го из открытого окна и мешающегося с неповторимым запахом переплетенных в кожу книг... так оно было, есть и всегда будет, не существовало никогда той вонючей, грязной берлоги, в которой он жил... Его мать открыла дверь и вошла. Лишь одно мгновение она была толстой седой старухой в бесформенном балахоне. Нет, она была высокой, прекрасной женщиной в цветастом шелковом распахнутом халате... Семью годами раньше он открыл для себя магию и с тех пор неуклонно совершенствовался в ней. Теперь ему хотелось поделиться богатствами своего ума с единственным человеком, который мог его оценить и понять... Он подбежал к ней и поцеловал... И снова все вышло из-под контроля: она снова была толстой старухой, поднявшейся наверх, чтобы перестелить ему постель. Роскошная зала превратилась в клетушку с потрескавшимся потолком, а его, пятнадцатилетнего толстого подростка, застали за онанизмом. Он покрывал ее поцелуями, потому что думал, будто она пришла по другой причине... - Ой, мамочка, - задыхаясь, пробормотал он с бьющимся сердцем. - Мы с тобой можем владеть миром. Я знаю магию, я могу... Огромным усилием воли он опять превратил ее в прекрасную женщину в роскошной одежде, увеличил спальню до королевских размеров... и как раз вовремя, поскольку знал, что в следующий момент отец - муж его матери - войдет в комнату, и сомневался в том, что сумеет вновь пережить последующую сцену такой, какой она была на самом деле. Что ж, внушал он себе, я создаю новую реальность, и через несколько минут это невыносимое воспоминание перестанет соответствовать действительности. На лестнице раздались грузные шаги, Френд сконцентрировался, и они превратились в легкие шажки ребенка. На площадке была лампа, и огромная колеблющаяся тень угрожающе заслонила проем двери... И снова Френд усилием воли заставил все измениться: теперь на пороге лежала тень сгорбленного маленького человечка, такая жидкая, словно отбрасывающее ее существо почти нематериально. В комнату вошел тощий старик, похожий на крысу, вставшую на задние лапы, не представляющий ни для кого никакой угрозы, несмотря на злобный прищур и хищный оскал. - Это что? - раздался раскатистый бас, но Френд спохватился, и бас превратился в писк: - Что здесь происходит?! - От заморыша пахло вином и табаком. Крошка-папаша смешно проковылял по выложенному плиткой полу к Лео Френду, и в этой реальности увесистая оплеуха сменилась беспомощным, слабым толчком. Мать повернулась к вошедшему, и только от одного ее взгляда крыса в штанах отпрянула от мальчика. - Ты - невежественная скотина. - Ее тихое музыкальное контральто отдалось эхом от покрывающих стены панелей и слилось с журчанием веселых фонтанов в саду. - Грязное отродье! Красота и величие не для твоего скудного умишка. Пошел вон! И тварь, спотыкаясь, попятилась к двери, унося с собой винную вонь... Харвуд осел еще на один фут. Он уже был почти вровень с бортом, взмок от пота, волосы прилипли ко лбу. Он натужно, тяжело дышал, не открывая глаз. Лишь на мгновение один глаз приоткрылся, но в нем блеснул огонек скрытого торжества. Это выбило Френда из колеи, и на мгновение его контроль над событиями поколебался. В воспоминании отец стал расти и двигаться медленнее, комната на глазах начинала расползаться, превращаясь в конуру, и мать Френда беспомощно залопотала: - Ты за что ударил Лео? Ты что всегда его бьешь?.. И отец уже начал поворачиваться к ним. Высоко над палубой Лео стиснул сияющие кулаки, собрал остатки воли, и медленно, медленно отец стал уменьшаться, спальня вновь стала роскошной, хотя панели на стенах еще оставались полупрозрачными... В этот момент Харвуд перестал притворяться побежденным, расхохотался и нанес удар. И отец, хотя все еще и стоял к нему спиной, вдруг невероятно вырос, так что косяк двери стал низок. Он обернулся, и перед Фрейдом оказалось ухмыляющееся лицо Харвуда. Он открыл огромный рот и изрек фразу, которую так отчаянно пытался забыть Френд: - Ты что делаешь со своей матерью, ты, урод! Гляди, ее тошнит прямо на пол. Охваченный животным ужасом, он повернулся к матери, которая за те секунды, что он не смотрел на нее, ужасно изменилась: теперь она напоминала жирную, безволосую собаку, пятившуюся от него. Ее брюхо ходило ходуном от мучительных спазмов, она выблевывала на грязный пол собственные внутренности... Спальня не только превратилась в ту убогую клетушку, которой была в действительности, она стала еще более мрачной, со спертым, вонючим воздухом. Френд попытался вырваться обратно на чистый морской воздух, на "Шарлотту Бейли", пусть даже на "Громогласный Кармайкл", но не мог найти выхода. - Ты чересчур быстро истратил резервы, - изрекло существо, бывшее его отцом и Бенджаменом Харвудом и каждым сильным взрослым человеком, который когда-либо выражал ему свое презрение. И тут оно кинулось на него, стены начали смыкаться, комната сжалась и поглотила Френда. Удар грома потряс воздух и не только оглушил успевшего встать Шэнди, но и заставил ухватиться за канат, чтобы удержаться на ногах. Оглянувшись по сторонам, задыхаясь от вони раскаленного металла, он увидел, что корабль вновь превратился в привычный "Кармайкл", а воскрешенные моряки стали едва различимыми тенями. Руки, вцепившиеся в отвороты его камзола, пропали. Шэнди поднял глаза. Бет Харвуд по-прежнему висела неподвижно в воздухе, футах в двадцати над палубой, но сам Лео Френд стремительно возносился в безоблачную синеву, сияя нестерпимо ярким светом. Он отмахивался от чего-то, как от роя разъяренных пчел. Даже несмотря на звон в ушах, Шэнди слышал пронзительный визг Лео Френда. Наконец там, в вышине, полыхнуло так, что перед глазами заплясали красные пятна, а вскоре с неба посыпались хлопья белесого невесомого пепла. Бет Харвуд плавно опустилась обратно в каюту, и разломанные доски, словно змеи, поползли обратно на свое место, закрывая пролом. Над палубой скользили привидения английских и испанских моряков, они жадно тянулись к лужицам пролитой крови, на мгновение обретая материальность от соприкосновения с нею, но пепел Френда, гонимый по палубе бризом, отравлял все, чего касался, и призраки исчезали один за другим. Груда досок подле дыры продолжала убывать, и вскоре из-под них выкарабкались две окровавленные фигуры. Шэнди уже собрался радостно приветствовать их, но тут заметил расколотую голову одного и вдавленную грудь другого. Он глянул им в глаза и нисколько не удивился, увидев в них полнейшую пустоту. Рядом с Шэнди труп мистера Берда сел, неуклюже поднялся на ноги и побрел к блокам у грот-мачты. Один за другим прочие трупы собрались там же, с выражением ожидания на мертвых лицах. Шэнди насчитал четырнадцать погибших. - Только не Дэвис! - У Шэнди перехватило горло, когда среди этой толпы он увидел своего друга и понял, что Дэвиса больше нет. - Только не Дэвис! Харвуд выпорхнул из-за борта и, обогнув мачту, приземлился на юте, рядом с каютой, в которой находилась Бет. Он несколько секунд без всякого выражения смотрел на Шэнди, потом покачал головой. - Мне жаль, - сказал он. - Но моя команда и так невелика, я не могу обойтись без него. А теперь все вон с моего корабля. Шэнди оглянулся на "Дженни", чьи мачта и опаленные паруса выглядывали из-за борта. Дым превратился в редкие струйки, очевидно, оставшиеся на борту сумели-таки погасить пожар. Около двадцати пиратов, оставшихся в живых, толпились на палубе "Кармайкла" - в крови, в лохмотьях, израненные; они обратили взоры на Шэнди. Тот кивнул. - Все на "Дженни", - сказал он, стараясь придать голосу уверенность и не дать прорваться горечи, которую он испытывал. - Я скоро присоединюсь к вам. Пока матросы, шатаясь и хромая, добирались до борта, с которого все еще свешивались абордажные крючья, Шэнди сделал глубокий вдох и направился, понимая, что действия его бесполезны и скорее всего опасны, к каюте Бет. Харвуд молча следил за ним. На его губах играла легкая улыбка. Шэнди остановился перед запертой на засов дверью и, несмотря на то, что чувствовал всю нелепость этого, постучался. - Бет! - позвал он громко. - Это Джек Шэнди... то есть Джон Шанданьяк, - поправился он. Собственное имя прозвучало как чужое и странное. - Идемте со мной, и я обещаю, что высажу вас в ближайшем крупном порту. - Но как же я, - донесся из-за двери на удивление спокойный голос Бет, - как же я могу доверять человеку, который убил офицера королевского флота, дабы спасти убийцу от заслуженной кары, а позже приставил нож мне к горлу, чтобы разлучить меня с моим отцом? Шэнди откинул волосы со лба и поднял взгляд на Харвуда, который улыбнулся и с насмешливым сочувствием пожал плечами. - Этот капитан корвета, - сказал Шэнди, пытаясь сохранить спокойствие, - намеревался убить Дэвиса, убить его без суда и следствия. У меня не было выбора. А что касается вашего отца, - он умолк, понимая всю безнадежность своей попытки в чем-то убедить ее, но заставил себя продолжить, бросая слова, как экипаж тонущего корабля сбрасывает в воду пушки и бочки, - ваш отец намерен изгнать вашу душу из тела и заменить ее душой вашей матери. Внутри каюты было тихо. - Пожалуйста, покиньте мой корабль, - сказал Харвуд вежливо. Шэнди схватился за дверной засов, но мгновением позже он беспомощно барахтался в воздухе, отлетая прочь от двери каюты. Сердце у него замерло, он зажмурился, испытывая сильнейшее головокружение. Шэнди перелетел через планшир, затем на какое-то мгновение завис над водой в тридцати футах от носа "Дженни", а потом неведомая сила исчезла, и он рухнул вниз, с головой уйдя в прохладную воду. Он вынырнул в облаке воздушных пузырьков, устало доплыл до борта "Дженни" и, ухватившись за протянутые руки, выбрался на палубу. - Это все вонючая магия, кэп, - сказал Скэнк, когда Шэнди обессиленно навалился плечом на мачту, тяжело