если вы ничего не имеете против. - Мне оставалось только молиться про себя, чтобы он уважил воровской закон и не стал бы меня расспрашивать. - Великодушно простите, Том. Так вы говорили, мадам..? Либусса замялась, явно озадаченная, потом угрюмо проговорила: - Он подтвердит, что им недостало именно здравого смысла. - Он поглубже вдохнула воздух. Кажется, мы с Клостергеймом прогневили ее не на шутку. - И, сударь, у них не было Грааля! Когда несколько законоведов образуют парламент и изобретают новые законы... этого явно недостаточно для построения нового общества, нового мира. Если Человечеству суждено измениться, изменение это произойдет посредством великих сдвигов. Новый век может родиться лишь на обломках разрушенной старой эпохи. А одна крошечная нация, что барахтается в жалких попытках свершить революцию, в которой участвует лишь половина - если не меньше - всего населения... какой в этом толк? Все это бесполезно. Разумеется, благие сии начинания рушатся! По-другому и быть не может. Ибо потребны здесь перемены фундаментальные, сударь! Из Хаоса родится Порядок-тот самый Великий Порядок, что основан на вселенской гармонии, тайна которой до настоящего времени не разгадана и сакральным символом которой выступает Гермафродит: женщина и мужчина в одном лице! Тезей с Ариадною, объединившиеся против Зверя. Не зверя как вы, сударь. Но против всего, что есть в человеке тупого, жестокого, алчного и неразумного - вот что называем мы Зверем. Он злобен и жесток, ему не ведомы ни сострадание, ни справедливость. Он есть самодовольство и чванство. Он жаждет крови и убивает ради потехи. Он обитает в гаремах. Соитие с женщиной обращает он в торжество мужского тщеславия и похваляется своей мощью, ведя счет победам. Сегодня Зверь говорит грамотным языком цивилизованной демократии... но он все равно остается Зверем! - (Клостергейм смотрел на нее с озадаченным видом, словно он был уже не уверен, что она поняла, что потребуется от нее, когда они наконец завладеют Граалем.) - гермафродит - вот кто действительно страшит Человека. И хоть вы, сударь, назвали себя чудовищем, вам до него далеко! - Весьма польщен, мадам. - Гермафродит станет вождем этой истинной революции. Вождем, таким же могучим, убедительным в речениях своих и богоподобным, как сам Иисус. Гермафродиту пройти предстоит по тому же тернистому пути, по какому прошел и Христос, и принести себя в жертву в конце, ибо такова цена, которую платит всякий, кто направляет поток истории. Вождь, что несет в мир не слово Божие, но - человечие! Дивное это создание заключает в себе весь опыт, все надежды и устремления всего человечества. Он есть сумма всех качеств мужчины и женщины. Сумма всех человеческих знаний. Грааль - вот наше истинное спасение, сударь! Лис подхватил лапой жареного цыпленка и поднес его ко рту, скривленному в язвительной усмешке. - Нигде нету места чудовищам. - Нет места тем, кто боится странного и необычного, сударь! - С патетическим жаром проговорила Либусса. - Всякий разумный мир почтет себя только обогащенным, если в нем будет присутствовать такой господин Реньярд! Лис угрюмо покосился на меня. Я хотел поддержать ее, но не знал как. Господин Реньярд перевел испытующий взгляд свой на Клостергейма. Череполикий отставной жрец Сатаны попытался изложить смысл пламенных, но туманных речей Либуссы. - Лесть удачна весьма, мадам, - заметил Реньярд, вгрызаясь в цыпленка, - но наблюдения поверхностны. Всем известно, что один вид стремится к уничтожению другого, тем способом, который диктуется логикой времени. Что же касается гибридов вроде меня... мы считаем, что нам еще повезло, если нам удается держаться в полной изоляции. А изоляция неизбежно приводит к безумию, пусть даже безумие это рядится в личину рационализма и образованности... я говорю сейчас о себе. Как сами вы говорите, у вас не существует истинного равенства полов. Ваши расы воюют друг с другом. Арабы, что называют себя белой расой, презирают красных и черных; представители расы краснокожих называют себя белой расой и презирают коричневых, черных и желтых. Желтая раса, которая объявляет себя богоизбранной, идет войной на другую желтую расу, которая также себя почитает избранницей Божьей. И это все прекратиться с пришествием в мир Грааля? - Да, сударь. - Он искренне верила в то, что сказала. Он отложил разодранного цыпленка. - Я в это не верю, мадам. Этот ваш новый мессия - не для меня. Я лучше останусь, где был до сих пор: на краю Хаоса-погрязший в преступности король над ворами и шлюхами. Моих подданных очень просто понять. Тот, кто боится странного и необычного, боится также и меча. - Он бросил выразительный взгляд на обжирающихся молодцов своих и потасканных их подружек, терпимый, многозначительный взгляд. - Вы питаете тщеславие свое, сударь, общаясь лишь с низшими, - проговорила Либусса. - Вот он, ваш довод, я