это далось мне не просто, Либусса. Она улыбнулась. -- Гордость ваша всегда остается при вас, дорогой мой фон Бек. Ну что ж, если вам так угодно, я признаю вашу мужскую щедрость. -- Я отдаю тебе всего себя.-- Медленно, как во сне, я приблизился к ней. Ее губы вновь приоткрылись... ее алые губы. Белые зубы блестели, а глаза затуманились поволокою вожделения. -- Пойдемте, мой маленький... Тигль исходил обжигающим жаром, угли шипели. Черная обуглившаяся рука корчилась в топке, словно Монсорбье махал мне в язвительном прощании. Либусса распахнула дверцу тигля, не обращая внимания на невыносимый жар. Внутри полыхал белый огонь. -- Сюда, мой хороший. К последнему единению. Мы станем единою плотью, единым телом. Двое станут Одним. Ты понимаешь, маленький мой фон Бек? Я подошел к ней вплотную. Моя обнаженная плоть касалась тела герцогини. Жар был ужасен, но я, как и Либусса, его не чувствовал. Похоже, мы стали действительно неуязвимы. Она поцеловала меня в губы -- долгим, восхитительным поцелуем, как будто припадала к губам моим в первый раз. -- О, сударь,-- вздохнула она,-- вы даже представить себе не можете, какую радость завоевали вы вашим мужеством. Но вознаграждения ждать недолго. Дайте мне меч, мой хороший. Я хотел было отдать ей клинок, но -- независимо от меня -- рука моя отказалась повиноваться. -- Отдайте мне меч! -- В глазах ее зажглись огоньки недовольства. Неимоверным усилием воли заставил я свою руку подняться и передать ей клинок, заключенный в ножны. Тяжело дыша, она подняла на меня томный взгляд. -- О, мой милый. Клянусь, я тоже сдержу обещание.-- Ладонь ее легла на рубиновую рукоять, и Либусса вскрикнула от боли.-- Аи! Что это? Я и забыла. Это хуже, чем Грааль! -- Это мой меч,-- ответил я,-- я уверен: он не должен тебе причинить вреда, ведь даже теперь мы почти что едины с тобою. Держа Грааль в левой руке, герцогиня решительно взялась за рукоять меча и, испытывая невыносимую боль, нарочито медленно обнажила клинок. Она снова улыбнулась мне, и тогда во мне в первый раз шевельнулся страх. Только тут я понял: она собиралась разрубить меня на куски, точно так же, как я разрубил Монсорбье. Она, может быть, искренне верила в то, что сумеет потом возродить меня, поместив останки мои в пламя плавильного тигля. Или она собиралась вкусить плоти моей? Я обладал некоторыми, пусть и поверхностными, познаниями в области алхимии, и мне было известно утверждение адептов, что они могут достичь бессмертия для себя и для любого другого при помощи расчленения плоти. Они полагали, что расчлененное тело обретает вторую жизнь через воду и -- иногда-- огонь. Или через смешение двух стихий. Я поглядел прямо в глаза Либуссе и узрел в них правду. -- О, мадам! Это что-- моя казнь? Она все еще улыбалась. -- То будет истинное бессмертие, фон Бек. Скоро станем мы единым существом -- гермафродитом. Король Гермафродит будет царить на Земле. Все это правда, мой маленький. Не теряй веры, как я не теряла ее на кресте, и мы достигнем вечной жизни. Воистину так. Просто поверь мне, и все. Пойдем. Не будем терять время. Наступает Астральное Соответствие... Ножны упали в золу у нее под ногами. Либусса стояла, обрамленная жарким сиянием меди Химического Чрева, с Чашей в одною руке и Мечом -- в другой. Ее губы раскрылись в застывшей улыбке, зубы блестели в отблесках пламени. Ее смуглая кожа всегда излучала сияние, но теперь мне казалось, что она сделана из металла, ибо тело ее отражало свечение, исходящее от плавильного тигля. И она улыбалась. Я шагнул к ней. Это прекрасное тело, омытое жарким сиянием, влекло меня. Тело ее, ее пол, красота ее и властная сила... Чтобы меня убедить, ей не нужна была никакая логика. Рука, сжимавшая меч, вибрировала от мучительной боли. -- Иди же... Я вспомнил икону, которую видел в доме князя Мирослава, потом -- самого Мирослава, сраженного могучим ударом клинка и с таким упорством цеплявшегося за жизнь. Я вспомнил, как сначала он предостерегал Либуссу, а потом меня. Встретившись, я отступил. Ее улыбка стерлась в одно мгновение. Лицо выражало теперь смесь неверия и боли. -- Маленький мой! Иди. Быстрее. Я открыл было рот, но не сумел произнести ни слова. Я как будто оцепенел. -- Малыш! -- Казалось, герцогиня вот-вот разрыдается. Она не верила в то, что я готов отступиться.-- Ты же поклялся! Я заставил себя снова шагнуть вперед. Либусса стояла, раскинув руки, как будто распятая на кресте. -- Иди! -- с облегчением выдохнула она. Дыша тяжело и часто, я пытался заставить свое тело двигаться вперед. К ней. Я чувствовал: мука ее отражается в моей боли. Я стонал. Задыхался. -- Что с тобой, мой хороший? Что мешает тебе подойти ко мне? -- Зверь...-- хрипло выдавил я.