она произнесла с гордостью и не без вызова, словно в предупреждение, хотя Эльрик не мог понять, чего она опасается от них. -- Я странствую по временным потокам в поисках отмщения. -- И девушка невесело усмехнулась, уставившись в пустую тарелку, словно смущенная столь постыдным признанием. -- Но зачем вы ищете этих загадочных сестер, госпожа моя? -- чарующим голоском поинтересовался Уэлдрейк. -- Они очень много значат для меня. Они владеют тем ключом, что отопрет мне двери, за которыми лежит вожделенная цель. Единственная цель, что осталась мне с тех пор, как я принесла свой обет. Они дадут мне возможность исполнить свою мечту, мастер Уэлдрейк. Кстати, вы ведь тот самый Уэлдрейк, что написал "Восточные грезы"? -- М-м, сударыня... -- Поэт явно был смущен. -- Тогда я только прибыл в новую эпоху. Мне пришлось заново завоевывать себе репутацию. А Восток был как раз в моде. Однако как зрелую работу это едва ли можно рассматривать... -- -- Поэма весьма сентиментальна, верно, мастер Уэлдрейк. Но она скрасила мне несколько печальных часов. И я все еще люблю ее. Не меньше, чем "Песнь Иананта", хотя это, без сомнения, ваше лучшее творение. -- Во имя Неба, сударыня! Но я же еще не написал эту поэму! Остались только наброски, там, в Патни. -- Она превосходна, сударь. Но больше я не скажу вам ни слова. -- Весьма признателен вам за это, сударыня. И... -- спохватился поэт, -- за вашу похвалу. Сказать правду, я тоже весьма привязан к ориенталистскому этапу своего творчества. Не доводилось ли вам часом читать такую вещь -- она вышла совсем недавно -- "Манфред, или Хоорийский вельможа"? -- Боюсь, он еще не входил в число ваших сочинений, когда я в последний раз была в цивилизованных местах, сударь. Они продолжали с увлечением толковать о поэзии, и Эльрик, утомленный, опустил голову на руки -- пока из дремы его не вырвала реплика Уэлдрейка: -- Но почему же никто не приструнит этих цыган? Разве в этих краях нет ни власти, ни закона? -- Я мало что знаю о них. Это народ бродяг, -- негромко отозвалась Роза. -- Возможно, целая кочевая орда. Сами себя они именуют Вольными Странниками или Народом Пути. Мне кажется, местные жители немало опасаются их. Судя по тому, что мне говорили, наши три сестры присоединились к ним. Поэтому я тоже намереваюсь отправиться на поиски цыган. Эльрику вспомнился утоптанный широченный тракт, и он невольно задумался, не имеет ли эта дорога отношения к Цыганскому Народу. Хотя едва ли эти бродяги могли вступить в союз со сверхъестественными силами. Любопытство альбиноса достигло предела. -- У нас, у всех троих, одна проблема, -- заметила между тем Роза. -- Наши хозяева решили, что мы стали жертвами цыган, и мы не разубеждали их в этом заблуждении. Однако это означает, что теперь мы не можем никого расспрашивать о них напрямую, а вынуждены идти к цели окольными путями. Либо сознаться в обмане. -- Едва ли это поможет нам завоевать их расположение. Эти люди гордятся своей щедростью по отношению к торговцам. Но мы ничего не знаем о том, как они относятся ко всем прочим. Возможно, их судьба куда печальнее. -- Эльрик вздохнул. -- Впрочем, мне это безразлично. Если вы не возражаете против нашего общества, сударыня, мы отправимся на поиски сестер вместе с вами. -- Хорошо. Пока я не вижу в подобном союзе ничего дурного, -- разумно отозвалась Роза. -- Но что вы знаете о них? -- Не больше, чем вы сами, -- искренне ответил Эльрик. Поскольку иных путей ему пока не представилось, он решил следовать этому и посмотреть, куда же тот выведет его. Возможно, три сестры помогут ему отыскать похищенный ларец и душу его отца. Но не только. В обществе этой загадочной женщины он испытывал редкое наслаждение, какого уже не надеялся ощутить когда-либо вновь: взаимопонимание и доверие, которое, невзирая на осторожность, вызывало в душе желание поведать ей все свои секреты, все чаяния и страхи, все устремления и утраты, но не ради того, чтобы отяготить ее сердце, а просто предложить ей нечто, что, возможно, ей захочется с ним разделить. Ибо он явственно видел, что у них, помимо цели путешествия, еще очень много общего. Проще говоря, у него было такое чувство, словно он обрел сестру. И, похоже, она также ощущала это родство; хотя Эльрик был мелнибонэйцем, а она нет. И это не уставало поражать альбиноса, ибо такое же чувство родства -- хотя и абсолютно иной природы -- ему довелось недавно испытать с Гайнором. Наконец Роза попрощалась с ними и удалилась к себе, объясняя, что провела без сна уже тридцать шесть часов. Уэлдрейк был от нее без ума. -- Прекраснейшая женщина, что я когда-либо видел, сударь! Восхитительная женщина! Юнона во плоти! Диана! -- Мне мало что известно о ваших местных божествах, -- заметил на это Эльрик, однако согласился с Уэлдрейком, что им и впрямь довелось повстречать необыкновенное создание. Он погрузился в мысли о поразительном