотрел. - Я хочу у него проконсультироваться. Доктор Сапирштейн или врет, или он... не знаю, не в своем уме. Такие боли - признак того, что что-то не в порядке. - Розмари! - И я больше не буду пить ту гадость, что приносит Минии. Я хочу принимать витамины в таблетках, как все нормальные женщины. Я уже три дня не пью это снадобье. Я прошу ее оставлять этот чертов полосатый стакан здесь, а потом его ыливаю. - Ты... - Вместо него я готовлю свое питье. Не скрывая раздражения и удивления, он закричал на нее, указывая руокй в направлении кухни: - Так вот чему научили тебя эти твои суки-подружки! Вот что они тебе посоветовали! Сменить врача, да? - Это мои друзья. И тебе никто не дал права называть их суками. - Нет, буду. И могу добавить, что это сборище не слишком умных сук, которым не следовало бы совать свои чертовы носы в чужие дела. - Они желают мне добра и советуют проконсультироваться у какого-нибудь другого врача. В это нет ничего похого. - У тебя же лучший врач в Нью-Йорке, Розмари. Хочешь знать, кто такой доктор Хилл? Чарли Никто, вот он кто! - Я устала слушать, как великолепен доктор Сапирштейн. Мне от его славы лучше не становится, - Розмари заплакала. - Ведь боли у меня начались еще до Дня Благодарения, а он только и делает, что твердит, будто они скоро кончатся. - Ты не можешь сменить врача. Потому что нам придется платить и Саприштейну, и Хиллу. В нашем положении об этом не может быть и речи. - Я и не собираюсь менять врача. Я только хочу, чтобы Хилл посмотрел меня и высказал свое мнение. - Я этого не допущу! Это... это неделикатно по отношению к доктору Саприштену. - Неделикатно по отношению... Да что ты говоришь? А как насчет справедливости ко мне? - Хочешь знать еще чье-то мнение? Ладно. Скажи Сапирштейну, пусть он решит, кто это будет. Прояви хотя бы минимум уважения к лучшему специалисту в своей области. - Я пойду к доктору Хиллу. Если ты не будешь платить, я сама стану платить за... - она осеклась на полуслове и замерла, как парализованная. В уголок губ скатилась слеза. - Роз?! Боль исчезла. Ее больше не было. Как быдто исчез звук испортившегося гудка автомобиля, когда его наконец-то починили. Или что-то другое, что, прекратившись, исчезает, исчезает навсегда, и, слава тебе, Господи, уже никогда не возвращается. Прекратилось, и точка, и, о Боже, как хорошо ей, наверное, будет, как только она отдышится! - Роз! - Гай с тревогой шагнул к ней. - Кончилось, - сказала она. - Боль кончилась. - Кончилась? - Только что, - она вымученно улыбнулась. - Она кончилась! Вот так вот - раз - и все. - Розмари закрыла глаза и глубоко вздохнул, а потом еще глубже, так глубоко, как не могла дышать уже целую вечность. Со Дня Благодарения. Когда она открыла глаза, Гай смотрел на нее с беспокойством. - Из чего ты готовила себе питье? У нее упало сердце. Она убила ребенка! Хересом. Или тухлым яйцом. Или неудачным сочетанием. Ребенок умер, и поэтому боль прекратилась. Боль - это ребенок, а она убила его своей самонадеяностью. - Яйцо, - сказала она, - молоко, сливки, сахар, - она замолчала, вытерла щеку, взглянула на него. - Херес, - она попыталась произнести это слово, чтобы в нем не чувствовалось яда. - Сколько хереса? Что-то пошевелилось у нее внутри. - Много? И снова пошевелилось, там, где ничего не было. Приятное, щекочущее ощущение. Она хихикнула. - Розмари, ради всего святого, сколько? - Он жив, - сказала она и снова хихикнула. - Он шевелится. С ним все в порядке, он не умер. Он шевелится. Она посмотрела на свой облаченный в коричневый бархат живот, положила на него руки и слегка надавила. Теперь она почувствовала движение двух ручек и двух ножек: одна тут, а другая вот здесь. Не глядя, она протянула руку Гаю, щелкнула пальцами, чтобы он дал ей свою. Он подошел поближе и дал ей руку. Она положила ее сбоку на живот и придержала. Ребенок, будто понимая, что надо себя показать, опять зашевелился. - Чувствуешь? - спросила она, взглянув на него. - Вот опять, чувствуешь? Побледнев, он резко отдернул руку. - Да, да, я почувствовал. - Нечего