ю честь, воплощаясь в астральных телах или, по крайней мере, в астральных головах. Такое событие взволновало магнатов и в особенности Лаши Алу, впервые очутившуюся лицом к лицу с лилмиками. Все четверо хором ответили: Прикажете понимать вас в том смысле, что нам необходимо предусмотреть специальные меры ободрения франко-канадских оперантов? Ни в коем случае. Эту задачу возьмут на себя другие. Другие?.. Кто другие? Однако наблюдатели не успели осмыслить это загадочное утверждение, ибо их захватило развернувшееся на помосте зрелище. В воздухе парило пять голов. Должно быть, из пиетета по отношению к полтроянцам, гии и симбиари, имевшим немало гуманоидных черт, у голов было по два глаза и по одному улыбчивому рту. На розоватой психокреативной коже не обнаруживалось никаких признаков волосяного покрова, перьев, чешуи и прочей эпидермальной растительности. У головы в центре глаза были серые, у остальных отливали аквамарином. Вместо шей от основания затылка отходили бледные эктоплазменные нити, похожие на газовые шарфы, трепещущие под легким ветром. Всем без исключения наблюдателям головы показались прекрасными. В эти глаза можно было смотреть без передышки целую вечность. Наивная Лаши от восхищения потеряла дар речи. -- Я -- Умственная Гармония, -- представилась высшая голова. -- Я -- Душевное Равновесие, -- откликнулась нижняя. -- Я -- Родственная Тенденция, -- проговорила правая. -- Я -- Бесконечное Приближение, -- подхватила левая. Как ни странно, голос центральной головы звучал тише всех: -- А я Примиряющий Координатор. От имени Контрольного Органа выражаем благодарность за четкую работу. Продолжайте вашу деятельность, невзирая на сомнения, разочарования и трудности. Всем известно, что маленькая планета, которую мы сейчас облетаем, породит Разум, по метапсихическому потенциалу не имеющий себе равных во всей галактике. Мы знаем также, что этот Разум способен разрушить наше Содружество. Однако при благоприятном стечении обстоятельств он же и ускорит объединение всех населенных звездных систем. Вот почему мы готовим преждевременное Вторжение. Оно, безусловно, влечет за собой огромный риск, но им чреваты все эволюционные скачки. Без риска может быть только застой, в конечном итоге ведущий к смерти. Вам понятно, коллеги? Понятно. -- Разум -- категория не материальная. Мы можем направлять, но не можем форсировать эволюцию Разума. Человечество должно достигнуть приемлемого уровня оперантности прежде всего благодаря своим собственным усилиям. И не исключено, что этот процесс потерпит либо внутренний, либо внешний крах. К счастью, первая вероятность -- то есть перспектива гибели мира в самоубийственной войне -- все уменьшается. Однако Вторжение пока далеко не факт. И все-таки мы будем над ним работать... вы со своей стороны, мы со своей -- не теряя надежды. Понятно. -- Тогда приступайте к следующему этапу. Время от времени мы будем оказывать вам экстренную помощь. Непонятно, принимаем на веру. Голова сделала утвердительный жест. Пять пар глаз лучились неотразимой умственной энергией. Головы постепенно растаяли в дыму эктоплазмы, а глаза оставались в фокусе могучей объединяющей силы. Следуйте за нами, приказали надзиратели, и умы наблюдателей мгновенно выплеснулись в радостный свет. После долгой прострации четверо очнулись в своей тарелке и взглянули в иллюминатор на маленькую голубую планету внизу. -- Невероятно, -- нарушил молчание крондак. -- Совершенно невероятно! -- Лаши Ала никак не могла опомниться. Гии покачал головой, распространяя мягкие корректирующие импульсы. -- Согласен, Единство с Лилмиком впечатляет, но я не знаю, почему нашему уважаемому Рола-Эру Мобаку так трудно в него поверить. -- Не в него! -- прорычал монстр. -- Трудно поверить в то, что они сказали. Полтроянец поджал сиреневые губы и вопросительно приподнял одну бровь. -- Средняя голова... -- Рип-Рип-Мамл сопроводил свое высказывание запечатленным в памяти образом, -- заявила, что Лилмик намерен помогать нам. Факт ещЕ более беспрецедентный, чем их недавнее вето. -- А то, что нам не следует поощрять франко-американских оперантов... что ими займутся другие?.. Теперь уже обе брови полтроянца взлетели кверху, а за ними выкатились на лоб рубиновые глаза. -- Ради Святой Любви, быть такого не может! -- Не может, а есть! Не иначе, отдельных оперантов будут пасти сами лилмики, -- заключил Рола-Эру. -- Надменные существа, которые лишь изредка снисходили до рассмотрения решений Высшего Совета, которые постоянно мучают, путают нас, действуют на нервы мистическими бреднями!.. -- В сегодняшней пятиголовой команде ничего мистического не было, -- вмешалась Лаши. -- Голова в центре черным по белому расписала нам, что делать. -- Тоже весьма нетипично для них, -- задумчиво произнес крондак. -- Надо все хорошенько обмозговать. Гии все глядел в иллюминатор, и