Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Barry N.Malzberg (as K.M.O'Donnell).
   Сборник "Смерть Вселенной" (КЛФ). Пер. - В.Реликтов.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 30 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Я запряг своего отца. Месяцы, нет, годы я ждал этого мгновения;  теперь
не выдержал и, размахивая кнутом,  с  гиканьем  гоню  его  по  улицам.  Он
семенит, с трудом переставляя  подагрические  ноги;  дряблый  рот  исходит
слюною. Отец старается изо всех сил, стонет, жалуется, что я слишком часто
и больно вытягиваю его кнутом. Но я непреклонен, чаша моего терпения полна
до краев. Я жажду возмездия. Может быть, со стороны это кажется  жестоким,
но таков обычай.
   Вдоль обочины рядами встали люди.  Впрочем,  они  ничуть  не  удивлены.
Каждое погожее воскресенье сыновья и  дочери  с  утра  запрягают  отцов  и
гоняют их до самого полудня. Погонщиков  обычно  десяток-два,  но  сегодня
остальные, возможно, из уважения  ждут,  пока  я  не  исполню  свой  долг.
Все-таки я долго терпел, был сама покорность и теперь заслуживаю всеобщего
внимания и нахожусь вне конкуренции.
   Нам предстоит дорога длиной в милю, вниз по главной  улице,  и  уже  на
полпути я тяжело дышу, хотя не нанес ему и десятой  доли  всех  положенных
оскорблений. Я задыхаюсь от избытка чувств и оттого,  что  устал  на  него
кричать.
   - Но-о-о! Сукин ты сын! - погоняю я его,  когда  мы  пересекаем  Третью
улицу. - На, получай! - хлещу с размаху и вижу пульсирующие ручейки  крови
- они как набрякшие жилки на бледной коже. Он уже  стар  -  ему  семьдесят
восемь лет.
   - Вот тебе за то, что ты  не  взял  меня  с  собой  на  автостоянку,  -
приговариваю я и хлещу кнутом. - Тогда  ты  сказал,  что  это  работа  для
мужчин и я должен остаться с матерью в ресторане. А вот это - за  то,  что
ты недодал мне карманных денег, помнишь? Педик старый!  Стал  выдавать  по
семьдесят пять центов,  потому  что  тебе  не  нравились  мои  друзья!  Не
нравились, видите ли! - выкрикиваю я и со  свистом  опускаю  кнут  на  его
спину. - За тридцать лет тебе даже в голову не пришло,  что  у  меня  есть
свой внутренний мир, свои мечты, свой смысл жизни. И ты посмел спорить  со
мною!
   Отец пыхтит и ускоряет шаг. Толпа вяло аплодирует,  когда  он  ковыляет
мимо, и я снова вытягиваю его кнутом, заставляя увеличить скорость.
   - Вспомни, как я целовался с Дорис в гостиной, а ты вошел -  в  пижаме,
старый сукин сын, - и сказал, что мне еще рано! Вспомни! Я не  забыл  это,
чертов старик, - говорю я, отпуская ему очередной удар. - Это за  то,  что
ты вынуждал мать ложиться с тобой, несмотря на ее усталость,  болезнь  или
отвращение к этому; за то, что лапал ее и уводил  в  спальню!  Получай!  -
хлещу его изо всех сил.
   Боль заставляет плясать кровь в его венах, и он испускает жалобный вой.
Это прекрасно, прекрасно: танец его крови, гармония его крика, музыка  его
боли, радость моего освобождения  -  все  вместе,  и  еще  солнце,  улица,
облака, телега, кнут, память, утрата и возмездие...
   Мы несемся через весь город к неминуемой развязке...


   Я везу своего сына. Тридцать шесть  лет  я  ждал  этого  мгновения,  и,
наконец, мое время пришло. Мерзкое отродье!  Он  визжит,  сидя  в  тележке
позади меня, воет и рыдает; кнут дрожит в руке - его унижение  на  виду  у
всех, кто пришел посмотреть на нас. Многие отцы в этом городе везли  своих
сыновей. Теперь моя очередь. О, как долго, невыносимо долго я ждал  этого!
Я едва сдерживаю слова благодарности, которые хочу прокричать солнцу.
   Недавно еще шел дождь, но сейчас прояснилось. Нас видят все, видят  его
мучения, его вину, его ужас,  его  потуги  -  да,  настало  время,  и  это
свершилось, ибо я не  мог  более  терпеть.  Сзади  доносятся  его  гневные
окрики, а кнут лишь слегка задевает меня, не принося никакого вреда.
   - Так тебе, щенок, - шепчу я. - Это за то, что ты  меня  назвал  старым
пердуном в присутствии матери. Тогда я не пустил тебя на улицу, под  дождь
- ты собирался смотреть тот омерзительный фильм.
   Позади  раскачивается  телега;  я  знаю,  что  сын   вот-вот   потеряет
равновесие и упадет.
   - Прекрасно! Прекрасно! Получи по заслугам! - кричу ему я. -  Подавись!
Вспомни, как ты, учась в колледже, одолжил у  меня  пятьдесят  долларов  и
сказал, что вернешь через неделю, а потом спустил все в китайский бильярд,
попросил еще и спасибо не  сказал!  А  когда  тебе  исполнилось  семь,  ты
ворвался к нам в спальню в четыре утра  и  заявил,  что  никак  не  можешь
уснуть! Получай! Получай, ублюдок! - я осыпаю его бранью и  знаю,  что  он
корчится позади меня на дыбе своего  унижения.  Никчемность  существования
угнетает его, он стонет, присев в телеге,  он  пытается  прислушиваться  к
совести, бормочет, понимая свою  уязвимость:  "Я  получил  по  заслугам...
получил по заслугам..." Самое время каяться.
   Рядом рукоплещет толпа. Они машут мне, снимают шляпы, улыбаются -  зубы
блестят на солнце. Они делят со мной всю сладость его гибели, и я улыбаюсь
в ответ, поднимаю руку,  подмигиваю,  заставляю  ноги  быстрее  двигаться,
чтобы  на  очередном  ухабе  швырнуть  его  на  бесчувственные   булыжники
мостовой. Швырнуть так, чтобы  он  лопнул,  как  пузырь  с  кровью,  а  на
тротуаре осталась бы только пустая оболочка.  Пусть  лежит  и  ждет  ночи,
когда из южных прерий прибегут  предчувствующие  поживу  собаки,  раздерут
тело на части и съедят все без остатка.

Last-modified: Fri, 06 Apr 2001 10:34:42 GMT
Оцените этот текст: