ернулась спиной к плите. Передо мной в тусклом свете стоял Соларин, в его зеленых глазах отражались лучики света, освещавшие каменную плиту. От резкого движения у меня отлила кровь от головы, и я ухватилась за плиту, чтобы удержаться на ногах. Соларин держался совершенно невозмутимо. Он был одет в те же серые брюки, что и днем раньше, но теперь на нем был темный кожаный пиджак, из-за которого его кожа казалась еще более бледной, чем она мне запомнилась. - Садись, - тихо сказал он. - Рядом со мной. У меня есть только одна минута. Ноги отказывались меня держать, и я молча подчинилась. - Вчера я пытался тебя предупредить, но ты не послушалась. Теперь ты знаешь, что я говорил правду. Тебе и Лили Рэд нельзя бывать на турнире, если вы не хотите разделить судьбу Фиске. - Невозможно поверить, что это было самоубийство, - прошептала я в ответ. - Не будь дурочкой. Ему свернули шею, и сделали это весьма профессионально. Я последний, кто видел Фиске живым. Он был вполне здоров. Две минуты спустя - мертв. И в газетах не писали, что... - Если только вы не убили его, - перебила я. Соларин рассмеялся. Ослепительная улыбка совершенно преобразила его лицо. Он придвинулся ближе и положил мне руки на плечи. Я почувствовала, как от его пальцев по моему телу растекается тепло. - Если нас увидят вместе, мне не поздоровится, поэтому, пожалуйста, выслушай то, что я должен тебе сказать. Я не стрелял по машине твоей подруги. Однако в исчезновении ее шофера нет ничего случайного. Я глядела на него в изумлении. Мы с Лили договорились никому ничего не говорить. Откуда он об этом знал, если сам не делал это? - Вы знаете, что случилось с Солом? Знаете, кто все-таки стрелял? Соларин посмотрел на меня, но промолчал. Его руки оставались на моих плечах. Теперь они напряглись, словно он старательно отдавал мне тепло. Снова ослепительная улыбка. Когда он улыбался, он был похож на мальчишку. - Они были правы относительно тебя, - тихо сказал он. - Ты одна такая. - Кто был прав? Вы что-то знаете, но не говорите мне, - резко сказала я. - Вы предостерегаете меня, но не говорите, чего я должна бояться. Вы знаете предсказательницу? Соларин неожиданно убрал руки с моих плеч, и лицо его снова стало бесстрастным, как маска. Я понимала, что испытываю судьбу, но остановиться уже не могла. - Вы все знаете, - сказала я. - А кто был человек на велосипеде? Вы должны были его видеть, раз шли за мной. Почему вы преследуете меня, предостерегаете, но ничего не хотите объяснить? Что вам нужно? При чем здесь я? Я остановилась, чтобы перевести дыхание. Соларин пристально смотрел на меня. - Я не знаю, как много могу рассказать тебе, - мягко и ласково произнес он, и впервые я уловила легкий славянский акцент в его безупречном английском произношении. - Что бы я ни рассказал, это подвергнет тебя еще большей опасности. Я прошу верить мне, потому что сильно рискую, просто разговаривая с тобой. К моему огромному изумлению, он придвинулся ко мне еще ближе и коснулся моих волос так нежно, словно я была маленькой девочкой. - Держись подальше от этого шахматного турнира. Никому не доверяй. На твоей стороне могущественные друзья, но ты не понимаешь, в какую игру играешь... - Какая сторона? - сказала я. - Не играю я ни в какую игру! - Нет, играешь, - ответил он, глядя на меня как-то странно, словно хотел обнять и не решался. - Ты играешь в шахматы. Но не беспокойся, я мастер этой игры. И я на твоей стороне. Он двинулся к двери. Я последовала за ним, словно в каком-то дурмане. Когда мы дошли до двери, Соларин прижался спиной к стене и прислушался, словно ожидая, что кто-нибудь ворвется внутрь. Затем он взглянул на меня. Я растерянно стояла рядом с ним. Он сунул руку за пазуху и кивнул мне, чтобы я шла первой. За пазухой у него я заметила холодный блеск пистолетной рукоятки. Проглотив тугой ком в горле, я опрометью выскочила за дверь. Зимний свет струился сквозь стеклянные стены фойе. Я быстрым шагом пошла к выходу, кутаясь в пальто, пересекла широкую обледенелую площадь и заспешила по ступеням к Ист-Ривер. В лицо мне дул противный колючий ветер. Преодолев половину пути, я остановилась перед воротами, сообразив, что забыла свой портфель за скамьей в комнате для медитаций. В нем были не только библиотечные книги, но и записи о событиях последних дней. Великолепно! Вот здорово, если Соларин найдет эти бумаги и сделает вывод, что я исследовала его прошлое гораздо более детально, чем он мог предполагать! И он будет абсолютно прав. Обозвав себя идиоткой, я повернулась на сломанном каблуке и отправилась обратно. Я вошла в вестибюль. Дежурный был занят с посетителем. Охранника нигде не было видно. Я уверяла себя, что бояться глупо. Внутреннее фойе было безлюдным и просматривалось вплоть до винтовой лестницы в глубине. Ни одного человека вокруг не наблюдалось. Я взяла себя