сего еЕ совратить? Может, правдой? -- Элен, я, пожалуй, открою вам секрет. С другими я как-то не решался говорить об этом. Теперь стало модно смеяться над тарелками и зеленолицыми гуманоидами... Она просияла. -- Роже! У вас была встреча, правда? Я опустил глаза и неодобрительно покачал головой. Она тут же перешла на шепот: -- Ну расскажите, прошу вас! Когда? Я выдержал паузу. -- Прошлым летом. В горах меня застигла гроза. Я упал и повредил колено. В общем, ситуация не из приятных. Тьма, холод, ливень стеной и никакого укрытия поблизости. Но вдруг дождь прекратился, я попал в полосу света и услышал голос... какой-то странный, нечеловеческий... -- А летательный аппарат видели? Наши лица почти соприкасались. Все окружающее перестало для меня существовать. Светлые волосы Элен были скручены в гладкий пучок, а из украшений я заметил лишь кольцо на мизинце -- большую жемчужину в обрамлении брильянтиков. Загорелая кожа составляла чувственный контраст с белым шелком платья. По моде того времени она не носила бюстгальтера, и под тканью резко обозначились соски, выдавая еЕ возбуждение. С трудом владея собой, я плеснул себе коньяку, залпом осушил его и продолжил рассказ: -- Нет. Не только аппарата, но и существа, говорившего со мной, я не видел. Слепящий свет и голос -- больше ничего. Но боль в колене мгновенно прошла. А мой спаситель без обиняков заявил, что он с другой планеты. Вот так-то, милая Элен. Ты веришь в чудеса? Но я припас для тебя такое, что ты сразу позабудешь о летающих тарелках! Я открою тебе чудо наших умов и наших тел... -- Что же вы молчите? Продолжайте! -- взмолилась она. -- Дальше, дальше! Я пожал плечами. -- По-моему, я заснул. Или потерял сознание. А когда проснулся, то увидел перед собой альпийский приют... хотя... вот ей-богу, был от него километрах в трех, когда... ну, в общем, когда произошла эта встреча. Как видите, история не слишком правдоподобная. Быть может, мне все приснилось. -- О нет! Вполне правдоподобная история, и то, что вы потеряли сознание, совсем неудивительно. Вероятно, пришельцы взяли вас на борт, чтобы исследовать. Я прикинулся искренне потрясенным. -- Ничего такого не помню. -- Ну ещЕ бы! Поставьте себя на их место, Роже. Мы для них примитивные существа, пугливые, невежественные, от нас можно ожидать чего угодно. Они хотят выйти с нами на контакт, но вынуждены соблюдать осторожность, чтобы не разрушить нашей культуры, наших обычаев... Вы слышали про тихоокеанские верования времен Второй мировой войны? -- А-а, первобытные племена в Новой Гвинее, которые считали военные самолеты посланцами богов? -- Не только в Новой Гвинее, но и на всех островах южной части Тихого океана. Этот культ возник ещЕ в прошлом веке, когда туда прибыли первые европейцы. Сперва невиданные товары прибывали на кораблях, потом на самолетах. И полудикие аборигены уверовали в то, что боги посылают им чудеса. Таким образом был начисто уничтожен их жизненный уклад. -- То есть пришельцы из других миров опасаются сотворить с нами что-то подобное? -- Ну да, ведь они умны и желают нам добра. -- Но появление летающих тарелок в какой-то мере уже нарушило наши прежние представления. -- Да нет, Роже. Они показывают нам свои летательные аппараты, чтобы подвести нас к идее межпланетной цивилизации. И высадиться на подготовленную почву. -- И как скоро, по-вашему, это произойдет? Она выдержала паузу. -- Откровенность за откровенность, Я со своей группой уже несколько лет приезжаю сюда, в горы, и пытаюсь связаться с инопланетянами. Так вот, на сей раз нам, кажется, удалось. Я, как мог, скрывал свой скептицизм. Радость моя, пусть все будет, как ты хочешь! Элен рассказывала подробности, а я ахал и поддакивал, хотя у меня создалось впечатление, что она просто выдает желаемое за действительное. -- Я непременно напишу об этом в журнале, -- заключила она. -- И о вашей встрече тоже, если позволите. Я всполошился, как самый настоящий обыватель. -- Нет, Элен, лучше не надо. Я рассказал только вам, потому что вы не такая, как другие. -- И вы, Роже. -- Она с улыбкой протянула мне руку и поднялась из-за стола. (Неужели уйдет? Выходит, мой блестящий гамбит пропал втуне? Я было подумал о принуждении, но оно почему-то оказалось парализованным.) -- Хорошо, обещаю сохранить вашу историю в тайне, а вы взамен обещайте читать мой журнал. И если вдруг передумаете... -- Уже уходите? -- упавшим голосом проговорил я. В бледно-голубых глазах рассыпались серебристые искорки. -- Да не знаю... Можно пойти наверх потанцевать. Мои бедные эфирианцы спят без задних ног, а я совсем не чувствую усталости. Как вы на это смотрите, Роже? Я чуть не издал торжествующий индейский клич. Однако сдержался и лишь галантно поцеловал ей руку. (Откуда что берется?) -- Enchantй, chиre Madame [Я счастлив, мадам (франц.).]