долгая пауза; Киту она точно показалась бесконечной. Потом снова высказался Рик. - Об этом я не подумал, - неохотно проговорил он. - Может, тут и вправду что-то есть. У меня вот отец был доктор, глядишь, что-нибудь из этого и выйдет. Потом заговорил еще кто-то, и еще; потом множество людей, чуть не хором, стали вспоминать всякие вещи, которые могли оказаться ценными или просто полезными. Уинтерс напал на золотую жилу. Но он не улыбался. Он смотрел на меня, а я все прятал глаза. Он был в чем-то прав, и это было ужасно. Я не мог признать его правоту, не мог взглянуть на него и кивнуть: согласен, мол. Кит был моим другом, и я не мог его предать. Из всех, кто был там, в круге, я один мог ему помочь, но в голове у меня не было ни единой полезной мысли. Наконец Уинтерс отвел взгляд. Он посмотрел на камень, где сидел Кит, глядя на свою сигарную коробку. Гвалт продолжался минут пять, но потом прекратился сам собой. Говоруны, посмотрев на Кита, вспоминали, о чем собственно идет речь, и неловко замолкали. Когда наступила полная тишина. Кит встал и огляделся - как человек, очнувшийся от кошмара. - Нет, - сказал он. В голосе его звучала боль, он отказывался верить своим ушам, его глаза метались с одного лица на другое. - Нельзя так. Я же не... не трачу хронин впустую. Вы все это знаете. Я навещаю Санди; это вовсе не пустая трата. Мне нужна Санди, а ее нет. Мне надо летать в прошлое. А других средств у меня нет. Это моя машина времени. - Он тряхнул головой. Тут наступила моя очередь. - Кит прав, - сказал я так властно, как только мог. - Тут еще надо разобраться, что такое трата, и какая трата напрасная. Если уж на то пошло, нет ничего напраснее, чем посылать людей в прошлое, чтобы они там еще раз поспали на лекциях в колледже. Все рассмеялись. Еще несколько голосов меня поддержали. - Гэри дело говорит, - выкрикнул кто-то. - Киту нужна Санди, а нам нужен Кит. Чего проще. Я за то, чтобы хронин остался у Кита. - Не пойдет, - возразил чей-то голос. - Мне его тоже жалко, но какого черта, сколько наших померло в последние годы только из-за того, что мы лечили их, как коновалы? Помните Дуга, пару лет тому назад? Тут без хроника можно вспомнить. Лопнул аппендикс, и он умер. Мы сами его зарезали, когда пытались вытащить эту гадость. Если есть шанс, хоть минимальный, предотвратить такую дурацкую смерть, я за то, чтобы воспользоваться им. - А какая гарантия, что хоть что-нибудь выйдет? - возразил первый голос. - Ведь надо вспомнить то, что нужно. А то вспомнишь что-то, а толку чуть. - Херня все это. Надо пробовать, вот и все... - Я думаю, мы в долгу перед Китом... - А я думаю, Кит в долгу перед нами... Все вдруг снова заспорили, поднялась ругань, а мы с Китом и Уинтерс стояли и слушали. Все это тянулось довольно долго, доводы с обеих сторон повторялись без конца, пока не заговорил Пит. Он вышел из-за спины Уинтерса, все еще в обнимку со своей Жанной. - Хватит с меня. Наслушался, - сказал он. - Не о чем тут спорить. Вот Жанна говорит, что у нее будет от меня ребенок. К чертям собачьим, не буду рисковать ее жизнью или жизнью ребенка. Если есть средство узнать что-то полезное, уменьшить опасность, надо им воспользоваться. И вообще не собираюсь я рисковать из-за этого слюнтяя и слабака, который прячет головку под крыло. Наш Китти вовсе не первый и не последний, кому солоно пришлось, отчего ж к нему такое особое отношение? У меня тоже погибла телка во время Взрыва, но я же не ползаю, не прошу хронин, чтобы вспомнить. Завел новую. И ты, дорогой, себе