эксперименты по экстрасенсорике в лабораториях, наверняка понятия не имеют, что нужно такому ребенку, ведь они обычные, нормальные люди. А Дени должен воспитывать кто-то ему подобный. Только его отец и я способны общаться с ним на телепатическом уровне, поэтому Дон должен... ДЕНИ -- РОГИ! Наша умственная связь крепла помимо моей воли. Ребенок ухватился за меня, как прежде ухватился за мать, как дети хватаются за самых близких, самых дорогих. Нет, Дени! Это не я! (Помилуй меня, Господи, ибо грешен есмь! Замышлял убийство. Да, мы оба были пьяны. Да, я обезумел от любви к ней. Каюсь, каюсь, каюсь... и благодарю Тебя! Нет, Дон ничего не знает. Все было у меня в голове?.. Нет, не думаю, но может быть... может быть... не знаю. Двухмесячный пост, душевное раскаяние -- и все прошло, все кончено, но я никогда не забуду, никогда...) -- Дон станет воспитывать мальчика? -- переспросила Солнышко. -- Наверное, можно с ним поговорить. Он любит Дени, но он такой консерватор. Я даже не могу заставить его сменить Дени пеленки или дать ему соску. А что он должен делать? У меня упало сердце. Откуда мне знать? Фамильный Призрак наверняка знает. Если он действительно призрак. -- Дон должен почаще бывать с мальчиком. Разговаривать с ним -- ум в ум. Научить его управлять своими способностями. На лице еЕ было написано сомнение. -- Что ж, я попробую. -- Это очень важно, Солнышко! Вот когда мы с Доном были детьми, у тети Лорен не было времени, чтобы уделить нам даже то внимание, в каком нуждаются обычные дети. И -- видит Бог -- она была далека от телепатии. Оттого мы и выросли заторможенными. Солнышко открыла рот, но я жестом приказал ей не перебивать меня. -- Я имею в виду, заторможенными в нашей экстрасенсорике. Тебе не приходилось читать про одичалых детей, которых вырастили животные или родители-садисты, не позволяющие им общаться с людьми? Попадая в человеческий мир, они уже не могут считаться людьми, потому что их лишили общения на той стадии, когда детский ум наиболее восприимчив. На первый взгляд мы с Доном нормальные люди, но в нас есть скрытая ущербность. В детстве нам не хватало наставника. Никто не учил нас пользоваться нашими способностями. Во всех учебниках по психологии сказано, что первые три года имеют решающее значение для умственного развития. И к экстрасенсорике это относится в равной, а может, и в большей мере, чем к обычным людям. Мы с Доном обнаружили свой дар случайно, развивали стихийно, он так и не стал для нас чем-то естественным. Дон вообще в этом ничего не смыслит, я знаю чуть больше, но тоже недостаточно. -- Так ты объяснишь Дону, что надо делать? -- Да, конечно. Я постараюсь в общих чертах наметить линию поведения. Дени нужны вы оба. Ты тоже многое можешь сделать -- читать ему вслух, разговаривать с ним. У меня есть книга Пиаже, известного швейцарского специалиста по детской психологии, я дам тебе еЕ почитать. В ней шаг за шагом изложен процесс обучения ребенка. Необычайно интересно! Она кивнула и ещЕ крепче прижала к себе сына. Глаза мальчика были озадаченно устремлены на меня. Тогда я осознал, что невольно поставил преграду его настойчивому стремлению ко мне. А он тыкался в нее, словно щенок, делающий подкоп под забором. Нет, мальчик мой, нет! РОГИ! Он уже оказывает на меня давление. Я хотел отвести от него взгляд и не смог. Я вдруг почувствовал, что слабею перед такой силой и решимостью. Дети! Даже у самых обыкновенных есть немало способов добиваться своего чисто психологическим способом... Чем ещЕ объяснить, что мы с таким обожанием взираем на эти беспомощные, крикливые, вонючие, требовательные, назойливые подобия человека? Нет! РОГИ, мой РОГИ! (Любовь.) Вот сейчас рухнет моя оборона. Дени одарил меня доверчивой улыбкой, и капкан захлопнулся. -- Пока не будем открывать другим правду о Дени, -- решила Солнышко. -- Подождем, когда он вырастет и сумеет защититься от тех, кто попытается его использовать. Мы научим его осторожности... И доброте. -- Она прижала к щеке маленькую головку. -- Странный сверхчеловечек. И что мне с ним делать? Вот бы посоветоваться с мамой Эйнштейна! -- Маленький Альберт очень долго не проявлял своей гениальности, -- улыбнулся я. -- Даже не говорил до четырех лет. Я подошел к раковине и начал собирать сирень и осколки. Надо было такое натворить! Дон очень удивился, вернувшись с работы и увидев нас троих на крыльце. Пока Солнышко готовила ужин, у нас с братом состоялся первый сеанс телепатической связи за целый год. Я объяснил ему, зачем пришел и что сделал. Сперва он засмеялся, потом рассвирепел, когда я сказал, что его долг заняться специальным обучением сына. Мы чуть не подрались в гостиной, на шум выбежала Мари Мадлен и бросилась между нами. Одно за другим она терпеливо и спокойно опровергла все возражения Дона и при этом смотрела на него с такой любовью