метапсихическое сканирование самого большого континента, что располагался на некотором удалении от зоны умеренного климата. Часть планеты с преобладанием пространств суши находилась в начале зимы, но снега пока не было, и растительность ещЕ не поражала своей пышностью. -- Переместимся к восточному побережью? Там теперь большая река пересекает старый континентальный шельф и довольно любопытная береговая линия побережья. -- Согласна. Судно слежения приблизилось к планетарной поверхности, защищенное ро-полем от гравитационно-инерционных издержек и временным сигма-полем -- от атмосферной абляции. Регион, избранный Лума-Эру, раскинулся прямо возле терминатора, и они высадились в тот момент, когда солнце садилось за низкие холмы, прочертив пляшущую золотистую дорожку по синим водам пронизываемого ветрами залива. У подножия холмов, где сел корабль, росли твердо-ствольные деревья с густо-зеленой хвоей. Другие деревья в низинах по обоим берегам реки указывали на хлорофильную дегенерацию опадающей листвы, окрашенной в рыжие, желтые и рубиновые тона. Крондаки осторожно спустились, с трудом пробрались сквозь гравитационное поле, вдвое превышающее оптимум для их расы, и заскользили по поверхности низкорастущих антофитов. Некоторые высохли, другие, ещЕ зеленеющие, имели звездчатые розовые, желтые или белые половые органы. В воздухе пахло терпиэолом, геранилом, ацетатом, кумарином и фенил-этиловым спиртом. Ощущался также хлористо-йодистый аромат от морских организмов на скалистом берегу моря. Легкий бриз шелестел в хвойных лапах, волны разбрызгивались, накатывая на сушу. Невидимое создание на вершине одного из деревьев исполнило сложнейшую фиоритуру частотой где-то между двумя и четырьмя тысячами циклов в секунду. Маленькие белокрылые особи летели низким клином над водами залива, направляясь в сторону открытого моря. Монстры некоторое время обозревали пейзаж с применением как первичных, так и высших органов чувств. Солнце село; безоблачное небо поменяло цвет с желтого на аквамариновый, потом на фиолетовый, усеянный первыми яркими звездами. Главная луна в полной фазе огромным янтарным диском выплыла над чернеющим восточным морем. Одна из маленьких лун-близнецов также показалась на горизонте, скромно посверкивая серебром сквозь ветви деревьев. -- Да, мир разрушен, -- подтвердила Дота-Эфу с патетической уверенностью. -- В нынешнем состоянии планета, безусловно, непригодна для колонизации какой-либо из сопричастных рас Содружества. -- Да, безнадега, -- согласился Лума-Эру, -- Экологическая инженерия вплоть до десятой степени едва ли что-нибудь даст. Странно, все это напоминает мне об их мире. -- Помедлив, он выдал неуклюжий расовый образ, из тех, что столь часто становились мишенью для насмешек гораздо менее великодушных планетологов Симбиари и Полтроя. -- А что, пожалуй, ты прав. Давай вернемся на борт и сопоставим корреляты? -- С удовольствием. А то боюсь, моя плазма не вынесет этой жуткой гравитации. Крондаки вернулись на корабль и сразу прошли в контрольный отсек, где компьютер подтвердил предчувствие Лума-Эру. Предположительный процент совместимости составил 98 -- невероятно! -- Таким образом, если допустить крайне проблематичную перспективу их принятия в Содружество, наша бедная сиротливая планетенка будет неминуемо колонизована ими. -- Дота-Эфу вызвала на дисплей добавочные данные. -- Вот важный момент. Недавно они отправили экспедицию на самую "гостеприимную" из близлежащих планет -- пыльную красную бесплодную пустыню с обедненной атмосферой. А ещЕ строят орбитальные станции в тщетной попытке организовать отток населения. -- Идиоты! Почему бы просто не ограничить рождаемость? -- Это противоречит морали большинства этнических групп, остальные же слишком невежественны, чтобы оценить репродуктивные перспективы своей планеты. Пойми, Ток, люди даже более плодовиты, чем полтроянцы, и это накладывает как технические, так и мотивационные сложности для применения противозачаточных средств. Их главные рычаги сдерживания прироста населения -- голод, аборты, высокий процент детской смертности среди аборигенов второго статуса и война. -- Ох уж эти люди! Не перестаешь им удивляться! -- Лума-Эру озадаченно поднял две пары щупальцев. -- Если непредсказуемый Лилмик в самом деле решит обременить ими Содружество, нас ждут интересные времена. Думаю, мы с тобой ещЕ скажем спасибо, что на дальнем краю галактики имеются десятки солнечных систем, требующих нашего персонального внимания. Его подруга подсветила свой умственный тонус едва уловимой насмешкой. -- И все же есть в них какая-то бесшабашная смелость. Представь себе расу их уровня, всерьез пытающуюся освоить бесплодную, пустынную, почти безвоздушную планету... Или -- хуже того -- искусственные спутники! -- Это выше моего понимания. Дота-Эфу вызвала из компьютера последний блок данных. -- Если земляне будут приняты в Содружество, проблема их перенаселенности разрешится за один день. На сегодня у нас семьсот восемьдесят две экологически совместимые планеты в радиусе двадцати тысяч световых лет от них, и все они готовы к обживанию. Она махнула в иллюминатор на залитый лунным светом приморский ландшафт в обрамлении вечнозеленых деревьев. -- А с этой семьсот восемьдесят три. -- Пугающая перспектива. Всего за несколько тысячелетий они расплодятся по всей галактике. Дота-Эфу содрогнулась. -- Полетели отсюда! Ее спутник включил ро-поле на полную безынерционность и направил судно слежения в межпланетное пространство. 