своей обороны и преодолел их все. Они, разумеется, полезут на крышу... но это так, отвлекающий маневр. И у меня есть, чем их встретить, когда они заберутся наверх! Снова громыхнули мушкеты, и сраженные паразиты повалились на мостовую. Вскоре сверху до нас донеслись ужасные вопли. Поодиночке и парами, потом -- по трое и по четверо вниз на улицу падали вопящие фигуры, охваченные огнем. Рыжий О'Дауд глядел на них с выражением самого глубокого удовлетворения, примерно так же, как мастер-ремесленник мог бы смотреть на законченную работу. Но тут раздался еще один звук, на этот раз -- снизу. Рыжий О'Дауд оставался невозмутимым. Клостергейм поглядел себе под ноги, на бледном лице его появилось теперь хитрое выражение. Неужели им удалось как-то пробраться внутрь? Здесь, быть может, имелись подземные ходы? -- Сточные канавы, сударь,-- проговорил О'Дауд, словно прочтя мои мысли.-- Целый лабиринт. Как раз под нами они пересекаются. Из-за нашего родника, я так думаю. Стало быть, они решили ударить оттуда. Честно признаюсь, я удивлен, что им хватило ума зайти так далеко. Это ж сколько у них народу! -- Вы поставили там людей? -- Не людей, сударь. Нет! -- Он подмигнул мне и вновь уставился в окно. Поджав губы, он поглаживал свою огненно-рыжую бороду и едва ли не улыбался, глядя, как трупы валились на площади друг на друга, а сверху на них падали горящие фигуры, бешено размахивающие руками. Это было ужасно. Настоящая бойня. Кровавая баня. Но в том виноваты не мы, а они. Они сами все это затеяли. О'Дауд вздохнул.-- Это мне напоминает Каллодин, сударь. Вы там бывали? -- Я, сударь, не так еще стар. Это же было в сорок пятом. И мне что-то не верится, что вы сами были свидетелем этой битвы! -- Батюшка мне про нее рассказывал. Его брат сражался на стороне Стюартов, полагая, что сражается на стороне католиков. Он был с красавчиком принцем Карлом в тот день, когда уничтожили всех этих бедных мальчиков. В отличие от них он не бросался на ружья. Какой был в этом прок, говорил он потом. Карл был пьян: в полной отключке. Он даже смотрел не на поле сражения, а в прямо противоположную сторону. То и дело сползал с седла, приходилось его поддерживать. Парик нахлобучил криво. Ручонки тянулись к фляге с бренди, что была вделана в рукоять шпаги. Ну, в общем, сударь, мой дядя вернулся в Кинсейл. Говорил, лучше уж голодать, чем быть срезанным, как кукуруза.-- О'Дауд непринужденно болтал, словно дом его не осаждала толпа безумцев и он сидел сейчас у себя за стойкой и расслаблялся с кувшинчиком эля. Но вдруг он умолк и, вскинув голову, насторожился. Было заметно, что он занервничал. -- Они не могут подняться так быстро. Григорьев,-- крикнул он через зал,-- возьми троих и проверьте подвалы! С мушкетом в руке украинец бросился исполнять распоряжение. Либусса, небрежно нацелив свой пистолет на Клостергейма -- бывший наш союзник уселся теперь на скамью и потягивал портвейн,-- подошла ко мне. -- Что происходит там внизу? -- спросила она. -- Нас, сударь, пытаются атаковать со стороны сточных канав,-- отозвался О'Дауд, который продолжал полагать ее юношей.-- Я как раз говорил герру фон Беку... все почему-то считают, что там у меня нет никакой защиты. Но защита-то есть. Да еще какая! Под непрерывным мушкетным огнем натиск снаружи теперь поутих. Еще несколько горящих тел свалилось с крыши на тех, что внизу. Штурм явно сходил на нет. А потом в зал вернулся Григорьев с диким от изумления лицом. -- Они прорвались в подвал! Вот-вот снесут стену! -- Быть не может! -- воскликнул Рыжий О'Дауд.-- Это надо же быть таким идиотом! Да я просто дубина самодовольная. Вот что губит хороших людей и империи -- самодовольство! -- Он бросился к лестнице в подвал, а я побежал следом за ним. Но он опередил меня на несколько добрых ярдов, и когда я только добрался до верхней ступени, он уже возвращался назад с лицом мрачным и бледным в желтых отсветах факела. -- Отправьте половину людей ко мне,-- выкрикнул он, развернувшись, чтобы снова спуститься вниз. -- Что, так плохо? -- спросил я. -- Хуже, сударь, и быть не может. Они убили или, может быть, опоили какой-то отравой мою рыбину. У меня уже не было времени, чтобы выспрашивать, что это за рыбина. Либо то была некая кличка, либо -- слово из незнакомого мне жаргона. Откуда-то из глубины подвала доносились безумные вопли, выстрелы, снова -- крики, скрежет металла о металл. Люди О'Дауда, точные и исполнительные, как гессенские наемники, бросились вниз по лестнице. Он направил их вперед. Я отошел, чтобы им не мешать, и направился вверх. -- Схожу за саблей. Когда я поднялся, Либусса ждала меня у входа в подвал. -- Я принесу тебе саблю,-- сказал я ей.