меня ждет срочная работа, больные... На мне большая ответственность... с потерей Веры она станет тяжелее. -- Знаю, она была тебе не только женой, но и помощницей, -- медленно кивнул старик. -- Вы подходили друг другу. Я рад, что, отказавшись от родни, Вера все же сделала хороший выбор. Неисповедимы пути Господни. Несколько минут они молчали. Издалека доносились конское ржание и смех детей. -- Ты ведь грузин, сынок. -- Это было скорее утверждение, чем вопрос. -- Но по рыжим волосам и светлой коже я понял, что у тебя в родне есть черкесы. -- Да, -- сухо отозвался Петр, -- во мне течет и та и другая кровь. Огненно-рыжие волосы, теперь, к счастью, седеющие, были мучением всей его жизни; он наградил ими и дочь, но Тамара, наоборот, гордилась своими волосами. -- У кавказских народов необъятная душа, -- заметил Селиак. -- Хотя нынче многие стали забывать о древних обычаях... Правда ли, что Один из твоих предков принадлежал к племени с ещЕ более широкой душой, чем народ Апсны? Я говорю о бродячих цыганах. Петр удивленно вытаращил глаза. -- Слышал про какой-то скандал, будто моя бабка со стороны матери забеременела от цыгана как раз перед свадьбой. Но как вы можете знать об этом?! -- Ой, сынок, -- рассмеялся сто двадцатилетний патриарх Верхней Бзыби. -- Пора бы уж тебе догадаться, как я могу знать об этом и о том, что твоя жена была необыкновенной женщиной, и дочь такая же, потому тебе и ведено привезти еЕ к нам. Петр застыл на месте. Ему отчаянно хотелось снова протрезветь, освободиться от чар, против которых много лет назад восстала Вера, сбежав на Черноморское побережье, к цивилизации... -- Да, -- подтвердил Селиак, -- Вера покинула нас, потому что не любила того, кого мы выбрали ей в мужья. Но вместо свободы она попала в новую ловушку -- в тенета диалектического материализма. Она вычитала в книжках и наивно поверила тому, что природу человека можно привести к совершенству путем социалистической революции. Наш древний путь души она сочла суеверием, реакционными предрассудками, противоречащими основным законам марксистской философии, и отреклась от своих корней -- уехала в Сочи перед самой войной. Стала работать в больнице и учиться, жила достойно и до конца осталась верна партийному долгу и профессии врача. Вера забыла, кем была прежде, закружилась в суете современной жизни. Мы годами взывали к ней -- она не отвечала, и мы оплакивали потерю. Довольно поздно, помимо нашей воли, она выбрала себе настоящего спутника жизни и в сорок два года родила вашу благословенную дочь. Петр упорно избегал взгляда старейшины. Они остановились на краю каменистого обрыва в каштановой роще. Спускающиеся уступами поля и пастбища отливали зеленью и золотом. К оградам, словно миниатюрные жилые комплексы, лепились сотни побеленных ульев, куда невозмутимые кавказские пчелы несли поздний нектар для душистого меда, составляющего основной доход деревни. На лугах ещЕ цвели тимьян, и амброзия, и донник, и красный клевер, наполняя свежий воздух божественными ароматами. Кузнечики уныло стрекотали в предчувствии морозов, что уже посеребрили северные отроги гор. Именно здесь, в этих горах Ясон искал золотое руно; отсюда Прометей выкрал священный огонь; здесь непокорные племена, возглавляемые столетними вождями, отбрасывали волну за волной всех иноземных захватчиков. Апсны, Земля Души, страна легенд, где, по слухам, человеческий ум творит чудеса, упорно отвергаемые наукой. Однако не все ученые придерживаются традиционных взглядов. Кроме достопочтенного Васильева, верили в это и другие. Знаменитый Николай Николаевич Семенов, получивший в 1956 году Нобелевскую премию в области химии, благосклонно отозвался о серьезных психологических исследованиях, ведущихся в Великобритании и Америке. Ну хорошо, даже если такие феномены, как телепатия и психокинез, существуют, какая от них польза человечеству? Селиак Ешба наклонился и поднял с земли зеленый каштан. -- А от него? -- спросил он, сверкнув глазами. -- Кожура очень твердая, станешь очищать -- руки замараешь, а под ней ещЕ одна оболочка, и только сорвав еЕ, доберешься до ядрышка. Но каштаны вкусны и питательны, и терпеливый, дальновидный человек может посадить их в землю и со временем собрать тысячекратный урожай. -- Селиак внимательно осмотрел зеленый плод и поморщился. -- Ох, уж эти долгоносики! -- И бросил червивый каштан через изгородь. -- Может, козы съедят... Для посадки деревьев надо отбирать лучшие семена. -- Как вы, да? -- горько усмехнулся Петр. -- Я понимаю, что это аллегория. Но даже если она применима к Тамаре... все равно девочка ещЕ очень мала. -- В маленьком теле скрыты душа и ум великана. А кроме нее, есть и другие... их пока немного, но с каждым днем становится больше и больше... по всему миру. Петр резко повернулся и в упор взглянул на долгожителя. -- Откуда вы можете это