. -- О, вы француз?! -- изумленно воскликнула она. -- Всего лишь франко-американец, -- вздохнул я. -- Канадцы и те смеются над нашим акцентом, не говоря уже о радушных янки, что втайне завидуют нашей savoir faire [Оборотливости (франц.).], a за глаза обзывают жабами. -- Иногда под жабьей шкурой скрываются царевичи. Вы -- один из них? Да, Элен, да, любимая! И если смелость мне не изменит, то чудесное превращение свершится нынче же ночью... Рука об руку мы поднимаемся по лестнице и вступаем в ярко освещенный танцевальный зал. На нас устремлено множество глаз. Оркестр знаменитого отеля нарочно перемежает современную музыку старыми ностальгическими ритмами типа "Умчи меня к Луне" или "Где и когда?". Мы медленно движемся в танце. Я держу еЕ в объятиях и превращаюсь из жалкого администратора с непомерно разыгравшимся воображением в загадочного темноволосого рыцаря, обольстившего королеву бала. Окружающие чувствуют наш магнетизм. Мы в центре внимания, нас окутывает необыкновенный золотистый свет. Человечество до сих пор не признает существования высшей умственной связи, но моя дама не может не ощущать еЕ. Мы танцуем, улыбаемся и мало-помалу открываем друг другу умы. Я осторожно приподнимаю завесу над еЕ эмоциями и мягким корректирующим импульсом, каким инстинктивно пользовался, работая с маленьким Дени, проникаю внутрь. Ее чувственный настрой легко доступен мне. Она изведала любовь и вкусила горечь разочарования. Под напускной холодностью скрываются нереализованные желания и неуверенность в себе. Она идеалистка, но не лишена чувства юмора. К тому же отчаянно боится, что еЕ уютный, благоустроенный мирок будет разрушен под ураганным натиском радиоактивных осадков. Музыкальный ритм становится более стремительным, откровенно возбуждающим. Мы уже не решаемся прикоснуться друг к другу, зато умы сливаются все теснее, и я невольно передаю ей свой пыл. Элен отвечает тем же. Наконец, не сказав ни слова, она берет меня за руку и уводит из огромного зала. На лифте мы поднимаемся в еЕ роскошный номер, окна которого обращены к залитой лунным светом горной гряде. Мы целуемся; от еЕ мягких, бархатных губ веет прохладой, но они с готовностью принимают мой жар и трогательно пытаются возвратить его. Я мысленно кричу ей слова любви и страсти; она, задохнувшись, отрывается от моих губ. -- Роже... милый... как странно все... Ничего странного. Не бойся. А вслух я шепчу: -- Ты же не испугалась, когда получила ответ из космоса. Значит, не должна бояться и того, что позволило тебе его расслышать? Подсознательно она уже чувствует это. Я обнимаю еЕ ещЕ крепче, покрываю поцелуями волосы, лицо, шею, слабо пахнущую духами. Неистовое желание, выливающееся в телепатической речи, сметает барьеры еЕ латентности. Не бойся, Элен! Я с тобой, я люблю тебя. Твой ум пребывал в долгой спячке, а теперь пробуждается. А мой тоже как бы и не жил, пока не появилась ты. Роже! Роже?.. Вот видишь, я не лгу. Мы поможем друг другу познать это чудо. Она отвечает -- сперва несмело, невнятно. Ей трудно разобраться в сумятице мыслей и чувств. Но мало-помалу еЕ внутренняя речь обретает связность. И мне то и дело приходится применять коррекцию, потому что Элен близка к истерике. Я успокаиваю еЕ, целую обнаженное загорелое плечо, руки, похолодевшие ладони. С помощью психокинеза вытаскиваю из пучка шпильки, и светлые волосы рассыпаются по плечам. -- Роже?! -- кричит она. -- Так это ПРАВДА? Я не сплю? Боже! Боже! Неужели... наши умы... взаимодействуют... Да. У нас с тобой особенные умы. Они любят друг друга. Я неторопливо раздеваю еЕ. Взглядом задергиваю шторы, оставляя щелочку. Тонкий лунный луч падает на еЕ тело. Кровь бурлит у меня в жилах, и я все время осаживаю себя, опасаясь потерять самоконтроль. Бывают люди с нестандартным складом ума. И у тебя, и у меня это наследственное. Таких, как мы, наверняка много. Поскольку экстрасенсорика... В еЕ глазах смесь ужаса и экстаза; она протягивает ко мне руки и стонет: -- Иди ко мне! Умоляю, не говори больше ничего, я этого не вынесу! Просто люби меня. Я сбрасываю одежду, немного робея. Да-да! Сколько надежд, сколько безудержных фантазий уже разбилось о прозу жизни! Я хорошо себе представляю, что значит совершенство в любви, и моя готовность достичь его -- своеобразный вызов. Необходимо, чтобы и она его достигла, ведь до сей поры, подобно мне, бедняжка знала лишь банальное удовлетворение полового инстинкта. Будь осторожен, Роже, не пугай ее! -- Закрой глаза, chйrie, -- говорю я. -- Доверься мне. Тело и мозг охвачены пламенем. Я готов. Как в многократно виденном сне, мы отрываемся от пола. Я легко, естественно вхожу в нее. Ощутив мой жар в своем теле, она забывает всегдашнюю холодность и кричит. Глаза еЕ открыты, но видят они только меня. Наши движения слаженны, гармоничны и доставляют нам экстатическое блаженство, какое может возникнуть только