квартире и опорожнила в раковину все остатки спиртного. Мой череп дребезжал, как безумная каллиопа, колени тряслись. Я обалдело уставился на спящую молодую женщину, силясь понять, отчего не кто-нибудь, а именно она протянула мне руку помощи. Люсиль открыла большие карие глаза. Встретив твердый немигающий взгляд, я сразу вспомнил наши с Дени поиски одиннадцатилетней давности и еЕ решительный отпор. -- Отчего? -- отозвалась Люсиль на мой невысказанный вопрос. -- Да оттого, что я сразу поняла, как ты можешь отреагировать на гнусные проделки Дени. Бедняга, ты ведь не знаешь, что он нарочно все подстроил! Она потянулась, встала с кресла, взглянула на часы. -- Без четверти восемь. В девять у меня семинар, я ещЕ успею поджарить яичницу. -- И направилась в кухню. -- Что значит -- ты поняла? -- проскрипел я и поплелся следом за ней. -- Как ты могла понять, когда я сам ни черта не понял? Какого дьявола ты суешь нос в мои дела? Может, этот скот Призрак тебя послал? Она принялась разбивать яйца на сковородку. Звук был подобен ударам кувалды по моим истерзанным барабанным перепонкам. Я зашатался, а Люсиль легким принудительным усилием опустила меня на табурет. Испустив протяжный стон, я схватился за голову, чтоб не шмякнуться о дочиста выскобленную кленовую столешницу. Спустя несколько минут Люсиль поставила передо мной чашку кофе. -- Растворимый, правда, но я развела покрепче. Пей. Принуждением она предупредила мой отказ, я взял чашку обеими руками и выпил. Тут же у меня под носом очутилась шипящая яичница и кусок хлеба с маслом. От запаха пищи меня замутило. -- Ешь. -- Не могу... МОЖЕШЬ. Начисто лишенный воли, я вновь покорился. Люсиль налила себе чаю и уселась напротив, не выпуская мой ум из принудительной хватки. Ее нельзя назвать хорошенькой, но в подвижных черных и ярких красках лица есть нечто большее -- характер. Темные волосы подстрижены под пажа, челка доходит до густых, почти прямых бровей. Алая водолазка и джинсы сидят как влитые на тоненькой фигурке; ногти обломаны, и весь маникюр слез -- ещЕ бы, представляю, сколько грязи она отсюда вывезла. По мере насыщения боль в голове стала медленно отступать. Я устыдился своей черной неблагодарности, но так и не нашел объяснения -- откуда вдруг такая забота. В книжную лавку Люсиль заглядывала лишь от случая к случаю, причем высказывала прискорбную склонность к романам фэнтези, напичканным драконами. Ум этой девушки был наглухо закрыт для моих отеческих жестов и сопротивлялся всем усилиям приобщить еЕ к рафинированной эскапистской литературе. Люсиль твердо знала, что ей нравится, и придерживалась своих вкусов с упрямством, достойным еЕ французских корней. Она даже не была полноправным членом Группы, а просто одним из талантливых подопытных кроликов, что делало ещЕ более загадочным еЕ утверждение, будто она понимает мой умственный настрой. -- Да, понимаю, -- настаивала она, читая мои мысли, -- Мы с тобой одного поля ягоды. Никак не можем адаптироваться, все время задаем себе вопросы и отчаянно доискиваемся ответов. Я ошарашенно глядел на самоуверенную девчонку, что порывисто двигалась по кухне, убирая тарелку с недоеденным тостом, ставя на место вымытые чашки. Мне наконец-то удалось поставить барьер еЕ принуждению. Она лишь улыбнулась. -- Один человек помог мне найти кое-какие ответы. Думаю, он и тебе поможет. Я вернусь часа в три, и мы пойдем к нему. -- И не мечтай! -- отрезал я. -- Спасибо, конечно, что вытащила меня из омута и навела порядок в моем свинарнике. Но в помощи я не нуждаюсь. И не рассчитывай, пожалуйста, что сможешь меня принудить. Уверяю тебя, в трезвом виде я не столь податлив. Люсиль наклонилась ко мне, заглянула в глаза. -- Я не собираюсь тебя принуждать. Ты должен сам решиться, Роже, по своей воле! А в помощи ты нуждаешься, об этом все знают, и ты в том числе. Я расхохотался. -- Иными словами, я стал посмешищем всего города. Sans doute [Без сомнения (франц.).], такого позора мой гениальный племянник не переживет. И кто же из высших умов сумеет отмыть добела черного кобеля? -- Из Группы никто. Я отведу тебя к моему психоаналитику, доктору Биллу Сампсону. Он хоть и не оперант, но видит и чувствует гораздо больше, чем все метапсихи, включая Дени. О Боже!.. Я невольно зажмурился. -- Знаешь, когда эта телевизионная банда нагрянула к тебе в лавку, -- продолжала Люсиль, -- и Дени стал демонстрировать свой психокинез, я физически ощутила твой ужас. А потом ты бросил им вызов. И тут я поняла, что могу тебе помочь. Благодаря Биллу я почти одолела своих драконов. И ты одолеешь... Как гром среди ясного неба! Внезапно я понял, зачем совершил безумный жест перед телекамерами, зачем разоблачил себя при ней, зачем впустил еЕ в свое убогое святилище, спросив, не мой ли персональный дракон еЕ прислал. Да, это был он. Бедная маленькая чистосердечная Люсиль! Дай-ка я укреплю умственный экран, чтоб ты не увидела мой луч озарения. Уж больше года прошло с тех пор, как мне было приказано разбить твой роман с доктором Сампсоном, а у меня все из головы вон. Но не так-то легко опрокинуть вероятностные решетки... И вот неизбежное снова поджидает нас. Я -- орудие, а не человек. И как же мне сделать свое черное дело? Люсиль и доктор Сампсон не дураки, и какая-нибудь подлость вроде доноса о prima facie [Здесь: вымышленном (лат.).] нарушении врачебной этики, вместо того чтобы разлучить, только ещЕ больше сблизит их. Нет, надо действовать хитрее и в то же время напрямик. Я открою старине Сампсону правду. Психиатр нормален, и его явно восхищают метапсихические чары возлюбленной. Он готов сыграть романтического героя, избавляющего прикованную к скале Андромеду от чудовища. Но он не знает, что к утесу она сама себя приковала умственными цепями. Пока что красавица нежна и благодарна своему спасителю, но придет момент, когда она вновь наденет оковы и опутает ими не один ум, а два. И тогда сквозь божественный свет проглянет страшный лик реальности, подобный изрыгающему огонь дракону... Доктор надеется, что любовь преодолеет все преграды?.. Так покажи ему, что значит оперантность, на что способен настоящий мастер, на что она со временем будет способна! Сейчас, ослепленная любовью, она и мысли не допускает о том, чтобы проникнуть в глубины его сознания. Но когда-нибудь она пойдет на это и, обнаружив, какие подлые, низменные побуждения коренятся в мозгу самого доброго, самого благородного человека, в ярости швырнет их ему в лицо. Покажи перезрелому Ромео, с какой легкостью они оказывают принуждение! Пусть он представит себе, как это эфирное создание по малейшей прихоти возьмет его в умственный клинч. Покажи образ, который таит глубоко в душе всякий оперант, сопоставляя себя с низшими существами. Поведай ему истину Странного Джона. "Я живу в мире призраков, одушевленных масок. Никто из вас не кажется мне живым. Такое чувство, что уколи я кого-нибудь иглой, и крови не будет, а только шипенье выпускаемого воздуха..." Узнайте же правду, доктор Билл Сампсон. И найдите себе нормальную женщину, а Люсиль Картье предоставьте метапсихической участи. Узнайте легкий выход из положения от того, кто знал тяжелый. -- Прошу тебя, Роги, -- уговаривала меня Люсиль, -- пойдем со мной. Ручаюсь, это пойдет на пользу. -- Если бы так, -- ответил я. -- О Господи, если бы так! 24 Контрольное судно "Нумеон" (Лил 1-0000) 4 июня 1992 Когда оголтелым фанатикам удалось контрабандой провезти в Израиль вторую адскую машину и установить еЕ на предприятии по производству ядерного оружия в Димоне, Родственная Тенденция почувствовала острую тревогу и насущную необходимость поделиться ею со своими соплеменниками. -- Надо признать, -- заявила она, -- что мой анализ вероятностных решеток в данном случае несколько хаотичен: ничего не поделаешь, такова Земля. И тем не менее результаты его с неизбежностью указывают на новый глобальный кризис, способный воспрепятствовать планетарной эволюции... и Вторжению. -- С ума сойти! -- воскликнуло Душевное Равновесие, изучая анализ. -- Отсюда конфликты распространяются не только на Ближний Восток, но и на Южную Африку, Узбекистан, Индию. -- Прискорбно... -- заметило Бесконечное Приближение, -- учитывая повсеместное стремление к миру после шотландской демонстрации, весьма прискорбно видеть, что малый этнос цепляется за свое варварство, упорствует в древней родовой ненависти. Прочие земные популяции, как высшего, так и низшего порядка, переживают позитивные сдвиги в результате акции Макгрегора, а эта... Что же с ней-то неладно?.. -- Аборигены третьего статуса, -- печально констатировала Умственная Гармония. -- Злобный народ, нетерпимый. В метапсихическом развитии у них явный застой. Власть уже давно находится в руках марионетки, выдвинутой ортодоксальным духовенством. Интеллектуальный уровень в духовной эволюции статуса три занимает подчиненное место, высшие силы ума, даже элементарное творчество подавляются религиозным фанатизмом. Намеренно культивируются нетерпимость к инакомыслящим, ксенофобия, невежество. Воинствующее безумие является основной движущей силой психоэнергетики, а провидческие возможности близки к нулю. Более того -- они, пожалуй, склонны обожествлять катастрофу. -- А что, если террористы добьются своего прежде, чем ооновский Комитет по нераспространению ядерного оружия введет в свой состав ясновидцев? -- спросило Душевное Равновесие. Тенденция отложила свое умственное вышивание. -- Насколько я понимаю, вы согласны с моим прогнозом. Не кажется ли вам, что пора поставить в известность Примиряющего Координатора? -- Как ни жаль его тревожить, но тут нужны решительные меры, -- сказала Гармония. Бесконечное Приближение позволило себе поворчать: -- Еще одно вмешательство! Сперва почти на год