в руки и отважно пересекла фойе, оглянувшись только однажды - когда добралась до витража Шагала. Дойдя до комнаты для медитаций, я толкнула дверь и заглянула внутрь. Потребовалась секунда, чтобы мои глаза привыкли к освещению, но даже с того места, где я стояла, было видно, что с момента моего ухода обстановка в комнате изменилась. Соларина не было. Как не было и моего портфеля. На каменной плите лежало тело. Я стояла у двери, и меня тошнило от страха. Длинное, распростертое тело на плите было одето в униформу шофера. Кровь у меня в жилах застыла. В ушах стоял звон. Сделав вдох, я вошла в комнату, и дверь за мной захлопнулась. Я подошла к плите и посмотрела на бледное, застывшее лицо, освещенное пятнами света. Это был Сол. Он был мертв. От ужаса у меня внутри все сжалось. Никогда раньше я не видела мертвецов, даже на похоронах. Я едва не расплакалась. Но прежде чем из глаз у меня брызнули слезы, мне стало не до скорби. Сол не сам забрался на плиту и перестал дышать. Кто-то положил его туда, и этот кто-то был в комнате в течение последних пяти минут. Я бросилась в фойе. Дежурный все еще что-то объяснял посетителю. Сначала я хотела все рассказать, но затем решила этого не делать. Мне будет нелегко объяснить, как убитому шоферу моих друзей довелось здесь очутиться и при каких обстоятельствах я обнаружила труп. Не менее трудно было бы объяснить и совпадение, вследствие которого я вчера оказалась поблизости, когда другой человек умер столь же загадочной смертью. Причем была я там вместе с подругой, шофер которой лежит сейчас мертвый в комнате для медитаций. И нас обязательно спросили бы, почему мы не заявили о двух пулевых отверстиях, которые появились в машине. Я ретировалась из здания ООН и помчалась по ступенькам в сторону улицы. Я понимала, что должна сразу же отправиться к властям, но пребывала в ужасе от случившегося. Сол был убит в комнате через минуту после того, как я покинула ее. Фиске был убит через несколько минут после начала перерыва. Оба убийства произошли в общественных местах, и рядом находились ничего не подозревающие люди. Оба раза на месте преступления был Соларин. У него имелось оружие, верно? И он был там. Оба раза. Итак, мы играем в игру. Хорошо, но если так, я хочу знать ее правила. Направляясь по холодной улице к своему безопасному, теплому офису и обдумывая произошедшие события, я чувствовала, как страх и растерянность уступают место решимости. Я должна поднять завесу таинственности, окружающую эту игру, установить правила и игроков. И быстро. Потому что фигуры двигались слишком близко от меня, чтобы я могла спать спокойно. Я не подозревала, что совсем недалеко от меня скоро будет сделан ход, который перевернет всю мою жизнь... - Бродский в ярости, - нервно сказал Гоголь. Едва завидев, как в двери отеля "Алгонкин" вошел Соларин, телохранитель вскочил с мягкого кресла в фойе и, забыв про свой чай, кинулся навстречу шахматисту. - Где вы были? Бледная кожа Гоголя была белее простыни. - На улице, дышал воздухом, - спокойно ответил Соларин. - Здесь вам не Россия. В Нью-Йорке люди ходят гулять, не уведомляя перед этим власти о своих перемещениях. Вы думали, я собираюсь перебежать? Гоголь не ответил на улыбку Соларина. - Бродский не в духе. Он нервно огляделся вокруг. В фойе никого не было, только на другом конце помещения пила чай какая-то старуха. - Германолд уведомил нас этим утром, что турнир, возможно, перенесут до окончания расследования смерти Фиске. У Фиске была сломана шея. - Я знаю, - сказал Соларин. Он взял Гоголя под локоть и повел к столику, где остывал чай. Там Соларин кивком показал телохранителю, чтобы тот садился и допивал чай. - Я ведь видел тело. Вы что, забыли? - В этом-то и проблема, - сказал Гоголь. - Вы были с ним наедине незадолго до того, как все случилось. Это плохо. Мы не должны были привлекать к себе внимание. Если начнется расследование, вас наверняка начнут допрашивать. - Это мои трудности. Вам-то чего переживать? - спросил Соларин. Гоголь взял кусок сахара, зажал его между зубами, а потом принялся цедить через него чай. Старуха, сидевшая в конце фойе, встала из-за стола и направилась к их столику. Она была одета во все черное и двигалась с трудом, опираясь на палку. Гоголь взглянул на нее. - Извините, - вежливо сказала она, подойдя к мужчинам. - Боюсь, мне не подали сахарина к чаю, а сахар мне нельзя. Нет могли бы вы, джентльмены, поделиться со мной? - Конечно, - сказал Соларин. Взяв сахарницу с подноса Гоголя, он достал несколько розовых пакетиков и вручил их пожилой женщине. Она тепло поблагодарила его и отошла от стола. - О нет...