и преданностью, что меня прошиб холодный пот. Дураку ясно, что ни о каком принуждении тут не могло и не может быть речи. Изложив ему намеченную нами программу обучения, она умолкла, и Дон отступил перед немой мольбой в еЕ взоре. -- Ладно, уговорила. По-моему, неправильно делать из ребенка черт знает что, но вам видней. Буду выполнять, что прикажете. Только нянькаться с ним не стану, и не надейтесь. Солнышко бросилась к нему на шею, прильнула к губам в долгом и страстном поцелуе. Он глянул на меня через еЕ голову, и я заметил в его глазах торжествующую усмешку. -- Насчет ваших вечерних сеансов телепатии с пацаном... со светящимися картинками и прочей дребеденью... уверен, с ними у меня ничего не выйдет. Передавать мысли -- пожалуйста, остальное -- дело Роги. Ты поможешь нам воспитать ребенка. Ты придумал всю эту чертовщину, вот и отдувайся! Ну что, по рукам? -- Прекрасная мысль! -- заулыбалась Солнышко. -- Ты ведь не откажешься, правда, Роги? А из спальни донеслась ещЕ одна просьба -- совсем нечленораздельная. Я был обезоружен. Фамильный Призрак победил. -- Ладно. -- Значит, решено, -- кивнул Дон. -- Что там у нас на ужин, радость моя? 12 Выдержки из заключительного доклада о научном исследовании неопознанных летающих объектов, произведенном Университетом Колорадо совместно с ВВС США 9 января 1969 года Гипотетический взгляд на НЛО как на космические корабли, пилотируемые представителями иных цивилизаций, которые, возможно, существуют на планетах Солнечной или более отдаленных звездных систем, принято называть экстраземной гипотезой (ЭЗГ). Кроме того, имеется точка зрения, настаивающая на действительном существовании пришельцев из открытого космоса, а не только на возможности, пока ещЕ не подтвержденной научными фактами. Данный уровень убеждений мы сокращенно обозначаем ЭЗД -- экстраземная действительность... Если бы приверженцы второй концепции смогли привести прямые, достоверные и недвусмысленные доказательства еЕ верности, это стало бы величайшим открытием в истории человечества. Не говоря уж об их чисто научном значении, они оказали бы ни с чем не соизмеримое воздействие на все аспекты человеческой жизни. К сожалению, в настоящее время такими достоверными свидетельствами мы не располагаем. Нет даже согласия между сторонниками ЭЗД относительно целей, преследуемых инопланетянами. Одни авторы уверяют, что НЛО намерены помочь нашей планете избавиться от катастрофических последствий сотворенного нами кошмара. Другие, напротив, убеждены в агрессивности пришельцев. Независимо от того, насколько благоприятны для человечества подобные посещения, все сходятся на том, что общение с иными цивилизациями произвело бы радикальные перемены в условиях человеческого существования. Дилемму можно было бы разрешить за несколько минут, если бы летающее блюдце приземлилось на лужайке перед отелем, где проходит конгресс Американского физического общества, и пилотирующие его индивидуумы вручили бы ученому собранию нечто вроде верительной грамоты с точным указанием, откуда они явились и какая технология использовалась при создании летательного аппарата. После чего ответили бы на все интересующие аудиторию вопросы. Подчеркивая отсутствие убедительных доказательств существования ЭЗД, мы не строим никаких прогнозов на будущее. Возможное появление подобных свидетельств после опубликования настоящего доклада не изменит достоверности нашего утверждения о том, что в данный момент мы их не имеем. Если они появятся впоследствии, наши выводы, естественно, будут пересмотрены во втором издании... Вопрос о том, существует ли где-либо во Вселенной иная разумная жизнь (ИРЖ), привлекает к себе в последние годы все более заинтересованное внимание. До сей поры никем не получено наглядных тому подтверждений, следовательно, вопрос остается открытым... ИРЖ, как уже обсуждалось на предыдущем заседании, непосредственно связана с ЭЗГ или ЭЗД НЛО, Если подтвердится ЭЗГ, это станет подтверждением ИРЖ, поскольку некоторые НЛО надо будет считать прибывшими из экстраземных миров. Соответственно, если мы убедимся в невозможности ИРЖ, тогда будет опровергнута и ЭЗГ. Однако наличие ИРЖ ещЕ не является доказательством ЭЗГ. Ибо весьма вероятно, что действительная ИРЖ пока не достигла необходимых технологических мощностей для посещения Земли либо не имеет желания еЕ посещать... Совершенно неправомерны предположения, будто в иных сообществах должен наблюдаться неуклонный процесс накопления знаний и совершенствования технической оснащенности. Люди на сегодняшний день знают достаточно, чтобы разрушить все формы жизни на Земле, однако у них не хватает знаний и ума, чтобы выработать механизмы контроля за подобными устремлениями. Не исключено, что и обитатели иных планет уничтожат собственную жизнь, прежде чем достигнут уровня научно-технического