ускорили публичную демонстрацию высших сил, включая сюда спасение Макгрегора от снайпера-мафиози и принудительное обеспечение алма-атинской группе спутникового канала, теперь чрезвычайные мероприятия! До каких пор это будет продолжаться? Можно подумать, мы за уши тянем Земной Разум к Единству! -- И не говори! -- вздохнуло Душевное Равновесие. -- Одно дело своевременное Вторжение при наличии соответствующих предпосылок, другое -- нарочитое влияние на недоразвитый менталитет и прямая помощь в конфликтных ситуациях. Если б все это делалось не по инициативе Координатора, у нас были бы мотивы для строгого осуждения. -- Вот именно! -- воскликнула Умственная Гармония. -- Почему, спрашивается, Контрольный Орган не действует силами своих посредников, которые крайне шокированы нашим непосредственным участием? -- Законный вопрос, -- усмехнулось Душевное Равновесие. -- Но не на всякий законный вопрос можно получить ответ. -- Мы обязаны доверять Координатору, -- заявила Родственная Тенденция. -- Но отчего он не поделится с нами своим пролепсисом?! -- воскликнуло Душевное Равновесие. -- Он более всех озабочен происходящим и наверняка очень устал, -- предположила Умственная Гармония. -- Если бы он не был одержим какой-то великой всеобъемлющей идеей, то давно бы уже переложил на чужие плечи бремя галактического менторства и погрузился в космическое созерцание. -- Однако эту идею он предпочитает держать в секрете, -- пробормотало Равновесие. -- Надо ему доверять, -- повторила Тенденция, -- как доверяли с момента зарождения Содружества, когда он выбрал нас четверых для выполнения этой нелегкой миссии. Координатор вводит нас в курс... по мере возможности. Всем известны слабые стороны Разума нашей расы. Он дряхл, консервативен, склонен к мистицизму. Но великое предвидение Координатора вырвало нас из галактической спячки и отправило на поиски незрелых миров для расширения границ Единства. Если угодно, само создание Галактического Содружества уже явилось серьезной аномалией. -- Верно, -- подтвердили трое "на какое-то время погрузились в эйфорию воспоминаний. Но Тенденция не позволила им долго почивать на лаврах. -- Два атомных агрегата пущены в ход. Если действовать, то немедленно. Надо звать Координатора. Их умственные голоса объединились в метаконцерте. И он появился, поблескивая жидкокристаллическими оболочками вокруг звездной сердцевины, излучая знакомую эмоциональную ауру, в которой сплетались любовь и долготерпение. Перед ним была поставлена проблема. -- Превентивные акции недопустимы, -- отрезал Координатор. -- Катастрофа произойдет... согласно предначертанию. -- Позволь спросить зачем? -- Чтобы Мировой Разум сплотился в боли, раз не сумел сплотиться в радости. Нынешнее бедствие -- лишь звено в цепи воспитательных мер, ведущих к кульминации: боль наслаивается на боль, урок на урок, испытание на испытание. -- При всем нашем уважении к тебе хотелось бы заметить, что процесс обучения слишком радикален. Из рассмотрения ситуации проистекает немалая вероятность того, что Соединенные Штаты и Советский Союз теперь откажутся от дальнейшего сближения и будут втянуты в новый виток гонки вооружений. Отныне оперантные умы будут восприниматься не как гаранты мира, а скорее как тормозы назревшей войны. -- И все же мы не станем предотвращать Армагеддон [Библ.: город в Палестине, получивший известность как место кровавых битв. Употребляется как символическое наименование какого-либо ужасного события.]. -- В голосе Координатора слышалась скорбь, однако он не пожелал открыть собеседникам ход своих мыслей, приведший его к такому решению. За два миллиона лет существования лилмикского квадрата четыре его стороны были ближе всего к открытому несогласию. -- Не слишком великодушно с твоей стороны отмахиваться от нас в самых что ни на есть серьезных вопросах. Можно хотя бы узнать, на чем основано твое особое отношение к планете Земля -- на анализе вероятностных решеток или же на твоем доступе к некоему неведомому для нас источнику информации? -- Я бы предпочел не отвечать... Скажу одно: уроки, преподанные землянам, необходимо усвоить прежде всего оперантным умам. Именно они, а не их вздорные латентные братья, должны созреть для Вторжения -- если таковое состоится. Оперантам необходимо осознать невозможность использования своих сил в агрессивных целях. Никогда, ни при каких обстоятельствах, ни с какими благими намерениями метафункции не могут быть обращены во зло. А поскольку эта истина противоречит человеческой психологии, она достанется землянам ценой страшных жертв... ценой, которая будет сполна заплачена лишь после Вторжения. Четверо оторопели. -- О друзья мои, -- продолжал Координатор, -- признаюсь, я не был к вам достаточно внимателен с тех пор, как начал посещать Землю. Я также виновен в утаивании кое-какой информации и в непозволительных