бояться, - сказала она со смехом. - Он не укусит. - Чудесно. - Правда же? - Она, глядя на него, снова положила ладони на живот. - Он жив. Он шевелится. Он там. - Я немного приберу весь этот хаос. Гай взял пепельницу, бокал, потом еще один. - Ну ладно, Дэвид-или-Аманда, - сказала Розмари, - ты уже известил нас о своем существовании, а теперь, будь добр, успокойся и дай мамочке заняться уборкой. - Она засмеялась. - Боже мой, какой ты неугомонный! Значит, мальчик, правда? Ладно, спокойно, - продолжала она, - у тебя еще пять месяцев в запасе, так что побереги энергию, - и, смеясь, она попросила: - Поговори с ним, Гай, ведь ты его отец. Скажи, чтобы не был таким буйным. И она смеялась, хохотала и плакала, обхватив руками живот. Глава 6 Теперь стало настолько же хорошо, насколько раньше было плохо. Когда ушла боль, пришел сон: глубокий, спокойный сон без сновидений; а вместе со сном пришел и аппетит, захотелось мяса, не сырого, а вареного, яиц, овощей, фруктов, молока. же через несколько дней лицо Розмари округлилось и перестало походить на череп скелета. Через несколько недель она выглядела, как подобает выглядеть беременной женщине: цветущая, здоровая, гордая, как никогда. Как только миссис Кастивет приносила питье, Розмари сразу осушала стакан, не оставляя ни единой капельки, словно это был некий ритуал, которым она отгоняла воспоминание о тех минутах, когда она думала, что убила ребенка. Вместе с питьем она теперь получала еще и белый сладкий песочный пирожок, похожий на марципан; его она тоже сразу съедала, и не только потому, что ей нравился напоминающий онфету вкус, но и потому, что решила быть самой добосовестной мамочкой на свете. Доктор Сапирштейн мог бы проявить хоть немного самодовольства, узнав, что боль исчезла, но не сделал этого. Он только заметил: "Да, пора бы", - и прижал стетоскоп к животу Розмари, теперь уже хорошо заметному. Слушая, как шевелится ребенок, он не мог скрыть заметного ликования, - что было странно для врача, который помог появиться на свет уже не одной сотне младенцев. Неужели он каждый раз так радуется, словно все происходит впервые? Может, в этом и заключается азница между очень хорошим и просто хорошим врачом? Розмари наконец-то обновила свои туалеты - купила одежду для беременных: черное платье с накидкой, бежевый костюм, красне платье в белый горошек. Через две недели после той вечеринки они с Гаем поехали в гости к Лу и Клаудии Камфорт. - Никак не могу привыкнуть к тому, что ты так изменилась, - сказала Клаудия, держа ее за руки. - Ты выглядишь в десять раз лучше, Розмари, в сто раз! А миссис Гульд, которая жила через коридор от них, заметила: - Знаете, еще несколько недель назад мы очень беспокоились о вас: вы казались такой осунувшейся, озабоченной. А теперь вы расцвели - совсем другой человек. Нет, правда! Как раз вчера Артур говорил о том, как вы изменились. - Я себя намного лучше чувствую, - поделилась Розмари. - Бывает, что беременность плохо начинается, но хорошо кончается, а бывает наоборот. Я рада, что все плохое было у меня в начале и теперь уже прошло. Она и теперь ощущала слабые боли, которые раньше вытесняла одна сильная: ныли спинные мышцы, набухшая грудь, - но обо всем это говорилось в книжечке, которую заставил ее выкинуть доктор Сапирштейн; да и по ощущению эти боли казались нормальными, лишь усиливая, а не уменьшая сознание благополучия. От соли по-прежнему тошнило. Но, в конечном счете, что такое соль? В середине февраля спектакль с участием Гая, в котором дважды менялся режиссер и трижды - название, наконец, пошел в Филадельфии. Гай уехал раньше, а Розмари в день премьеры отправилась в Филадельфию с Кастиветами, Джимми и Тайгер в старом паккарде? Джимми. Путешествие было далеко не радостным: Розмари, Джимми и Тайгер видели прогон пьесы и не очень верили в успех. Несмотря на костюмы, декорации и световые эффекты, пьеса оставалась все такой же скучной и многословной; участники состоявшейся после представления вечеринки разбились на группки, в которых царило молчаливое