6 ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА Внешне ничего подозрительного в смерти трех моих племянниц не было. В начале января 1995 года близнецы Жанетта и Лоретта двадцати одного года и их сестра Жаклин двумя годами моложе возвращались после уик-энда, проведенного в Норт-Конвей. На скользком шоссе их новенький "RX-11" потерял управление, перевернулся и вспыхнул. Дени прилетел на похороны из Эдинбурга, куда его пригласили в качестве эксперта и свидетеля защиты на сенсационном суде над доктором Нигелем Вайнштейном. И вновь они с Виктором с двух сторон поддерживали свою вдовую мать во время старомодного и мучительного франко-американского veillйe [Ночного бдения (франц.).], заупокойной мессы и траурной процессии к кладбищу на окраине Берлина, где сестер похоронили рядом с отцом. Солнышко была не просто убита горем. В еЕ тоскливом оцепенении и Дени, и я углядели оттенок безумия, но не распознали страха. Дени надо было немедленно возвращаться в Шотландию, и он упросил меня задержаться на недельку в Берлине -- понаблюдать за поведением матери. Когда я сообщил ему, что у Солнышка острая депрессия, он поручил Колетте Рой приехать в Берлин и проконсультироваться с семейным врачом Ремилардов. Доктор Рой, жена Гленна Даламбера, изучала психические аномалии оперантов и была на отделении лучшим корректором (если не считать Дени). Поверхностный осмотр ничего не выявил, и Колетта стала настаивать, чтобы я привез Солнышко в Хановер для более фундаментального обследования в клинике Хичкока. Солнышко наотрез отказалась ехать. Заявила, что нипочем не оставит пятерых детей (в возрасте от тринадцати до восемнадцати), даже когда Виктор предложил нанять экономку на полный день. Страшная тревога Солнышка за свое уже довольно взрослое потомство была расценена Колеттой как ещЕ один симптом психоза; однако в этом она ошибалась. Мать двух метагигантов умудрилась завуалировать тайные мысли с такой тщательностью, какую ни один из нас при еЕ латентности не считал возможной. Лишь когда Дени после оправдания Вайнштейна вернулся в Нью-Гемпшир и стал еЕ умолять, Солнышко согласилась пройти двухнедельный курс лечения в Хичкоке и последующие ежемесячные проверки. Она также позволила взять экономку в дом на Суиден-стрит, который четыре года назад Дени и Виктор купили для неЕ на паях. В экономки желало наняться немало местных кумушек, но Виктор всех отверг и выписал из Монреаля мадам Рашель Фортье, женщину, по сложению напоминавшую амазонку. Она предъявила блестящие рекомендации и соответствующие запросы -- от них глаза на лоб лезли. Солнышко не имела возражений против экономки, во всяком случае внешне. Одним словом, к середине февраля все как будто уладилось. И я смог отправиться на симпозиум по научной фантастике. Начиная с 1991-го я каждый год ездил в Боскону на предварительное сборище любителей фантастики, писателей, художников, ученых и книготорговцев. Незнакомые с подобного рода мероприятиями смогут составить о них некоторое представление, если я скажу, что на известного операнта и близкого родственника одного из самых выдающихся метапсихологов мира там смотрели без всякого интереса. Для участников симпозиума я был обычным лавочником, о котором рядом с такими знаменитостями, как автор нашумевшего "Тессаракта-Один", продюсер видеосерии "Мир гномов" или художник, написавший серию лунных пейзажей с натуры, и упоминать-то не стоило. Иногда на симпозиумах мы с одним приятелем-книготорговцем занимали по очереди столик в торговом зале, и я предлагал покупателям второсортные раритеты, рассказывая о том, что в Хановере у меня ассортимент гораздо разнообразнее. Но большей частью я просто слонялся по залу, выискивал у других дельцов интересные названия, участвовал в дискуссиях или посещал пресс-конференции любимых авторов. На приемы, устраиваемые во время симпозиума почти каждый вечер, я не ходил, предпочитая пить всерьез, в одиночку. Правда, одно-единственное мероприятие все же удостаивал своим посещением: заключительный бал-маскарад с участием всех светских львов и львиц, даваемый по традиции в пятницу, в ночь закрытия симпозиума. Там всегда была возможность познакомиться с какой-нибудь знаменитостью и