развития, необходимого для совершения долговременных космических путешествий. Есть и другая вероятность: развитие интеллекта превосходит технический прогресс настолько, что к моменту разработки необходимой для межпланетного полета технологии инопланетяне достигнут такого уровня сознания, что потеряют всякий интерес к открытию иных миров. В той же мере, в какой мы не способны предугадать степень и задачи будущего технического развития -- нашего или чьего-либо еще, -- мы не можем и строить догадки относительно того, что в более цивилизованном мире считается нормами разумного поведения. Помимо огромных расстояний и трудностей, с коими сопряжены космические вояжи, следует принять во внимание ещЕ один аспект проблемы. Если предположить, что цивилизации склонны к саморазрушению и временной отрезок их разумной жизни не превышает, скажем, ста тысяч лет, то временной фактор также свидетельствует против вероятности успешных межпланетных коммуникаций. И наконец, возможно, внеземные цивилизации достигают вершин своего развития в иные эпохи космической истории... Учитывая вышеизложенное, считаем целесообразным сделать вывод, что никакая ИРЖ вне пределов Солнечной системы не имеет возможности посетить Землю в ближайшие десять тысяч лет. 13 Ленинград, СССР, Земля 5 марта 1969 года -- Самое интересное мы приберегли напоследок, товарищ адмирал. Пожалуйста, садитесь за этот столик с микрофонами... Другие товарищи могут занять стулья возле наблюдательной витрины. Через минуту доктор Валентина Любезная, наш ведущий специалист по биокоммуникациям, приведет опытный экземпляр в клетку Фарадея. Простите за небольшую заминку... -- Данилов виновато улыбнулся. -- Девочка очень нервничает. Колинский без комментариев опустил свой обширный зад на жесткий деревянный стул. Нервные дети! А вы ещЕ больше трясетесь, гражданин Жополиз, и правильно делаете, ведь пока что качество развлечений в вашей дорогостоящей лаборатории оставляет желать лучшего. Идиотские демонстрации биоэнергетического поля. Чукча-шаман останавливает сердце крысы (на кой черт мне крыса, когда все наши враги весят больше четырехсот граммов). Слепой неврастеник читает пальцами. Подвергнутый дезинфекции современный Распутин возлагает руки на истерзанных кроликов и залечивает их раны. Домохозяйка показывает психокинетические фокусы с сигаретами и стаканами воды. Цыганка извлекает из "Полароида" смазанные астральные фотографии Петропавловской крепости, Медного Всадника и других местных достопримечательностей. (Последнее выглядело многообещающе, пока Данилов не признался, что объект способен "провидеть" лишь те места, которые посетил. Вот вам и психический шпионаж!) -- Нас, конечно, интересует, как далеко вы продвинулись в области чистой науки, товарищ Данилов, -- сурово проговорил Колинский. -- И все же главным образом нам нужны не доказательства существования психических сил. В отличие от западных скептиков мы допускаем, что человеческий мозг способен к подобной деятельности. Однако мы рассчитывали, что после пяти лет работы вы представите нам результаты практического оборонного значения. Данилов засуетился с микрофонами, положил на стол стопку бумаги и ручку для заметок, покосился на вошедших в зал адъютантов адмирала -- Гуслина и Ульянова -- и на сотрудника Главного управления разведки Артимовича. -- Сейчас мы покажем вам самый перспективный экземпляр. Думаю, что вы не разочаруетесь, товарищ адмирал. Не успел он закончить фразу, как дверь испытательной камеры открылась. Женщина в белом халате ввела за руку очень хорошенькую рыжеволосую девочку в школьной форме. Та с некоторой тревогой поглядела через стекло на собравшихся мужчин. -- Девочка очень чувствительна к явным умственным проявлениям -- гораздо более чувствительна, чем те, кого вы видели до нее. Для успешного эксперимента атмосфера должна быть проникнута добротой и благожелательностью. Попробуйте настроиться на положительные эмоции. Капитан Гуслин кашлянул. Ульянов закурил. На лице профессионального разведчика Артемовича появилась неестественная улыбка. Данилов взял в руки микрофон, обмотанный синей изоляционной лентой. -- Я вас представлю, товарищ адмирал, а потом, надеюсь, вы скажете девочке несколько ободряющих слов. Колинский, у которого было семеро внуков, вздохнул. -- Как хотите. Данилов нажал кнопку микрофона. -- Ты готова, Тамара? Голос девочки донесся из вмонтированного в потолок репродуктора: -- Да, доктор. -- У нас сегодня особенный гость, Тамарочка. Адмирал Иван Колинский, герой советского военно-морского флота. Ему очень интересно увидеть твои достижения в биокоммуникации. А ещЕ он хочет просто побеседовать с тобой. -- Ученый почтительно вытянулся. -- Товарищ адмирал, разрешите представить вам Тамару Сахвадзе. Колинский взял микрофон и подмигнул девочке. -- Не волнуйся, девонька. Пускай