родстве, объединяющем отцов и сыновей, сестер и братьев, и о том, какие удивительные встречи довелось ему пережить за последнее время. Ему казалось, он улавливает в этом дыхание Равновесия -- хотя куда вероятнее, что к этим случайностям и совпадениям приложили руку Силы Хаоса или Порядка. Теперь ему сделалось очевидно, что между Владыками Энтропии и Повелителями Постоянства назревает очередной нешуточный конфликт. Это объясняло то напряжение, что он ощущал буквально в самом воздухе, то напряжение, что чувствовал и пытался выразить его отец, хотя и был мертв и лишен души. Может статься, в постепенно возникающем вокруг него сплетении жизней и судеб виднелось отражение более масштабной космической конфигурации? На мгновение Эльрик ощутил, заметил краешком глаза отблеск беспредельности множественной вселенной, ее сложности и неоднозначности, реальности и будущности, ее безграничных возможностей -- чудес и кошмаров, красоты и уродства -- нескончаемых и неопределимых, свершенных и конечных даже в малом. Когда же вернулся седовласый хозяин Приюта, чуть более опрятно одетый и все столь же доброжелательный, Эльрик спросил его, почему в городе не опасаются прямого нападения Цыганского Народа. -- Насколько я знаю, у них на этот счет свои законы. Они соблюдают установленный порядок вещей, понимаете? Хотя, разумеется, таким, как вы, от этого не легче... -- У вас договор с ними? -- Что-то вроде этого, сударь. Всевозможные договоренности и все такое прочее. Так что за Агнеш-Вал мы не опасаемся, сударь, -- только за .тех, кто хочет с нами торговать... -- Он с извиняющимся видом развел руками. -- У цыган свои обычаи, знаете ли. Для нас все это непривычно, и я никогда не стал бы иметь с ними дела напрямую, однако во всем надо видеть как дурное, так и хорошее. -- Да, зато они свободны, -- мечтательно отозвался Уэлдрейк. -- Об этом замечательно сказано в "Полях Романии". -- Может, оно и так, сударь, -- с сомнением отозвался их хозяин. -- Не уверен, что верно понял, о чем вы говорите. Это какая-то пьеса? -- Поэма о радостях вольной дороги, сударь. -- А, должно быть, цыганская. Увы, мы не покупаем их книг. Да, кстати, господа, не желаете ли вы воспользоваться помощью, которую город предлагает попавшим в беду путешественникам. Мы готовы продать вам любое снаряжение в кредит. Если же у вас нет денег, город согласен получить взамен любые ценности. Может быть, одну из этих книг, о которых толковал мастер Уэлдрейк, вы отдадите в обмен на лошадь? -- Книгу за лошадь? Сударь?! -- Тогда за двух лошадей? Сожалею, мне неведома рыночная цена этого товара. Среди нас мало книгочеев. Возможно, нам стоило бы этого стыдиться, но горожане предпочитают мирные удовольствия вечерней арены. -- Двух лошадей и, может быть, провизии на несколько дней пути? -- предложил Эльрик. -- Если вы согласны на такой обмен, сударь. -- Мои книги! -- Уэлдрейк заскрежетал зубами и вздернул свой длинный нос. -- Это... Они мое второе я, сударь. В них моя душа! Я -- их защитник и хранитель. К тому же, несмотря на дар телепатии, что мы используем для общения, мы способны только понимать язык, но не можем на нем читать. Вы знали это, сударь? Способности наши на это не распространяются. Впрочем, в каком-то смысле это логично... Так что нет, сударь, я не расстанусь ни с единой страницей! Однако когда Эльрик напомнил ему, что у Уэлдрейка имелась по меньшей мере одна книга на языке, который он и сам не мог распознать, и к тому же их жизни, возможно, зависели от того, удастся ли им последовать за Розой, у которой, кстати, лошадь имелась, Уэлдрейк скрепя сердце согласился расстаться с Омаром Хайямом, которого до сих пор тешил надежду однажды прочесть. Расспросив любезных горожан, они выяснили, что проще всего им добраться до Страны Цыган вдоль реки -- так, по крайней мере, они могли быть уверены, что не заблудятся. И наутро Эльрик, Уэлдрейк и Роза отправились в путь по дороге, что кружила и петляла, следуя за прихотливым неспешным потоком. Уэлдрейк читал свою "Песнь `Равии" зачарованной Розе, Эльрик же ехал отдельно, чуть впереди, гадая, не во сне ли все это видится ему и, отыщет ли он когда-нибудь душу отца. Они добрались до незнакомого отрезка дороги, и Эльрику показалось, что именно здесь пролетел дракон, когда, простившись с ним, унесся в неведомые дали -- как вдруг его чуткое ухо уловило неизвестный звук, источник коего он затруднялся определить. Он сообщил об этом своим спутникам, но те ничего не смогли расслышать. И лишь полчаса спустя, поднеся к уху ладонь, Роза заметила, нахмурившись: -- Какой-то гул. Или рев. -- Я давно слышал его, -- немедленно отозвался Уэлдрейк, немало уязвленный тем, что у него, поэта, оказался самый скверный слух. -- Я просто не думал, что вы говорите именно об этом гудящем, ревущем звуке. Мне казалось, это просто шумит река. -- Однако же он покраснел и, пожав