ни все дураки, а профессор Данлоп самый из них главный. И ставит, и ставит свои опыты, как будто мой дар ещЕ надо кому-то доказывать, а я устал, так надоело, студенты на меня косятся из-за этой стипендии и потому что у них ни у кого своей темы нет. И мало того, мой ум все время играет со мной всякие шутки, когда откликается, когда нет, да и что в нем толку, я же не могу им зарабатывать на жизнь, другой бы на моем месте в букмекеры пошел, шантажом бы занялся или шпионажем, а мне совестно, хотя знаешь, ба, кажется, я не хочу быть психологом, не хочу изучать эти силы, ей-богу, сыт по горло их опытами, ладно бы, только меня мучили, но они и обычных людей в покое не могут оставить, все талдычат об "экстраслучайностях", об "отсутствии психоэффекта", мол, результат, хоть и отрицательный, все равно результат, и пытаются подогнать под умственные силы какую-нибудь физическую теорию, но все мимо, вот они и пишут свои бумажки, и делают умные лица, хотя не хуже меня понимают, что это ничего не даст, знаешь, ба, хочется бросить все к чертовой матери и стать фокусником или ясновидцем, выступать на телевидении, зашибать большие деньги, как Ури Джеллер или Удивительный Крескин... Джейми, неблагодарный поросенок, тебе силы не для наживы дадены, а чтоб людям жилось лучше, и ежели профессор не может из них науку сотворить, стало быть, это должен сделать ты, умник. Макгрегор! Да пойми, ба, на это деньги нужны! Видела бы ты, в какой дыре они ставят свои опыты. Будь мы в Америке, тогда другое дело, там одни богачи живут, а тут что? Двое нищих аспирантов, им на бутерброды с сыром да на пиво и. то не хватает, я-то, конечно, не голодаю, нас в университетской столовой хорошо кормят, но... Ну вот и возвращайся, поужинай, да и нам за стол пора. Хватит ныть, делай, что тебе велят, и учись прилежно -- не позорь нас. А уж коли не выйдет ничего с опытами, тогда валяй -- дурачь по телевизору всяких остолопов да набивай себе карманы. Ох, ба! Ох, Джейми! Лети скорей назад. А то, поди, застыл совсем на горе-то. Да и друг ищет тебя -- с ног сбился... Он открыл глаза. И вправду, окоченел на этом Артуровом Троне. Восточный ветер завывает по-прежнему и колет все тело ледяными иглами. Он выпрямился, засунул голые руки в карманы теплой куртки, потопал ногами. Темно; слезать придется другим путем: западный склон слишком крут, ни одной тропы. Огни Эдинбурга потускнели, промозглый туман поднимается от устья и обволакивает город. А от подножия более отлогого склона по Аллее Королевы почти три километра до ворот парка. Ну да, видно, ничего не поделаешь. Он спускался почти бегом, стараясь разогреться и утешая себя мыслью, что воспаление легких теперь лечат антибиотиками... -- Джейми! -- послышался окрик снизу. Бабушка сказала, что его разыскивает друг... Как странно, никто ведь не знает, где он. Но впереди подпрыгивает янтарный луч фонарика. -- Эй! Я здесь! От знакомого неуклюжего силуэта исходят волны облегчения вперемежку с ворчливым бормотаньем. -- Нигель! -- радостно воскликнул Джейми. -- Как ты меня вычислил?.. Ах, да, я совсем забыл про магнитное излучение горы! -- Идиот! Бежим скорей к машине, пока ты в снеговика не превратился! -- Нигель сорвал с себя толстый полосатый шарф, намотал на шею Джейми. -- Пошел ты к черту со своим магнетизмом! Между прочим, Данлоп кипятком писал, когда Уилли доложил ему, что ты удрал с послеобеденного сеанса. Осел чертов! Мы мордовались, как бобики, готовили опыт, физиков притащили с их магнетометром, а теперь из-за твоих вывертов все псу под хвост! -- Прости, Нигель. Они вышли на аллею. Гору поглотила темнота. Справа, на южной окраине парка, едва виднелась в тумане стоянка машин. -- Ты в самом деле за меня беспокоился? -- Да ведь ты шею мог себе свернуть! -- проворчал аспирант. -- Где мы ещЕ найдем такой экземпляр? Тогда хрен субсидию выбьешь! В грубоватых интонациях сквозил неподдельный страх: Поди знай, что втемяшилось в башку этому сопливому кельту? Какого черта его понесло среди зимы на обледенелый утес? -- Да нет, ничего такого у меня и в мыслях не было, -- разуверил его Джейми (Впрочем, спасибо за твою заботу.) -- Просто я очень устал после утреннего сеанса, к тому же опыты все равно неудачны. Я вам с Эрскином постоянно твержу, что бесконечное повторение ничего не даст. Я впустую расходую силы и теряю мотивацию. Вы думаете, меня можно включить в сеть и запрячь, как ломовую лошадь, а я, к вашему сведению, не компьютер. Вайнштейн уныло вздохнул. -- Доктор Данлоп наверняка скажет, что у тебя депрессия, а по-моему, это просто детские капризы. -- Моя бабушка то же самое говорит, -- усмехнулся Джейми. Они с трудом отыскали побитый "хиллмен" Вайнштейна и забрались внутрь. Опоясывающая парк Аллея Королевы была пуста. Свет фар никак не мог пробиться сквозь золотистую вату, укутавшую весь мир. Нигель выругался сквозь зубы и погасил