так понимаю! - Мадам, равных мне нет. - Грааль изменит мир, сударь. Вся глупость будет упразднена, и мы начнем заново, уже как равные. - Доводы ваши не подкреплены доказательствами, мадам. То, о чем вы сейчас говорите, меня ни капельки не прельщает. - Вы, сударь, жалуетесь на скуку... Вы бы забыли, что это такое. Он положил обе лапы перед собою на стол и опять рассмеялся, как смеются обычные лисы: запрокинув голову и издавая отрывистый лай. Если бы у него был хвост, он бы сейчас распушил его. (Может быть, вдруг подумалось мне, господин Реньярд подрезал свой лисий хвост, чтобы натянуть эти изящные модные панталоны?) - Я боюсь той цены, которую вы запросите с меня, мадам, - мягко проговорил он. Она озадаченно улыбнулась, словно была неуверенна в Нем. - Но вы готовы рискнуть, если я ее назову? Он склонил голову под огромною красною шляпой со страусиными перьями, и лицо его вновь скрыла тень. - Я так или иначе в долгу перед вами за столь приятное развлечение, - проговорил он из-под полей шляпы, вновь поднял голову и, подхватив край скатерти, вытер свою жирную морду. Потом безотчетно облизал языком нос. - У меня нет этой вашей таинственной чаши. - Он улыбнулся, и его свежеоблизанные усы встали торчком. - Будь она у меня, я бы ее с удовольствием обменял на один из тех редких томов, о которых вы упомянули. Я все же надеюсь, что мы можем еще совершить обмен. Если вы пообещаете мне... я с радостью вам помогу в достижении вашей цели. Интересы наши разнятся, но наши умственные устремления, похоже, имеют немало общего... Он расстегнул камзол и достал из заднего кармана брюк маленький томик в кожаном переплете. Его лапы слегка дрожали. Он, должно быть, испытывал немалые трудности, просто переворачивая страницы, но при этом старался изобразить небрежную легкость, и его лапы дрожали, как мне думается, от напряжения. Тело его явно сопротивлялось командам мозга, хотя разум его был восприимчив и быстр. Я начал теперь понимать, почему этот умный лис так настаивает на своей изоляции от мира. - Что должны мы вам пообещать? - Я испытывал самое искреннее уважение к этому загадочному существу. Он передал мне книгу. Я открыл ее. Отпечатана она была самым изящным образом, четкими черными литерами по безупречно белой бумаге, с красными заглавными буквами, выполненными в декоративной манере, и всеми прочими необходимыми атрибутами дорогого издания. Заглавие на титульном листе сообщало по-немецки, - что труд сей есть Новое понимание Вселенной. Автора я не знал. Его имя звучало впечатляюще непроизносимо и вызывало ассоциации скорее с веком семнадцатым, чем с восемнадцатым: Филархий Гроссес фон Тромменгейм. Интересно, где господин Реньярд достал такое необыкновенное и явно редкое издание. - Труд этот мне незнаком, сударь. - Я заметил, что отпечатана книга была в Майренбурге в году 339 Новых Лет (дата, не говорящая мне ничего). Стиль писания сего показался мне изысканно витиеватым, быть может, чуть даже тяжеловатым: то было философское эссе на тему непосредственного восприятия объективной действительности. - Удивительно даже, сударь, что мне она раньше не попадалась. Книга эта весьма выгодно отличается от обычной вялой и бестолковой писанины. - Оставьте ее у себя, - господин Реньярд сделал какой-то неопределенный жест. - Это мой скромный труд. Отпечатан всего один экземпляр, и здесь его некому даже прочесть, за исключением меня самого. Там указано мое настоящее имя. И представлено, как я смею надеяться, мое истинное призвание. Так вы исполните обещание? - Разумеется, милорд, - с жаром проговорила Либусса и в нетерпении подалась вперед. Быть может, она решила, что в этих страницах заключена разгадка некоей тайны. Господин Реньярд снова махнул мне лапой, и я спрятал книжицу под подкладку рубашки. - В чем должны мы поклясться? Он, не отрываясь, смотрел на меня. Взгляд его ясных глаз как будто сцепился с моим. - Вспоминать обо мне, - сказал он, и в тоне его прозвучала сокрытая боль. Потом он приподнял подбородок и посмотрел на Либуссу, такой робкий и обаятельный. - Мне бы хотелось, чтобы вы мне прислали книг, какие, на ваш взгляд, могут быть мне интересны. Гете весьма меня интересует, я прочел кое - что из его работ и мне захотелось прочесть еще. И, разумеется, труды просветителей: Берка, к примеру, и Хьюма из Северной Британии. Хотя по-английски я читаю весьма посредственно. - Не запомнить вас, сударь, просто невозможно! - воскликнула Либусса, разом забыв и о льстивом своем обхождении и о всякой дипломатичности. - Не отмечая мою необычную внешность? - Подняв обеими лапами оловянную кружку с вином, он сделал большой глоток. - Что есть этот гигантский лис? Философ прежде всего или жалкий урод? Да еще говорящий лис! Разодеть его в щегольские воланы и пусть себе заправляет сборищем бандитов в городе, который и "светляка" видит редко (так мы называем свет