-- У меня две. Я бегом поднялся на галерею, где головорезы О'Дауда кричали тем, кто внизу, чтобы им несли еще пороху и картечи. Девицы-разносчицы подтаскивали им боеприпасы с той же готовностью, с какой подают они эль, Я вошел в нашу комнату и извлек из чулана подарок Люцифера. Рукоять меча теперь стала тусклой, и орла не было видно (похоже, у нее есть свои периоды, у этой рубиновой рукояти), но она все же слегка пульсировала дымным светом. Взял я и саблю -- для Либуссы -- и спустился вниз. Клостергейм во все глаза уставился на меня. Обычно он вообще ничего не ел, но сейчас он с большим удовольствием уплетал свиные ребрышки, словно бы для возбуждения аппетита ему было потребно немалое количество умирающих вокруг обеденного стола. Велико было мое искушение сразить его на месте. Он почувствовал мою ненависть. И рассмеялся. Но пронзительный крик заглушил его смех. Толпа снаружи рванулась к окну у передней двери. Глотки раскрылись в едином вопле. С полдюжины мерзких созданий разом бросились вперед и раскололи стекло, едва не ворвавшись в таверну. Люди О'Дауда встретили их массированным огнем. Волна гнусных тел откатилась назад. Разбитое окно тут же закрыли плотными ставнями. Во вновь воцарившейся тишине продолжал звучать смех Клостергейма. Я со всех ног ринулся вниз, в подвал. В зловоние пороха и сточных канав, в гарь от масляных факелов, в кислый запах хмельной закваски и вина. Во тьме впереди разглядел я мерцание света, вспышки искр от кремневых ружей. Из мрака навстречу мне выступила Либусса, и я протянул ей саблю. -- Даже не знаю, за чем явился сюда Монсорбье: за Граалем или за нами. -- И за нами, и за Граалем. Это вне всяких сомнений. Все должно слиться воедино. И ему нужно еще завладеть тинктурой. Хотя не исключена возможность, что у него есть и свой концентрат. Или если не у него, так у той девицы. Но без Чаши тинктура вообще бесполезна. Меч...-- она покосилась на мой клинок,-- придает дополнительную силу. Если Ритуал совершается точно, то можно достигнуть наивысшей ступени. Вот почему я горю нетерпением! Фон Бек, я не готова впустить Монсорбье... в надежде на то, что он приведет нас к Граалю. Или, может, подвергнем пыткам Клостергейма? -- Сомневаюсь, что это вообще возможно,-- возразил я,-- пытать Клостергейма. К тому же вряд ли он знает больше, чем мы. Мимо промчался Рыжий О'Дауд, на ходу изрыгая проклятия. -- Где моя чертова рыбина? Мушкетеры его отступили на пару ярдов. Они продолжали стрелять, но теперь на огонь их отвечали огнем. Похоже, здесь собрались все люди Монсорбье. Он бросил на этот прорыв самые отборные силы, и, похоже, сие принесло плоды. Люди О'Дауда падали, сраженные. По одному или по два за раз. Но, если так пойдет и дальше, скоро их будет уже слишком мало для того, чтобы удержать таверну. Теперь мы сгруппировались в пивном погребе, заставленном огромными бочками с элем. Некоторые из них располагались вдоль стен, некоторые -- просто рядами посередине. Здесь было прохладнее. Плохо пахло. Дальняя стена сотрясалась, словно некий великан колотил в нее кулаком. Сквозь брешь в дрожащей стене в погреб ворвались вооруженные люди. -- Может быть, наш единственный шанс,-- пробормотал О'Дауд себе под нос,-- взорвать к чертям весь подвал. Жалко только терять добрый эль. Я и не думал, что может дойти до такого. Кто им командует, фон Бек? -- Один из лучших воинов Франции,-- отозвался я.-- Ветеран многих битв и революции также. Монсорбье. -- Видно, хороший солдат.-- Ирландец почесал красный нос заряженным пистолетом.-- Раз уж он нашел способ, как одолеть мою рыбину. -- Рыбина это что -- какая-нибудь боевая машина?-- полюбопытствовал я. О'Дауд от души расхохотался, словно я сейчас выдал некую замысловатую шутку. -- Разумеется, сударь! Именно боевая машина! Ой, не могу, ха-ха-ха! -- Слезы брызнули у него из глаз и покатились по красным щекам, точно стеклянные шарики по плюшу.-- А вы, сударь, смекалистый! Я мог только жалеть о том, что моя "шутка", так его развеселившая, была вовсе не преднамеренной. Я так и не понял, что это за рыбина. Снова раздались мушкетные выстрелы и последовал ответный огонь. Похоже, обе стороны достигли некоей мертвой точки. А потом откуда-то из темноты донесся громкий голос, и во мраке мелькнул белый платок, нацепленный на острие шпаги. -- Переговоры! -- надрывался Монсорбье.-- Переговоры, сударь! -- Черт возьми, сударь, что вы сделали с моей рыбиной? -- прокричал в ответ Рыжий О'Дауд. -- Она пойдет главным блюдом к победному пиру! -- Монсорбье пребывал в явном возбуждении. Этот штурм и прорыв пришлись, как видно, ему по нутру. Точно так же, как и О'Дауду. Теперь я уже различал его в дымном свете факелов: черный плащ разметался, шляпа съехала набок. На ней опять красовалась трехцветная кокарда. Революционный кушак обвивал его талию. Монсорбье, похоже, нашел в себе силы восстановить былую свою натуру, чего не сумел Клостергейм. Улыбаясь, он отсалютовал нам шпагой -- белый флаг снова взметнулся в воздух.-- Переговоры, сударь. Прошу вас. Все, что нам нужно, так это Чаша. -- Чаша? -- в раздражении воскликнул О'Дауд.