-- Откажись от него. Убей его первым. Он нам не нужен. Она рассмеялась. -- Он будет нашей силой. Зачем отвергать его -- такую могучую силу,-- если можно его обуздать. Я приручила Зверя, фон Бек. Иди лее. Иди ко мне. -- Откажись от Зверя, Либусса. Убей его, заклинаю тебя. Пусть гармония будет достигнута только нашей любовью и верой! Убей Зверя, и я обещаю: я позволю тебе сделать все, что ты хочешь. Риск велик, но мы должны рисковать на равных, Либусса! -- Что?! -- В своей одержимости она не желала меня понимать.-- Значит, и ты меня предаешь. -- Ты сама себя предаешь, Либусса. Ты предаешь нас обоих. Отрекись от Зверя. -- Грааль должен быть защищен. Зверь защитит его. Глупец! Или все это лишь предлог, а причина -- трусость? Я застыл на месте, не сводя глаз с ее тела. Теперь нас разделяло лишь несколько футов. Если мне предстоит принять смерть, то пусть это будет сейчас. Здесь. -- Убей Зверя, Либусса. И тогда можешь убить и меня. Пусть Минотавр навсегда будет изгнан из нашего мира! Это единственный путь, Либусса! -- Я предлагаю тебе возрождение, фон Бек, и вечную жизнь! Топка, принявшая в чрево свое плоть и кровь, утробно завыла. Мне показалось, что она требует новой жертвы. Я плакал -- тихо, беспомощно. Но ноги мои словно приросли к земле. Я чувствовал: лев ждет в сумраке, готовый убить меня, если не сможет герцогиня. Мне хотелось приблизиться к ней -- ни обещания ее, ни угрозы мои не имели уже значения,-- но тело мое было сковано ужасом. Неимоверным усилием воли я заставил себя сделать еще один шаг. В дымном мареве неба погасла последняя из Осенних Звезд. В черном безмолвии мерцали теперь лишь холодные точки белого света, точно глаза разгневанного Бога. Движение их прекратилось. На Земле воцарилась великая тишина. Глухое напряжение овладело вселенной. Словно все бытие застыло, ожидая моего решения. Согласие готово было свершиться. Согласие всех сфер небесных, всех запредельных миров и всех царств реальности... От звезды к звезде потянулись лучи света, и вскоре небесная твердь обернулась беспредельной паутиной золотых и серебряных нитей. Я замер. В жизни не видел я зрелища красивее. Нити света струились вниз, стремясь коснуться нас. И все же тьма оставалась. Постепенно я начал сознавать, что тьма наполняется криком, яростным свечением Химического Чрева, словно все пламя Ада слилось воедино, сосредоточившись здесь. -- Еще есть время,-- прошептала Либусса. Она была точно молящее изваяние с Мечом и Чашей в руках.-- Я хочу тебе только добра, фон Бек. Я предлагаю жизнь, силу и единение. Я предлагаю гармонию. Лекарство от Боли Мира. Ты выпил тинктуру мою и мою кровь. Разве это ничто для тебя не значит, возлюбленный мой, мой жених? Пожалуйста, не предавай моей веры в тебя. -- Мадам, это вы предаете меня, не желая отторгнуть Зверя.-- Нити света вились вокруг нас, точно стремясь к шлему. К Граалю. Похоже, даже мое предательство не смогло бы нарушить ее сокровенные замыслы. Я покачнулся. И снова -- одним лишь усилием воли -- заставил тело свое сдвинуться с места. -- Ах! -- Она запрокинула голову, глядя на жаркую топку. Волосы ее взметнулись сияющей кордной. Ее била дрожь от мучительной боли, которую вызывало прикосновение к моему мечу.-- Быстрее! Быстрее! -- Она отступила к распахнутой дверце тигля.-- Быстрее.-- Ее голос разнесся оглушительным грохотом: -- Еще немного -- и будет поздно! За спиною у нас в вышине сиял хладный свет новых звезд. Впереди полыхала раскаленная топка. И все это должно было слиться в вышнем супружестве, соединиться узами священного брака. Мне предстояло стать частью чего-то целого. Эта мысль помогла мне вдохнуть жизнь в онемевшие ноги. Я сделал еще пару шагов по направлению к плавильному тиглю -- испепеляющий жар, от него исходящий, не обжигал меня. Раскаленное добела сияние не ослепляло меня. И вот я стоял перед Либуссой -- моей невестой. Неуязвимый для пламени, я все еще чувствовал тепло и восторг ее плоти. Я прикоснулся к телу ее, склонился, чтобы поцеловать ее губы, но она не смотрела уже на меня. Глаза ее обернулись расплавленной медью! -- Не теперь.-- Голос ее стал точно шепот пробуждающегося вулкана. Я, наверное, никогда не смогу объяснить то, что случилось потом. Я больше не колебался. Не смотря на все мои доводы, меня словно притянуло к ней. Некая сила влекла меня в шипящую огненную утробу -- Химическое Чрево. Тело мое окунулось в ужасающий жар и ужасающий холод. Они поглощали меня. Растворяли в себе. -- Либусса! Там, внутри, серебряная вселенная воспылала, застыла, охваченная всепроникающей стужей, и вспыхнула вновь. Меня била дрожь. Тело мое охватила слабость. Но вера моя -- ибо ни пламень, ни хлад пока еще не причинили мне боли -- с каждым мгновением укреплялась. Я давно должен был умереть... но я жил, и в венах моих струился жидкий металл, глаза стали сталью, что плавилась и застывала, наверное, тысячу раз, обретая очищение. Все неясные, смутные мысли ушли из сознания. Все образы стали прозрачны и ясны, словно чистейшей воды бриллианты. Я вскинул руку. Моя кожа текла, точно ртуть. Я поднял глаза и узрел Грааль. Либусса держала чашу у меня над головой. -- Мы станем Новым Мессией! -- Ее голос звенел, как золоченый колокол.