дня)... еще бы! Как устоять перед искушением и не поведать миру о таком диве дивном?! Чудо, сенсация! Я буду жить как артист некоего запредельного Цирка Воображения, и никто не сумеет уже разобраться: был я на самом деле или я просто вымысел, чья - то фантазия. И этот Лис-который-ходит-на-задних-лапах, станут кричать они так громогласно, что их вопли заглушат всех орущих застольных гостей, помимо всего прочего, был еще и исступленным фанатом энциклопедистов! - Он помолчал и добавил: - Человек в маске, конечно? - вот что скажут они потом. Розыгрыш. Мистификация. Какое-нибудь жалкое существо с ужасным телесным изъяном? Что ж, может быть, чья - то память сыграла такую шутку. Иногда человек вспоминает не то, что он видел на самом деле. Может быть, господин Реньярд был просто калека увечный, который умело воспользовался своим уродством, чтобы захватить власть в бандитском квартале. Может так выйти, что еще до конца столетия он станет вполне человеческим существом. Не забывайте меня! - Он выпил еще, улыбнулся Либуссе, заговорщицки подмигнул Клостергейму. Одно ухо его завернулось, шляпа съехала набок, придав ему этакий бесшабашный вид. - Ну... - продолжал он, - если верить Вольтеру... "Вкус к Чудесам порождает Миры; но Природа, как видно, находит свое удовольствие в Единообразии и Постоянстве, тогда как Воображению нашему подавай непременно великие перемены!" - Сие было как будто насмешка над криком души Либуссы. - Если так, то выходит, что господин Реньярд - отклонение от нормы. Однако, Дидро восхваляет Изменение и Отличие. Быть может, поэтому он мне и нравится. А вам он нравится, мадам? - Он пьяно осклабился и вновь вытер морду свежей салфеткой. - Трудов монсеньера Вольтера мне больше не нужно. Но если бы вы прислали мне что-нибудь из работ Мопертюи, я был бы вам очень признателен. - Сударь, - сказала ему герцогиня, - я постараюсь устроить так, чтобы вы получили целую библиотеку. - Вы, мадам, так щедры и любезны. Я расскажу вам все, что сам знаю о всякой материальной субстанции. Остальное придется вам выяснять самой. Припоминаю я одну давнюю встречу, когда я узнал историю фон Бека, Клостергейма и Святого Грааля. Это малое вознаграждение за то, что пришлось вытерпеть длинные излияния нудного и испорченного излишнею образованностью бандита, не говоря уж о том, что бандит этот по-лисьи хитер, но как бы там ни было... - Он приумолк, словно раздумывая над тем, что собирался сказать нам, поднял свою рыжую морду к сумрачному потолку и уставился на мерцающий отблеск сальных свечей. Слова его были тщательно взвешены, многозначительны, голос-понижен почти до шепота: - Вам нужно найти Рыжего О'Дауда. Он вдруг весь как-то обмяк. Было вполне очевидно, что заявление это обошлось ему дорого и истощило все его душевные силы. Пламя с треском плясало в кухонных очагах. Лорд Реньярд печально смотрел через стол на Тома-Распутника, заранее готовясь бороться с отчаянием, если случится, что Том обманет его ожидания. Шайка его пировала, ничего вокруг не замечая, и взгляд его потеплел, когда предводитель разбойников оглядел свою братию. Он был человечным чудовищем и правил скотами в людском обличье. Я едва ли не чуял зловонное дыхание Минотавра, что вырывалось из раздувающихся его ноздрей, едва ли не слышал яростный топот тяжелых копыт по камню пола. Громадная булава билась в крепкие стены. Земля содрогалась. Телец выкрикивал вызов на смертный бой. Тезей приближался к нему по извилистым ходам Лабиринта, и человеческий разум вздымал свой меч против невежества зверя. Либусса опустила глаза и возложила обе руки на стол, словно бы ей вдруг стало стыдно. ГЛАВА 13 В которой начинаются поиски Рыжего О'Дауда. Мы покидаем второй самый опасный квартал Майренбурга и вступаем в первый. Несколько совпадений и доводы здравого смысла. Меч, агнец и Князь Преисподней. От господина Реньярда мы узнали не только о "Рыжем О'Дауде", но также получили карту и подробное описание района, на этой карте представленного. Мы прошли по лабиринту узеньких улиц под низким рассеянным светом этих дряхлеющих звезд и оказались в самом центре Майренбурга, старейшем его районе, окруженном высокой стеною и называемым Амалормом, быть может, в честь тех самых амарийских племен, которые обитали в этой долине, пока сюда не пришли свитавиане и не поработили их. Чтобы попасть туда, нам нужно было спуститься по переулкам, что вели вниз по склону холма, и по темным извилистым лестницам. Иногда в просветах между тесно лепящимися друг к другу строениями мелькали огни фонарей, мерцающих внизу. Впечатление возникало такое, что центр города выстроился вдоль спирального спуска в громадную пропасть - в долину, дна которой было не разглядеть. В Амалорме Рютт уходил под землю. Дома буквально громоздились друг на друга, ветхие, полуразрушенные строения, некоторые - высотой в десять, а то и пятнадцать