обходимости. Ты сам это хорошо знаешь. Если бы я не искал вам работу, вы все погрязли бы в нищете. Вы все -- мои должники. Тут вмешалась старая предводительница: -- Нечего говорить об этом. Ведь мы -- Бешеное Племя, и наша честь известна не меньше, чем сила и ярость. -- Некоторым приходится напоминать о чести, -- ввернул Горго. Одна из женщин выкрикнула: -- Мы сражаемся, а ты получаешь доход. -- Тогда не просите меня найти вам работу, -- с обидой сказал Горго. -- Ищите сами. Я никого не заставляю, это все знают, но ко мне обращается столько народу, что я едва успеваю поспать и перекусить. Но тихо! У нас гость. Не будем о нем забывать. Тамора рассказывала о нем такие чудеса, пусть теперь сам что-нибудь скажет. Тогда Йама стал говорить: -- Я расскажу вам одну историю, хотя, боюсь, она может показаться вам скучной. О том, как один туземец спас мне жизнь. Горго пробормотал, что это не очень-то похоже на правду. -- Лучше расскажи что-нибудь про свою расу, -- перебил он, -- и не говори, пожалуйста, что такой замечательный герой, если, конечно, верить словам нашей сестры, так стыдится своего народа, что вынужден рассказывать небылицы о недочеловеках, на которых даже нет благословения Хранителей. Йама улыбнулся. По крайней мере на это он мог ответить. -- Хотелось бы узнать такие истории, но меня вырастили как сироту. -- А может, твой народ просто тебя стыдится? -- спросил Горго, но он был единственным, кто засмеялся этой шутке. -- Расскажи свою историю, -- вмешалась Тамора, -- не позволяй Горго тебя перебивать. Он просто завидует, у него-то нет ни одной истории. Когда Йама начал говорить, он понял, что выпил больше, чем собирался, но отступить уже не мог. Он рассказал, как его похитили и привезли на пинассу, как он сумел убежать, промолчав, правда, о призрачном корабле. Потом описал, как попал на остров смоковницы вдали от берега. -- Я обнаружил там одного из туземных рыбарей, который попал в капкан, расставленный человеком из города, где эдилом служит мой отец. Люди из города когда-то охотились на рыбарей, но мой отец это запретил. Несчастный рыбарь застрял в паутине из толстой липкой нити, которой пользуются, чтобы ловить летучих мышей, носящихся над поверхностью воды в поисках рыбы. Я не мог освободить его, сам не оказавшись в капкане. Тогда я сделал собственную ловушку и стал ждать. Когда охотник явился за добычей, как паук за попавшей в паутину мухой, он сам стал добычей. Я забрал у него растворитель, убирающий клей в ловушке, и мы с рыбарем оставили глупого охотника на милость тем мелким кровожадным хищникам, которые намного превосходят количеством свои жертвы, -- комарам и мошке. В свою очередь, рыбарь накормил меня и доставил на берег Великой Реки. Вот так мы и спасли друг друга. -- Сказочка, -- протянул Горго, снова встречаясь с Йамой взглядом. -- Я многое пропустил, это правда, но если рассказывать все по порядку, то и ночи не хватит. Но добавлю еще одну вещь. Если бы не доброта рыбаря, я не сидел бы сейчас здесь, потому я и сделал для себя вывод: никогда нельзя пренебрежительно относиться к человеку, как бы ничтожно он ни выглядел. Горго тут же вмешался: -- Он хочет, чтобы мы восхищались его размышлениями. А я скажу, что он просто дурак. Любой разумный человек сожрал бы рыбаря, забрал его ялик и благополучно смылся бы с полным животом. -- Я просто рассказал, что произошло, -- спокойно сказал Йама, встретившись глазами с желтым взглядом своего оппонента. -- Все, что тебе видится в моих словах, ты сам в них вложил. Если бы ты попробовал украсть добычу охотника, то попал бы в паутину и тебя бы зарезали и съели вместе с рыбарем. Горго вскочил и выкрикнул: -- Думаю, я кое-что смыслю в охоте, и вижу, что не настолько ты умен, как стараешься показать! Ты -- на стороне добычи, так что ты совсем не охотник. Йама тоже поднялся. Он не хотел отвечать на оскорбления Горго, глядя на него снизу вверх. Может быть, он не стал бы этого делать, если бы выпил меньше, но теперь он ощутил укол уязвленной гордости, а кроме того, он не думал, что Горго представляет угрозу. Он из тех, кто пользуется словами, как другие пользуются оружием. Он был выше и тяжелее Йамы, к тому же имел сильные челюсти и острые зубы, но сержант Роден научил Йаму, как обратить такое различие в свое преимущество. -- Я описал то, что произошло, ни больше ни меньше, -- повторил Йама. -- Надеюсь, мне не нужно доказывать правдивость своих слов. Тамора схватила Йаму за руку и сказала: -- Не обращай внимания на Горго. Ему всегда хотелось переспать со мной, а я отказывалась. Он злобный и ревнивый. Горго засмеялся: -- Думаю, ты неправильно меня поняла, сестра. Я возражаю не против твоих слов, а против его обмана. И прежде чем меня оскорблять, вспомни, сколько ты мне должна. -- Сядьте оба! -- прикрикнула на них предводительница. -- Йама наш гость, Горго. Ты всех нас