- простонал Гоголь, глядя на лифты. Бродский шагал через комнату, прокладывая путь мимо столиков и цветастых кресел. - Я должен был отвести вас к нему сразу, как только вы пришли, - вполголоса сказал Соларину телохранитель. Он вскочил, чуть не свернув поднос. Соларин остался сидеть. Бродский был высоким мужчиной с хорошо развитой мускулатурой и загорелым лицом. В темно-синем деловом костюме в тонкую полоску и шелковом галстуке он выглядел как европеец-бизнесмен. Бродский подошел к столу, двигаясь уверенно и напористо, словно прибыл на деловые переговоры. Остановившись перед Солариным, он протянул ему руку. Соларин пожал ее, не вставая. Бродский сел рядом. - Я доложил секретарю о вашем исчезновении, - начал он. - Но я ведь не исчез, а просто вышел прогуляться. - По магазинам, да? - усмехнулся Бродский. - Милый портфельчик. Где вы его купили? - спросил он, указывая на портфель, стоявший на полу за креслом Соларина. Гоголь его даже не заметил. - Итальянская кожа, - продолжал Бродский. - То, что нужно советскому шахматисту, - добавил он с сарказмом. - Не возражаете, если я загляну внутрь? Соларин пожал плечами. Бродский положил портфель на Колени, открыл и принялся исследовать его содержимое. - Да, кстати, кто была эта старуха, которая отошла от стола когда я появился? - Просто какая-то старая леди, - сказал Гоголь. - Просила отсыпать ей сахарина. - Не так уж он был ей и нужен, - проворчал Бродский, копаясь в бумагах. - Она ушла сразу, как только я появился. Гоголь посмотрел в ту сторону, где сидела женщина. Она ушла, и на столике осталась одинокая чашка. Бродский положил бумаги обратно в портфель и вернул его Соларину. Затем он со вздохом взглянул на Гоголя. - Гоголь, ты кретин, - обыденным тоном, словно речь шла о погоде, констатировал он. - Наш драгоценный гроссмейстер трижды обвел тебя вокруг пальца. Сначала - когда допрашивал Фиске незадолго до его смерти. Затем - когда вышел, чтобы забрать этот портфель, в котором теперь ничего нет, кроме пустого блокнота, нескольких пачек чистой бумаги и двух книг по нефтяной промышленности. Очевидно, все ценное оттуда уже изъяли. А минуту назад он под самым твоим носом передал эти записи агенту, прямо здесь, в фойе. Гоголь покраснел и поставил на стол свою чашку. - Но уверяю вас... - Не нужны мне твои заверения, - отрывисто бросил Бродский и повернулся к Соларину. - Секретарь сказал, что мы должны установить контакт в течение двадцати четырех часов, или нас отзовут в Россию. Если этот турнир отменят, наша легенда полетит к чертям. Рисковать нельзя. Вряд ли нам, поверят, если мы скажем, что решили задержаться в Нью-Йорке, чтобы походить по магазинам и купить портфели из итальянской кожи, - усмехнулся он. - У вас двадцать четыре часа, гроссмейстер, чтобы выйти на вашего человека. Соларин посмотрел Бродскому прямо в глаза. Затем холодно улыбнулся. - Можете доложить секретарю, уважаемый, что я уже получил нужные сведения, - сказал он. Человек из КГБ молча ждал, что Соларин продолжит. Когда тот больше ничего не сказал, Бродский вкрадчиво поторопил его: - Ну же? Не томите нас неизвестностью. Соларин посмотрел на портфель у него на коленях. Потом на самого Бродского. Лицо шахматиста напоминало бесстрастную маску. - Фигуры в Алжире, - сказал он. К полудню я вся была на нервах. За это время я предприняла еще несколько попыток дозвониться до Нима, но тщетно. Мертвое тело Сола, лежащее на плите, постоянно стояло у меня перед глазами. Я вся извелась, ломая голову над тем, что означают последние зловещие события и как они связаны между собой. Я сидела взаперти в своем офисе в "Кон Эдисон", окна которого выходили на здание ООН, слушала новости и смотрела, не появятся ли на площади полицейские машины, когда тело обнаружат. Однако ничего подобного не происходило. Я позвонила Лили, но не застала ее. В офисе Гарри мне объяснили, что он уехал в Буффало проследить, чтобы при погрузке не попортили меха, и не вернется до поздней ночи. Я думала о том, чтобы позвонить в полицию и, не называя себя, сообщить о теле Сола, но они и так скоро должны были обнаружить его. Сколько может труп пролежать незамеченным в здании ООН? Сразу после полудня я послала свою секретаршу за сэндвичами. Когда позвонил телефон, я ответила. Это был мой босс Лайл. Его радостный голос вызвал у меня отвращение. - Пришли твои билеты и маршрут следования, Велис, - сказал он. - В парижском офисе тебя будут ждать в следующий понедельник. Переночуешь там, а утром отправишься в Алжир. Твои билеты и документы сегодня доставят к тебе на квартиру. Итак, все в порядке? Я сказала ему, что все просто прекрасно. - Что-то у тебя голос не слишком радостный, Велис. Неужели поездка на черный континент тебя не прельщает? - Напротив, - сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал искренне. - Мне как раз не помешает сменить обстановку. Нью-Йорк начинает действовать мне на нервы. - Тогда отлично. Счастливого пути, Велис. Не говори, что я не предупреждал тебя. Разговор прервался. Спустя несколько минут пришла секретарша с сэндвичами и молоком. Я закрыла дверь и попыталась поесть, но мне кусок в горло не лез. Сосредоточиться на книгах по истории нефтяного бизнеса тоже не удавалось. Я сидела и тупо смотрела на стол. Около трех часов в дверь постучала секретарша. Она принесла мой портфель. - Его передал охраннику какой-то мужчина, - сказала она. - С портфелем он оставил записку. Дрожащей рукой я взяла конверт и, дождавшись, пока секретарша выйдет, нашарила в столе нож для бумаг, вскрыла конверт и вытащила записку. "Мне пришлось поместить твои бумаги в другое место, - говорилось в ней. - Пожалуйста, не ходи домой одна". Письмо не было подписано, но "обнадеживающий" тон не оставлял сомнений в авторстве. Я отложила записку и открыла портфель - все было на месте, кроме, конечно же, моих записей о Соларине. В половине седьмого вечера я все еще сидела в офисе. За дверью моего кабинета стучала на пишущей машинке секретарша. Кроме нас, почти все уже покинули здание. Я завалила секретаршу работой, чтобы не оставаться одной. Однако как мне попасть домой, я пока не имела ни малейшего представления. Я жила неподалеку, поэтому вызывать такси было глупо. Пришел уборщик. Он как раз вытряхивал пепельницу в корзину для мусора, когда зазвонил телефон. Я чуть не уронила его со стола, торопясь взять трубку. - Что, засиделась на работе? - произнес хорошо знакомый голос. Я чуть не расплакалась от облегчения. - Если это сестра Ним, - сказала я, с трудом сдерживая эмоции, - то, боюсь, вы позвонили слишком поздно. Я только что упаковала свои вещи. Теперь я полноправный член общества Христовых невест. - Какая жалость и какая потеря, - бодро сказал Ним. - Как это ты догадался искать меня здесь так поздно? - спросила я. - Где же еще искать такого преданного и самоотверженного работника зимним вечером? - усмехнулся он. - Ты - одна из самых завзятых сверхурочников в мире. Как поживаешь, дорогая? Я слышал, ты пыталась связаться со мной. Прежде чем ответить ему, я подождала, пока уборщик не выйдет. - Боюсь, у меня серьезные неприятности...- начала я. - Естественно. У тебя всегда неприятности, - невозмутимо заявил Ним. - Это и придает тебе шарма в моих глазах. Мой разум притупляется, когда долгое время не происходит ничего непредвиденного. Я посмотрела на спину секретарши, маячившую за стеклянной дверью кабинета. - У меня очень большие неприятности, - прошипела я в трубку. - За последние два дня два человека были убиты практически у меня под носом! Меня предупредили, что это как-то связано с тем, что я пришла на шахматный турнир... - Ух ты! - присвистнул Ним. - Что ты делаешь, говоришь через носовой платок? Я едва слышу тебя. Предупреждали о чем? Повтори! - Предсказательница предвидела, что меня подстерегает опасность, - сказала я ему. - И теперь это случилось. Эти убийства... - Моя дорогая Кэт! - рассмеялся Ним. - Ты поверила гадалке? - Она не единственная, - сказала я, вонзая ногти в ладонь. - Ты слышал об Александре Соларине? Ним помолчал немного. - О шахматисте? - спросил он наконец. - Он один из тех, кто сказал мне...- начала я слабым голосом, сознавая, что все это звучит слишком фантастично, чтобы поверить. - Откуда ты знаешь Соларина? - перебил меня Ним. - Вчера я была на шахматном матче. Он подошел ко мне и сказал, что я в опасности. Он очень настаивал на этом. - Может, он перепутал тебя с кем-то? - спросил Ним. Но теперь его голос звучал глухо, словно Ладислав погрузился в размышления. Возможно, - признала я. - Но сегодня утром в здании ООН он повторил все предельно ясно. Один момент, - перебил Ним. - Кажется, я понял, в чем проблема. Предсказатели и русские шахматисты преследуют тебя, нашептывая в уши таинственные предостережения. Прямо из воздуха появляются трупы. Что ты сегодня ела? - Хм... Сэндвич и немного молока. - Яркий пример паранойи на почве недоедания, - бодро сказал Ним. - Собирай вещи. Встречаемся через пять минут внизу, в моей машине. Мы поедим нормальной пищи, и все твои фантазии быстро исчезнут. - Это не фантазии, - сказала я. Какое облегчение, что Ним решил проводить меня! Теперь я попаду домой без приключений. - Я в этом специалист, - парировал он, - Кстати, с того места, где я стою, ты выглядишь слишком худой. Но красный костюм тебе очень идет. Я огляделась. Затем посмотрела в окно, в темноту улицы перед зданием ООН. Уличные фонари только что зажглись, но большая часть улицы была в тени. Я заметила около таксофона на автобусной остановке темную фигуру. Фигура подняла руку. - К слову сказать, дорогая, - сказал голос Нима по телефону, - если ты так боишься за свою жизнь, лучше тебе не мелькать в освещенных окнах после наступления темноты. Это просто совет, разумеется. И он повесил трубку. Темно-зеленый "морган" Нима стоял перед офисом "Кон Эдисон", Я выбежала из здания и запрыгнула на пассажирское место, которое в этом автомобиле