душа его при виде голубой планеты наполнялась неясным тоскливым предчувствием. Чувствительные гениталии побледнели и поникли. -- Ох, уж эти земляне! Знаете, я начинаю их бояться. -- Ерунда! -- отрезала Ала. -- Нас они нисколько не пугают, хотя мы, симбиари, достаточно хорошо их изучили. Экзотические существа обменялись мыслями, подразумевающими полное и безоговорочное понимание. Часть II ОБЩЕНИЕ 1 Нью-Йорк, Земля 21 февраля 1978 года Рейс из Чикаго задержали больше чем на час; вертолеты, курсирующие между аэропортом Кеннеди и Манхаттаном, также прикованы к земле туманом. К окошку проката машин не протолкнешься, но Киран О'Коннор, задействовав принуждение, выбил себе "кадиллак" и уселся впереди рядом с помощником и шофером Арнольдом Паккалой; телохранители Джейсон Кессиди и Адам Грондин забрались на заднее сиденье. Шелестя дорогими покрышками, лимузин тронулся с места; умы Кессиди и Грондина расчищали дорогу, а Паккала вел машину так, как и следовало ожидать от аса чикагских окраин. Киран смежил воспаленные веки и забылся сном, пока огромный черный зверь ревел по дорогам Лонг-Айленда, бросая вызов ограничению скоростей. Магическим образом он миновал забитый туннель между Куином и Мидтауном, прорвавшись на Сорок вторую улицу. Движение расступалось перед ним, а дорожные патрули его будто и не замечали. Он свернул на красный свет, пронесся по газону, как хищная акула, заглатывающая мимоходом стайки мелкой рыбешки, влился в вихрь Колумбова кольца. Здесь ему пришлось выдержать самый сильный натиск, так как машины сюда стекались с шести разных направлений. Кессиди и Грондин стреляли глазами и выкрикивали безмолвные команды водителям, велосипедистам и пешеходам: Эй ты, стой! Давай направо! Влево, влево прими, козел! Ну ты, двухколесный, прочь с дороги! Сторонись, граждане, сторонись! Водители автобусов, словно в трансе, застывали на повороте или шарахались к обочине, частники ругались на чем свет стоит, но тоже уступали, мальчишки-рассыльные на велосипедах и пешеходы разлетелись куда попало, точно испуганные голуби от коршунов, и даже воинственные манхаттанские таксисты трусливо поджимали хвост и, давя на тормоза, пропускали заколдованный лимузин. Не обращая внимания на царящий вокруг хаос, Арнольд Паккала в семнадцатый раз прошел на красный свет и вырулил к Сентрал-Уэст-парк, где уже беспрепятственно выжал из мотора все лошадиные силы. От Кеннеди за тридцать четыре минуты, взглянув на часы, восхитился Грондин. Отлично, Арни. Ну что, приступаем? -- спросил Кессиди. Шеф ещЕ спит? Спит, ответил Паккала, я сам знаю, когда его разбудить. Карта Нью-Йорка маячила перед его мысленным взором, затмевая голые деревья парка, подсвеченные фонарями. И все-таки он заметил патрульную машину, но Адам и Джеймс уже успели оболванить двоих сидящих в ней полицейских, и те вместо того, чтобы зафиксировать "кадди", рвущийся к северу на ста пятнадцати, проявили повышенный интерес к пожилому человеку, который мирно выгуливал трех пуделей. Через три квартала, проронил Арни. На предельной скорости лимузин свернул на Шестьдесят пятую улицу, потом на Шестьдесят шестую. Кессиди и Грондин снова включили принуждение, сдерживая умеренный поток; "кадиллак" пошел на последний поворот и плавно остановился перед Линкольнским центром сценического искусства. Телохранители Кирана с громкими вздохами облегчения расслабили натруженные мозги. Лицо Арнольда Паккалы на мгновение окаменело. Не выпуская руль, он откинулся на подголовник, закрыл глаза. Двое на заднем сиденье содрогнулись от мощного выброса энергии, зарядившей атмосферу салона. Все их нервы сочувственно завибрировали. Через несколько секунд Паккала уже сидел прямо и неторопливо стягивал шоферские перчатки. Ни один волос не выбился из его седой шевелюры. -- Черт возьми, Арни, когда ты прекратишь свои дурацкие фокусы?! -- Грондин дрожащими пальцами распечатал пачку "Мальборо" и вытянул сигарету. Кессиди утер платком вспотевший лоб. -- От такой встряски, пожалуй, и шеф проснется! Паккала даже бровью не повел. -- Мистер О'Коннор будет спать, пока я не удостоверюсь, что нужные нам люди у себя в ложе. Если те жучки ошиблись или надули нас, придется срочно менять планы. -- Ну так разведай, чего сидишь как пень?! -- рявкнул Кессиди. Лицо Паккалы вновь посуровело. Невидящие глаза уперлись в руль. За окном мелкими хлопьями падал снег; снежинки быстро таяли, и подогретое ветровое стекло покрылось бисеринками капель. Мотор остывал беззвучно; тишину вдруг нарушил протяжный всхлип О'Коннора. Грондин поспешно втянул в себя дым сигареты. -- Бедняга! -- Ничего, оклемается, -- уверенно заявил Кессиди. -- Дай только сучьих макаронников зацепить. -- Ща выясним, -- сказал Грондин, кивая на Паккалу. -- Народу в театре пропасть, но если они там, старина Арни их выловит. У него котелок в общем варит, хотя бывают