позоришь! Сядь и пей. Мы все вышли из себя, и чем меньше будет последствий, тем лучше. -- Вы все мне должны! -- гнул свое Горго. -- Кто за одно, кто за другое. -- Он в бешенстве обвел взглядом кружок у костра, плюнул, развернулся и исчез в ночи. Наступило неловкое молчание. Йама опять сел и извинился, сказав, что выпил лишнего и потерял голову. -- Нам часто приходится ставить Горго на место, -- сказала одна из женщин. -- Он злится, когда отвергают его ухаживания. -- В нем больше тихой злобы, чем настоящей ярости, -- проговорил кто-то, и все согласно закивали. -- Просто позорище, -- сказала Тамора. -- Хитрый, трусливый. Никогда сам не охотится, кормится нашей добычей. Он застрелил человека из арбалета, испугавшись с ним честно драться. -- Достаточно! -- сердито крикнула старая предводительница. -- Нельзя хаять людей у них за спиной! -- Я и в лицо ему могу это сказать, -- возразила Тамора, -- если он наберется когда-нибудь храбрости посмотреть мне в глаза. -- Не будем больше говорить об этом, -- вмешался Йама, -- а я обещаю не говорить больше о себе. Потом снова были пьяные игры, песни, и наконец Йама взмолился, чтоб его отпустили спать. Племя Таморы, казалось, совсем не испытывало потребности во сне, но Йама был абсолютно измотан приключениями и просто падал с ног от усталости. При слабом свете Десницы Воина он добрался до своего костра, несколько раз упав по дороге, но не чувствуя никакой боли. Пандарас свернулся калачиком возле теплых углей. Йама улегся чуть поодаль на краю склона, нависающего над чашей спящего города. Он не помнил, как натянул на себя одеяло и как заснул, но проснулся оттого, что Тамора это одеяло с него стягивала. Ее обнаженное тело поблескивало при свете звезд. Он не сопротивлялся, когда она стала расстегивать его рубашку. Не сопротивлялся и когда она накрыла его губы своими. 22 ОБЛАСТЬ РАЗУМА На следующее утро Пандарас, не скрывая насмешки, смотрел, как Тамора смазывала царапины на боках у Йамы и следы укусов на его плечах и шее. Пандарас зачесал назад волосы пятернею, смочил их собственной слюной, отряхнул пыль с помятой куртки и заявил, что он готов в путь. -- Мы можем позавтракать по дороге. С нашими-то деньгами нет смысла жить, как дикари в низовьях. -- Ты крепко спал эту ночь, -- улыбнувшись, сказал Йама. -- Я не спал вовсе. Если я не терял сознание от страха, то все время прислушивался к каждому шороху, представляя, что ко мне как раз крадется какой-нибудь любитель мяса. Мой народ всегда жил в городе, мы не приспособлены к дикой жизни. Йама взял свою рубашку. Она была в песке, принесенном водою, рухнувшей с потолка в доме торговца, к тому же измята, потому что ночью они с Таморой использовали ее вместо подушки. Он сказал: -- Мне надо постирать одежду, иначе я произведу дурное впечатление на наших новых работодателей. Пандарас вскинул глаза: -- Значит, надо спешить, мы получим вознаграждение, пойдем к новому хозяину во Дворец Человеческой Памяти, найдем твою семью -- и все это до захода солнца. Мы были бы уже на месте, господин, если бы ты не спал допоздна. -- Не так быстро, -- рассмеялся от такой поспешности Йама. -- Я скоро состарюсь, и тебе не будет от меня никакого толку. По крайней мере позволь постирать твою одежду. Это займет всего минуту, в конце концов, я твой оруженосец. Тамора почесала покрасневшую кожу у края повязки на талии. -- Ха! Тоже мне, оруженосец! -- ехидно сказала она. -- В волосах солома, на морде грязь. Пошли, Йама, здесь есть место, где можно помыться. Пандарас выхватил финку, встал в боевую позицию и улыбнулся Йаме, ища одобрения. Он от природы любил накал страстей, драму. Для него весь мир -- это сцена, а он -- актер в главной роли. -- Я буду охранять твой ранец, господин, но не оставляй меня надолго. Я могу отбиться от парочки-тройки этих кровожадных дикарей, но не от целого племени, -- сказал он. По известняковому склону спускался каскад естественных прудов, вода из горячих источников на вершине, переливаясь из одного бассейна в другой, уровнем ниже доходила до самого подножия. Каждый последующий пруд был слегка прохладней предыдущего. Йама сел рядом с Таморой в мелкую часть пруда, с самой горячей водой, которую он только мог вынести, и стал оттирать рубашку и брюки белым песком. Он разложил их на прогретых солнцем камнях, чтобы высохли, и только тогда позволил Таморе помыть ему спину. Маленькие рыбки с серебряными и черными полосками сновали в горячей воде между его ногами, пощипывая попавшие между пальцев травинки. В верхнем бассейне тоже кто-то купался. Под ярко-синим небом слышался смех и веселые возгласы. Тамора объяснила, что вода течет с Краевых Гор. -- В городе все, кому это по карману, пользуются горной водой, только нищие и беженцы пьют из реки. -- Значит, они самые чистые люди в Изе, ведь воды Великой Реки священны. -- Ха, святость не очищает воду от всей дряни, которая туда попадает. Большинство и купается-то в ней только раз в году, в престольный праздник своей расы. А в остальных случаях все, кто может, этого избегают. Поэтому воду в город приходится доставлять. Неподалеку как раз протекает подземная река, по которой течет горная вода. Именно из-за нее наши охотничьи угодья расположены в этих местах. В земле есть провалы, к ним на водопой приходят животные, там хорошая охота, и там у нас спрятаны машины, которые греют воду. -- Какое чудесное место, -- воскликнул Йама. -- Посмотри, ястреб! Тамора приподняла бечевку на шее у Йамы и стала ощупывать висящую на ней монетку. -- Что это? Амулет? -- Один человек дал мне ее еще в Эолисе. -- Их можно найти где угодно, стоит только немножко копнуть, в детстве мы с ними играли, но эта не такая истертая, как обычно. Кто тебе ее дал? Наверное, возлюбленная? Дирив. Он изменил ей уже второй раз. Хотя он не знал, увидит ли когда-нибудь Дирив снова, и к тому же вчера он был пьян, ему вдруг стало нестерпимо стыдно за то, что он позволил Таморе собой овладеть. Дыхание Таморы коснулось его щеки. К нему примешивался аромат мяты, по дороге она сорвала листок и сунула себе за щеку. Она прочертила пальцем линию его челюсти: -- Здесь начинают пробиваться волоски. -- У меня в ранце есть стеклянное лезвие. Надо было его захватить и побриться, а может, я отращу бороду. -- С тобой это было в первый раз, да? Не стесняйся, у каждого ведь бывает первый раз. -- Нет, я имею в виду не в первый раз. Высокий, возбужденный голос Тельмона, когда он открывал дверь борделя. Теплая, освещенная гостиная благоухает ароматами духов. Женщины поворачиваются на звук, как распускающиеся экзотические орхидеи. Йама пошел с Тельмоном, потому что его попросили, потому что ему было любопытно, потому что Тельмон скоро уезжал на войну. Потом он стал подозревать, что Дирив об этом узнала, но она если и не простила, то, во всяком случае, поняла. Вот почему он давал ей такие пылкие клятвы, когда покидал Эолис. И так легко их нарушил! В сердце возникла пустота. Как мог он надеяться стать героем?! Тамора прервала ход его мыслей. -- У тебя в первый раз было с женщиной из Бешеного Племени. Это должно выжечь память обо всех других. -- Она куснула его за плечо. -- У тебя гладкая кожа и соленая. -- Я потею везде, кроме ладоней и ступней. -- Правда? Странно. Но мне нравится этот вкус. Поэтому я и кусала тебя ночью. -- На мне быстро все заживает. -- Йама, послушай, -- сказала Тамора. -- Больше этого не случится. Во всяком случае, пока мы вместе работаем. Нет, подожди. Я не смогу помыть тебе спину, если ты будешь вертеться. Мы вместе отпраздновали прошлую ночь, и было хорошо. Но я не позволю, чтобы это мешало мне в работе. Если тебе это не нравится, и тебе кажется, что тобой просто воспользовались, поищи себе другого напарника. Их здесь полно, а на Речном Рынке еще больше. У тебя достаточно денег, чтоб нанять лучших. -- Я был пьян не меньше тебя. -- Пьян, как же! Надеюсь, ты трахнул меня не потому, что был пьян? Йама покраснел. -- Я имею в виду, что потерял контроль над собой. Послушай, Тамора... -- Не начинай, пожалуйста, развозить слюни. Не хочу слышать о том, что дома ты оставил возлюбленную, или о том, как ты сожалеешь. Она там, ты здесь. Мы -- боевые товарищи. Мы трахнулись. Конец первой части. -- Неужели в вашем племени все такие прямолинейные? -- Мы говорим как есть. А по-другому это просто слабость. Ты мне нравишься, прошлая ночь доставила мне удовольствие. Мы счастливы, у некоторых рас желание возникает только раз в году, и к тому же нет опасности зачать ребенка. Так всегда бывает, когда трахаются люди моего племени, если только женщина уже не беременна. Я к этому еще не готова. Через несколько лет я найду мужчину, с которым стану жить семьей, но не сейчас. По этой причине многие из нас предпочитают другие расы. Йама заинтересовался: -- Разве нельзя пользоваться контрацептивами? Тамора засмеялась: -- Ты не видел дубинки наших мужчин? На них шипы! Попробуй надеть на них резинку! Ха! Но некоторые женщины знают траву, они ее заваривают и пьют, чтобы остановить месячные. Но чаще всего она не помогает. -- Женщины твоего племени сильнее мужчин. -- У большинства рас точно так же, даже если это не бросается в глаза. Просто в этом отношении мы ведем себя более честно. А теперь ты потри мне спину, а потом найдем твоего крысенка. Если повезет, то он сам убежит туда, откуда пришел. Когда они возвращались, спускаясь с холма по тропинке, которая извивалась между полянами пустырника и зверобоя, Йама заметил, что кто-то, одетый в черное, наблюдает за ними, спрятавшись в тени на опушке дубравы. Он решил, что это может быть Горго, но кто бы там ни был, он скрылся раньше, чем Йама успел показать его Таморе. * * * В городе все еще ощущалось беспокойство из-за того, что Йама вызвал