по десяти ступеням на помост и сел на каменный трон. Он представлял странный контраст строгому величию этого трона. Его ноги в сандалиях не доставали до пола; усаживаясь поудобнее, он слегка поморщился. - Откровенно говоря, - сказал Парп, - я считаю ошибочным, что мы в Сардаре мало внимания уделяем удобствам. - Он пытался принять удобную позу. - Например, на таком троне вполне уместны были бы подушки. Как ты считаешь, Кабот? - На таком троне они неуместны, - сказал я. - Да, - согласился Парп, - вероятно, ты прав. Он искусно выбил из трубки пепел, разбросав его и остатки невыкуренного табака по помосту. Я, не двигаясь, смотрел на него. Он порылся в кисете, висевшем у него на поясе, достал оттуда пластиковый пакет. Я внимательно следил за каждым его движением. Нахмурился, увидев, что он достает из пакета табак и снова набивает трубку. Он снова порылся и достал маленький узкий цилиндрический серебристый предмет. На мгновение мне показалось, что он направляет его на меня. Я поднял свой щит. - Ну, Кабот! - с некоторым нетерпением сказал Парп и с помощью этого предмета раскурил трубку. Я чувствовал себя глупо. Парп начал удовлетворенно курить. Ему пришлось немного повернуться, чтобы смотреть на меня, так как я не встал точно в указанном им месте. - Я бы хотел, чтобы ты был более сговорчив, - сказал он. Постучав по полу концом копья, я встал туда, куда он указал. Парп захихикал и продолжал курить. Я молчал, он курил. Потом снова, как и прежде, выбил трубку о край трона, снова наполнил ее. Снова зажег маленькой серебристой зажигалкой и откинулся на спинку трона. Смотрел на купол, так высоко над нами, на уходящую вверх струйку дыма. - Как тебе понравился путь по Сардару? - спросил Парп. - Где мой отец? Что случилось с городом Ко-ро-ба? - Голос у меня перехватило. - Где Талена, моя вольная спутница? - Надеюсь, дорога была приятной, - сказал Парп. Я почувствовал, как кровь у меня разгорается. Парп не обращал на это внимания. - Не у всех этот путь так благополучно заканчивается, - сказал он. Я сжал копье. Вся ненависть всех этих лет, которую я накапливал к царям-жрецам, теперь неконтролируемо, медленно, яростно охватывала меня, дикая и свирепая, огонь ярости захватил меня, поглотил, он раздувался, он кипел в моем теле, в моем взгляде, он жег воздух, разделявший меня и Парпа. Я воскликнул: - Отвечай мне. Скажи то, что я хочу знать! - В пути по Сардару, - невозмутимо продолжал Парп, - путника прежде всего поджидает негостеприимное окружение, например, суровая погода, особенно зимой. Я поднял копье, и мои глаза, должно быть, ужасные в прорезях шлема, нацелились в сердце сидевшего на троне человека. - Говори! - воскликнул я. - Ларлы, - продолжал Парп, - тоже серьезная помеха. Я закричал от гнева, готовясь бросить копье, но сдержался: я не мог просто так убить его. Парп, улыбаясь, попыхивал трубкой. - Весьма разумно с твоей стороны, - сказал он. Я мрачно смотрел на него, гнев мой схлынул. Я чувствовал свою беспомощность. - Понимаешь, ты не можешь причинить мне вреда, - сказал Парп. Я удивленно смотрел на него. - Не можешь, - повторил он. - Если хочешь, брось копье. Я взял копье и бросил его к основанию помоста. Пахнуло жаром; я, ошеломленный, отступил. Потряс головой, чтобы разогнать алые круги перед глазами. У подножия помоста лежала кучка пепла и несколько капель расплавленной бронзы. - Вот видишь, - сказал Парп, - оно бы до меня не долетело. Теперь я понял, какова цель кольца, окружавшего трон. Снял шлем и положил щит на пол. - Я твой пленник. - Вздор, - ответил Парп. - Ты мой гость. - Меч я сохраню, - сказал я. - Если он тебе нужен, тебе придется отбирать его у меня. Парп добродушно рассмеялся, его маленькое круглое лицо затряслось на тяжелом троне. - Уверяю тебя, - сказал он, - мне твой меч не нужен. - Хихикая, он смотрел на меня. - И ты не нужен, - добавил он. - А остальные? - Какие остальные? - Остальные цари-жрецы, - сказал я. - Боюсь, - ответил Парп, - что я здесь единственный. - Но ты ведь сказал: "Мы ждем", - возразил я. - Неужели я так сказал? - Да. - Ну, это просто оборот речи. - Понятно, - сказал я. Парп, казалось, встревожился, Что-то его отвлекало. Он взглянул на купол. Становилось поздно. Парп, кажется, начинал нервничать. Он все чаще вертел в руках трубку, просыпал табак. - Расскажешь ли ты о моем отце, о моем городе, о моей возлюбленной? - спросил я. - Может быть, - ответил Парп, - но сейчас ты устал от пути. И правда, я устал и проголодался. - Нет, - сказал я, - мы будем говорить сейчас. Почему-то Парп все больше нервничал. Небо над куполом теперь посерело и потемнело. Быстро приближалась горянская ночь, обычно темная, полная звезд. Где-то далеко, может, сквозь какой-то коридор, ведущий к залу