сторговать по дешевке оттиск корректуры с собственноручной авторской правкой, или машинописную копию (как ни странно, подавляющее большинство научных фантастов по сей день отказываются работать на компьютере), или первое издание с автографом, или какой иной литературный курьез, могущий быть выставленным на продажу. Боскона XXXII проходила в отеле "Шератон Бостон". В пятницу, десятого числа, едва открылось торговое помещение, я сразу обошел столы, приветствуя старых друзей и знакомых. Антикварные находки были скудней сравнительно с другими годами, а цены, наоборот, выше. Новые книги почти перестали печатать в твердом переплете, даже самые крупные издательства перешли на бумажные обложки большого формата. А уж карманных изданий -- в ответ на читательский бум 90-х годов -- было как в августе блох на спаниеле. Компьютерная печатная технология спровоцировала проявление большого количества доморощенных издателей всех жанров, не исключая фантастического, и они наиздавали малыми тиражами всякой твари по паре. И тем не менее я ухитрился найти первое издание "Ярости" Генри Каттнера, а также прекрасный экземпляр "Мира Д. "в лондонском издании 1935 года. Торгуясь из-за последнего с моим старым знакомым Ларри Пальмирой, я вдруг уловил в его поведении странную враждебность. Сначала невысказанные мысли были слишком туманны, а когда мы сошлись на цене чуть выше, чем я рассчитывал, мне явственно послышался его внутренний голос: Вот так-то, ублюдок, пробуй на других идиотах свои фокусы, а я тебе впредь ни цента не сброшу! Я подписал чек и, улыбаясь, подал ему. Он завернул покупку и сказал на прощанье: -- Всегда приятно иметь с тобой дело, Роги. Заглядывай, как будешь в Кембридже. -- Непременно, Ларри, -- ответил я и с тяжелым сердцем отошел. Решив проверить свои подозрения, я остановился у столика другой приятельницы, Файделити Свифт, и сделал вид, будто интересуюсь первым изданием "Странного Джона" в бумажной обложке. Она никак не хотела сбавлять непомерно завышенную цену -- двадцать пять долларов. Тогда я проникновенно заглянул ей в глаза и пробормотал: -- Фай, детка, ты уж чересчур строга ко мне. А ведь со мной шутки плохи. Знаешь, говорят, метапсиха не обкрутить... -- Нет, а кто говорит? -- рассмеялась она. Но в мозгу еЕ я увидел страшный образ: сад Нерона, освещенный заживо горящими людьми. Merde dans sa coquille! [Дерьмо вместо мозгов! (франц)] -- подумал я, а вслух произнес: -- Черт меня побери, чтоб я помнил! Двадцать -- последнее слово, и деньги на бочку. -- Продано! Облегчение хлынуло из еЕ ума, точно кровь из перерезанной глотки. Кошмарная картинка померкла, но тревога не улетучивалась. Я подал деньги, взял покупку и, прощаясь, передал Файделити самые благожелательные телепатические напутствия, наложенные на портрет женщины, сбросившей тридцать фунтов и десять лет. Вдобавок сдобрил еЕ простоватые черты кинематографическим сексапилом. -- До встречи, Роже! -- выдохнула она (всю тревогу как рукой сняло). Я подмигнул и поспешил прочь из торгового зала. Суд! Проклятый шотландский суд! Вайнштейну повезло: ему вынесли пресловутый приговор "за недостаточностью улик", хотя многочисленные свидетели показали, что безумный святоша не был вооружен, не представлял никакой опасности и не оказал сопротивления, когда Нигель набросился па него. Только квалифицированное заключение консилиума психиатров насчет снижения чувства ответственности из-за временного помрачения ума, а также свидетельство Дени относительно случаев непредумышленного извержения психокреативного огня, задокументированных в его лаборатории на примере подопытного X (личность Люсили была раскрыта лишь на суде), обеспечили оправдательный приговор. Но и тогда не обошлось без злобных статеек о "людях, наделенных особой привилегией попирать законы простой человечности". Метапсихический конгресс, состоявшийся за четыре месяца до суда, попытался унять тревогу общественности, заверив, что лишь незначительный процент оперантов обладает умственными способностями, которые можно расценивать как угрозу простым смертным, к тому же и не всякий нормальный человек, будучи спровоцирован, подобно Вайнштейну, удержится от применения насилия. В Штатах сожжение Мигелем безумного убийцы обсуждалось столь же горячо, как ещЕ не стершийся в памяти случай 80-х годов, когда вполне благопристойный электронщик застрелил в нью-йоркской подземке четверых разнузданных хулиганов. За рассудочной аргументацией и научно-обоснованными доводами в глубинах подсознания маячил атавистический ужас. Человек, застреливший Джин Макгрегор и Алану Шонавон, объявил их ведьмами и в свое оправдание процитировал Библию. Разумеется, интеллигентные люди понимали, что в метапсихических силах нет никаких дьявольских козней и черной магии, что они являются естественным этапом человеческой эволюции. Но с другой стороны... Есть