колебаниях. Пропасть между человеческим и нашим умом так велика, и я поневоле многое упустил из виду... Дело в том, что земные конфликты для Содружества имеют большее значение, нежели проблемы какого-либо иного мира... тем не менее наша роль в умственной эволюции Земли мне до сих пор не до конца ясна. Порой я руководствуюсь скорее чувствами, чем логикой. Мир, столь непохожий на миры Крондак, Гии, Полтроя и Симбиари, не занимает четко определенного места в более обширной реальности, в его тайны зачастую можно проникнуть лишь с помощью средств, находящихся вне мышления. Поэтому я могу только взывать к вашему доверию... а взамен предложу вам метафору, которая, надеюсь, прояснит отдельные аспекты земных парадоксов. -- Мы все внимание. -- Очень хорошо. Я покажу вам метафорическое зрелище, а вы постарайтесь взглянуть на него глазами землян, без метапсихического проникновения. Во всяком случае, насколько это возможно... Прошу мысленно последовать за мной в Японию, где начинается матч по бейсболу... Это был заключительный матч из серии товарищеских встреч между командами Востока и Запада, одно из многочисленных мероприятий доброй воли, организованных в разных частях света после эдинбургской демонстрации. Несколько месяцев планета праздновала возрождение надежды на предотвращение ядерной катастрофы. В рамках торжеств проводились фестивали музыки и танца, поэзии и драматического искусства, научные симпозиумы и, конечно, спортивные состязания. В дружеском чемпионате по бейсболу приняли участие семь стран, и сегодня должна была состояться финальная игра между сильнейшими -- "Нью-йоркскими ангелами" и "Хиросимскими китами". Игроки, одетые в яркие облегающие костюмы, вступили в обманчиво примитивное единоборство перед публикой из ста пятидесяти тысяч болельщиков, заполнивших до отказа стадион "Хиросима якудзо". По телевизору матч смотрели около двадцати процентов населения земного шара, и в их число входили те, кого, подобно зачарованным лилмикам, больше интересовал символический, нежели чисто спортивный аспект встречи. Примиряющий Координатор сообщил спутникам правила игры, характеристики игроков и особенности тактики, которой придерживались тренеры во время предыдущих игр турнира. Матч начался, и в течение двух с лишним часов все внимание экзотических существ захватила разворачивающаяся на поле напряженная борьба. Шансы на победу оставались равными вплоть до седьмого периода, когда "Ангелы" повели в счете 4: 2. Они все ещЕ удерживали преимущество, но у "Китов" появилась последняя возможность переломить ход игры. Питчер "Ангелов", прославленный ветеран Зеке О'Тул, явно подустал, однако о том, чтоб его заменить, не могло быть и речи. Он избрал выжидательную тактику, что несказанно бесило как противника, так и болельщиков. Долго примеривался, делал обманные броски, беззастенчиво путая игроков. На трибунах поднялся невообразимый гвалт. -- Развязка близка, -- предупредил Примиряющий Координатор. -- Следующим отбивать будет бетсмен "Китов", бездарный мазила -- не понимаю, почему его до сих пор не заменили. Да, вот он, Кендзи Кацуяма по прозвищу Босоногий Кен. Удар у него сильный, но реакция и меткость оставляют желать лучшего. Тренер "Китов" очень рискует, выпуская его в конце. Дубина может загнать мяч в космическое пространство или куда-нибудь похуже, хотя бывало, что он спасал свою команду в самых безнадежных ситуациях... Одним словом, и Кен и О'Тул сейчас как на вулкане. -- Японцы явно не желают смириться с поражением, -- заметила Умственная Гармония. -- А болельщики-то, болельщики -- глядите! -- подхватило Душевное Равновесие. -- Жаль, что умы их находятся на субоперантном уровне, не то, помяните мое слово, устроили бы тут принудительный метаконцерт. Родственная Тенденция составила вероятностный прогноз в пользу более молодого японского игрока. -- Бетсмена выводят из себя финты пожилого питчера, -- комментировало Бесконечное Приближение. -- А игроки на втором и третьем бейсах также опасаются какого-нибудь подвоха со стороны хитрюги американца. Зеке О'Тул лениво переминался с ноги на ногу, однако у арбитра на поле это почему-то не вызвало нареканий. Тем временем Кацуяма яростно царапал битой землю. -- Да будешь ты играть или нет, ирландская задница! -- не утерпел Примиряющий Координатор. Кетчер сместился вправо и слегка встряхнул головой. Спустя долю секунды он послал высокий мяч, едва задев уголок вратарской площадки. Первый промах. О'Тул снова принялся тянуть время, исполняя загадочные телодвижения. Кацуяма лихорадочно вращал битой и дико гримасничал. Когда наконец последовал высокий закрученный бросок, японец героически бросился вперед. И промахнулся. Босоногий Кен застыл в позе борца сумо. Лилмики ощущали нарастающий гнев. А Зеке О'Тул беззаботно жевал жвачку, окидывая игроков на бейсах ничего не выражающим взглядом своих бесцветных