-- Скоро начнется правление наше на Земле. Пусть называют нас как угодно: Антихристом, Демоном или любым иным именем. Этого не миновать. Согласие принимает нас. Преклони колена! Я повиновался. -- Итак, сочетаются Браком Сера и Ртуть, дабы вкусили они крови и плоти друг друга. И единение их отразит единение Миллиона Царств и при- ведет нас к Разрешению и Мастерству. К Могуществу и Главенству! Вот оно -- высшее исполнение нашего Искусства. Невеста соединяется с Женихом, и Двое становятся Едины! Я смотрел на ее ослепительную красоту. Она же занесла меч. Губы мои раскрылись сами, и я выкрикнул ей слова любви -- моей божественной любви к ней! Во мне бурлил металл. Металл бурлил в моем Чреве. Я жил полной, истинной жизнью! И теперь я отдаю ей кровь свою и плоть. Либусса! Я отдаю тебе свою жизнь. Ты пьешь из Чаши и улыбаешься мне, а тигль покачивается и стенает. Ты погружаешь острие Меча в чашу, и разгорается новый огонь. Черты твои-- это мои черты. Они сливаются, сплавляются вместе и, застыв на мгновение, растекаются снова, искажаются и дымятся. Но ты хмуришься, взгляд твой становится недоуменным... Теперь дрожь сотрясает тигль. Чрево наше наполняется иным светом. Я пытаюсь подняться, но, кажется, члены мои, в самом деле, отделены от торса. Это Грааль источает свет, и свет его холоден, словно свет звезд снаружи. Он противостоит тому жаркому свету, что расплавляет нас и соединяет в супружестве. Грааль издает странный звук-- точно приглушенный звон исполинского колокола. Гнев заключен в этом звоне. Гнев и протест! Отбрось Меч, сестра моя. Невеста моя, умоляю тебя, изгони Зверя. Отрекись от него, и тогда совершится наш истинный брак! -- Отбрось Меч. Отрекись от Зверя! Гнев обуял Либуссу, и она закричала в агонии, но не разжала руки с Мечом. Ее разметавшиеся волосы напоминали языки пламени. Бронзовые губы раскрылись в яростном вопле боли, а медные глаза обратились в огненную погибель. -- Нет! Никому не дано ей указывать. Никому не дано удержать ее: ни мне, ни какой-либо потусторонней силе... ни ей самой, если на то пошло! Только не в это мгновение -- величайшее мгновение ее силы. -- Нет! Плавильный Тигль -- колыбель наша, наше чрево--раскачивался и трещал. Постепенно он наполнялся светом Грааля. Герцогиня пыталась отшвырнуть его от себя, но он не желал падать. Нет-- он завис прямо над нами, и в полногласном вопле его слышен гнев и испуг. Вопль его разъяснил нам, как случилось, что мы сотворили лишь пародию на великую Гармонию. Как вместо того, чтобы слиться с ним, противостояли ему. Он не вступит в союз со Зверем. Не вступит в союз с Мечом. Но Либусса не отпустила Меч. Она схватилась за рукоять обеими руками и стала бить по измятому металлу шлема, при этом кричала от боли. Но удары порождали лишь оглушительный звон. Из глаз Либуссы хлынули золотые слезы. Губы ее обратились в текучую медь, и серебряная слюна растворилась паром в ауре света. Клинок выгибался. Либусса зашлась криком бессильного разочарования, и только теперь я понял, как непреклонен Грааль, как глубока и совершенна назначенная мне судьба. Я и не предполагал, насколько она глубока. А Либусса все еще не выпускала скривившийся клинок, ударила рукоятью по Чаше. Еще удар! Но Чаша оставалась неподвижна. Казалось, она впаяна в пространство, как звезды снаружи--в ночное небо. Либусса пыталась сокрушить непоколебимый утес! Все богаче и гуще становится колокольный звон, все быстрей, быстрей, и вот завибрировало Химическое Чрево... В третий раз ударила герцогиня рубиновой рукоятью по краю Грааля. Нет! -- Нет! -- закричала Либусса. Она не позволит себя одурачить. Это было бы несправедливо -- обмануть ее чаяния. Моя кровь, моя плоть, сталь во чреве моем... все утратило плотность. В плавильном тигле смешивались металлы, клубясь и шипя в величайшем противостоянии. Капли золота и серебра падали на меня. Капли золота и серебра падали на мою расчлененную плоть, и теперь -- наконец-- пришла боль. Но тело мое исцелилось. Раны затянулись, не успев раскрыться. Но какую же муку принесло это исцеление! Брак еще не осуществился. Я приблизился к Либуссе, превозмогая боль. Лицо ее -- лик Медузы. Отбрось Меч, Либусса. Я потянулся к ней. Все ближе и ближе. За боль ее нет вознаграждения! -- Либусса! Брось Меч, и тогда мы соединимся! -- Нет! И снова рубиновая рукоять ударилась о край Грааля. Алый кристалл взорвался таким оглушительным ревом, что он поглотил даже звенящий набатом голос Грааля. Я испугался, как бы у меня не лопнули барабанные перепонки. Либусса замерла. Она испугалась тоже. Губы ее раскрылись, но она ничего не сказала. Звон Грааля умолк. Теперь он не излучал, а вбирал в себя свет, а потом свет померк и сияющая Чаша вновь обратилась в заурядный старенький шлем. Либусса бросила его на землю. Застыла, рассеянно глядя то на него, то на меня. Я попытался подняться на ноги. Тело мое болело -- израненное, истерзанное, все в крови от каких-то странных ран: на горле, на плечах и на бедрах. Я застонал. Страх мой и отчаяние переплелись в этом стоне. Повернувшись ко мне, Либусса вскинула руку с покривившимся Мечом. Глаза ее больше не пылали жаром, а прекрасные груди вздымались и опадали в такт тяжелому, учащенному дыханию. Я шагнул ей навстречу, чтобы обнять ее или же быть убитым ею... мне было уже все равно. -- Ты упорствовал в малодушии своем слишком долго,-- сказала она.