свет. Ориентируясь на светофоры, он двигался чуть быстрее скорости пешехода. -- Ваши опыты не более чем потеря времени, -- повторил Джейми. -- Я взглядом перемещаю по столу соломинки для коктейля, а прибор измеряет колебания магнитного поля у меня над головой -- смех, да и только! Малейшее смещение иглы регистрируется для потомков... А им, помяни мое слово, на это будет начхать. -- Мы накапливаем парапсихологические данные. Джейми выпучил на него глаза. -- И сколько нужно данных? На кой ляд вам эти магнитные замеры, когда у вас до сих пор нет даже приблизительной идеи насчет природы умственной энергии! Какие силы порождают психокинез, как передаются телепатические послания, какой механизм позволяет мне перемещаться вне моего тела?.. Пока нет научной теории, ни на один из этих вопросов вы ответа не получите. -- А из чего она рождается -- теория? Из накопленных данных. Дай срок, создадим обоснованную концепцию человеческого ума. Джейми с наслаждением впитывал исходящее от печки тепло. -- Сверхъестественные силы существовали ещЕ у пещерных людей. Почему австралийские бушмены, эскимосы, африканские ведьмы, индийские пожиратели огня могут их применять, а ученые не могут? Человек уже ступил на Луну, а перед тайнами его мозга наука до сих пор бессильна. Ей, видите ли, необходимы все новые подтверждения, что умственная энергия -- не липа! Если уж говорить о концепции ума, то мы в двадцатом веке продвинулись не дальше, чем в шестнадцатом, когда мне подобных сжигали на костре... Ну скажи, почему нельзя использовать эти силы, вместо того чтоб до бесконечности перепроверять их? Вайнштейн рассмеялся. -- Наука всегда оперировала тем, что поддается измерению. А парапсихологические свойства слишком эфемерны, поэтому на данном этапе мы только пытаемся их анализировать. К тому же, в отличие от астронавтики, парапсихологию никто не желает финансировать, иначе мы бы давно уже получили результат. -- Раньше я тоже так считал, -- задумчиво отозвался Джейми, -- но в последнее время мне все больше кажется, что отсутствие результата объясняется не этим. Основная посылка неверна -- вот в чем дело. -- Глупости! -- Нет, Нигель, ты выслушай до конца! Теперь ученые во всем мире исследуют парапсихологические эффекты: Вон как русские ухватились за них. Не из чистого любопытства, конечно, а в надежде создать новое оружие. Но их прагматизму надо отдать должное. Именно потому, что русские так безоглядно верят, янки относятся к парапсихологии подозрительно. Однако и в Штатах ведутся серьезные разработки, даже Всеамериканская ассоциация развития наук приняла наконец парапсихологию в свое лоно. У нас на Британских островах ученые тоже носом землю роют. Большой вклад вносят голландцы, индийцы, финны, японцы, немцы. Словом, никто из тех, чье мнение стоит принимать в расчет, больше не выставляет нас на посмешище. Научные круги всех стран единодушно согласились, что мозговое излучение вполне реально. А практический результат двадцатилетних трудов равен нулю! Темные, необученные дикари до сих пор ищут воду рогатинками, факиры ступают по раскаленным угольям, шаманы лечат наложением рук, гадалки предсказывают судьбу, а ученые экспериментируют, анализируют -- и никакого толку! -- И что ты предлагаешь? На всем поставить крест? -- Как по-твоему, смогли бы мы чего-нибудь добиться в астрономии, если б были слепыми, как кроты? Попробуй-ка накопи научные данные о светилах, если даже не видишь их! Вот точно так же, на мой взгляд, обычные люди воспринимают экстрасенсорику. Задатки к этому есть у всех -- ну, по крайней мере у большинства, но они так слабо выражены, что ими в общем-то можно пренебречь. А такие самородки, как я, к примеру, совершенно не умеют управлять своими силами, и научить нас некому. Поэтому я уверен, сколько бы мы не анализировали умственные способности высшего порядка, наука не сдвинется с мертвой точки, пока не появятся настоящие операнты. -- Иными словами, пока человеческий мозг не выйдет на новую стадию развития? -- Вот именно. Испытания дадут результат, лишь когда люди смогут полностью контролировать свои сверхъестественные функции. Вот увидишь, Нигель, будущее подтвердит мою правоту! Я хоть и не совсем зрячий, но звезды мне до сих пор кажутся расплывчатыми пятнами. Сам посуди, откуда б ты знал, что вокруг Артурова Трона раскинулся город, если бы все время сидел в машине и пробирался сквозь туман? И коль скоро Эдинбург представал бы тебе в тумане, как бы ты предположил, что на свете есть другие города? Они действительно вслепую двигались сквозь горчичную пелену, не видя ничего в двух шагах. Но неожиданно ветер прорвал еЕ, и они отчетливо разглядели поворот в конце аллеи. Оба с облегчением вздохнули, а Нигель заметил: -- Вот видишь? Прорывы иногда бывают. Так что ищи, Джейми. -- Он снова включил фары и свернул на перекрестке. -- По-твоему, мы