заведи, и все будет путем. Кит стоял неподвижно, стиснув кулаки. - Между нами есть разница. Пит, - медленно произнес он. - Большая разница. Начать с того, что Санди не была телкой. И я любил ее, любил так, что тебе никогда этого не понять. Ты не понимаешь, что такое боль, Пит. Как и многие, ты обманываешь себя, говоришь, что боли нет, и тем от нее спасаешься. Ты всех убедил, что ты крутой мужик, супермен, ни от кого не зависишь. Ты отказался от собственной человечности, от какой-то части ее. - Кит улыбнулся; теперь он держал себя в руках, голос у него был ровный и уверенный. - Только я в эти игры не играю. Я так и буду цепляться за свою человечность, я буду драться за нее, если придется. Я любил, по-настоящему любил. А теперь мне больно. И я не откажусь ни от любви, ни от боли, не буду притворяться, что они ничего для меня не значат. - Он посмотрел на Уинтерса. - Лейтенант, я не могу без Санди, и я не позволю тебе отобрать ее у меня. Давайте голосовать. Уинтерс кивнул. Кит чуть было не победил. Чуть-чуть. Не хватило всего трех голосов. У него было много друзей. Но победил Уинтерс. Кит принял это спокойно. Он взял коробку из-под сигар, подошел к Уинтерсу и отдал ему ее. Пит счастливо ухмылялся, но на лице Уинтерса не было и тени улыбки. - Мне жаль, что так получилось, Кит, - сказал он. - Мне тоже. - У Кита на глазах были слезы. Он никогда не стыдился слез. В тот вечер никто не пел. Уинтерс сам не путешествовал. Он посылал людей в "поисковые экспедиции" в прошлое; все рассчитывалось так, чтобы свести риск к минимуму, получив при этом максимальный результат. Несмотря на эти старания, врач у нас так и не появился. Рик трижды отправлялся в прошлое, но ничего полезного так и не вспомнил. Но один из парней вынес кое-какие сведения о лекарственных травах из полета в те времена, когда он работал в биолаборатории; другая вылазка принесла данные об электричестве, которые, возможно, когда-нибудь пригодятся. Но Уинтерс не терял оптимизма. Он беседовал с людьми, чтобы решить, кому дать следующую порцию хронина. Он был очень осторожен, очень скрупулезен и всегда задавал нужные вопросы. Никто не мог отправиться в прошлое без его разрешения. А хронин держали в новой хижине, где за ним приглядывал Пит. А Кит пел. Я испугался, что после этого разговора он перестанет петь, но я ошибся. Он не мог бросить петь, как не мог отказаться от Санди. Он пришел к камню на концертной поляне уже на следующий вечер, и пел дольше и старательнее, чем когда бы то ни было. А на третий день он пел еще лучше. Днем он занимался обычными делами, с несколько натужной бодростью. Много улыбался, много говорил, но все о каких-то пустяках. И никогда не вспоминал ни про хронин, ни про Путешествия, ни про тот разговор. Не вспоминал он и Санди. Ночевал Кит по-прежнему у ручья. Становилось все холоднее, но он, казалось, этого не замечал. Он просто брал с собой пару одеял, спальный мешок и не обращал внимания ни на ветер, ни на холод, ни на дожди, лившие все чаще. Пару раз я ходил туда с ним - посидеть, поболтать. Кит был довольно приветлив, но никогда не говорил о чем-либо важном, а я не мог заставить себя направить разговор на темы, которых он явно избегал. Так что мы обсуждали погоду и все такое прочее. Теперь Кит брал к ручью не коробку из-под сигар, а свою гитару. Он никогда при мне не играл, но пару раз я слышал издали, как он перебирает струны. Он не пел, только играл, и только две песни, повторяя их снова и снова. Понятно, какие. Через некоторое время он уже исполнял