-- Снова эта проклятая Чаша. Фон Бек, да скажите вы им: нет у меня никакой чертовой Чаши! -- У Рыжего О'Дауда нет никакой чертовой Чаши! -- проорал я. -- Кроме горшков и кастрюлек в баре! -- добавил ирландец, вопя еще громче меня. Но Монсорбье был непреклонен. -- Отдайте нам Чашу, сударь, и мы уйдем. Пусть фон Бек и его товарищ принесут ее нам. Они станут заложниками! -- Теперь ему, значит, нужны вы, фон Бек! -- Рыжий О'Дауд заговорщически мне подмигнул.-- Они, наверно, считают, что находятся в более выигрышном положении. Им что, не понятно, что будь у меня Святой Грааль, я бы, наверное, знал об этом? А, фон Бек? Ваше семейство хранит его, не мое... -- И, как мне говорили, потомки рода фон Беков выходят на поиск его, если Грааль пропадет. По иронии судьбы, поиск сей предстоит свершить мне, атеисту и грешнику! -- Все это вызывало у меня чувство глубокого омерзения. -- Ну что же, сударь, Бог избирает нас, и неисповедимы Его пути. А еще, как утверждают церковники, Господь прячет свои сокровища в весьма странных местах. -- Поторопитесь, джентльмены,-- окликнул нас Монсорбье.-- Вы отдадите Грааль добром или будем драться? -- Что вы сделали с моей рыбиной, сударь? -- прокричал в ответ Рыжий О'Дауд.-- Куда вы ее подевали? -- Рыба готова для кухни, сударь! -- Под прикрытием белого флага Монсорбье принялся потихонечку отступать в сумрак. Меня так и подмывало выстрелить ему вслед, я даже уже решился спросить у О'Дауда пистолет, как вдруг в самом темном углу подвала вспыхнула свеча -- ярче, чем все остальные. Пламя ее налилось интенсивным светом, ослепляя всех нас. Либусса выругалась и закрыла глаза обеими руками. Рыжий О'Дауд ликующе оскалил зубы, выпрямившись в полный рост. Раздался выстрел, и пуля едва не задела его. Рванувшись к нему, я потянул его вниз, на пол. -- Что это такое, О'Дауд? -- А-а, сударь, это наш старенький шлем. Хотя я не уверен, что он что-то сможет против такого закаленного в битвах солдата, как господин Монсорбье. Свет слегка побледнел, из золотого обратился в серебряный. Он разливался, пока не заполнил собой весь подвал. Рыжий О'Дауд так и сиял, словно улыбаясь хорошему другу. -- А чей это шлем? -- Признаюсь, странное это явление изумило меня несказанно. -- Да вроде как общая наша собственность, сударь. Я даже не знаю. Это просто наш старенький шлем... Вы, сударь, чувствуете покой и радость? Это все шлем. Только теперь сумел я разглядеть источник странного света -- на полочке высоко над бочонками с элем. То был, как и сказал О'Дауд, всего лишь шлем из тех, что французы называют chapelle-de-fer, отлитый из стали и отделанный медью,-- обычный боевой шлем, ничем вообще не примечательный, напоминающий с виду перевернутый горшок. Либусса подалась вперед. Глаза ее засияли. -- Вы узнаете его, фон Бек? И вы, О'Дауд, разумеется, знаете истинную природу этого вашего шлема? Ирландец разразился громовым хохотом. -- А как же, сударь! Само собой! Стало быть, это--Святой Грааль? -- Да,-- язвительно проговорила Либусса,-- он самый. -- Так значит, вот в чем причина того,-- продолжал О'Дауд,-- что он такой неуловимый и ускользающий. Но что он делает в простой таверне?-- Либусса рванулась было вперед, но ирландец удержал ее, схватив за плечо.-- Не пытайтесь к нему прикасаться, герр Фольц. Он имеет обыкновение кусать всех, кто хватает его руками. С разочарованным видом она повернулась ко мне. -- Вы, фон Бек, можете взять его. -- Но я не хочу. Может быть, из всех нас я один могу прикасаться к Граалю -- теперь я, кажется, в это верю -- но я также единственный, кого он ни капельки не интересует. Почему не оставить его там, где он есть? Пусть спокойно лежит до скончания Времени. Она насупилась и посуровела, -- Если ты меня любишь, фон Бек, ты возьмешь Чашу. Прямо сейчас. Против такого я устоять не мог и шагнул было вперед, чтобы исполнить ее повеление, но тут вдруг раздался могучий рев. Люди Монсорбье прорвались еще на пару ярдов в погреб, но встретили самое жесточайшее сопротивление. Их потихоньку теснили назад. Монсорбье, безусловно, понял, что означает сей странный свет! Я не видел его, но зато хорошо его слышал, как он подгонял своих людей. Снова погреб сотрясся от выстрелов, а потом стало тихо. Свет, заливающий все пространство, ослепил и защитников, и атакующих -- они не видели, куда стрелять. Весь пивной погреб обратился теперь в сияющий сгусток бледного золота и серебра. Тишина была столь глубока, что она едва ли не звучала сама по себе. Или, может быть, этот безмолвный звук исходил из глубин нашего существа. Человеческие голоса умолкли. Никто даже не шелохнулся. А потом свет внезапно потух. Рыжий О'Дауд, мгновенно воспользовавшись преимуществом,-- ибо он один знал все свойства и качества этого "старого шлема",--прокричал: -- Вперед! -- и наши люди рванулись в атаку, паля на ходу из мушкетов и ружей. Во мраке я разглядел бледное -- почти белое -- лицо Монсорбье. Я видел, как он свалился с кучи булыжника, на которой стоял. Солдаты его обратились в бегство. Я слышал, как хлюпают их сапоги по воде сточных канав, слышал влажный плеск, слышал сердитые вопли Монсорбье: -- Он не причинит вам вреда! Мы за ним и пришли! Издав некий гортанный боевой клич, О'Дауд выстрелил в направлении Монсорбье. Потом я услышал, как кто-то вскрикнул в дальнем тоннеле. Странный, словно бы призрачный звук. -- Ну наконец-то,-- проговорил О'Дауд тоном глубочайшего удовлетворения.