царей-жрецов, я услышал рычание ларла. Парп, казалось, задрожал на троне. - Царь-жрец боится ларла? - спросил я. Парп захихикал, но не так весело, как обычно. Я не понимал причины его беспокойства. - Не бойся, - сказал он, - они хорошо привязаны. - Я не боюсь, - спокойно ответил я. - А я, должен признаться, так и не смог привыкнуть к их ужасному реву. - Ты царь-жрец, - сказал я, - тебе достаточно поднять руку и уничтожить их. - Какой прок в мертвом ларле? - спросил в ответ Парп. Я не ответил. И удивился, почему мне позволено было пересечь Сардар, найти зал царей-жрецов, предстать перед троном. Неожиданно послышался далекий, раскатистый звук гонга, глухой, но пронизывающий звук; он доносился откуда-то изнутри. Парп вскочил, лицо его побледнело. - Свидание окончено, - провозгласил он. И оглянулся с плохо скрываемым ужасом. - А что со мной, твоим пленником? - спросил я. - Моим гостем, - раздраженно поправил Парп, чуть не выронив свою трубку. Он постучал ею о трон и сунул в кисет. - Твоим гостем? - переспросил я. - Да, - выпалил Парп, посматривая вправо и влево. - До того времени, пока не придет пора тебя уничтожить. Я стоял молча. - Да, - повторил он, глядя на меня, - пока не придет пора тебя уничтожить. Он смотрел на меня сверху вниз в надвигающейся тьме зала царей-жрецов, и зрачки его глаз на мгновение сверкнули, ярко, как расплавленная медь. И я понял, что не ошибся. У него глаза не такие, как у меня, как у других людей. Я понял, что Парп не человек. Снова послышался звук большого невидимого гонга, глухой, раскатистый, отдающийся в огромной зале царей-жрецов. С криком ужаса Парп последний раз дико оглядел зал и скрылся за спинкой трона. - Подожди! - закричал я. Но он исчез. Осторожно косясь на кольцо, я обошел его по периметру и оказался за троном. Ни следа Парпа. Я обошел вокруг всего кольца и снова остановился перед троном. Взял шлем и бросил его к помосту. Он шумно покатился по ступенькам. Я пересек кольцо: по-видимому, после ухода Парпа сделать это можно. Снова прозвучал далекий гонг, и снова зал царей-жрецов, казалось, наполнился зловещими отголосками. Это был третий удар. Я удивился тому, что Парп так испугался ударов гонга, наступления ночи. Я осмотрел трон и не нашел за ним ни следа двери. Однако я знал, что выход существует. Хоть я и не касался Парпа, но был уверен, что он так же осязаем и материален, как вы или я. Он просто не мог исчезнуть. Снаружи наступила ночь. Сквозь купол я видел три луны Гора и яркие звезды над ними. Они прекрасны. Повинуясь порыву, я сел на большой трон в зале царей-жрецов, достал меч и положил его себе на колени. И вспомнил слова Парпа: - Пока не придет время тебя уничтожить. Я почему-то рассмеялся, и мой смех был смех воина Гора, бесстрашный, могучий, он раскатился в одиночестве и пустоте зала царей-жрецов. 5. ВИКА Я пришел в себя от успокаивающего прикосновения губки ко лбу. Схватил руку, державшую губку, и обнаружил, что это рука девушки. - Кто ты? - спросил я. Я лежал на спине на большом каменном возвышении, примерно в двенадцать квадратных футов. Подо мной, спутанные и переплетенные, тяжелые спальные шкуры, толстые меховые покрывала, многочисленные простыни алого шелка. На возвышении разбросано также несколько желтых шелковых подушек. Я находился в большой комнате, не менее сорока квадратных футов; спальное возвышение в одной стороне, но стены не касается. Стены темного камня, в них лампы. Мебель состоит главным образом из двух или трех шкафов у стены. Окон нет. Во всем отпечаток аскетизма. Дверей нет, но в комнату ведет большой открытый вход, примерно двенадцати футов в ширину и восемнадцати в высоту. Сквозь него виден коридор. - Пожалуйста, - сказала девушка. Я отпустил ее руку. Девушка хорошенькая: светлые волосы, цвета летней соломы; волосы прямые, падают на спину и перевязаны полоской белой ткани. Глаза голубые и мрачные. Губы, полные и красные, способные разорвать сердце мужчины, надуты; губы чувственные, слегка мятежные, слегка презрительные. Она склонилась у возвышения. За ней, на полу, сосуд из полированный бронзы, полный воды, полотенце и горянский бритвенный нож с прямым лезвием. Я коснулся подбородка. Пока я спал, она меня побрила. Я вздрогнул, представив себе лезвие у горла. - У тебя легкое прикосновение, - сказал я. Она склонила голову. На ней длинное простое белое платье без рукавов, падающее благородными классическими складками. Вокруг горла изящно обернут белый шелковый шарф. - Я Вика, - сказала она, - твоя рабыня. Я сел, скрестив ноги по-горянски. Потряс головой, чтобы прогнать остатки сна. Девушка встала, отнесла сосуд к раковине в углу комнаты и вылила воду. Походка у нее хорошая. Потом она провела рукой мимо стеклянного диска на стене, и из скрытого