ес руку, чтобы снова ударить ее, но она сильно толкнула его в грудь ладонями, повалив навзничь на его модель. Он успел наполовину привстать, когда она прыгнула на него, снова сбив его на пол и раздавив модель. Она боролась с ним, пока не уселась верхом ему на грудь, удерживая на полу его руки за запястья. "Я убью тебя, девчонка! Клянусь, я убью тебя за это!" Из-под своей вуали Тихая смотрела вниз в ярко-красное лицо брата. Она собрала слюну во рту, раздвинула губы и выплюнула ему в лицо. Когда брат завопил от ярости, она заглотала воздух сколько смогла и изрыгнула самое грязное из услышанных ею слов: "Сортир!" Отпустив его, она встала и в последний раз оглядела комнату, полную игрушек. Принц оказался чудовищем, но королевство его оставалось чудесным. "Ты уродина!", завопил Рахман со своего места на полу. "Ты подлая, уродливая и вонючая! Ты глупая, ты девчонка, и ты всего лишь дура! Я тебя ненавижу! Я ненавижу тебя, и хочу, чтобы ты умерла!" Тихая повернулась и растворилась в тенях, возвращаясь на женскую половину. В эту ночь, плача, она чувствовала, как разрывается ее сердце. x x x Неделей позже все люди усадьбы стояли во дворе перед входом в главное здание, когда зябкий осенний воздух холодил их шеи. Мужчины располагались неровным полукругом возле Думана Амина. Женщины и девушки всего дома теснились черной кучкой у подножья каменной лестницы. Рихана стояла вместе с женами Онана, Набила, Джамила, Маджнуна и Исака. Даже жена садовника-язычника Тоя была здесь же. Пятеро судомоек толпились вместе, и как не уговаривала из Рихана расслабиться, она со страхом в глазах держались друг за друга. Маджнун и Исак стояли среди женщин, но не со своими женами. Между ними стояла вторая жена Думана, известная женщинам под именем Хедия. Все слуги-мужчины находились на месте, но на церемонии никто не присутствовал. Тихая смотрела на свою мать. Исак держал ее за левую руку, Маджнун за правую. "Клянусь льдом Камила", с чувством сказал Думан Амин. "Это же варварство." Он взглянул на Рази Итефа, своего секретаря. "Ортодоксы поднимают свою беззубую старую голову, чтобы испустить свое последнее сенильное сопение с целью посмотреть, не станем ли мы все остальные прыгать. И ничего больше." "Но я вижу, что мы, тем не менее, прыгаем, министр." Отец Тихой секунду глядел на Рази, потом гневно хохотнул. "Твои губы не лгут." Думан сделал паузу и посмотрел на главную подъездную дорожку. "Если первый министр хочет из этого фарса устроить целое представление, то где же он?" "Уже скоро, министр. Секретарь премьера, когда позвонил, сказал, что они как раз проезжают Йоэль." Рази взглянул на часы. "Наверное, мне следовало захватить ваш плед, сэр. Вы уже кажетесь продрогшим, а вся церемония будет проходить на воздухе. Если они планируют еще и чтение, вдобавок ко всем их речам, это обещает быть настоящим испытанием." Думан поморщился и взглянул на Рази. "Тахир Ранон заявится туда по меньшей мере на час, будь уверен." Он кивнул и вздохнул. "Плед был бы очень кстати. Спасибо за предложение." Рази кивнул Набилу, главный слуга Думана поклонился и поспешил вверх по ступеням. Пока Думан ждал, он нахмурился и подошел к женщинам. Тихая и все остальные глубоко склонились при его приближении. Он поднял руки: "Слушайте меня." Они выпрямились и Думан осмотрел каждую. Когда его взгляд упал на Тихую, он задержал его. Помолчав немного, он обратился ко всем: "Я хочу, чтобы вы поняли: церемония, которую мы вскоре проведем, такая, которой я с реформистами противились десятилетиями. Эта церемония унижает любого ее участника: мужчин так же, как и женщин. Она так же не служит воле Алилаха, как танцы колдунов не годятся для вызова песчаных демонов." На лицах некоторых женщин появились тревожные выражения. Взгляд Думана на секунду остановился на его второй жене. "Я надеялся, что смогу избавить тебя от этого." Он пожал плечами и посмотрел на остальных женщин. "Я хотел избавить вас всех. Однако, после пограничного инцидента с Бахаи, ортодоксы пришпоривают нацию фундаментализмом. Это пройдет, но пока это не прошло, всем нам следует поступать так, чтобы глупая гордость не позволила нам быть захваченными истерией текущего момента. Кроме того, нам надо съесть свою порцию сухого песка. Наш первый министр Микаэль Ючель ест свою долю, мы обязаны съесть свою. Женщины наших двух домов должны предстать на церемонии вместе с женщинами из домов других членов кабинета министров." Набил появился, принеся Думану его серое пальто с черным меховым воротом. Когда Думану помогли его надеть, он сказал женщинам: "Я просто хочу, чтобы вы знали: я против этой церемонии." Крик со стены просигналил о появлении кавалькады премьер-министра. Через мгновение блестящий бордовый нос лимузина появился в воротах, за лимузином последовал целый поезд из четырнадцати машин, все