только одну - "Я и Бобби Мак-Ги". Каждую ночь, одинокий, исступленный, Кит играл эту песню, сидя у пересохшего ручья среди голых деревьев. Мне всегда нравилась эта песня, но теперь я начал ее побаиваться; мороз пробирал по коже, когда я слышал эти звуки, доносимые холодным осенним ветром. Наконец, как-то вечером, я заговорил с ним об этом. Мы недолго поговорили, но это был, по-моему, единственный случай после того памятного спора, когда мы с Китом по-настоящему слышали и понимали друг друга. Я пришел к ручью вместе с ним, завернувшись в толстое шерстяное одеяло, чтобы спастись от моросящего холодного дождя. Кит, наполовину высунувшись из спальника, прислонился к дереву: на коленях у него лежала гитара. Он даже не пытался прикрыть ее от сырости, и мне от этого стало не по себе. Мы поболтали, и в конце концов я упомянул о его концертах в одиночестве у ручья. Он улыбнулся. - Ты же знаешь, почему я играю эту песню, - сказал он. - Знаю. Только все равно было бы лучше, если бы ты перестал. Он отвел глаза. - Ладно. Перестану. Только не сегодня. Сегодня я буду ее играть, Гэри. И не спорь, пожалуйста. Просто слушай. Под эту песню я только и могу думать. Больше у меня ничего не осталось. А мне нужно было многое обдумать. - Я ведь тебя предупреждал насчет этого твоего думания, - сказал я в шутку. Только он не рассмеялся. - Да. И ты был прав. Или я был прав, или Шекспир... Предупреждение это можно отнести на чей угодно счет. Но все равно иногда нельзя не думать. Без этого нельзя быть человеком, верно? - Пожалуй. - Не пожалуй, а точно. Вот я и думаю с помощью своей музыки. У воды думать не получается, потому что ее нет, а звезды все спрятались. И Санди нет. Теперь уже совсем нет. Знаешь, Гэри... если бы я мог жить так и думал не слишком много, я бы забыл ее. Забыл бы даже, как она выглядела. Ты думаешь, Пит помнит свою телку? - Да, - ответил я. - И ты будешь помнить свою Санди, я уверен. Может, не совсем так, не всегда... и может это к лучшему. Иногда лучше забыть. Тут он посмотрел на меня. Посмотрел прямо в глаза. - Но я не хочу забывать, Гэри. И не стану. Понял? И он начал играть. Одну и ту же песню. Раз, и два, и три. Я попытался заговорить с ним, но он не слушал. Пальцы его двигались яростно и неумолимо. Музыка и ветер унесли мои слова. В конце концов я встал и ушел, и за мной долго неслись сквозь дождь звуки гитары. Разбудил меня Уинтерс. Я спал в общем доме, когда он потряс меня за плечо, и мне пришлось подняться навстречу мрачному серому рассвету. Лицо Уинтерса было еще серее этого рассвета. Он ничего не сказал, наверно, не хотел будить остальных. Он просто поманил меня наружу. Я зевнул, потянулся и пошел за ним. У выхода Уинтерс наклонился, поднял и протянул мне сломанную гитару. Я тупо посмотрел на нее, потом на Уинтерса. В лице моем он, наверное, прочел вопрос. - Он ударил ею Пита по голове, - сказал Уинтерс. - И забрал хронин. Похоже, у Пита легкое сотрясение мозга, но все наверняка обойдется. Повезло. Мог бы и копыта откинуть, легче легкого. Я все держал гитару. Это был просто обломок, дерево потрескалось и раскололось, несколько струн порвалось. Удар, видно, был что надо. Я не верил своим глазам. - Нет, - сказал я. - Кит не мог... не мог... - Это его гитара, - промолвил Уинтерс. - И кому еще нужен хронин? - Потом лицо его смягчилось. - Мне очень жаль, Гэри. Честное слово. Мне кажется, я понимаю, почему он это сделал. Но все равно я должен его найти. Не знаешь, где он может быть? Конечно, я знал, но сказать не решался. - А