дыша. Под ногами растекалась лужа. - Нам еще повезло, что мы сумели унести ноги. Шэнди скрыл свое удивление, услышав, что его назвали капитаном. В конце концов Дэвис мертв, и Шэнди был его старшиной. - Да, пожалуй, ты прав, - пробормотал он. - Чертовски рад, что ты уцелел, Шэнди, - заверил его Веннер с широкой улыбкой, которая не скрывала холодок в серых глазах. Двое пиратов отцепили абордажные крючья и прыгнули в воду. Когда они взобрались на борт "Дженни", то тут же потребовали рому. - Да, дать всем выпить, - сказал Шэнди, опять отводя волосы со лба. - В каком состоянии шлюп? - Ну, - протянул Скэнк, - он и до огненного шара был не в лучшем виде. Но до Нью-Провиденс мы должны добраться без труда. - Нью-Провиденс, - повторил Шэнди. Он бросил взгляд на "Кармайкл" и увидел, как по вантам ползет труп мистера Берда. Он забрался на самый верх, вставил ноги в петли и принялся, словно автомат, развязывать крепления паруса. Мертвецы на палубе потянули за канаты, парус наполнился ветром, и, поначалу медленно, большой корабль принялся отдаляться от "Дженни". - Ныо-Провиденс, - в задумчивости повторил новый капитан "Дженни". А в каюте "Кармайкла" заклинание перестало действовать на Бет Харвуд, и она выдохнула: - Я верю вам, Джон. Да! Да! Я согласна плыть с вами! Заберите меня отсюда, ну пожалуйста! Но к этому времени парус "Дженни" уже превратился в крохотный белый лоскуток на сверкающей поверхности моря. И если не считать Харвуда, ее слова слышал только мертвый экипаж "Громогласного Кармайкла".  * КНИГА ТРЕТЬЯ *  - Который час? - Вот-вот пробьет двенадцать. Нас завтра ожидает судный день. Т.Л.Беддос ГЛАВА 19 Шестеро мужчин выбрались из шлюпки, ткнувшейся носом в песчаный берег. Стид Боннет выглянул из-за кизилового дерева, росшего на вершине склона, защищавшего его лагерь от холодного ветра. Он облегченно перевел дух, когда узнал их предводителя. То был Уильям Ретт, тот самый британский полковник, который взял Боннета в плен месяц назад и вот сейчас явно явился сюда снова захватить его после недавнего бегства из здания гауптвахты, которая служила городу Чарлстон тюрьмой. . Слава Богу, подумал Боннет, меня опять, похоже, запрут, а если очень повезет, быть может, меня здесь сегодня убьют. Он отошел от дерева и поспешил на другую сторону холма, прежде чем кому-нибудь из его спутников пришла в голову идея отправиться за ним. По пути он пытался подавить в себе радостное возбуждение, поскольку чернокожий мог улавливать чувства почти так же, как и сам Тэтч. Он нашел всех троих по-прежнему сидящими вокруг огня: индеец и черный с одной стороны, Дэвид Хэрриот - с другой. - Что ж, Дэвид, - сказал он, стараясь говорить весело, - погода заметно улучшается. Сдается мне, ты с нетерпением ждешь того дня, когда мы сможем наконец убраться с этого проклятого острова и заполучить новый корабль. Хэрриот, бывший исполнительным помощником Боннета с того дня, когда "Возмездие" спустили на воду, и до захвата корабля полковником Реттом возле устья реки Фир, лишь пожал плечами. Его детский восторг по поводу того, что они сумели сбежать из Чарлстона, поугас и уступил место суеверному страху, когда необъяснимо отвратительная погода заставила их искать убежища здесь, на острове Салливан, и совсем впал в черную депрессию с того дня, как к ним присоединились индеец и этот странный негр. Индеец и негр объявились неделю назад, утром. Они просто стояли у палатки Боннета, и хотя ни он, ни Хэрриот их никогда раньше не видели, они приветствовали тех по именам и объяснили, что пришли помочь завладеть новым судном. Боннету показалось, что он видел индейца в мае на борту "Месть королевы Анны", когда Тэтч осадил Чарлстон, чтобы заполучить колдовскую травку. А у негра были подозрительно белые десны - примета настоящего бокора. И даже для простодушного Хэрриота стало ясно, что Тэтч их наконец нашел. Почти полтора месяца после того ужасного путешествия к Фонтану юности Боннет не имел никакого влияния на свои собственные поступки. "Возмездие" сопровождало "Месть королевы Анны" в плавании на север, к Вирджинии, и хотя Боннет отдавал приказы и управлял кораблем, на самом деле его голосом командовал Тэтч. Словно во сне Боннет принял амнистию из рук губернатора Северной Каролины, Эдена, и намеревался отплыть на юг, на Барбадос, где собирался вернуться в привычный круг богатых плантаторов, насколько это было возможным. Тэтч, планировавший оказаться убитым, чтобы потом возродиться в новом теле, явно чувствовал, что было бы неплохо иметь под рукой богатого джентльмена или пусть даже экс-джентльмена - в качестве послушной марионетки. С момента получения амнистии Боннет все больше и больше становился самим собой. Тэтч явно полагал, что Боннет больше всего на свете мечтает вернуться к своей прежней жизни, и поэтому не слишком давил на старика. На самом же деле Боннет страшился возвращения на Барбадос