-- Моя рыбина! Преследуя отряд Монсорбье, мы тоже вступили в сточные канавы. Мы с Либуссой старались держаться поближе к О'Дауду, у которого была лампа. Эхо гремело по влажным тоннелям. Монсорбье едва ли не слезно умолял своих воинов остановиться и возобновить атаку. Еще несколько изгибов и поворотов -- и мы оказались в высоком, со сводчатым потолком сточном канале. Весь пол был залит водою, что поднималась дюйма, наверное, на четыре. Странные крики не умолкали, но доносились они из другого прохода --настойчивые и ужасные. Рыжий О'Дауд сделал знак своим людям. -- Идите за ними до самой поверхности и посмотрите там, как удалось им войти.. А я пока разберусь с рыбиной. Мы трое свернули налево. Тоннель становился все выше и шире -- теперь по нему могли бы пройти плечом к плечу человек десять, не меньше,-- и впереди показался один из людей Монсорбье, выхваченный из мрака светом нашей лампы. Он кричал и как будто отбивался от кого-то невидимого. А потом он вдруг выпрыгнул из воды, взлетел в воздух, словно чья-то исполинская ручища подбросила его во тьму, и ударила со всего маху о камень стены. Безвольно обмякшее тело свалилось обратно в вонючую воду. Он еще жил, еще рыдал, но почти все кости в теле его были переломаны. Раздался какой-то сосущий звук. Над головою у нас шевельнулись чьи-то глазищи на длинных, покрытых чешуей отростках и уставились прямо на нас с выражением, как мне показалось, ненавязчивого любопытства. Рыжий О'Дауд с облегчением заулыбался. -- С тобой ничего не случилось плохого, моя хорошая? Что они тебе сделали? -- О, Матерь Божья! -- выдохнула Либусса.-- Да это ж гигантский рак! Ничем другим это и быть не могло. Рука моя, сжимавшая Меч Парацельса, взметнулась, казалось, сама. Все инстинкты мои побуждали меня разрубить эту тварь на куски, но та, похоже, стала послушной и кроткой, едва заслышав голос Рыжего О'Дауда. Очень медленно, двигая клешнями едва ли не деликатно, гигантский рак принялся пожирать свою жертву прямо живьем. Очень скоро вопли бедняги затихли. -- Они, наверное, чем-то ее опоили,-- предположил О'Дауд.-- Или же приманили, чтобы отвлечь. Теперь она вроде неплохо выглядит. Как на ваш взгляд, фон Бек? -- В жизни не видел рыбины здоровее, сударь. -- Этот ваш Монсорбье -- хитрый стратег,-- едва ли не в восхищении заметил О'Дауд.-- Он -- первый, кто сумел пройти мимо нее. -- Эту кампанию он никогда не забудет.-- Либусса от души забавлялась. Исполинский рак принялся щелкать клешнями о стены тоннеля, а Рыжий О'Дауд -- прищелкивать языком, причем звук, издаваемый им, казалось, в точности имитировал щелканье "рыбины". Они переговаривались таким образом где-то с минуту, может быть, две. Потом О'Дауд глубоко вздохнул. -- Ей не причинили вреда. Они, без сомнения, направили кого-то одного вперед. Причем его так накачали опием, что даже рыба моя задремала. Недурственный план, что скажете? -- Умный мужик этот француз. Отравил своего солдата, а тот в свою очередь отравил рыбину. Ха! -- Ирландец задумчиво поскреб бороду.-- Ну что ж, теперь нам вроде бы тут делать нечего. Придется, правда, заново отстроить стену в подвале и укрепить ее, но в остальном нам остается лишь ждать, что будет дальше. А там уж посмотрим. Я не могу остановить вашего Монсорбье, если он вновь решит отравить мою рыбину, но зато я могу приготовиться встретить его как положено в следующий раз. -- Неужели вам никогда даже в голову не приходило, что только Грааль может давать такой свет? -- спросила Либусса. -- Сударь, когда мы здесь появились, тут повсюду валялись целые груды старых доспехов и оружия, что вышло из употребления не одну сотню лет назад.-- Рыжий О'Дауд был явно обескуражен.-- Наверное, предполагается, что я должен чувствовать себя удостоенным великой чести... Тут раздался какой-то пронзительный звук, и несколько человек из отряда Монсорбье, отрезанные или отбившиеся от остальных, устремились прямо на нас из бокового тоннеля со шпагами наголо. Защищаясь, я поднял Меч Парацельса. Мне показалось, я слышу, как бьются в рубиновой сфере крылья орла. Я парировал удар с такой сверхъестественной быстротой, что у меня возникло впечатление, будто основную работу исполнил сам меч, а не я. Но, как бы там ни было, для рыбины О'Дауда образовались не одна еще порция свежего мяса. Когда я убирал меч в ножны, Рыжий О'Дауд в изумлении вытаращился на меня. На лице Либуссы тоже возникло какое-то странное выражение. -- Их было пятеро,-- проговорила она. -- Я выучился этой технике у татар,-- не без гордости похвастал я. -- Вы уложили их всех секунд за пятнадцать, не больше,-- заметил О'Дауд.