из одновременного слияния тел и умов в состоянии невесомости. Когда настает кульминация, мой мозг содрогается в конвульсиях, а Элен на миг теряет сознание. Я поддерживаю еЕ в воздухе и медленно опускаюсь на пол. Мы долго не можем отдышаться, я благодарю Бога за такой подарок. Вот так мы будем парить в вечном блаженстве, не ведая страха... Голова Элен лежит на моем плече. Я глажу еЕ по волосам. -- Я никогда... никогда... -- Она не находит слов. -- Тебе хорошо со мной? -- Роже! Теперь я понимаю, что так влекло меня к тебе. Неужели всему виной... экстрасенсорика? -- Ну, в том числе. А ещЕ не забывай, что я царевич в жабьей шкуре. Она улыбнулась и приникла ко мне. -- Ты удивительный человек. Знаешь, мне кажется, будто все это происходило в воздухе. Я тоже постепенно прихожу в себя. Поверь, я долго тебя искал. А когда нашел, то испугался: вдруг не получится... так, как мечталось. Но, слава Богу, все получилось. Она подняла голову и ошарашенно посмотрела на меня. Я вглядывался в каждую черточку любимого лица. И не дал ей задать вопрос -- заткнул рот поцелуем. -- Не может быть! -- прошептала Элен, оторвавшись наконец от моих губ. -- Почему? -- в свою очередь улыбнулся я. -- Ты же слышала: царевич-жаба спал на листе кувшинки, ожидая появления суженой... своей царевны-лягушки. -- Нет, не верю! Это что, какой-то спиритизм?.. Нормальный человек не может... Я вновь заставил еЕ замолчать. Потом открыл свой ум и показал ей все, как есть. Неожиданно для меня она разрыдалась. -- Мой бедный, милый Роже! О Господи! А если б мы не нашли друг друга? -- Не знаю. Как видишь, моя первая любовь окончилась катастрофой. Я думал, что еЕ чувство так же глубоко, как мое, но ошибся, ведь она не могла открыться мне. И больше я не мог так рисковать, понимаешь? -- А во мне ты уверен -- Это было утверждение, а не вопрос. -- Заметив, что я ненормален, ты попала в самую точку. Конечно, ненормален. Но, к счастью для меня, ты тоже ненормальна и потому должна выйти за меня замуж. -- Я улыбнулся ей в лунном свете и прочертил кончиками пальцев звенящую дорожку вдоль еЕ позвоночника. -- О нет! -- выкрикнула Элен. -- Что, не выйдешь? -- Конечно, выйду, глупый! Только... может, нам немного передохнуть? Ты хоть понимаешь, как измучил меня? Я ухмыльнулся. -- Нам, царским отпрыскам, неизвестно слово "нет". У нас особые привилегии и особые потребности. -- Но я не выдержу... Второй раз за ночь! -- притворно запротестовала она. -- Что будет, если завтра здесь обнаружат мой хладный труп? Ведь все подозрения падут на тебя. Представь, в каком положении ты окажешься, когда прокурор потребует, чтобы ты предъявил суду орудие убийства! Поднимется вульгарная шумиха, чувствительные дамочки станут просить у тебя автограф, о-о-о... Шшш. Ах, любимый! Не волнуйся. Если тебя это пугает, можно переместиться на кровать. Элен сняла дом в Бреттон-Вудз и переоборудовала одну из спален под редакцию журнала. А другую мы все лето использовали по назначению. Мы решили пожениться в ноябре, когда она оформит развод. В те годы католическая церковь косо смотрела на подобные браки, не говоря уже о нашей греховной связи. Но ради Элен я готов был бросить вызов целой армии архангелов и потому загнал в глубины подсознания чувство вины, неизбежно преследующее всякого, кто отступает от своих принципов. Едва ли тот, кто не поднялся до метапсихической оперантности, разглядит за эротическим наслаждением подлинную близость душ, воспеваемую во все века поэтами и музыкантами. Правда, по отношению к другим Элен никогда не была на сто процентов оперантной, зато со мной достигла полной гармонии. Мы общались без слов, чувствовали малейшие перепады в настроении друг друга, угадывали самые сокровенные желания. Любовники, причастные к Единству, скорее всего, сочтут наше взаимодействие убогим, неуклюжим -- ну и пускай, мы ощущали себя так, будто очутились в Стране Чудес. Прежде Элен не везло на партнеров: никто не сумел еЕ возбудить, и менее всех -- дубина муж. Она уже отчаялась избавиться от сексуальной заторможенности, и на этой почве у неЕ даже развился некий комплекс. А со мной ей не пришлось ни притворяться, ни выяснять отношения. Я знал всю еЕ подноготную едва ли не с первой минуты знакомства. Пожалуй, это была самая удивительная особенность нашей любви -- она и ускорила развязку, ибо я в своей глупой наивности сразу не осознал, к чему может привести безоружное вторжение в чужой мир. Те четыре месяца стали самым счастливым временем в моей жизни. Не будь Элен, я бы превратился в стороннего наблюдателя, а то и в марионетку. Ныне я понимаю, наш разрыв помог свершиться великому предначертанию, но был ли он нарочно подстроен Лилмиком, или гуманоиды просто воспользовались нашей маленькой трагедией -- этот вопрос остается для меня открытым. Призрак наверняка знает, но молчит, как