знать? -- Знаем. -- Что, телепатия? -- Да нет, это у нас умеют немногие, да и то на небольшие расстояния. Истинное знание вырастает из близости к земле, со сменой времен года, с течением лет и веков. Здесь, на этой земле с еЕ плодородными долинами и глубокими пещерами, человек впервые научился мечтать. Да! Именно здесь, на Кавказе, долгими зимами, когда древние люди томились по весеннему теплу. Лишь тяготы жизни учат мечтать о долгом процветании. Знаешь, отчего каштаны не плодоносят в тропиках? Им не хватает зимы. А в старину зима нужна была вдвойне. В первую зиму созревал плод, во вторую отпадала кожура и ядро освобождалось для новой завязи. Ум человеческий зреет гораздо дольше, но мы тоже пережили первую великую зиму и накопили силенок Веками ум наш медленно развивался, мы обретали навыки в обладании физическим миром и природой. -- Вот как? И теперь, по-видимому, лучшие плоды готовы упасть? Зима грядущей ядерной войны -- она возвестит вашу духовную революцию? А мы будем ждать, когда из дымящегося пепла восстанут сверхчеловеки и примутся распевать телепатические погребальные песнопения! -- Может быть и такое, -- согласился старик. -- Но человек вовсе не обязан ждать, пока сгинет кожура, если он полон решимости и не боится замарать руки. Будь с нами заодно, сынок. Помоги подготовить твою дочь к встрече с ей подобными и к достойному применению еЕ дара. И тебе, и мне придется расплачиваться за это, но мы не имеем права покорно ждать, чтобы страшная стихия сделала за нас нашу работу... Селиак протянул Петру свою загорелую руку и улыбнулся. 9 Берлин, Нью-Гемпшир, Земля 21 октября 1966 года Решение убить брата пришло в пятницу, когда он выходил из ворот бумажной фабрики и вслед ему неслись крики сослуживцев. Женщины. Доброй ночи, Роги! Займи для нас завтра местечко в церкви. Мужчины. Увидимся вечером в "Синем быке"! Устроим твоему верзиле отходную, которую он вовек не забудет. А ещЕ фальшивый смех Келли, агента по снабжению, его непосредственного начальника. -- Эй, парень, выше нос! Еще неизвестно, кому повезло! Роги невесело усмехнулся и широким шагом двинулся в людском потоке к воротам фабрики. После мальчишника. Более удачного момента и не подберешь. Алкоголь притупит все реакции Дона, в том числе и принудительную силу. Вдвоем они пойдут по мосту через Андроскоггин, к дому, где снимают комнаты. (Я с ума, сошел? Неужели я всерьез замышляю убить родного брата?) Мой психокинез достаточно силен. Был, во всяком случае, тогда на озере, когда рыбацкая лодка перевернулась. Что у меня слабое, так это воля. (Несчастный случай? Ну конечно, несчастный случай! А мне и в голову не пришло оставить Дона там, на глубине, я, не раздумывая, вытащил его на берег и вдохнул в него жизнь...) Мимо проехала машина с открытыми окнами, откуда доносилась знакомая мелодия. В горле встал ком. Песня называется "Солнышко" -- из-за этой песни он и присвоил ей такое прозвище. А она отдала его Дону вместе со всем остальным. Роги побрел вдоль реки. Вечер погожий, солнце только скрылось за вершинами гор, деревья уже тронуты инеем. Сколько таких вечеров провели они вдвоем, возвращаясь из библиотеки. Там, на берегу, есть рощица; деревья как-то странно приглушают звуки забитого машинами шоссе и создают иллюзию уединения. Ноги сами понесли его туда, и он увидел еЕ. -- Здравствуй, Роги. Я знала, что ты придешь... я хотела с тобой поговорить. (А я откликнулся на телепатический призыв!) Он молча кивнул, не поднимая глаз. -- Прошу тебя! -- взмолилась она. -- Ты меня избегаешь, а времени уже не остается. Пойми, я хочу, чтоб завтрашний день был счастливым. -- Желаю тебе счастья, Солнышко... Мари Мадлен. Будь счастлива всю жизнь. Он не глядел на нее, но знал, что она с мольбой протягивает к нему руки. -- Могу ли я быть счастлива, когда у тебя такой убитый вид? Я боюсь, ты сердишься на Дона. Он не виноват в том, что так вышло, и я не виновата! Любовь не знает правил. Quand ie coup de foudre frappe [Если молния сверкнет... (франц.)]... Он горько рассмеялся. -- Надо же, о нем ты и по-французски говорить готова. А со мной притворялась, что ни слова не понимаешь. И я, набравшись нахальства, говорил тебе такое, чего никогда бы не сказал по-английски. Очень небрежно, чтобы ты не догадалась по интонации. Вставлял les mots d'amour [Слова любви (франц.).] в обычные фразы и считал себя хитрецом. -- Ты очень мил! -- Ну да, ведь ты с самого начала знала о моих чувствах. -- Конечно. Я пыталась полюбить тебя. То есть... остаться с тобой... Нет, все не то! Пойми, Роги, с Доном все иначе. То, что я чувствую к нему... Он стиснул зубы, чтобы не наговорить грубостей, и наконец встретился с еЕ голубыми наивными глазами, блестящими от слез. Мысленно он крикнул: Ты была моей! Это само собой разумелось. Нам надо было только немного подождать, повзрослеть. Разве это не