-- Из-за тебя мы упустили момент. -- Нет, Либусса. Тебе надо было покончить со Зверем. Убить его. Уж не его ли призвал Монсорбье перед смертью? -- Я не видела ничего и не знаю, кого он призвал. -- Ты не видела льва7 Она мотнула головою. -- Здесь был Зверь,-- объявил я.-- Грааль восстал, не желая принять его.-- Теперь я заметил, что стало ужасно холодно.-- Те, кто сподобится обуздать силу Зверя, чтобы править миром, будут ею же и уничтожены. Во всех писаниях своих Мария-Иудейка предостерегала об этом. И ты должна это знать. Герцогиня напряглась, точно раскаленная сталь, нырнувшая в лед. Она нахмурилась, глядя на осколки рубиновой рукояти у себя под ногами. Что-то зашевелилось в этом кристальном крошеве. Крошечное, трепещущее существо. Феникс... Нет, то был орел, освободившийся наконец из рубиновой темницы. Зверь, пребывавший внутри Меча! Теперь я понял, как сложился узор судьбы, и мне стало страшно. Я раскрыл объятия Либуссе, но она, казалось, не видела меня. Должно быть, теперь, поскольку я не исполнил данного ей обещания, я был ей больше не нужен. Она улыбнулась, выпустила из рук меч и склонилась, взяв птицу в чашечку ладоней. Та пронзительно вскрикнула. Птица сопротивлялась. Заключив бьющееся существо в клетку сложенных ладоней, Либусса долго разглядывала его сквозь щели между пальцами, потом, поднеся руки к уху, прислушалась. -- Либусса! Неужели я теперь совсем ничего для нее не значил? Неужели герцогиня окончательно отвергла меня? Почему бы и нет... ведь в глазах ее я был тем, кто не сумел принять величайший вызов, брошенный человечеству. Плавильный тигль остыл. Я отошел. Темнота вокруг казалась теплее, нагретая обычным жаром, исходящим от огня и золы. Но огонь уже иссякал. В небесах нити света образовали правильный геометрический узор. Я застыл в изумлении, глядя на это безупречное совершенство. По сравнению с этими небесами все, чего мы пытались достичь, казалось грубой дикостью. -- Либусса! -- Я хотел, чтобы она посмотрела на небо, и поняла, и приободрилась.-- Либусса! Но она оставалась в утробе тигля и что-то шептала крошечному царю птиц. Не отрываясь, смотрел я в могучий покой вселенной, познавшей предельный порядок. Я не сумел сдержать слез. А потом герцогиня вдруг закричала: -- Еще есть время! Выбравшись из тигля, она рванулась по вздымающимся волнам пепла к черному кресту. Мерзостное орудие казни стояло там же, где мы оставили его. Из пыли одна за другою начали подниматься фигуры -- остатки свидетелей ритуала. Пыль липла к обнаженному телу Либуссы. Я позвал ее, но герцогиня не слышала. Теперь она больше не станет меня слушать. Для нее я уже умер. Меня просто не существовало. -- Либусса! Остановись! Я все еще любил ее. Ее приспешники начали медленно подбираться к кресту. Кто-то шел, кто-то полз. Их мерзкие тела, искаженные лица, страшные, безвольные глаза навели меня на мысль о том, что теперь я, должно быть, похож на них. Неужели предназначение мое заключалось в этом? Герцогиня развернулась лицом к толпе, спиною-- к кресту. Что замышляла она? Начать заново ритуал? Но было уже слишком поздно. Согласие Светил совершилось. -- Идите же! -- позвала она. За спиной у меня вдруг раздался крик -- крик, исполненный одержимою жаждою мести. Сколько времени птица пребывала заключенной в камень? То ли Парацельс обуздал Зверя, то ли Меч его был выкован в период предыдущего Согласия? Птица вскрикнула снова. Ее вопль напомнил мне крик Клостергейма, когда он падал с небес в раскаленный ад пожарища. Неужели мой старый враг возродился так скоро? Я повернулся к тиглю. Металл остыл, могучее пламя иссякло, но внутри медной сферы -- обрамленный на миг дымкою убывающего свечения, с глазами безумными и оскорбленными, точно как у Либуссы теперь,-- восстал величавый золотой орел. Он расправил громадные крылья, и перья на крыльях его громыхнули. А потом, ни секунды не медля, орел взмыл в воздух. Теперь он был сияющим существом. Словно сотворенный из бронзы и меди, поднялся он в мерцающую ночь. Он был рожден и достиг зрелости благодаря, быть может, последней частице магии нашего Тигля! Тело Либуссы было распластано на черном обуглившемся кресте. Взглядом следила она за полетом орла. Он же поднимался ввысь, к правильной паутине звездного света -- все выше и выше, пока не пропал из виду. Я с облегчением вздохнул, хотя и не знал, почему я боюсь его так, как никогда ничего не боялся. -- Либусса, я люблю тебя. Уйдем отсюда, из этого места. У нас еще есть надежда...