больше, чем смерти. В свое время он был там уважаемым гражданином как вышедший в отставку армейский майор и как зажиточный плантатор. И потому мысль о возвращении в родные края в качестве бывшего пирата, да еще такого, который предпочел спрятаться от правосудия под юбкой королевской амнистии, была ему просто невыносима. Всякие надежды, которые он мог питать, что обитатели этого отдаленного острова останутся в неведении относительно его пиратской карьеры, рухнули, ибо второе судно, которое он захватил в свое время, было "Торбет", корабль с Барбадоса. Хоть он и знал, что ему не следует оставлять свидетелей, у него не хватило духу отдать приказ перебить всех пленных, а кроме того Дэвид Хэрриот не остался бы в стороне, если бы людей, с которыми он плавал всю свою жизнь, убивали у него на глазах. Вдобавок ко всему прочему при мысли о встрече с женой он едва не терял сознание от ужаса. Она была сущей мегерой, и до сих пор он частенько просыпался весь в поту, и в ушах звучал ее пронзительный голос: "Убирайся, ты, дрянной слизняк! Свинья вонючая!", и всегда он бежал из собственного дома, пылая желанием убить и ее, и себя заодно. Будущее обещало лишь одно: возвращение на Барбадос и к жене, если только... если только он не сумеет расстроить планы, которые Тэтч вынашивал на его счет. И вот четырнадцатого сентября он отправил Хэрриота в город отыскать и собрать как можно больше членов старого экипажа - он не хотел брать с собой ни одного, кто плавал с Тэтчем или Дэвисом, - а потом собрать их на борт "Возмездия". Этот корабль не был пиратским призом, захваченным в бою, Боннет оплатил каждую дощечку, каждый ярд канатов, и чиновники порта не имели ничего против его отплытия на "Возмездии". Выбравшись в открытое море, он тотчас же велел соскрести старое название "Возмездие" и написать новое: "Король Джеймс". А потом Боннет принялся нарушать условия амнистии. Не успело солнце сесть в тот день, как он уже взял на абордаж корабль, а в последующие десять дней захватил еще одиннадцать. Добыча была мизерная: табак, свинина, гвозди и иголки - но он занимался пиратством на глазах у всех. Экипажам ограбленных кораблей он представлялся как капитан Томас, ибо не хотел, чтобы слухи о нем дошли до Тэтча прежде, чем он окажется вне пределов досягаемости. А чтобы достичь этого, он решил воспользоваться планами Тэтча насчет собственного поражения. Поскольку Боннет был полностью во власти Тэтча, тот только с ним одним обсуждал детали своего плана. Правда, Боннет хотел воспользоваться им в более скромных целях. Тэтч собирался в конце концов получить бессмертие, а Боннет искал лишь скорой смерти в бою, а если не повезет, то суда и виселицы. Он поднялся на "Короле Джеймсе" по реке Фир для ремонта, но отпустил капитана и экипаж последнего захваченного корабля лишь после того, как они увидели, где он встал на якорь. Губернаторские войска под командованием полковника Ретта не преминули прибыть в устье реки вечером двадцать шестого числа. И Боннет позаботился о том, чтобы его попытка сбежать пришлась утром на время отлива. Хотя Хэрриот опешил от последних команд своего капитана, Боннет преуспел в своих намерениях и посадил корабль на мель. В последний момент Боннет попытался взорвать пороховой погреб, взрыв которого разнес бы в клочья его самого и весь его экипаж, но его остановили прежде, чем он успел подпалить фитиль. Затем было обратное путешествие в Чарлстон в кандалах. Его экипаж тут же заперли в церкви анабаптистов в южной части города под охраной целой роты милиции, но Боннета и Хэрриота отправили на гауптвахту на берегу реки Эшли под охраной лишь двух часовых. Через две недели оба сторожа одновременно отправились в город обедать, а дверной замок проржавел настолько, что один пинок ногой вышиб его напрочь. В глубине души Боннету все же не хотелось испытывать унижения суда и публичной казни, поэтому, вдохновленные такой небывалой удачей, они с Хэрриотом выбрались из камеры, украли лодку, проплыли под стенами форта Джонсон и вышли в море. Погода тут же испортилась, поднялся ветер, нависли дождевые тучи, и им пришлось высадиться на острове Салливан к северу от порта. И только тогда они задумались: не слишком уж легко им дался этот побег. Погода не улучшалась. Беглецы умудрились соорудить палатку из паруса лодки и две недели жили на черепахах и камбале, зажаренных на костре, который они тщательно укрывали от посторонних глаз. Боннет надеялся, что рассеянный дымок не будет заметен во время ненастья. Очевидно, он ошибся. Боннет сорвал сухой лист пальмы и бросил его в костер; огонь затрещал, разбрасывая искры. Боннет надеялся, что эти звуки скроют шум шагов полковника Ретта и его людей. - Да, - продолжал Боннет громко, - нам с тобой обоим пойдет на пользу возможность распоряжаться новым кораблем, Дэвид! Мне не терпится захватить несколько богатых купеческих судов - теперь