до одного того же бордового цвета. На всех машинах на капотах развевались крошечные флажки - белые, с золотым звездным крестом в центре. Тихая повернулась и увидала, как две поломойки показывают друг другу знаки. "Ты слышала, что он сказал?", Зед показала Джойне. "У меня просто кровь закипела." Джойна кивнула и показала в ответ: "В один прекрасный день Тахир счистит эти грязные пятна с одежд Алилаха." "Может, Бог откроет ему глаза..." Рихана повернула Тихую и показала: "Невежливо стоять спиной к первому министру." Девочка сунула руку в рукав Риханы, чтобы можно было делать знаки на невидимой снаружи коже. "Зед и Джойна злы на моего отца." "Они ортодоксы", ответила Рихана. "Должны ли мы предупредить отца?" "Твой отец и так знает." Тихая нахмурилась, словно о чем-то задумавшись. Ее пальцы снова задвигались по руке Риханы: "Если они ортодоксы, почему они говорят пальцами? Я думала, что докси этого тоже не позволяется." Губы Риханы изогнулись в улыбке и она ответила: "Они считают, что все правильно, потому что делают это они. Теперь переведи внимание на первого министра." Думан у первого лимузина ждал, когда Набил откроет дверцу. Первый министр вышел из свое машины и Тихая была разочарована, какой он низкорослый. Так как он был первым министром, это делало его более важным, чем ее отца, и она ожидала, что он будет выше, чем Думан. На лице первого министра застыло тревожное выражение. Отец выступил вперед, взял руку Микаэля Ючеля, поцеловал ее и поднес к своему лбу. Отпустив руку, Думан расцеловал первого министра в обе щеки. Тихая оглянулась на дом. Рахман смотрел на нее вниз с лицом полным ненависти. Она отвернулась, шоферы последних пяти лимузинов открыли дверцы и пассажиры заняли место в свите. Набил начал рассаживать женщин в последние пять автомобилей, и у Тихой закружилась голова от перспективы оказаться за пределами поместья. Куда они поедут? Что они увидят? Она последовала в лимузин за Риханой и мгновенно ее ноздри приласкали запахи дорогой кожи и ароматного дерева. Она уселась между Риханой и старой женщиной, которую помнила с похорон матери Думана. Она положила ладонь на руку Риханы и начертила: "Кто она?" Рихана знаками начертила в ответ, что это тетка Думана по имени Лееба, и сказала, что Лееба слабоумна и не надо ее ни о чем спрашивать, иначе она начнет плакать. В кабину вошел Исак, за ним последовали Хедия и Маджнун. Вторая жена Думана уселась лицом к дочери, охранники сели по обе стороны от нее. Тихая видела, что мать пристально смотрит на нее. Она опустила взгляд на руки матери. Хедия показала: "Ты - мое дитя. Я слышала, как ты плакала, когда родилась. Я знаю, что у тебя есть голос." Девочка нерешительно показала в ответ: "Говорят, что ты сумасшедшая. Говорят, что я не должна приближаться к тебе, потому что ты делаешь мне больно. Говорят, что я не должна читать ничего из того, что ты мне показываешь." "У тебя есть голос." "Нет. Я пробовала. У меня нет голоса." Пальцы Хедии повторили: "У тебя есть голос." Тихая долго сидела неподвижно, глядя на длинные, изящные пальцы матери. Когда машины начали движение, она показала матери: "Ты не дала мне тайного имени." "После того, как тебя у меня забрали, каждый раз, когда я тебя видела, ты от меня убегала." Глаза девочки расширились. "Так у меня есть тайное имя?" "Да." "Какое имя у меня среди женщин?" Жесткий рот Хедии немного смягчился, когда она показала: "Твое тайное имя - Лилит. Она была первой женой Адама. Она потребовала равенства с Адамом, а когда Адам не согласился на это, она его бросила. Адам потом получил от Бога Еву и вместе они основали расу мужчин и уступчивых женщин. Лилит ушла, чтобы основать расу свободных женщин." "Им позволено говорить пальцами между собой?", спросил Маджнун. Исак покачал головой и ответил: "Не в моем лимузине." Он пожал плечами и улыбнулся. "Но ведь это же не мой лимузин." Голос Маджнуна стал более серьезным: "Это лимузин Думана, и при всем уважении я все-таки скажу, что рядом с ним женщины вечно делают все, что им заблагорассудится." Лилит взглянула в глаза своей матери и показала: "Спасибо за имя, мама." Пальцы Хедии показали в ответ: "Никогда не забывай: я слышала твой плач. Ты умеешь говорить. Лилит, ты можешь вернуть голос расе женщин." Лилит взглянула налево и увидела, что Рихана смотрит на нее. Первая жена Думана некоторое время изучающе глядела на нее, потом взглянула на Хедию, а потом снова перевела взгляд на проносящиеся за окнами холмы и поля. Когда караван въехал в город Джорам, к нему присоединился отряд черно-пегих мотоциклистов, сопровождавших караван первого министра на церемонию. Улицы раскинулись широко, окаймленные величественными цветущими хлопковыми деревьями и молчаливыми любопытствующими толпами. Лимузин остановился и Лилит почувствовала возбуждение в груди, когда