эту зловещую черную машину. Магистраторы и сопровождающие их целые толпы машин патрулировали улицы. Йама, правда, попросил машины, чтобы они не обращали внимания на него и его спутников, но боялся, что какую-нибудь из них пропустит и заметит, только когда будет поздно, или что из толпы вынырнет префект Корин и направится прямо к нему. Он все время вертел головой и оборачивался, пока Тамора не велела ему прекратить, иначе их точно арестуют. На всех перекрестках прохаживались группы солдат. Они принадлежали к городской милиции и были вооружены фузеями и карабинами, а одеты в широкие красные брюки и пластиковые кирасы, гладкие и прозрачные, как лед. Жесткими глазами они в упор рассматривали толпу, но никого не останавливали. Они не смеют, объяснил Пандарас, и Йама спросил, как такое может быть, ведь они действуют именем Хранителей. -- Нас намного больше, чем их, -- просто сказал Пандарас и сделал жест, который Йама уже видел раньше: дотронулся кулаком до своей глотки. Было ясно, что мальчишка не боялся солдат, напротив, он как мог выражал им презрение, и Йама заметил, что многие, проходя мимо группы солдат, повторяли этот жест. Некоторые плевались или выкрикивали ругательства, чувствуя безнаказанность в анонимной толпе. Пандарас сказал: -- В низовьях идет война, и солдат в городе мало. Они должны поддерживать порядок страхом. Вот за это их и ненавидят. Видишь того петуха? Йама взглянул вверх. На металлическом диске, плывущем в воздухе над пыльными вершинами магнолий, по одну сторону широкого гомонящего проспекта, стоял офицер в золотых латах. -- Если ему придет в голову, он может одним выстрелом сровнять с землей целый квартал, -- объяснил Пандарас, -- но он не станет, разве что не будет другого выхода, потому что тогда начнутся беспорядки и придется жечь еще больше. Вот если бы кто-нибудь украл пистолет и попробовал его против магистраторов и солдат, тогда -- другое дело. -- Я думаю, это излишне суровое наказание, -- вмешалась Тамора. -- Энергопистолеты запрещены. К несчастью. Мне бы сейчас такой в руки, я в момент расчистила бы дорогу среди этого стада жвачных. -- Несколько лет назад, -- начал Пандарас, -- один мой дядя с материнской стороны попал в демонстрацию протеста против налогов. Это было в нескольких лигах выше его реки. Один торговец купил квартал города и снес дома, чтобы устроить парк, а легаты решили, что все купцы, живущие вокруг этого места, должны платить больше налогов. Парк сделал это место более привлекательным, ясно? Легаты утверждали, что теперь туда будет приходить больше людей, потому что там чище воздух, они будут больше тратить в окрестных магазинах. Торговцы собрались и решили объявить налоговую забастовку. Легаты вызвали магистраторов, а те явились и блокировали всю площадь. Выпустили свои машины, чтобы обозначить линию пикета, и никто уже не мог ни войти, ни выйти. Это длилось сто дней, говорят, что к концу люди там пожирали друг друга. Еда кончилась, а новую взять было негде. Некоторые пробовали рыть туннель, но магистраторы послали машины и убили их. -- Почему они не прекратили забастовку? -- спросил Йама. -- Они прекратили. Через двадцать дней. Они бы продержались и дольше, но там были дети и люди, которые живут совсем в другом месте, а просто случайно там проходили, когда началась блокада. Они представили петицию о сдаче, но магистраторы продолжали осаду как наказание. Такие веши делаются, чтобы мы и плюнуть боялись без разрешения. -- Иначе нельзя, -- сказала Тамора, -- в городе живет слишком много народу, и в основном дураки или жвачные животные. Ссора между соседями может вылиться в конфликт между расами, и тогда погибнут тысячи. Вместо этого магистраторы убивают одного или двух, если надо, сотню. Конфликт гаснет в зародыше, не успев разрастись. Они могут уничтожить дюжину рас, и никто не заметит. -- В нас сила Иза, -- вызывающе сказал Пандарас, но Йама промолчал. Они добрались к докам после полудня. В тени катера их встретил все тот же бритый коренастый охранник. Он посмотрел на флакон с бренди, в котором плавали нити нервной ткани, и сказал, что уже слышал о смерти торговца. -- Тогда мы просто заберем деньги и уйдем, -- сказала Тамора, а Йама напомнил охраннику: -- Но вы же говорили, надо будет проверить, что мы принесли. На что охранник ответил: -- Весь город знает, что его прошлой ночью убили. Откровенно говоря, мы предпочли бы, чтобы это дело не привлекало столько внимания. Но все равно мы счастливы, что задание выполнено. Не волнуйтесь. Мы заплатим. Йама быстро сказал: -- Но мы заключили соглашение. Я хочу, чтобы все было выполнено дословно. Ваш хозяин хотел проверить, что мы принесем, и я не желаю, чтобы было иначе, пусть убедится, мы все сделали честно. Охранник посмотрел на Йаму в упор, потом произнес: -- Я не намерен оскорблять вас невыполнением всех пунктов соглашения. Пока