должны блуждать в тумане, пока ветер не подует и не объявится человек с глазами-радарами? -- Ай-ай-ай, как образно! Джейми поглядел на старшего товарища и беззлобно усмехнулся. -- Вам, беднягам, ещЕ повезло. У вас хотя бы я есть, не такой слепец, как остальные. Еж среди кротов! Вайнштейн вздохнул. -- Подумать только, и на этом типе я построил свою диссертацию! Уж лучше было бы торговать одеждой в отцовском магазине. -- Нет, Нигель, я больше не буду ставить вам палки в колеса, -- пообещал Джейми. -- Только и ты, когда защитишься, не бросай меня. Будем экспериментировать по-настоящему, а не заниматься мурой, какую навязывает нам Данлоп. Сегодня ты разыскал меня, хотя понятия не имел, где я. Мы оба понимаем, что это значит. Давай бросим забивать мозги статистикой и будем тренировать ясновидение... и мое, и твое. Давай покажем всему миру, что экстрасенсорика -- вещь серьезная. -- Ах ты, прощелыга! Тебе нужна всего лишь моя жизнь, на меньшее ты не согласен! Ну, так и быть -- бери! -- Вайнштейн глянул сквозь ветровое стекло на неясные огни витрин. -- А теперь давай-ка потренируй свое ясновидение и поищи, где бы нам перекусить. 16 Ривер-Форест, Иллинойс, Земля 9 июня 1973 года Альдо Камастра (Большой Эл) вышел на веранду из своего кабинета, хорошо охлажденного кондиционером, и окунулся в духоту летнего вечера. Играла музыка. Он улыбнулся: переговоры с партийными и профсоюзными боссами из Чикаго прошли на редкость гладко. Теперь можно пообщаться с гостями, показать, кто здесь хозяин, как того хотелось Бетти Каролине. Конечно, клан прежде всего, но все-таки негоже огорчать жену в день серебряной свадьбы. Да и кое-кого из присутствующих не мешает обласкать. Карло и Ник терпеливо сидели на плетеных стульях в патио и, как обычно, держались начеку. Большой Эл приветливо кивнул им: -- Как вечеринка? -- Класс! -- ответил Карло. -- Джо Свиное Рыло притащил шлюху из кабаре Джонни Карсона. Потрясная деваха! Поет не хуже Шер, только у той ещЕ и титьки что надо. Эл рассмеялся, одернул шелковый кушак, потряс кистями так, что из-под рукавов смокинга высунулись огромные золотые запонки. -- Розмари уже здесь? -- Переодевается. Фрэнки всего час как доставил еЕ из аэропорта, -- сообщил Ник. -- Рейс задержали. Они двинулись по выложенной плитами аллее: Карло впереди, Эл посередине, Ник замыкающий. К бронзовым лампионам, освещавшим розарий позади особняка Альдо Камастры, нынче добавились гроздья японских фонариков, поэтому весь огромный сад был залит огнями. Под навесом, где стоял длинный стол с напитками, толпились гости. Другая толпа дергалась на площадке, окруженной маленькими столиками и напоминавшей открытое кабаре. Оркестр играл "Оставим позади прямую жизнь", и около сорока пар корчились под судорожный ритм, всячески избегая телесных контактов. Большой Эл презрительно скривил губы: -- Ну и танцы! Трясутся, как эпилептики, каждый сам по себе. Двое часовых, сторожащих вход в патио, почтительно приветствовали босса и расступились, давая возможность ему и телохранителям смешаться со сборищем приглашенных. Гости -- кто повыше рангом: бизнесмены, политики, закулисные воротилы, гангстеры и их шикарные женщины -- тут же потянулись к хозяину. Родственники и разный сброд торчали на заднем плане, потягивая напитки и раскланиваясь. -- Счастья вам, Эл! -- Mazel tov [Поздравляю (идиш).], Эл, малыш! -- Прекрасный вечер, мистер Камастра! -- Шампанского, Эл? -- Мистер Камастра, помните, мы встречались в Спрингфилде, на последнем заседании... Пожимая руки, отвечая на комплименты, он ловко пробирался сквозь толпу. Карло и Ник неотступно следовали за ним. Он поблагодарил за добросердечные пожелания чикагского олдермена, чмокнул в щеку свояченицу, вежливо поздоровался с пустоглазым банкиром, пообещал почтенному монсиньору значительное пожертвование в приходский фонд, поздравил прибывшего из Нью-Йорка адвоката с очередным удачным маневром, позволившим главарю клана Монтедеро вырваться из сетей федерального правосудия. Наконец очутился возле танцплощадки, и тут уж всех доброжелателей и прилипал как ветром сдуло. Поцеловал Бетти Каролину; она выглядела сногсшибательно в облегающем костюме, белом с серебряной отделкой, а еЕ волосы были высоко взбиты и напоминали торт безе. Рядом с ней стояла взрослая дочь Розмари; Эл стиснул еЕ в медвежьих объятиях. -- Рози, моя принцесса! Ну как галерея, процветает? А мы боялись, что ты не поспеешь на праздник из-за этой задержки рейса... -- Эл, ты себе представить не можешь! -- заверещала Бетти Каролина. -- Розмари по телефону ничего не сказала -- не хотела волновать, к тому же, когда самолет приземлился, инцидент уже был исчерпан, и все благодаря другу Рози, это удивительный парень, настоящий герой, он даже успокоил секретные службы, чтоб завтра не тащиться в полицию, когда пирату предъявят обвинение. -- Что?! -- Слово прозвучало