благоразумно? Л у него такой богатый выбор, столько девушек, которых он мог взять. И брал. Зачем ему понадобилась ещЕ и ты, Солнышко?! -- Роги, -- проговорила она, -- я хочу, чтобы ты всегда оставался моим лучшим другом. Братом... Ну пожалуйста! До сих пор соблазн был велик, но он подавлял его, а теперь мысль ещЕ настойчивее стучалась в мозг, сметая поставленные барьеры. Убить Дона! Убить нынче же! -- Не волнуйся за меня, Солнышко. Все будет в порядке. Она отшатнулась, заплакала, вцепившись обеими руками в свой ранец. -- Роги, прости меня! Я так его люблю! Хотелось обнять еЕ, осушить слезы. Хотелось крикнуть: "Тебе только кажется, что ты его любишь! Ты не понимаешь, он околдовал тебя, принудил. Но когда он умрет, ты образумишься и поймешь, что любишь меня. Сперва поплачешь, но со временем боль пройдет, и ты забудешь, что любила ещЕ кого-то, кроме меня". Но вслух он сказал: -- Я все понимаю. Правда. Она улыбнулась сквозь слезы. -- Завтра ты будешь его шафером. И мы с тобой потанцуем на свадьбе. Станем пить шампанское и веселиться. Скажи, что так будет! Он мягко опустил руки ей на плечи и поцеловал в макушку. Ее гладко зачесанные волосы были светлыми и блестящими, точно кукурузные хлопья. -- Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, Солнышко. Прощай. Дейв Валуа чуть не разрушил его планы, предложив отвезти их обоих домой после мальчишника в "Синем быке". Но Роги возразил, что Дону надо немного пройтись, чтобы выветрить хмель. -- Нет уж, мы лучше пешком, а то, боюсь, Донни к завтрему не очухается, и отец Расин в церковь его не пустит. Так что предоставь его мне, дружище. Было три часа ночи, двери "Быка" закрылись, и веселая компания стала, перекликаясь, разбредаться по домам. Роги взял брата под руку и медленно двинулся по Мэн-стрит. Дон был в полной отключке. Лишь принудительными усилиями его можно было удержать в вертикальном положении и заставить шевелить ногами. Дейв, проезжая мимо на "форде", крикнул в окошко: -- Может, все-таки подбросить? -- Нет, -- ответил Роги. -- Встретимся в церкви. Наконец-то они остались одни и с трудом взошли на мост. Ночь была прохладная, но безветренная. Внизу чернела безупречная гладь Андроскоггина, как в зеркале отражая перевернутые уличные фонари и столбы дыма, день и ночь поднимавшиеся из труб целлюлозно-бумажной фабрики. -- Ать-два, ать-два! -- вполголоса командовал Роги. -- Шагай, Донни, шагай! -- Ухм! -- выговорил Дон. В мозгу бешено вращалась карусель разрозненных образов и эмоций: удовлетворения, торжества, ожидания эротических утех с будущей женой. Он ничего не заподозрил. Роги сбросил легкое опьянение, поставил умственный заслон и сосредоточился на том, чтобы тащить брата. Они медленно продвигались к середине моста. На Мэн-стрит изредка появлялись машины, однако на мост никто не поворачивал. Роги вдруг резко остановился. -- Эй, смотри-ка, Донни! Ты соображаешь, где мы находимся? Дон вопросительно замычал. -- Да на мосту же, бестолочь! На нашем любимом старом мосту! Помнишь, что мы вытворяли в школе? Ходили по перилам, а приятели обмирали со страху. Они ведь не знали, что психокинез помогает нам не терять равновесия. Дон еле ворочал языком. -- Уг-гу, п-помню... А т-ты... сал-лага был... -- Но я уже не салага, -- тихо ответил Роги. -- Теперь ты салага, Дон. Хочешь, поспорим? Перила не слишком высокие -- металлические трубки в ладонь шириной, каждые метров десять прерываются фонарем. Под одним из таких фонарей и остановились братья. Роги прислонил к нему Дона и, чтоб не упал, обвил его руку вокруг столба. -- Смотри! -- Ухватившись за фонарь, он легко впрыгнул на перила. -- Смотри, Дон! Он развел руки в стороны, побалансировал, затем твердым шагом пошел вперед. Внизу, метрах в двадцати, поблескивала чернильная вода Андроскоггина. Дон умеет плавать, но плохо. В его теперешнем состоянии не потребуется большого труда, чтоб не дать ему всплыть. Самое сложное -- сбросить Дона с моста, не прикасаясь к нему. -- Ух ты! Здорово! -- Роги подпрыгнул на трубе. Добравшись до следующего фонаря, он развернулся и захохотал во все горло. -- Красота! Ну, Донни! Теперь твоя очередь. Он спрыгнул на мост и пристально взглянул на брата. Дон заморгал. Оскалил зубы. -- Н-не х-хочу. У Роги засосало под ложечкой. Может, он выдал себя, свою враждебность? -- Не хочешь? Ты что, испугался? Или сердечко чересчур сильно бьется при мысли о Солнышке? -- Н-ничего не б-бьется, -- пробормотал Дон и попятился. Роги взял себя в руки. -- Тогда ты и есть салага. -- Не... Пр-росто над-рызгался. -- Ну и что? Я тоже надрызгался, однако прошел по перилам. Выпил не меньше тебя, а прошел. Потому что мне все нипочем, а ты трусишь. -- Х-хрен тебе! -- Дон погрозил ему кулаком. -- Famme ta guele [Заткни глотку! (искаж. франц.)]