простое лекарство против иррационального страха, отдельного человека. Я сам опробовал его на Файделити Свифт. Но воздействие это временное: точно так же хороший актер заставляет публику поверить в реальность своего героя. Операнты могут на некоторое время рассеять страхи нормальных, но как навсегда убедить их в наших благих намерениях? Пребывая в унынии, я занес в номер книги, перед тем как идти на ужин. Но, увидев мелькающие в коридоре фигуры в масках, вспомнил, что маскарад в большом зале отеля уже начался. Будет много музыки, напитков, оживленных бесед и такая толпа, что никому и в голову не придет заботиться о моей странной ментальной атрибутике. Двери лифта открылись, и мне бросились в глаза юноши в рыцарских костюмах, девушка с огненными волосами (ее наряд состоял из чешуйчато-серебристого бикини и четырехфутового меча), монументальная негритянка в вечернем платье из белого атласа с маленьким драконом, переброшенным через плечо, коренастый джентльмен средних лет в строгом смокинге, чью сугубо светскую внешность нарушала лишь вертящаяся на голове тюбетейка, и огромная обезьяна, щеголяющая в изумрудных мехах и явно пренебрегающая дезодорантами. -- Перегружен! Перегружен! -- запротестовала пестрая толпа, когда я хотел войти в лифт. Обезьяна разинула пасть и показала мне белые клыки и мясистый язык. Все-таки есть на свете справедливость. Я выпустил в это вонючее животное свой самый мощный принудительный импульс и скомандовал: -- Вон! Она повиновалась, как овечка, и под одобрительный ропот я занял еЕ место. Далее мы без остановки проследовали на первый этаж. Народу в зале было тысячи две -- половина в маскарадных костюмах. Оркестр наяривал мелодии типа "Прочти мои мысли", "Человек-ракета", "Полет на летающей тарелке", "Восход Земли" Дариуса Брубека, темы из "Мира гномов" Джона Уильямса. В перерывах конферансье представлял художников и писателей, в то время как прожектор выхватывал упомянутых звезд из толпы. Был также парад самых оригинальных масок; самые красивые, смешные или изобретательные проходили под овации. Я направился прямиком в открытый бар. Опрокинув три скотча, заметно повеселел. Предусмотрительно переколов значок участника так, чтобы имя было почти скрыто под лацканом смокинга, я протанцевал с пятью очаровательными дамами, среди коих одна оказалась вычурно одетым трансвеститом, но это я обнаружил слишком поздно. Затем представился почетному гостю симпозиума, трясущейся старой развалине, и вместе со стаканом клубничной сельтерской вручил ему слабый принудительный заряд, в результате чего стал обладателем автографа на экземпляре подарочного издания его ранних рассказов. На какое-то время отошел в уголок передохнуть... и тут испытал второе за день потрясение: увидел Элен. Хотя ей было уже за пятьдесят, у меня по-прежнему дух захватило. Высокая стройная фигура, затянутая в платье из металлизированной ткани, струящейся от шеи, как расплавленное золото; руки, плечи и спина обнажены; стоячий ворот украшен сверкающими оранжевыми топазами; на запястье горел огромный браслет из таких же камней. Она перекрасилась в блондинку и соорудила на голове высокую замысловатую прическу из локонов на манер древней гречанки. Ее партнером по танцу был человек в костюме Дракулы. Я залпом осушил свой стакан и начал приближаться к ним по зеркальному паркету. Бедный Дракула ничего не смог противопоставить моему принуждению. Почему-то оркестр вдруг переключился на ретро. Элен стояла среди танцующих, изумленная исчезновением своего клыкастого кавалера, и не замечала меня. Я не помню хода своих мыслей. Возможно, их и не было -- все вытеснило непреодолимое желание хоть немного побыть рядом с ней. -- Voulez-vous m'accorder cette danse, Madame? [Разрешите пригласить вас на танец, мадам? (франц)] -- Нет!.. Да. (О Боже!) -- Позвольте заметить: ваш костюм слишком шикарен, чтобы называться карнавальным. (Однако же для нашей встречи после стольких лет лучше места не придумать, чем карнавал.) Ты часто бываешь в Босконе? -- Нет, в первый раз. Дочь убедила меня, что мне здесь понравится. Она... страстная поклонница научной фантастики. Дочь... твоя и Дона... сейчас ей, должно быть, двадцать... Можно узнать, как еЕ зовут? -- Аннарита Латимер. Вон она, рыжая в серебристом купальнике. Я проследил за еЕ кивком и с удивлением увидел огненноволосую красавицу, с которой ехал в лифте. Она стояла слишком далеко, чтобы проверить еЕ на оперантность, к тому же я плохо различаю ауры в ярко освещенных местах. Поэтому я напрямик спросил Элен: -- Она унаследовала умственные силы? -- Думаю, да. (Она не пускает меня, Роже. У нее, в уме сверкающая стена из черного стекла, которую можно заметить только на очень большом расстоянии...) Так вот почему я ничего не углядел в лифте. -- А чем занимается Аннарита? -- беззаботно продолжал я расспрашивать. -- Учится