уж я не повторю прежних ошибок. Никогда больше не оставлю я ни одного человека, который мог бы давать показания против меня, в живых. - Он надеялся, что Ретт и его отряд слышат эти его признания. - Куда лучше попользоваться женщинами, расстреляв мужчин, а потом и тех и других отправить за борт на корм акулам! Хэрриот явно не был обрадован такими планами своего капитана, а бокор смотрел на Боннета с подозрением. - Что это ты затеял? - спросил он. Бокор был особенно настороже, потому что от благосклонных карибских лоа их отделяли многие мили. Чернокожий поднял руку и пошевелил пальцами, словно проверяя ветер на ощупь. "Где же вы, Ретт? - с отчаянием подумал Боннет. Ему становилось все более в тягость притворяться веселым. - Неужели еще не заняли нужную позицию? Неужели ваши ружья еще не заряжены, курки не взведены, и вы не взяли нас на прицел?" Индеец поднялся и оглядел прогалину между дюнами. - Да, - сказал он негру, - у него есть какая-то скрытая цель. Пальцы бокора все еще плели сложные узоры в воздухе, но теперь рука протянулась в сторону холма, закрывающего их со стороны моря. - Там... Чужие! Близко! - Он быстро повернулся к индейцу. - Защитные чары! Скорее! Рука индейца метнулась к расшитой кожаной сумке на поясе. - Стреляйте! - завопил Боннет. Дюжина почти одновременных выстрелов сотрясла воздух; песок взлетел фонтанчиками по всей прогалине, вихрь искр взвился от костра. С вершины холма донеслись крики, но Боннет не разобрал слов. Он медленно повернул голову и огляделся. Индеец сидел на песке, сжимая руками рваную рану на бедре. Бокор с изумлением смотрел на изувеченную правую руку - запястье было перебито, а пальцы оторваны. Дэвид Хэрриот лежал на спине, пристально глядя в небо; посередине лба зияла дыра, и кровь уже образовала на песке вокруг его головы темное пятно. "Прощай, Дэвид, - подумал Боннет. - Я рад, что смог оказать тебе по крайней мере эту услугу". Полковник Ретт и его солдаты, скользя в песке, бежали вниз по склону, держа в руках заряженные пистолеты. Боннет с сожалением подумал о том, что пуля - при первом залпе - миновала его. Это значит, что он останется в живых... Это значит, что теперь его ждет суд, а потом казнь - гнусное развлечение для жителей Чарлстона: индейцев, матросов, трапперов, случайно оказавшихся в городе. Он будет дергаться и кривляться в петле, у всех на глазах обмочит штаны... Боннет поежился и подумал: может, еще не поздно спровоцировать Ретта и его людей, чтобы они пристрелили его на месте? Нет, поздно. Ретт успел подбежать к нему и заломить руки за спину. Запястья быстро оказались связаны прочной веревкой. - Добрый день, майор Боннет, - холодно произнес Ретт. Озноб прошел, и Боннет почувствовал, что успокаивается. Он расправил плечи, как подобает бывшему армейскому офицеру, и поднял глаза на полковника. "Что ж, я умру позорной смертью, - подумал он, - но по крайней мере ни перед кем не останусь в долгу. Я заслужил смерть, которая меня ждет. Не пиратством - я никогда не занимался им по доброй воле. Теперь мне не нужно обманывать себя насчет того, другого дела..." - Добрый день, полковник Ретт, - ответил он. - Свяжите чернокожего и индейца, - приказал Ретт своим людям, - и отведите в лодку. Не стесняйтесь подбодрить их острием ножа, если они будут недостаточно проворны. - Полковник пнул Боннета. - Это же относится и к вам. Боннет двинулся вверх по песчаному склону прямо в серое небо. Он почти улыбался. "Нет, - сказал он себе. - Не следует дольше притворяться перед собой, будто я был под действием наркотика, когда забил до смерти ту бедную шлюху, так похоже изображавшую мою жену. Теперь мне предстоит, хотя судить меня будут за другое, расплатиться за это преступление, и я рад, что нашлись люди, способные воздать мне по заслугам". Боннет вспомнил о Черной Бороде. - Не позволяйте мне снова сбежать, слышите! - обратился он к Ретту. - Заприте меня в надежном месте, откуда никто не сможет меня освободить, и приставьте хорошую охрану. - Не беспокойтесь, - ответил полковник. ГЛАВА 20 Когда первые проблески зари над островом Окракок разогнали предрассветную тьму, Тэтч довольно хмыкнул, увидев в устье бухты силуэты двух военных кораблей, вставших там на якорь еще с вечера. Пират-великан выплеснул в рот последние капли рома и помахал бутылкой Ричардсу. - Вот еще одна для Миллера, - сказал он. - Я ему отнесу. Он глубоко вздохнул, наслаждаясь смесью прохладного предрассветного воздуха и паров рома. Казалось, сам воздух застыл в напряженном ожидании, словно натянутая струна - еще немного, и она лопнет. Хотя это ему уже и опротивело, он заставил себя прожевать и, едва не подавившись, проглотить большую конфету из какао пополам с сахаром. "Этого должно быть достаточно, - сказал он себе, - пожалуй, никто в мире не выпил столько рома и не сожрал столько сладостей, сколько я за эту ночь. Могу поклясться, во мне не осталось ни капли крови, которая бы не была пропитана алкоголем и сахаром". - Мы еще можем проскользнуть на восток, кэп, - нервно сказал Ричарде. - Прилив достаточно высок, мы сможем пройти на этом шлюпе по отмелям. Тэтч потянулся. - И бросить нашу добычу? - спросил он, тыкая пальцем в качающийся на волнах в тридцати ярдах от них шлюп, захваченный ими вчера. - Не-а, мы справимся с этими вояками. Ричарде встревоженно нахмурился, но промолчал. Тэтч ухмыльнулся, направляясь к трапу, ведущему на пушечную палубу. Сдается, подумал он, что, застрелив Израэля Хандса, я убил сразу двух зайцев. Теперь они все боятся спорить со мной. Его ухмылка превратилась в кислую гримасу - на менее жестоком лице это можно было бы счесть выражением печали, - когда он припомнил то собрание в его крошечной каюте два дня назад. Они получили известие от Тобиаса Найта, таможенника, что губернатору Вирджинии Спотсвуду стало известно о присутствии Тэтча в этих местах и он снарядил корабли для его поимки. Израэль Хандс тут же стал настаивать, чтобы сняться с якоря и немедленно покинуть остров Окракок. Тэтч с бесстрастным лицом наклонился и стал разливать ром по кружкам. - Разве ты здесь решаешь, как мы будем действовать, Израэль? - спросил он. - Если этого не делаешь ты, ты устраняешься, то тогда да, я решаю, - решительно ответил Хандс. Они плавали вместе еще со времен каперства, потом стали пиратами под командованием адмирала Бена Хорниголда, и Израэль Хандс позволял себе более по-свойски разговаривать с Тэтчем. - А что? Ты хочешь остаться и сражаться на "Приключении"?! - Он презрительно похлопал по переборке. - Это же всего лишь шлюп, немногим лучше рыбацкой лодки. Давай лучше вернемся туда, где мы спрятали "Месть королевы Анны", и выйдем в море. Черт бы побрал эти гонки по отмелям! Я хочу чувствовать под ногами настоящую палубу, хочу увидеть настоящие волны! И уступая неожиданно нахлынувшей на него нежности к старому верному товарищу, Тэтч импульсивно решил совершить акт милосердия, который, как он знал, никто таковым не сочтет. - Я позабочусь, - буркнул он едва слышно, - чтобы ты увидел море опять, Израэль. Под столом он взвел курки двух пистолетов и, задув лампу, скрестил пистолеты и выстрелил в темноте. Пламя полыхнуло сквозь щели между досками стола, и Хандса вышвырнуло из кресла. Когда крики несколько стихли и кто-то наконец сообразил вновь зажечь лампу, Тэтч увидел, что не промахнулся: одна пуля врезалась в стенку, так никого и не задев, а вторая размозжила коленную чашечку Израэля. Все повскакали с мест, глядя на Тэтча с удивлением и страхом, а сам Хандс, скорчившись у переборки и пытаясь остановить льющуюся кровь, смотрел на своего старого товарища с выражением человека, которого предали. - Почему, Эд? - удалось ему выдавить сквозь стиснутые зубы. Не имея возможности сказать правду, Тэтч лишь раздраженно рявкнул: - Черт побери! Да если я не пристрелю кого-нибудь из вас время от времени, вы вообще забудете, кто я такой. Хандса на следующее утро отвезли на берег мечущимся в лихорадке и пылающим жаждой мщения. "Но, - подумал Тэтч, спускаясь на пушечную палубу и пригибаясь под низеньким потолком, - ты по крайней мере останешься жив сегодня, Израэль, - тебя не будет на корабле". - Держи еще одну, - сказал он Миллеру, который уже насыпал в дюжину бутылок порох и свинцовые пули и, воткнув в каждую по фитилю, аккуратно разложил их на одеяле. - Ну как вы тут, готовы? Миллер ухмыльнулся, и лицо с багровым шрамом еще больше исказилось от этой кривой усмешки. - Как только скажете, кэп, - радостно отозвался он. - Отлично. Примерно с тем же чувством, с которым он вспомнил об Израэле Хандсе, он подумал о том, что хорошо бы под благовидным предлогом удалить всю команду с корабля, чтобы встретить охотников Спотсвуда в одиночку. Но чем больше прольется сегодня крови, тем лучше будет действовать его магия. Чувства в сторону, цель оправдывает средства, и смерть других казалась ему сейчас приемлемой ценой за собственное возрождение. - Никакой пощады. - Он хлопнул Миллера по плечу. - Сегодня вода будет соленой от крови! - Чертовски верно, - согласился Миллер, хихикнув, насыпая через воронку порох в новую бутылку. - Чертовски верно, - эхом откликнулся Тэтч. - Фитили я уже разжег, кэп, - заметил Миллер. - Солнце взошло, и я думал, вам в самый раз вплести их в волосы. - Нет, - ответил задумчиво Тэтч, - пожалуй, я не стану сегодня этого делать. Он повернулся к трапу, спохватился и, не оборачиваясь, махнул Миллеру и остальным: - Спасибо всем. Поднявшись на палубу, он увидел, что день уже действительно наступил. Нежно-розовая заря разлилась по небу, мимо, хлопая крыльями, пролетела стая пеликанов, а по берегу острова в ста ярдах от корабля деловито шныряли птицы на длинных тонких ножках. - Вот они, кэп, - угрюмо сказал Ричарде. Паруса обоих военных шлюпов были подняты и полны