! -- Заткну, если докажешь, что ты не салага! Дон взревел, обхватил обеими руками фонарь и неуклюже взобрался на перила. Все складывалось как нельзя лучше. Даже если кто и увидит, никому ничего такого в голову не придет. Их разделяют десять метров, и брат уже сделал первый шаг. -- Пока, Дон! -- окликнул его Роги. -- Я позабочусь о Солнышке. -- И задействовал весь свой психокинез, всю принудительную силу. Дон вскрикнул и сорвался с моста. Долю секунды висел в воздухе, поддерживаемый разве что собственным страхом. Потом ухнул вниз, но, уцепившись за перила, лихорадочно пытался подтянуться. Тяжелые башмаки соскальзывали с железной решетки. Роги направил умственный импульс на руку брата, один за другим отрывая пальцы от влажного металла. Дон звал его по имени и отчаянно ругался. Ногти ломались, беспомощно скобля перила. Темная кровь забрызгала всю куртку. Вдоль правой щеки тянулась огромная царапина. Психокинез, казалось, изменил Дону, но он цеплялся за мост чисто физической силой, уже не расходуя еЕ на подтягивание. Мозг исторгал волны ярости и плохо сконцентрированного принуждения. -- Отпусти, черт!.. -- крикнул Роги. Он чувствовал, что слабеет. Череп вот-вот расколется. Может быть, все-таки рискнуть -- подойти и отдавить ему пальцы? Но внезапно он перестал видеть. Лишился и внешнего, и внутреннего зрения. И услышал голос: Нет, Роги. Психокинез и принуждение бесполезны, когда не видишь, куда их направить. У Роги вырвался крик отчаяния, смешанного с облегчением, и он замертво упал на мостовую. Голос, обращавшийся к нему, звучал спокойно и отчужденно: Опять судьба сводит нас. Забавно, правда? Можно было устроить, чтобы Дон уцелел иным способом, но пролепсис не показывает никакой асимметрии в результате моего вмешательства. Роги поднял голову и простонал: -- Ты! Снова ты! Твой брат не может умереть, Роги. Согласно великому предначертанию, он должен жениться на Мари Мадлен Фабре и произвести на свет своих детей. Одному из них уготована великая судьба. Умственно он превзойдет отца, причем будет сознавать свои силы и поможет их осознать всему человечеству. Но на пути его встанут огромные трудности. Ему понадобятся утешение и руководство операнта-метапсихолога, чего родители дать не в состоянии. Ты, Роги, станешь другом и ментором этого будущего ребенка. А теперь поднимайся. Нет, нет, уходи, я убью его. Я должен, у меня нет другого выхода, кроме как УБИТЬ... Вставай, Роги. Наверно, лучше нам обоим умереть, проклятым безумцам! Убей их, убей ОБОИХ, в воду, в воду, пусть растворятся... Du calme, mon enfant [Успокойся, мальчик мой (франц.).]. Лучше. Так будет лучше. Вставай, Роги. Ты ничего не знаешь. Ничего! А потому сделаешь так, как я велю. -- Значит, ты не мой Призрак? -- Это открытие наполнило его душу необъяснимой горечью. Все вы -- моя ответственность и мое искупление. Все ваше племя. Едва дыша, Роги поднялся на ноги. В глазах прояснилось, он увидел Дона, стоящего под фонарем: тот шатался и закрывал руками лицо. Бедняга Донни! Твой брат не понял, что произошло, сообщил Призрак. Его ссадины уже зажили. Отведи его домой, уложи в постель, а завтра к положенному часу доставишь в церковь. Роги трясся от смеха, ревел, топал ногами, выл. Итак, он не станет убийцей, его миновала чаша сия. Будь ты проклят, чертов Призрак! Одно дело внушать мне: "Ты не должен!" И совсем другое: "Ты не можешь!" О Господи, как смешно! Роги никак не мог успокоиться. Призрак терпеливо ждал. Наконец Роги, отсмеявшись, проговорил: -- Значит, пусть все ему, да? А мне ты отводишь роль крестного отца и воспитателя? Да. Им овладела дикая, безотчетная ярость. -- Но почему я не мог стать отцом необыкновенного ребенка? Почему ты не позволил мне жениться на Солнышке и самому породить сверхчеловека? Выходит, гены моего брата на это годятся, а мои... Ты бесплоден, сказал Призрак. Какая-то машина свернула с Мэн-стрит на мост, чуть притормозила возле них, потом снова набрала скорость. Дон насмешливо помахал ей вслед и нетвердой походкой двинулся к брату. -- Я... бесплоден?.. Орхит, перенесенный пять лет назад, поразил твои семенные канатики. А твоей самокоррекции оказалось недостаточно, чтобы избежать осложнения. Твоя мужская потенция ни в коей мере не пострадала, но детей у тебя не будет. Ни один маленький Странный Джон не будет сидеть у него на коленях!.. Роги не огорчился. Пусть Дон несет всю ответственность за производство на свет ублюдков. Но уязвленное самолюбие заставило его воскликнуть: -- Так исцели меня! Ты же на все способен, я знаю. Это невозможно, да и не нужно. Когда свершится предначертание, ты сам поймешь. А пока пусть все остается как есть. Наберись терпения, потому что впереди у тебя долгая жизнь и много важных дел. Пьяный бред! Кошмар! На Роги вдруг навалилась смертельная усталость. -- Чертовщина какая-то... Уходи, ради Бога, оставь меня! Ухожу, но я вернусь... когда буду нужен. Au'voir, cher Roger [До свиданья, милый Роги (франц.).]