как негромкий взрыв. Большой Эл чуть отстранил смеющуюся дочь. -- Твой самолет хотели угнать? Господи Иисусе! -- Да все в порядке, пап, никто не пострадал, и пирата схватили. Правда, я не знаю, что было бы, если б не Киран... Киран О'Коннор действительно мой большой друг. Карло и Ник сдерживали напор толпы; оркестр исполнял свою коронную вещь "Иеремия был волом-лягушкой". Розмари за руку подтащила к отцу стройного темноволосого человека. Возраст -- около тридцати, чисто выбрит, старомодная короткая стрижка. Одет в сшитые на заказ джинсы и открытую тенниску, на шее золотая цепь -- обычная летняя экипировка молодого поколения. Он улыбался немного скованно и был явно смущен восклицанием Розмари: -- Киран сделал его одной левой! Выбил автомат и уложил на месте приемом карате. Большой Эл схватил Кирана О'Коннора за руку. -- Как мне вас благодарить, мистер О'Коннор?! Расскажите мне все подробно. Какой ужас, мою дочь едва не похитили! Бог мой, до чего дошла эта проклятая страна! Так вы друг Рози из Нью-Йорка?.. Нет, пойдемте где-нибудь сядем... Оркестр на апокалипсической ноте завершил "Иеремию", и следом грянули фанфары. Гости зааплодировали. -- Эл! -- вскричала Бетти Каролина. -- Я велела дирижеру, как только ты выйдешь, объявить наш танец! А потом разрежем свадебный торт... -- Ле-е-ди и джентльмены! -- раздался из усилителя торжественный голос. -- Прошу внимания! В честь серебряного юбилея мистера и миссис Альдо Камастра мы исполняем... В теплом вечернем воздухе поплыли звуки скрипки, выводившей любимый мотив Эла -- вальс из "Крестного отца". Бетти Каролина потянула мужа за левую руку. А правая не выпускала локоть Кирана О'Коннора. -- Ну пойдем, дорогой! Но Большой Эл не двинулся с места. Нижняя челюсть отвисла; взгляд прикован к глазам стоящего почти вплотную молодого человека. Губы Кирана шевелились, но гомон толпы и рев оркестра, подхватившего мелодию, заглушали его голос. И все-таки Эл расслышал каждое слово. Мистер Камастра, я давно хотел познакомиться с таким человеком, как вы. Угон самолета был инсценирован. Что-то вроде показательного выступления. Я сам пронес на борт автомат и заставил одного придурка сыграть роль пирата. Хотите узнать, как я это проделал?.. У меня много способностей, которые могли бы вам сгодиться. Если мы договоримся полюбовно, я все их представлю в ваше распоряжение. -- Malocchio! [Дурной глаз! (итал.)] -- прошептал Большой Эл, и лоб его покрылся испариной. -- Чур меня! Он хотел кликнуть Карло и Ника, но укоризненный внутренний голос молодого ирландца остановил его. Вам нечего бояться, мистер Камастра. Я не предлагаю ничего незаконного. Уверяю вас, вы только выиграете, если воспользуетесь моими услугами. -- Эл, ну что же ты? -- нетерпеливо звала его Бетти Каролина. Голос звучит вполне дружелюбно. Тело, скованное мгновенным параличом, снова ожило, и только завораживающие глаза все не выпускают его. Колдун! Еще секунда -- и вы пойдете танцевать с вашей прелестной супругой, мистер Камастра. Я хочу, чтобы вы усвоили одно: причинить мне вред вам не удастся. Так что лучше будем друзьями. Такими же добрыми друзьями, какими уже стали я и Розмари. Большой Эл сам не заметил, как очутился на танцплощадке. Бетти Каролина положила ему руку на плечо, и они закружились под грустную мелодию вальса. Краем глаза он видел Розмари, стоящую рука об руку с молодым человеком, в чьей внешности не было ничего необычного. Но и на расстоянии Большой Эл чувствовал его гипноз. После окончания юридического факультета в Гарварде я всесторонне изучил разветвленную деятельность организации, возглавляемой вами и вашими сицилийскими коллегами. К примеру, мне известны все детали совместной операции пяти кланов в Нью-Йорке. Известно и то, что некий Джо Порке, или Поркаро из клана Фальконе, на днях подложит вам свинью. Но об этом после. А теперь танцуйте, мистер Камастра. Вечер удался на славу. 17 ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА Несмотря на противодействие Дона, я не прерывал общения с Дени. Телепатическая речь мальчика развивалась с каждым годом, а моя собственная также значительно улучшилась благодаря нашим контактам (прежде нам с братом и в голову не приходило, что можно переговариваться на таком большом расстоянии). Дени впитывал знания, точно одушевленный компьютер, и вскоре я понял, что мне уже нечему его учить. Правда, небольшое, но важное поле наставнической деятельности у меня оставалось, так как мой племянник совсем не разбирался в человеческих взаимоотношениях. Временами он казался мне маленьким гуманоидом, напичканным сведениями о Земле, еЕ науке, культуре, населении, но не вполне понимающим еЕ обычаи. Я поневоле вспоминал Странного Джона, которого точно так же озадачивали повадки нормальных людей. Нет, Дени, конечно, не был безжалостным отщепенцем, подобно запавшему мне в душу литературному