глазок Потом вдруг молитвенно склонил голову. Болельщики свистели и вопили, арбитр сохранял олимпийское спокойствие. Наконец питчер изогнулся для стремительного третьего броска. -- Последний удар, -- сказал Координатор. -- Заметили, ветеран абсолютно хладнокровен, а молодой японец сейчас лопнет от злобы. Игроки на бейсе сбились в кучу и замерли. О'Тул не стал больше мешкать и дал мощный питч кетчеру, очевидно, намереваясь одним ударом свалить и Кацуяму, и ещЕ одного игрока, пробирающегося вдоль бейса к воротам... Но, увы, мяч прошел мимо цели и... Гонг! Босоногий Кен с воинственным кличем отбил мяч в дальний левый угол поля. На трибунах творилось нечто невообразимое, когда Кацуяма неторопливо обходил все бейсы и с каждого отвешивал церемонный поклон толпе. Затем точно так же он поклонился Зеке О'Тулу, застывшему на площадке в позе Наполеона. На электронном табло загорелся финальный результат: "ХИРОСИМСКИЕ КИТЫ"-5 "НЬЮ-ЙОРКСКИЕ АНГЕЛЫ" -- 4 С ОБЩИМ СЧЕТОМ ИГР 4: 3 "ХИРОСИМСКИЕ КИТЫ" ВЫХОДЯТ ПОБЕДИТЕЛЕМ В МИРОВОМ ПЕРВЕНСТВЕ. На невидимом судне, облетающем Землю, лилмикские контролеры изучали недавнее событие по пространственновременным решеткам, словно какое-то пятнышко под микроскопом. -- Прослеживаются четкие исторические параллели, -- констатировала Родственная Тенденция. -- Ритуальный проигрыш давнего антагонизма. -- А кроме того, общий энтузиазм публики от мирного состязания двух могущественных держав, бесспорно, приближает Мировой Разум к Единству, -- добавило Бесконечное Приближение. -- Мне кажется, -- высказалось Душевное Равновесие, -- Примиряющий Координатор заранее знал исход матча. Что ж, нельзя не согласиться: его гипотеза о великой планетарной гармонии в данном случае себя оправдывает. Поэтически настроенная Умственная Гармония дольше всех молчала и наконец внесла свой несколько двусмысленный вклад в дискуссию. -- А вы не находите, что американцы на стадионе приветствовали победу "Китов" даже с большим пылом, чем японцы?.. Примиряющий Координатор одарил всех мысленной улыбкой. -- Все вы весьма проницательны. Сохраните глубоко в душе эту коллекцию метафор и возвращайтесь к ней время от времени, как к средству разрешения противоречий, связанных с Землей. Когда атомные бомбы разрушат Тель-Авив и Димону, мы будем оплакивать их вместе со всем человечеством. Но помните: вероятностные решетки можно сдвинуть огромным усилием воли. Любовь и эволюция действуют избирательно... Ну, бывайте здоровы! Часть III ВТОРЖЕНИЕ 1 ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЪЕНА РЕМИЛАРДА В 2052 году, когда опека симбиари над Землей давно окончилась и человеческие магнаты были наконец допущены в правящий орган Содружества, мой внук Поль Ремилард в первом обращении к галактическому Консилиуму заявил: -- За оперантность приходится платить двойную цену. Первая -- нежелательное, но неизбежное отчуждение от латентных представителей собственной расы и вытекающие отсюда страдания. Вторая цена не столь очевидна... это обязанность высшего интеллекта бескорыстно служить умам, стоящим на ступеньку ниже его на эволюционной лестнице. Лишь когда вторая цена добровольно заплачена, наступает некоторое облегчение от боли первой... К тому времени слова Поля уже стали трюизмом, поскольку эту максиму операнты обсуждали уже более шестидесяти лет. А впервые она была высказана во вступительной речи Тамары Сахвадзе перед первым конгрессом метапсихологов в Алма-Ате (сентябрь 1992 год), и отдельные группировки метапсихологов решительно оспаривали еЕ. И лишь после Вторжения этот принцип вошел в единый устав, проповедуемый молодым оперантам их преподавателями, прошедшими стажировку в Содружестве, однако наша своенравная раса так и не приняла его целиком, пока в 2083 году не учинила Метапсихический Мятеж и не усвоила жестокий урок, едва не разрушив Содружество, досрочно принявшее Землю под свою благосклонную сень. У читающих эти строки приверженцев Единства истина сомнений, разумеется, не вызывает. Она стара, как "noblesse oblige" [Положение обязывает (франц.).] или Евангелие от Луки 12, 48 ["И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут".]