Рихана вывела ее из машины. Толпа состояла только из мужчин. На их лицах не было ни радости, ни жалости. От рядов этих жестоких масок она подняла глаза на высокие, сверкающие здания. Раздался барабанный бой, казалось, что их ритм проникает в самую душу, вызывая нечто древнее и страшное. Звуки эхом отражались от стеклянно-стальных фасадов окружающих башен, а из осыпающихся останков древней руины, высившейся перед ними, слышались призрачные звуки деревянных флейт. Лилит держалась за руку Риханы, когда женщины из домов важных персон, входя в стены древнего храма, образовали черную колонну. Было странно находиться внутри здания и все-таки там, где должен был быть потолок, видеть небо и верхушки других строений. Сами руины были всего лишь немногими остатками нескольких медового цвета каменных колонн и стен. Почерневшая арка входа была единственно целой во всем строении. Внутри, слева от арки, стояла бронзовая статуя женщины, державшей палец перед сомкнутым ртом. Она поняла, что эта женщина - Ангерона. На стенах виднелись большие белые пятна, и она вжала пальцы в руку Риханы, спрашивая: "Что это белое?" "Жар огня выбелил стены", ответила Рихана на руке Лилит. "Когда был пожар?" "Храм разрушен более трех столетий назад Магдой и Мечом Справедливости во время Женской войны." "Это сделали женщины?" "Магда и женщины ввергли весь мир в огонь." Внутри руин странные мужчины стояли торжественными маленькими группами. Время от времени кто-нибудь из мужчин пристально глядел на женщин. Выражение лица его при этом всегда было очень жестким, глаза сужены, они смотрели с усмешкой или даже с ухмылкой. Лилит не отводила глаз, дерзко возвращая взгляд. Казалось, что взгляды этих мужчин были оскорбительными, вызывающими знаками какой-то загадочной победы. Пальцы Лилит проникли под рукав Риханы и задвигались на коже, спрашивая: "Зачем мы здесь?" "Для того", отозвалась Рихана, "чтобы еще раз запятнать нас виной Магды." "Перестань, женщина!", прошипел гневный голос. Рихана вздрогнула и с изумлением обернулась на пожилого послушника. Она начала показывать ему: "Я всего лишь отвечала на детские..." "Прекрати! Пусть твои пальцы замрут! Я не понимаю твоих вредных знаков, как не понимает ни один правоверный сын Просветителя. Прекрати немедленно, если боишься адского огня!" Послушник бросил многозначительный взгляд на группу первого министра и перевел свое внимание на Рихану. Сделав три шага, он встал прямо перед ней. Лилит увидела, что отец оглянулся на первую жену. "Жена Думана Амина, ты знаешь Женский Закон. Ни одной женщине не позволено читать, ни одной женщине не позволено писать. Все эти забавы пальцами - это чтение и письмо. Больше такого не будет, женщина. Тем более здесь и сейчас." Когда послушник вернулся на свой пост, Лилит оглянулась на отца, чтобы посмотреть, что же он станет делать. У Думана было гневное выражение лица, однако гнев его был направлен не на послушника. Он был направлен против его первой жены. Гневный взгляд превратился в смущенный, когда он перевел глаза на своего патрона Микаэля Ючеля. Первый министр на этот взгляд не ответил. Лилит стала смотреть вперед, а процессия возобновила свое торжественное шествие. К останкам каменной колонны в руинах храма была прикреплена позеленевшая от возраста пластинка с надписью. Старательно пряча пальцы, Лилит снова сунула ладонь в рукав Риханы и прижала пальцы к ее руке. "Что там написано?" Рихана довольно долго не отвечала, выжидая, потом просунула руку под вуаль Лилит и положила ее на плечо девочки. Спрятанные пальцы ответили: "Это мужское письмо. Мне запрещено его читать." "Я знаю, что ты умеешь читать его, Рихана. Я видела тебя в библиотеке отца. Я видела, как там ты листала книги." Первая жена Думана посмотрела вниз на Лилит, ее лицо было неподвижной маской. Рихана повернулась к бронзовой надписи и вывела на плече Лилит: Смотрите на монумент Магды И помните, о мужчины! Если забудете, То снова Падете жертвами Женского языка. Женщины и их дочери столпились на свободном месте, преклонив колени на жестких, холодных камнях храма. Лилит увидела, что повсюду находятся охранники. Чуть правее отца и первого министра стояли еще несколько мужчин. Когда подошли другие мужчины, то поклонились первому министру, а он коротко кивнул им в ответ. Вдруг яркий свет ослепил Лилит. Ребенок вцепился в руку Риханы, спрятав лицо в складках ее одежды. Она почувствовала на плече пальцы Риханы. "Это освещение для телекамер. Не позволяй им видеть, что ты боишься." Лилит медленно повернула лицо из безопасных складок одежды Риханы. Щурясь против света, она уселась на пятки и повернулась, чтобы взглянуть на мать. Прямо за женщинами из поместья Думана Хедия стояла на коленях между двух охранников, Исака и Маджнуна. Как и все мужчины, охранники оставались на ногах. Хедия