. Дон, спотыкаясь, подошел и улыбнулся ему. -- Эге, Роги, да тебя вконец развезло! Совсем не умеешь пить, не то что я. Ну, пошли домой. -- Пошли, -- отозвался Роги. Он обхватил брата за плечи, и, поддерживая друг друга, они поковыляли дальше сквозь тьму. 10 Выдержки из обращения д-ра Дж. Б. Раина к ежегодной сессии Американской ассоциации психологов Вашингтон, округ Колумбия, Земля 4 сентября 1967 года Учрежденная в 1957 году Премия Макдугала позволяет составить некоторое представление о распространении такого рода исследований по всему миру. Инициатива еЕ вручения принадлежит Парапсихологической ассоциации, вошедшей впоследствии в состав Института психологии. Премия присуждается сотрудникам соответствующей лаборатории Института за наиболее выдающийся вклад в парапсихологию, опубликованный в течение года учеными, которые не числятся в штате. За десять лет существования премию дважды получали американцы и дважды англичане (одна была поделена между двумя странами), кроме того, она присуждалась гражданам Чехословакии, Индии, Нидерландов, Южной Африки и Швеции. Еще одним показателем ускоренного развития парапсихологии может служить возникновение новых исследовательских центров. Многие из них основаны на средства психиатрических лечебных учреждений, таких, как больница Маймонидеса в Бруклине, отделение психиатрии при Виргинском университете, Институт нервно-психических заболеваний при Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Центры, имеющие инженерную направленность, существуют при Ньюаркском техническом колледже в Нью-Джерси, при отделении биофизики Питтсбургского университета и при научно-исследовательских лабораториях "Боинга" в Сиэтле. Ленинградский и Страсбургский центры работают на факультетах физиологии, а лаборатория в филадельфийском колледже Св. Иосифа -- на биологическом факультете. Университетские исследования строго психологической ориентации ведутся главным образом за границей. Хотя в Нью-Йоркском Сити-колледже, Клэрмонтском университете и в филиалах Калифорнийского университета (Лос-Анджелес, Беркли, Дейвис) психологи отчасти занимаются парапсихологическими изысканиями, но наиболее серьезные разработки проводятся в Европе -- в Утрехте и Фрейбурге. Совсем недавно поступили сообщения о начале таких опытов на психологических факультетах Японской оборонной академии и университетов Эдинбурга, Лунда и Агры (Индия). Отдельные публикации не связаны ни с какими учреждениями, как, например, исследования Форвальдов в Швеции и Ризла, когда последний ещЕ работал в Праге. В настоящее время наблюдается тенденция к осуществлению групповых разработок, а также к использованию знаний, навыков и оборудования других областей науки и техники. Ученые широко применяют физиологические препараты, компьютерный анализ, новейшую электронно-статистическую аппаратуру, системы психологических тестов, данные микробиологии или этологии. Более всего ученых занимает неисследованная природа человека, выходящая за рамки имеющегося научного опыта. Постепенно развитием парапсихологии начинают интересоваться космические и естественные науки, медицина и педагогика. Когда наука о человеке выдвинется на первый план, одно место за круглым столом будет неизбежно отведено парапсихологу. Открытия в данной области представляются нам настолько важными, что нас заботит признание академического мира и прочих престижных учреждений. Наша насущная проблема состоит в том, чтобы с той же последовательностью продолжать начатые разработки, независимо от того, на какой основе они проводятся -- на базе автономного института или центра либо совместно с лабораториями больниц, клиник, технических школ, колледжей, промышленных предприятий. В настоящее время парапсихология сумеет найти надежных партнеров и верных сторонников. Этот длительный процесс требует терпения, понимания и бескорыстной помощи. 11 ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА После свадьбы Дона и Солнышка я несколько месяцев ходил как в воду опущенный. Подумывал даже уехать из города и стал просматривать колонки объявлений в газетах Манчестера и Портленда. Но к Рождеству вся семья уже знала, что Солнышко ждет ребенка, а я в подсознании чувствовал себя обязанным Призраку и хорошо помнил, какие надежды он возлагал на этого младенца. Оттого и остался. С той ночи на мосту мы с Доном окончательно отдалились друг от друга. Внешне поддерживали вполне дружелюбные отношения, однако полностью прервали всякую внутреннюю связь. Я, насколько позволяли приличия, избегал встреч с Доном и его женой, что было нетрудно, так как теперь их основное окружение составляли подобные им молодые пары. Мы виделись лишь на семейных сборищах и на похоронах тети Лорен в конце марта. По-моему, они были вполне счастливы. Работал я все там же -- в отделе снабжения