в колледже? -- В школе драматического искусства. По-моему, из неЕ выйдет замечательная актриса. -- Sans doute, -- пробормотал я. -- А твой муж? Музыка смолкла. Мы зааплодировали, потом конферансье взял микрофон и начал выкликать маски, получившие призы. Я подвел Элен к краю танцевальной площадки, где томился Дракула. Она выдала мне поспешное телепатическое сообщение: Стэнтон умер три года назад, теперь я замужем за ним. -- Гил, дорогой! Познакомься с моим старым другом, Роже Ремилардом. Это мой муж, Гилберт Андерсон. (Третий, добавила она про себя.) Дракула поклонился мне, как будто я невесть какая знаменитость. Довольно приятные (если не учитывать хорошо пригнанных клыков) черты сложились в задумчивую, но не нарушающую приличий мину. -- Ремилард... Ремилард. А вы, случаем, не родственник... -- Ремилард -- весьма распространенная франко-американская фамилия, -- перебил я. -- Благодарю вас за доставленное удовольствие потанцевать с Элен. Мы не виделись очень много лет. Как вам симпозиум? Он пробормотал подобающие случаю условности, умело вытянул из меня источник моих скромных доходов и в конце концов, видимо, решил, что меня нечего опасаться. -- Может, встретимся как-нибудь, пообедаем... или, скажем, проведем вместе уик-энд... -- Неплохая идея. Сговоримся, -- ответил я с таким же липовым энтузиазмом и одновременно показал Элен, что ничего подобного у меня и в мыслях нет. Кто он такой? -- спросил я еЕ. Главный управляющий? Биржевик? Вице-президент и главный юрисконсульт одной акционерной компании. Ага, тогда понятно, почему он выбрал такую маску. Я прикинулся, будто увидел знакомого в другом конце переполненного зала, и раскланялся с ними. Уходя, я напутствовал Элен: Ты ещЕ красивее, чем прежде, будь счастлива, chйrie, и постарайся никогда не иметь дела с оперантами... Несчастнее самой побитой собаки, я пошел искать себе укромный уголок, представший мне в виде маленькой полупустой гостиной с коктейль-баром. Скрючился на табурете у стойки, заказал себе двойную водку со льдом, а когда прикончил еЕ, мой ум был уже далек от оперантного статуса. Поэтому, чтобы привлечь мое внимание, ему пришлось похлопать меня по плечу. Я исподлобья глянул на того, кто осмелился меня побеспокоить. Высокий молодой человек в полосатом пиджаке. Темноволосая голова окружена ярким красным нимбом. -- Так и я знал, что ты сидишь где-нибудь и надираешься, как свинья, -- сказал Виктор. -- On y va! [Пошли! (франц.)] Он взял меня под локоть и точно удавкой скрутил мой ум. Искры посыпались из глаз, череп раскалывался, я стоял перед ним и слова не мог вымолвить. Он что-то настойчиво шептал мне по-французски, пытаясь выволочь из бара, но меня ноги не слушались. Потом что-то треснуло в голове, я громко застонал, все-таки сдвинулся с места и последовал за ним -- чистый зомби! -- Так-то лучше. -- Виктор потащил меня к лифту. -- За номер я уже рассчитался, пошли соберем вещи. -- Что?.. -- пробормотал я. -- Какого черта? Лифт был переполнен гомонящими участниками симпозиума. Виктор нажал кнопку моего этажа. Не знаю, что за трюк он применил, но я почувствовал, что быстро трезвею и вновь способен понимать умственную речь. Только головная боль не проходила. Поедешь со мной в Берлин, дядя Роги, ты нужен Maman. Солнышку?.. Dieu, с ней что-то серьезное, ты сообщил Дени?.. Не суетись, дядя Роги. Ничего страшного. Ты нужен Maman для того, чтобы она наконец очухалась, а я освободился от преследований Дени. Мы вышли из лифта. Голова налилась свинцом, и меня шатало от стены к стене, словно утлую лодчонку в шторм. Виктор вставил в прорезь пластиковую дощечку с кодом и бесцеремонно втолкнул меня в номер. Я дотащился до кровати и рухнул на нее. Бормоча проклятия, племянник отпустил умственную хватку и направился в ванную собирать мои туалетные принадлежности. Горизонтальное положение обеспечило приток крови к мозгам, и я немного пришел в себя. Чего ему от меня надо? Он вышел, держа в одной руке пижаму, в другой -- целлофановый пакет. -- Все очень просто. Maman утратила чувство реальности. У неЕ какие-то странные фантазии насчет меня. -- Он открыл шкаф, поснимал с плечиков мою одежду и принялся запихивать еЕ в чемодан. -- Она дурно влияет на братьев и сестер. У меня совершенно определенные виды на их будущее, a Maman делает все, чтобы мне помешать. Пока они были маленькие, я терпел, но больше я не позволю подрывать мой авторитет. Как будто ей мало того, что случилось с девочками. Я медленно сел на постели. Повернувшись ко мне спиной, Виктор вытряхивал из ящика письменного стола книги и журналы, приготовленные мною на продажу, и складывал их в дорожную сумку. -- Я уговаривал еЕ поехать в Хановер и подлечиться. Это было бы идеальное решение проблемы. Но Maman категорически отказывается оставить на меня младших. Она что-то подозревает -- как в случае с Papa. -- Так это ты убил Дона? Он рывком застегнул молнию на чемодане, достал из шкафа мою куртку и швырнул еЕ мне. -- Papa сам наложил на себя руки -- никто в этом не сомневается. Он совсем опустился и уже не хотел жить. С тобой, дядя Роги, происходит нечто подобное, но ты намного умнее. К тому же ты бесхребетная тварь, и думаю, у тебя никогда не хватит духу. -- Он открыл дверь. -- Пошли. У меня не было выбора. Принуждение словно гвоздодером сорвало с кровати. Я семенил за ним, содрогаясь от страшных догадок. -- А за что ты убил девочек? -- спросил я, когда мы остановились у лифта. Он пожал плечами. -- Ces garces, elles йtaient chaux lapins [Эти девки совсем распоясались (франц.).]