. Что до оперантных умов, которые еЕ отвергли и пытались уклониться от долга, то либо ныне их нет в живых, либо они перевоспитались -- все, за исключением вашего покорного слуги. Долгое время я полагал, что меня терпят как безвредный символ уцелевшего мятежника, единственного, кто не носит на себе мета-психическое тавро и болтается где-то посередине между нормальными и оперантами, кто приобщен к Единству, лишь благодаря своему именитому семейству; а мою непричастность относят скорее за счет природного упрямства, нежели какого-либо злонамеренного сопротивления. Однако, подходя к концу первого тома своих мемуаров, я все больше склоняюсь к тому, чтобы пересмотреть эту скромную самооценку. А вдруг в том, что я держусь на отшибе великого балета, есть высшее мое предназначение? Должно быть, я вношу в повествование свежий, нестандартный взгляд, иначе меня бы не заставили писать мемуары. Лето 1992 года выдалось на редкость дождливым не только в Новой Англии, но во всем северном полушарии, как будто само небо разделяло всеобщую скорбь нового Армагеддона. Это была подлинная человеческая трагедия: полмиллиона убитых, более двух миллионов бездомных, бессчетное число искалеченных. А ко всему этому -- потеря священной для иудеев, христиан и мусульман земли, утрата, имеющая не только материальное, но символическое значение. Установки, взорванные исламскими террористами в Тель-Авиве и Димоне, весили около десяти килотонн каждая. От взрыва мгновенно вспыхнули склады израильского ядерного оружия, и радиоактивное облако распространилось к северу, охватив территорию Израиля и соседней Иордании общей площадью сорок тысяч квадратных километров. Таким образом, земли, включающие Иерусалим и Амман, сделались непригодными для обитания. Размеры бедствия настолько потрясли планету, что событие (во всяком случае, на первых порах) начисто лишилось политической окраски. Люди всех племен и верований скорбели вместе, формировались многонациональные партии добровольной помощи, колокола христианских церквей непрерывно звонили за упокой. Мечети принимали под свой кров обездоленных мусульман, а евреи во всех странах оплакивали не только погибших собратьев и утерянный Иерусалим, но и свои разбитые мечты о мире. -- Мы не можем за всем уследить, -- оправдывались адепты ВЭ. -- Нас слишком мало, а удар был нанесен внезапно. Что правда, то правда, однако люди не могли избавиться от ощущения, будто их предали. Метапсихический "хэппи-энд" обернулся жестокой насмешкой. Операнты не только не сумели предотвратить катастрофу, но и даже в поисках виновных ничем не помогли. Прошло больше года, прежде чем обычные эксперты ООН в сотрудничестве с Интерполом выследили заложивших бомбы членов иранской террористической клики и привлекли их к суду. Чокнутый техник-пакистанец, что за большие деньги раздобыл для них плутоний, сам погиб в катастрофе. Через шесть недель дожди вымыли радиоактивные скопления в воздухе. Однако губительные изотопы проникли глубоко в почву и опустились на дно морей. Большая часть планеты оживала, как после Хиросимы и Нагасаки, но Священную Землю уже нельзя было спасти. Посевы и скот погибли на зараженных смертельной радиацией полях, уцелевшее сельское население наводнило несколько незатронутых городов, отчего возникли острая нехватка продовольствия и массовые беспорядки. Правительство Иордании было вынуждено подать в отставку. Израильские власти перевели столицу в Хайфу и заверили народ в том, что они полностью контролируют ситуацию. Но уже в августе экспертная комиссия заявила, что и без того шаткая экономика еврейского государства понесла сокрушительный урон. Начался массовый исход в Соединенные Штаты, Канаду, Южную Африку. Евреи восточного происхождения и христиане-арабы перебрались в Марокко. Из мусульман легко нашли себе пристанище лишь те, кто имели банковские счета на западе, а основной массе мусульманского населения податься было некуда. Человеческих жертв насчитывалось гораздо больше среди евреев, зато подавляющее большинство мусульман осталось без крова. Христианские страны не желали предоставить им убежище, связывая беженцев с террористами, которые своим призывом к эскалации Армагеддона в полномасштабный джихад усугубили положение невинных собратьев по вере. Откликаясь на гнев общественности, политики Европы, обеих Америк и Тихоокеанского бассейна единодушно устранились от такой экономической и социальной обузы, как прием беженцев. Организация "Исламский конгресс" гордо заявила, что сама позаботится о своих несчастных сыновьях и дочерях. Однако время речей прошло, и на поверку оказалось, что один только Иран готов открыть двери значительному количеству иммигрантов. Другие исламские страны испугались экономических и политических последствий такой акции. Но согнанные с родных мест мусульмане-сунниты не торопились отдаться на милость фантастического шиитского режима в Иране. Их привели в ужас уверения аятоллы в том, что Армагеддон оправдан шариатом. Беженцы не без оснований подозревали, что от них потребуют присяги на верность приютившему их государству и пошлют на вечную войну с Ираком. Потому лишь несколько сотен отчаянных откликнулись на приглашение аятоллы. А полтора миллиона мужчин, женщин и детей разместилось в лагерях для беженцев на Аравийском и Синайском полуострове и существовало на случайные подачки, пока Китай не изъявил готовность расселить их в провинции Синьцзянь. В начале сентября началась массовая воздушная переброска людей, а к концу года последние семьи перекочевали в "землю обетованную". Следившие за