было слева от водительского. Сиденья в машине были старые, обшивка деревянная, сквозь щели в полу была видна мостовая. На Ниме были потертые джинсы, дорогая приталенная куртка из итальянской кожи и белый шелковый шарф с бахромой. Когда машина набрала скорость, его волосы цвета меди растрепал ветер. Интересно, почему среди моих знакомых так много людей, которые любят ездить зимой в открытых кабриолетах с опущенным верхом? Ним вел машину, а теплый свет уличных фонарей отсвечивал в его волосах золотыми искрами. - Заедем к тебе домой, тебе надо переодеться во что-нибудь теплое, - сказал мой друг. - Если хочешь, я пойду первым, чтобы осмотреться. Глаза Нима по странному капризу природы были разного цвета: один - карий, другой - голубой, У меня всегда создавалось впечатление, что он одновременно смотрит сквозь меня и на меня. Не могу сказать, чтобы это ощущение мне нравилось. Мы остановились перед моим домом, Ним вышел и поздоровался с Босуэллом, сунув ему в руку двадцатидолларовую бумажку. - Мы всего на несколько минут, старина, - сказал Ним. - Не мог бы ты присмотреть за машиной, пока мы не вернемся? Она для меня что-то вроде фамильной реликвии. - Конечно, сэр, - услужливо сказал Босуэлл. Проклятие, он даже обошел вокруг и помог мне выйти. Удивительно, что делают с людьми деньги! Я забрала на столе дежурного письмо. В конверте от "Фулбрайт Кон" были билеты. Мы с Нимом вошли в лифт и поехали наверх. Ним осмотрел мою дверь и сказал, что больше осматривать нечего. Если кто и заходил в мою квартиру, то сделал это с помощью ключа. Как в большинстве квартир Нью-Йорка, моя дверь была сделана из стали двухдюймовой толщины, на ней стояли двойные запоры. Ним проводил меня из прихожей в гостиную. - Полагаю, горничная раз в месяц творит здесь чудеса, - прокомментировал он. - Как лицо, привлеченное в качестве детектива, я не могу придумать иной причины, по которой ты развела здесь столько пыли и памятных безделушек. Он сдул облачко пыли со стопки книг, взял одну и переливал ее. Я погрузилась в гардеробную и извлекла оттуда вельветоне брюки цвета хаки и ирландский рыбацкий свитер из некрашеной шерсти. - Ты играешь на этой штуке? - спросил он из спальни. - заметил, что клавиши чистые. - Я училась в музыкальном колледже, - крикнула я в сторону спальни. - Из музыкантов получаются лучшие компьютерщики. Лучше, чем из инженеров и физиков, вместе взятых. Насколько я знала, у Нима были степени инженера и физика. В гостиной стояла тишина, пока я переодевалась. Когда я босиком вернулась в холл, Ним стоял в центре комнаты и внимательно рассматривал мужчину на велосипеде, изображенного на картине, которую я поставила на пол и повернула к стене. - Осторожно, - сказала я ему. - Она еще не высохла. - Это ты нарисовала? - спросил он, продолжая рассматривать картину. - Это она ввергла меня в неприятности, - объяснила я. - Я нарисовала картину, потом увидела мужчину, который выглядел точно так, как человек на картине. И пошла за ним... - Что?! Ним резко обернулся и взглянул на меня. Я села на скамейку возле рояля и принялась рассказывать свою историю, начав с прибытия Лили с Кариокой. Неужели это было только вчера? На этот раз Ним меня не перебивал. Время от времени он поглядывал на картину, а потом снова смотрел на меня. Я рассказала ему о предсказательнице, и о моей поездке в отель "Пятая авеню" прошлым вечером, и о том, как обнаружила, что гадалки не существует в природе. Когда я закончила, Ним стоял и о чем-то думал. Я встала и пошла в гардеробную, выискала там старые кроссовки и жакет горохового цвета и стала натягивать кроссовки, заправляя низ брюк внутрь. - Если ты не возражаешь, - задумчиво сказал Ним, - я бы хотел забрать этот рисунок на несколько дней. Он снял картину и осторожно ухватил ее за подрамник. - У тебя сохранилось стихотворение от предсказательницы? - Где-то здесь, - сказала я, показывая на беспорядок. - Давай взглянем, - предложил он. Я вздохнула и стала шарить в гардеробной по карманам. Понадобилось около десяти минут, но в конце концов я откопала в недрах корзины для грязного белья салфетку, на которой Ллуэллин записал предсказание. Ним взял салфетку из моих рук и сунул в карман. Подняв с пола не высохшую еще картину, он положил свободную руку мне на плечо, и мы пошли к двери. - Не волнуйся насчет картины, - сказал он в прихожей. - Я верну ее через неделю. - Можешь оставить ее себе, - сказала я. - В пятницу приедут грузчики паковать мои вещи. Вообще-то сначала я стала вызванивать тебя из-за этого. Я уезжаю из страны где-то на год или около того. Моя компания отправляет меня по делам за границу. - Шайка продажных ублюдков, - проворчал Ним. - Куда они тебя посылают? - В Алжир, - сказала я, когда мы добрались до двери. Ним замер и взглянул на меня. Затем он принялся смеяться. - Детка, дорогая, - сказал