доктор Данилов волнуется. Девочка улыбнулась. У неЕ были ослепительно белые зубы. -- Тебе сколько лет, Тамара? -- Одиннадцать, товарищ адмирал. Огромные темные глаза, губы как лепестки роз. -- Имя у тебя красивое, грузинское. Ты где живешь? -- Я живу в Сочи... То есть жила, пока меня не нашли и не привезли сюда работать и учиться. Сочи находится на Черном море. Ах, да, она из того древнего народа, о красоте и колдовских чарах которого ходят легенды. -- Я хорошо знаю Сочи, красивейший город. У меня там дача. В Сочи теперь весна, все цветет, птицы поют на пальмах. Жаль, что мы с тобой не там, а в холодном Ленинграде! Эх, и правда, хорошо бы сейчас туда! Походил бы на байдарке, посидел у моря, попил хорошего грузинского вина, погрел старые косточки на солнце! Юные красавицы (твои сестры, Тамара) сновали бы мимо, высокие, длинноногие, с черными горящими глазами, а я бы глядел им вслед и вспоминал старые проказы. Или со скуки придумал бы, как свалить Горшкова -- ох уж этот хрен на колесах! И заодно прожектера из КГБ Андропова -- помешался, понимаешь, на своем биоэнергетическом фарсе, будто нельзя обойтись низкочастотным передатчиком, как американцы. Психическое оружие! Ну до чего ж мы, русские, суеверны, несмотря на все наши научные и культурные достижения! Может, привлечем к делу Бабу Ягу с еЕ избушкой на курьих ножках? Девочка громко рассмеялась. -- Какой же вы глупый, товарищ адмирал! Научный сотрудник Любезная заметно напряглась. -- Ребенок перенервничал, -- оправдывался Данилов. -- Извините Тамару за невольную грубость. Может быть, приступим? Колинский, прищурясь, посмотрел на Тамару. -- Но мы ещЕ не закончили беседу. Скажи мне, девонька, а какой такой у тебя талант, что тобой ученые заинтересовались? -- Я читаю мысли. На расстоянии... Иногда. -- И мои прочесть можешь? -- вкрадчиво спросил адмирал. Тамара испугалась. -- Нет! -- Товарищ адмирал, -- взмолился Данилов, -- очень важно, чтобы девочка была спокойна! Лучше бы нам уже начать... -- Добро. -- Колинский оставил микрофон. Данилов сделал знак своей сотруднице. Женщина взяла девочку за руку и повела еЕ в обшитую медными пластинами кабину, помещенную в центре испытательной камеры. Внутри стоял простой деревянный табурет. -- Это заграждение называется клетка Фарадея, -- объяснил Данилов. -- Она защищена от всевозможных форм электромагнитного излучения. Мы установили, что лучше всего Тамара работает, когда излучение еЕ ума не связано с потоками электромагнитного спектра. Биоэнергетический гало-эффект, который мы вам продемонстрировали в самом начале, очевидно, является побочным, а не основным продуктом жизнедеятельности. Колинский сделал нетерпеливый жест. Тамара села и сложила руки на коленях. Доктор Любезная вышла и через минуту присоединилась к зрителям. -- Все готово, -- доложила она. -- Тамара чувствует себя вполне уверенно. Данилов взял со стола второй микрофон. Его обмотка была ярко-алой. Включив его, он проговорил: -- Данилов на связи. Доложите готовность. Мужской голос отозвался сквозь помехи: -- Научно-исследовательское судно "Пигалица" ждет ваших указаний. -- Сообщите ваши приблизительные координаты. -- Мы в девяти километрах к западу от Кронштадта. -- Водолазы готовы? -- Младший лейтенант Назимов и польский юноша находятся на глубине девяносто метров и ждут биоэнергетических сигналов. -- Охренеть можно! -- воскликнул капитан Ульянов. Данилов резко хлопнул в ладоши. -- Пожалуйста, воздержитесь от посторонних замечаний и настройтесь на самый миролюбивый лад! Капитан Гуслин хмыкнул. -- Внимание, "Пигалица", приготовиться к приему. -- Данилов отставил микрофон с алой обмоткой. -- Сплошные сюрпризы, доктор Данилов, -- пробормотал адмирал. -- Эксперименты до сих пор проводились с успехом, -- напряженным голосом отозвался ученый. -- На что мы надеемся и впредь... при надлежащих условиях. -- Он зыркнул на адъютантов и ГРУшника. Колинский погрозил троице кулаком. -- Эй, вы, минетчики, чтоб я вас больше не слышал! Ученый шумно выдохнул и пустился в объяснения: -- Девочку Тамару мы называем индуктором. Она -- самый талантливый телепатический передатчик из всех, какие мы знаем. А реципиент, или приемник, семнадцатилетний поляк по имени Ежи Гаврыс, ещЕ один одаренный биоэнергетик. На нем водолазный скафандр. Из аппаратуры у него только ручка и специальная дощечка для подводных записей. Его спутник, младший лейтенант Назимов, будет предъявлять сделанные им записи считывающему устройству. А радист на судне переправит данные нам для передачи по комнатному громкоговорителю. -- Понятно, -- сказал Колинский. -- А что за данные? Данилов гордо вскинул голову. -- По вашему выбору. Адъютанты вновь не сдержали удивленных возгласов. -- Для начала я рекомендую выбирать простые формы -- звезды, круги, квадраты. Потом рисунки, потом несколько слов. Вот