-- Как я хотел быть с нею. Даже теперь я был готов умереть за нее.-- Еще есть работа, которую можем мы совершить, Либусса. Грааль нам поможет, если мы будем следовать его... -- Я буду следовать только собственным желаниям, фон Бек! Я сама создам их. Ты колебался. Ты подвел нас обоих. -- Я лишь предостерег тебя против Зверя. Уйдем отсюда, Либусса. Прошу тебя, умоляю. Прими любовь мою... -- Что это значит, фон Бек? -- Ее била дрожь. Она вся посинела от холода. Потом она потянулась, пытаясь достать кончиками пальцев горизонтальную перекладину креста.-- Если ты все еще хочешь служить мне, тогда ты должен распять меня! Докажи мне свою любовь -- сделай это! -- Я сделаю все, что ты хочешь, Либусса.-- Я был беспомощен.-- Как ты не можешь понять. -- Хорошо. Тогда помоги мне! -- Какой теперь в этом смысл? -- мягко сказал я ей.-- Момент упущен. Ты сама так сказала. Голос ее обрел теперь всю былую властность: -- Если ты, фон Бек, любишь меня так, как ты говоришь, ты сделаешь то, о чем я прошу. Я повиновался тебе. Я всегда буду повиноваться ей. По указаниям ее слуги перенесли плавильный тигль на повозку и подвезли его к подножию креста. Взобравшись на тигль, мы подняли герцогиню. В руке моей -- гвозди. Ты являешь свои стигматы. Дыры в плоти твоей. Но они уже не кровоточат. Мне нетрудно было вбить гвозди на прежнее место, и вот герцогиня--распятая на кресте-- повисла вновь. Она дышала тяжело и часто. Ее голова упала на плечо, глаза уставились в небо. "Спасибо, фон Бек,-- говоришь ты.-- Теперь оставь меня". Но -- только в этом-- я не подчинился герцогине. Я расцеловал ее щеки, губы и груди, ее живот и сосредоточие пола. Плоть ее оказалась холодной. Своим дыханием я пытался согреть ее. Либусса рассмеялась, но это был не смех, а насмешка, преисполненная такой муки, что действительно можно поверить: боль ее сильнее всей боли мира! Я отступил, закрыв руками уши. Страшный, невыносимый звук--ужаснее всего, что довелось мне услышать в последнее время. Я закричал тоже, не в силах сдержаться. Я упал с крыши тигля в испепеленный сор. Медленно поднялся я на ноги. А Либусса все еще смеялась. Теперь она смотрела прямо мне в лицо. Боль ее и цинизм отзывались во мне неизбывною мукой. Расшвыряв свидетелей мрачного таинства, я ударился всем телом в плавильный тигль. Я толкал его и раскачивал, пока он не свалился с повозки. Ударившись о землю, медная сфера треснула и зашлась паром. Я принялся лихорадочно рыться среди кусков искореженного металла в поисках шлема. Грааль спасет Либуссу -- в этом я был убежден. Грааль исцелит нас обоих, ибо он исцеляет любую боль. Смех герцогини оборвался. Воцарилась жуткая тишина -- тишина ожидания. Что еще могло бы произойти? Я неистово продолжал свои поиски. А потом из темноты донеслось хлопанье исполинских крыльев. Я поднял глаза. Орел устремлялся к земле -- словно это изначально была его цель. Изогнутый клюв его разверзся в жутком крике; страшные когти угрожающе нацелились. Он падал прямо на нас, как будто мы были его добычей. Взгляд его, предательские глаза замерли на кресте. Я безотчетно попятился, уверенный, что пасть его жертвой предстоит мне. Но я ошибся. Орел нацелился на женщину, распятую на кресте! В чудовищном смятении бьющихся крыльев и рвущих когтей он набросился на герцогиню, и крик его стих, когда мощный клюв вонзился в ее плоть. -- Либусса! Либусса, любимая! Герцогиня вновь рассмеялась -- тем же ужасным, леденящим смехом. Она дернулась на кресте, но не смогла освободиться. Каждое движение ее лишь приближало смерть. Такого конца она не желала, и все же мрачная ирония происходящего забавляла ее! Теперь я отчаянно искал хоть какое-нибудь оружие. Вот -- искореженные остатки Меча Парацельса. Подхватив обломок клинка, я бросаюсь к кресту. А орел продолжал вкушать человеческой плоти, женщина продолжала смеяться -- еще живая, хотя уже съеденная наполовину. Заливаясь слезами, бью я гигантскую птицу, исступленно, безумно. Это мое тело клевала она. Птица завопила, забила крыльями. Мгновение -- и тело крылатого гиганта покрыли ужасные раны, но тварь не желала оставить Либуссу. Он жаждала вкусить живой плоти. Она была одержима. Все тело герцогини было обагрено жаркой кровью, и наконец смех ее стал слабеть. Я рубил птицу, бил по горлу, по глазам. Теперь смех Либуссы стих... Когти птицы рвут ее груди. Зайдясь невнятным победным криком, орел полоснул когтем по телу на кресте, открывая мне сердце моей возлюбленной. Бьющееся, живое! Человеческое сердце! Либусса! Я люблю тебя! Последний взрыв смеха. Поток крови. Орел уставился на меня. Он словно благословлял меня. А потом