они шли за стражем по коридору, Тамора поймала руку Йамы и яростно зашептала: -- Дурацкий риск. Мы выполняем работу. Берем деньги. Уходим. Все. Кому какое дело, что они о нас думают? Всякие осложнения опасны, особенно со звездными матросами, а у нас встреча на Речном Рынке. -- У меня есть причины, -- упрямо сказал Йама. -- Ты и Пандарас можете подождать возле дома или пойти на Речной Рынок, как хотите. Он все обдумал, пока они шли по улицам города к гавани, где стоял космический катер. Звездный матрос, который его пилотировал, говорил, что знает народ Йамы, и даже если это только одна десятая того, что знал, по его утверждению, торговец, все равно стоило послушать. Йама готов был платить за информацию и знал надежный способ до нее добраться, если звездный матрос ничего ему не скажет. Внутри корабля, в круглом помещении на конце спирального коридора, охранник раскрыл флакон и вылил его содержимое на черный пол, который моментально поглотил и бренди, и нити нервной ткани. Он надел золотой обруч на свой бритый, испещренный шрамами череп и напрягся. Губы его зашевелились, из них раздался чужой голос: -- Он вам заплатит. Что вам еще от меня нужно? Йама обратился к мясистому цветку, плавающему внутри сосуда: -- Я разговаривал с вашим товарищем до того, как он умер. Он сказал, что многое знает о моей расе. -- Не сомневаюсь, он много чего говорил, чтобы спасти свою жизнь, -- проговорил звездный матрос через человеческий рупор. -- Разговор был, когда я находился у него в плену, и мои товарищи тоже. -- Тогда он, наверное, хвастал. Ты должен понять, он был сумасшедшим. Он разлагался от плотских желаний. -- Я помню, вы сказали, что у меня есть способности, которые могут пригодиться. -- Я ошибся. Они оказались... некстати. Ты не умеешь управлять тем, что в тебе заложено. Тут вмешалась Тамора: -- Оставь это, Йама. Я помогу тебе найти то, что ты захочешь узнать, но только во Дворце Человеческой Памяти. Не здесь. У нас контракт. Йама твердо ответил: -- Я не забыл. Вопросы, которые я хочу задать, не решат всех проблем, но они могут помочь. -- Он повернулся к существу в бутылке. -- Я откажусь от своей доли за убийство вашего матроса, если вы поможете мне понять его слова. Тамора крикнула: -- Не слушай его, господин! Он не вправе изменять сделку! Рот охранника открылся и снова закрылся. Его подбородок блестел от слюны. Наконец он проговорил: -- Он рехнулся от плотских желаний. Я, однако, не сумасшедший. Мне нечего тебе сказать, пока ты не докажешь, что узнал, кто ты такой. Тогда возвращайся, и мы поговорим. -- Если бы я это знал, то не стал бы задавать вопросы. Тамора схватила Йаму за руку: -- Ты рискуешь всем, идиот! Пошли! Йама хотел вырваться, но Тамора не поддавалась, ее острые ногти так впились в Йаму, что потекла кровь. Он попробовал подойти ближе, чтобы бросить ее через бедро, но Тамора знала этот прием и стукнула его лбом по носу. Череп пронзила острая боль, из глаз у него потекли слезы. Тамора завернула ему руку за спину и потащила через всю комнату к раскрывшемуся входному отверстию, однако Пандарас всем телом обвил ее ноги и впился острыми зубами в ее бедро. Тамора взвыла, Йама высвободился, бросился к охраннику, сорвал с него золотой обруч и натянул себе на голову. Белый свет. Белый шум. Что-то возникло у него в голове и тут же полетело в направлении, которого он раньше не видел, Йама двинулся следом. Это была женщина, нагая и грациозная женщина с бледной кожей и длинными черными волосами, веером летящими за ней сквозь узкие потоки света. Она летела и все оглядывалась через голое плечо. Глаза ее сверкали отчаянием и светом. Йама следовал за нею со все возрастающим волнением. Казалось, он прикован к ней невидимой цепью, которая становится все толще и крепче, и он, не раздумывая, летел, повторяя все изгибы и повороты своей провожатой, пока они прорывались сквозь переплетения световых потоков. С обеих сторон от них тоже кто-то был, а за этими невидимками Йама ощущал присутствие огромных скоплений, объединенных в группы и далеких, как ореолы звезд. То были команды космических кораблей. Здесь, в этой области разума, они плавали, встречаясь и расходясь, как рыба в воде. Когда Йама обращал внимание на ту или иную группу, он ощущал, что смотрит на нечто бесконечное, вмещающее в себя свет множества иных разумов, словно из душной комнаты он сквозь раскрытые ставни увидел юный росистый восход. Но каждый раз, когда его мысли касались чужого разума, тот сворачивался, ставни захлопывались, свет угасал. В своей погоне за ускользающей женщиной сквозь эту область разума Йама чувствовал растущее раздражение и возмущение ее обитателей. Все они к чему-то взывали, то ли к стражу, то ли к цепному псу, и он возник на пути у Йамы непреодолимой волной давления, прорвавшись через все пространственные измерения, как щука, легко скользящая