-- Мне доводилось сражаться с татарами, сударь. Даже им, при всем их мастерстве, времени требуется побольше. Вы -- выдающийся фехтовальщик, просто мастерский! -- Вовсе нет, уверяю вас.-- Я почти и не помнил схватки. Однако ее подтверждение в виде пяти бездыханных тел наводило едва ли не суеверный ужас. -- Тогда, стало быть, это волшебный меч,-- очень тихо проговорила Либусса. На этот счет у меня не было никаких сомнений. Мы зашагали обратно по сточным каналам, перебрались в подвал таверны через пробитую стену. Люди Рыжего О'Дауда времени зря не теряли и занимались уже ее восстановлением. -- Рыбина там прикорнула немножко,-- объявил он им.-- Но теперь с ней все в порядке. Либусса поглядела на полку, где стоял шлем. В темноте невозможно было определить, там он еще или нет. Рыжий О'Дауд хохотнул: -- Я же вам говорил, шлем этот неуловим и всегда ускользает. Никогда не знаешь, где он появится в следующий раз. Или когда. Он жил среди таких чудес и относился к ним так небрежно, что мне даже подумалось: быть может, это моему представлению о реальности чего-то недостает. До этого времени Либусса, как мне кажется, была как-то уж слишком сдержанна. ГЛАВА 17 Явные признаки безумия. "Грааль сводит все нити вместе". Попытка простить. Ярость Клостергейма. Новая атака. Вмешательство с небес. Подражание Люцифера. Клостергейм закончил завтрак. На тарелке его возвышалась кучка обглоданных косточек. -- Монсорбье был уверен в успехе,-- небрежно заметил он.-- Он призвал в свое войско всяких существ Майренбурга, от которых отказался Ад: мерзостных пожирателей опия, головорезов самого низменного пошиба, не пожелавших подчиниться правлению господина Реньярда. Достаточно гадких отбросов. Он хочет смести все преграды и потопить вас в зловонной жиже.-- Клостергейм покосился на искаженный предсмертной конвульсией труп фон Бреснворта. -- Барон был слишком слабовольным. Он был обречен на провал.-- Клостергейм кивнул каким-то своим потаенным мыслям. Тело его качнулось, но он тут же взял себя в руки и, продолжая жевать, поднял глаза на меня. -- У Монсорбье был план, как действовать дальше? -- спросил я его.-- Вы должны понимать, что теперь это в ваших же интересах -- открыть его нам. Клостергейм вздохнул. -- Я всеми покинут! Меня все бросили -- все союзники, все! -- Вы, сударь, первым стали предателем, еще тогда, когда в неуемных своих амбициях бросили вызов вашему хозяину. Но все равно: вы никогда не были достойным соперником Сатане.-- Либусса так и пылала гневным презрением.-- Теперь вы сыграли за тех и за этих. Но всякая карта, которую бы ни выкладывали вы на стол, всегда оказывалась слишком мелкой! Все, чем вы обладали, так это Гордыней и Глупыми Грезами, тогда как были уверены, что в руке у вас только тузы и дамы. Разве вам до сих пор не понятно, что вы проиграли? -- Он надеялся выиграть.-- Клостергейм, как я понял, говорил сейчас о Монсорбье.-- Он утверждал, что у него все продумано и разложено по своим местам. Эстетическое и сверхъестественное, соразмерность и равновесие. Что до меня... -- Грааль сводит все нити вместе,-- пробормотала Либусса себе под нос. -- Я обладаю великой мощью,-- мечтательно проговорил Клостергейм.-- Мощью, которой я пока не решался воспользоваться. Ни разу. Я делал все от меня зависящее, чтобы быть таким, как все вы, но при этом сошел со своего пути. Больше всего я боюсь, что во мне нет некоего ядра. Стержня. Душа моя выходила из тела и возвращалась обратно такое количество раз, что, должно быть, давно уже поизносилась. Я думал, ее можно будет возродить, если я окажусь в обществе людей... -- Да неужели, Клостергейм?! Вы же стремились соперничать со всеми и каждым.-- Тут я рассмеялся. Клостергейм поджал губы. -- Не стоило мне позволять фон Бреснворту убивать его тетку. Из-за этого все пришло в беспорядок... -- Вы совершили большую ошибку, сударь, убив Королеву-Козлицу. Вы пошли тогда на поводу своей дьявольской жажды крови -- в тот самый момент, когда вы могли бы спастись! Вы позволили Зверю в себе одолеть человека. В этом смысле вы могли бы соперничать с Люцифером. Он знает, что это значит: быть в едином существе больше чем человеком и меньше чем человеком.-- Я был угрюм и мрачен. Если когда-то я и питал к нему нечто похожее на сочувствие, то после убийства старой женщины во мне не осталось уже никакого сочувствия. -- Во мне есть изъян,-- серьезно провозгласил Клостергейм. -- В каждом из нас есть изъян.