молчало небо, когда я молил его ниспослать мне силу духа для преодоления гордыни и злобы, что теперь, спустя сто с лишним лет давалось бы мне без труда... И все-таки дослушайте до конца. Сначала приятные воспоминания. Пикники с шампанским и любовью на берегу старого доброго Гудзонова залива. Теннис при луне на корте отеля Уайт-Маунтинс (весь его штат знал обо мне и Элен, но никто и рта не решался раскрыть, потому что Элен была постоянной клиенткой). Хождение по кабакам в Монреале, где мы когда-то провели уик-энд и где я, встав на защиту еЕ чести от посягательств какой-то сволочи, ещЕ более пьяной, чем мы, устроил дикий скандал с психическим битьем посуды. Поездки в Бостон, шикарные апартаменты в Ритц-Карлтоне, концерты поп-музыки под открытым небом, магазины, рынки и отменная пища. Визиты в загородной дом Донованов, где Элен учила меня ходить под парусом на озере и где мы без устали прочесывали все антикварные лавки в округе, а потом заканчивали день жареным на костре омаром и любовью у самой кромки берега. Гонки в еЕ красном "порше" по лесам штата Мэн, где она играла в догонялки с лесовозами на ста тридцати в час. Любовь в ненастный вечер на сиденье моего дряблого "фольксвагена" посреди крытого моста в Вермонте. Любовь на лугу, неподалеку от еЕ дома в Конкорде, где над нами вились бабочки, обезумевшие от сотрясения эфира. Любовь под соснами в августовский зной. Любовь за плотно запертой дверью моего офиса в отеле. Любовь после пикника в сумерках, прерванная медведем-соглядатаем. Безумная психокинетическая любовь в тридцати трех позах. Любовь после ссоры. Нечем не замутненная любовь. Марафонская любовь. Усталая, уютная любовь. И наконец, отчаянная любовь, ненадолго рассеявшая страхи и сомнения... Но есть и воспоминания иного сорта, от которых я спешу отделаться. Более всего меня тревожило сознание, что Элен никогда не преодолеет умственную блокаду латентности. Она могла телепатически общаться со мной и г. Дени, а Дени "слышал" еЕ и рылся в лабиринте еЕ мозга, но с другими людьми она выходила на уровень функциональной оперантности разве что в минуты сильного стресса. Я понимал, что ум Злен подвластен мне лишь в силу своей пассивности, и не мог отделаться от чувства вины. Ей почти ничего не удавалось от меня скрыть. А для меня замаскироваться было проще простого. Скажем, Элен так и не узнала, в какой ужас повергла меня мысль о еЕ богатстве. Она строила радужные планы -- как я брошу наконец "нудную работу в отеле" и она устроит меня на одно из предприятий своего дядюшки, как найду выгодное применение моему метапсихическому дару, как далеко пойдет Дени, когда мы вырвем его из лап иезуитов, как еЕ журнал станет глашатаем высших возможностей человеческого ума и все в том же роде. Я шарахался от еЕ энтузиазма, Элен огорчалась, но не могла избавиться от своей расчетливости. Она была мне безгранично предана и все же не сумела скрыть разочарования, когда я активно не понравился еЕ братьям (один -- выдающийся конгрессмен, другой финансовый воротила) и сестре, занимающейся благотворительностью. Элен очень переживала по поводу моих замашек простолюдина, моих насмешек над бреднями еЕ эфирианской клики, моих твердолобых религиозных убеждений, ничего общего не имевших с удобоваримой версией католицизма, провозглашенной кланом Кеннеди. Своей родне я Представил Элен на жутком пикнике, который устроил по случаю Четвертого июля кузен Жерар. Мне было искренне жаль ее: платье слишком шикарное, манеры слишком утонченные, блюдо -- еЕ вклад в нашу немудреную кухню -- слишком изысканное. Она усугубила впечатление своим великолепным парижским прононсом, резавшим ухо дядюшке Луи и другим старым канюкам, а также признанием в том, что она из семьи ирландских протестантов. Из всех Ремилардов этим не были шокированы лишь Дени и Дон. Мой брат, вопреки остальным, отнесся к Элен с чрезмерным дружелюбием. Она поклялась мне, что между ними не было телепатического общения, но я, вспомнив его былые принудительные выходки, невольно усомнился, обозвав себя в душе ревнивым болваном. Впоследствии, когда мы заезжали к Дону и Солнышку за Дени (мы часто брали его с собой на прогулки), Элен держалась с братом отчужденно и даже с непонятной враждебностью. А в разговорах со мной открыто жалела его и настаивала, чтобы я что-то предпринял -- "надо же лечить беднягу от алкоголизма!". Я знал, что все усилия с моей стороны будут бесполезны, и отказывался вмешиваться. Этим была вызвана одна из наших редких серьезных размолвок. Другая произошла, когда в начале сентября я отвез Дени в Бребефскую академию и рассказал о его метапсихических способностях отцу Джерету Элсворту, как велел Призрак. Элен утверждала, что иезуиты непременно станут "эксплуатировать" его, хотя не очень хорошо представляла -- как. Я клялся ей, что Элсворт отреагировал на мое