в толще воды, к безмятежно плывущему на поверхности утенку. Йама удвоил и утроил свои усилия, он почти догнал женщину, когда нестерпимый свет его ослепил, уши оглохли от белого шума, а черный пол вдруг подпрыгнул и обрушился на него всей тяжестью мира. 23 ХРАМ ЧЕРНОГО КОЛОДЦА Когда Йама пришел в себя, то первым, кого он увидел, был Пандарас. Он сидел, скрестив ноги, в изножье кровати и чинил запасную рубашку Йамы. Йама голым лежал под шершавой накрахмаленной простыней, чувствуя, как липнет от засохшего пота кожа. Голова болела, а в сухой каверне рта, казалось, сдохла какая-то мелкая тварь. Наверное, приятель той ярко-зеленой ящерицы, что висит вниз головой в пятне света на задней стене. Йама видел, как пульсирует ее алая глотка. Он лежал в маленькой комнатке с пластиковыми стенами цвета охры и повторяющимся рисунком из пары переплетенных виноградных веток. Под потолком торчали пыльные стропила. Полуденный свет проникал через два высоких окна, а вместе с ним гомон, пыль и запахи оживленной улицы. Пандарас помог ему сесть, подоткнул валик, потом принес чашу с водой. -- Там соль и сахар, выпей, господин. Скорее поправишься. Йама подчинился. Оказалось, что он проспал ночь и большую часть следующего дня. Из доков его сюда принесли Пандарас и Тамора. -- Она ушла на переговоры с человеком, которого мы должны были встретить вчера. К тому же звездный матрос нам не заплатил, так что она на тебя сердится, господин. -- Я помню, что ты пытался мне помочь. -- Сказав это, Йама обнаружил, что в какой-то момент прикусил язык, щеки изнутри тоже болели. -- Ты убил охранника той финкой, что она тебе дала. -- Нет, господин, это было раньше. У ворот поместья. А потом уже был космический катер, когда ты сорвал обруч с охранника и надел себе на голову. -- Обруч был у торговца. С его помощью он контролировал свое хозяйство. Но я его сломал, когда забирал у него. -- А это было в космическом катере. Пожалуйста, вспомни, господин. Ты надел обруч и сразу потерял сознание, на губах показалась пена, а глаза закатились. У моей сводной сестры эпилепсия, так это выглядело точно так же. -- Женщина! Я видел женщину. Но она от меня скрылась. Но Пандарас продолжал говорить: -- Я сорвал обруч с твоей головы, но ты не очнулся, тут явились еще охранники и выперли нас с катера. А первый охранник, тот, у которого ты отобрал обруч, заспорил с Таморой про деньги. Я думал, она его убьет, но его ребята вытащили пистолеты. Мы взяли немножко из твоих денег, чтобы заплатить за комнату и за паланкин, который тебя сюда доставил. Надеюсь, мы правильно сделали. -- Наверное, Тамора и на тебя злится. -- Она не обращает на меня внимания, и это неплохо. Я ее сильно укусил, когда она хотела тебя остановить и не дать тебе схватить обруч, но она только перевязала себе ноги и не сказала ни слова. Не хочет признать, что я мог нанести ей рану, понятно? А я теперь ее не боюсь, потому что знаю, я ей тоже могу поддать. Так я и сделаю, если придется. Я не хотел с ней драться, господин, но ей не следовало тебя тащить. Нет у нее такого права. Йама прикрыл глаза. Гроздья огней, висящих на потолке круглой комнаты в космическом катере. Существо в бутылке с розоватыми жабрами и лилейно-белой мантией, обвивающей густое сплетение обнаженных нервных волокон. -- Я вспомнил, -- слабо проговорил он. -- Я пытался узнать что-нибудь о своей расе. Область разума... Пандарас с готовностью закивал: -- Ты забрал у охранника обруч и натянул его на себя. -- Возможно, было бы лучше, если бы Тамора меня остановила. Она боялась, что не будет мне больше нужна. Пандарас забрал пустую чашку из рук Йамы и спросил: -- Ну а разве она тебе нужна? Ты же стоял лицом к лицу с тем, в бутылке, и разговаривал с ним напрямик. Он сообщил тебе то, что нужно? Стоило только Йаме напрячься и попытаться вспомнить детали, как все превращалось в сон. Убегающая женщина, смутные звезды чужих разумов... Йама сказал: -- Я видел нечто поразительное, но ничего не узнал о моем народе. Только понял, что пилоты звездных кораблей боятся меня. -- Меня ты тоже напугал, господин. Я подумал, что ты отправился туда, где они живут, а свое тело бросил здесь. Я пошлю за едой. Ты не ел уже два дня. -- Ты так обо мне заботишься, Пандарас. -- Эх, приятно в виде исключения отдавать приказы в таком заведении. Совсем недавно я сам был на побегушках и бросался исполнять приказания каждой свиньи. Я еще помню, каково это. -- Не так уж давно это было, всего несколько дней назад. -- Для меня прошло больше времени, чем для тебя, господин. Отдыхай. Я скоро вернусь. Но Пандараса не было очень долго. В комнате было жарко и душно. Йама завернулся в простыню и сел у окна, где ощущалось хоть небольшое движение воздуха. Он чувствовал себя слабым, но хорошо отдохнувшим и готовым к действиям. Повязки на руке не было, а кожа вокруг черных стежков уже