-- Либусса задумчиво поглядела в сторону подвала, откуда теперь доносился грохот и скрежет: люди О'Дауда восстанавливали оборонные укрепления. Рыжий О'Дауд, потный и весь в пыли, поднялся по лестнице и вступил в зал таверны. Он окликнул нас, вытирая лицо полотенцем: -- Скоро нам ждать их назад, как вы думаете, джентльмены? -- Пока Грааль здесь, они не отступятся.-- Губы Клостергейма скривились в злобной усмешке. Может быть, из-за того, что у него перехватили инициативу, он сделался прямо-таки шальным. Он пододвинул к себе еще одну тарелку с остывшими свиными ребрышками, собранными со всех столов. Рыжий О'Дауд был раздражен и рассержен. -- Я не могу дать им то, что мне не принадлежит. Когда я пришел сюда, все уже было здесь... и шлем, и рыбина, и ручей. Это, можно сказать, атрибуты таверны. -- Неужели? -- насмешливо проговорила Либусса -- Эта гостиница что -- святилище? Часовня на месте явления некоего христианского чуда? -- Должен заметить вам, сударь,-- с достоинством отвечал ей О'Дауд,-- что вы оскорбляете чувства некоторых из нас. Тех, что остались добрыми христианами, пусть даже и не удостоены милостей Церкви. -- Бог, сударь, покинул этот мир,-- возразила она. -- Похоже на то,-- согласился он.-- Однако я вырос в религиозной семье и получил соответствующее воспитание. И не вижу причины отказываться от религии своих отцов, ибо пусть даже Бог и покинул нас, но добродетели все же остались среди людей. И к тому же учил нас Христос, а не Отец Его. -- Стало быть, вы остаетесь добрым католиком, О'Дауд! -- Клостергейм отобрал ребрышко побольше, с большим куском недожаренного мяса, и вгрызся в него зубами.-- Мы все играем какие-то роли, избранные для себя, разве нет? Мы с вами оба--дремучие анахронизмы, сударь. Рыжему О'Дауду явно пришлось не по душе замечание о некоей общности, якобы существующей между ним и опальным прислужником Ада. Он бросил на Клостергейма сердитый взгляд. -- Вы, может быть, сударь, оставлены Сатаной, а я -- Господом, но это не значит, что мы с вами едем в одной повозке. И даже -- по одной дороге. -- Теперь, сударь, есть только одна дорога.-- Клостергейм ухмыльнулся.-- Или будет -- совсем уже скоро, и дня не пройдет. И это дорога моя, О'Дауд. Не ваша. Это мрачное заявление никак не проняло гиганта-ирландца. -- Ваше время, сударь, прошло. И я, должен заметить, не питаю к вам никаких теплых чувств. С вашей подачи был потревожен дом. Когда я все это улажу, я позабочусь о том, чтобы вы понесли наказание! Клостергейм вперил безучастный взгляд в свою тарелку. -- Скорее я вас убью,-- пробормотал он себе под нос. Передняя стена таверны вновь затряслась от удара. Лампы и свечи закачались на стенах. -- Мушкеты на изготовку! -- гаркнул О'Дауд. С улицы донесся жуткий вой, и вдруг там зажегся какой-то свет. О'Дауд выглянул в окно, и лицо его исказилось от гнева.-- Они запалили свечную лавку! Мушкетные выстрелы все еще грохотали, и мерзостные прокаженные создания падали, сраженные, друг на друга. Впечатление было такое, что во всем мире разом распахнулись ворота всех тюрем и лепрозориев, разверзлись все могилы и "обитатели" их низверглись на нас. То, что это были живые мужчины и женщины, а не какие-нибудь упыри, немного успокаивало, но в то же время и пугало. Монсорбье собрал в свое войско всех отчаявшихся, бессильных и безвольных. Чем он завлек их? Что посулил? То же, что и Робеспьер? Царство небесное на земле? Эти рассуждения привели меня к мысли о том, что, возможно, человечество просто не сможет существовать без мечты, озаряющей его путь! Какой древний гений придумал миф о лучшем будущем? Люди Монсорбье бездумно бросались на стены. Вопили, хихикали, выли. Обезумев от ужаса, О'Дауд рванулся по лестнице вверх, на галерею, а оттуда -- на крышу. Никогда прежде таверна его не подвергалась такому натиску. Он думал, что битвы его завершились уже, и только теперь осознал, что мир, им достигнутый, был всего лишь временным затишьем. Мы с Либуссой подхватили мушкеты и бросились к ставням, стреляя в толпу, в эту безликую толпу. Монсорбье, однако, было не видать. Его атака утратила всякие черты продуманной стратегии и обратилась в мстительную демонстрацию силы. Монсорбье, без сомнения, решил уничтожить нас, раз не сумел захватить то, что -- как он полагал-- мы хранили. Похоже, все происходящее забавляло Клостергейма. С каждым новым ударом, сотрясающим наши стены, он заходился неудержимым хохотом -- как будто знал некий секрет, не доступный больше никому. А потом вновь стало тихо. Осторожно выглянув в окно, мы увидели только мертвых и умирающих. Бледные существа в жутких лохмотьях, многие -- со страшными ранами, взбирались на груды трупов своих сотоварищей. На фоне пылающей лавки возник Монсорбье. И трое-четверо его людей. Он был до неприличия элегантен, настоящий щеголь-санкюлот. Уперев руки в боки, он прохаживался неспешным шагом туда-сюда, не сводя взгляда с таверны. Рыжий О'Дауд угрюмо насупился. Весь его воинский пыл иссяк. -- Мы вынуждены вступить с ними в переговоры,-- буркнул он.