что... что ты собираешься сделать? - Наказывать его не будем, не беспокойся, - сказал он. - Я только хочу получить назад хронин. В следующий раз мы будем осторожнее. - Ладно, - кивнул я. - Но с Китом ничего не должно случиться. Если вы не сдержите слово, я вас отделаю как следует. Да и другие тоже этого так не оставят. Он печально посмотрел на меня, как будто огорченный моим недоверием, и не сказал ни слова. В молчании мы прошагали всю эту милю до ручья. Я не выпускал из рук гитару. Конечно, Кит был там. Он лежал, завернувшись в спальный мешок, коробка из-под сигар валялась рядом. Там оставалось еще несколько пакетиков - он взял только один. Я наклонился, чтобы разбудить его. Но когда я дотронулся до него, а потом перевернул на спину, меня поразили две вещи: он сбрил бороду, а на ощупь был холодный-холодный. Потом я заметил пустой пузырек. Вместе с хронином мы когда-то нашли и другие лекарства. Их даже не держали под замком. Кит взял таблетки снотворного. Не говоря ни слова, я выпрямился. Объяснять ничего не стоило - Уинтерс все понял и так. Он внимательно посмотрел на тело, покачал головой. - Интересно, почему он побрился? - наконец спросил он. - Есть причина, - сказал я. - У него не было бороды в старые времена, когда с ним была Санди. - А-а. Ну что ж, с ним все ясно. - Что ясно? - Ну, самоубийство. Он всегда был психически неустойчив. - Да нет, лейтенант, - сказал я. - Ты все путаешь. Нет тут никакого самоубийства. Уинтерс нахмурился, а я улыбнулся. - Послушай, - сказал я. - Вот если бы ты так поступил, это было бы самоубийство. Ты считаешь, что хронин - это всего лишь наркотик, вызывающий грезы. Но для Кита это была машина времени. Он вовсе не убил себя. Это был бы не его стиль. Он просто вернулся к Санди. И на этот раз навсегда. Уинтерс снова взглянул на тело Кита. - Да, возможно. - Он помолчал. - Надеюсь, он не ошибся. Ради него самого надеюсь. Годы, прошедшие с тех пор, были, пожалуй, неплохими. Уинтерс как лидер оказался получше меня. Полеты в прошлое ни черта ценного не принесли, но "поисковые экспедиции" оказались удачными. В городке уже больше двухсот человек, и большинство из них - люди, которых привел Уинтерс. Теперь это настоящий город. У нас есть электричество, библиотека и вдоволь еды. Есть даже врач, настоящий врач, найденный Уинтерсом в сотне миль отсюда. Наступило такое процветание, что Сыновья Взрыва прослышали про нас и вернулись слегка позабавиться. Уинтерс со своим ополчением задал им перцу, а потом еще охотился за теми, кто пытался спастись бегством. Никто, кроме стариков из общины, не помнит Кита. Правда, у нас по-прежнему слышны песни и музыка. Во время одной из вылазок Уинтерс нашел парнишку по имени Ронни, у которого оказалась собственная гитара. Конечно, ему до Кита как до неба, но он очень старается, и люди слушают его с удовольствием. И потом, он научил несколько ребятишек играть на гитаре. Но вот что жаль: Ронни сочиняет собственные вещи, так что нам редко приходится слышать старые песни. Вместо этого мы слушаем послевоенную музыку. Сейчас самый популярный напев - это длиннющая баллада о том, как наша армия стерла с лица земли Сыновей Взрыва. Уинтерс говорит, что это признак морального здоровья. Он все толкует о новой музыке для новой цивилизации. Может, в этом что-то и есть. Со временем новая культура заменит ушедшую. Как и Уинтерс, Ронни обещает нам будущее. Но за все приходится платить. Вчера вечером Ронни пел, и я попросил его исполнить "Я и Бобби Мак-Ги". И оказалось, что никто не знает слов.