признание самым адекватным и благожелательным образом (кое о чем он и сам догадывался), но Элен упорствовала. Она относилась к Дени с каким-то болезненным трепетом, что не раз ставило меня в тупик; я понял природу этого отношения лишь долгое время спустя после нашего разрыва. Разрыв. Я его помню как вчера. Это произошло в конце октября, когда холмы Нью-Гемпшира окрасились в климактерические золото и багрянец. Мы вдвоем совершили последнее в сезоне паломничество к Большому Каменному Лику и под конец очутились в тихой сельской гостинице, фольклорном заведении, какие до сих пор привлекают в Новую Англию туристов со всей галактики. Скрипучие половицы, покосившиеся стены, уютная захламленность колониальными артефактами, продающимися по баснословным ценам. А кроме того, отменные еда и питье и деликатные хозяева. После ужина мы уединились в номере под островерхой крышей и сели рядышком на диван с комковатыми подушками. Глядя на искрящиеся березовые поленья в очаге, слушая монотонный шум дождя по крыше, мы обсуждали предстоящую свадьбу и потягивали ароматный токай, припасенный для самых состоятельных клиентов. Это будет простая гражданская церемония в Конкорде; в свидетели возьмем еЕ знаменитого дядюшку, закажем небольшой ужин для присутствующих на бракосочетании (иными словами, из Ремилардов я там буду один). Слегка захмелев, я слушал еЕ вполуха -- до тех пор пока она не сообщила мне, что беременна. Помнится, еЕ слова раскатились громом у меня в мозгу. Гроза, бушевавшая за стенами гостиницы, слилась с грохотом моих рухнувших умственных барьеров. Помню, как рука потянулась к графину и застыла в воздухе. До сих пор в ушах звучит веселый щебет Элен: она так рада, она всегда мечтала иметь ребенка, а муж не хотел, но теперь мечта сбылась, наш малыш будет астроментальным чудом, быть может, даже более совершенным, чем Дени. У меня язык присох к гортани, на какое-то время я лишился рассудка. Нет! Мне послышалось, она этого не говорила! Кажется, я даже молил Господа сделать так, чтобы все оказалось неправдой, спасти мою любовь, мою жизнь. Потом долгими зимними вечерами я буду повторять свои наивные молитвы в тщетной попытке наступить на горло собственным амбициям и вернуться к ней, но любовь окажется бессильна перед натиском клокочущей во мне ярости и смертельно раненного самолюбия. Конечно же, я сразу понял, кто отец. Наконец решив, что уже достаточно овладел собой, что лицо мое ничего не выражает, а внутренний вой не слышен за вновь возведенным метапсихическим барьером, я повернулся к ней. Но Элен в испуге отшатнулась. -- Что с тобой, Роже? Ее мысли, как всегда, не составляли для меня тайны. Теперь все они концентрировались вокруг зародившейся в ней жизни -- из этого клубка я и выудил подтверждение всем своим догадкам. Разумеется, я знал, что нельзя заглядывать в этот тайник, более того, надо притвориться, будто его не существует и отец ребенка кто-то другой. Кто угодно. Тайники. Все мыслящие существа имеют и охраняют их -- не только ради себя, но и для блага других. Кто, кроме Бога, любил бы нас, если бы все тайники душ наших были как на ладони? Я умел скрывать свои тайны -- это первое, чему выучивается оперант-метапсихолог, хоть врожденный, хоть обученный. И лишь немногие неприкаянные души всегда уязвимы, всегда мечутся между латентностью и сознательным контролем над своими высшими умственными силами. Элен принадлежала к числу этих несчастных. У неЕ не было тайников. -- Роже, милый, ради Бога, что случилось?! Не надо, не смотри. Она тебя любит, а не его. Не бери греха на душу. Сдалась тебе эта правда! Надо быть дураком, чтоб туда заглядывать. И я, дурак, заглянул. Наша любовь была святотатством, и вот она, расплата. Когда я убрал барьеры и показал ей необратимый факт моего бесплодия, и то, что я обманом выведал еЕ тайну, и то, что эту измену простить не могу, Элен сохранила олимпийское спокойствие. -- Если бы кто-нибудь другой... -- пробормотал я. -- Кто угодно -- только не он. -- Это было один раз. -- Она посмотрела на меня в упор. -- На том идиотском семейном пикнике. Сама не знаю, что на меня нашло, безумие какое-то... Честное слово, я не хотела. Бедная моя, ты же ничего не можешь скрыть! Хотела. Злосчастный эпизод всплыл в еЕ памяти и навсегда отпечатался в моей. Оказавшись в эпицентре его принуждения, она податлива, очарована. Он смеется и овладевает ею. Сверкающий в небе фейерверк отзывается в ней таким же ярким фейерверком оргазмов -- и в результате она теперь носит его ребенка. -- Я не могу с этим смириться, -- сказал я ей. -- Но почему, Роже?.. Поверь, только один раз! С тех пор я видеть его не могу. Ну надо же, вся как на ладони!.. Кто угодно, только не он... Будь он проклят! Будь проклята вся телепатия! -- Роже, я люблю тебя. Я понимаю, чувствую, как тебе больно. Клянусь, я думала, что ребенок твой... и решила выбросить из головы то глупое наваждение. -- Она жалобно улыбнулась, представила мне светлый умственный образ. -- Ты ведь любишь Дени, хотя он тоже сын Дона. -- Дени и Солнышко -- это другое... А здесь я ничего не могу с собой поделать. -- У меня всего пятнадцать недель. Еще не поздно... -- Нет! Она кивнула. -- Понимаю. Ничего не изменится? Только хуже будет? Я излил на неЕ все свои подленькие мысли: Ребенок и в самом деле будет чистым совершенством. Ты имела случай убедиться, что, несмотря на множество пороков, Дон гораздо способнее меня. Прощай, Элен. -- Роже, я люблю тебя. Ради всего святого, останься! Я тоже тебя люблю и всегда буду любить. Но иначе не могу. Я подошел к двери, открыл еЕ и сказал вслух: -- Позволь мне взять твою машину. Завтра я попрошу кого-нибудь в отеле пригнать еЕ обратно. Свои вещи из Бреттон-Вудз я заберу до полудня. Ключи оставлю там. -- Ты дурак, -- проронила она. -- Да. Я тихо закрыл за собой дверь. В ноябре Элен вышла замуж за Стэнтона Латимера, известного адвоката из Конкорда. Он удочерил Аннариту, и они были счастливы вплоть до его смерти в 1992 году. После 1975 года появление летающих тарелок отмечалось крайне редко. А к тому же семейные заботы отвлекли Элен от издания "Пришельцев". Зато она активно включилась в экологическую борьбу и даже организовала митинги протеста против кислотных дождей. Со временем она убедила себя, что ничего сверхъестественного в нашей связи не было, что все чудеса лишь плод еЕ буйной фантазии. Аннарита Донован-Латимер сделала потрясающую сценическую карьеру. Как и мать, она обладала сильной латентностью. Третий муж Аннариты, астрофизик Бернард Кендалл, стал отцом еЕ единственного ребенка, стопроцентно оперантной Терезы Кендалл; она вошла в историю Галактического Содружества как мать Марка Ремиларда и Джека Бестелесного. 21 Контролирующее судно "Нуменон" (Лил 1-0000) 10 мая 1975 года Летательный аппарат Симбиари вошел в чрево огромного корабля, словно мелкая рыбешка, проглоченная китом. Четверо наблюдателей из Высшего Совета приникли к иллюминатору. -- Терпеть не могу грузиться на лилмикские суда. Тут и перевозбудиться недолго. -- Покрытый перьями гии Рип-Рип-Мамл, невероятными усилиями подавляя свое либидо, свернул четыре из восьми щупалец-антенн. -- Для чего нам, собственно, встречаться с представителями Контрольного органа именно здесь, на земной орбите? Могли бы передать нам все необходимые инструкции по телепатической связи. Юная симбиари Лаши Ала Адасти зачарованно следила за необычной швартовкой. Несмотря на членство в Высшем Совете, еЕ ещЕ ни разу не приглашали на лилмикское судно. -- Во всем, что касается маленькой коварной планеты, мне совершенно непонятны мотивы Лилмика... Святая Истина и Красота! Что там творится у причала? -- Любопытное зрелище, но не возбуждает, -- скептически заметил крондак Рола-Эру. -- А меня возбуждает, -- качнул головой полтроянец, -- хотя я сто раз это видел. Как будто переваривают тебя живьем! Аппарат на миг застыл на одушевленной почве, а затем волны перистальтики начали медленно продвигать его вперед. По обе стороны взлетной полосы колыхалась жемчужная студенистая материя, синхронно выпускающая струи в форме вопросительных знаков. Все эти кристаллические структуры были явно растительного происхождения и непрерывно "плодоносили", разбрасывая вокруг себя шафранную пыльцу. Одни псевдорастения напоминали стекловидные папоротники, другие, возвышались, подобно переливчатым перистым пальмам. Они сплетались над летающей тарелкой ярчайшим куполом, а впереди сгущалась фиолетовая темнота. Стебли и листья тянулись к аппарату, лаская его бока, словно извивающиеся водоросли. -- Узнаю их по форме корабля! -- провозгласил поэтически настроенный гии. -- Не то что наши дряблые развалины! Неуемная страсть моей расы к самовоспроизводству так изнашивает механизмы летательных аппаратов, что, кроме нас, никто не решается их пилотировать. Корабли крондаков чересчур функциональны, полтроянские уютны и вычурны, а тарелки симбиари, в том числе вот эта, высоко технологичны. Но для судов лилмиков и определения не подберешь. -- Уникальны, -- высказал свою гипотезу Рола-Эру. -- Как породившая их раса. -- Остальные принужденно улыбнулись. Маленький юркий полтроянец в драгоценных одеждах согласно закивал. -- Никто и никогда не видел лилмиков как таковых, но по идее они должны обладать материально-энергетической формой. Версия насчет ума в чистом виде ошибочна, однако их менталитет, безусловно, выше нашего понимания. Мы не знаем ничего об их природе и почти ничего об их истории. И все-таки они безоговорочно добры. Их стремление к развитию Галактического Разума благородно и бескорыстно, пускай их действия порой кажутся нам, мягко говоря, экстравагантными. Логика Лилмика для нас непостижима. Как справедливо