плечами, устремил взор куда-то в поэтическую бесконечность кончика собственного носа. Еще через два часа им наконец удалось установить источник звука: это ревела вода, неукротимым мощным потоком продираясь сквозь пороги, по которым и самый опытный мореход едва ли рискнул бы провести свое судно. Река гудела, свистела, гремела, точно живое существо во власти безудержного гнева. Земля сделалась скользкой от брызг, и путники с трудом перекрикивали шум; видеть они могли всего на несколько шагов вперед и чувствовали лишь запах свирепой воды. Но вскоре дорога свернула прочь от реки и спустилась в ложбинку -- и грохот сразу стал доноситься глуше. Скалы вокруг блестели от долетавших сверху пены и брызг, но относительная тишина показалась им неземным блаженством, и путники вздохнули с видимым облегчением. Уэлдрейк, проскакав чуть вперед, вернулся с вестью, что дорога сворачивает вдоль утесов. Возможно, они наконец выйдут к морю... Покинув ущелье, они вновь оказались на открытой местности. Вскоре о недавно пережитом кошмаре напоминали лишь клубы серебристо-серого тумана над яростно ревущим горизонтом. Теперь дорога шла по самому краю скалы, над пропастью столь глубокой, что дно ее терялось во тьме. Именно в эту бездну устремлялась грохочущая река, и Эльрик, подняв глаза, не смог сдержать возгласа восхищения. Он увидел дамбу над головой -- дамбу, что вела, изгибаясь, от утесов восточной бухты до западных скал; ту самую дамбу, что он уже видел прежде: продолжение исполинского тракта, на котором оставил его дракон. Однако эта дамба явно была сооружена не из утоптанной глины. Мощный изгиб ее был соткан из сучьев, костей и обломков металла, создававших конструкцию, которую скрепляли сотни уложенных одна на другую шкур, промазанных вонючим костным клеем. Альбинос поразился примитивному и одновременно невероятно точному искусству таинственных строителей. Когда-то и его народ был способен возводить подобные сооружения -- прежде чем магия заменила для них все иные ремесла, искусства и наслаждения. Он не уставал восхищаться загадочной дамбой все то время, что они ехали вдоль нее. Наконец Уэлдрейк окликнул его. * -- Похоже, именно это место они именуют Разделом. Неудивительно, что оно пользуется столь дурной славой. Эльрик невольно усмехнулся. -- Может быть, эта дамба ведет в Страну Цыган? -- К смерти ведет, униженью и горю, прямо ведет к злому лорду Аррою! -- отозвался торжественно Уэлдрейк. Как случалось порой, его прихотливая память выдала подходящую случаю самоцитату. -- ... Поднял свой меч тогда Ульрик отважный. Голову снес злому лорду однажды. Даже Роза, верная поклонница поэта, не стала аплодировать, ибо сочла строки, во-первых, не слишком удачными, а во-вторых, мало подходящими к случаю. Ее тоже поразил этот вид, где с одной стороны бурлила и ревела река, с другой высились скалы и чернела бездна; над всем этим, простираясь на добрую милю от утесов до утесов, высоко над водяным туманом, тянулось это невероятное сооружение, а вдали виднелось озеро, сонно блестевшее под солнцем. Синева его манила, обещая покой и мир, к которым Эльрик стремился всей душой. Однако, он сознавал, что покой этот может оказаться иллюзорным. -- Смотрите, господа! -- Роза пустила лошадь в галоп. -- Там, впереди, какие-то строения. Возможно, это постоялый двор. -- Самое подходящее для него место, -- приободрился Уэлдрейк. Небо внезапно затянули тяжелые тучи, солнце сияло теперь лишь над далеким озером; из расселины доносился жуткий грохот и вой, жадный и яростный. Трое путников натужно посмеялись над тем, как в одно мгновение переменилось настроение природы, и с тоской вспомнили спокойную, неспешную реку и золото полей -- с каким наслаждением они вернулись бы туда! Подъехав ближе, они убедились, что это и впрямь постоялый двор -- покосившееся двухэтажное строение, украшенное странной вывеской: дохлой вороной, прибитой к доске с надписью, прочесть которую путешественники оказались не в состоянии. -- "Дохлая ворона", я полагаю. Весьма оригинально. Что ж, меня это вполне устраивает. -- Уэлдрейк, похоже, нуждается в отдыхе куда больше своих спутников. -- Подходящее место для пиратских сборищ и тайных убийств. Ваше мнение? -- Согласна. -- Роза встряхивает золотистыми кудрями. -- Я бы никогда и близко не подошла к такому заведению, будь у нас хоть какой-то выбор. Но выбора, собственно, нет. Посмотрим, может быть, нам удастся хотя бы узнать здесь что-то полезное. В тени гигантской дамбы, на краю бездны, трое спутников неохотно препоручили своих лошадей замызганному, хотя на вид вполне радушному конюху и вошли внутрь. Кроме них гостеприимством "Дохлой вороны" уже наслаждались шестеро других странников. -- Приветствую вас, господа. И вас, сударыня, -- обратился к ним один, приподнимая шляпу, увешанную всевозможными перьями, лентами и драгоценностями настолько, что очертания головного