свои закидоны. -- И все же мы зря туда суемся, -- возразил Кессиди. -- Ясно, что шеф должен их приложить, пока они не опомнились. Но здесь... Оба поглядели на высокий пятиарочный фасад "Метрополитен-опера". Арки достигали тридцати метров и были снизу доверху застеклены, так что за ними просматривались золотые своды потолка и колоссальные росписи Марка Шагала по обеим сторонам двойной беломраморной лестницы, устланной красным ковром. На обитых пурпурным бархатом стенах мелькали отблески канделябров. В проеме центральной арки виднелся знаменитый каскад люстр, напоминающих звездную галактику. Возвышаясь на фоне черного зимнего неба, здание оперного театра казалось не архитектурным сооружением, а некой фантастической Вселенной. Сегодня в театре был аншлаг: премьера "Фаворитки" Доницетти. Пели такие звезды, как Ширли Веретт, Шерил Милнз, а к тому же -- редкостный подарок для любителей итальянской оперы -- Лучано Паваротти. Нью-йоркский мафиози Гуило Монтедоро по прозвищу Большой Ги считался истинным меломаном. Он имел собственную ложу в театре и посещал все премьеры вместе с женой, взрослыми детьми, их мужьями и женами. Против обыкновения на сей раз в его свите женщин не было. Задний ряд ложи занимали четверо доверенных лиц клана Монтедоро в режущих под мышками фраках, явно взятых напрокат. А впереди, рядом с доном Гуидо, восседал почетный гость -- Виченцу Фальконе. Дон Виченцу, старый приятель Большого Ги и не менее страстный ценитель оперного искусства, был приглашен по случаю выхода под залог из тюрьмы Луисбурга (Пенсильвания), где отбывал срок за неуплату налогов. Он явился в сопровождении адвоката, Майка Лопрести, наладившего в Бруклине довольно бойкую торговлю наркотиками, в то время как босс оставался в тени. Почтил оперу своим присутствием и шурин Лопрести, Джузеппе Поркаро (Джо Порке), первый вышибала клана Фальконе. Тот самый Поркаро, что три дня назад приехал в Чикаго для расправы с юным выскочкой -- юрисконсультом чикагской мафии, чьи смелые действия стали слишком часто затрагивать интересы мафии бруклинской. Следуя инструкции Лопрести, Поркаро проследил путь намеченной жертвы до шикарного торгового комплекса в западной части Чикаго. Он немало позабавился, видя мучения советника, пытающегося поставить новенький "Мерседес-450" подальше от других машин, дабы чикагские лихачи случайно не поцарапали лакированные крылья. Когда советник наконец удалился, Поркаро заложил под капот "мерседеса" маленькую магнитную бомбу и поехал в аэропорт, чтобы поспеть в Бруклин к ужину и насладиться спагетти с моллюсками. Но, к несчастью для Джо и его непосредственного начальника Лопрести, который задумал и распорядился провести эту акцию, не посоветовавшись с доном Виченцу, личный юрисконсульт семьи Камастра приехал в торговый центр за женой и дочерьми трех и двух лет. Семейство подошло к автомобилю в полном составе, но трехлетняя Шаннон вдруг захотела в туалет. Слегка пожурив дочь, отец отвел еЕ в ближайший магазин, а мать и младшая дочь остались ждать в машине. Стоял холодный февральский день, и Розмари Камастра-О'Коннор, естественно, решила немного погреть мотор. (Огненный цветок!) Просыпайтесь, мистер О'Коннор. (Огненный цветок!) Темная гостиная в убогой квартире; умственное излучение из спальни больной снова бьет по нервам; он не успевает преградить ему доступ и корчится от боли. Кир, Кир, мальчик мой, ты вернутся, ты помолился... Просыпайтесь. Все о'кей. Они на месте. (Огненный цветок!) Надтреснутый голос, точно железом по стеклу, царапает по стенкам его мозга, стучит, цепляется за него и за свою агонию: Кир, Кир, ты не забыл о святом причастии, ты больше не воруешь завтраки в школе, ты молишься за нас двоих, я уже не в силах, поэтому ты должен молиться, истово, чтобы свершилось чудо... Проснитесь, сэр. (Огненный цветок!) Руки, сухие, шелестящие, как газета, с обкусанными синюшными ногтями, одна стиснула резные серебряные четки, другая зарылась в его свитер и тянет к себе, а он отчаянно упирается, воздвигает между ними высокую преграду, но мать непрерывно колет ему глаза своим проклятым ирландским Богом: Кир, Кир, Бог испытывает тех, кого любит, он любит нас, я люблю тебя, молись, Кир, и чудо свершится, молись Господу Нашему Иисусу Христу, прекрати эту боль, Кир, помоги, помоги... Мистер О'Коннор! Просыпайтесь! (Огненный цветок!) Хорошо, ма, я помогу, твой глупый Бог не умеет помочь, а я умею... я знаю, как... оказывается, это очень просто. Голубые глаза расширились, стали черными и пустыми, боль ушла, ум ушел -- неужели вправду? И крики мальчика (огненный цветок!), и крики взрослого (огненный цветок!) громом раскатились над Иллинойсом. Тучи такие же серые, как свалявшиеся мамины волосы на дешевой подушке в гробу... Скорее закройте гроб, скорее, мистер О'Коннор, просыпайтесь, откройте глаза! Киран