целлюлозно-бумажной фабрики, а Дон -- в экспедиции, помещавшейся в другом корпусе. Наверняка он пытался делать то же, что и я: жить как "нормальный" человек. Я, во всяком случае, больше не прибегал к психокинезу, а принудительные манипуляции свел к вытягиванию мелких подачек из своего начальника, угрюмого янки по имени Гэлуша Пратт; он и впрямь считал меня добросовестным и нетребовательным работником, при первой же возможности заслуживающим поощрения. В свободные часы я ходил на лыжах, совершал вылазки в горы и читал что попало на тему умственной деятельности. Мои не слишком плодотворные изыскания останутся таковыми вплоть до семидесятых годов, когда официальная наука в конце концов придет к допущению, что ум -- нечто большее, чем головоломка, разгадывать которую -- дело философов и теологов. Ребенок родился 17 мая 1967 года, спустя семь с половиной месяцев после свадьбы родителей. При виде крошечного существа с непомерно большой головой окружающие милостиво допускали, что дитя недоношено. Но я, впервые взглянув на племянника через одиннадцать дней, когда вез в церковь крестить, не нашел никаких признаков недоношенности -- розовый, упитанный, абсолютно нормальный младенец. Сестра Солнышка Линда и я соответствующими молитвами оградили его от происков Сатаны, затем отец Расин окропил холодной водой маленький безволосый череп и нарек новорожденного Дени Рогатьеном. Голубые глазки стали черными из-за расширенных зрачков. Младенец втянул в себя воздух и выпустил его с пронзительным воплем. Я инстинктивно попытался его утешить и тут же почувствовал цепкую умственную хватку. Холодно! Мокро! Уа-а! Тебе плохо, неуютно? -- спросил я. Ну покричи. Покричать? -- удивился он. Да. А скоро придет мама и возьмет тебя на ручки. Он быстро подсчитал в уме (сердцебиение, тепло, надежность, ласковые руки, молоко, сосательный рефлекс, ЛЮБОВЬ). МАМА? (Снова крик.) Мама хорошая, заверил я. Покричи, покричи. Он заявил: Люблю ТЕБЯ. (Сердечность, доверие, спокойствие.) И быстро уснул, повергнув меня в полную прострацию. Я был изумлен тем, как рано проявилась у ребенка склонность к телепатии, но не мог понять, что же ещЕ так потрясло меня, пока не обдумал все, лежа в постели, не прокрутил в памяти мельчайшие подробности события. Там, в церкви, при скоплении народа, занятый ритуальной церемонией, я почти не отдавал себе отчета в телепатической связи наших умов. А теперь понял, что она до сих пор не исчезла, эта связь с крохотным существом, спящим в колыбели на другом конце города. Я вскочил с постели, зажег свет и стал рыться на полках, ища труды по детской психологии. Мои подозрения подтвердились. Племянник Дени -- не просто телепат, а настоящий уникум. В одиннадцать дней от роду продемонстрировал мне способности к синтезу, к логическому мышлению, что не свойственно обычным новорожденным. Едва-едва появился на свет, а уже делает выводы! Остаток ночи я проклинал Фамильного Призрака, а к утру уже знал, что мне делать. Позвонив на службу и сказавшись больным, я оправился пешком в маленький арендованный домик на Школьной улице, дабы поведать Солнышку, кого безжалостная судьба дала ей в девери, в мужья и в сыновья. День выдался чудесный. В палисадниках распустились весенние цветы, отчего даже убогие улицы Берлина приобрели некоторую живописность. Дверь мне открыла восемнадцатилетняя Богоматерь с длинными распущенными волосами, приветливо и наивно улыбающаяся в своем неведении. Мы уселись на кухне, выдержанной в ярко-желтых и белых тонах. Кофейного цвета занавески чуть колыхались на окнах, из духовки доносился аромат шоколадного торта. Рассказывая о том, как мы с Доном обнаружили у себя телепатический дар, я старался излагать события по возможности в мягкой форме, поэтому представил их как семейную историю, начавшуюся с эпизода в малиннике. (Призрака я, разумеется, опустил.) Поведал о том, как мы постепенно пришли к осознанию наших странностей, как ещЕ в дошкольные годы проводили опыты с внутренней речью, передачей образов на расстояние и глубинным видением. О том, как мухлевали на экзаменах, мысленно читая закрытый конспект. О том, как наш недруг О'Шонесси угодил в баскетбольное кольцо (в качестве демонстрации своего психокинеза осторожно подвигал по кухне стул; она улыбнулась). Объяснил, почему мы с Доном уговорились держать наши способности в тайне. Даже вспомнил "Странного Джона" и свои страхи, связанные с этой книгой. Однако воздержался от упоминания о принудительных силах и уж тем более о своем глубоком убеждении, что Дон употребил гипноз, чтобы умыкнуть еЕ у меня. И конечно же, ни словом не обмолвился о страшном происшествии, имевшем место накануне свадьбы. Мое повествование заняло несколько часов. Она выслушала меня, не прерывая, но я чувствовал, как трудно ей сдерживать свои эмоции: сестринскую любовь ко мне, тревогу за мое