. Их дерзость переходила всякие границы. Противно даже. Я хотел их выдать замуж за своих сотрудников. Знаешь, это лучшее средство укреплять деловые связи. А сестренки принимали мои подарки, обещали слушаться, но в решительный момент заартачились. Как известно, всякое принуждение имеет границы. Возможно, в детстве я с ними переусердствовал, и от страха они стали безрассудными. Вели себя просто вызывающе, позорили всю семью. Этого я не допущу. -- Mon zob! [Хрен тебе! (франц)] -- усмехнулся я и едва не завизжал от боли: он провел ослепляющий апперкот мне в мозг. Выбирай выражения, дядя Роги... По-твоему, заботиться о своем добром имени смешно? Боюсь, ты не отдаешь себе отчета, насколько высоко я поднялся в деловом мире. Впрочем, неудивительно, ведь мы с тобой видимся только на похоронах. Но теперь все изменится. Подошел лифт. Я находился под таким жестким контролем, что моргнуть не мог без ведома этого мерзавца. Однако же он сам сказал, что не в силах вечно принуждать меня... Ты прав, подтвердил он, в том-то и дело. Вся семья против меня -- и ты, и Maman, и мой знаменитый братец. А я, в отличие от тебя, озабочен своей карьерой и нуждаюсь в некоторой поддержке. Одна Ивонн мне не перечит. Правда, она далеко не так привлекательна, как еЕ покойные сестры, но молодость -- ходовой товар, и надеюсь, мне удастся выдать еЕ за моего помощника Робера Фортье. Полин, к сожалению, ещЕ мала, но как только она созреет... Ах ты, ублюдок, династию решил создать... Tu l'as dit bouffi [Вот именно (франц.)]. Лифт остановился на первом этаже. Виктор велел мне взять багаж, сдал в рецепцию кодовую карточку, расплатился за парковку машины, оставив клерку не слишком щедрые чаевые. Затем потащил меня в подземный гараж. Я лишь теперь начал понимать, что мое положение почти безвыходно, хотя никак не мог взять толк, зачем я ему понадобился. Так или иначе, он может принудить меня к чему угодно, а Дени даже ничего не узнает. Он теперь занят глобальными проблемами и давно махнул рукой на своего взбалмошного дядюшку. Мы спустились в чрево огромного отеля. Виктору пришлось оставить свой "порше" на самом нижнем уровне, поскольку гараж был забит машинами участников симпозиума. Там было тихо и безлюдно. Шагая к своей спортивной машине, он буквально тянул меня за собой. Поедем по окружной, минуя Хановер. Завтра же начнем необходимые приготовления. Когда новости дойдут до моего братца, ты уже обоснуешься в Берлине и будет сделано оглашение в церкви Святой Анны. Оглашение?.. Ну да, ты что, до сих пор не понял? Ты женишься на Maman и тем самым успокоишь Дени. Будешь жить с нами., поможешь мне держать в узде братьев и сестер. А со временем я найду тебе и другое применение. -- Не-ет! -- взвыл я и откуда-то из глубин сознания вызвал силу, чтобы оборвать связующую нас нить; после чего запустил ему в голову чемоданом. Он пригнулся, и чемодан врезался в белый, до блеска отполированный кузов. Виктор нанес ответный удар: мне в мозг впились ледяные осколки. Я споткнулся, но чудом устоял на ногах и бросился бежать. Мощный разряд ударил меня промеж лопаток; я решил, что он сломал мне позвоночник, но все ещЕ полз вперед, не переставая вопить. -- Ferme зa, vieux dindon! Arrкte de deconner! [Прекрати, старый дурак! Не делай глупостей! (франц.)] Он в три прыжка настиг меня, опрокинул на спину, уперся коленом в грудь. Глаза его сверкали как два электрода дуговой сварки, и при желании он мог превратить меня в полного идиота, спалив дотла мое серое вещество. Но, судя по всему, это не входило в его планы. Значит, я действительно ему нужен, раз он колеблется. Быть может, у меня ещЕ есть шанс. Внутри моей грудной клетки скопился огненный сгусток, и я, твердя заклинания, стал выводить его на внешнюю спираль, виток за витком. Глаза Виктора затуманило сперва удивление, потом тревога. Он отшатнулся, поэтому снаряд не поразил его в лицо, а лишь пропахал неглубокую борозду на черепе. Он взревел и опрокинулся навзничь. В страхе я забился под ближайшую машину. После психокреативного всплеска нервы были накалены, а мышцы размякли до студенистой массы. Я услышал, как Виктор, кряхтя, поднимается на