заметил Рип-Рип-Мамл, этот роскошный, причудливый, ни на что не похожий корабль -- воплощение таинственности. Некоторые из наших ксенологов высказывают догадку, что подобные гигантские крейсеры являются своеобразным аспектом их жизни и ума. Нам известно, что лилмики -- самая древняя в галактике раса, причастная к Единству, но еЕ подлинный возраст и происхождение окутаны тайной. Наш полтроянский фольклор гласит, что их родная планета Нодыт некогда была умирающим красным гигантом, чье население около шестидесяти миллионов лет назад поголовно омолодилось путем метапсихического вливания свежего водорода. Однако ученые Содружества опровергают эту гипотезу как противоречащую универсальной теории поля. -- А наши легенды ещЕ более абсурдны, -- добавил монстр-крондак. -- Они утверждают, что лилмики ведут свое существование с предыдущей Вселенной. Нелепица! -- Не глупей, чем наши, -- заметил Рип-Рип-Мамл. -- Простодушная гии уверовала в то, что лилмики суть ангелы или бесплотные посланцы космической целостности. Но подобное утверждение почему-то устраивает менторов Галактического Разума. Изумрудные черты Лаши Алы брезгливо сморщились. -- У симбиари не принято рассказывать сказки про лилмиков. Мы подчиняемся их диктату, но в то же время нас раздражает их надменная снисходительность. Судя по всему, они настроены обеспечить землянам условия наибольшего благоприятствования, Земля -- воистину любимица Лилмика! И они даже не задумаются о том, готова ли она к Вторжению. Сколько раз за тридцать лет нам, симбиари, приходилось спасать этих варваров от случайного нажатия кнопки, что могло привести к атомной войне! И сколько раз мы будем вынуждены прикрывать их тыл на следующем этапе! Все знают, что до Вторжения Разум не может достичь полного Единства. Но нельзя же допускать в Содружество планету, которая не обрела даже элементарной зрелости! -- Если в течение сорока лет земной Разум склонится к ядерной войне, то Вторжение будет остановлено, -- бесстрастно отозвался крондак. -- А в случае удачи нам поможет мета-концерт человеческих оперантов. Либо земляне поднимутся над своим эгоцентризмом и станут хотя бы на нижнюю ступень умственной солидарности, либо никакой Лилмик не заставит Содружество принять их. -- Прежде ни одной из планет не предоставлялись подобные привилегии, -- проворчала симбиари. -- Не надо считать мотивы Лилмика необоснованными лишь на том основании, что они недоступны умам низшего порядка. Коль скоро, как пророчит Лилмик, землянам суждено стать великим метапсихическим чудом, риск досрочного Вторжения оправдан. -- Пустое, Фальто! -- отмахнулась Лаши Ала. -- Вам легко говорить, ведь основное бремя наблюдения легло не на кого-нибудь, а на симбиари. Не понимаю, отчего бы Лилмику не назначить вас посредниками в земных делах! Вы же любите людей. Рола-Элу издал звук, настолько близкий к смеху, насколько ему позволял врожденный прагматизм его расы. -- Думаю, именно поэтому. Несмотря на некоторые проявления фаворитизма, я убежден, что Лилмику нужна беспристрастная оценка человечества. А этого, -- он удостоил Алу величественным кивком, -- как раз и можно ожидать от сознательных граждан федерации Симбиари. -- Ну да, конечно! -- усмехнулась та. Рип-Рип-Мамла слегка передернуло. -- Слава Мирной Бесконечности, нам удалось избежать близкого общения с Землей. Не спорю, еЕ искусство бесподобно, но по-настоящему чувствительный ум не выдержал бы страшных примеров насилия и страданий. -- Да уж, -- елейным голосом откликнулась Лаши, -- едва речь заходит о неприятной необходимости, вы всегда ссылаетесь на свою чрезмерную чувствительность. Огромные янтарные глаза гии сверкнули невинным укором. -- Каждый выполняет ту работу, к которой пригоден, -- дипломатически вмешался полтроянец Фальто. -- Скоро люди так обнаглеют, что симбиари останется только горшки за ними выносить. -- Фаллос Рип-Рипа оживленно засветился. Лаши приняла этот выпад с гордым достоинством. -- Мы прекрасно понимаем, как далек наш народ от совершенства в смысле единения, но симбиари и не думают роптать. Напротив, мы гордимся тем, что Содружество поручило нам такую нелегкую миссию. -- Она запнулась и встревоженно поглядела на спутников. -- Но поскольку Земля является аномалией, нам кажется нелогичным, что Совет поручил посредничество самой молодой федерации Содружества. Без сомнения, этот варварский мир более понятен сочувственным полтроянцам и нуждается в строгом совместном руководстве Гии, Полтроя и Симбиари. Крондак высказался со свойственной ему спокойной отстраненностью: -- С тех пор как Лилмик приобщил нас к Единству, -- невозмутимо заявил крондак, -- мы выполняли подобную миссию в отношении семнадцати тысяч планет. И только ваши три расы достигли членства в Содружестве. -- А у нас было семьдесят две попытки, -- признался полтроянец, -- и все неудачные. Мы до сих пор не можем прийти в себя после фиаско с Яналоном... Так что не надо недооценивать свои способности, Лаши Ала Адасти. Возможно, для спасения Земли необходима именно твердокаменность симбиари. -- Не считайте себя в чем-то ущемленными, -- благожелательно добавил гермафродит. -- Ведь если ваша миссия увенчается успехом, то и главные лавры достанутся вам! К примеру, гии никогда не вкусить такого триумфа. Мы слишком легкомысленны и сексуальны, чтобы нас назначили планетарными посредниками. Ни один новорожденный Разум не назовет нас своими крестными, разве это не грустно? В уме четверых магнатов раздался негромкий перезвон. Радужное сияние за иллюминаторами стало интенсивнее. Тарелка подплыла к концу растительного туннеля; ворота желтого металла медленно, словно расширяющийся зрачок огромного золотого глаза, растворились. Добро пожаловать. Высоких вам мыслей, дорогие коллеги. Будьте любезны, высаживайтесь и присоединяйтесь к нам в приемном зале. Рола-Эру вытянул щупальце и открыл люк, впустив в салон теплую, насыщенную кислородом атмосферу. Четыре существа протопали, проскользили, проплыли, просеменили по цельным сходням, пересекли пространство анемоноидных болот, окаймленное хрустальной листвой, и вступили в святилище Лилмика. Ворота бесшумно затворились за ними. Внутри по контрасту с ослепительно ярким светом в том отсеке, откуда они только что вышли, царил интимный полумрак. Прозрачное, гофрированное покрытие стен и полов, казалось, сдерживало напор пузырящейся жидкости, то и дело меняющей оттенки зеленого и голубого. В центре зала стоял стол с тремя стульями для полтроянца и симбиари и приземистым табуретом для тяжеловесного крондака. Кроме строгой мебели, сделанной из теплого желтого металла, в комнате был ещЕ образованный возвышением рифленого пола помост площадью примерно три квадратных метра. Приглашенные выжидательно смотрели на него. Лаши Ала так разнервничалась, что перепачкала столешницу зеленой слизью, сочившейся из пор на ладонях. Она поспешно спрятала их в стеганые рукава униформы, а стол вытерла локтями. Гии, полтроянец и крондак тактично отводили взоры и припудривали мозги. Над помостом возник слабый атмосферный вихрь. Сердечно приветствуем вас, дорогие коллеги, и горячо поздравляем с успешным завершением первого этапа инициации Земли. Наблюдатели хором отозвались: Благодарим Контрольный Орган за теплые слова и прилагаем расшифрованные данные, касающиеся дальнейшего продвижения планеты Земля к Единству Мирового Разума. (Демонстрация.) Вихрь усилился и разделился на пять изолированных потоков. Мы рады видеть, что развитие метапсихической оперантности охватывает столь обширную территорию. Хотя гены, обусловившие зарождение высокоментальных функций, присутствуют почти во всех этнических группах, однако нетрудно заметить повышенную фенотипическую концентрацию среди кельтских и восточных народностей. Такие данные подтверждаются этнодинамическими уравнениями. Особенно ярко -- и в этом мы усматривали любопытную дарвинистскую тенденцию -- метапсихические черты проявляются у групп, обитающих в суровых климатических условиях. Зависимость от общественно-политической обстановки выражена гораздо слабее. Таким образом, грузинские, альпийские, гебридские и восточно-канадские кельты имеют шанс быстрее достичь полной оперантности, нежели их более многочисленные ирландские и французские собратья. То же самое можно сказать об азиатском регионе, в котором следует упомянуть северно-сибирскую, монгольскую и хоккайдскую группы наряду с отдельными вкраплениями на Тибете и в Финляндии. К сожалению, локус австралийских аборигенов надо считать практически вымершим, равно как и локус Калахари и пигмеев в Африке. Нильская группа не может освободиться от оков латентности из-за жестоких социальных притеснений. Так или иначе, южные популяции в настоящее время слишком ничтожны, чтобы стать жизнеспособными резервуарами оперантных генотипов. Весьма и весьма прискорбно. Ибо для достижения Единства оперантность должна непременно сочетаться с этнической динамикой. Да. И на Земле ввиду сложного переплетения стрессовых факторов такая динамика является скорее прерогативой севера. -- Нельзя также сбрасывать со счетов повышенную северную плодовитость, -- заявил вслух полтроянец. -- И поэтому вы как хотите, а я ставлю на канюков. Трое его коллег возмутились подобным афронтом, но лилмики даже как будто позабавились. Ты невероятно восприимчив, Фальтонин-Вирминонин! По нашим прогнозам, названная этническая группа -- и в частности франко-американцы -- должна породить самое большое число естественных оперантов в преддверии Вторжения. Атмосферные потоки вдруг приняли материальный вид. Гии и крондак, благодаря своей повышенной чувствительности, раньше других осознали, что контрольные власти оказывают им высочайшу