отверстия полилась в раковину вода. Девушка ополоснула сосуд, снова наполнила его водой, потом достала из шкафа другое полотенце из мягкой льняной ткани. Подойдя к спальному возвышению, она склонилась передо мной, подняв сосуд. Я принял у нее сосуд и сначала напился, а потом, поставив его рядом, умылся. Вытер лицо полотенцем. Она взяла бритвенный нож, использованное полотенце и сосуд и отошла к стене. Очень грациозная, очень красивая девушка. Снова ополоснула сосуд и поставила к стене сушить. Промыла и вытерла нож и положила в шкаф. Движением руки, не прикасаясь к стене, открыла в ней небольшое круглое отверстие и бросила туда два использованных полотенца. Когда они исчезли, круглая дверца закрылась. Девушка вернулась к спальному возвышению и опустилась на колени в нескольких футах от меня. Мы смотрели друг на друга. Молчали. Спина у нее прямая; склонившись, она опирается на пятки. В глазах горит раздраженная ярость или бессильный гнев. Я улыбнулся ей, но она не улыбнулась в ответ, посмотрела на меня сердито. Когда она снова подняла голову, я посмотрел ей прямо в глаза; некоторое время мы так смотрели в глаза друг другу, потом она опустила взгляд. Когда она подняла голову, я коротким жестом пригласил ее придвинуться. В глазах ее мелькнуло гневное возмущение, но она встала, медленно приблизилась ко мне и склонилась у самого возвышения. Я, по-прежнему сидя на возвышении скрестив ноги, наклонился, взял ее голову в руки и привлек к себе. Она склонилась, с поднятым ко мне лицом. Чувственные губы слегка раздвинулись, я почувствовал, что дышит она глубоко и часто. Я отнял руки, но ее голова не отодвинулась. Я медленно развернул белый шелковый шарф у нее на шее. Глаза ее затуманились гневными слезами. Как я и ожидал, на ее белом горле тонкий, плотно прилегающий ошейник горянской рабыни. Подобно другим таким же ошейникам, он запирается маленьким замком на шее. - Видишь, - сказала девушка, - я тебе не солгала. - Твое поведение, - ответил я, - не похоже на поведение рабыни. Она встала и попятилась, прижав руки к платью на плечах. - И все-таки я рабыня. - Она отвернулась. - Хочешь посмотреть мое клеймо? - презрительно спросила она. - Нет. Итак, она рабыня. Но на ошейнике не написано имя владельца и название города, как я ожидал. Там только номер - горянский, соответствующий по нашему счету 708. - Можешь сделать со мной, что хочешь, - сказала девушка, повернувшись ко мне лицом. - Пока ты в этой комнате, я принадлежу тебе. - Не понимаю, - сказал я. - Я рабыня комнаты. - Не понимаю, - повторил я. - Это значит, - раздраженно сказала она, - что я заключена в этой комнате и принадлежу всякому, кто в нее входит. - Но ведь ты можешь выйти, - возразил я. И указал на широкий вход, в котором не было ни двери, ни решетки, и на коридор за ним. - Нет, - с горечью сказала она, - я не могу выйти. Я встал, миновал вход и оказался в длинном каменном коридоре, который уходил в обоих направлениях, насколько хватал глаз. Он был освещен энергетическими шарами-лампами. В коридоре, на равном, но большом - не менее пятидесяти ярдов друг от друга - расстоянии видны были многочисленных входы, точно такие же, как мой. Из одной комнаты никак нельзя было заглянуть в другую. Но ни в одном входе-портале я не видел дверей, не было даже петель. Стоя снаружи в коридоре, я протянул девушке руку. - Пошли, - сказал я, - опасности нет. Она отбежала к дальней стене и прижалась к ней. - Нет! - воскликнула она. Я рассмеялся и зашел в комнату. Она отодвигалась от меня в ужасе, пока не оказалась в углу. Закричала и вцепилась в камни. Я взял ее на руки, но она сопротивлялась, как кошка, и кричала. Я хотел убедить ее, что опасности нет, что ее страхи беспочвенны. Она исцарапала мне лицо. Я рассердился, ударил ее, она повисла у меня на руках. Я понес ее к входу. - Не надо, - прошептала она полным ужаса голосом, - пожалуйста, хозяин, не надо! Голос ее звучал так жалко, что я отказался от своего плана и отпустил ее, хотя ее страх меня раздражал. Она упала на пол, дрожа и плача, прижалась к моим ногам. - Не надо, хозяин, - умоляла она. - Ну, хорошо. - Смотри, - сказала она, указывая на вход. Я посмотрел, но ничего не увидел, только каменные бока портала и на каждом три круглых красных купола, каждый примерно в четыре дюйма шириной. - Они безвредны, - сказал я, потому что сам несколько раз проходил мимо. Чтобы продемонстрировать это, я снова вышел из комнаты. Стоя снаружи, я заметил кое-что, чего не увидел раньше. Над входом был вырезан горянский номер 708. Теперь я понял значение числа на ошейнике девушки. Я вернулся в комнату. - Видишь, они безвредны. - Для тебя, - ответила она, - но не для меня. - Как это? Она отвернулась. - Рассказывай, - строго сказал я. Она