открыл. Увидел рядом Арнольда Паккалу, Адама Грондина, Джейса Кессиди -- верных людей, которых он спас и привязал к себе. Они точно такие же, как он, и точно так же пострадали по собственной вине, ибо привыкли причинять страдания. Он спросил Арнольда: Поркаро и Лопрести тут? -- Да, сэр, -- ответил вслух Паккала. -- Кениг и Матуччи не обманули. Женщин в ложе нет. Четверо подкаблучников внутри, двое снаружи. Сейчас начнется антракт между третьим и четвертым действием. Вы с Адамом и Ясоном легко замешаетесь в толпу. Киран отстегнул привязной ремень, снял шляпу, темно-синее кашемировое пальто, белый шелковый шарф. Телохранители последовали его примеру. Все трое были в вечерних костюмах с темными галстуками. -- Поедешь на Шестьдесят пятую улицу, к школе Жуийяра, -- велел Киран Арнольду. -- Найдешь туннель под площадью, ведущий к служебному входу. Там и встретимся. -- О'кей, сэр. Желаю удачи. Кессиди и Грондин уже стояли на тротуаре. Киран помедлил, улыбнулся помощнику. Между ними возник образ-напоминание: шайка хулиганов в чикагском тупике насмерть забивает пьяного бродягу, а он из последних сил посылает телепатический призыв о помощи. -- Удачи? Арнольд, ты ли это? Я думал, тебе ясно, что таким людям удачи желать ни к чему, поскольку мы сами еЕ творим. Он наконец вышел из машины и захлопнул дверцу. Фары "кадиллака" светились в темноте, как горящие глаза хищника. Арнольд Паккала поднял руку и мысленно проговорил: Я жду вас, мистер О'Коннор. Киран кивнул. Постоял на пронизывающем ветру до тех пор, пока лимузин не скрылся за углом. Да, мы сами творим свою удачу, свою реальность, а когда приходит время платить по счетам -- деньги на бочку. Адам, Джейс и Арнольд пока не совсем это понимают, но со временем поймут, так же, как другие, которых он ещЕ найдет и привяжет к себе. В фойе театра вспыхнули яркие огни. Публика повалила из лож и партера на парадную лестницу. Кессиди и Грондин жмурились от света. (Огненный цветок.) Приступайте, сказал им Киран. Предводители кланов Монтедоро и Фальконе решили провести последний антракт в ложе, не смешиваясь с великосветской толкучкой. Троих телохранителей отпустили покурить, а Джо Порксу велели принести в ложу бутылку шампанского. Майк Лопрести, чьи музыкальные вкусы распространялись скорее на певичек кабаре, нежели на оперных примадонн, развеивал скуку, исследуя в бинокль декольте сидящих в партере элегантных дам. Главари высказали свое одобрение ансамблю, завершившему третий акт. "Фаворитка", согласно заключили они, вещь трудная для постановки, потому, наверное, "Метрополитен" не решалась обратиться к ней со времен дебюта Карузо в 1905 году, однако в опере есть несколько головокружительных тем, а Паваротти нынче в голосе. Виченцу Фальконе, как истинный консерватор, посетовал, что партию героини исполняет чернокожая сопрано. Монтедоро пожал плечами. -- По крайней мере, не толстуха. А какое легато! Что с того, что черномазая? Оперу слушать надо, а не смотреть. -- Да нет, Гуидо, если б она пела Кармен или Аиду, тогда нет вопросов, но тут... всему же есть пределы, ей-богу! Вот я, когда сидел, видал по телевизору, как Прайс пела Тоску -- ну, ни на что не похоже! Скоро какой-нибудь япошка станет петь Риголетто... И все Бинг Краут! Угрохал миллиарды на эту конюшню, а толку? Канделябры, канделябры, никакого интима, все на виду, как в аквариуме, а певцы горло дерут, чтоб их слышно было. Разве сравнишь со старой Мет? -- Ничто не стоит на месте, Виче. Да и нам с тобой хватит небо коптить. -- Типун тебе на язык! В шестьдесят семь нашел о чем думать! -- Фальконе понизил голос и перешел на сицилийский диалект. -- К тому же тебя никто за яйца не тянет, никто не хочет вопреки Богу, Мадонне и биллю о правах упрятать за решетку до конца твоих дней. Знаешь, чего он ко мне приценился, этот сучий потрох Пикколомини? В сенаторы метит, а я обеспечь ему билет до Вашингтона первым классом! Прослушивание разговоров, наемные свидетели, сфабрикованные улики -- все идет в ход. Так что береги задницу, дружище Гуидо. -- У меня тылы защищены, -- ответил по-английски Монтедоро. Во время антракта зал благодаря блестящей акустике наполнился таким гулом, что разговор двух мафиози не слышали даже Лопрести и оставшийся в ложе телохранитель. И тем не менее человек, которого нью-йоркские газеты величали Боссом Всех Боссов склонился к самому уху старого приятеля и говорил еле внятным шепотом: -- Правительство давно копает под "Коза ностру", говнюк Роберт Кеннеди объявил нам войну, однако ж меня им так просто не зацепить. В боргата [Поселок, предместье (итал.).] все законно, Виче. Ну или почти все. Мои сыновья Паскуале и Паоло ходят в костюмах и жилетках, как на Уолл-стрит, и никакой Пикколомини к ним не придерется. Да и зачем, когда у него под носом промышляет самый крупный на Восточном побережье торговец героином? -- А