душевное здоровье, недоверие и неловкость, заинтересованность, подавляемую растущим отчаянием. Пока говорил, она приготовила нам завтрак и покормила сына. Когда я закончил и устало откинулся на спинку стула, она с обычной искренней и нежной улыбкой накрыла мою руку своей и сказала: -- Бедный, милый Роги! Ты измучился за эти месяцы, правда? У нас почти не появлялся, поэтому мы с Доном ничего не знали. Но теперь мы позаботимся о тебе. В голубых любимых глазах я увидел решительный отказ даже обсуждать мое сообщение, даже думать о нем серьезно. Непреклонный отказ. Хуже того -- в них отразился необычный страх. Ей страшно со мной! Боже, что я наделал?! Надо срочно успокоить еЕ, вселить в душу сознание безопасности, доброты, любви. Солнышко, не бойся! Не бойся всего этого! Не бойся меня! -- Твое недоверие вполне понятно, -- тихо произнес я. -- Нам с Доном понадобились долгие годы, чтобы осмыслить нашу странность. Ничего удивительного, что тебе мои речи кажутся бредом сумасшедшего. Но... но ты же видишь, я по-прежнему твой старый друг Роги, а Дон остается Доном. Да, мы можем разговаривать, не раскрывая рта, и передвигать предметы, не прикасаясь к ним, но это не значит, что мы какие-то чудовища. Мои собственные слова прозвучали как явная, намеренная ложь. Она сдвинула брови, пытаясь быть справедливой ко мне. Лучи яркого полуденного солнца проникали в окна маленькой кухни. На столе стояли чашки с остатками чая, тарелки с крошками торта и ваза пахучей сирени -- как непреодолимая преграда между нами. -- Я что-то читала об опытах по экстрасенсорике, которые проводятся в колледже... -- Вот видишь? -- подхватил я. -- Доктор Раин, он же известный ученый! У меня есть его книги, могу показать... -- Но как можно читать мысли другого человека? Нет, не верю! -- Ужас и гнев перед насильственным вторжением в еЕ душу хлестнули меня, точно кнутом. -- Я бы не вынесла, если б ты... или Дон узнали все, о чем я думаю про себя! Теперь главное не сфальшивить! -- Да нет, Солнышко, не в этом дело. Нормальные люди... я хочу сказать, люди вроде тебя для телепатов закрытая книга. Мы воспринимаем ваши сильные чувства, самые яркие образы, но читать сокровенные мысли мы не можем. Даже друг у друга мы читаем только те мысли, какие хотим передать. Тоже лишь отчасти правда. Трудно расшифровать мысли нормального человека, но временами они все же читаются, особенно когда освещены бурными эмоциями. К тому же люди нередко высказывают их вслух, невнятно бормоча себе под нос. Такое бормотанье расслышать проще простого. Иное дело -- выделить рациональное зерно, осмыслить чувственно-понятийную путаницу, что, подобно накипи, скапливается на поверхности недисциплинированного сознания, маскируя скрытые мысли. Как правило, ты отгораживаешься от этой ментальной статики, чтоб не свихнуться. -- Не думай, что я стану шпионить за тобой и Доном. Мы давно научились ставить барьеры любопытству друг друга. Да я бы и не посмел никогда вмешиваться в твою и его жизнь. Слышишь, Солнышко, никогда!.. Она вспыхнула, и я понял, что угадал по меньшей мере одну из причин еЕ страха. Она скромная, застенчивая женщина со всеми свойственными им предрассудками, может, за это я и люблю еЕ. -- Так называемые высшие проявления ума в общем-то ничего необычного собой не представляют. Тебя же не пугает талант художника или музыканта? Так и телепатия, и психокинез -- врожденные качества, и ничего с ними не поделаешь. Ты читала о людях, которые предсказывают будущее или чуют воду? В Новой Англии им издавна никто не удивляется. А человеку непривычному их свойства показались бы чем-то вроде черной магии. Я думаю, вокруг полно телепатов и психокинетиков, только они не признаются, предвидя реакцию нормальных людей. Но если их полно, почему нам не удается выйти с ними на связь? И почему такие исследователи, как доктор Райн, не разыщут их, вместо того чтобы ставить опыты на каких-то сомнительных психопатах? -- Я хочу тебе верить, Роги, -- помолчав, сказала она. -- Честное слово, я не просто так пришел к тебе. Не для того, чтоб разбередить твою душу. Из-за себя самого и даже из-за Дона я ни за что не стал бы тебя тревожить. Но теперь есть Дени. Она похолодела. -- Дени? -- Вчера на крещении мальчик телепатически общался со мной... Нет, ты не пугайся. Это было прекрасно! Он заплакал, когда его облили водой, и я неосознанно попытался его успокоить. С помощью телепатии, как в детстве мы успокаивали друг друга с Доном. И Дени откликнулся. Между нами установилась необычная связь. Сперва я передавал ему только примитивные ощущения -- чтобы он перестал плакать. А он уцепился, дал мне понять, что ему этого мало. Тогда я сказал... в уме сказал: "Скоро придет мама, и все будет хорошо". Но не словами, в понятии том, что ребенку всегда хорошо с матерью. И знаешь, что сделал Дени? Он установил в уме