посмотрела на меня. - Ты приказываешь? Я не хотел ей приказывать. - Нет. - Тогда я тебе не расскажу. - Ну, хорошо, - сказал я, - приказываю. Она негодующе, со страхом и слезами посмотрела на меня. - Говори, рабыня, - приказал я. Она в гневе прикусила губу. - Повинуйся. - Может быть, - ответила она. Я в гневе подошел к ней и схватил за руки. Она посмотрела мне в глаза и задрожала. Увидела, что должна будет говорить. Покорно опустила голову. - Повинуюсь, - сказала она, - хозяин. Я отпустил ее. Она снова отвернулась и отошла к дальней стене. - Давным-давно, - сказала она, - когда я впервые пришла в Сардар и нашла зал царей-жрецов, я была молодой и глупой. Я считала, что цари-жрецы очень богаты, и я, с моей красотой... - она повернулась, посмотрела на меня и откинула голову... - я ведь красива, правда? Я посмотрел на нее. Хоть лицо ее было в слезах, волосы растрепались, одежда измялась, она была прекрасна, еще прекрасней в своем расстройстве, потому что оно уничтожило холодную отчужденность, с которой она держалась вначале. Я знал, что теперь она меня боится, но не понимал, почему. Это имеет какое-то отношение к двери, она боится, что я заставлю ее выйти. - Да, ты прекрасна. Она горько рассмеялась. - И вот я, - продолжала она, - вооруженная своей красотой, решила прийти в Сардар и отобрать у царей-жрецов их богатство и силу, потому что мужчины всегда хотели служить мне, давали мне все, что я хотела, а разве цари-жрецы не мужчины? Люди приходят в Сардар по самым неожиданным причинам, но то, что рассказала Вика, казалось мне невероятным. Только избалованная, высокомерная, честолюбивая девушка могла до такого додуматься, к тому же, как она сама сказала, молодая и глупая. - Я стала бы убарой всего Гора, - смеялась она, - у меня за спиной были бы цари-жрецы и все их богатства и несказанная сила. Я молчал. - Но когда я пришла в Сардар... - она вздрогнула. Губы ее шевелились, но она, казалось, не в состоянии говорить. Я подошел к ней, положил руки ей на плечи. Она не сопротивлялась. - Вот это, - сказала она, указывая на маленькие круглые купола по обе стороны от входа. - Не понимаю, - ответил я. Она высвободилась и подошла к входу. Когда до входа оставался примерно ярд, красные выпуклости засветились. - В Сардаре, - сказала она, поворачиваясь ко мне и дрожа, - меня отвели в туннель и надели на голову отвратительный металлический шар с проводами и огоньками, а когда меня освободили, мне показали металлическую пластинку и сказали, что на ней записан мой мозг, все мои воспоминания, самые старые, самые первые - все там. Я слушал внимательно, зная, что девушка, даже принадлежащая к высшей касте, мало что может понять из происшедшего с ней. Цари-жрецы разрешают представителям высших каст на Горе доступ только к знаниям второго уровня. Низшие касты получают только отрывочные сведения знаний первого уровня. Я полагал, что есть и третий уровень, предназначенный только для самих царей-жрецов, и рассказ девушки подтверждал мое предположение. Я сам не разобрался бы в действии машины, о которой она говорила, но ее назначение и теоретические принципы в целом мне были ясны. Она говорила о сканере мозга, который делает трехмерные микросрезы, особенно наиболее глубоких и наименее подверженных изменениям участков мозга. Получившаяся в результате пластина-запись более индивидуальна, чем отпечатки пальцев; она так же уникальна и неповторима, как ее жизнь; в сущности это и есть физическая модель ее жизни, изоморфный аналог ее прошлого, всего, что она испытала. - Эта пластинка, - сказала она, - хранится в туннелях царей-жрецов, а эти, - она вздрогнула и указала на выпуклости, несомненно, сенсоры какого-то типа, - ее глаза. - Должна существовать какая-то связь, может быть, луч между пластинкой и ими, - сказал я, осматривая выпуклости. - Ты странно говоришь, - заметила она. - А что произойдет, если ты пройдешь между ними? - Мне показывали. - Глаза ее были полны ужаса. - Провели между ними девушку, которая, по их мнению, не исполняла свои обязанности. Я неожиданно вздрогнул. - По их мнению? - По мнению царей-жрецов, - просто ответила она. - Но ведь есть только один царь-жрец, - сказал я. - Он называет себя Парп. Она улыбнулась, но не ответила. Печально покачала головой. - Ах, да, Парп. Я думал, что когда-то здесь было больше царей-жрецов. Может, Парп последний из них. Не может быть, чтобы такое огромное сооружение, как зал царей-жрецов, построил он один. - Что случилось с девушкой? - спросил я. Она содрогнулась. - Как ножи и огонь. Теперь я понял, почему она так боялась покинуть комнату. - Ты пыталась закрываться? - спросил я, глядя на бронзовый сосуд у стены. - Да, - ответила она, - но глаза знают. - Она печально улыбнулась. - Они видят