бумага и ручка. Изобразив что-либо на листке, покажите его Тамаре, и она передаст послание. Колинский поджал губы и склонился над листком. Он нарисовал пятиконечную звезду, поднял лист и улыбнулся Тамаре. Девочка пристально вгляделась в рисунок. -- Звезда, -- поступил сигнал с "Пигалицы". Адмирал нарисовал стрелу. -- Стрела, -- передал далекий радист. Адмирал довольно неуклюже изобразил кошку. -- Корова, -- доложили из репродуктора. Все в зале засмеялись. Колинский пожал плечами и нарисовал круг с отходящими от него лучами. -- Солнце. Адмирал весело помахал Тамаре. Она улыбнулась и помахала в ответ. Он написал семь букв кириллицы -- слово фамильярного русского приветствия и поднял листок. Девочка некоторое время сосредоточенно смотрела на лист. Диктор откашлялся и проговорил из репродуктора: -- Мы получили от младшего лейтенанта Назимова буквы: "з", "д", "о", "р", "о", неразборчиво, "о". Данилов взял красный микрофон. -- Внимание, "Пигалица"! -- И повернулся к Колинскому. -- Не забывайте, наш реципиент -- поляк. Ему трудно читать послания, написанные нашим шрифтом. Прошу вас, старайтесь выбирать простые слова. -- Он настроил далекое судно на прием следующего сигнала. Колинский вывел печатными буквами: "Тамара шлет привет". Слова буква за буквой вернулись к нему из репродуктора. Адмирал, сияя, повернулся к ученым. -- Разрешите вас поздравить, доктор Данилов, доктор Любезная. Блестящие сдвиги! Надо же, Андропов-то оказался прав. У них был один шанс из миллиона, и вот теперь ему, Колинскому, придется сожрать порцию дерьма. Если способностям Тамары обучить других, то советский флот можно будет оснастить собственным низкочастотным передатчиком. Пущай американцы передают свои послания подводным лодкам глубинного погружения на длинных волнах -- надежная система, но очень замедленная, слово из трех букв полчаса передавать надо. А Советский Союз будет связываться со своими подлодками с помощью телепатии в один момент! Что же касается психического оружия КГБ, тут ещЕ бабушка надвое сказала... -- Вы очень добры, товарищ адмирал! -- захлебывался от восторга Данилов. -- Надеюсь, ваши похвалы распространяются и на маленькую Тамару, и на Ежи, ведь они так хорошо поработали. Быть может, вы сами им об этом скажете? -- Сперва проверим ещЕ одно послание, -- сказал Колинский. Он написал что-то на листке и показал его Тамаре. Прелестное личико выглядывало из-за медной сетки и светилось такой радостью, оттого что все прошло хорошо, что она сумела себя показать. Затем она прочла: ОГНЕВЫЕ РАКЕТЫ. И застыла. Темные глаза точно у затравленной лани. Адмирал Колинский настойчиво постучал пальцем по листку. Все ждали. Наконец Данилов проговорил в алый микрофон: -- Внимание, "Пигалица"! У вас есть сообщение? -- Сообщений нет, -- отозвался репродуктор. Колинский без выражения смотрел на девочку. Вот, значит, ты какая, Тамара? Что ж, едва ли тебя можно винить. Ты почти и не жила, настоящая цель твоей работы даже не приходила тебе в голову. Сейчас ты возмущена и растеряна. Шарахаешься от подлости взрослых. А когда-нибудь станешь считать эту подлость своим моральным долгом. Долгом истинного патриота. -- Сообщений нет, -- повторил репродуктор. Вид у Данилова был виноватый. -- Видимо, девочка утомлена. Или чувствительность Ежи временно ослабела... -- Сообщений нет, -- твердил репродуктор. -- Пойду поговорю с ней, -- предложила доктор Любезная. -- Не надо, не трудитесь, -- сказал Колинский. -- На сегодня я видел вполне достаточно. Будьте уверены, я позабочусь о том, чтобы ваши исследования надлежащим образом субсидировались, и дам о них самый лестный отзыв в докладе Министерству обороны. Адмирал поднялся, разорвал последний лист и высыпал клочки из пригоршни на стол. Затем кивнул адъютантам и вышел, махнув на прощанье сидящей неподвижно маленькой девочке. Данилов и Любезная переглянулись. -- Будь она чуть поменьше, -- сказала женщина, -- возможно, игра бы и получилась. -- Со временем она станет прислушиваться к соображениям высшего порядка, -- отозвался Данилов и взял алый микрофон. -- Внимание, "Пигалица"! Эксперимент окончен. Всем спасибо за работу. -- Есть сообщение, -- раздался голос из репродуктора. Данилов чуть не выронил микрофон. -- Какое? Усиленный микрофоном голос звучал металлически резко: -- Еще один набор букв. "Н", "е", "т". -- Нет? -- хором переспросили Данилов и Любезная. Сидящая в клетке Фарадея Тамара Сахвадзе посмотрела на них и медленно кивнула. 