перемещением работники Красного Креста и Красного Полумесяца отмечали, что беженцев на новом месте встретили очень тепло. В тех отдаленных краях издавна жили их собратья по вере: уйгуры, киргизы, узбеки, таджики, казахи; сообща трудились, орошали пустыни, превращая их в оазисы, и все было бы прекрасно, не разразись гражданская война в Средней Азии. Да ещЕ китайцы замыслили захватить Казахстан. Только Вторжение спасло жителей многострадального Синьцзяна от участи пушечного мяса. Оно же вернуло паломникам Иерусалим. Ученые Содружества обезвредили от убийственной радиации Священную Землю, и тысячи прежних обитателей высказались за возвращение. Но поскольку статуты Содружества наложили запрет на любую форму теократического правления, ни Израиль, ни Иордания не возродились как отдельные государства. Территория Палестины отныне управлялась Конфедерацией землян (правопреемником ООН), находившейся на первых порах под протекторатом симбиари и галактического Консилиума. 21 сентября 1992 года, в последний понедельник лета, дождь лил как из ведра. Тот день стал памятной датой и для меня, и для моей лавки. Волнения начались с самого утра, когда я распаковал партию книг, которые выписал из Вудстока на прошлой неделе. В основном это была научная фантастика и приключенческая литература пятидесятых годов в бумажных обложках; я купил три короба за тридцать долларов. Сразу же заприметив довольно редкое издание "Зеленолицей девушки" Джека Уильямсона, я решил, что она одна оправдает мои расходы. Затем наткнулся на вполне сносный экземпляр из первого тиража приключенческого романа Чарли Чана "Китайский попугай" -- этот я смогу сбыть, как минимум, за пятнадцать долларов однофамильцу автора, профессору физики из Дартмута. Несмотря на ненастье и ревущий за окнами ураганный ветер, я повеселел и принялся беззаботно насвистывать. Покупателей в такую погоду ждать не приходится, зато я спокойно разберу товар. Наконец на самом дне короба я увидел потертый конверт из крафта с карандашной пометкой "ВСКРЫВАТЬ ОСТОРОЖНО!!!" Внутри прощупывалась книжонка небольшого формата. Я взрезал конверт, вытряхнул содержимое на рабочий стол, и у меня глаза на лоб полезли. Передо мной лежал "451╟ по Фаренгейту" Рея Брэдбери из коллекционного издания "Баллантайна" 1953 года тиражом всего в двести экземпляров да ещЕ с подписью автора на титуле. Вдобавок переплет из белого коленкора был новехонький, без единого пятнышка. Как невероятную драгоценность я положил томик на чистый лист оберточной бумаги и понес в глубь лавки, где размещался мой кабинет. Бережно держа свое сокровище, я уселся за компьютер и вызвал таблицу текущих цен на раритеты; пальцы мои дрожали, нажимая на клавиши. Судя по отразившимся на экране бешеным ценам, даже подержанная копия могла бы уйти за шесть тысяч долларов, не говоря уже о новом экземпляре. Я снова забарабанил по клавишам и принялся изучать группу состоятельных библиофилов, гоняющихся за моей находкой: техасский фонд фэнтази, врачи из Бель-Эйра, собиратель Брэдбери из Уокигана (Иллинойс), графиня Арундельская, университетская библиотека на Тайване и самый перспективный покупатель -- известная писательница из Бантера (Мэн), автор нашумевших романов ужасов, совсем недавно начавшая собирать редкую брэдбериану. Хватит ли у меня нахальства запросить десять тысяч? Может, имеет смысл пригласить мадам к себе, показать книгу и попробовать прочесть в еЕ уме, на какую сумму она готова раскошелиться? В голове не укладывается -- вместе со всеми остальными книга мне досталась за какие-то тридцать долларов! Совесть у тебя есть? Я вздрогнул и поднял голову. В открытую дверь увидел, как в лавку входит Люсиль Картье с какой-то незнакомой женщиной. Спешно поставив им умственный барьер, я вышел из кабинета, плотно закрыл за собой дверь и любезно улыбнулся нежданным гостям. -- Привет, Люсиль. Давненько не видались. -- Пять месяцев. (Вполне в твоем духе облапошить бедную вдову!) Не смеши, меня. Есть закон caveat vendor [Торговой прибыли (лат.).], которого придерживаются все книготорговцы. -- Говорят, в последнее время ты очень занята. -- Не то слово. (Хотя далеко не так занята, как ты, espиce du canardier! [Снайпер (франц.).]) -- Чему обязан? (Что за туманные остроты?) Начнем с того, что тебя очень ЗАНИМАЮТ мои отношения с Биллом Сампсоном! -- Познакомься, Роги. Доктор Уме Кимура. Она приехала к нам на стажировку из Токийского университета в рамках научного обмена между Дартмутом и японской Ассоциацией парапсихологов. -- Enchante [Очень приятно (франц.).], доктор Кимура. Я оборвал принимавшую опасный оборот телепатическую связь с Люсиль и сосредоточил все внимание на восточной гостье, что было, кстати сказать, совсем не трудно. На вид лет сорок. Весьма soignйe [Грациозна (франц.).], с фарфоровым лицом, оттененным слегка подкрашенными губами. Шерстяной