персонажу, но мотивы человеческих поступков, и в особенности их иррационализм, нередко ставили его в тупик. Этот блестящий ум имел, на мой взгляд, одну ущербность: чрезмерное пристрастие к логике в сочетании с детским максимализмом. Я понимал, что было бы глупо формировать сознание Дени на основе этических или теологических постулатов; он должен создать для себя систему нравственных ценностей, наблюдая за поведением других, анализируя, оценивая добро и зло не только в социальном, но и в личностном плане. А проще говоря, обсуждая все это со мной. Оглядываясь на свой педагогический опыт с высоты прожитых ста сорока лет, я говорю себе: хорошо, что я не осознавал взятой на себя ответственности, иначе никакой Призрак не заставил бы меня этим заниматься. С рождением в 1970 году брата Виктора Дени смог вздохнуть свободнее. Второй сын был красавчик, точная копия отца; Дон с ним носился и мало-помалу снял запрет на мое общение с Дени. Конечно, не обошлось тут без помощи Солнышка. Тут я снова стал проводить все свободное время с племянником. Местом встреч мы избрали старый дом на Второй улице, где по-прежнему обитал престарелый дядюшка Луи с детьми Элом и Маржи, которые пока не обзавелись семьями. Но через три года пришла пора отдавать Дени в школу, и тут разразился новый кризис. Я долго обивал пороги (пришлось даже прибегнуть к несильному принуждению) и наконец выбил для Дени частичную стипендию в Нортфилд-Холле, престижном частном учебном заведении для особо одаренных детей. Однако Дон вдруг уперся. Я догадывался, что он на мели. Пристрастие к спиртному неизбежно отразилось на работе, и брата все время обходили с повышением жалованья. К тому же Солнышко была опять беременна -- доктор Лаплант предсказывал двойню. При таких обстоятельствах даже неполная плата за обучение оказалась Дону не по силам, но он заявил, что дело не в этом, а в слишком либеральной и светской ориентации Нортфилда -- дескать, это совсем не в духе традиций нашей семьи. В обсуждение Дон втянул всю родню. Мы разделились на два лагеря: те, кто хотел блага Дени (я, Солнышко, Эл и Марджи), и те, кто считал, что истинный католик, будь он хоть семи пядей во лбу, не может учиться в безбожной, левой школе для богатых сынков (Дон, дядюшка Луи и ещЕ двадцать пять кузенов, дядьев, теток, их мужей и жен). Напрасно я уверял их, что насчет религиозного воспитания Дени лично договорюсь с католической церковью Нортфилда. По глубокому убеждению Дона, раз церковно-приходская школа в Берлине сгодилась для него самого, значит, сгодится и для его старшего сына. Тогда я вызвался взять на себя часть расходов, Дон решительно отверг мое предложение. Более того -- сорвал мою последнюю попытку выбить для Дени полное обеспечение, самолично позвонив в Нортфилд. После его звонка директор школы умыл руки в деле "этих вздорных канюков". Мнения Дени, разумеется, никто не спрашивал. Устав от этой свары, я отправился на выходные в горы. Обычно, лазая по горам, я восстанавливаю душевное равновесие. (Теперь мне известно, что подобным образом поступают многие "мета". Должно быть, это чисто инстинктивное стремление подняться над стенами и другими преградами, что держат ум точно в тисках, стремление приблизиться к свету, к небу, где бренные заботы уходят, покрываются голубоватой дымкой. Нет, я и не думал молиться на горе -- я не столь набожен и, скорее, стану вопить из глубин!) А к солнцу карабкаюсь, чтобы согреться, его энергия вливается в меня, пронзает каким-то магическим жезлом, когда я стою на вершине; с гор я всегда спускаюсь другим человеком, и даже Земля, по которой ступаю, странным образом преображается. В тот августовский день я забрался на Гусиный Глаз -- гору высотой в тысячу сто семьдесят метров, висящую прямо на границе Нью-Гемпшира и Мэна. Едва достиг вершины, послал телепатический привет моему Дени, дабы разделить с ним свой восторг. Уже два года он просился со мной в горы, но Солнышко говорила, что ему ещЕ рано ходить в такие походы -- слишком мал и хрупок. Я с неохотой соглашался и брал с собой Дени мысленно; он мне потом говорил, что это почти так же здорово. Насытив его своими ощущениями, я спросил: Что делаешь? Пеку ТОРТ. Да, сам, под маминым присмотром, папы нет, смеяться некому, он пошел покупать себе подарок ко дню рождения, подвесной мотор для лодки, и Виктора взял с собой, а мы с мамой печем торт с сюрпризом, только папе не говори. Ох, совсем забыл, завтра же двенадцатое августа, мне двадцать восемь, как твоему папе. (Отчаяние.) И ТЕБЕ ТОРТ?! Смех. Ну, мне в походе только торта не хватало! Завтра на мою долю свечку зажжешь и пропоешь: "С днем рожденья тебя". Ой, надо торт вынимать! Пока, дядя Роги! Пока, Дени, вечером поговорим. Он бросил меня и вернулся к своему кулинарному опусу, по-видимому торопясь закончить его до прихода отца. Дон непременно поднял бы его на смех