он, - ты никогда не перестанешь удивлять меня. Ты больше часа загружала меня сказками об убийствах, увечьях, тайнах и заговорах. Забыла только упомянуть о самом главном. Я не понимала, что его так развеселило. - Об Алжире? - спросила я. - Как это связано? - Скажи-ка, - Ним взял меня рукой за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза, - слышала ли ты когда-нибудь о шахматах Монглана? Проход коня Рыцарь: Ты играешь в шахматы, верно? Смерть: Как ты узнал? Рыцарь: Видел на картинах и слышал в балладах. Смерть: Да, я действительно довольно хороший игрок. Рыцарь: Но ты не можешь быть лучше меня. Ингмар Бергман. Седьмая печать Туннель в центре города был почти пуст. Было уже около половины восьмого вечера, шум мотора "моргана" эхом отдавался от стен. - Я думала, мы едем обедать! - громко сказала я, пытаясь перекричать этот рев. - Мы и едем, - загадочно ответил Ним. - Ко мне на Лонг-Айленд. Я практически являюсь почтенным тамошним фермером. Хотя в это время года урожая не бывает. - У тебя ферма на Лонг-Айленде? - спросила я. Почему-то мне было трудно представить себе, что Ним где-то живет. Мне всегда казалось, что он появляется из ниоткуда и исчезает в никуда, словно привидение. - Конечно, - сказал он, глядя на меня своими разноцветными глазами. - Хотя ты - единственная, кто может засвидетельствовать это. Я тщательно охраняю свою частную жизнь, как тебе известно. Я планирую самолично приготовить для тебя ужин. После того как мы поужинаем, ты можешь остаться у меня на ночь. - Постой-ка минутку... - Попробую убедить тебя путем логических рассуждений, - сказал он. - Ты только что объяснила мне, что находишься в опасности. За последние сорок восемь часов ты видела убитыми двух мужчин и беспокоишься, что каким-то образом замешана во все это. Ты что, серьезно намерена провести ночь одна в своей квартире? - Утром мне надо на работу, - слабо попыталась возразить я. - Ты туда не пойдешь, - отрезал Ним. - И вообще будешь держаться подальше от своих излюбленных мест, пока мы во всем не разберемся. У меня есть что сказать по этому поводу. Автомобиль несся по просторам пригорода, ветер свистел вокруг нас, я куталась в плед и слушала Нима. - Сперва я расскажу тебе о шахматах Монглана, - начал он - Это очень долгая история, но достоверно проследить ее можно только до того времени, когда они достались королю Карлу Великому... - О! - сказала я, выпрямляясь. - Я слышала о них, но не знала названия. Дядя Лили Рэд, Ллуэллин, рассказал мне об этом, когда услышал, что я еду в Алжир. Он сказал, что попросит привезти ему несколько фигурок. - Еще бы он не попросил! - рассмеялся Ним. - Они очень редки и приносят удачу. Большинство людей не верит даже в то, что они существуют. Откуда Ллуэллин узнал о них? И почему решил, будто они в Алжире? Голос Нима звучал беспечно, но я видела, что он напряженно ждет моего ответа. - Ллуэллин - антиквар, - объяснила я. - У него есть клиент, который хочет собрать эти фигурки любой ценой. У них есть выход на человека в Алжире, который знает, где фигуры. - Сильно в этом сомневаюсь, - сказал Ним. - Легенда гласит, что они были надежно спрятаны больше века тому назад, а до того не ходили по рукам более тысячи лет. Пока мы ехали сквозь тьму ночи, Ним поведал мне загадочную историю о мавританских королях и французских монахинях, О сверхъестественной силе, которую веками разыскивали те, кто понял природу власти. И о том, как в конце концов шахматы исчезли, чтобы больше не появляться. Считается, сообщил Ним, что они спрятаны где-то в Алжире. Однако откуда возникло такое предположение, он не сказал. К тому времени, когда он завершил свою невероятную историю, автомобиль уже мчался сквозь густые заросли деревьев и дорога шла под уклон. Когда же мы выехали на подъем, то молочно-белую луну, висевшую над черным морем. Я услышала уханье перекликавшихся в лесу сов. Оказывается, мы проделали довольно большой путь от Нью-Йорка. - Хорошо, - вздохнула я, высовывая нос из-под пледа. - Я уже сказала Ллуэллину, что не буду с этим связываться, что он сошел с ума, если решил, что я попытаюсь вывезти контрабандой шахматную фигуру, сделанную из золота, со всеми этими бриллиантами и рубинами... Автомобиль резко занесло, и мы чуть не свалились в море. Ним сбросил скорость и выровнял машину. - У него была фигура? - спросил он. - Он показывал ее тебе? - Конечно нет, - сказала я. Господи, да что происходит? - Ты же сам говорил, что они были утеряны сто лет назад. Он показал мне фото статуэтки из слоновой кости, которая была похожа на шахматную фигуру. Она находится в парижской Национальной библиотеке, кажется. - Понятно, - сказал Ним, немного успокоившись. - Я не понимаю, как это все связано с Солариным и людьми, которых убили, - сказала я. - Я объясню, - сказал Ним. - Но сперва поклянись никому об этом не