взмыл ввысь. Все выше и выше поднимался он, к новому Соединению Звезд, в слепящие небеса. Последний выкрик его сливается с замирающим смехом Либуссы. Мертвое тело герцогини обвисает на черном кресте, и теперь у меня нет надежды на воскрешение. Она -- Антихрист, которого предали. Каким совершенным был ритуал возвращения, который она позаимствовала у Монсорбье! Ведь Либусса даже не понимала, каким он был совершенным! Обезумев от горя, стоял я на обломках плавильного тигля, пытаясь вновь вытащить гвозди из дерева, но не мог ухватить их -- мои пальцы скользили в крови Либуссы. Я выл и стонал в непомерной скорби и не сразу сообразил, что облизываю ее тело, очищая с него кровь языком, как это делают дикие звери. Мне вдруг пришло в голову, что можно попробовать снова разжечь огонь под плавильным тиглем, поместить останки ее в Алхимическое Чрево и вернуть ее к жизни. Я попытался разыскать серебристый источник, что недавно еще бил фонтаном из-под земли. Тот самый источник, который однажды уже вернул ее мне. Теперь он был завален грудой камней. Пока мы свершали обряд неудавшегося бракосочетания в пылающем тигле, здания Нижнего Града не прекращали трястись, осыпаясь. Многие из них были разрушены, но и немало осталось стоять, раскачиваясь и стеная, величаво кренясь ко дну ямы -- словно падая в ту точку пространства, где я застыл, уткнувшись лицом в окровавленный живот Либуссы и обхватив руками обуглившийся дубовый крест. Здесь все было кончено. Мы подступили к самому краю времени. -- Либусса, скажи мне, что должен я делать! Скажи мне, чего ты хочешь! Я -- твой слуга. Единственное мое желание -- это служить тебе. Еще больше строений Амалорма закачалось в последней судорожной джиге, прежде чем обрушиться. Здания осыпались, обваливаясь с многочисленных террас. Камни, и кирпичи, и куски шифера летели к моим ногам. Повсюду вокруг клубились тучи пыли. Оглушительный скрежет камня о камень разогнал всех живых созданий, чтобы не было свидетелей этому унижению. Остался один лишь я. Свидетели таинства и обитатели Амалорма -- те, кому удалось уцелеть,-- неслись что есть духу наверх по разрушенным улицам, надеясь обрести спасение в Малом Граде. Либусса, ты никогда не была злодейкой. Если ты и творила зло, то не хуже, чем совершенное по отношению к тебе. Ты приняла страдание и муку, как принимает страдание и муку любая женщина, если она ищет власти. Неужели и вправду мне в последний момент не хватило мужества, когда я добровольно преклонил пред тобою колени и предложил тебе свою жизнь? Теперь я понимаю, что ты не хотела причинить мне вреда и все, что я испытал, было, возможно, не более чем воплощением безумия, вдохновленного тобою, властью твоей воли над моею. Ты действительно верила в то, что сумеешь воссоздать нас двоих в едином существе -- бессмертном гермафродите. Не я убил тебя, помнишь? Ты понимаешь, должна понять... Не ты убила себя. Не ты подстроила так, чтобы обряд завершился твоей смертью. Это наследие прошлого погубило нас. Ни ты, ни я все равно не сумели бы отказаться от прошлого. И оно погубило тебя, как всегда будет губить -- плененный Зверь Параллельна, создание колдовства и ненасытной животной алчности. Все мы так или иначе жертвы коварного Люцифера. Силу Зверя нельзя обуздал". Ее надлежит уничтожать. Грааль воспротивился потому, что ты пыталась извратить его назначение. В гневе своем ты освободила Зверя, и он вырвал твое сердце из груди и унес его к звездам. Быть может, Либусса, тебе суждено -- в некоей иной вселенной -- вечно терпеть муку? Или же сердце твое теперь вечно будет биться в Аду? "Сейчас нельзя колебаться! -- прокричала ты мне, когда звезды соединились. Ты велела мне вступить в Химическое Чрево.-- Я вверяю тебе мое будущее. Я вверяю тебе мой дух. Ты только не подведи меня, фон Бек". Сколько лет и веков женщина верит в мужчину, и, как всегда, он предает ее веру. ГЛАВА 20 В которой я становлюсь очевидцем конца эпохи и встречаю старых знакомых. Некоторые размышления относительно устремлений человечества. Я сидел посреди остывших обломков плавильного тигля и нес скорбную стражу у тела Либуссы. Время от времени поднимал я глаза к небесам, наблюдая узор новых созвездий и нити света, протянувшиеся от звезды к звезде. Все застыло: светила и линии света. Может быть, этот небесный узор установился уже навечно? Когда теперь сдвинутся они снова? Я спрашивал у Либуссы, но она не могла мне ответить. Терпеливо в безумной надежде на волшебство, которое исцелит ее. Но даже если герцогиня оживет, я не знал, что будет дальше: не возвратится ли золотой орел, чтобы снова вырвать сердце из ее груди. В одном старом труде, посвященном магической практике, я читал об опасностях, сопряженных с ритуалами воскрешения. Я лихорадочно пытался вспомнить, как Прометей избежал подобной судьбы. Почти весь Нижний Град обратился теперь в руины, лишь немногие