за такую "бабскую работу". А как типично для моего брата взять трехлетнего любимца Виктора и пойти покупать себе дорогой подарок! Нет, чтобы отложить деньги на образование Дени! Я тихо выругался. Если б только плата за обучение в Нортфилде не была так чертовски высока! Если б великий штат Нью-Гемпшир не вычеркнул из бюджета субсидии на обучение одаренных детей! Если б местная католическая школа не была так ортодоксальна! Сестра директора обещала подумать относительно специальных курсов для Дени, но осталась непреклонна в том, что его надо посадить в первый класс, как всех прочих шестилеток, "дабы привить ему общественные и трудовые навыки". Дени уже знает гораздо больше меня, а каково было бы мне теперь сесть за парту с первоклашками! Боже правый! Я буквально скатился с Гусиного Глаза и стал выбирать себе новый маршрут. Нынешняя вылазка в горы предполагалась как щадящая, успокаивающая, но перед лицом очередной подлости Дона и моего собственного бессилия гнев опять ударил мне в голову и захотелось измотать себя до предела. Я взглянул на часы. Еще нет и полудня. Солнце зайдет не раньше восьми. До темноты, если идти бодрым шагом, успею отмахать четырнадцать километров по крутым перевалам и заночую в знакомом альпийском приюте. И я тронулся в путь. Погода стояла на диво, хотя и было немного жарко. Я передохнул и освежился в небыстром ручье; потом меня отвлек резкий крик, похожий на вороний -- прежде ворон был редкой птицей в Новой Англии, а теперь понемногу возвращается. Вспомнив прежнее пристрастие к наблюдению за повадками птиц, я пошел ещЕ быстрее. К намеченному времени достиг горы Карло и двинулся вверх по шероховатому северному отрогу. Пейзаж мрачен, как в лабрадорской тундре, зато отсюда хорошо просматривались Гусиный Глаз и Успех. Я попробовал вызвать Дени, но ответа не получил. Видно, Дон вернулся домой, и ребенку пришлось срочно укрыться за умственным барьером, который он часто воздвигал против отцовских насмешек и придирок. Черт бы тебя побрал, Дон! Зная, что не может и пальцем тронуть малыша, он ещЕ больше усердствует в том, чтобы задеть его чувства. Интернат стал бы блестящим выходом: на девять месяцев в году убрать ребенка с глаз Дона, обеспечить ему свободу, общение с другими одаренными детьми и понимающими взрослыми -- что может быть лучше! Теперь эта возможность рухнула, и я не видел иного способа решить проблему Дени, как сделать его метапсихический дар достоянием гласности. Но все во мне противилось этому. Как только истина выйдет наружу, в него вцепятся парапсихологические лаборатории, станут рвать на части, вытягивать все жилы, третировать... Вот, недавно возник ещЕ один центр парапсихологических исследований под эгидой ВВС США... Нет. Должна быть какая-то альтернатива! Я лез вверх, обдумывая и отбрасывая один план за другим. Выкрасть Дени. Подсыпать в виски Дону какого-нибудь зелья и оказать на него принудительное воздействие. Открыть тайну Дени монахиням и заручиться их поддержкой. Сдурел совсем! Разве этим гусыням справиться с таким делом? Написать самому Раину. Губернатору штата Нью-Гемпшир. Президенту Никсону. В "Нью-Йорк тайме"! Занятый мыслями о племяннике, я начал восхождение на гору Успех -- так иронически именуется центральный пик невысокой гряды. Добраться до вершины не так уж трудно, только на пути попадаются болотистые трясины: один неверный шаг -- и провалишься по колено в черную жижу. Раз оступившись, я мигом опомнился, но при этом чуть не ухнул вниз с обрыва, умудрился вывихнуть колено и по шею забрызгался липкой вонючей грязью. Я выполз из болота, проклиная свою тупость и топографию родного штата, где трясины бывают даже на вершинах гор. Это следствие местного климата, когда влажные воздушные массы, нагоняемые ветрами, оседают на склонах невысоких гор. Летом над ними постоянно висят туманы, или моросит, или бушуют грозы, в то время как внизу тепло и сухо. Проклиная странности здешнего климата, я сидел на валуне, менял штаны и носки и чувствовал, как западный ветер усиливается, а из-за двух лысых вершин выползают черные тучи. Так вот почему на пути мне встретилось лишь несколько человек, причем все двигались в противоположном направлении, к ближайшему укрытию. Мне теперь до него часа четыре ходьбы -- это нормальным шагом, а за сколько дохромаю со своим коленом, одному Богу ведомо. И я на черепашьей скорости потащился вперед, высматривая по дороге место для привала, поскольку тучи грозно сгущались, кругом одни голые уступы да низкорослые деревца (даже посох вырезать не из чего). Облака уже скрыли солнце; ветер колыхал карликовую растительность в преддверье ураганного фронта. Небо на юго-западе приобрело черно-фиолетовый оттенок. Я поскользнулся и пролетел несколько метров по размытому склону, боль в колене стала зверской. Упал я на бок и, к счастью, успел подложить под себя рюкзак. Закрыл