чем торговать прикажешь? -- буркнул Фальконе. -- Пиццей, что ли? -- Почему бы и нет? Вопрос не в том, как заработать большие деньги, а в том, как их отмыть. Или, к примеру, ты гребешь лопатой, а подручных своих на голодном пайке держишь. Так они первые тебя и заложат. И у Сортино, и у Калькаре, говорят, проблем по горло. А все почему? Жадность обуяла. К твоему сведению, Виче, громадные барыши от сбыта наркотиков неудобны в обращении. Пора переходить на новую финансовую политику. -- Какая такая политика? Может, отдать денежки тебе на сохранение? -- Да не ерепенься ты, я дело говорю. Что, если возродить Концессию? Пять кланов снова будут работать сообща, вместо того чтоб глотки друг другу грызть. Это была хорошая идея, только преждевременная. А теперь, с таким притоком грязных денег, у нас нет другого выхода, как объединиться и вложить их во что-нибудь, иначе все профукаем на одни только банковские проценты. -- Пошел в задницу! -- огрызнулся Фальконе. -- Слышу я, с чьего голоса поешь. Этот чикагский сучонок, что служит у Камастры, кому хошь мозги задурит. Во взгляде Монтедоро мелькнула тревога. -- Эл Камастра звонил мне вчера. Как по-твоему, откуда он мог узнать про нашу с тобой встречу? И вообще... не понравилось мне, как он со мной говорил. В ложу вошел Джо Порке. В руках он держал поднос с пятью фужерами на высокой ножке, а под мышкой бутылку шампанского. Кивнув по отдельности обоим мафиози, он что-то шепнул Лопрести. Тот стремглав кинулся к двери, а Поркаро с легким хлопком откупорил бутылку и разлил шампанское. Фальконе насторожился. Туго накрахмаленный воротничок манишки внезапно сдавил шею, и у Виченцу перехватило дыхание. Он засунул палец за ворот и откашлялся. -- От Камастры только и жди какой-нибудь подлянки. А от его хитрожопого ирландца -- и того пуще. Как думаешь, что они теперь удумали? Монтедоро не успел ответить, поскольку дверь в ложу снова отворилась, и на пороге вырос Лопрести. Лицо у него вытянулось и посерело. За ним вошли трое в вечерних костюмах, и дверь захлопнулась. Оставшийся в ложе телохранитель схватился было за пистолет, но вдруг весь передернулся, рухнул на пол и застыл неподвижно. -- Господи Иисусе! -- вскрикнул Джо Порке; пальцы его инстинктивно сжались на горлышке бутылки. -- Остынь, Поркаро, -- донесся голос из-за спины Лопрести. -- Возьми у него пушку, Майк. Главари пооткрывали рты. Лопрести подошел к скованному внезапным параличом шурину, сунул руку ему под мышку и вытащил кольт тридцать восьмого калибра. Джо стоял, как манекен в витрине, -- с полным бокалом шампанского в одной руке и бутылкой в другой. Угреватое лицо заливал пот. Фальконе поднялся на ноги. -- Какого черта, Майк?.. Губы Лопрести шевелились, но челюсти будто судорогой свело. В глазах дрожали слезы ярости. Он отдал оружие одному из стоящих сзади, потом, словно обессилев, опустился на стул. Самый низкорослый из незваных гостей выступил из тьмы. С виду лет тридцать пять, темные волосы на лбу растут клинышком (примета раннего вдовства); такого жесткого выражения лица старые мафиози не помнили за всю свою далеко не безмятежную жизнь. Монтедоро остался сидеть. -- О'Коннор из Чикаго, если не ошибаюсь? -- бесстрастным голосом проговорил он. Да. -- Вчера по телефону Эл Камастра упомянул о вас. Стало быть, вы жаждете нашей крови. Нет, я просто хочу вам кое-что объяснить. Монтедоро покосился на призрака Лопрести и манекена Поркса (фужер в руке последнего чуть подрагивал, но шампанского не пролилось ни капли). Ну так что, поговорим? А то антракт кончается. Монтедоро с достоинством наклонил голову. Ваши охранники, те, что стояли снаружи, отдыхают в мужском туалете. Наутро будут как новенькие. А вот этому, он дотронулся носком ботинка до лежащего на полу тела, нужна срочная госпитализация. Что же до Поркаро и Лопрести, их лечением я сам займусь. Двое спутников О'Коннора приблизились к Джо, вырвали у него из рук фужер и бутылку, усадили на свободный стул подле Лопрести. Затем бесшумно отступили в тень. Прозвучал первый звонок. Зрители начали возвращаться в соседние ложи. На гангстеров и странных посетителей никто и внимания не обратил. -- Надо же, -- прошептал Фальконе, выпучив от страха глаза, -- без слов говорит! Монтедоро с любопытством посмотрел на Кирана. -- Гм, недурно. Теперь я понимаю, почему Большой Эл взял вас в советники. -- У меня есть и другие способности, дон Гуидо. Они будут к вашим услугам, если вы поможете восстановить Концессию. Готов поручиться, что ни вы, ни дон Виченцу, ни другие порядочные люди в проигрыше не останутся. (Но прежде давайте утрясем одно менее важное дельце.) -- Я не приказывал подкладывать бомбу, -- с трудом выговорил Фальконе. -- Разве я не понимаю, советник -- лицо неприкосновенное. Но Лопрести обиделся, потому что вы перешли ему дорогу на монреальской операции. Ему много