здания еще стояли, отрицая все законы природы, но -- не в силах больше сопротивляться -- они одно за другим осыпались с усталым ревом, превращаясь в пыль у меня на глазах. Лев исчез. Как я подозреваю, в тот самый момент, когда дух Либуссы покинул тело. И все же, чем дольше я ждал у подножия креста, тем увереннее становился в том, что сейчас я услышу фырканье и шаги Зверя. Один раз -- я ни на мгновение не усомнился в том -- я различил звук гневных ударов исполинской булавы. Я так и не узнал, какова природа тайны, извлеченной Монсорбье из глубин прошлого. Может, все дело в миносских предках Либуссы? И моих предках. (Либусса, кровь твоя --моя кровь. Она бьется в венах моих -- живая, дивная кровь. Больше мне ничего не нужно. Я твой, Либусса, все еще твой. И теперь ты моя навечно.) Холод воцарился среди руин. Юным звездам не хватало тепла, чтобы согреть этот мир. Я вдыхал копоть и дым. Могло ли быть так, что нам все-таки удалось, пусть частично, изменить ход истории? Может быть, мы сумели установить хотя бы одно из условий... и теперь человечество будет жить по-другому и по-другому станет поиск исцеления боли мира' Или, может быть, мы открыли врата и впустили в мир Хаос? Разорванное тело Либуссы безвольно свисало с черного креста. Герцогиня была выдающейся женщиной, которая верила, что сумеет переделать мир, отлить его в новой форме, отрицающей безумие. Она не была мученицей и умерла из-за стремления к власти, но власти она желала лишь потому, что осознавала царящее в мире неравенство. А эти две вещи всегда несовместимы. Пока я размышлял, по изломанному горизонту Нижнего Града разлилось какое-то бледное свечение: полоска серого света. Это дало мне надежду. Может быть, случится новое чудо. Если бы только было возможно вернуться назад во времени к счастливым и радостным дням, но обладая опытом, что открылся нам в будущем... Мы никому бы не причинили вреда, ничего не изменили -- только себя самих. Но чудо, предстающее перед нами, было не для нас. Долгая ночь старого Майренбурга приближалась к концу. Осенние Звезды погасли, и тьма волшебной ночи навсегда покинула город. Пора безвременья закончилась, и теперь этот город узнает правление принцев не таких отрешенных и равнодушных, как Себастократор. Я наблюдал первый настоящий майренбургский рассвет. Странные тени поползли по раскрошенным камням Амалорма. Маленькие зверьки и громадные жуки бежали сквозь бледнеющий сумрак и прятались в трещинах опрокинутых каменных плит -- это был великий исход ночных тварей. Рассеянные лучи восходящего солнца упали на тело Либуссы. На мгновение во мне всколыхнулась надежда, что солнечный свет возвратит ее к жизни. Я смотрел -- пристально, напряженно -- на лучи, омывающие ее тело. Я надеялся, что Либусса поднимет голову, и улыбнется мне, и скажет, что это была просто игра, что она собиралась лишь преподать мне урок. Но в груди ее, в том месте, где было сердце, зияла кровавая рана. Из раны поползла капелька крови и упала на обломки. Никакого движения. Лишь ветерок шевелил волосы герцогини и ошметки разорванной плоти. Теперь солнце встало по-настоящему. На какое-то время золотой его свет ослепил меня. Я оставался на месте, не мог бросить тело моей возлюбленной. И мне некуда было идти. Свет оставался таким же ярким. Руины Нижнего Града как будто подернулись дымкой. Прошло еще какое-то время, а потом мне почудилось, что я вижу высокую фигуру, бредущую по пепелищу. Незнакомец останавливался то и дело как будто искал что-то среди обломков. Вот он остановился совсем-совсем близко и повернулся ко мне. Все еще ослепленный сиянием солнца, я не сумел разглядеть черты. Я даже не понял, мужчина то был или женщина. Но потом я узнал абрис фигуры. -- Можете вы спасти ее? -- спросил я тогда.-- Можете вы воскресить ее для меня, сударь? Или открыть мне, как приказать Граалю, дабы он вернул ее к жизни? -- К своему несказанному изумлению я понял, что все это время я плакал. Сияющая фигура покачала головой и печально развела руками. -- Отныне у меня нет подобной власти, фон Бек. Во всяком случае, здесь, на Земле. И никто: ни вы и ни я, ни одно из живых существ, ни одна сила, потусторонняя ли, природная, не властны повелевать Граалем. Как я вам однажды уже говорил, Грааль -- сам по себе. Он приводит все в равновесие. Но им нельзя управлять. Он и есть воплотившаяся Гармония! -- И поэтому вы мне дали этот ужасный меч? -- Дар мой, если вы помните, не ограничен был никакими условиями. Вы стали его полновластным хозяином. Как им воспользоваться, выбирать было вам. Я же не возлагал на него никаких надежд... -- Стало быть, вы все тот же Люцифер? Такой же хитрый и изворотливый -- повелитель лжи! -- Вы меня обижаете, сударь. -- Тогда скажите, чего вам от нас надо? Прощения? Жалости? Чего? -- Победного торжества! -- с искренним пылом проговорил правитель Ада.