связь между собственным представлением о матери и переданным ему образом! Психологи называют это ментальным синтезом, ассоциативным мышлением. Но такой кроха, казалось бы, не должен логически мыслить. Дени ещЕ слишком мал. Хотя бы через несколько месяцев, не теперь. -- Неправда, -- ледяным тоном проронила она. -- Правда, Солнышко! Я уверен. -- Ты все выдумываешь. Смешно, ей-богу! -- Да нет же! -- убеждал я еЕ. -- Поди принеси Дени, и я попробую тебе доказать. Думаешь, он спит? Нет, он нас слушает. Я вдруг наткнулся на защитную материнскую ауру. -- Ты лжешь! У меня нормальный ребенок! Ничего подобного быть не может! -- У тебя гениальный ребенок. Видимо, Дени -- экстрасенс. Если ты хочешь убедиться, то, наверно, можно показать его в колледже или в больнице, которая занимается... -- Нет, нет, нет! Он самый обычный! -- Она сорвалась со стула; невыразимый ужас просачивался в каждом еЕ движении. -- Ты болен, Роги! Болен от ревности! Не можешь мне простить, что я вышла за Дона и родила ему ребенка! Уходи! Оставь нас в покое! В отчаянии я тоже начал кричать: -- И долго ты собираешься прятать голову под крыло? Ты прекрасно понимаешь, что я в своем уме и говорю правду! Тебя выдает твой собственный ум! -- Не-е-ет! -- взвыла она. Я махнул рукой. Ваза сирени подпрыгнула и зависла в воздухе. Я послал еЕ через кухню в раковину, и она со звоном разбилась. В соседней комнате визгливо закричал ребенок. Солнышко накинулась на меня, как тигрица, стиснув кулаки и сверкая глазами. -- Негодяй! Ублюдок! Вон из моего дома! Я никогда ещЕ не применял к ней принуждения, но тут у меня не было выхода. Сядь. Голос еЕ прервался, она словно окаменела. Если не считать широко раскрытых горящих глаз, лицо еЕ превратилось в трагическую маску, а рот застыл в беззвучном крике. Сядь, повторил я. В комнате надрывался ребенок, реагируя на чувства матери. Глаза еЕ молили меня, но я не поддавался. Две слезинки скатились по мраморным щекам. Она смежила веки и медленно опустилась на стул. Прядь белокурых волос упала на лицо. Плечи подергивались от рыданий. Сиди тут. Не бойся. Смысл моих телепатических посланий просачивался в еЕ мозг вместе с мощным принудительным натиском. Я вышел, взял из кровати Дени, завернул его в одеяльце и, вернувшись на кухню, бережно подал ей. Потом освободил еЕ ум и попытался вселить уверенность в уме ребенка. Крик. (Спокойствие.) Все в порядке, Дени. Маме уже лучше. Я протянул к нему руку, выставив указательный палец. Глаза Дени все ещЕ были полны слез, но крошечный ротик скривился в улыбке. Голая кукольная ручонка высунулась из-под одеяльца, безошибочно нашла мой палец и крепко вцепилась в него. Я мысленно проговорил: РОГИ (прикосновение) ДЕНИ. Я -- Роги, ты -- Дени. Роги любит Дени. Между нами вновь воцарилась радужная гармония. Даже Солнышко, видимо, почувствовала это, потому что слабо охнула. Ребенок начал ворковать. -- Тебя зовут Дени, -- сказал я. Он что-то промычал. -- Дени, -- повторил я. Личико осветилось, а ум его отозвался: ДЕНИ. Голосом он смог изобразить лишь короткое забавное мычание. -- Пытается произнести свое имя, -- объяснил я ей. -- Язык и голосовые связки в отличие от мозга ещЕ не приспособлены к речи, но умом он понимает, что его зовут Дени. Солнышко молча покачивала младенца и плакала. Ужас прошел, остались только растерянность и упрек. Ох, Солнышко, прости меня, дурака неуклюжего, что напугал тебя! -- Я вынужден был так поступить, -- сказал я, уже не оказывая на неЕ принудительного давления, наоборот, взывая к пониманию. -- Нельзя отворачиваться от очевидного. Это было бы несправедливо по отношению к Дени. Ты должна быть храброй -- ради сына. На тебе лежит ответственность за него, за талант, который не идет ни в какое сравнение с нашим. Я думаю, у Дени ум высшего порядка. Если этому гигантскому уму позволить развиться как следует, то твой сын станет великим человеком. Теперь Солнышко окончательно успокоилась. Ребенок удовлетворенно потянулся и зевнул. Она крепко прижала его к груди. -- Что же мне делать, Роги? Они... они теперь отберут его у меня? -- Ну что ты?! Ради Бога, Солнышко, не бойся ничего! Я сказал, что ты можешь его проверить, но только для того, чтоб самой убедиться. Никто не сможет тебя заставить проводить эксперименты с Дени. Слава Богу, мы живем в цивилизованной стране. Но если бы он был моим сыном... Она выжидательно глянула на меня. Я стоял так близко к ней и ребенку, что их комбинированная аура захватила и меня. От неЕ исходили облегчение и доверие, от него -- усиленный вариант гармонической связи, уже испытанной мною в церкви. Дени любит Роги. Нет-нет, Дени! Ты немой. И мама не моя. Ты должен обратиться к Дону, твоему настоящему отцу, а не ко мне... -- Что бы ты сделал, будь Дени твоим сыном? -- тихо спросила Солнышко. Я услышал свой голос как бы со стороны: -- Люди, проводящие