крови стоило навести мосты, и жабы готовы были иметь с ним дело... пока вы не вмешались. -- Он слегка хохотнул. -- Теперь нам ясно, как вам это удалось. -- Ошибаетесь, я не факир, -- покачал головой Киран. -- Моего влияния надолго не хватает, и распространяется оно только вблизи. Я просто предложил Монреалю более выгодные условия транспортировки -- путем Святого Лаврентия. Не надо опасаться пиратов, отстегивать полиции, таможне, а платежи напрямую -- в Швейцарию. Мсье Шаппель все разобъяснил вашим людям. Это была обыкновенная сделка, дон Виченцу, но Лопрести воспринял еЕ как личное оскорбление. Он глуп, недальновиден и мстителен, а свинья Поркаро ещЕ глупее. -- Согласен, -- сказал Фальконе. Люстры медленно гасли. Публика встретила аплодисментами маэстро Лопеса-Кобоса, когда он прошел к пульту и поднял оркестр. -- Значит, отныне между Чикаго и кланом Фальконе будет мир? -- Клянусь, -- прохрипел дон Виченцу. Вы свидетель, дон Гуидо. -- Угу. В зале стало совсем темно. Дирижер взмахнул палочкой, и зазвучали первые pianissimo вступления к четвертому акту "Фаворитки". Лопрести и Поркаро, как мумии, застыли рядом с Фальконе, лишь легкое колыханье белоснежных манишек говорило о том, что они ещЕ живы; тому виной, скорее всего, были взгляды мрачных спутников О'Коннора, упертые им в загривки. Киран не спеша положил правую ладонь на голову Поркаро, левую -- на голову Лопрести. По их телам прошли страшные судороги, а он приглушенно застонал. Поймите, это не месть, а простая Справедливость. Восстановление порядка. Я полагаю, дон Гуидо, ваши люди сумеют избавиться от трупов. В таких делах необходимо практиковаться. Всего наилучшего. Едва О'Коннор и его спутники вышли из ложи, как золотистый парчовый занавес раздвинулся, и зрителям предстал точно вылепленный из фарфора пейзаж испанского монастырского дворика. Огни рампы подсвечивали зал. Учуяв характерный запах, дон Виченцу наклонился и увидел, что из глазниц Лопрести и Поркаро сочится черная зловещая жижа. Хотя ни тот, ни другой уже не дышали, оба сидели прямо и несгибаемо на обитых бархатом стульях. 2 Алма-Ата, Казахская ССР, Земля 10 июля 1979 года Он был самым скромным членом делегации индийских ученых-парапсихологов, посетившей Казахский государственный университет. Настолько скромным, что потом штатные сотрудники Института биоэнергетики (включая директора) решительно отрицали свое знакомство с ним. Однако именно он организовал эту поездку как предлог для встречи с Юрием и Тамарой. Разумеется, гостей не водили в лабораторию, где работали молодой биофизик и его жена, поскольку их исследования находились под тем же грифом секретности, что и космические. Зато индийцы вдоволь полюбовались эффектом "Кирлиан", согласно которому сканирующие устройства сообщали монитору нефизическую ауру живых существ. Если не считать двух-трех щекотливых вопросов, визит прошел на удивление гладко, и делегаты остались очень довольны. К вечеру в кабинете директора института было устроено чаепитие. Гости получили возможность побеседовать с некоторыми разработчиками биоэнергетических проектов и подопытными экземплярами, чьи психические силы подвергались анализу. Юрий и Тамара тоже присутствовали; их представили просто -- "специалисты по биокоммуникациям". Они говорили мало, ушли рано и тут же забыли об индийских ученых. Их мысли были заняты делом Абдыжамиля Симонова, чья скоропостижная смерть стал объектом пристального внимания КГБ. Ходили слухи, что Андропов лично интересуется ходом расследования. Вечером в их квартире раздался звонок. Тамара укладывала спать Илью и Валерия, а Юрий, взяв трубку, узнал голос директора. Кроме всегдашней официальной сухости, в нем угадывалось необычное напряжение. -- Почетный член Индийской парафизической ассоциации просит о личной встрече с вами и вашей женой. Я сказал, что на это необходимо запрашивать разрешение Москвы, но он нисколько не смутился и... буквально вынудил меня позвонить академику. Мне было дано согласие. -- Как странно, -- отозвался Юрий. -- Пожалуйста, поторопитесь. Доктор Ургиен Бхотиа ждет вас в главном вестибюле гостиницы "Казахстан". Сам он с Тибета, теперь живет в Дарджилинге и желает поговорить с вами о своих изысканиях, которые якобы соотносятся с вашей работой. Будьте с ним полюбезнее. Директор повесил трубку, не дав Юрию времени на расспросы. Выйдя из детской, Тамара изумленно взглянула на мужа. Он передал ей содержание телефонного разговора и добавил от себя: Я ничего не понял, но ехать надо, и немедленно, так что Алла с Муканом пусть зайдут ближе к ночи, я им позвоню, а ты попроси Наташу присмотреть за детьми. Когда все было улажено, они сели в автобус и доехали до недавно выстроенного, будто парящего над городом отеля на проспекте Ленина, где селили только самых именитых гостей. Как только вошли в огромный вестибюль с кондиционерами, им