сквозь металл. Я удивился. Она подошла к стене и подняла бронзовый сосуд. Закрывая им лицо, как щитом, приблизилась к входу. Выпуклости снова засветились. - Видишь, - сказала она, - они знают. Они видят сквозь металл. - Понимаю. Я молча поздравил царей-жрецов с эффективностью их оборудования. Очевидно, лучи, исходящие из этих сенсоров и расположенные в части спектра, которую не воспринимает глаз человека, способны проникать через молекулярные структуры, как рентгеновские лучи проникают сквозь тело человека. Вика угрюмо смотрела на меня. - Я пленница в этой комнате уже девять лет. - Мне жаль, - сказал я. - Я пришла в Сардар, - рассмеялась она, - чтобы завоевать царей-жрецов и отобрать у них богатство и силу. И, расплакавшись, побежала к дальней стене. Стоя лицом к ней, она продолжала плакать. Потом повернулась ко мне. - А вместо этого у меня только каменные стены и стальной ошейник рабыни! И беспомощно в гневе попыталась сорвать ошейник. В ярости она дергала его, плакала и наконец перестала. Конечно, знак рабства остался на ней. Сталь рабских ошейников Гора не поддается рукам девушки. Она успокоилась. С любопытством посмотрела на меня. - Раньше мужчины делали все, чтобы доставить мне удовольствие, теперь я должна доставлять удовольствие им. Я ничего не ответил. Она смотрела на меня, смотрела дерзко, как будто приглашала воспользоваться властью над нею, приказать ей сделать то, что мне понравится. И у нее не было бы выбора, только подчиниться приказу. Наступило долгое молчание, которое я не хотел нарушать. Жизнь у Вики и так тяжелая, я не желал ей вреда. Ее губы слегка изогнулись презрительно. Я хорошо чувствовал призыв ее плоти, очевидный вызов во взгляде и в позе. Казалось, она говорит: ты не сможешь покорить меня. Интересно, сколько мужчин уступили ей. Пожав плечами, она подошла к спальному возвышению и взяла белый шелковый шарф, который я снял у нее с горла. Набросила его, закрыв рабский ошейник. - Не носи шарф, - мягко сказал я. В глазах ее сверкнул гнев. - Хочешь видеть ошейник? - зашипела она. - Можешь оставить шарф, если хочешь. Она удивленно смотрела на меня. - Но я считаю, что его не нужно надевать. - Почему? - Потому что без него ты красивее, - сказал я. - Но еще важнее, что, пряча ошейник, ты его не снимешь. В глазах ее блеснул огонь, она улыбнулась. - Ты прав. - Она с горечью отвернулась. - Когда я одна, я делаю вид, что свободна, что я знатная леди, убара большого города, может быть, даже Ара. Но когда в мою комнату входит мужчина, я снова только рабыня. - Она медленно сняла шарф и бросила его на пол, потом повернулась ко мне. Высокомерно подняла голову, и я увидел, что ошейник очень красив на ее горле. - Со мной, - мягко сказал я, - ты свободна. Она презрительно взглянула на меня. - До тебя в этой комнате побывала сотня мужчин, - сказала она, - и они меня научили, хорошо научили, что на мне ошейник. - Тем не менее со мной ты свободна, - повторил я. - И после тебя будет сотня. Вероятно, она говорила правду. Я улыбнулся. - А тем временем я дарю тебе свободу. Она рассмеялась. - Спрятать ошейник, - насмешливо передразнила меня, - не значит снять его. Я тоже рассмеялся. Она достойный собеседник. - Хорошо, - согласился я, - ты рабыня. Я пошутил, но она вздрогнула, как от удара. Вернулся вызывающий тон. - Тогда воспользуйся мной, - горько сказала она. - Научи меня, что означает ошейник. Я удивился: Вика, несмотря на девять лет, проведенные в заключении в этой комнате, оставалась упрямой избалованной высокомерной девушкой, сознававшей всю власть своего тела, всю силу свой красоты, способность привлекать мужчин, мучить их, приводить в ярость, заставлять исполнять ее малейшие прихоти. Передо мной была та же прекрасная хищная девушка, которая когда-то пришла в Сардар, чтобы овладеть царями-жрецами. - Позже, - сказал я. Она подавилась от ярости. Я не желал ей зла, но она не только прекрасна, она еще и раздражает меня. Я понимал, что она, умная, гордая девушка, не может смириться со своим положением. Она должны выполнять приказы всех, кого царям-жрецам вздумается послать в ее комнату, но я все же не находил в ее трудном положении извинения для враждебности по отношению ко мне. Ведь я тоже пленник царей-жрецов и не по своей воле пришел в ее комнату. - Как я оказался в этой комнате? - спросил я. - Тебя принесли. - Цари-жрецы? - Да. - Парп? Вместо ответа она рассмеялась. - Долго ли я спал? - Долго. - Сколько? - Пятнадцать анов. Я про себя свистнул. Горянские сутки делятся на двадцать анов. Я проспал почти целые сутки. - Ну, что ж, Вика, - сказал я, - мне кажется, сейчас я могу тобой воспользоваться. - Хорошо, хозяин, - ответила девушка, и в голосе ее звучала ирония. Она расстегнула пряжку на левом