-- Запасы пороха и картечи уже на исходе, и я потерял людей больше, чем считаю приемлемым. Я не намерен сложить тут голову и не позволю людям своим погибнуть, защищая питейное заведение с весьма убыточной торговлей. Я могу подыскать себе и другую гостиницу -- утешение в старости. -- Что-то вы быстро запели на иной лад,-- заметила Либусса. -- Я всегда поступаю так, сударь, когда меня ставят перед неумолимым фактом,-- без тени стыда отозвался О'Дауд.-- Один из нас должен пойти туда. -- Я пойду,-- вызвался Клостергейм.-- Все равно мне нечего терять. -- Вот поэтому вы и останетесь, сударь,-- взбесился Рыжий О'Дауд. Он твердо решил призвать Клостергейма к правосудию.-- Пусть идет герр Фольц. Он, как я понимаю, в этом вопросе нейтрален. Либусса кивнула: -- Хорошо, мистер О'Дауд. Ошибочная его догадка весьма меня позабавила, однако я опасался за безопасность Либуссы. Я, впрочем, не стал возражать, поскольку ни капельки не сомневался ни в ее хитроумии, ни в способности заключить с Монсорбье наиболее выгодную для нас сделку. Я был уверен, что она справится с этим гораздо лучше меня. Клостергейм поднялся из-за стола и подошел к двери, у которой собрались все мы. -- Теперь все сговорились против меня,-- доверительно сообщил он.-- Вы, однако, забыли о том, что первоначально это был мой план. Вы собрались здесь -- вы все,-- чтобы помочь мне исполнить мое предназначение.-- Он снова принялся жевать. -- Нет у вас никакого предназначения, сударь, И не было никогда,-- возразила Либусса,-- кроме того, что вы сами себе навыдумывали по бедности духа. Вы сами назвали сами анахронизмом. Так оно и есть на самом деле. Время ваше закончилось, сударь, вы свое отыграли. Теперь вы такой же никчемный, как и любой оборванец из этой потасканной толпы. Люцифер отверг вас. И человечество тоже вас отвергает. Проявите достаточно такта, сударь, и примите сей непреложный факт, как подобает мужчине и джентльмену! -- Она выхватила из руки О'Дауда белый платок и привязала его к эспонтону, врученному ей рыжим трактирщиком.-- Я заставлю Монсорбье отозвать своих дворняжек. А вы, сударь, стойте на месте и держите язык за зубами. Бесплотный череп Клостергейма стал вдруг еще белее. В его мертвых глазах промелькнула какая-то искра -- едва различимая, но тут же погасла, подобно отсыревшим углям, обещавшим разгореться. -- Не вам угрожать мне, мадам, ведь это я вдохнул в вас эти амбиции! Я вдохновил вас! -- Вдохновила меня моя кровь, сударь. Пока вы могли быть мне чем-то полезны, я позволяла вам думать все, что угодно.-- В это мгновение она показалась мне такой же безумной, как и Клостергейм: готовая отринуть любой долг, моральный или какой-то иной, который -- как сама она мне признавалась -- имела по отношению к нему. -- Вам не стать Антихристом. Никогда! -- скривился Клостергейм.-- Я отрекаюсь от вас! -- Разве может Предтеча отринуть Мессию? Вы, Клостергейм, продолжаете оттенять гордыню свою непроходимою глупостью. Вы слишком многое предали. И в нас, и в себе. Поищите себе другую Саломею. Пусть она положит конец вашей истории, по крайней мере, с некоторым высоким драматизмом! -- С этими словами Либусса распахнула входную дверь и прокричала: -- Перемирие! Перемирие! Мы согласны на переговоры, Монсорбье! Я наблюдал, как она пробирается между горами трупов, переступая через тела умирающих и гордо держа, точно знамя победы белый флаг. Она не знала еще поражения, не могла его знать. Монсорбье отдал своим людям приказ стоять на месте и, засунув большие пальцы обеих рук под трехцветный кушак, стал ждать Либуссу, при этом весь вид его выражал хладнокровное спокойствие. Клостергейм издал какой-то странный звук, похожий на сдавленное причитание, и я повернулся к нему. Его буквально трясло от наплыва невообразимых, невозможных чувств. -- Все сговорились,-- прохрипел он, отступая назад. Его темные глаза горели неистовым огнем.-- Все меня предали. Все, кому я стремился служить! Почему? Рыжий О'Дауд запрокинул голову и разразился раскатистым смехом. -- Вы стремились служить человечеству? Боже! Подобные заявления доводилось мне слышать не раз, мистер Клостергейм, но в ваших устах они прозвучали особенно смехотворно! -- Что вы можете знать об этом? -- набросился на ирландца бывший капитан сатанинского войска.