затягивалась. Порез на руке превратился в едва заметную серебристую ниточку. Все царапины и ранки от последних приключений уже зажили, к тому же кто-то, очевидно Пандарас, побрил его, пока он спал. Трактир стоял на широком проспекте, по центру которого тянулись цепочки пальм. Толпы людей запрудили эту белую пыльную магистраль. Такую массу народа Йама не видел за всю свою жизнь. Тысячи людей, сотни различных рас. Там были уличные торговцы, нищенствующие монахи, группы паломников, жрецы, чиновники, спешащие по своим делам по двое и по трое, писцы, музыканты, циркачи, проститутки и шарлатаны. Над головами толпы по проволоке, натянутой с одной стороны улицы до другой, шел акробат. Продавцы жарили бананы и ямс на раскаленных железных пластинах, калили орехи в огромных медных чанах над масляными горелками. Оборванные мальчишки сновали между прохожими, предлагая им ароматический лед, сладости, солод, жареные орехи, сигареты, пластиковые брелоки с копиями давно утерянных изображений Хранителей, медали с портретами официальных героев войны против еретиков. Нищие демонстрировали сотни различных увечий и ран. Посыльные на ловких, подвижных генеттах или украшенных черными плюмажами страусах на полном скаку неслись сквозь толпу. Важные персоны шествовали под шелковыми балдахинами, некоторые передвигались в носилках и паланкинах. Группа гигантов, по пояс возвышаясь над головами прохожих, разрезала толпу, как будто вброд перебиралась через бурный поток. Прямо за дорогой люди собирались вокруг каменного алтаря, жгли маленькие конусы ладана, купленные здесь же у жреца, бормотали молитвы, стараясь, чтобы на них попадал дым благовоний. Процессия священнослужителей в оранжевых мантиях со свежевыбритыми, блестящими от масла головами извивалась длинной беспорядочной гусеницей за группой бешено колотящих в барабаны людей. Вдалеке, перекрывая шум запруженной улицы, раздавались беспорядочные звуки труб. И вот на проспекте появилась процессия, возглавляемая трубачами. Она состояла из огромной повозки, которую тащила сотня потеющих полуобнаженных мужчин. С обеих сторон, расточая аромат ладана, шли с курильницами жрецы. Раскрашенную красным и золотым повозку увивали гирлянды цветов; среди цветов стоял экран, черный овал которого украшала изысканная резьба. Повозка остановилась прямо напротив окна Йамы, люди, собравшиеся на крышах домов, стали лить воду из ведер на тех, кто тащил повозку. Все новые гирлянды цветов летели на повозку, на людей вокруг нее, на жрецов и паломников, в воздухе возникла настоящая цветочная метель. Йама перегнулся через подоконник, чтобы получше все рассмотреть, и в этот момент услышал за спиной шум. Он обернулся, думая, что пришел Пандарас. Кусок охряного пластика в противоположной стене раскололся паутиной трещин, а в центре паутины торчала арбалетная стрела. Стрела была длиной с руку Йамы, с твердым деревянным древком и красным оперением. Учитывая угол, под которым она впилась в пластик, можно было сделать вывод, что выпустили ее с одной из крыш на противоположной стороне улицы, где все дома были выше окна Йамы. Йама слетел с подоконника и, скрючившись, стал рассматривать крыши напротив, но там собрались сотни людей, они разбрасывали цветы и выплескивали на повозку фонтаны серебристых брызг. Он попытался обнаружить машину, которая могла наблюдать за процессией, но, похоже, рядом не было ни одного магистратора. Все еще передвигаясь на корточках, Йама закрыл и запер тяжелые створки обоих окон, а затем вытащил из стены арбалетную стрелу. Через несколько минут вернулся Пандарас. Перед ним шел мальчик-слуга с подносом, накрытым белой салфеткой. Он поставил его на низенький круглый столик, который вместе с кроватью и стулом, где сидел Йама, составлял все убранство комнаты. Пандарас отпустил мальчика и жестом фокусника поднял салфетку, открыв взору блюдо с фруктами, холодное мясо и запотевшую бутыль белого вина. Он разлил вино и одну чашу подал Йаме. -- Прости, господин, что я провозился так долго. Здесь сегодня праздник. За комнату тоже пришлось заплатить двойную цену. Вино оказалось очень холодным и сладким, как сироп. Йама заметил: -- Я видел, как мимо нас шла процессия. -- Здесь всегда какая-нибудь процессия. Это в природе этих мест. Ешь, господин. Ты должен набраться сил, прежде чем мы куда-нибудь отправимся. Йама взял ломтик зеленой дыни, которую ему протягивал Пандарас. -- Где мы находимся? Пандарас впился зубами в свой ломоть. -- Ну как же! Это квартал, расположенный между рекой и Дворцом Человеческой Памяти. -- Думаю, надо пойти и найти Тамору. Где моя одежда? -- Брюки под матрацем, чтобы не мялись. Одну твою рубашку я как раз чиню, а вторая в ранце. Господин, тебе надо поесть, а потом отдохнуть. -- Полагаю, сейчас не время, -- сказал Йама и показал Пандарасу арбалетную стрелу. Хозяйка обратилась к Йаме и Пандарасу, когда