уныние. Прилетевшая из Монреаля мать Гая убеждала их группу, что и Гай, и пьеса были великолепны. Маленькая, светловолосая, она, обращаясь поочередно к Розмари, Аллану Стоуну, жимми и Тайгер, к самому Гаю, к Минни и Роману, щебетала о том, что уверена в успехе. Роман и Минни безмятежно улыбались, остальные сидели в напряжении. Розмари считала, что Гай играл великолепно, но у нее было такое же мнение и когда она видела его в "Лютере" и в "Никто не любит альбатроса"; однако ни в той, ни в другой постановке Гай не привлек внимания критиков. После полуночи стали известны две рецензии. В обеих поносили пьесу и осыпали похвалами Гаю, а один из авторов посвятил ему два абзаца. Третья рецензия появилась утром и была озаглавлена: "Блистательная игра - украшение новой трагикомедии". В ней говорилось о Гае как о почти неизвестном, но "необыкновенно одаренном" актере, которого "наверняка ждут яркие и значительные постановки". По дороге в Нью-Йорк настроение было куда более радостным, чем накануне. Пока Гай был в отъезде, забот у Розмари хватало. Необходимо было заказать обои для детской, кроватку, комод и ванночку. Больше нельзя было откладывать и с письмами родным, которые она уже так долго собиралась отправить, да все откладывала. Не менее важной была и покупка одежды ребенку и кое-какой одежды для себя. Хотелось продумать всевозможные мелочи, например, текст объявления о ождении ребенка - грудью или из бутылочки, и например, имя, имя, имя... Эндрю или Джон или Дженнифер Сьюзен. И только так, И кормить только грудью, никаких бутылочек. Они переставили в гостиную телевизор, а остальную мебель из кабинета роздали друзьям, которым она могла пригодиться. Наклеили новые белые с желтым обои, привезли кроватку, комод и ванночку и долго прикидывали, как их расставить. В комод Розмари сложила все детское приданое (разглядывая одну из рубашечек, Розмари не могла удержаться от смеха, такая она была крошечная). - Эндрю Джон Вудхауз, прекрати! - приказывала она. - У тебя еще впереди два месяца. Они отпраздновали вторую годовщину свадьбы и тридцатитрехлетие Гая, устроили еще одну вечеринку - обед для Данстонов, Ченов, Джимми и Тайгер, а кроме того, посмотрели "Моргана" и сходили на предварительный показ "Мейм". Живот у Розмари рос не по дням, а по часам, грудь поднималась все выше над выступающим, тугим, как барабан, животом. В конце мая, уже на девятом месяце, она собрала небольшой чемоданчик, куда сложила все, что ей должно было понадобиться в больнице: ночные рубашки, послеродовый лифчик, новый стеганый домашний халат и прочее, - и поставила наготове у двери в спальне. Третьего июня, в пятницу, в больнице Сент-Винсент умер Хатчинс. Об этом сообщил Аксель Аллерт, муж его дочери. Он сказал также, что во вторник в одиннадцать утра в Центре Этической культуры на Шестьдесят четвертой Западной улице состоится панихида. Розмари плакала, отчасти потому, что Хэтч умер, и кроме того, потому что в последние месяцы почти совсем забыла о нем и теперь чувствовала себя так, будто приблизила этим его конец. Раз или два звонила Грейс Кардифф, один раз Розмари позвонила Дорис Аллерт, но навещать Хатчинса она не могла: в этом, казалось, и не было смысла, ведь он так и пребывал без сознания, а сама Розмари только что оправилась, и ей не хотелось быть рядом с больным, словно это могло представлять опасность для нее и ребенка. Гай, узнав о смерти Хатчинса, побледнел, как смерть, и несколько часов молчал, погрузившись в свои мысли. Розмари удивилась, что он принял это так близко к сердцу. На похороны Розмари поехала одна: у Гая были съемки, и он не мог вырваться, а Джоан не пошла, сославшись на вирусный грипп. В красивом, обшитом резными панелями зале собралось человек пятьдесят. Панихида началась сразу после одиннадцати и оказалась очень короткой. Выступил Аксель Аллерт и еще какой-то человек, по-видимому, долгие годы знавший Хэтча. Потом Розмари вместе со всеми рошла сперед и выразила соболезнования Аллертам, второй дочери Хатчинса, Эдне, и ее мужу. Какая-то женщина дотрону