рассказывать. - То же самое говорил и Ллуэллин. Ним недовольно покосился на меня. - Возможно, ты будешь более осмотрительной, когда я объясню, что причина, по которой Соларин связался с тобой, причина, из-за которой тебе угрожает опасность, - это шахматные фигуры. Те самые. - Не может быть! - заявила я. - Я никогда даже не слышала о них. И до сих пор практически ничего не знаю. Я не имею никакого отношения к этой дурацкой игре. Машина ехала вдоль погруженного во тьму берега моря. - Но возможно, кто-то считает иначе, - сухо проговорил Ним. После пологого поворота море осталось позади. Теперь по обе стороны дороги тянулись ухоженные живые изгороди, за которыми простирались обширные частные владения. Время от времени в свете луны мелькали огромные особняки и укрытые снегом лужайки перед ними. В ближайших пригородах Нью-Йорка я никогда не видела подобных имений. Они напомнили мне о книгах Скотта Фицджеральда. Ним рассказывал мне о Соларине. - Я знаю только то, о чем писали в шахматных журналах. Александр Соларин, двадцати шести лет, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вырос в Крыму, в лоне цивилизации, но в раннем возрасте никаких признаков цивилизованности не проявлял. Он был сиротой, воспитывался в приюте. В возрасте девяти или десяти лет он наголову разбил мастера-шахматиста. В шахматы играл с четырех лет, его научили рыбаки-черноморцы. После победы его сразу же взяли в шахматную секцию при Дворце пионеров. Я знала, что это значит. Дворец юных пионеров был всего лишь воспитательной организацией в стране, которая посвятила себя поиску шахматных гениев. В России шахматы - не просто национальный спорт, это отражение мировой политики, самая высокоинтеллектуальная игра в истории. Русские считали, что длительная гегемония в шахматах подтверждает их интеллектуальное превосходство. - Так. Если Соларин обучался во Дворце пионеров, это означает, что он прошел мощную идеологическую обработку? - предположила я. - Должно означать, - уточнил Ним. Автомобиль снова свернул к морю. Брызги волн долетали до дороги, на которой лежал толстый слой песка. Наконец она уперлась в большие двустворчатые ворота, обитые железом. Ним нажал несколько кнопок на пульте, и ворота стали открываться. Мы въехали во владения Снежной Королевы: густые джунгли запущенного сада и гигантские сугробы. - На самом же деле, - говорил Ним, - Соларин отказался нарочно проигрывать определенным шахматистам. Это жесткое правило политкорректности среди русских на турнирах. Оно постоянно подвергается критике, но русских это не останавливает. Дорога не была разъезжена, похоже было, что в последнее сюда не въезжала ни одна машина. Кроны деревьев сплелись над головой, образуя подобие церковных сводов, и скрывали от глаз сад. Машина подъехала к круглому газону с фонтаном в центре. Перед нами в свете луны серебрился дом. Он был огромным, с большими фронтонами и множеством печных труб. - И потому, - Ним заглушил мотор, - наш друг мистер Соларин пошел учиться физике, а шахматы забросил. За последние шесть лет он нигде не был основным претендентом, если не считать одного случайного турнира. Ним помог мне выйти из машины, захватил картину, и мы подошли к парадной двери. Он достал ключ и отпер замок. Мы очутились в огромной прихожей. Засияла большая хрустальная люстра. Пол в прихожей и в комнатах, которые выходили в нее, был сделан из вырезанных вручную сланцевых плит, отполированных таким образом, что они были похожи на мраморные. В доме было так холодно, что я видела собственное дыхание; на стыках плиток пола образовались ледяные прожилки. Через анфиладу темных комнат Ним провел меня на кухню, которая располагалась в задней части дома. Какое это было чудесное место! На стенах и потолке сохранились старинные газовые светильники. Поставив на пол картину, Ним зажег рожки на стенах, и они осветили все вокруг уютным золотым светом. Кухня тоже поражала своими размерами - тридцать на пятьдесят футов. Одна из стен представляла собой французское окно, выходившее на заснеженную лужайку. У противоположной стены располагались плиты с духовыми шкафами, такие огромные, что на них можно было приготовить еды на сотню человек. Возможно, плиты топились дровами. С противоположной стороны был сложен гигантский камин, который занимал всю внутреннюю стену. Перед ним стоял круглый дубовый стол на восемь-десять человек, с поверхностью, сплошь изрезанной за годы использования. В разных частях кухни были расставлены несколько наборов удобных стульев и мягкие диванчики, застеленные пестрым ситцем. Ним подошел к поленнице, сложенной рядом с камином, и споро наколол лучины на растопку с двух-трех больших поленьев. Прошло несколько минут, и комната осветилась мягким теплым сиянием. Я сняла ботинки и свернулась на софе, Ним в это время откупорил бутылку хереса. Он подал