ветра, и узкие корпуса резали спокойное серебро воды. - Хотел бы я знать, есть ли у них лоцман, который знает эти места, - задумчиво пробормотал Ричарде. Один из шлюпов содрогнулся и резко замедлил ход, наткнувшись на отмель. Секунду спустя то же самое произошло с другим. - Да, - сказал Тэтч, - как видно, нету. Надеюсь, подумал он, что все это не впустую, надеюсь, что Спотсвуд послал за мной в погоню не полных кретинов. С палубы были видны всплески по бортам шлюпов - матросы выкидывали в море балласт. "Поторопитесь же, идиоты, - подумал он, - скоро отлив, и если я... я не перевоплощусь до Рождества - а до него осталось всего пять недель, - я могу не успеть, Харвуд проделает свой глупый трюк и избавится от нее". Как жаль, что он не узнал - или не догадался - раньше, что его свадебная магия больше не будет срабатывать. Уже давно он обнаружил, что в колдовстве есть не только мужские аспекты, но и женские, и что ни один мужчина в одиночку не способен получить доступ к ним. В прошлом он всегда обходил это препятствие, связывая себя освященными узами с женщинами, что, по сути, делало их равными партнерами и давало возможность соединить две половины магии в одну. Изобилие кандидаток на эту роль сделало его несколько легкомысленным в выборе. Они либо умирали, либо сходили с ума вскоре после брачной церемонии. Та, которая сегодня станет вдовой, была четырнадцатой по счету. Ей теперь исполнилось шестнадцать лет, и она оставалась по-прежнему миловидной, когда он в последний раз видел ее в мае. Раньше он сильно использовал ее, в частности, чтобы держать Боннета под контролем - по какой-то причине Боннет был более уязвим для женской магии, - но в конце концов ее разум не выдержал. Теперь она содержалась в сумасшедшем доме в Виргинии, и когда он навестил ее там в мае, чтобы выяснить, будет ли от нее еще польза или нет, она при виде него завопила, бросилась бежать, разбила окно и попыталась длинным осколком вспороть себе живот; тогда позвали не только священника, но и повитуху, поскольку санитар решил, будто она собирается сделать себе аборт. Но сейчас Тэтч значительно превосходил по своему магическому статусу любую обычную женщину, он пролил кровь в Эребусе и теперь, чтобы в полной мере воспользоваться магией, ему требовалась женщина, которая и сама пролила там кровь. И насколько он знал, существовала только одна такая. - Мы могли бы проскользнуть мимо них, пока они на мели, - осторожно заметил Ричарде. - Я думаю, если... - Он вздохнул. - Впрочем, не важно. Они уже на плаву. Тэтч подавил удовлетворенную улыбку и, щурясь, посмотрел вперед. - Да, верно. - Бог мой, - хрипло сказал Ричарде. - Все совпадает с тем, как они захватили Боннета два месяца назад - поймали его в устье, когда начался отлив. Тэтч нахмурился. - Да, ты прав, - проворчал он. Ричарде глянул на него в надежде, что до его капитана наконец дошло, какая опасность им грозит. Но Тэтч просто припомнил то, что слышал о пленении Боннета. "Да, клянусь Бароном, - сердито подумал он, - если отбросить тот факт, что все это произошло в полутора сотнях миль отсюда, то все остальное чертовски схоже. Боннет украл мою идею! Он не только сделал себя неподходящим для роли, которую я планировал для него, и попался, он также вспомнил и присвоил - пират проклятый - ту идею, которую я решил претворить в жизнь сегодня. И двое колдунов, которых я послал за ним, вернулись без него и раненые. А в воскресенье, точно в полдень, я перестал физически его ощущать. Он отыскал лазейку, сквозь которую ускользнул от меня, и лазейкой этой, похоже, для него стала петля". - Сейчас приблизятся на расстояние оклика, - просипел Ричарде. Лицо его было покрыто потом, хотя на прохладном утреннем воздухе изо рта вырывались облачка пара. - Пора, - сказал Тэтч. Он расправил массивные плечи, неторопливо прошел на нос и оперся ногой в ботфорте о бушприт. Набрав в грудь воздуха, он заорал: - Кто вы и что вам здесь надо? На палубе ближайшего шлюпа засуетились, и на мачте взвился британский флаг. - Как видите, - донесся ответный крик, - мы не пираты. Торжественно, как будто это был диалог в давным-давно известной пьесе, Черная Борода крикнул: - Жду вас у себя на борту - хочу увидеть сам, кто вы такие. - Шлюпки заняты, - прокричал в ответ капитан британского флота. - Но я поднимусь на борт со всем моим экипажем. Тэтч улыбнулся и, казалось, расслабился, а затем прокричал в ответ: - Будь я проклят, если пощажу хоть одного из вас. - Мы не ожидаем никакой пощады, но и сами не спустим. Тэтч повернулся к Ричардсу. - Теперь полная ясность, - бросил он. - Поднять наш флаг, поднять якорь, в бой! - Есть, кэп! - откликнулся Ричарде. - Добычу оставляем? - махнул он рукой в сторону захваченного торгового корабля. - О ней я позабочусь сам. Первый из военных кораблей стал разворачиваться к северу, чтобы перекрыть Тэтчу путь отступления на