берет, весь в каплях дождя, низко надвинут на слишком большие для японки чуть раскосые глаза под длинными черными ресницами. Дождевик из серебристой кожи с широким поясом, подчеркивающий тонкую талию, и черный свитер с высоким воротом. Какой-то особенно непроницаемый ум -- должно быть, на Востоке своеобразная манера ставить экраны. Люсиль продолжала: -- Мы с Уме работаем над новой программой исследования психокинетических аспектов творчества... -- С Дени? -- Я удивленно приподнял брови. -- С кем же еще? -- отрывисто бросила Люсиль. -- Я теперь нештатный сотрудник лаборатории, как будто не знаешь! -- Мы с ним теперь почти не видимся, -- вздохнул я. -- Насколько мне известно, после алма-атинского конгресса он не вылезает из Вашингтона. А вам с доктором Кимура удалось побывать в Алма-Ате? -- О да! -- Глаза и ум очаровательной японки засветились от блаженных воспоминаний. -- Грандиозное событие! Собралось около трех тысяч метапсихологов и более трети из них в той или иной степени операнты! Сколько интересных докладов и дискуссий! Сколько теплоты, понимания! -- Сколько политических интриг и сплетен! -- угрюмо добавила Люсиль. -- Не говори, это хорошее начало, -- возразила Уме. -- На будущий год решено провести конгресс в Пало-Альто. Там особое внимание будет уделено самой неотложной задаче -- обучению молодых оперантов. Я нахмурился, вспомнив шумиху по поводу выдвинутого Дени и поддержанного Тамарой предложения о всеобщих тестах на оперантность. На конгрессе оно прошло большинством голосов. Люсиль и Уме явно не разделяли моего скептицизма. -- Не понимаю, в чем проблема! -- сказала Люсиль. -- Техника испытаний вполне надежна. А необходимость увеличить число оперантов после Армагеддона ни у кого не вызывает сомнений. -- И все же в резолюцию надо было включить пункт о добровольном характере испытаний. -- Оставь, пожалуйста! -- отмахнулась Люсиль. -- Весь смысл в том, чтобы обследовать всех, неужели непонятно? Я пожал плечами. -- При своих блестящих способностях ты чересчур наивна, детка. Уме озадаченно посмотрела на меня. -- Вы полагаете, мистер Ремилард, в Соединенных Штатах возникнут сложности? В Японии универсальную программу приняли на "ура". -- Еще какие, -- ответил я. -- Давайте пообедаем вместе и обсудим взлеты и падения независимой американской души. Уме убрала экран всего лишь на секунду, но то, что я успел увидеть, очень меня обнадежило. -- Благодарю вас. Я и Люсиль будем просто счастливы. Я и Люсиль! Стало быть, tкte-а-tкte отменяется! Я едва не заскрежетал зубами и тут же заметил циничную насмешку в глазах Люсили. -- Я с удовольствием выслушаю твое мнение насчет социально-политических последствий оперантности, -- заметила она. -- Ты ведь принимаешь их так близко к сердцу. А тебе не интересно, зачем, собственно, мы сюда пожаловали? Мы с Уме работаем с людьми, способными метапсихически порождать энергию. Дени говорит, что у тебя это однажды получилось в стрессовом состоянии. Правда, что ты просверлил дырочку в стекле? -- Да, выстрелил случайно, -- пробормотал я. -- Дени очень рекомендует привлечь тебя. Впрочем, у него есть опасения, что свой трюк ты проделал, поскольку находился в стрессовом состоянии, и в лабораторных условиях повторить его не сможешь. Проклятая девчонка беспардонно обшаривала мой ум, причем не принудительными, а совершенно иными импульсами. Позднее я узнал, что это начальная коррекция, предварительное умственное обследование. Одновременно Люсиль бомбила меня телепатическими вопросами на скрытом модуле: Что ты наболтал Биллу? Говори, ЧТО, продажная крыса, cafardeur [Сплетник (франц.).] чертов! -- Я тогда со страху чуть в штаны не наложил, если угодно, называй это стрессовым состоянием. Уме хихикнула, а Люсиль продолжала осыпать меня руганью: Tu, vieux saoulard! Ingrat! Calomniateur! Allez -- dйballe! Foutu alcoolique [Ну ты, старый пропойца! Неблагодарная свинья! Клеветник! Давай, выкладывай все! Алкоголик поганый! (франц.)]! Приятно сознавать, что ты не совсем отреклась от своего французского наследия, детка, однако не могу с тобой согласиться: в строгом смысле я не алкоголик, а просто пьяница. Психологу-экспериментатору вроде тебя следует различать эти тонкости. В уме Люсиль продолжала осыпать меня бранью, но внешне сохраняла полнейшее хладнокровие. -- Роги, мы будем очень рады, если ты разрешишь поставить над собой серию простейших опытов. Это займет месяца два, всего по часу в день. Ты ведь уже прошел курс лечения у доктора Сампсона, не так ли? Я уверена, что творческий потенциал у тебя в полном порядке. Способность излучать энергию встречается крайне редко, и ты можешь в значительной степени расширить нашу психокреативную концепцию. (ЧТО ТЫ СКАЗАЛ БИЛЛУ ОБО МНЕ?) -- Надо подумать. (Ничего такого, о чем бы он сам не подозревал.) Подозревал? Подозревал?! Она по-прежнему общалась со мной на скр