держала руки на коленях, глаза ее были закрыты. Барабаны сменили ритм, флейты смолкли, и Лилит увидела, как какая-то весьма внушительная фигура почтительно поклонилась первому министру и поцеловала ему руку. Но странным образом человеку удалось выразить этим жестом и уважение, и оскорбление одновременно. Человек был на целую голову выше первого министра, с длинной черной бородой с серебристой проседью. Из-за высоких скул и тонкого носа щеки его казались впалыми. Брови тоже были черными и густыми, а темные глаза под ними были посажены чересчур близко. "Кто это?", спросила Лилит. "Тахир Ранон, лидер партии ортодоксов, злейший враг твоего отца." "Почему у отца есть враги?" "Твой отец желает перемен. Тахир Ранон противится любым изменениям. Поэтому он враг твоего отца." Лилит посмотрела в глаза Риханы. Казалось, в них пылает странная гордость. "Я не поняла." Рихана снова сунула руку под вуаль Лилит. "Думан Амин противился решению убивать нежеланных новорожденных девочек. Он верит, что законы необходимо изменить, чтобы позволить женщинам читать и писать, и даже ходить в школу, чтобы учиться умениям, которые помогут им быть не только служанками и посудомойками. Он верит, что женщинам должно быть позволено удерживать себе часть заработанных денег. Все это пугает партию ортодоксов." Ветер слегка усилился, легкая желтоватая пыль туманцем поднялась над каменными плитами. Тахир Ранон зашагал к приподнятому центру пола, где когда-то находился алтарь. Он занял свое место с несколькими другими мужчинами, которые все были в простых белых кафтанах с наброшенными поверх темно-синими халатами до лодыжек. Все носили простые черные фески, присущие священникам-ортодоксам из харамитов. Лилит смотрела, как молодой послушник шел сквозь ряды коленопреклоненных женщин. В руках у него был длинный тонкий хлыст. Дойдя до конца одного ряда и повернув к следующему, он встретился глазами с Лилит. И указал на нее хлыстом. "Не смотри на меня так, девчонка. Держи глаза опущенными." Чувствуя, как лицо становится горячим, Лилит быстро опустила взгляд. На плече она почувствовала руку Риханы: "Скоро все кончится." Барабаны замолчали. Через мгновение глубокий звучный голос наполнил руины храма. "Во имя Алилаха." "Во имя Алилаха", повторили мужчины. Низко держа голову, Лилит подняла глаза. Она увидела, что все мужчины склонились в сторону говорящего. Это был внушительно выглядевший мулла-харамит с седой бородой. Тахир Ранон стоял по правую руку от него. Казалось, что яростные глаза муллы ищут Лилит, и она в ужасе закрыла лицо руками. "Узрите Посланцев Бога: Абрахама, Моисея, Соломона, Зороастра, Будду, Иисуса, Мухаммада и Баба, которые предсказали пришествие Того-в-ком-проявится-Бог." "Узрите Посланцев", повторили мужчины, становясь на колени и склоняясь. Седобородый мулла смотрел поверх собравшихся, дожидаясь пока замрет последний шорох. Он провел ладонями по щекам, а потом воздел руки к небу. "Узрите Основателей, назвавшего Просветителя..." "...который предсказал Путешествие и мир Харама", завершили фразу мужчины. Мулла повернулся и протянул руки к сотням женщин, стоявших на коленях со склоненными головами. "Узрите дочерей Шайтана: развратителей мужчин, отравителей сердец, разумов и тел." Он вытянул ладони в сторону бронзовой надписи. "И узрите наследие Магды, жены Шайтана, лезвия Меча Справедливости, которая повернула этот Меч против Бога и его народа на Хараме." Мужчины снова склонились и прижали ладони к сердцу. Белобородый мулла поклонился, поцеловал свой звездный крест и троекратно осенил звездным крестом мужчин. Закончив, он присоединился к ряду священников позади приподнятой платформы, оставив Тахира Ранона стоять на ней в одиночестве. Ветерок с шорохом потащил по плитам пола сухой лист. В тишине звук показался грубым и неуважительным. Когда лист шуршал мимо ряда коленопреклоненных женщин, из под черной вуали мелькнула быстрая рука, схватила оскорбительный лист и мгновенно спрятала. "Мужи Харама, мужи планеты Ангерона", начал Тахир Ранон. "Повсюду в этом мире находятся такие же руины. Эти развалины когда-то были храмами, школами, университетами, заводами, правительственными зданиями и громадными банками. Эти руины вопиют, чтобы память наша никогда не слабела. В каждом городе хранят одно из таких напоминаний. Эти развалины рассказывают нам, кто мы такие, откуда мы пришли и что мы должны делать, чтобы продолжать служить воле Алилаха." "Во имя Алилаха", отозвалась почти половина мужчин в собрании. Лилит отметила, что отца среди них не было. Отец стоял в одиночестве отдельно от всех, лицо его было хмурым. Тахир Ранон продолжил: "Начиная со смерти Магды и разрушения Меча Справедливости больше столетия назад каждый год мужи Харама приводят своих женщин к развалинам, чтобы напомнить им о грехе, за который они несут кару молчания. Им показывают образ Ангероны, древней богини молчания, и рассказывают, почему Харам, место запретное для войны, стал Ангероной. Их приводят к этим руинам, чтобы прочитать им Женский Закон. Над костями Магды в году восемьдесят девятом Бог даровал нам этот простой Закон: Зрите монумент Магды и помните, о мужи Харама, иначе вы забудете и снова падете жертвами женского языка. Женский Закон таков: Женщины погрешили против Бога и Он навлек на нее и ее отпрысков женского рода проклятие молчания, дабы заклеймить их, как зло. Пока не возродиться заново женщина с речью, это станет ее расплатой: Под страхом смерти ни одна женщина не будет носить никакого имени, кроме имени своего патрона; Никакой женщине не разрешено учиться читать; Никакой женщине не разрешено учиться писать; Никакая женщина не имеет никаких прав, кроме тех, что имеет ее патрон; Женщина, которая обладает именем, или умеет читать, или умеет писать, или учит, или обладает собственностью, будет предана смерти медленным удушением. Такова воля Алилаха." "Во имя Алилаха, духом Посланцев Его", отозвались мужчины. После долгого молчания Тахир Ранон воздел к небу ладони. "Как просто было бы", начал он, "воздать честь древней церемонии и лишь этим проявить уважение к слову Бога." Он опустил руки и продолжил суровым голосом. "Однако уже несколько десятилетий назад наши прежние лидеры спутали сострадание и милость с леностью и отсутствием дисциплины. Наши лидеры искали новых толкований Женскому Закону, позволив терпеть женский разговор и письмо могам на пальцах, просто не обращая на это внимания, словно этот разговор не настоящий, а это письмо - игрушка." Его яростные глаза смотрели поверх собравшихся. "Но начиная с этого мгновения вся эта богохульная практика прекращается." Он указал на женщин трясущимся пальцем. "Не может быть никаких компромиссов с законами Бога, и когда мы их нарушаем, мы рискуем прекратить существование человека на Ангероне, рискуем предать наши бессмертные души вечному пламени ада. Бог прежде уже уничтожил целый мир грешников. Женская Война была предупреждением Бога, что в следующий раз пощады не будет никому." Он протянул руки, указывая на руины храма: "Смотрите на свидетельства нарушения Божьих запретов. Мужчины, ваши глаза скажут вам правду. Из-за Магды и ее сторонников погибла половина населения этого мира. Все наши города, дома, школы, вся промышленность, все храмы были разрушены. Читайте историю и помните, о мужчины! Еще совсем недавно ваши предки дрались в кучах отбросов в поисках еды." Он сцепил руки за спиной. Лилит казалось, что Тахир Ранон смотрит прямо на нее. Она протянула руку и нашла ладонь Риханы. Та была холодна, как лед. "Этим утром первый министр и я собрались вместе с нашими семьями, чтобы объявить нашей великой нации и всему миру, что мы больше никогда не увидим, как неверное сострадание приведет к разрушению цивилизации. Начиная с этого мига мы возвращаемся к ценностям, рожденным в огне и пепле этого храма. Без малейшего исключения, как реформисты, так и ортодоксы, поддерживают это возвращение к Богу." Он кивнул священнику и глубокий голос муллы воззвал: "Служители и послушники Алилаха, скрывать знание о грешниках, это такое же великое нарушение воли Бога, как и сам грех. Храня такие тайны, вы не служите Богу, вы не служите ни мужчинам, ни женщинам." "Великий отец", воззвал чей-то голос позади Лилит, "я видел, что вот эта пользовалась разговором на пальцах." В груди у Лилит похолодело и она вцепилась в руку Риханы. Рихана в ответ стиснула ее ладонь. Высокий священник с коротко подстриженной черной бородкой вышел из-за спины великого отца и зашагал в сторону Лилит. Напрягаясь всему мускулами, она искала какого-то объяснения, какой-то защиты. Она пользовалась разговором на пальцах. Множество раз, даже с Рахманом, и Рахман возненавидел ее. Все, даже Джамил, Исак и Маджнун, знали о ее разговоре знаками. Она пользовалась ими даже с отцом. Думан Амин сказал, что никому не причинят никакого вреда. Он шутил, что самое бОльшее кто-нибудь может умереть со скуки или подхватить насморк. Джамил поколотил ее за побег из женского крыла, но это единственное жесткое правило Думана. Разговор знаками нарушал закон Бога. Но ее отец - министр торговли и лучший друг Микаэля Ючеля, первого министра. Кто осмелится тронуть дочь Думана Амина? Звуки шагов замерли позади нее. Она слышала, как песок захрустел на камнях под подошвами. В воздухе стоял удушающе сладкий аромат гниющих цветов. Она еще крепче вцепилась в руку Риханы и взмолилась про себя... "Нет!" Это был голос отца. Лилит открыла глаза и повернулась, чтобы увидеть, как четверо мужчин держат Думана Амина. Он начал кричать и вырываться. Ребенок повернулся, чтобы спросить Рихану, что делать, когда ладонь Риханы вырвали из ее