этажей. Казалось, все они кренятся под неустойчивыми углами. Я начал даже опасаться, что в любой момент на нас может обрушиться гора камней, бревен и кирпича. Я старался даже говорить потише, ни в коем случае не повышая голоса, памятуя о той лавине, которую вызвал в горах неосторожным свои выстрелом. Жители Амалорма в массе своей были приземистыми и коренастыми людьми, неразговорчивыми и угрюмыми по натуре и социальный свой статус определяли в зависимости от того, на какой высоте, считая от самого низа, они проживали. (Нас предупредили, что на этот счет у них установлены самые строгие правила.) Так как мы направлялись к самому низкому уровню, встреченные нами люди были самые что ни на есть опустившиеся бедняки, большинство из них спали прямо на улицах в наркотическом забытье. Это снадобье, - некий сорт опиума, - как поведал нам господин Реньярд, являлось истинной денежной единицей Нижнего Града. Где-то в этих темных закоулках, уверил нас господин Реньярд, мы и отыщем Рыжего О'Дауда, если только он еще жив, в чем Лис не мог быть уверен. Его люди также, как бы сосредоточенно ни чесали они в затылках, не смогли ничего сказать наверняка. Господин Реньярд и Рыжий О'Дауд были соперниками. Малый Град включал в себя Нижний, и само существование последнего означало, что всем "подданным" Реньярда приходилось делать огромный крюк, чтоб обогнуть стену Нижнего Града, а значит, они не имели возможности пересекать владения свои по прямой, что, естественно, их раздражало донельзя. Были попытки достичь некоего компромисса, но все они завершались полным провалом. Поговаривали, что в отличие от Лиса Рыжий О'Дауд правит Градом своим отнюдь не с позиции здравого смысла. Больше того, территория Амалорма почиталась весьма даже лакомым кусочком, поскольку он был одной из крепчайших твердынь Миттельмарха и править им не составляло особенного труда: Нижний Град жил как бы сам по себе, а горожанам, что позажиточнее, вообще не было никакого дела до того, что творится в темных недрах этого городского дна. Впечатление было такое, словно бы мы пробирались по лабиринту естественных пещер, вымытых в горе известняка: к влажным стенам лепился бледный лишайник и серый мох, который, казалось, сам по себе излучал некое мутное свечение. Звук капель воды, ударяющихся о поверхность глубокого водоема, разносился преувеличенным гулким эхом по узеньким закоулкам. Как мы узнали из рассказа господина Реньярда, Рыжий О'Дауд появился здесь лет этак двадцать назад вместе с бандой наемников, устроил настоящее побоище, перебив одного за другим всех, кто заправлял Нижним Градом, и в конце концов стал полновластным хозяином Амалорма. Никто не знал наверняка, зачем понадобилось ему захватить этой район силой оружия и ценой многих жизней. Сам же он заявлял только, что "охраняет свою собственность". Господин Реньярд склонялся к мнению, что Рыжий О'Дауд охраняет не собственность, а некую идею, поскольку все переговоры относительно территориальных вопросов всегда проходили каким-то загадочным образом и заканчивались ничем. При этом господин Реньярд сказал нам, что сам он не имеет ни малейшего представления о том, что это может быть за идея. Ветхие здания потрескивали и, казалось, покачивались в неверном свете Осенних Звезд. Как будто под Нижним Градом непреходящими толчками содрогалась сама земля. - Как корабль, - в недоумении проговорила Либусса. - Или тот великан в "Гулливере". Они, вероятно, построили это местечко на спине какого-нибудь исполинского зверя. - Она уже приободрилась, к ней вернулась прежняя легкость. Неудача в Малом Граде несколько обескуражила ее, но теперь она снова уверилась, что стоит ей только встретиться с Рыжим О'Даудом и тот сам ей вручит вожделенный Грааль, хотя господин Реньярд никаких заверений в том ей не давал. Смеясь, она взяла нас с Клдостергеймом под руки. - Или, может быть, поселение это есть некий единый организм, и он дышит, живет? Ее фантазия явно пришлась не по душе Клостергейму. - Оно просто старое, ветхое, - неодобрительно пробурчал он. - Но не только, - серьезно заметил я. Какими бы древними ни были эти здания, не могло же все рушиться одновременно: каждый кирпич, каждая балка, каждый кровельный лист. Должна была сохраниться некоторая стабильность, а здесь все дрожало, грозя обвалиться на нас. Вы вошли в какой-то узенький переулок, уходящий вниз, точно крутой косогор. Сверху доносился отдаленный гул, звон металла и грохот камней, катящихся по мостовой. По дну долины плясали отблески странного зарева, как будто там что-то горело; воздух наполнился запахом влажного дыма. Мы завернули за угол, желтый свет факелов заплясал по булыжникам мостовой, приближаясь к нам, и в мутном этом свечении перед нами предстали фигуры людей-темные, воинственные, с саблями наголо. Весьма самоуверенные молодцы, вооруженные до зубов, наглые и безжалостные. "Благодаря" горячечному