14 ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА Почти три года по вечерам каждый вторник, четверг и воскресенье я приходил к Дону и Солнышку. А она приносила в гостиную маленького Дени -- на занятия, которые мы называли "головными уроками". Поначалу Дон работал вместе со мной, но не находил общего языка с детским сознанием, и его попытки телепатического общения больше напоминали дрессировку щенка: На, малыш, служи! Он не мог себе отказать в том, чтобы подразнить ребенка; обучение представлялось ему чем-то вроде забавы, а собственного сына он воспринимал не иначе как живую игрушку. Если Дени делал успехи, он не скупился на похвалы, но в основном это была долгая и утомительная тренировка. Дону недоставало терпения, он пытался давить на мальчика, и, как правило, все кончалось ревом; временами же Дени замыкался в себе, переставал реагировать и на родительские нагоняи, и на издевки. Как я и ожидал, брата хватило на две-три недели. Даже уговоры Солнышка не заставили его принять мало-мальски заинтересованное участие в учебном процессе. Он утыкался в телевизор и во время рекламных пауз оборачивался к нам с видом насмешливого превосходства. Оно бы и ничего, но дети совершенно не умеют быть тактичными. Маленький Дени слишком явно предпочитал меня отцу. Уязвленное самолюбие моего брата выражалось в потоке таких враждебных эмоций, что это могло привести лишь к одному: чувствительный ребенок в конце концов навсегда закроет доступ в свой ум не только ему, но и мне. Я не мог не высказать Дону своих опасений, хотя и предвидел его бурную реакцию. К моему удивлению, он примирительно отозвался: -- Что ты хочешь? Воспитание детей -- не моя стихия. И добавил, что теперь после ужина будет ходить к "Синему быку" и оставлять меня наедине с женой и сыном. Позже я узнал, что некий завсегдатай таверны по имени Тед Ковальский как-то прошелся по поводу столь необычного семейного уклада. Дон уложил его на месте коротким апперкотом и обратился к притихшим посетителям "Быка" с небольшой речью: -- Мой башковитый братец пишет книгу о поведении маленьких детей. И мы отдали ему нашего пацана в качестве морской свинки. Роги ставит на нем опыты со всякими кубиками, бусинками, картинками и тому подобной мурой, а Солнышко ему помогает. Он и меня чуть не втравил, но, по мне, лучше посуду мыть. Вот почему я тут, а мой брат, моя жена и сын дома. У кого-нибудь, кроме покойного Ковальского, есть возражения? Возражений ни в тот момент, ни впредь ни у кого не возникло. Дон стал проводить в "Синем быке" все вечера подряд, независимо от "головных уроков". Солнышко мучилась, но ни разу его не упрекнула. В дни занятий она старалась приготовить на ужин что-нибудь повкуснее, видимо надеясь уговорить Дона остаться и посмотреть, чему научился Дени. Он, как правило, отказывался, и она нежно целовала его перед уходом. А когда через несколько часов возвращался -- уже изрядно навеселе, -- так же нежно целовала, встречая на пороге. Тем временем его сын делал выдающиеся успехи. На семейных сборищах Дон всем и каждому хвастался своим гениальным детищем. Дени, помня мои уроки, старался не слишком себя показывать: способный ребенок, не более того. Вслух он заговорил в год и месяц, а три месяца спустя уже болтал как заведенный. Ходить научился в год, и в том, что касается физического развития, был почти нормален. Внешностью он пошел в мать -- та же бледность, те же голубые глаза, но ни тени еЕ красоты. На вид он не производил впечатления здорового мальчика, однако я не помню, чтобы он когда-нибудь болел. По натуре был застенчив, замкнут (полная противоположность Дона), но по интеллекту с ним, пожалуй, не сравнится никто из Ремилардов, даже Марк и Джек. Историки Содружества склонны считать его слабым и нерешительным, а кое-кто даже утверждает, что без психологического стимула, каким стала его жена Люсиль Картье, Дени так и не завершил бы свой грандиозный труд. Чем я могу опровергнуть подобные заявления? Лишь несколькими штрихами к портрету Дени в младенчестве. С каким спокойствием и стойкостью преодолевал он выпадающие на долю каждого ребенка эмоциональные испытания! Причем по большей части в одиночку, ведь мне довелось ему помогать лишь в первые годы, а в более позднем детстве и отрочестве судьбе угодно было нас разлучить. Впрочем, нельзя приуменьшать роль Солнышка. Дени выучился читать, когда ему ещЕ двух лет не было, и при всех материальных затруднениях молодой семьи Солнышко выкраивала деньги, чтобы покупать ему книги и даже энциклопедию. Поскольку мальчик был жаден до впечатлений, она возила его по всему Берлину -- летом в прогулочной коляске, зимой -- на санках. Позже, когда им удалось купить машину, стала вывозить за город. Правда, эти вылазки продолжались недолго: цены на газолин, шаткое финансовое положение Дона и растущая семья оставляли ей для этого все меньше времени и возможностей. Метапсихическое образование Дени полностью легло на меня. Я упорно, хоть и неумело, работал над его экстрасенсорикой и ничуть не удивился, когда он меня превзошел и стал пытаться передать мне самостоятельно приобретенные ясновидческие навыки. В умении ставить защитные экраны вскоре ни я, ни Дон не могли с