ноги, поливая меня по-французски и по-английски. Ну все, теперь мне конец! Но вдруг он опять шмякнулся оземь, точно кто-то ударил его сзади кувалдой. Я лежал в полутьме, вдыхая вонь бензина и машинного масла. Виктор почти не подавал признаков жизни, только грудь едва заметно вздымалась. Послышался размеренный перестук шагов, эхом отдающийся от бетонных стен подземного гаража -- оплота городской жизни. Волосы стали дыбом у меня на голове, кишки связались в тугой узел. Я не видел ауры приближающегося операнта, потому что она была намеренно притушена, но ощущал еЕ каждой клеткой. Ряды машин заслоняли его от меня, пока он не вышел на площадку, где лежал Виктор. Тогда я разглядел тяжелые ботинки, красные шерстяные гетры и заправленные в них брюки. Из рукавов макинтоша высунулись две лапищи, одна схватила Виктора за пояс, другая -- за шиворот. Тело моего племянника подскочило вверх и скрылось из поля зрения. Башмаки протопали к "порше". Я услышал, как открылась и вновь с щелчком захлопнулась дверца. Ноги незнакомца приблизились к моему убежищу; он поставил на асфальт мой чемодан и дорожную сумку. Напряжение воздуха рассеялось, и на меня накатили волны благостного облегчения. Твое психическое усилие выше всяких, похвал. Во всяком случае, ты обеспечил надежное прикрытие моему необходимому вмешательству. Это ты?.. А кто же?.. Теперь несколько лет можешь не беспокоиться о Викторе. Впредь он поостережется связываться с тобой и постарается найти иные способы решения своих семейных проблем. Значит, Солнышко... Да, по-видимому, ты спас ей жизнь. Не говоря уже о своей собственной. Если б вы поженились, Виктор в конце концов реализовал бы свой подсознательный Эдипов комплекс и устранил бы исходящую от матери угрозу своим амбициям. Не понимаю. Почитай "Гамлета". Но только не в ненастную ночь... Au'voir, cher Rogi. До новых встреч. Я начал выбираться из-под машины. Тяжелые башмаки удалялись. Когда я наконец выпрямился во весь рост, в гараже было пусто. Виктор сидел, уткнувшись в рулевое колесо "Порше". Ну, прохвост Роги, опять вывернулся! Быть может, твое творчество ещЕ более изобретательно, чем ты до сих пор полагал? Я поднял чемодан и сумку. Мой костюм был весь в грязи, насчет лица сомневаться не приходилось. Однако на симпозиумах по научной фантастике бывает много странных происшествий, и едва ли привычный ко всему персонал отеля станет требовать от меня объяснений. Лифта пришлось ждать черт знает сколько. 7 Конкорд, Нью-Гемпшир, Земля 13 мая 1995 Джерет Элсворт. Дени! Какая встреча! Ну садись, садись! Сколько ж мы не виделись? Лет десять? Дени Ремилард. Двенадцать. С тех пор как я получил доктора медицины. Элсворт. Да-а, много воды утекло. Бребефская академия очень гордится своим выпускником. Стыдно признаться, но, пожалуй, мы не раз козыряли твоим именем, пытаясь выбить субсидии. Ремилард. Ну и правильно. По крайней мере, сброшу часть вины оттого, что сам ничем не помог родной школе. Элсворт. Скажешь тоже -- ничем! Мы весьма признательны за твою щедрость. Тебе наверняка приятно будет услышать, что теперь в мире около десятка бесплатных школ для особо одаренных детей из малообеспеченных семейств. Правда, они пока не могут похвастаться титаном вроде тебя. В лучшем случае парочкой гениев. (Смеется.) Ремилард. Не удивляйтесь, святой отец, у оперантов коэффициент "ай-кью" ничуть не выше, чем у обычных людей. Среди нас тоже полно болванов. Элсворт. Боюсь, это повлечет за собой серьезные осложнения. Ремилард. Уже повлекло. Но мы стараемся этого не афишировать. Немецкая группа только что закончила мета-психическое обследование заключенных и содержащихся под стражей невменяемых преступников. Страшно сказать, у скольких обнаружились задатки принуждения и телепатии. У психопатов содержание оперантных черт также выше, чем ожидалось. Элсворт (качая головой). У тебя есть научная гипотеза по этому поводу? Ремилард. Возможно, они бы не сдвинулись по фазе, если б не дополнительная нагрузка на психику. Умственная эволюция неизбежно оставляет на обочине плохо адаптирующихся. А проходимцы, хотя и приспособились, но избрали ложный путь. Соблазну употребить свои силы во зло подвержены даже умы высшего порядка. Метапреступники, не осознающие своих сил, считающие телепатию простой проницательностью, а принуждение -- силой воли, быстро попадаются. Но те, кто похитрей, безнаказанно разгуливают на свободе и находят себе могущественных покровителей. А в народе они слывут колдунами... Элсворт. Поневоле приходят на ум проповедники порочных культов и наделенные даром магнетизма политические извращенцы ранга Сталина и Гитлера. Ремилард. Впереди у нас ещЕ много великих открытий. Когда-нибудь мы будем знать намного больше об оперантном генотипе. Но сегодня -- из чисто практических соображений -- нас прежде всего заботит низший слой оперантов. Элсворт. Могу