руки. Лилит подняла глаза и увидела, что священник набросил сзади удавку на шею Рихане и затягивает ее все туже и туже деревянной палочкой, пропущенной сквозь деревянное колечко. Что-то словно взорвалось в голове у Лилит. Она вскочила на ноги, обхватила ладонями руку палача и вонзила зубы в плоть священника. Вкусом крови наполнился рот, а мужчина завопил от боли и гнева. Невидимая рука свалила ее. Затылком она ударилась о каменную плиту и на мгновение мир стал серым и смутным. Мягкие серые и желтые огни, ослепительные вспышки белого солнечного света, страшная боль, словно игла пронзает позвоночник. И образ Риханы с распухшим языком, что бугром торчит под вуалью, ее ноги дергаются, а руки беспомощно цепляются за удавку. Потом она мешком повисает на веревке, ноги лишь слегка подрагивают. Мулла, пахнущий гниющими цветами, продолжает закручивать деревянную рукоятку гарроты. Призрачные крики на краю сознания Лилит, она чувствует, как ладони и локти ее скользят по камням пола, когда безвольное тело Риханы мешком валится на каменные плиты храма. Кажется, что на платформе священник что-то говорит, но Лилит не различает слов. На коленях она подползает к телу Риханы и берет руку женщины. Ладонь очень холодна, ногти сломаны и кровоточат. Дитя роняет руку. Темная фигура близко проходит справа, и проходя она что-то вжимает в ладонь Лилит. Это крошечный кусочек желтого камня храма, и девочка тупо смотрит на него, слыша, как что-то кричат Исак и Маджнун. "Вернись! Женщина, вернись сюда!" Священник с седой бородой вздымает руки и говорит голосом, который кажется медленным и искаженным: "Эй, охрана, оставайтесь на месте! Она приговорила себя!" Отец снова кричит, на этот раз почти плача: "Боже, нет! Она не в себе! Она не в себе! Во имя Камила, пощадите ее!" Боль в голове Лилит, казалось, вытеснила все другие ощущения. Она трет глаза, чтобы восстановить зрение. От взрывающихся огней и боли она шатается на коленях, видя, как ее мать шагает к каменной колонне с надписью. Хедия срывает свою вуаль и швыряет ее на пол. Она поднимает темный камень и одним быстрым жестом чертит центральную линию могама под бронзовой плакеткой. Она быстро пишет по ней. К тому мгновению, когда Хедия заканчивает надпись, священник с удавкой уже позади нее. Он набрасывает петлю ей на шею. Хедия поворачивается лицом к палачу. Когда он начинает затягивать петлю, она плюет ему в лицо. Лилит делает шаг к ним, но чьи-то руки вцепляются в ее руки и ноги, закрывают ей рот и глаза. Она кусает чью-то руку, и когда снова видит свет, то читает надпись, сделанную матерью на колонне: "Лилит не станет молчать." Она чувствует удар по затылку. Вначале приходит серость, потом темнота. Выплывая из тумана, но еще не полностью придя в сознание, она прячется от образов, тянущихся к ней из темноты. Она сосредотачивается на боли в затылке. Она позволяет боли наполнить голову и вытеснить из сознания образы храма. Раздается шум, что-то тяжело бьется о камень, и по эху она понимает, что шум доносится со двора. Она пытается вскочить, но сам Шайтан вилами копается в ее голове. Она снова опускает голову на подушку и закрывает глаза. "Кажется, она там пошевелилась?" Странно далекий голос доносится до нее. На губах она чувствует сухость, думая, не пришли ли за нею, не идут ли они, чтобы набросить удавку на ее шею. Она слушает, но голоса пропадают. Она поднимает руки и касается пальцами шеи. Кожа кажется такой тонкой. В кухне как-то лежала голова сыру в плетенке с веревочными ручками. Она попробовала поднять ее, но та была такой тяжелой. Она помнит ощущение веревки, какая та была грубая, помнит укусы жестких волокон на коже ладони. На мгновение она задерживает дыхание, потом тяжело выдыхает, когда до нее доходит весь ужас произошедшего. Раздается какой-то шорох. Этот звук производит она сама. Шелест простыней звучит очень странно. Сама постель под нею кажется странной. Она ощупывает ее руками и обнаруживает, что постель эта гораздо шире ее постели. От движений снова разбаливается голова и она прижимает руки к вискам. "Да", говорит странный голос, "она приходит в себя." В ответ доносится бормотание, которого девочка не понимает. Она открывает глаза и щурится от боли. Занавески на окнах задернуты от солнца наступающего вечера. Возле окон стоит бородатый мужчина. Это доктор-священник. Он подходит, поднимает ее руку и смотрит на часы. Отпустив ее руку, он склоняется над ней и поднимает свою левую ладонь. "Посмотри на мои пальцы, девочка." Она смотрит на коротышки-пальцы, а свет маленького фонарика бьет ее вначале в левый глаз, потом в правый. Врач улыбается и прячет фонарик в карман на груди. "Голова очень болит?" Она поднимает руку, чтобы ответить, но священник удерживает ее и качает головой. "Не пальцами, дитя. Кивни или покачай головой." Лилит закрывает