плече. - Готовить можешь? Она посмотрела на меня. - Да! - выпалила в ответ. Раздраженно возилась с пряжкой, но пальцы ее дрожали от гнева. Она не могла застегнуть пряжку. Я застегнул ее. Она, сверкая глазами, смотрела на меня. - Приготовлю пищу, - сказала она. - Побыстрее, рабыня! Плечи ее дрожали от гнева. - Похоже, придется научить тебя, что означает твой ошейник. - Я сделал к ней шаг, и она с испуганным криком отступила в угол. Я громко рассмеялся. Покраснев, Вика почти тут же овладела собой, распрямилась, откинула голову, отбросила упавшие на лоб волосы. Полоска ткани, которой она их перевязывала, развязалась. С отвращением глядя на меня, она подняла руки, собираясь снова перевязать волосы. - Нет, - сказал я. Я решил, что с распущенными волосами она красивее. Она продолжала завязывать волосы. Наши взгляды встретились. Она в гневе бросила перевязь на пол и принялась готовить пищу. Волосы у нее очень красивые. 6. КОГДА ИДУТ ЦАРИ-ЖРЕЦЫ Вика готовила хорошо, и я наслаждался приготовленной ею пищей. Запасы пищи находились в закрытых шкафах у одной стены комнаты; открывались шкафы так же, как и другие отверстия; я это уже видел раньше. По моему приказу Вика показала, как открываются и закрываются все шкафы и приемники отходов в этой необычной кухне. Я узнал, что температура воды в кране регулируется направлением, в каком тень руки проходит по светочувствительному сенсору над краном; количество воды определяется скоростью, с какой перемещается рука. Я с интересом заметил, что холодную воду дает перемещение руки слева направо, а горячую - справа налево. Это напомнило мне водопроводные краны Земли: кран с горячей водой обычно слева, а с холодной - справа. Несомненно, есть какая-то причина, вызывающая такую аналогию на Горе и Земле. Холодная вода используется чаще горячей, а левши среди людей - меньшинство. Продукты, которые Вика извлекала из шкафов, не заморожены, а защищены чем-то напоминающим голубую пластиковую пленку. Все продукты свежие и аппетитные. Вначале Вика сварила котелок сулажа, наиболее распространенного горянского супа, состоящего их трех обязательных компонентов плюс, как говорится, все, что можно раздобыть, кроме камней на поле. А обязательные компоненты таковы: золотой сул, крахмалистый золотисто-коричневый плод вьющихся растений с равнины Сул; свернувшиеся красные овальные листья тур-па, древесного растительного паразита, которого выращивают в садах Тура; засоленные вторичные корни кустов кес, маленького растения с мощными корнями, лучше всего растущего на песчаной почве. Затем бифштекс из ноги боска, огромного шерстистого длиннорогого быка с дурным характером; большие стада таких животных медленно перемещаются по прериям Гора. Вика поджарила кусок мяса, толстый, как предплечье воина, на металлической решетке над цилиндром с горящим углем, так что поверхность мяса стала черной, хрупкой и волокнистой, а под ней горячее и сочное мясо. Помимо сулажа и бифштекса из боска были неизбежные круглые плоские лепешки желтого са-тарна - хлеба. Завершилась еда пригоршней ягод и глотком воды из крана. Я решил, что ягоды - это пурпурные плоды та с нижних виноградников острова Кос, что в четырехстах пасангах от Порт-Кара. Я уже пробовал такие ягоды на пиру, который давала в мою честь Лара, тарикса города Тарна. Вероятно, ягоды в кораблях привозят с Коса в Порт-Кар, а оттуда на ярмарку в Эн-Кара. Порт-Кар и Кос - наследственные враги, однако эта вражда нисколько не мешает выгодной контрабанде. Но, может, это вовсе и не ягоды та: Кос далеко, и даже если перевозить ягоды на тарнах, они не будут такими свежими. Потом я перестал думать об этом. Интересно, почему для питья только вода, нет никаких перебродивших напитков Гора, таких, как пага, вино ка-ла-на или кал-да. Я был уверен, что Вика подала бы их мне, если бы они у нее были. Я посмотрел на нее. Она не приготовила себе порцию, а, обслужив меня, молча присела сбоку в позе раба цилиндра. Рабу цилиндра обычно поручают все домашние обязанности в цилиндрических жилищах горян. Между прочим, на Горе стулья имеют особое значение, и их не часто встретишь в частных домах. Они обычно предназначаются для значительных лиц, таких, как администраторы и судьи. Больше того. Вам трудно это понять, но стулья не считаются удобным сидением. Когда я в первый раз вернулся на Землю с Гора, мне было довольно трудно снова привыкнуть к простому делу - сидеть на стуле. В течение нескольких месяцев я чувствовал себя неуверенно и неудобно, сидя на маленькой деревянной платформе, стоящей на четырех тонких ножках. Представьте себе, что сидите на краю высокого узкого стола - вот такое чувство. Мужчины Гора обычно сидят скрестив ноги, а женщины поджимают ноги под себя. Поза рабыни цилиндра отличается от позы свободной женщины только положением рук: рабыня, руки которой не заняты, держит их перед собой так, будто они связаны. Свободная женщина никогда не держит так руки. Олдер Тарл, который учил меня владеть оружием в городе Ко-ро-ба много лет назад, однажды рассказал историю свободной женщины, отчаянно влюбленной в воина. Однажды в присутствии всей семьи она развлекала его. И вот случайно она сложила руки в позе рабыни. С большим трудом удалось удержать ее: она хотела броситься с одного из высоких мостов и разбиться насмерть. Рассказывал Олдер Тарл со смехом, хотя продолжение этой истории нравилось ему меньше. Смущенная этим происшествием, женщина отказалась видеться с воином, и он, нетерпеливый, желающий ее, увез ее из города в качестве рабыни, а через несколько месяцев вернулся, и она была его вольной спутницей. Когда я был в Ко-ро-ба, эта пара все еще жила там. Что с ними теперь? Кстати, поза рабыни для удовольствия отличается и от позы свободной женщины, и от позы рабыни цилиндра. Руки рабыни для удовольствия обычно лежат на бедрах, но в некоторых городах, например, в Тентисе, она держит руки за спиной. Свободная женщина тоже может держать руки на бедрах; значение имеет положение колен. Во всех позах, включая позу рабыни для удовольствия, женщины Гора держатся исключительно хорошо: спина у них прямая, подбородок высоко поднят. Женщины Гора всегда прекрасны. - Почему для питья только вода? - спросил я Вику. Она пожала плечами. - Вероятно, потому что рабыни комнаты слишком много времени проводят в одиночестве. Я взглянул на нее, не вполне поняв смысл ее слов. Она прямо посмотрела на меня. - Было бы слишком легко напиться, - сказала она. Я почувствовал себя дураком. Конечно, рабыням комнаты не дадут спрятаться в опьянении, потому что в таком случае их красота, а следовательно, и полезность царям-жрецам уменьшится. Они станут безответственными, потеряются в своих снах. - Понятно, - сказал я. - Пищу приносят дважды в год. - Приносят цари-жрецы? - Наверно. - Но ты не знаешь? - Нет, - сказала она. - Я просыпаюсь утром, и пища уже на месте. - Вероятно, ее приносит Парп, - сказал я. Она посмотрела на меня с легкой улыбкой. - Парп - царь-жрец, - сказал я. - Он тебе это сказал? - Да. - Понятно, - ответила она. Девушка, очевидно, больше не хотела говорить об этом, и я ее не заставлял. Я почти кончил есть. - Ты хорошо готовишь, - поблагодарил я ее. - Еда превосходная. - Я хочу есть, - сказала она. Я тупо смотрел на нее. Она не приготовила еды для себя, и я решил, что она уже поела, или просто не голодна, или приготовит себе еду позже. - Приготовь себе что-нибудь, - сказал я. - Не могу, - просто ответила она. - Я могу есть только то, что ты дашь мне. Я молча обозвал себя дураком. Неужели я настолько стал горянским воинам, что не обратил внимания на чувства этой девушки? Согласно кодексу моей касты, я должен не думать о ней, считать ее не более чем домашним животным, презренной рабыней, пригодной только для службы и удовольствия. - Прости, - сказал я. - Ты хочешь меня наказать? - Нет. - Значит, мой хозяин дурак, - сказала девушка и потянулась к остаткам мяса на тарелке. Я схватил ее за руку. - Теперь я намерен тебя наказать. Глаза ее заполнились слезами. - Хорошо. - Она отвела руку. Сегодня ночью Вика будет спать голодной. Хотя судя по часам в крышке одного из шкафов было уже поздно, я решил выйти из комнаты. К несчастью, естественного света в комнате не было, и судить о времени по солнцу, звездам и лунам Гора было невозможно. Мне их не хватало. С самого моего пробуждения лампы-шары продолжали гореть все так же ярко. Я, как мог, умылся под струей воды из крана. В одном из шкафов у стены, среди одежды множества разных каст, я нашел и одежду воина. Моя изорвана когтями ларла, поэтому я надел новую. Вика расстелила соломенный матрац на полу у каменного возвышения для сна. Сидя на матраце, она наблюдала за мной. В ногах постели толстое рабское кольцо: если хочу, я могу приковать к нему Вику. Я прицепил к поясу меч. - Ты хочешь выйти из комнаты? - спросила Вика. Это были ее первые слова после еды. - Да. - Но тебе нельзя. - Почему? - насторожился я. - Это запрещено, - сказала она. - Понятно. И я двинулся к двери. - Когда ты понадобишься царям-жрецам, за тобой придут, - сказала она. - А пока ты должен ждать. - Не собираюсь ждать. - Но ты должен, - настаивала она, вставая. Я подошел к ней и положил руки ей на плечи. - Не надо так бояться царей-жрецов, - сказал я. Она поняла, что я не отказался от своего решения. - Если выйдешь, - сказала она, - возвращайся до второго гонга. - Почему? - Ради тебя самого, - сказала она, опустив глаза. - Я не боюсь. - Тогда ради меня. - По-прежнему она не поднимала глаз. - Но почему? Она, казалось, смутилась. - Я боюсь оставаться одна. - Но ты была одна много ночей, - заметил я. Она посмотрела на меня, и я не смог понять выражения ее обеспокоенных глаз. - Бояться никогда не перестаешь, - сказала она. - Я должен идти. Неожиданно издалека донесся удар гонга, какой я уже слышал в зале царей-жрецов. Вика улыбнулась мне. - Видишь, - облегченно сказала она, - уже слишком поздно. Ты должен остаться. - Почему? Она смотрела в сторону, избегая моего взгляда. - Потому что скоро потускнеют лампы и начнутся часы, отведенные для сна. Она как будто не хотела говорить дальше. - Почему я должен остаться? - спросил я. Я крепче сжал ее плечи и потряс, чтобы заставить говорить. - Почему? - настаивал я. В глазах ее показался страх. - Почему? - требовал я. Послышался второй удар гонга, и Вика, казалось, вздрогнула у меня в руках. Глаза ее в страхе широко раскрылись. Я свирепо потряс ее. - Почему? - воскликнул я. Она с трудом могла говорить. Голос ее был еле слышен. - Потому что после гонга... - сказала она. - Да? - ...они ходят. - Кто! - Цари-жрецы! - воскликнула она и отвернулась от меня. - Я не боюсь Парпа, - сказал я. Она повернулась и посмотрела на меня. - Он не царь-жрец, - негромко сказала она. И тут раздался третий и последний удар далекого гонга, и в то же мгновение лампы в комнате потускнели, и я понял, что где-то в длинных пустых коридорах этого убежища ходят цари-жрецы Гора. 7. Я ОХОЧУСЬ ЗА ЦАРЯМИ-ЖРЕЦАМИ Несмотря на возражения Вики, я с легким сердцем вышел из комнаты в коридор. Поищу царей-жрецов Гора. Она шла за мной почти до входа, и я помню, как засветились и запульсировали сенсоры, когда она приблизилась к ним. Я видел ее белое платье, ее прекрасную белую кожу, когда она стояла на пороге потемневшей комнаты. - Не ходи, - просила она. - Но я должен. - Возвращайся! Я не ответил и пошел по коридору. - Я боюсь, - услышал я сзади ее слова. Я решил, что с ней ничего не случится, как и во все прошлые ночи, и потому пошел дальше. Мне показалось, я слышу ее плач, но я подумал, что она боится за себя. И продолжал идти по коридору. Не мое дело утешать ее, говорить ей "не бойся", успокаивать ее присутствием другого человека. У меня дело к страшным обитателям этих коридоров, которые вызвали у нее такой ужас; я не утешитель и не друг, я воин. Идя по коридору, я заглядывал в многочисленные комнаты, такие же, как моя. У всех не было дверей, только массивный вход-портал двенадцати футов в ширину и восемнадцати в высоту. Не хотелось бы мне спать в такой комнате: в нее невозможно закрыть доступ из коридора, а со временем, разумеется, все равно уснешь. Я прошел множество комнат, и почти все они оказались пустыми. Впрочем, в двух были рабыни, девушки, как Вика, точно так же одетые и с ошейниками. Единственным отличием в их убранстве были номера на ошейниках. Вика закрывала ошейник шарфом, а эти девушки не закрывали, но сейчас на Вике тоже нет шарфа; теперь ее ошейник, стальной и сверкающий, закрытый, охватывающий ее красивое горло, ясно свидетельствовал перед всеми, что она, как и эти девушки, рабыня. Первая девушка низкорослая, коренастая, с толстыми бедрами и широкими плечами, вероятно, из крестьян. Волосы у нее были перевязаны и лежали на правом плече; в тусклом освещении трудно было определить их цвет. Она изумленно приподнялась со своего матраца в основании спального возвышения, мигая, потерла овальные глаза с густыми ресницами. Насколько я мог судить, в комнате она одна. Когда она подошла к входу, сенсоры на нем тоже засветились, как и в комнате Вики. - Кто ты? - спросила девушка; акцент свидетельствовал, что она с полей Са-Тарна около Ара или с залива Тамбер. - Ты видела царей-жрецов? - спросил я. - Не сегодня. - Я Кабот из Ко-ро-ба, - сказал я и пошел дальше. Вторая девушка высокая, стройная и гибкая, с тонкими лодыжками и большими испуганными глазами; волосы у нее курчавые и темные, они падали на плечи, резко выделяясь на фоне белой одежды; она могла принадлежать к одной из высших каст; не услышав ее речь, трудно судить об этом; даже в разговоре трудно судить, потому что акцент многих наиболее искусных ремесленников приближается к чистому горянскому языку высших каст. Девушка стояла, прижавшись спиной к дальней стене, держа руки сзади, испуганно глядя на меня и затаив дыхание. Насколько я мог судить, она тоже была одна. - Видела царей-жрецов? - спросил я. Она энергично покачала головой. Нет. По-прежнему продолжая думать, принадлежит ли она к высшей касте, улыбаясь про себя, я продолжал идти по коридору. По-своему обе девушки красивы, но я решил, что Вика их превосходит. У моей рабыни комнаты чистый акцент высшей касты, хотя из какого города, я определить не смог. Может быть, каста строителей или вр