мне бокал и плеснул немного в свой, затем уселся рядом со мной. Я стянула с себя пальто, и мы с ним чокнулись бокалами. - За шахматы Монглана и приключения, которые тебя ждут, - с улыбкой провозгласил Ним и сделал глоток. - М-м-м... Превосходный херес, - похвалила я. - Это амонтильядо, - пояснил он, крутя в руке бокал. - Кое-кто был живьем замурован в стене из-за того, что умел отличать амонтильядо от хереса [Намек на рассказ Эдгара По "Бочонок амонтильядо"]. - Я надеюсь, это не то приключение, которое ты приготовил для меня, - сказала я. - Мне действительно надо завтра быть на работе. - "Я умер за красоту, я погиб за правду", - процитировал Ним. - Каждый верит, что у него есть то, за что можно умереть. Но я никогда не встречал человека, который бы рисковал жизнью из-за совершенно ненужной работы в "Кон Эдисон". - Теперь ты пытаешься меня запугать. - Вовсе нет, - сказал Ним, скидывая свою кожаную куртку и шелковый шарф. Под курткой оказался яркий красный свитер, который восхитительно шел к его бронзовой шевелюре. Ним вытянул ноги. - Однако если бы таинственный незнакомец подошел ко мне в пустой комнате здания ООН, я бы не стал отмахиваться от этого происшествия. Особенно если за его предостережением сразу же последовали безвременные кончины других. - Как ты думаешь, почему Соларин выбрал меня? - спросила я. - Я надеялся, что ты сама объяснишь мне это, - сказал Ним, расслабленно потягивая херес и глядя на огонь в камине. - А как насчет этой секретной формулы, про которую он заявил в Испании? - предположила я. Отвлекающий маневр, - сказал Ним. - Считают, что Соларин помешан на математических играх. Он изобрел новую формулу прохода коня и ставит на нее, готовый отдать ее тому, кто победит его. Ты знаешь, что такое проход коня? - добавил он, заметив мой непонимающий взгляд. Я покачала головой. - Это математическая головоломка. Надо пройти всю доску восемь на восемь, не пропуская ни одной клетки, обычным ходом коня: две клетки по горизонтали, одна по вертикали или наоборот. Веками математики пытались вывести формулу, чтобы это проделать. Эйлер предложил новый вариант, и то же сделал Бенджамин Франклин. Вариант Франклина называют еще закрытым, поскольку в конце пути конь оказывается в той же клетке, с которой начал. Ним встал, подошел к плите и принялся греметь кастрюлями и сковородами, зажигая горелки. При этом он продолжал говорить: - Итальянские журналисты в Испании решили, что Соларин, возможно, скрывает еще одну формулу прохода коня. Соларин любит неоднозначные высказывания. Зная, что он был физиком, журналисты мгновенно пришли к выводу, что для прессы это представляет интерес. - Точно. Он физик, - сказала я, подвинув стул к печке, и взяла бутылку хереса. - Если его формула не была важной, почему тогда русские так быстро увезли его из Испании? - Ты бы сделала великолепную карьеру папарацци, - сказал Ним. - Именно так они и рассуждали. К сожалению, в физике сфера деятельности Соларина - акустика. Она в загоне, непопулярна и совершенно не связана с национальной безопасностью. В этой области даже не присуждают ученых степеней в большинстве учебных заведений. Возможно, он проектирует концертные залы, если в России еще что-нибудь строят. Ним поставил кастрюлю на плиту и отправился в кладовку. Вернулся он оттуда со свежими овощами и мясом. - На дороге не было следов от машины, - заметила я. - Снег не выпадал давно. Так откуда у тебя свежий шпинат и экзотические грибы? Ним улыбнулся так, словно я прошла важное испытание. - Я бы сказал, у тебя хорошие задатки детектива. Это как раз то, что тебе понадобится. - Положив овощи в раковину, он принялся мыть их. - У меня есть человек, который ходит по магазинам, это здешний сторож. Он пользуется другим входом. Ним достал буханку свежего ржаного хлеба и открыл баночку паштета из форели. Он намазал им большой ломоть хлеба и вручил мне. Я не доела завтрак и едва прикоснулась к ланчу. Бутерброд показался мне восхитительным. Ужин был еще лучше: тонко нарезанная телятина, запеченная в соусе из кумквата (мелкого апельсина), свежий шпинат с кедровыми орешками, мясистые красные помидоры (невероятная редкость в это время года), поджаренные и потушенные с лимонно-яблочным соусом. Большие веерообразные грибы были поданы отдельно. За основным блюдом последовал салат из красного и зеленого молодого латука со свежими одуванчиками и жареными каштанами. После того как Ним помыл посуду, он подал кофе с коньяком. Мы устроились на стульях у камина, огонь в котором прогорел до красных углей. Ним достал из кармана куртки, висевшей на спинке стула, салфетку с предсказанием. Он долго изучал записи Ллуэллина на ней. Затем отдал ее мне и принялся перемешивать угли в камине. - Что необычного заметила ты в этом стихотворении? - спросил он. Я посмотрела на салфетку, но не увидела ничего