себе представить. Подонки встречаются среди всех групп населения, однако нормальным подобная мысль и в голову не приходила до процесса над доктором Вайнштейном, которого, разумеется, нельзя причислить к разряду обычных преступников. (Достает трубку и начинает еЕ набивать.) Преступные операнты неминуемо станут серьезной правовой проблемой. Думаю, многие из них смогут оказывать принуждение на присяжных и свидетелей или же читать мысли обвинителей. Ремилард. Не исключено. Но основная проблема лежит вне зала суда. У судебных властей всегда есть возможность последовать примеру верховного судьи Шотландии на процессе Вайнштейна: привести служебную собаку-операнта в качестве amicus curiae [Консультанта на судебном процессе (лат).]. Нет, настоящая сложность состоит в том, чтобы уличить их. Метапреступники умеют ловко заметать следы. Для этого у них в арсенале немало изощренных способов, к примеру, постгипнотическая суггестия. Конечно, она имеет свои ограничения и, вероятно, не сработает при совершении убийства в присутствии множества свидетелей, зато в менее эмоциональной сфере очень действенна. Воровство, мошенничество, тайные заговоры -- вот где операнту полное раздолье. Слышали, банковский мир до сих пор бурлит из-за утраты права на конспирацию. Объективно финансисты понимают, что шанс операнта-мошенника вклиниться в их деятельность практически равен нулю. Пока... Но что будет потом, когда оперантов станет больше? Мировая экономика в критическом состоянии, не все даже отдают себе отчет, насколько глубок этот кризис. Экономисты держат язык за зубами -- боятся усугубить положение. До сей поры единственной заботой швейцарских банкиров была охрана секретных счетов КГБ и ЦРУ. А теперь потенциальная оперантная преступность повергла их в настоящий шок, и противоядие пока не найдено. Для надзора нужны целые отряды оперантов, и ещЕ не факт, что юные умы будут в восторге от такой карьеры. Элсворт. Умственная полиция! Я и не думал, что доживу до такого. Ремилард (с натянутым смешком). Поглядели бы вы мою ежедневную почту. Простые люди уже не склонны считать нас героями. А телевизионные проповеди брата Эрнеста, евангелиста из Алабамы!.. Послушать его, так мы вестники анархии, творцы зла и до Страшного Суда осталось не более пяти лет. И ведь у этого человека огромная аудитория. Антиоперантное движение повсюду набирает силу. Взять хотя бы испанских los Hijos de la Tierra, Сыновей Земли, или исламских фундаменталистов, объявивших нас посланцами шайтана. Я глубоко убежден, что оперантность в третьем тысячелетии станет основой величайших социальных изменений -- если нам удастся выжить во втором. Однако не исключено, что воинствующее нормальное население изберет самый простой способ разрешить поставленную нами дилемму... Элсворт (затушив спичку и разгоняя рукой дым.) Опять эсхатологические прогнозы! Пораженчество! И у кого?! У того, кто воспитан па высоких принципах иезуитской морали! (Указывает на фотографический портрет Тейяра де Шардена [Тейяр де Шарден Пьер (1881 -- 1955) -- французский философ и католический теолог, член ордена иезуитов Целью своей жизни считал радикальное обновление христианского вероучения в соответствии с современной наукой Вершиной эволюции, согласно его учению, является пункт "Омега" -- символическое обозначение Христа.].) У того, кто с молодых ногтей впитал ностальгию отца Пьера по единству и глобальному сознанию, его оптимистические надежды на пришествие Омеги! Чтобы я больше этого не слышал! Умники вроде тебя, бесспорно, бросили вызов нам, обычным людям, но мы как-нибудь справимся. В конце концов, теперь не средние века и нами не управляют мракобесы. Ремилард. Да, слава Богу. Будьте снисходительны ко мне, отец Джарет. Вы ведь знаете, я, сталкиваясь со сложностями бытия, всегда грешил нигилизмом и сомнениями. Собственно, и теперь из-за этого к вам пожаловал. Элсворт. А я полагал, тебе попросту стыдно стало оттого, что ты забыл старого учителя! Ремилард. Мне нужен совет особого нравственного свойства. Ни один из философов и моралистов Дартмута не смог меня понять. Элсворт. Да ну? Ох уж это юное нахальство интеллектуальной элиты! Ничьи проблемы не сравнятся с вашими! Я часто думаю -- что заставило Джона фон Неймана обратиться к вере на смертном одре? Он хотел примириться с этим миром? Страшился величия Бесконечности? Нет. Он попросил: "Приведите мне умного священника". Ремилард (с улыбкой). И ему, разумеется, привели иезуита. Элсворт (вздыхает). Бьюсь об заклад, это стоило бедняге лишнего часа в чистилище... Ну так что тебя мучит? Ремилард. Две вещи, отец Джарет. И обе имеют значение как во всеобщем, так и в личном плане. Первая будет проходить у нас под маркой исповеди. Элсворт. Гм. Ремилард. Этот вопрос мы до некоторой степени уже затронули. Предположим, мне известно имя метапреступника. Но я устано