глаза и тихонько кивает. Кивать очень больно. "Чувствуешь усталость? Сонливость?" Она отрицательно качает головой. Священник легонько похлопывает ее по руке и поворачивается: "Наверное, всего лишь легкое сотрясение. Небольшой отдых и она будет в порядке." Лилит немного поднимает голову, чтобы посмотреть, к кому обращается священник, надеясь, что это отец. За священником высится мрачная фигура сержанта Джамила. Сержант скорчился на полу, скрестив ноги и сложив на коленях руки. Лилит никогда не видела его в такой позе. "Неужели это правда?" Священник дергает головой в сторону ребенка: "Не здесь, сержант Асвад." "Клянусь Иисусом, неужели мир сошел с ума?" "Не здесь", предостерегает священник. Он снова похлопывает Лилит по руке и говорит: "Попытайся спокойно отдохнуть, дитя. Просто закрой глаза и спи, тогда очень скоро ты снова сможешь играть." Он поворачивается и вслед за Джамилом выходит из комнаты. Священник прикрывает дверь, но остается щелочка, сквозь которую слышно: "Следите за тем, что говорите, сержант. Если какой-нибудь отец церкви замашет удавкой у меня под носом, можете быть уверены, я расскажу им все, что они захотят узнать, включая ваши случайные святотатства." "Извините меня, пожалуйста." Наступила тишина, а потом доктор сказал еще тише: "Девочке не надо напоминать о ее матерях." "Никак не могу поверить", шепчет Джамил. "Кроме первого министра, в Джораме нет более исполненного власти человека, чем Думан Амин. Как такое могло произойти?" "Первому министру надо было успокоить оппозицию. Думан Амин оказался ценой поддержки Тахира Ранона." "Но первый министр - близкий друг Думана!" "Самый близкий друг Микаэля Ючеля - это сам Микаэль Ючель." "Отец, такое не должно происходить ценой чести, преданности и дружбы." "Сержант, вы наивнее маленькой девочки. Партия, пришедшая к власти, станет определять, кто войдет в мировое правительство, когда оно сформируется. Ясно, что это мировое правительство будет тем инструментом, который станет контролировать торговлю с Имантом и другими чуждыми мирами. Вы даже не можете вообразить, какие сюда вовлечены невероятные уровни богатства и власти..." Дверь приоткрылась и священник заглянул в комнату. Он посмотрел на Лилит и снова убрал голову за дверь, на сей раз наглухо закрыв ее за собой. Звуки за дверью стали неслышимы. Она закрыла глаза и сосредоточилась на мыслях о чем-то ином, чем ее кошмары. Ей кажется странно знакомой комната, где она сейчас находится. Снова открыв глаза, она с любопытством вертит головой и слева видит стол и стул. За этим столом сидела мать в тот далекий день. Это комната матери. Она с трудом подымается на локте, потом на руке, пока не усаживается. Несколько секунд комната словно вращается вокруг нее, но она фокусирует свой взгляд на окне, и терпит, пока это вращение не проходит. Внутри она ощущает оцепенение и дурноту. А что же еще чувствовать по поводу смерти матери? Откуда ей знать, что делать со смертью матери, если она до сих пор не знает, что ей делать с жизнью Хедии? А еще и смерть Риханы. Она предпочла бы вовсе не знать о таких событиях. Она осматривается и видит, что одета в черную ночную рубаху. В ногах постели приготовлена вуаль. Отвернувшись от вуали, она движется к краю постели и там соскальзывает на пол. Босые ноги касаются холодных планок пола, и головная боль и тошнота немного оставляют ее. Одной рукой для устойчивости опираясь на постель, она тянется к стулу. Оказавшись рядом, она забирается на него. Позволив пальцам скользить по гладкой поверхности мягкого дерева стола, она находит слабые следы, оставленные пером матери, писавшей резкими росчерками могама. Здесь писала Хедия. Наверное, она писала даже в тот день, когда ее убили священники. Лилит нахмурилась, вспомнив, что мать писала не только в тот день. Девочка сотни раз прижималась к дверям и почти каждый раз, затаив дыхание, слышала скрип пера. Должно быть, Хедия писала очень много. Из слабых канавок на поверхности стола не извлечешь никакого смысла. Множество черточек наслоились друг на друга. Она спрашивает себя, что же делать дальше? Она осматривает комнату и та оказывается крошечной, темной и тесной. Кроме постели, стола, встроенного в стену шкафа, гладильного пресса и единственного стула, другой мебели нет. Стены окрашены в бледно-голубой цвет. Темно-коричневые и золотистые балки и доски из осиного дерева образуют потолок, с которого свисает голая электрическая лампочка. Где Хедия могла хранить написанное? Внезапная краска стыда заливает лицо Лилит. Бог ненавидит пишущих женщин. Что же Бог должен думать о женщине, которая ищет слова, написанные другой женщиной. Будущее вдруг показалось ей пустынной серой дорогой, охраняемой мужчинами в черных фесках с удавками в руках. Девочка вернулась к постели и села на нее, болтая ногами в воздухе. В