восток, однако "Приключение" уже несся к западу на всех парусах по спокойной глади утреннего моря, устремляясь меж другим преследующим его шлюпом и берегом острова Окракок к выходу из бухты и открытому морю за ним. Все пираты до единого, кроме Тэтча, пожалуй, затаили дыхание, ибо глубина здесь едва достигала шести футов при начавшемся отливе. Некоторые пираты даже выудили из карманов монетки и швырнули их в темную воду. Ричарде посмотрел на судно, с которого их окликнули, и тихо рассмеялся: - Они снова сели на мель. Тэтч внезапно почувствовал навалившуюся усталость. Он вытащил пистолет и велел: - Спусти паруса, Ричарде, дадим-ка бортовой залп на прощание. Ричарде резко повернулся к нему: - Что?! Все складывается замечательно, мы сможем удрать, если... Тэтч поднял пистолет и ткнул Ричардсу в зубы: - Спусти паруса и приготовься к стрельбе с правого борта. - Есть, - почти всхлипнул Ричарде, отворачиваясь. У большинства пиратов челюсти отвисли от изумления, но воспоминание об Израэле Хандсе все еще было свежо, они повиновались, и "Приключение", теряя скорость, развернулся бортом к преследующему шлюпу. - Огонь! - рявкнул Тэтч, и "Приключение" содрогнулся от залпа пушек, воздух наполнился вонючим дымом и криками испуганных птиц. Дым отнесло к западу, и Тэтч расхохотался, видя беспомощно качавшееся судно неприятеля с вдребезги разнесенными снастями и разбитыми бортами. - Ну что, поднимать паруса? - взмолился Ричарде, тревожно оглядываясь на берег, который с отливом становился все ближе и ближе. Тэтч тоже смотрел на остров. - Да, - согласился он мгновение спустя, видя, что уже слишком поздно. Утренний ветерок совсем стих, и хотя пираты подняли все паруса, "Приключение" продолжал дрейфовать к берегу. Вражеский шлюп снялся с мели, и матросы на нем взялись за весла, чтобы приблизиться к "Приключению". Судно содрогнулось: "Приключение" сел на мель. - Перезарядить пушки правого борта! - скомандовал Тэтч. - Эй вы, парни, - крикнул он группе пиратов, которые метались по палубе, выбрасывая за борт бочки, цепи и весь лишний груз, - отставить! Все равно отлив не опередить. Лучше зарядите-ка пистолеты и приготовьте сабли. Второй военный шлюп упорно приближался. - Стрелять только по моей команде. - Верно! - подхватил Ричарде, который вытащил саблю и крутил ее, разминая кисть. Теперь, когда не было никакой надежды избежать сражения, вся его нервозность испарилась. Он улыбнулся Тэтчу: - Надеюсь, ты больше не станешь сражаться на таком близком расстоянии. Тэтч на мгновение сжал плечо Ричардса. - Обещаю, - сказал он тихо. - Больше такого не будет. Шлюп был от них всего лишь в паре дюжин ярдов, и Тэтч сквозь скрип уключин даже слышал возгласы матросов. Он понимал, что капитан шлюпа прикидывает, в какой момент разрядить пушки. Тэтч дожидаться не стал и, не дав судну полностью развернуться, скомандовал: - Огонь! И снова рявкнули пушки правого борта "Приключения", смертоносный вихрь пронесся по палубе шлюпа, сметая окровавленные тела вместе с обломками такелажа. Пираты радостно завопили, однако Тэтч со своего места видел, что не все потеряли голову на корабле противника. Молодой офицер загонял всех уцелевших на артиллерийскую палубу. - Гранаты! - закричал Тэтч, как только последний из матросов противника прыгнул в люк. Пираты радостно принялись зажигать фитили, вставленные в бутылки с дробью и порохом. Стаккато взрывов на палубе вражеского шлюпа несло смерть тем, кто был ранен слишком тяжело, чтобы спуститься по трапу. - Мы разделались со всеми, кроме, может, трех или четырех! - крикнул Тэтч, обнажая саблю. - На абордаж! Искрошим их на кусочки! Отлив подтащил шлюп почти к самому борту. Тэтч без труда перемахнул через разделявшую суда полосу воды. В тот же миг крышка люка откинулась, и командир шлюпа - судя по мундиру, лейтенант, - выбрался на палубу. Тэтч осклабился в такой радостной улыбке, что лейтенант невольно бросил взгляд через плечо - кого же там пират так счастлив видеть? Но позади не было никого, кроме его собственных матросов, карабкавшихся по лестнице. Их осталось восемнадцать из тридцати пяти, которые еще могли держать в руках сабли и стрелять из пистолетов. Пираты ринулись вслед за Тэтчем, и у лейтенанта и его людей едва хватило времени выхватить шпаги из ножен, прежде чем их атаковали. Первые несколько минут на палубе царил хаос: топот, лязг сабель, вопли, время от времени прорезаемые выстрелами. Пираты прорубились сквозь линию обороны и напали на защитников шлюпа сзади. Более тяжелые клинки пиратов наносили почти такой же урон при ударах плашмя, как и при ударах острием. Бой кипел по всей палубе. Доски стали вскоре скользкими от крови, которая хлестала из отрубленных рук, вспоротых животов и перерезанных глоток, воздух наполнил тяжелый запах свежей крови. Все это время военные моряки пытались избежать ударов тяжелых сабель, не противопоставляя им своих