ним тягаться. А вот принуждение не было сильной стороной Дени. Да и психокинез его, кажется, не слишком интересовал: к нему он обращался, лишь когда маленькие пальчики не могли удержать какой-либо инструмент или слишком толстую книгу. Странно было видеть ребенка, который ещЕ палец не перестал сосать, а уже расположил перед собой на весу том Всемирной энциклопедии и штудирует его, или, скажем, сидит в мокрых штанах и ковыряется в транзисторном приемнике, а облако микроэлементов и горячий паяльник для удобства витают у него под рукой. Впереди нас ожидали ещЕ и не такие сюрпризы. Однажды в феврале 1970 года Дон вернулся из "Быка" на удивление рано. Он был не пьянее обычного, но как-то подозрительно весел. Сказал, что у него для меня сюрприз, и велел нам сидеть в гостиной и не высовываться, а сам прошел в кухню и плотно затворил за собой дверь. Дени углубился в только что купленное мною пособие по дифференциальному исчислению (у меня была мысль изучить его с ним вместе). Солнышко вязала. По Школьной улице и вдоль всей долины Андроскоггина гулял свирепый ветер, укрепляя старые сугробы, так что они становились похожи на груды грязного полистирола. У меня мороз подирал по коже при одной мысли о дороге домой. Дон вышел в гостиную уже без пальто, с чашкой дымящегося какао в руках. Ухмыляясь, подал еЕ мне. -- Выпей, Роги, mon vieux [Старина (франц.).], это самое оно, чтоб согреться в такую сволочную стужу. Варить какао было так же свойственно моему брату, как мне -- танцевать чечетку на стойке "Синего быка". Я попытался прощупать его ум, но барьеры были, как всегда, на месте. Что это с ним? Дени оторвался от своих дифференциальных уравнений. Озадаченно посмотрел на отца, потом на мать. -- Нет! -- Солнышко сорвалась со стула и выбила чашку из руки Дона. По стене растеклось уродливое коричневое пятно. Я остолбенел. -- Дядя Роги, а что, от диэтиламиновой кислоты какао вкусней? -- удивленно спросил меня Дени. Дон захохотал. Солнышко посмотрела на него так, будто готова была растерзать. Ошарашенный выходкой жены, он непроизвольно опустил защитный экран, и я отчетливо увидел, какую шутку он собирался со мной сыграть. А маленькому Дени не составило труда проникнуть за барьер и, как на светящейся вывеске, прочитать записанное на отцовской подкорке название наркотика. Но откуда узнала Солнышко? Дон, видимо, тоже об этом подумал, потому что в его смехе я уловил растерянность. -- Да ладно вам, шуток не понимаете? Нынче в "Быка" зашел один хиппи и стал всем предлагать эту дрянь. Мы сперва хотели вышибить его под зад коленом, но я вдруг вспомнил болтовню моего братца о подсознательных инстинктах и подумал: чего зря языком чесать, пора проверить на практике. Как думаешь, Роги? -- Так ты решил подмешать мне ЛСД и посмотреть на мою реакцию? Пьяная ухмылка сменилась гримасой лютой ненависти. -- Одному тебе, значит, можно опыты ставить? Теперь моя очередь. Солнышко дернула его за руку. -- Ты пьян! Сам не знаешь, что несешь! Он отшвырнул еЕ, как котенка, и шагнул ко мне, сжав кулаки. Дени бросил книгу и забился в угол. -- Я знаю, что несу! -- рявкнул Дон. -- Мне надоели твои паскудные головные игры, понял? Ты умудрился настроить против меня родного сына! А моя жена... моя жена... -- Он осекся, обратил к ней мутный взгляд и мало-помалу осмыслил происходящее. -- А все ты! -- напустился он на Солнышко и, тут же забыв про гнев, озадаченно почесал в затылке. -- Но откуда ты узнала? Она вскинула голову. -- Дени сначала меня спросил про ЛСД. Я тоже учусь телепатии. Мы хотели сделать тебе и Роги сюрприз. Я ушам своим не поверил. Ни в одной из моих книг не говорилось о том, что ум способен осуществлять психологическую коррекцию, что он может обучать других (в педагогике и психиатрии Содружества это азы, но тогда мне такое и в голову не приходило). Правда, Солнышко?! -- мысленно выкрикнул я. Она не ответила. -- Мама умеет разговаривать только со мной, -- вмешался Дени. -- Тебя и папу она не слышит. У вас обоих сил не хватает. Дон потрясенно взглянул на испуганного сосунка, едва вылезшего из пеленок. -- Это у меня сил не хватает?! -- взревел он и двинулся к сыну, чтобы вытащить его за шиворот из угла и задать трепку. Солнышко почувствовала, а я прочел это намерение в мыслях Дона. Мы кинулись ему наперерез, но Дени остановил нас взмахом руки и гордо выпрямился перед отцом. -- Папа не тронет меня. -- Ростом он едва доходил Дону до колена. -- Ты никогда меня не тронешь, папа. В его словах отсутствовала вопросительная интонация. Взгляд голубых глаз был тверже стали. -- Нет, -- сказал Дон. -- Никогда. Мы с Солнышком одновременно перевели дух. Она наклонилась и взяла Дени на руки. Дон обернулся ко мне. Он двигался как в трансе или на грани паралича. Но экран поставил на место. Я понятия не имел, какое послание, какой принудительный импульс передал ему Дени, но был уверен, что отныне Дон и впрямь пальцем его тронуть не посмеет. На меня это, разумеется, не распространялось. -- Думаю, Роги, тебе не стоит больше себя утруждать. -- Да, наверное, -- откликнулся я. Ребенок потянулся ко мне с утешением. В те дни я не ведал о скрытом модуле телепатической речи, но почему-то сразу понял: кроме меня, никто не слышит Дени. Мы найдем способ продолжить наши занятия. -- Совсем ребенка разбаловали. К тому же у Солнышка скоро не будет времени на ваши забавы. Она сказала тебе, что опять в положении? Солнышко крепко прижала к себе сына; в глазах у неЕ стояли слезы. Она ничего мне не говорила, а я не обратил внимания на то, что она вяжет. -- Поздравляю, -- бесцветным голосом произнес я. Дон дал мне пальто. Его губы вызывающе кривились, а мысли были скрыты за непроницаемым барьером. -- Теперь я сам займусь воспитанием, -- заявил он. 15 Эдинбург, Шотландия, Земля 28 января 1972 года Когда напряжение становилось совсем уж невыносимым, он забирался высоко в горы. Вот и теперь карабкался все выше, цепляясь обмороженными пальцами за скользкие камни и скрюченные стебли. ЭГЕЙ! Здесь, в этой каменной стране он полностью изолирован от мира простых смертных. Грязными промокшими снегоступами натер себе мозоли на пятках, что добавило новые ноты к желанной симфонии боли. ЭЙ, ВЫ, ТАМ! Сердце бьется где-то в горле резкими толчками. Ледяной ветер пронизывает узкое ущелье под названием Сушеная Треска и превращает в сосульки уши, щеки, нос, подбородок. ЭЙ, КТО-НИБУДЬ! СЛЫШИТЕ? Он карабкается вверх, точно гонимый демонами, и не глядит вниз на море городских огней, на лучистые потоки машин, грязные сточные воды, шпили церквей, руины старинных замков и мрачные стены университета. ЭГЕ-ГЕ-ГЕЙ! В корпусе, стоящем прямо на берегу реки Плезанс, -- его лаборатория. Называется она слишком громко: Отделение парапсихологии при психологическом факультете Эдинбургского университета. А на деле унылая комната под самой крышей, разгороженная на отсеки для проведения бесконечных бессмысленных опытов. Возглавляет лабораторию всемирно известный психолог, профессор Грэхем Финлей Данлоп, но в штате у него только два аспиранта -- Уильям Эрскин и Нигель Вайнштейн -- да он, Джеймс Сомерлед Макгрегор, уроженец острова Айлей в составе Гебридских островов, двадцатилетний лоботряс, волею судеб и своего необыкновенного дара получившего стипендию в одном из самых знаменитых британских университетов, а ныне проклинающий и то и другое. ЭЙ, ВЫ, ЧЕРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ! ЧТО НОВЕНЬКОГО? ЭТО Я, УМНИК ДЖЕЙМИ! Ползи и смейся над нелепостью своего существования. Карабкайся над прокопченным зимним городом к хмурому закатному небу. Сумерки все сгущаются. Кости ломит. Подъем крутой и опасный. Но ты ползи по заледенелым скалам, насквозь продуваемым ветрами. Доберись наконец до того древнего утеса, что высится над здешними горами, словно часовой, притягивая взоры туристов, мечтателей и безнадежно влюбленных. А после до самого Артурова Трона! Ураганный ветер с Северного моря едва не разметал его на клочки. Он распластался на животе, прикрыл голову руками, пытаясь успокоить дыхание, с хрипом вырывающееся из глотки, замедлить бешеный ритм сердца. Облизал потрескавшиеся губы и почувствовал соль слез, которые навернулись от ветра, и вкус шерсти толстого свитера. Вкус моря и овечьей шерсти, запах мокрого холодного камня и вереска! Азарт подъема, боль, счастье и... Надо же, его снова разбирает смех, как бывало в детстве, когда ему ещЕ нравилось демонстрировать ученым свои силы. Да, вот сейчас он это повторит! А ведь думал, больше не выйдет. Сколько они с ним бились в проклятой лаборатории -- все впустую. И вот оно пришло опять, это чувство отделения души от тела. Я -- ВНЕ! Ух ты, здорово! Паришь и видишь внизу себя, свою пустую оболочку. Он полетел на запад, над Глазго и устьем Клайда, над Арраном, и Кинтайром, и крошечной Гигой, над морем -- домой. На Айлей, к родным пенатам. Летел, как чайка, глядя на волны, разбивающиеся об отроги Тон-Мора. Вот спускаются по склону овцы, где-то лает собака. В бухте, среди развалин старой фермы укрылось стадо косматых рыжих лонгхорнов. В его уютном домике светятся окна, из трубы тянется дымок. Скоро ужин. Бабушка режет пирог, а мама раскладывает по тарелкам ароматную треску и жареную картошку. Входят дед, отец и Колин, усталые, голодные, разрумянившиеся с мороза. При виде родных лиц сердце наполнилось радостью, боль улетучилась. Он почувствовал милую, хорошо знакомую ауру. Бабушка подняла глаза от требухи (в пятницу вечером она всегда готовила этот любимый семейный деликатес). Джейми, мальчик мой золотой! Куда ты запропал? Ну, как тебе там живется? Ох, ба, мне здесь так плохо, что я, наверное, скоро умру! Еще чего удумал! Правда, ба, о