навстречу встал и поклонился уроженец Тибета -- невысокий, плотный и очень смуглый человек в национальной одежде. -- Доктор Гаврыс, мадам Гаврыс-Сахвадзе, позвольте представиться: Ургиен Бхотиа. Я понимаю, что доставил вам массу неудобств, но надеюсь, вы меня простите. Этой встречи я жду уже пять лет. -- Он перешел на умственную речь: Быть может, прогуляемся немного по вечерней прохладе? Протянутая для рукопожатия рука Юрия застыла в воздухе, а Тамара спокойно ответила: Пожалуй, вы не поднимались на фуникулере по холму Коктюбе? -- Еще нет. Но говорят, оттуда открывается великолепная панорама. Откуда вы знаете о нас и о нашей работе? -- спросил Юрий. Тибетец засмеялся. -- Я не раз бывал в прекрасном городе Алма-Ате, но до сих пор был знаком с ним только поверхностно... Доктор Бхотиа взял обоих под руки и так уверенно перевел на противоположную сторону проспекта Абая, в парк перед Дворцом культуры имени Ленина, словно он хозяин, а они гости. В сумерках включили подсветку фонтанов; от сверкающих струй веяло приятной прохладой. Ургиен остановился полюбоваться аккуратными клумбами, вдохнуть дурманный аромат цветов. -- На удивление пышная растительность для современного города, -- заметил он. -- От этого в воздухе разлита неудержимая жизненная сила. Я буквально заряжаюсь ею. Он относился к так называемому типу "людей без возраста": ему можно было дать и сорок, и шестьдесят. Гладко выбритый череп, щеки словно бы нарумянены, ровные белоснежные зубы, глаза необычного стального цвета почти скрыты под складками морщин; когда он улыбается, их совсем не видно. -- Судя по всему, вы адепт, в отличие от ваших коллег, -- заговорила вслух Тамара. -- И все же, как вам стало известно о наших умственных свойствах и о нашей работе? Ведь здесь и то и другое считается государственной тайной. -- Способность воспринимать биоплазму ярчайших даже за тысячи километров дарована мне свыше. Правда, это распространяется только на Азию. Уже больше двадцати лет, с тех пор как переселился в Индию, я изучаю движения души тем способом, какой у вас принято называть ясновидением. Впервые я обнаружил вас в семьдесят четвертом году, когда вы только-только приехали в Алма-Ату и явились мне двойной умственной звездой, ярче которой я прежде не встречал. С тех пор я ни на миг не выпускал из виду вашу жизнь: вместе с вами радовался рождению ваших одухотворенных сыновей, а теперь жду появления на свет дочери. -- Вы уверены, что будьте дочь? -- оживилась Тамара. -- Вне всяких сомнений. -- Ургиен вгляделся в лица и умы молодых супругов и с сожалением обнаружил поставленные перед ним барьеры. -- Прошу вас, не бойтесь меня. Мое единственное стремление -- помочь вам в столь трудные времена, когда вы, взявшие под свою опеку множество незрелых умов, находитесь, так сказать, на нравственном распутье. -- Значит, вы наблюдали за нами? -- переспросил Юрий. -- Позвольте узнать, в каком приближении? Читали наши мысли? -- Из своих опытов вы знаете, что это невозможно. Никто не может прочесть ваши мысли, если вы этого не допустите. Тем не менее я в курсе всех обуревающих вас соблазнов и стоящих перед вами опасностей. И поэтому спросил себя и Милосердного Владыку, не вменяется ли мне в обязанность дать вам кое-какие наставления. -- И что же сообщил вам небесный оракул? -- сухо осведомился Юрий. -- Я убедился, что, несмотря на совершенные вами негуманные действия, вы оба люди доброй воли. Вы отвергли ложные утешения великого детерминизма, что приобщает индивидуальное сознание к массовому, позволяя ему избежать личной ответственности. Вы сознаете свободу собственного выбора и ответственность, которую он за собой влечет. К несчастью, большинство ваших соотечественников отвергло эту нелегкую истину. Они не понимают, что человеческий ум, если хочет сохранить целостность, должен опираться в равной мере на душу и дух. -- И я не понимаю, -- заявил Юрий. -- Объяснитесь, пожалуйста. Они пересекли площадь перед дворцом культуры и углубились в аллею парка, сопровождаемые вечерним звоном цикад. -- Недавно в Вене состоялась встреча на высшем уровне между главами государств Соединенных Штатов и Советского Союза. Брежнев и Картер подписали Договор об ограничении стратегических вооружений. Во время раунда переговоров, состоявшегося в помещении советского посольства, сотрудник вашего Института биоэнергетики по фамилии Симонов оказал на американского президента принудительное воздействие, приведшее к мозговой путанице и некоторым иррациональным поступкам. В подобном состоянии он пребывает по сей день... Глава КГБ пришел в восторг от успехов Симонова и предпринял шаги к тому, чтобы командировать его в Вашингтон, где тот, следуя предписаниям Москвы, продолжал бы оказывать враждебное влияние на американских лидеров. Но этому плану не суждено было осуществиться, ибо Симонов