груди и в горле давило. Она понимала, что там копятся слезы, но не желала плакать. Плакать слишком тяжело. Есть много такого, что необходимо понять, есть целый новый мир, который необходимо изучить. Это мир, где нет безумной матери, мир, где Думан Амин больше не обладает властью. Образ работного дома забрезжил в ее сознании. Если ее отец больше не обладает властью, значит ли это, что он бедный? Есть ли у нее еще патрон-покровитель? Онан всегда говорил о работном доме, словно человек не может пасть еще ниже. Значит ли это, что ей грозит работный дом? Ведь она была так злонравна. Образ Риханы встал перед ее глазами и они наполнились слезами. Рихана всегда была рядом, чтобы отогнать кошмар поцелуем, прикосновением, объятием. Больше не будет поцелуев, не будет объятий. Сцена смерти Риханы стояла перед ней и отказывалась уходить. Кошмары останутся здесь навсегда. Воспоминание об убийстве в храме вспыхнули в ее голове. Удавка была на горле Риханы и девочка пыталась остановить убийц. Вкусом крови священника снова наполнился рот. Они отшвырнули ее в сторону, словно она какая-то снежная мушка. Лилит знала, что будет оплакивать Рихану много дней. Но она не знает, станет ли она оплакивать Хедию. Всплыло еще одно воспоминание. Хедия писала, и как только она поняла, что за ней наблюдают, она повалилась на пол. Что тогда показалось ей совсем безумным. Пол. Но она уже осмотрела пол, стул, стол, край постели. Лилит снова выбралась из постели и улеглась на пронзительно холодные доски, куда упала в тот день ее мать. Подняв глаза, она увидела нижнюю часть стола и стула. Там ничего не было. Оглянувшись на постель, она перевернулась, вытянула руки и ухватилась за край рамы. Затащив себя под кровать, она тщательно ощупала руками нижнюю часть рамы, но не нашла ни бумаг, ни каких-то отверстий. Лилит выбралась из-под постели и села прямо, хотя от боли в голове чуть не теряла сознание. Она понимала, что написанное мать должна была где-то прятать. Необходимость найти написанное двигала ею. Она встала на четвереньки и поползла по полу, пробуя ногтями края каждой плитки пола. Она проверила десятки трещин, обнаружив, что все плитки держатся прочно и заклеены лаком. Но вдруг возле стены одна из плиток, что покороче, шевельнулась. Сдерживая дыхание, она зацепила ее ногтями и подняла. Края ее были заглажены и отполированы тщательной, терпеливой рукой. Лилит заглянула в открывшееся отверстие. Внутри лежали четыре пера и стопка бумаги. Она протянула руку, взяла бумагу и посмотрела. Все страницы оказались чистыми. Она заглянула в отверстие глубже и увидела еще бумагу, свернутую в рулон и удерживаемую черной ленточкой. Рулон был толщиной в ее кулак и шириной в две ладони. Она снова дотянулась и достала рулончик из тайника. Сев на пятки, она прочитала строку могама на рулоне. Там было написано: "Моей дочери Лилит." Слеза упала на ладонь. Слезы градом покатились по ее щекам. Она вернула бумаги обратно в тайник и закрыла плиткой. Снова вернувшись в постель, она зарылась лицом в подушку и заплакала по своей матери, по ее жесткому рту, приносящему боль, по женщине, давшей ей женское имя. x x x "Мир переворачивается вверх ногами", объявил сержант Джамил много недель спустя. Он сидел в кухне, потягивая чашку горячего абануша. Лилит скорчилась в своем невидимом месте за плитами. Плиты теперь всегда стояли холодными. Онан пользовался лишь небольшими очагами возле раковины, потому что других слуг поувольняли, и ее отец больше не устраивал никаких приемов и развлечений. Казалось, что по опустевшим коридорам бродили лишь комочки пыли да духи. Онан качал головой, мрачно опираясь на край раковины. "Я не плачу по Маджнуну и Исаку. Ясно было, что Думан Амин скоро покажет им на дверь. Сколько еще мужиков должны контролировать одну больную женщину?" Джамил фыркнул с отвращением. "А что им было делать? Повалить жену хозяина на брусчатку перед всем правительством? И что они - джинны, чтобы драться со священниками Алилаха? Их ли вина, что этот чертов Ранон повернул свой взор в сторону Думана Амина?" "А как же я?", вопросил повар. "Я остался всего с одной судомойкой и без всяких помощников." "Говоришь, словно это великое бремя - готовить человеку, который ест меньше дьяволовой моли." Джамил покачал головой. "Не понимаю, как при такой-то еде он еще остается в живых." "Говорю тебе, Джамил, хозяин плохо все стал продумывать. Кто же уберется в этом чертовски большом особняке? Старик Набил? События в храме сломили Думана, совсем сломили его." "Нам надо делать все, что можем." "Ты человек военный, Джамил. А я смотрю на вещи иначе. Несколько месяцев назад это было большое хозяйство. Готовить здесь было почетом. А теперь, оставшись всего лишь с кучкой слуг, я не понимаю..." "Разве у тебя нет верности, человек?", прервал его сержант. Разговор