убора- совершенно терялись под этой пестрой грудой. Наряд остальных также отличался своеобразием: они были разодеты в кружева, атлас и бархат самых ярких расцветок и носили шляпы, шапочки и шлемы самых невероятных форм и размеров; черные волосы мужчин были напомажены, а бороды завиты, у женщин же темные локоны ниспадали на смуглые плечи. Все шестеро были вооружены до зубов и явно не отличались мирным нравом. -- Издалека ли вы будете? -- Достаточно издалека и порядком устали, -- отозвался Эльрик, стягивая перчатки и плащ и подсаживаясь к огню. -- А вы, друзья? Откуда вы пришли? -- Ниоткуда, -- ответила одна из женщин. -- Мы -- Странники Бесконечного Пути. Вечные путники. Такой мы дали обет. Мы идем туда, куда ведет дорога. Цыгане -- наши дальние родичи. Мы -- чистокровные романе, уроженцы Южной Пустыни, и наши предки бродили по свету еще до появления всех прочих народов. -- Счастлив познакомиться с вами, сударыня! -- Уэлдрейк встряхнул шляпу над очагом, и огонь принялся шипеть и плеваться. -- Ибо именно цыган мы и ищем. -- Искать цыган бесполезно, -- заметил самый высокий мужчина, разодетый в алый и белый бархат. -- Они сами придут к тебе. Нужно только ждать. Повесь табличку над своим порогом и жди. Время близится. Скоро они будут здесь. И тогда ты узришь их бредущими по Мосту Договора, где проложена наша древняя дорога. Это исконный путь цыган. -- Так мост принадлежит вам? И дорога тоже? -- Уэлдрейк был озадачен. -- Но как могут цыгане владеть всем этим -- и оставаться цыганами? -- Я чую блевотину ума! -- Одна из женщин вскочила, схватившись за кинжал. -- Чую помет ученой птицы! Воняет глупыми мыслями -- а здесь не место для глупых мыслей! Эльрик поспешил разрядить обстановку, втиснувшись между ней и Уэлдрейком. -- Мы никому не желаем зла. Мы хотим торговать. -- Это было первое объяснение, что пришло ему на ум. Единственное, которое могли принять эти люди. -- Торговать? -- Цыгане заулыбались и зашептались между собой. -- Это замечательно, господа. Страна Цыган принимает всех, кого влечет жажда странствий. -- Вы отведете нас туда? И вновь его слова, похоже, показались им забавными, и Эльрик подумал, что, должно быть, среди обитателей этого мира мало кто высказывал желание отправиться в путь вместе с цыганами. Что касается Розы, то ей эти шестеро головорезов были явно не по душе и идти с ними девушке не хотелось, однако желание отыскать трех сестер было слишком велико, и ради этого она была готова на все. ,- -- Кстати, тут должны были проходить одни наши знакомые. Где-то в этих местах, не столь давно, -- заметил Уэлдрейк. Как всегда, он нашелся первым. -- Три молодью дамы, очень похожие внешне. Возможно, вы встречали их? -- Мы романе из Южной Пустыни и обычно не тратим время на пустую болтовню с дидикойимами. -- Ха! Среди цыган тоже есть снобы! -- восклицает Уэлдрейк. -- Как бы многолика ни была вселенная, в ней все одинаково. Нет ничего нового, ни в одном из миров. А мы еще чему-то удивляемся... -- Сейчас не время для подобных наблюдений, мастер Уэлдрейк, -- сурово замечает ему Роза. -- Для них всегда есть время, сударыня! Иначе чем мы лучше животных? -- Уэлдрейк принимает оскорбленный вид. Затем подмигивает высокому цыгану и затягивает песню: -- А я с табором уйду, там ребенка заведу. Смуглый деточка. -- беда! Пожалеешь ты тогда... Вам знаком этот мотивчик, друзья? Ему не нужно много времени, чтобы окончательно очаровать цыган и заставить их расслабиться. Они рассаживаются вокруг него кружком, и он потешает их байками об удивительных племенах и народах, включая, разумеется, свой собственный; Эльрика за его необычную внешность вскоре нарекают Горностаем, и он принимает это новое прозвище, как принимает все имена, что дарят ему те, кому вид альбиноса кажется слишком непривычным или отталкивающим. Он выжидает с терпением, обретающим почти физически ощутимую плотность, словно это скорлупа, в которую он прячется от мира -- чтобы заставить себя ждать. Он знает, что ему достаточно лишь извлечь из ножен Приносящего Бурю -- и минутой позже шестеро цыган, лишенные души и жизни, падут на грязный дощатый пол; но он знает также, что тогда, скорее всего, умереть придется и Розе либо Уэлдрейку, ибо его рунному мечу всегда недостаточно жизней одних только врагов. Так что он обладает властью над всеми ними, но поскольку ни одно живое существо здесь, на краю света, даже не подозревает об этом, альбинос чуть заметно улыбается сам себе. И пусть цыгане принимают это за дружескую улыбку, пусть подшучивают над ним, мол, он такой тощий, что может слопать целый садок кроликов, -- ему все безразлично. Он Эльрик Мелнибонэйский, Владыка Руин, последний в роду, он ищет вместилище души своего отца. Он мелнибонэец и черпает силу в этой нелепой гордыне, вспоминая ту прежнюю, почти чувственную радость, когда он ощущал себя высшим существом, господином над всеми тварями мира дольнего и горнего, и это чувство защищает его, подобно броне, но оно же приносит боль воспоминаний. Такую пронзительную боль... Тем временем Уэлдрейк разучивает с цыганами песню с громким и не слишком пристойным припевом. А Роза пускается в обсуждение меню с владельцем постоялого двора. Тот предлагает им кускус из кролика. Это единственное, что у него есть. Роза соглашается за всех троих, они наедаются до отвала, после чего укладываются спать на вонючем сеновале, невзирая на насекомых, ползающих повсюду в поисках поживы. Поиски насекомых не увенчаются успехом -- в том, что касается альбиноса. Его кровь их не привлекает. На следующее утро, не дожидаясь, пока проснутся остальные, Эльрик пробирается на кухню и, отыскав кувшин с водой, разводит в кружке немного драконьего яда. Проклятое зелье вновь несет смерть каждой клетке и атому его тела, и альбинос с трудом удерживается от крика -- но вскоре его силы восстанавливаются, а с ними возвращается и привычная надменность. Он чувствует, как крылья вырастают у него за спиной, готовые унести его в небо, где ждут братья-драконы. Драконья песнь рвется с его уст, но он сдерживает этот порыв. Он здесь, чтобы узнать что-то новое, а не привлекать к себе внимание. Только так он сможет отыскать душу отца. Двое его спутников, спустившись, застают своего товарища в бодром расположении духа, смеющимся над простенькой байкой о голодном хорьке и кролике -- у цыган, как видно, неисчерпаемый запас шуток подобного рода, которым они сами не устают радоваться, будто слышат в первый раз. Эльрик пытается рассмешить их в ответ -- но все его попытки вызывают лишь сдержанное недоумение, но тут вступает Уэлдрейк с целой коллекцией перлов о пастухах и овцах, и лед сломан окончательно. К тому времени, как они отправляются к дамбе над западными холмами, цыгане окончательно принимают их в свою компанию и заверяют, что Страна Цыган окажет им самый радушный прием. -- Гав-гав, ай-яй-яй, слышен там собачий лай! -- заливается вовсю Уэлдрейк, размахивая кружкой портера, которую предусмотрительно прихватил с собой с постоялого двора. Едва не вываливаясь из седла, он пытается окинуть взглядом открывающуюся картину. -- Сказать правду, мастер Эльрик, в Патни мне начинало порядком надоедать. Хотя мы и строили планы переехать в Барнс. -- Послушать вас, так это не самые приятные места? -- Эльрик, что с ним редко бывает, от души наслаждается обычной дружеской болтовней. -- Древняя магия и все такое прочее? Я немало повидал таких стран. -- Хуже, -- кривится Уэлдрейк с видом крайнего отвращения. -- Они расположены к югу от реки. Боюсь, я не сумею объяснить вам весь ужас этого факта. Сказать правду, теперь мне кажется, я слишком много писал. В Патни больше нечего делать, понимаете? Но Кризис -- вот истинный исток творчества. Кризис, и только он. Переживания, смятение души... А единственное, в чем можно быть уверенным твердо, сударь, это что в Патни Кризис вас не настигнет. Эльрик выслушивал все это с самым любезным выражением лица, как обычно слушают друга, когда тот обсуждает нечто для него особенно важное, -- но даже не думал вникать в смысл, позволяя воркованию Уэлдрейка убаюкивать свою истерзанную душу. Болезненное действие яда по-прежнему ощущалось во всем теле. Но, по крайней мере, теперь, если цыгане обманут их или заманят в ловушку, он знал, что сумеет убить их без всякого труда. На репутацию этих бродяг ему было в высшей степени наплевать. Может быть, местные селяне и боятся этих головорезов, но для опытного бойца совладать с ними не стоило труда. К тому же он не сомневался, что в драке всегда сможет положиться на Розу, хотя Уэлдрейк, скорее всего, окажется обузой. Во всех движениях поэта ощущались неуверенность и неловкость. Он был из тех людей, кто -- дай им в руки меч -- скорее смутит и насмешит, чем испугает противника. Альбинос время от времени переглядывался со своими друзьями, но пока ни один из них не выказывал тревоги. Правда, общество вооруженных до зубов цыган, с их буйным и непредсказуемым нравом, едва ли способствовало душевному покою, но до сих пор те вели себя вполне смирно. К тому же, поскольку загадочные сестры отправились в Страну Цыган, самым разумным для троих искателей приключений было также отыскать туда дорогу. А для этого их нынешние спутники годились как нельзя лучше. На глазах у Эльрика Роза, должно быть, чтобы хоть немного сбросить напряжение, пустила лошадь в галоп по узкой тропе вдоль пропасти -- да так, что комья земли и камешки полетели из-под копыт во тьму, где ревела невидимая река. Цыгане радостно поспешили за ней следом, совершенно не думая об опасности, крича и вопя, словно в жизни не знали развлечения лучше, и Эльрик расхохотался, ощущая их веселье, а Уэлдрейк захлопал в ладоши и заулюлюкал, точно мальчишка в цирке. Но вскоре перед ними вырос зловонный мусорный завал, куда выше того, что альбинос видел прежде. Там, у разрытого в стене отбросов прохода, их встретили другие цыгане, сердечно приветствовавшие своих шестерых собратьев. Эльрика, Розу и Уэлдрейка они приняли с нескрываемым презрением, как и любого, кто не принадлежал к их племени. -- Они хотят присоединиться к нам, -- объяснил высокий мужчина в красно-белых одеждах. -- Я им сказал, мы никогда не гоним прочь новичков. -- Он прыснул от хохота, вгрызаясь в переспелый персик, преподнесенный ему кем-то из приятелей. -- Совсем нечем подкормиться. Так всегда в конце сезона и в самом начале. -- Он склонил голову набок. -- Но время наступает. Уже скоро. Мы выйдем их встречать. Эльрику внезапно показалось, что земля дрогнула у него под ногами и где-то далеко-далеко послышался гул, подобный рокоту огромного барабана. Может, это их бог переползает вдоль дамбы из одного логова в другое? Неужели цыгане собрались принести их в жертву своему божеству? Над чем они так смеются? -- О каком времени ты говоришь?! -- воскликнула Роза, приглаживая длинными пальцами непокорные кудри. -- О Времени наших Странствий, -- отозвалась одна из женщин, сплевывая в пыль сливовые косточки. Затем она вскочила в седло и, первой миновав проход в завале, выбралась на выстеленную шкурами поверхность гигантской дамбы. Дорога теперь сотрясалась и вздрагивала, точно при землетрясении, и, приглядевшись, у самого горизонта на востоке Эльрик узрел какое-то движение. Шум сделался громче. Что-то страшное приближалось к ним -- а они шли прямо ему навстречу. -- Боже правый! -- В изумлении Уэлдрейк приподнял шляпу. -- Что же это такое? Впереди была тьма, сотканная из мерцавших теней с редкими проблесками света. Земля теперь дрожала с такой силой, что с мусорных завалов по краям дороги осыпалась грязь и с тревожным карканьем вспархивали перепуганные птицы-падальщики. Но до тьмы еще оставалось несколько миль пути. Цыганам зрелище это казалось столь привычным, что они не обращали на него ни малейшего внимания, однако Роза, Эльрик и Уэлдрейк были не в силах отвести глаз. Дамба теперь уже не просто дрожала -- она мерно раскачивалась у них под ногами, точно невидимая рука качала их всех в огромной колыбели, а тень на горизонте выросла, затмив дорогу от края до края. -- Мы -- вольный народ! Мы идем по дороге, и у нас нет хозяев! -- во весь голос прокричала какая-то женщина. -- Ура! Ура! -- заливается Уэлдрейк. -- Ура вольной дороге! -- Но голос его прерывается, когда они подъезжают ближе и видят, что именно надвигается на них -- первое среди многих. Оно подобно кораблю, но это не корабль. Это гигантская деревянная платформа шириной с добрую деревню, которая катится вперед на неимоверной величины деревянных колесах. По нижнему краю ее окружает непроницаемый кожаный полог, по верхнему идет частокол, а над ним возвышаются крыши домов и шпили -- там, похоже, скрывается целый город, и все это движется, движется на исполинской платформе. Одной из многих и многих сотен. За первой платформой следует вторая, которая также несет на себе селение, со своими зданиями, своими флагами. За ней -- другая. Вся дамба запружена платформами, которые, скрипя и гудя, мерно движутся вперед черепашьим шагом, сбрасывают на землю мусор и грязь и еще больше утрамбовывают и без того ровную дорогу. -- Бог мой, -- шепчет Уэлдрейк. -- Кошмар, достойный кисти Брейгеля! Так Блейк мог бы представить Апокалипсис! -- Действительно, впечатляющее зрелище. -- Роза потуже затягивает пояс и хмурится. -- И впрямь нация кочевников! -- Насколько я могу судить, вы вполне самодостаточны, -- обращается Уэлдрейк к одному из цыган. Тот с важностью кивает. -- Но сколько же таких городов-кораблей плывут по этому пути? Цыган трясет головой и пожимает плечами. Откуда ему знать! -- Тысячи две, -- предполагает он. -- Но не все идут так быстро, как эти. За ними следом идут города Второго Времени. А за теми -- Третьего. -- А потом Четвертого? -- У нас нет четвертого времени года. Его мы оставляем вам. -- Цыган смеется над ним, словно над слабоумным. -- Иначе откуда бы нам брать зерно? Эльрик слышит крики и гам на огромных платформах, смотрит на людей, что выглядывают из-за ограды, приветствуя друг друга. До него доносится шум самого обычного города, самые обычные городские запахи, и он поражается этим устройствам из дерева с заклепками и скрепами из стали, бронзы или меди, из дерева столь древнего, что твердостью сравнялось с камнем, с колесами столь огромными, что могли бы раздавить человека с той же легкостью, как садовая тачка -- муравья. Он видит белье, сохнущее на веревках, вывески ремесленников и торговцев. А платформы уже совсем рядом -- и вскоре ему приходится задирать голову, чтобы взглянуть на промасленные оси древних, окованных металлом колес, каждая спица которых была высотой едва ли не с башню Имррира... и повсюду этот запах... запах жизни во всем ее разнообразии. Высоко над ними гогочут гуси, псы встают у частокола на задние лапы и рычат и лают, просто потому что им нравится рычать и лаять, а дети украдкой выглядывают вниз и пытаются плюнуть чужакам на голову, выкрикивая нелепые детские дразнилки, пока их не уводят родители, отпускающие пренебрежительные замечания по поводу странной внешности троих спутников, чье появление цыган, похоже, отнюдь не доставляет удовольствия. Повсюду теперь скрипят колеса, а за ними на дорогу валятся все новые и новые груды отбросов; вслед за платформами идут мужчины, женщины и дети с метлами, они сметают мусор в кучи, распугивая пожирателей падали, поднимая тучи пыли и мух, а порой останавливаются и падают на колени, выискивая в отбросах какой-то лакомый кусочек. -- Вот уж, право, поразительное сборище! -- Закашлявшись, мастер Уэлдрейк вытаскивает из кармана огромный красный носовой платок и прикрывает им лицо. -- Скажите, сударь, куда ведет эта дорога? -- Куда она ведет? -- Цыган недоуменно качает головой. -- Повсюду и никуда. Это наша дорога. Дорога Вольных Странников. Она ведет сама за собой, поэт. Она опоясывает мир! Глава четвертая О путешествии с цыганами. Необычный спор о природе свободы Пройдя немного дальше, Эльрик и его спутники с удивлением заметили огромную толпу, следовавшую за первой шеренгой селений на платформах. Здесь были мужчины, женщины, дети, старики и младенцы, богачи и нищие; они болтали, смеялись и играли на ходу; одни с беззаботным видом шагали за грохочущими колесами, не сводя с них глаз, другие шли в унынии, рвали на себе волосы и заливались слезами; за ними бежали собаки и прочие домашние животные -- так что все это напоминало толпу паломников. Шестеро цыган давно уже ускакали вперед, позабыв о тех, кого привели с собой. Склонившись с седла, Уэлдрейк обратился к добродушного вида матроне, из тех, что частенько привечали маленького поэта. Он галантно снял шляпу, встряхнул рыжим чубом, круглые петушиные глазки его засверкали. -- Простите, что помешал вам, сударыня. Но мы прибыли сюда совсем недавно. Не подскажете ли, как нам отыскать представителей властей... -- Какие могут быть власти в Стране Цыган, птенчик? -- Она засмеялась нелепости вопроса. -- Мы здесь все свободные люди. Правда, у нас есть совет, но он соберется еще невесть когда. Так что, если хотите к нам присоединиться, просто отыщите селение, которое пожелает вас принять. Иначе придется топать пешком. -- Она ткнула пальцем назад, не замедляя шага. -- Ищите лучше подальше. В первых рядах едут самые чистоплюи. Цыгане в сотом колене. Они новичков не любят. А дальше смотрите -- может, вам и повезет. -- Благодарю вас, сударыня. -- Всаднику везде рады, -- отозвалась она, похоже, цитируя местную поговорку. -- Самые свободные из цыган те, у кого есть лошадь. Пробираясь сквозь толпу, запрудившую дорогу от одного завала до другого, Эльрик, Уэлдрейк и Роза направились в хвост колонны. Они то и дело приветствовали кого-то, другие приветствовали их. В воздухе пахло праздником, до путников доносились обрывки песен и смеха, звуки скрипки и даже органа. Но чаще всего звучала одна и та же песня: Дали мы обет цыган, Приняли закон цыган, Смерть всем тем, кто против нас! Смерть всем тем, кто против нас! Песня не понравилась Уэлдрейку по соображениям как морально-этического характера, так и эстетического и даже ритмического. -- Я ничего не имею против примитивизма, друг Эльрик, но примитивизма более утонченного. А тут обычная ксенофобия. Едва ли это достойный гимн для великого народа... ...Однако Розе он пришелся по душе. Эльрик не прислушивался к их спору. Вскинув голову на драконий манер, чтобы понюхать воздух, он вдруг заметил, как из-под колес одной платформы выскочил мальчишка и сломя голову устремился к краю дороги. На руках и на ногах у него были привязаны дощечки -- вероятно, чтобы помочь взобраться по грудам отбросов, -- но они только мешали ему. Ребенок вопил во весь голос от страха, но толпа с песнями шла мимо, словно ничего не замечая. Мальчик попытался спуститься обратно на дорогу, но дощечки окончательно увязли в грязи. И вновь его жалобный крик разнесся над победным пением цыган. Как вдруг из ниоткуда вылетела оперенная черным стрела и впилась ему в горло, заставив беглеца умолкнуть. Кровь струилась у него изо рта. Мальчик умирал. Ни одна живая душа даже не взглянула в его сторону. Роза направила коня к мусорному завалу, расталкивая толпу. Она проклинала цыган за их равнодушие, еще надеясь успеть на помощь мальчугану, который бился в агонии, все глубже зарываясь в гниющие отбросы. К тому времени, как Роза, Эльрик и Уэлдрейк пробрались к нему, ребенок был уже мертв. Но стоило альбиносу потянуться к нему, еще одна стрела с черным оперением вонзилась мальчику прямо в сердце. Мелнибонэец в бешенстве оглянулся, и лишь совместными усилиями Розе с Уэлдрейком удалось удержать его от немедленной расправы с неведомым обидчиком. -- Подлая трусость! Подлая трусость! -- Возможно, малец был повинен в еще худшем преступлении, -- резонно заметила Роза. Потянувшись к Эльрику, она взяла его за руку. -- д. Наберись терпения, альбинос. Мы здесь для того, чтобы узнать об этих людях как можно больше, а не для того, чтобы бросать вызов их обычаям. Эльрик согласно кивнул. Он был свидетелем куда более жестоких деяний у себя на родине и прекрасно знал, что то, что одним кажется отвратительнейшей пыткой, другим может представляться воплощением справедливости. Так что он взял себя в руки, но отныне взирал на толпу недоверчиво и с опаской. А впереди уже виднелся новый рад платформ, двигавшихся вперед нестерпимо медленно, не быстрее старушечьего шага, с ужасающим скрежетом и скрипом, метя землю кожаными юбками-пологами, точно вдовствующие герцогини на вечерней прогулке. -- Что за колдовство приводит в движение эти селения? -- прошептала Роза в полном недоумении. -- И как же нам попасть в одно из них? Эти люди не слишком болтливы. Они словно боятся чего-то. -- Несомненно, -- согласился Эльрик, оглядываясь на труп мальчика у обочины. -- Свободное общество, такое, как это, не платит налогов, а значит, не может нанять хранителей порядка -- стало быть, родовой уклад и кровная месть становятся основными орудиями правосудия и закона, -- заметил опечаленный Уэлдрейк. -- Это единственный путь. Полагаю, мальчик поплатился за неподобающее поведение кого-то из родни или за свой собственный проступок. "Кровь за кровь! -- проревел Царь Песков. -- Глаз за глаз будь отдать ты готов! Только солнце взойдет над Караком, знайте все: он умрет, как собака!" Нет, нет, это не мое! -- воскликнул он поспешно. -- Но среди жителей Патни эти стихи пользовались большой любовью. Мне говорили, их автор некто О'Крук, популярный актер пантомимы... Похоже, маленький поэт, как обычно, бормотал невесть что, просто чтобы отвлечься, а потому Роза с Эльриком не обратили на его болтовню внимания. Девушка окликнула ближайшую к ним платформу, и шуршащий кожаный полог разошелся, давая дорогу мужчине в костюме из ярко-зеленого бархата с алой оторочкой, с золотым кольцом в ухе и золотыми цепями на шее, запястьях и на поясе. Он окинул путников оценивающим взглядом черных глаз, помотал головой и вновь скользнул под полог. Уэлдрейк вознамерился было последовать за ним, но в последний миг заколебался. -- Интересно, что в нас его не устроило? -- Узнаем методом проб и ошибок, -- отозвалась Роза. Откинув волосы с лица, она размяла свои сильные пальцы и натянула поводья. На следующей платформе им так же кратко и без объяснений отказала женщина в красном чепце, на мгновение выглянувшая из-за частокола. И дальше отказ следовал за отказом. Цыгана в крашеном кожаном жилете, казалось, больше заинтересовали лошади, чем всадники, но и он в конце концом отрицательно махнул рукой. Эльрик пробормотал сквозь зубы, что с него довольно унижений и он, пожалуй, попробует отыскать иной способ достичь желаемого. У следующего селения их встретил дородный пожилой цыган с повязкой на голове, в расшитой рубахе и черных бархатных штанах, заправленных в белью гетры. -- Лошадки нам бы не помешали, -- заявил он. -- Но вы трое, похоже, из умников. А нам в деревне таких не надо. От вашего брата одни только неприятности. Так что ступайте с миром. Уэлдрейк засмеялся. -- Похоже, здесь не оценили ни нашу красоту, ни мозги -- только лошадей, да и тех не очень высоко. -- Терпение, -- призвала его помрачневшая Роза. -- Нам необходимо отыскать сестер. И сдайся мне, селение, которое их приняло к себе, будет очень похоже на то, что примет нас. Альбиносу ее логика показалась не слишком убедительной, и все же это была хоть какая-то логика, тогда как ему самому было нечего предложить взамен. Еще на пять платформ обращались путники, и еще пять раз услышали отказ, и наконец с шестой, которая им показалась размерами чуть меньше прочих, но более ухоженной, соскочил высокий тощий мужчина. Изящный праздничный костям выдавал в нем любителя всяческих удовольствий, хотя строгие, почти суровые черты лица противоречили этому впечатлению; голубые глаза искрились живостью и весельем. -- Доброго вам вечера, почтенные господа, -- приветствовал он их музыкальным, слегка манерным голосом. -- Меня зовут Амарин Гудул. Есть ли у вас что-нибудь интересненькое? Вы, часом, не художники? Или, может быть, хорошие рассказчики? Или с вами самими происходило что-то забавное? Видите ли, мы здесь, в Троллоне, отчаянно скучаем. -- Мое имя Уэлдрейк, я поэт. -- Рыжий петушок горделиво выступил вперед, совершенно позабыв про своих спутников. -- Я писал стихи для королей, герцогинь и простолюдинов. Мои поэмы публиковались многие века, и своему призванию я следовал во многих воплощениях. Мне дарована легкость ритма,