во время пробежки трусцой по университетскому стадиону неожиданно упал и умер. -- Вскрытие показало, что у него расширено и ослаблено сердце, -- пояснил Юрий. -- Недуг, нередко возникающий при психических перегрузках. Врачи и у меня находят такие симптомы. -- Совершенно верно, -- с грустью подтвердил гость. Какое-то время они шли молча. Впереди показалась ярко освещенная станция фуникулера; со всех сторон к ней стекались люди. -- Абдыжамиль Симонов, прежде чем попасть к нам в институт, был шаманом из дикого племени, -- сказала Тамара. -- Этот подлый, корыстный человек упорно сопротивлялся нашим попыткам отговорить его от участия в планах Андропова. Полусумасшедший дикарь представлял собой угрозу всей планете. Сотрудники КГБ заблуждались, полагая, что смогут держать его в узде. Ургиен кивнул. -- А до него был некий Рюрик Волжский, сильный принудитель и неисправимый развратник. В рамках специальной программы вашего института работают более шестидесяти несовершеннолетних экстрасенсов. Когда Волжский устроился к вам воспитателем, вы предупредили его, что он должен сдерживать свои инстинкты. Волжский только посмеялся. И спустя два дня утонул в Большой Алмаатинке. -- Нормальные люди в столкновении со злом способны лишь бессильно скрежетать зубами и рассыпать проклятия, -- проговорил Юрий. -- Мы счастливее их. -- Так может рассуждать душа, но не дух, -- заявил тибетец. Они подошли к кассе, и Юрий купил три билета. Затем все трое забрались в переполненную красно-желтую вагонетку. Беременной Тамаре уступили место у окна. Спустя миг они уже парили в прозрачном воздухе, и разговор снова перешел в область телепатии. На Востоке часто прибегают к игре слов. Вы, стало быть, намерены судить меня с еЕ помощью? Душа и дух! А не проще ли поговорить о жизни и смерти? Или о запуганных детишках, ставших игрушками в руках порочного старика? Вместо того чтобы обратить свои умственные силы во благо человечеству, он сделал их орудием угнетения. Но если вы будете убивать во имя добра и справедливости в вашем понимании, то чем вы лучше угнетателей? -- возразил Ургиен. -- Нам нелегко было пойти на убийство, -- сказала Тамара. -- Юрий решился на это после долгих и серьезных раздумий. В одиннадцатом веке на Тибете проживал поэт Мтиларена, обладавший такими же силами, как вы. Он мог поражать врагов на расстоянии. Но стал святым лишь после того, как отказался от применения своих богоподобных сил. -- А мы не святые, -- откликнулся Юрий. -- Мы люди, нам не чуждо стремление выжить. Я поляк и католик, поэтому убийство мне стоило больших страданий, я бы очень хотел, чтоб нашелся другой выход, но его не было. Маленький робкий Ежи, каким меня увезли из Лодзи, оторвали от родителей и запрягли в ментальное рабство, никогда бы на такое не решился. Но потом я встретил Тамару! Ленинградские психологи производили над нами опыты, а военные пытались убедить, что наш долг -- беспрекословное подчинение интересам государства. Но Тамара не покорилась им, даже когда еЕ отца сослали за то, что он осмелился выразить протест против того, как ГРУ использует нас и нам подобных. Я вижу ваши тягостные воспоминания, откликнулся Ургиен. Хотя вы не решаетесь прямо сказать, что уже тогда сочли убийство необходимостью... -- Вы не желаете нас понять! -- взорвался Юрий. -- Да, руководитель ГРУ, хладнокровный мерзавец, был первым, -- признала Тамара. -- Он видел в нас не живых людей, а инструменты для удовлетворения своих далеко идущих амбиций. Он рассчитывал, что мы станем его секретным оружием против Андропова. Когда наш враг умер, ГРУ потеряло интерес к психологическим исследованиям. А Брежнев и Андропов, напротив, глубоко уверовали в умственные силы, взяли программу под свой контроль и пообещали нам все права и привилегии советских граждан. Это было в семьдесят четвертом. Спустя полгода после того, как сослали папу. Мне было шестнадцать. Ежи/Юрию -- двадцать два. Нам дали специальное разрешение пожениться и отправили в Алма-Ату. -- Мы ожидали, что попадем в среднеазиатское захолустье с караванами верблюдов, дикими кочевниками, базарами, -- продолжал Юрий. -- Представьте наше удивление, когда мы увидели новый зеленый город с огромным университетом, где мы подверглись изучению, но и сами могли учиться. Вы приобрели знания, но не мудрость. -- Черт! -- выругался Юрий. -- Ургиен Бхотиа, -- проговорила Тамара, -- мы не индусы и не тибетцы. Вы трепещете при виде насилия, а мы -- нет, поскольку наш народ веками подвергался гонениям. Мы сознаем, что сделали трудный выбор, но у нас в голове грандиозные планы, и мы полны решимости осуществить их. Это значит, что в случае необходимости нам надо уметь защищаться. Мы с Юрием самые сильные умы из собранных у нас в институте. Мы учим юных ясновидцев, а втайне побуждаем их скрывать свои подлинные способности от КГБ. Поэтому кажетс