они проталкивались через переполненный зал трактира. Это была полная женщина с темной кожей и широкой улыбкой, ее длинные, блестящие от жира волосы сплетались в тяжелую толстую косу. Она беспрестанно потела в своем красном с золотом саронге. Постоянно обмахиваясь пухлой ладонью, женщина сообщила, что для них есть записка. -- Сейчас отыщу, -- говорила она, роясь в ящике своей конторки. -- Потерпите минуточку, господа. Такой хлопотливый день! А, вот она! Подождите, сейчас. Йама взял в руки кусок плотной бумаги. Он был свернут вчетверо, сложен конвертом и запечатан каплей воска. Йама все вертел и вертел его в руках, а потом спросил Пандараса: -- Умеет Тамора читать и писать? -- К контракту она прикладывала палец, догадываюсь, что она читает не лучше меня, то есть никак. Хозяйка попыталась помочь: -- Тут на каждом углу писцы. Это печать одного из них. -- А какого? -- Их так много. Позову-ка я лучше одного из мальчишек... -- Хозяйка промокнула вспотевший лоб куском желтой ткани, надушенной мятным маслом. Глаза ее были подведены синей краской и золотыми тенями, а брови изогнуты в длинные заостренные дуги и закреплены воском. Создавалось впечатление, что на лицо ей села крупная бабочка. Она добавила: -- Но только когда разойдется народ. Сегодня ведь праздник. -- Я видел, как ехала повозка, -- сказал Йама. -- Повозка? А, оракул! Нет-нет, он не имеет отношения к празднику. Его носят туда-сюда каждый день, конечно, кроме престольных праздников, когда его выставляют у Великой Реки. Но с тех пор прошло уже сто дней, да и праздник тогда бывает небольшой, местный. А сегодня люди собрались со всего Иза, и те, кто живет ниже по реке, тоже приехали. У нас самая запарка. Конечно, теперь гостей меньше. Многие не решаются ехать из-за войны. Потому-то я и нашла для вас комнату. -- Она переселила двух паломников в конюшни и берет с нас в два раза больше, чем платили они, -- проворчал Пандарас. -- Зато они теперь платят меньше, чем раньше, -- парировала хозяйка, -- так что получается то же самое. Надеюсь, в записке добрые известия. Комната останется за вами сколько надо. -- Хотя она и утверждала, что страшно занята, но все равно не могла отказать себе в удовольствии сунуть нос в чужие дела. Йама поднял свернутую записку и спросил: -- Кто ее принес? -- Я не видела. Мне ее отдал один из мальчишек. Я могу его поискать. Думаю, что найду, хотя сегодня такая кутерьма... -- Из-за праздника, -- закончил Йама и сорвал с письма печать. Записка оказалась короткой, буквы выписаны аккуратно, с решительным и твердым нажимом и тонкими волосяными линиями. Скорее всего ее выполнил один из писцов, если, конечно, Тамора не провела за изучением каллиграфии столько же лет, сколько сам Йама. Я ушла по делу. Человек, который тебе нужен, находится в Храме Черного Колодца. Пандарас спросил: -- Что там написано? Йама прочел записку Пандарасу, а хозяйка заметила: -- Это недалеко отсюда. Идите по переулку слева от трактира и попадете прямо к Дворцу. Если вы подождете, я могу послать с вами мальчишку... Но Йама и Пандарас уже проталкивались через переполненную комнату к раскрытой двери и лежащему за ней солнечному проспекту. Узкие улочки за трактиром были прохладнее и тише, чем проспект. Древняя брусчатка лежала на них косыми рядами, в канаве играли голые дети. Двухэтажные дома имели плоские крыши и маленькие, закрытые ставнями окна, а покрытые толстой желтой или оранжевой штукатуркой стены крошились и во многих местах были залатаны. В большинстве домов на первых этажах располагались лавки, двери которых выходили прямо на улицу. Там торговали изделиями религиозного назначения; Йама и Пандарас шли вдоль бесконечных витрин, но все магазины казались закрытыми. Йама подумал, что это место выглядит подозрительно и даже зловеще. Когда они проходили мимо, люди бросали свои дела и смотрели им вслед. Но Йаме понравилась сложная география этих кварталов: узенькая улочка могла внезапно привести к прекрасной площади с белым, играющим серебряными струями фонтаном. Ему нравились маленькие местные оракулы, помещенные в стены домов, увядающие венки и пирамидки пепла перед мутным овалом черного стекла, слабо имитирующим темную прозрачность настоящих оракулов. Купола, шпили и башни храмов и святилищ возвышались среди моря плоских крыш обычных домов, как корабли, врубающиеся в крошево льда застывших пустынь за сотни лиг отсюда, в верховьях Великой Реки. А за всеми этими домами, храмами и святилищами темнела громада Дворца Человеческой Памяти, террасами поднимающаяся к своему далекому пику, за которым горело багряное небо, окрашенное заходящим солнцем. Пандарас объяснил, что эта часть города занята всем, что связано с поклонением Хранителям, а кроме того, здесь располагается городское управление Иза. Департаменты Гражданских Служб, вытесненные из внутренних покоев Дворца Человече