-- Что?! -- Да мне, сударь, и не нужно многого знать. Я -- человек простой. Я всех их послушал: и вигов, и тори, и якобитов, и якобинцев, всяких напыщенных церковников, и масонов и тех, что называют себя Детьми Божьими. Когда попытки их захватить власть заканчивались неудачей, все они, сударь, объявляли о том, что их предали те, кого они собирались "спасти". Скажу вам прямо, без обиняков: я бы скорей согласился быть спасенным одним из этих убогих созданий, что толпятся сейчас за дверьми, чем доверить решение своей судьбы кому-нибудь вроде вас! Клостергейм, похоже, уже овладел собою и вновь обрел прежнее хладнокровие. Постепенно дрожь, сотрясавшая его тело, унялась. Его лицо вновь стало серого цвета. Пожав плечами, он уселся за стол и снова принялся за еду с ненасытной жадностью обжоры. Все наше внимание вновь обратилось на улицу. Над кольцом покачивающихся башен и многоквартирных домов мерцание звезд обрело вдруг цвет ржавчины и потертого бархата. Либусса продолжала беседовать с Монсорбье. Оба настроены были весьма решительно. Они, похоже, пришли к соглашению. Либусса кивнула. Монсорбье приподнял шляпу и вновь нахлобучил ее на голову. Герцогиня Критская развернулась и, высоко подняв эспонтон с белым флагом, зашагала обратно к таверне. Монсорбье принялся отдавать распоряжения своим людям, указывая рукой то в одну, то в другую сторону. Хмурясь, Либусса вошла в помещение. -- Его условия просты: мы освобождаем гостиницу и не берем с собой ничего ценного. -- Да тут нет ничего ценного,-- отозвался О'Дауд. -- Он имеет в виду Грааль,-- пояснил я. -- Если мы выполняем его условия,-- продолжала Либусса,-- мы вольны уйти с миром. Никто на нас больше не нападет. -- Что-то мне это напоминает одно соглашение,-- нахмурился О'Дауд.-- То самое, заключенное в Мунстере, когда гарнизон покинул укрепления, поверив заверениям англичан, и тут же был уничтожен солдатами короля. -- Что ж, сударь,-- проговорила Либусса,-- быть может, это и вправду английская честность, но, сдается мне, иного выхода у нас нет. -- Ты отказываешься от своего желания захватить Грааль? -- искренне изумился я. -- Мы можем начать поиск снова,--сказала она,-- когда выберемся отсюда. -- Негу времени,-- усмехнулся Клостергейм,-- для того, чтобы заново начинать. -- Ну, мистер О'Дауд? -- обратилась Либусса к хозяину нашему, игнорируя Клостергейма.-- Как вы все это решите? -- Поганые дела, сударь. Сдается мне, что гарантии наших врагов весьма сомнительны. Сколько времени у нас на то, чтобы обдумать его предложение? Герцогиня нетерпеливо пожала плечами, словно уже выработала дальнейшую свою стратегию, и вполне объяснимая нерешительность О'Дауда теперь выводила ее из себя. -- Пять минут. -- Но этого мало! Умоляю вас, сударь, сходите еще и постарайтесь, чтобы нам дали хотя бы полчасика! Клостергейм подхватил с пола разряженный мушкет. К концу его примкнут был штык. С пеной на губах и безумным блеском во взоре он бросился прямо на О'Дауда. -- Все меня предали! Все сговорились!-- Вопль его подобен был боевому кличу. О'Дауд вдруг прогнулся назад, выпятив таз и откинув плечи. Стальное лезвие вонзилось сзади, как раз над нижней пуговицей его сюртука. -- Иисус милосердный! -- воскликнул ирландец, пораженный ужасом.-- Господа, да этот тип -- содомит! Скалясь, точно шакал, Клостергейм вонзил штык еще глубже в зад О'Дауда. При таких ранах, нанесенных рукою труса, люди не умирают с достоинством. Мне доводилось и прежде видеть подобное, в Америке, когда солдаты Вашингтона расправлялись с индейцами-предателями. Волоча за собою мушкет, словно какой-нибудь деревянный хвост, Рыжий О'Дауд шагнул на цыпочках вперед, пытаясь избежать боли, равно как и обеспечить приемлемое положение тела, чтобы штык не прошел дальше внутрь и не задел жизненно важных органов. -- Стойте на месте! -- выкрикнул я.-- Нагнитесь вперед! -- О, Матерь Божья! -- Изо рта его вытекла струйка крови. Я выдернул мушкет, и из раны хлынула кровь. Люди О'Дауда, кажется, так и не поняли, что сейчас произошло. Молча я указал рукой на Клостергейма, который уже поднимался по лестнице -- сверкая бешеными глазами,-- потом пробежал по галерее и скрылся на верхних этажах. Двое бросились ему вдогонку. О'Дауд рыдал, лежа на животе на одной из стоек. -- Это же непристойная, нехристианская смерть. Немужская смерть, господа! Вы не выслушаете мою исповедь? -- Будет лучше, если вас выслушает ваш собрат по религии,-- сказал я, делая знаки одному из украинцев подойти поближе. -- Вот что вы получаете, сударь, когда вы поворачиваетесь спиною к Дьяволу.-- Рыжий О'Дауд выдавил бледную улыбку. Губы его были испачканы кровью, и улыбка почти потерялась в ней. Потом он обратился к подошедшему украинцу и получил свое утешение. Перекинув через плечо мешочек с порохом и картечью, Либусса тоже взяла мушкет. -- В подвал,-- прокричала она на бегу, спускаясь в подвал. Я буквально разрывался между двумя желаниями: бежать за ней и остаться с умирающим ирландцем. Пока я решал, что мне делать, она вернулась и проговорила, мотнув головой: -- Мне показалось, они снова пошли на штурм. Пойдемте, фон Бек, присмотрим за крышей. Время, данное нам Монсорбье, истекло! И действительно, толпа снаружи снова сдвинулась в едином порыве. Стены дрожали, вся таверна грозила обрушиться прямо на нас, все вокруг сотрясалось и дребезжало.