-- Только оно возвратит мир к Благодати. -- А что возвратит мне Либуссу? -- Она внутри вас. -- Я не могу оценить по достоинству вашу шутку, сударь. -- Это уже вам решать, сударь. Он что, намекал на возможную сделку? -- Я вам не слуга, Люцифер.-- Было холодно, и я весь дрожал, но нарастающий гнев вернул моему застывшему телу жизнь. -- Я был готов служить герцогине. Я хотел ей служить. И я не оправдал ожиданий ее не из-за недостатка желания... -- И не из-за моральных сомнений? -- Все дело в ней самой... Я не хотел видеть, как она сама разрушает то, чем так дорожила. Мне не хватило мужества. Я испугался Зверя. Вместе мы превзошли бы вас, сударь... Куда орел унес ее сердце? Размытые очертании сияющей фигуры Люцифера обрели на мгновение четкость черт. Лицо его -- невыразимо прекрасное, запечатлевшее вышнюю красоту андрогина -- было мягким и нежным в искреннем сострадании. -- Ну что же,-- проговорил Люцифер,-- по крайней мере, вы все еще служите Истине. И за это я благодарен вам. И суд ваш... -- Сударь, я никому не судья! Я не могу никого судить! -- Нет, вы судите, сударь, и других, и себя самого.-- Он улыбнулся.-- Что же касается заданного вами вопроса...-- Тут выражение его лица изменилось.-- Могу только сказать, что существуют иные реальности, еще менее приятные, нежели Ад. Люцифер встал в том самом месте, где этой ночью полыхало пламя плавильного тигля. Он вдруг резко нагнулся к земле, потом столь же порывисто выпрямился и поднял над головою старый побитый шлем. Я не питал ни малейшего благоговения перед Граалем, ибо он уничтожил женщину, которую я любил. То, что семейству фон Беков назначено оберегать его, я воспринимал теперь не как фамильный наш долг, но как мое проклятие. Едва ли не торжествующе Люцифер поднял шлем к небесам, и -- длилось это какой-то миг -- миллион разноцветных лучей вырвались из глубин страшного шлема и устремились ввысь, к новым созвездиям. -- Он был здесь, на этом самом месте? Когда совершилось Согласие? -- спросил Князь Света. -- Да. -- Тогда, фон Бек, у нас еще, может быть, есть надежда. Я не желал никаких сделок с Люцифером, не желал никаких новых загадок. -- Заберите его с собой в Преисподнюю, сударь. Там ему самое место -- Что же, я постараюсь его удержать,-- ответил мне Люцифер. И вновь Грааль излил свет, затмевающий солнце, и ослепил меня. Когда же я снова смог видеть, и чаша, и Люцифер исчезли. То утро провел я, свершая скорбный ритуал. Я снял тело Либуссы с креста и сложил погребальный костер из сохранившихся реликвий ее разбитой мечты, а поверх этой груды бережно возложил растерзанное тело моей любимой. Среди остывшей золы разыскал я несколько тлеющих угольков и разжег костер. Он хорошо разгорелся. И снова во мне шевельнулась надежда, что пламя костра воскресит ее, но мертвая плоть обгорала, источая запах жареного мяса, и вскоре тело герцогини обратилось в золу и пепел. Однако Люцифер был прав: она пребывала внутри меня. Потом я ушел прочь от этого остывающего погребального костра. Я плохо помню, что было дальше... Кажется, я собирался покончить с жизнью, как вдруг с небес донеслось знакомое клацание, фырканье и дребезжанье порохового двигателя. Я поднял глаза. Ко мне приближался Данос Сент-Одрана. Корабль летел очень низко в полуденной дымке, механизм управления его изрыгал клубы бурого дыма. Зеленый с золотом Грифон выглядел нелепо -- такой серьезный, не без налета некоего драматизма, висел он в воздухе под куполом шара, алый с белым шелк уже повыцвел и пообтрепался. Я обнаружил, что снова плачу. Меня шатало. Я даже и предположить не мог, с какой радостью встречу я владельца его, и как мне дорога его дружба. Мой франтоватый шотландец, перегнувшись через борт гондолы, глядел в подзорную трубу. Он держал ее одной рукой, а вторая лежала на кране клапана. -- Эй, на земле! Пожалуйте на посадку, сударь! Сегодня мы отбываем из Миттельмарха! А потом Сент-Одран прищурился и ошеломленно уставился на меня, словно только сейчас заметил в моем облике некую странность. Он широко улыбнулся: -- Боже мой, сударь, да вы же совсем голый! Я опустил глаза, глядя на свое возрожденное тело. -- Боже мой, сударь,-- ответил я.-- А ведь и вправду! ЭПИЛОГ В тот же день мы отбыли из Миттельмарха с твердым намерением никогда больше не возвращаться в эти волшебные пределы. Неоценимую помощь оказали нам карты, инструкции князя Мирослава, равно как и изобретенный им пороховой двигатель,-- мы без труда отыскали проход в наш мир и направили туда воздушный корабль. По моему настоянию вернулись мы в Майренбург. Я собирался отдать все деньги, которые мы получили с акционеров нашей воздушно-навигационной компании, их законным владельцам. Горожане встретили нас как героев, даже сам принц пожелал принять нас у себя. Как обнаружилось, сам он ни пфеннинга не вложил в наше начинание, зато ландграфиня в своем завещании отписала обоим нам по значительной сумме