нетерпению Либуссы, наше оружие осталось в обиталище господина Реньярда, но даже если бы мы и забрали его, вряд ли бы это хоть что-нибудь изменило. Мы оглянулись, предполагая, что за спиною у нас уже стоят такие же молодцы. И действительно, с полдюжины головорезов перекрывали нам путь к отступлению. Держались они также весьма уверенно: руки в боки, лица не видны. Клостергейм (чей склад ума, не смотря на весь его прошлый опыт, выдавал ярого приверженца буквы закона) надменно воскликнул: - Что такое? Поберегитесь, мы здесь по делу чрезвычайной важности! Из безликой толпы выступил человек в высокой шляпе с загнутыми полями и с какой-то кокардой на ней - худощавый, прекрасно сложенный мужчина с тонкогубым выразительным ртом. Красивые губы Монсорбье кривились в довольной усмешке, словно бы после долгих трудов рыбка все же попалась на удочку! Быть может, все приключения в Миттельмархе привиделись мне во сне? А на самом деле я сейчас нахожусь в Париже, в каком-нибудь переулочке неподалеку от Монмартра? Или же Реньярд нарочно послал меня в эти ветхие дебри навстречу жадным до крови моей ищейкам? Может быть, Монсорбье сослужил Лису некую службу, и тот отдал ему меня в качестве вознаграждения? Нет, тут же сказал себе я, Реньярд подарил мне книгу с именем Филархия Гроссеса на титульном листе, и, стало быть, здесь свершилось иное предательство. Или не было вообще никакого предательства - просто так распорядилась Судьба. В последнее время я только и слышал, что о гармонии и конечном единении миров, и сам поневоле вступил на путь к этой великой цели, к которой стремится всякий адепт, подвизающийся в сфере оккультных наук, и теперь жизнью моею распоряжается рука неумолимой судьбы, как бы я ни старался вырваться из предначертанной схемы. Монсорбье узнал меня и едва ли не радостно рассмеялся в искреннем изумлении. - Ха-ха-ха! Фон Бек, это правда вы? Ну что ж, лучше и быть не может! Я еще в полной мере не осознал опасность, мне угрожающую; больше всего меня озадачило это таинственное совпадение. Давешние слова Либуссы приобрели вдруг весьма неприятный смысл. Слишком многое из случившегося за последнее время предполагало присутствие некоего вышнего унифицирующего замысла, непостижимого для моего скромного разумения. Сии размышления весьма меня обеспокоили. Мне вовсе не нравилась мысль о том, что я могу оказаться пешкой в некоей замысловатой игре богов - олимпийцев. Будь у меня моя шпага, я бы ринулся в схватку, и не потому, что надеялся победить, но чтобы освободиться от этой липкой сети, что захватила нас всех и собрала под сенью Осенних Звезд. Это надо же быть таким идиотом - оставить свою самаркандскую саблю и кремневые ружья в притоне у Распазиана... но, должно быть, сияющее обещание Грааля вскружило голову и мне тоже. Мне показалось, что и Монсорбье пребывает теперь в некоторой нерешительности. Может быть, это странное совпадение тоже весьма его озадачило. Жажда мести снедала его. Это было заметно сразу. Он едва ли не дрожал, предвкушая, как получит он свое удовлетворение, точно какой-нибудь дамский угодник, волочащийся за недоступной красавицей. А мне, безоружному, оставалось лишь упереть руки в боки, расставив ноги пошире и выпятив пузо, и улыбаться ему, как этакая нахальная деревенская девка. Он стоял и облизывал губы, обводя взглядом лица, все еще дергаясь в напряжении - точно терьер, почуявший наглую крысу, - но пока еще сдерживая свою на удивление "емкую" и продолжительную страсть. - Стало быть, и вас тоже призвали сюда? - спросил он наконец, нарушая затянувшееся молчание. Складывалось впечатление, будто он весьма сожалеет о том, что у него не случилось с собой отпечатанного списка вопросов, которым он мог бы размахивать у меня перед носом, и тем самым сдерживать душащую его ярость хотя бы при помощи бюрократического формализма. При отсутствии Общественной Безопасности, которую надо было обеспечивать, Монсорбье уже нечем было прикрыть жажду крови, - моей, ясное дело, крови, - и его ненависть проступила теперь в полной мере, гораздо сильней, чем тогда, когда он заявился в гостиницу к Шустеру и вызвал меня на дуэль. Мне оставалось лишь уповать на то, что он все же вспомнит, что дуэль наша не состоялась не по вине кого-либо из нас, а по случайному стечению обстоятельств, и предложит мне шпагу, а значит, и шанс постоять за свою жизнь. То, что он до сих пор еще ничего не предпринял, несказанно меня озадачило. Он как будто решал, что ему делать: убить меня или сердечно пожать мне руку. Словно бы кто-то дал ему указания, но при этом не учел некоторые непредвиденные обстоятельства. Так что я решил положиться на свою интуицию и действовать так, словно бы между нами и не было никакой вражды. - Балда, - проговорил я легким тоном, - мы больше уже не враги. Вы куда теперь направляетесь? - К Агнцу. А вы? Мне оставалось только кивнуть головою. - Туда же, - ответил я, полагая, что "Агнец" - это название какой-нибудь таверны. Либусса и Клостергейм, которые тоже уже приготовились к самому худшему, поприветствовали Монсорбье смущенными улыбками. Наш элегантный охотник на герцогов засунул шпагу свою обратно в ножны и сделал два-три глубоких вдоха, пытаясь взять себя в руки, потом ухмыльнулся и почесал в затылке. - Разрази меня Люцифер, фон Бек, вот это действительно парадокс! Если мы теперь все заодно, все друзья - сотоварищи, то куда же девать наше личное честолюбие? От такого весьма неожиданного поворота событий у меня закружилась голова. Кажется, в воодушевлении своем я хватил лишку и хлопнул его по спине. Но я и вправду чертовски развеселился. - Вы действительно полагаете, что нет уже смысла бороться, если в конце нас всех ждет примирение и равенство? - Компромисс, вы хотите сказать, - процедил он сквозь сжатые зубы. - Главенство было обещано мне. - Обещано кем? - Перестаньте прикидываться, фон Бек. Всем адептам известно, что мы движемся к Центру Времени, к Согласию Светил, коим будет дарован нам сверхъестественный интеллект и, как следствие, абсолютная власть. - Тут он поклонился Клостергейму. - Мы ожидали прибытия вашего раньше, сударь. Когда вы не явились на назначенную встречу, мы стали действовать уже по своей собственной инициативе. Клостергейм явно почувствовал себя неловко, ибо он полагал себя удостоенным некоей свято хранимой тайны. Теперь же, похоже, он оказался просто одним из многих. Я мог с уверенностью предположить, что он переживал теперь ужасающее смятение истинного солипсиста при столкновении с внешним миром. - Кто заключил эту сделку с вами? Кто обещал вам главенство? - Он, разумеется, подозревал Сатану, этот архипредатель. - Сам наш поиск подразумевает ответ, - Монсорбье с подозрением покосился на Клостергейма. - И вы его знаете, сударь. - Потом он вновь обратился ко мне: - И каким образом были вы призваны? - Я поддался порыву, - я решил в данном случае воспользоваться фамильною репутацией. - Вы, фон Беки, счастливчики. - Он явно завидовал мне, и я начал уже потихонечку понимать, почему он так меня ненавидит. - Может быть, нас свели вместе, дабы разом свершилась расплата за все долги? В последней битве? - Всякая битва должна воспоследовать за Согласием Светил, но не предшествовать оному, - заметила Либусса, но было заметно, что она уже не так уверена в себе, как прежде. Она, как и Клостергейм, полагала себя избранной единственным кандидатом, назначенным самою судьбою на первую роль, и Монсорбье всегда был для нее лишь последователем. А теперь вдруг оказалось, что у нее слишком много соперников. Похоже, из всех присутствующих я один не почитал себя посвященным адептом алхимии высшей ступени! - Ну что ж... - насупился Монсорбье, словно бы только теперь осознал истинную меру ее непомерного честолюбия. - Не стоит задерживаться. У нас не было выбора - лишь присоединиться к его небольшому отряду. Примерно через четверть часа мы остановились перед какой-то ничем не примечательной, почерневшей от времени ветхой дверью. Монсорбье постучал в нее рукоятью своего пистолета. Нам открыла молоденькая девица, платиновая блондинка, с бледною, но здоровою кожей: этакое воплощение Невинности (если бы только не этот призывный блеск глаз) в голубом с желтом платье с ниспадающими рукавами на манер средневекового одеяния. - Добро пожаловать, благородные господа. - Она сделала реверанс, пропуская нас. Войдя внутрь, мужчины сняли шляпы, точно прихожане на воскресной мессе. Мы оказались в большой каменной зале, которая в суровой своей простоте действительно напоминала храмовую часовню. Все убранство ее составляли узенькие церковные скамьи и скромный алтарь. Никаких бросающихся в глаза сатанинских атрибутов. Никаких перевернутых распятий. Только золотой треугольник, подвешенный над алтарем. Девица, что привела нас сюда, сделала знак руками, означавший, что нам надлежит ждать коленопреклоненными. Мы опустились на каменный пол. Либусса, не хуже меня сознававшая опасность всякого непроизвольного неповиновения, осторожно поглядела направо, потом - налево, ища возможные пути для бегства. Клостергейм же просто сложил руки на груди и склонил свой длинный носище в угрюмой капитуляции. Ни он, ни Либусса даже не предполагали, что события повернутся подобным образом! Это никак не входило в их планы! Часовня была залита светом громадных желтых свечей. Воск их оплавлялся, создавая причудливые узоры. Беспокойный их дым извивался, подобно проклятым душам, корчащимся в адских муках. Монсорбье расположился на ряд впереди меня. Он перебросил перевязь со шпагой за спину и, убрав длинные волосы с бледного своего лица, не отрываясь глядел на мужчину в красно-белом плаще с высоким стоячим воротником, погруженного в молитвы к некоей вышней силе. Когда он повернулся, я узнал его. То был наш трус-барон, фон Бреснворт. Заметив меня, он заговорщицки мне усмехнулся. Я рванулся было вперед, намереваясь убить подлеца на месте, но Либусса твердой рукою остановила меня. Сердце мое бешено колотилось в груди, но все-таки я покорился ее молчаливому повелению. С обеих сторон в часовню выступили фигуры в пурпурных, золотых, белых, черных и желтых плащах, украшенных кистями. Головы их покрывали широкие остроконечные капюшоны (словно на auto da fe), темные вуали и расшитые покровы, представляющие неотчетливую пародию на одеяния христианских священников. Я рассудил, что это, скорее всего, какое-нибудь гнусное сборище жрецов от масонства, проводящих труды и дни свои в изысканиях тайн сверхъестественного, - несуразная, невразумительная, исходящая потом толпа. То могли быть какие-нибудь скотники с крестьянского двора, настолько груба была плоть их, не закрытая пышными одеяниями. Они привели с собой миленького ягненка, который жалобно блеял и рвался на поводке со вплетенными в него нитями золота. Следом за ними в часовню вошла наша златовласая дева. Она подхватила ягненка на руки, принялась ласково гладить его, что-то шептать ему. Ее длинные локоны упали на дрожащее тельце животного, обернув его точно сияющим покрывалом. Ягненок блеял тихонько и неуверенно - пытался сосать ее розовый пальчик. Она улыбалась и напевала ему колыбельную песню. Возвышаясь на целую голову над сотоварищами своими, чьи лица скрывали просторные капюшоны, она поднялась к алтарю. Жрецы выстроились теперь полукругом, легонько покачиваясь в ритме неслышной мелодии. Часовня наполнялась народом. Мужчины и женщины занимали места свои на скамьях позади нас. Либусса, как было вполне очевидно, узнала некоторых из них. Клостергейм же, так и не поднявший глаз, кажется, не замечал вообще ничего. Дева у алтаря заговорила высоким напевным голосом, что разнесся по каменному пространству звоном кристального колокольчика: - Время пришло, изволение оглашено и цена наконец назначена. Вы готовы платить эту цену? - Мы готовы платить эту цену, - был ей ответ. - Тогда будете вы удостоены, - продолжала она, - зрелища встречи светил и узрите великий миг, когда соприкоснуться миры. Вам дарована будет свобода проходить по мирам сим по велению своему. Каждый из вас наделен будет силой менять все, что желает он изменить. Миллион царств, пребывающих в гармоничном согласии! Миллион солнц! Так определим мы судьбу человечества, каковая свершится при следующем повороте Космического Колеса. Великое Равновесие уже устанавливается. Изменение неизбежно. - Изменение неизбежно. - Суть его будет определена. - Суть его будет определена. - Суть его будет определена. Удостоенными и избранными, посвященными в святая святых, теми, кто ищет путь к Сердцевине, кто пришел сюда в этот час. Они вынесут свой вердикт. Они установят новые долги. Но прежде всего надлежит расплатиться со старым долгом. - Прежде всего надлежит расплатиться со старым долгом. - Время Агнца явилось эпохой неосуществления. Агнец сулил надежду, но даровал лишь отчаяние. - Лишь отчаяние. - И теперь, если только достанет нам силы, нам дозволено сотворить Время Льва! - Время Льва. - Время Льва-торжество грез истомившегося в неутоленном своем честолюбии человека. То будет время огня. Время властвовать. Время сокрушать. - Время сокрушать. - Время сокрушать, когда мы поведем человечество за собою. Мечтания наши наконец обретут воплощение в грядущем тысячелетии. И никто не осмелится нам перечить. - И никто не осмелится нам перечить. Она выдержала красноречивую паузу. - Кто вступится за Агнца? - Ягненок уже больше не отбивался; он просто смотрел на нее широко распахнутыми глазами. Она протянула руки, словно бы предлагая его своим жрецам, застывшим у подножия алтаря. - Кто спасет его? Те лишь покачнулись, храня молчание. Белокурая дева склонила голову, как будто хотела поцеловать убаюканного зверька. Губы ее погрузились в мягкую шерстку на шее ягненка. Он протестующе вскрикнул. Всего один раз. Она повернула голову, и длинные волосы ее взметнулись золотым ореолом. Она подняла лицо: губы ее были испачканы в крови. Ягненок судорожно задергался, и еще больше крови пролилась на ее одеяние, на алтарь, брызги ее полетели в жрецов. Те завыли и захохотали, принялись дико скакать и выкрикивать: - Время Агнца прошло. Грядет Время Льва. Время Агнца прошло. Грядет время льва. За исключением нас троих все присутствующие, включая и Монсорбье, и фон Бреснворта, вскочили на ноги и принялись раскачиваться из стороны в сторону - этакая методистская паства, заходящаяся в экстазе под свои монотонные гимны. Мужчины и женщины, вполне обычные с виду, всех возрастов, некоторые-с детьми, возвысили голоса в ликующем пении. Меня охватило странное беспокойство, и я никак не мог его побороть. А потом, когда горящий взгляд их златовласой жрицы упал на нас, я вдруг неожиданно для себя самого вскочил, бросился к Монсорбье, выхватил шпагу его, которую он так неосторожно перекинул за спину, из ножен и прокричал Клостергейму с Либуссой, чтобы они нашли выход. Зверский сей ритуал никоим образом не согласовывался с теми остатками веру, что еще сохранились в душе моей. И действуя по своему разумению, - пусть даже действие сие обречено на провал, - я, как мне представлялось, хотя в мизерной степени, но разрушал тот таинственный вышний замысел, который свел нас всех вместе. Дева с обагренными кровью губами зашлась пронзительным воплем: - Сие угрожает всему! Перепрыгнув через скамью, я со всей силы ударил Монсорбье по руке - он уже выхватил свой пистолет. Удар пришелся снизу, Монсорбье не удержал пистолет, который подпрыгнул в воздух и был - чудом каким-то пойман моей герцогиней. Не тратя времени даром, она уперла дуло пистолета в горло ближайшего к ней мужчины и сорвала с его перевязи шпагу и кинжал. Лишь Клостергейм застыл без движения на месте, глядя на златовласую деву, точно благочестивый монах, который узрел дивный лик Богоматери. Нам он был не помощник. Я завладел еще одним пистолетом. Мужчины, еще не очнувшиеся от гипнотизма кровавого ритуала, были как сонные овцы. Было бы глупо не воспользоваться сим обстоятельством и не набрать как можно больше оружия! Я прицелился. Вспыхнула искра, пуля с грохотом вылетела из ствола и поразила одного из жрецов в капюшоне, который упал, визжа от боли, к ногам своей озадаченной повелительницы. Второй выстрел сразил одного из людей Монсорбье. Либусса тоже стреляла и уложила уже двоих из приспешников фон Бреснворта, этих доморощенных колдунов, оскверненных сифилисом. Все кругом скалились точно звери. Я видел лишь свирепые зубы и горящие лютою злобой глаза. Похоже, меня ждала та же участь, что постигла бедного ягненка. Либусса продолжала палить и сразила еще двоих. Часовня теперь походила на помещение бойни - вся залитая кровью, с осколками костей и мозгами, разбрызганными по скамьям и стенам. Честное собрание заметалось в слепой панике, и нам с Либуссою удалось прорваться к двери. Еще одна вспышка... оглушительный грохот. Впечатление было такое, что она разрядила не пистолет, а артиллерийскую пушку. Пуля, однако, даже не задела златокудрую кровопийцу, но зато сбила одну из громадный свечей. Она повалилась прямо на гобелены, которыми были завешаны стены, и подожгла их. Воспользовавшись этим временным преимуществом, мы распахнули дверь. Поток воздуха, ворвавшегося в часовню, взметнул пламя. Мы выбежали в темноту и прохладу. Впрочем, мы хорошо понимали, что долго псов этих ничто не удержит. Выкинув наши разряженные пистолеты, мы помчались рука в руке по скользким мостовым, по улицам, что поднимались вверх под таким крутым наклоном, что в стены домов вделаны были перила, миновали благополучно нескольких апатичных курильщиков опиума, которые преградили нам путь, но лишь потому, что не видели нас, - и потерялись уже окончательно! А сзади уже доносились звуки погони. Карта, которую дал нам Реньярд, осталась у Клостергейма. Либусса моя пала духом. Мы укрылись с ней под мостом, что пересекал какой-то темный переулок, и она шепотом проговорила: - Что здесь происходит? Зачем это жертвоприношение? Эти песнопения? Бред какой-то! Зачем? Я не давала никаких таких распоряжений. - Очевидно, не вы одни с Клостергеймом уверены в том, что Согласие Светил дарует противоядие от всех былых разочарований. - Мое замечание пришлось ей явно не по душе, но я продолжал: - Похоже, миледи, это уже настоящая эпидемия. И достаточно мне знакомая. Как часто мы полагаем себя избранниками, единственными в своем роде, а потом выясняется, что сокровенным нашим познанием обладает еще полмира... - Ну помолчи же, глупец. - Она лихорадочно думала, вырабатывая новую тактику. Но я все же спросил на свой страх и риск: - Но если Сатана и так уже правит над нашим миром, выходит, они только время зря тратят? - Его должно свергнуть. Отцу надлежит отступить перед отпрыском своим, - ее голос звучал сурово. - Человечеству самому должно править собою. - При вашей поддержке? - Глубинный мой страх нашел выражение в неуместной веселости. - Фон Бек, вы забыли. Это не только моя судьба, но и ваша тоже. - Она легонько погладила меня по руке. - Но чтобы исполнить ее, нам потребны союзники. Только кто? Я полагала, Монсорбье идет за мною... А меня предали! - Надо вернуться к князю Мирославу. Это, пожалуй, самое разумное решение. И выработать новый план. - Мы теряем бесценное время. - Учитывая обстоятельства... - Но тут грохот бегущих ног, отсветы факелов, различимые голоса Монсорбье и фон Бреснворта повернулись в нашем направлении, и нам снова пришлось бежать. На мгновение мы оказались в кромешной тьме, вступив в некий узкий тоннель. Мы приостановились, чтобы перевести дыхание. Звуки погони