глаза, прислушиваясь к острой боли и журчанью ручейка, протекавшего в нескольких метрах от меня. Уже явственно доносились раскаты грома и стук первых капель. -- Вот чертовщина! -- процедил я сквозь зубы. Что же делать-то? Через какие-нибудь минуты склон превратится в горный поток и грянет настоящая буря. Прикрываясь рюкзаком, я выломал несколько палок, чтоб наложить шину на вывихнутое колено. Закрепил как следует сустав и попытался сосредоточить на травме свою экстрасенсорику. Нет, ничего не выходит. Я слишком взвинчен, чтобы достичь необходимой концентрации усилий. Поэтому напялил зюйдвестку -- единственную мою защиту от дождя, -- взвалил на плечи рюкзак и продолжил неуклюжее восхождение. Дождь полил вместе с небесным фейерверком. На таком открытом месте у меня всего две перспективы: либо пригвоздит молния, либо расшибусь в лепешку о скользкие гранитные скалы. В приют до темноты уж точно не поспею. Надо где-нибудь схорониться и переждать, но сколько я ни копался в памяти, припоминая прошлогодний поход по этому маршруту, ничего похожего на укрытие в голову не приходило. Если же свернуть с тропы -- как пить дать заблудишься. Я тщетно буравил глазами завесу ливня в поисках хоть какой-нибудь трещины или норы. Ясновидение отказало напрочь. То ли из-за слепящих молний, то ли из-за дикой ломоты в колене, то ли просто от полной растерянности. На всякий случай послал Дени призыв о помощи: возможно, высокочувствительный мозг мальчика сумеет отыскать укрытие там, где мои способности потерпели фиаско. Он не ответил. По-видимому, телепатический оклик был слишком слаб и не смог пробиться через глыбы. Ну все, я погорел! Alors -- j'y suis, j'y reste! [Итак, я здесь -- и здесь останусь! (франц.)] Если, конечно... То, что случилось потом, кажется в ретроспекции пародией великого события, коему суждено было случиться сорок лет спустя. Прикованный к этой чертовой горе, я затравленно огляделся, поднял голову к небу и завыл: -- Призрак! Эй, Призрак! Вызволи меня из этого потопа! Воцарилась кромешная тьма, то и дело нарушаемая сверканьем молний. Я вновь позвал Фамильного Призрака. Ветер ярился, колено причиняло адскую боль; несмотря на зюйдвестку, я весь промок, поскольку дождь сыпал не вниз, а как бы вверх по склону. Я бросил рюкзак и плюхнулся на мокрый камень, нелепо вытянув перевязанную ногу. -- Эй ты, сукин сын! Почему, когда ты нужен, тебя нет как нет? Я здесь, ответил он. Что это -- галлюцинация? Я так и подскочил на месте. Ветер внезапно стих, дождь прекратился, будто кто-то завернул на небе кран. Вокруг меня распространялось матовое свечение, точно поглотившее вспышки молний -- теперь они казались мне слабой пульсацией света в дугообразном ореоле. -- Призрак! -- прошептал я. A vos ordres [К вашим услугам (франц.).]. -- Неужто и вправду ты? Бедняга! Ты разве не понял, что меня стоит только позвать. Даже если я сам не услышу, мне обязательно передадут. По-французски и по-английски я высказал ему все, что о нем думаю, а затем потребовал, чтобы он немедленно исцелил мое колено. Voilа! [И вот! (франц.)] Боли как не бывало. Не помня себя от радости, я снова обратился к нему: -- А слабо тебе меня высушить? Нет ничего проще. Пуф! Облака пара вырвались из рукавов зюйдвестки. Я стащил еЕ с себя и с удивлением обнаружил, что свитер, штаны и даже носки совершенно сухие. -- Черт побери! -- восхитился я. -- Теперь бы чайку с бренди. Призрак отозвался с некоторой насмешкой: По-моему, ты уже исчерпал традиционные три желания. И чай, и бренди у тебя в рюкзаке. Я расхохотался, как безумный, и потянулся за рюкзаком. Призрак снизошел до того, что высушил близлежащий валун; на него я поставил термос и набил рот крекерами. Сияние (тогда я ещЕ не знал, что оно называется психокреативным) отбрасывало бледные отблески на кусты, с которых капала вода. -- Слава тебе Господи, дозвался! А то я тут без тебя чуть не подох. У бедного Дени жизнь и так несладкая, не хватало ему ещЕ лишиться любимого дядюшки. Призрак как будто поразился: Несладкая, говоришь? -- Ну да, я собирался его определить в интернат, но Дон и вся семья встали намертво... Я думал, ты знаешь. Да нет, я... был в отлучке. Значит, твой брат возражает против того, чтобы Дени воспитывался у иезуитов? -- Каких иезуитов? Говорят тебе, я хотел его в Нортфилд-Холл пристроить. Это интернат в Вермонте для особо одаренных детей. Призрак некоторое время пребывал в задумчивости. Иными словами, опять требуется мое прямое вмешательство? Интересный пример синхронного мышления! Дени о твоих планах и словом не обмолвился -- так откуда же мне было знать? Из его лепета я ничего не понял, да и не особенно вслушивался. Я налил себе чаю в крышку из-под термоса и плеснул туда добрый глоток бренди. Затем полушутя вытянул перед собой пластмассовую фляжку: -- Не хочешь глотнуть? Mersi beau, поблагодарил он. Фляжка выплыла из моих рук, немного покачалась в воздухе и вернулась ко мне. Я залпом выпил чай и закашлялся. У меня уже тогда появилась мысль, что Призрак -- не более чем игра воображения, но в таком случае оно играет со мной слишком злые шутки. -- Так что там насчет иезуитов? Два священника -- Джерет Элсворт и Фрэнк Дюбуа -- открывают экспериментальную школу для одаренных детей малообеспеченных родителей. Она именуется Бребефской академией и находится близ Конкорда, в помещении бывшей иезуитской семинарии. Святые отцы примут Дени на полное обеспечение. А ты будешь давать ему карманные деньги. Дон останется доволен. Я и не думал приписывать разлившееся по жилам блаженное тепло действию бренди. -- Элсворт... Элсворт... Вроде бы я встречал такую фамилию в "Ньюсуик". Это что, тот самый? Призрак не обратил внимания на мою реплику. После того как Дени отучится в академии, ты расскажешь отцу Элсворту всю правду о нем. Священник все поймет и сумеет позаботиться о Дени в период созревания. Так что можешь со спокойной душой доверить ему мальчика. У меня закружилась голова. Шесть лет я всего себя посвящал племяннику, а когда его не было рядом, места себе не находил от тревоги. Но насколько я понял из слов Призрака, моя миссия закончена? Не закончена, возразил он. Дени всегда будет нуждаться в тебе. Но первое задание ты выполнил с честью, и теперь на некоторое время у тебя появится возможность заняться личными делами. -- На некоторое время?! Спокойно! Ne vous tracassez pas [Не надо нервничать (франц.).]. У тебя в запасе годы. -- И откуда ты такой взялся? -- вспылил я. -- Все ему известно! Могу сказать, если интересуешься. Я из другого мира, с далекой звезды. У меня имеются особые полномочия опекать семью Ремилардов. Причин пока не назову -- сам поймешь со временем. Мне уже пора. Но прежде я должен убедиться в твоей безопасности. Гроза утихнет только на рассвете. Выходит, летающие тарелки, про которые все только и твердят, -- не досужий вымысел. Стало быть, мой Призрак -- один из пришельцев? -- А что произошло с Бетти и Барни на старой франконской дороге? Призрак хохотнул. Ну, это мы обсудим в следующий раз. Мутное свечение сомкнулось вокруг меня. Несколько минут я пребывал в каком-то жемчужном коконе, потом меня ослепила молния, оглушили громовые раскаты и ливень обрушился мне на голову, точно из водопада. Но пейзаж вокруг был уже другой. Метрах в трех я разглядел бревенчатый домик на берегу ручья. Окна были освещены; внутри мелькали тени; слышались звуки гармоники и пение. В руках я все ещЕ держал крышку от термоса, правда наполненную не чаем, а дождевой водой. Я выплеснул воду, подхватил лежащий у ног рюкзак и направился к двери альпийского приюта. 18 Судно слежения Крак На-ам (Крон 96-101010) 24 июня 1974 года Ра-Эдру вошла в кабину, отсалютовала на скрытом расовом модуле вышестоящему крондаку, остальным же небрежно бросила вслух: -- Высоких мыслей вам, коллеги! В резервуаре еЕ ума отпечатался вопрос: Зачем вызвали, умники? Вывод на орбиту русской космической лаборатории "Салют" по расписанию предполагается не раньше чем через пять часов. -- Верно, Ра-Эдру, -- ответил на еЕ невысказанную мысль Тула-Эку. -- Но внизу, в Нью-Гемпшире, сейчас произойдет ещЕ одно знаменательное событие... из тех, что повторяются два раза в год. Симбиари и гии в один голос рассмеялись. Тула-Эку укоризненно взглянул на них, затем обратился к Ра-Эдру и молодому полтроянцу, на серовато-фиолетовом лице которого было написано недоумение. -- Мне известно ваше увлечение ксенопсихологией, мои юные друзья. Поскольку в земных делах вы новички, вас наверняка заинтересует типичный образчик североамериканских умонастроений. -- Ну, до типичного ему ещЕ далеко, -- возразил педант с планеты Симбиари; у него на все имелись данные статистики. -- Обследования Седьмого земного статуса показывают, что сорок девять и двадцать две сотых процента верит в существование других населенных планет, и лишь девять и девяносто одна сотая процента утверждает, что своими глазами видели пришельцев. Из ума гии Дри-Дри-Вавла выплеснулась волна детской радости. -- Вот видите, как мы отстали от жизни! Этого надо было ожидать. -- По-моему, -- откликнулась Ра-Эдру, -- эти цифры показывают, что тридцатилетнее наблюдение оправдало себя. -- Не говори "гоп", -- хмыкнул симбиари, -- чтобы понять землян, тебе ещЕ учиться и учиться надо. -- И верно, -- подхватил Дри-Дри-Вавл, -- взять хотя бы тех же американцев. Они поразительно быстро увлекаются всякими программами и не менее быстро охладевают. Подумать только -- они почти утратили интерес к освоению космоса. Основная часть капиталовложений идет на какую-то идиотскую войну. К тому же политические лидеры теперь поголовно озабочены угрозами наций третьего статуса прекратить нефтяные поставки. Нефть! Ну, что вы на это скажете? Симбиари выдал свое суждение: