шал рассудительный голос Альберта: - Немного забавы для начала, Робин, потому что отныне все становится очень серьезно. А теперь. Что вы видите? - Ничего, - ответил я. - Совершенно верно. Именно это вы и видите. Но то, на что вы смотрите, есть все. Это вся вселенная, Робин. Вся материя, энергия, время, пространство, которые когда-либо существовали или будут существовать. Это первичный атом, Робин, моноблок, то самое, из чего произошел Большой Взрыв. - Я вообще ничего не вижу. - Естественно. Невозможно видеть без света, а свет еще не изобретен. - Альберт, - сказал я, - сделай мне одолжение. Мне ненавистно это чувство пребывания нигде. Нельзя ли увидеть хоть что-нибудь? Недолгое молчание. Потом вернулось еле заметное улыбающееся лицо Альберта. - Не думаю, чтобы сильно повредило, если мы сможем видеть друг друга, - признал он. - Так лучше? - Гораздо лучше. - Отлично. Но только помните, пожалуйста, что настоящего света еще нет. Света не бывает без фотонов, а все фотоны еще находятся в одной невидимой точке. И не только это, - продолжал он, довольный собой, - даже если бы смогли видеть, не существует места, откуда можно видеть, потому что вообще еще нет никакого пространства, в котором находилось бы это "место". Пространство тоже еще не изобретено - или, если выразиться точнее, все пространство, и весь свет, и все остальное все еще находится в единой точке вот здесь. - В таком случае, - мрачно сказал я, - что ты имеешь в виду, говоря "здесь"? - Ах, Робин! - благодарно воскликнул он. - Вы на самом деле не так уж тупы! Прекрасный вопрос - к несчастью, подобно большинству хороших вопрос, он бессмыслен. Ответ таков: вопрос поставлен неверно. Здесь нет никакого "здесь", есть только видимость "здесь", потому что я стараюсь показать вам то, что по определению нельзя показать. Я начинал терять терпение. - Альберт, - сказал я, - если так будет продолжаться... - Подождите, - приказал он. - Не сдавайтесь. Шоу еще не началось, Робин; я только устанавливаю декорации. Для того, чтобы понять, как началась вселенная, вы должны отказаться от своих предубеждений относительно "времени", и "пространства", и "видения". В этот момент, примерно восемнадцать миллиардов лет назад, ничего подобного не существует. - Если время еще не существует, - мудро заметил я, - откуда ты знаешь, что это восемнадцать миллиардов лет назад? - Еще один прекрасный вопрос! И такой же прекрасный ответ. Верно, что до Большого Взрыва такой вещи, как время, не существовало. Так что то, на что вы смотрите, могло существовать восемнадцать миллиардов лет назад. А могло и восемнадцать миллиардов триллионов квадрильонов квинтильонов и еще чего угодно лет назад. Вопрос задан неверно. Но этот... объект... он существовал, Робин. А потом взорвался. Я отскочил. Он действительно взорвался, прямо у меня на глазах. Ничто неожиданно стало чем-то, точкой ослепительно яркого света, и эта точка взорвалась. Словно у меня на коленях взорвалась водородная бомба. Я почти чувствовал, как сморщиваюсь, испаряюсь, превращаюсь в плазму и рассеиваюсь. Раскаты грома ударили в мои несуществующие уши и забили по моему бестелесному телу. - Боже мой! - закричал я. Альберт задумчиво сказал: - Возможно. - Эта мысль, казалось, доставила ему удовольствие. - Я хочу сказать, не в смысле персонифицированного божества - вы меня для этого слишком хорошо знаете. Но здесь, несомненно, произошло Сотворение, вот и все. - Что же произошло? - Как что. Взорвался Большой Взрыв, - удивленно ответил Альберт. - Его вы и видите. Я думал, вы узнали его. Началась вселенная. - И сразу остановилась, - заметил я, приходя в себя. Потому что взрыв застыл. - Я остановил его, да, потому что хочу, чтобы вы все хорошо разглядели. Вселенная еще молода, ее возраст приблизительно десять в степени минус тридцать секунд. О более раннем периоде не могу ничего сказать, потому что и сам не знаю. Не могу даже сказать, насколько велика вселенная или то, что вы можете назвать то-что-существовало-до-вселенной. Вероятно, больше протона. Может быть, меньше шарика для пинг-понга. Могу сказать - мне кажется, - что преобладающей силой здесь были, вероятно, сильные ядерные взаимодействия или, возможно, тяготение. Так как здесь все компактно, сила тяготения, конечно, очень велика. Очень велика. И температура тоже. Точно не могу сказать, насколько. Вероятно - так, как только возможно. Есть некие теоретические предпосылки, позволяющие считать, что максимально возможная температура достигает порядка десять в двенадцатой степени градусов Кельвина - могу привести аргументы, если хотите... - Только если это абсолютно необходимо! Он неохотно сказал: - Не думаю, чтобы в данный момент это было абсолютно необходимо. Ну, ладно. Позвольте сообщить, что я еще могу сказать. Не могу ничего особенного сказать о сцене, на которую вы сейчас смотрите, кроме некоторых моментов, которые вам и самому, по-видимому, очевидны. Например, этот фейерверк, на который вы смотрите, действительно содержит в себе _в_с_е_. Атомы и частицы, из которых в данный момент состоите вы, и я, и "Истинная любовь", и Сторожевое Колесо, и Земля, и Солнце, и планета Юпитер, и Магеллановы Облака, и все галактики в скоплении Девы, и... - И все остальное, хорошо, - сказал я, чтобы остановить его. - Я понял. Это нечто огромное. - Ах, - удовлетворенно сказал он, - но видите ли, вы не поняли. Оно не большое. Я позволил себе некоторые вольности, видите ли. Чуть преувеличил, потому что Большой Взрыв на самом деле был не такой уж большой. Насколько велик, по вашему, этот огненный шар? - Не могу сказать. Может, тысячу световых лет. Он покачал головой и задумчиво сказал: - Не думаю. Меньше. Может, у Взрыва вообще нет размера, потому что пространство изобретено еще совсем недавно. Нет, он определенно маленький. Но содержит в себе все. Понятно?. Я только взглянул на него, и он сразу смягчился. - Я знаю, вам очень трудно, Робин, но я хочу быть уверен, что вы поняли. Теперь относительно "взрыва". Никакого "_з_в_у_к_а_", конечно, не было. Не существовало среды для распространения звука. Кстати, не было для этого и места; это еще одна небольшая вольность, которую я себе позволил. Более важно то, что Большой Взрыв не походил на взрывы, которые начинаются от фейерверка и распространяются, потому что газы расширяются в воздухе, потому что... - Потому что тут нет никакого воздуха, верно? Или даже пространства. - Очень хорошо, Робин! Но есть и еще одно отличие этого Взрыва от всех остальных взрывов. Он не расширяется, как воздушный шарик или как химический или ядерный взрыв. Это нечто совершенно другое. Вы видели японские бумажные кораблики, когда их опускают в аквариум? Пропитываясь водой, они расширяются. Больше похоже на это. Но то, что пропитывало этот первоначальный - назовите как угодно - атом, совсем не вода. А пространство. Вселенная не взорвалась. Она раздулась. Очень быстро и очень далеко. И продолжает делать это. Я сказал: - О! Альберт некоторое время выжидательно смотрел на меня. Потом вздохнул, и взрыв продолжил взрываться. Он окружил нас. Я думал, он поглотит нас. Нет. Но мы погрузились в море ослепительного света. И из него послышался голос Альберта. - Я собираюсь передвинуть нас на несколько световых лет, - сказал он. - Не знаю, насколько, просто хочу, чтобы мы посмотрели с некоторого удаления. - Большой огненный шар сократился и полетел от нас, пока не стал размером с полную Луну. - Теперь вселенная уже состарилась, - сказал Альберт. - Ей примерно сотая доля секунды. Она горяча. Температура примерно десять в одиннадцатой степени градусов Кельвина. И она плотна. Я не имею в виду просто плотность материи. Материи еще нет. Вселенная слишком плотна для нее. Вселенная представляет собой массу электронов, позитронов, нейтрино и фотонов. Плотность ее примерно в четыре на десять в девятой степени раз плотнее воды. Вы знаете, что это означает? - Мне кажется, я понимаю, как плотна плотность, но как горяча температура? Альберт задумчиво сказал: - Невозможно объяснить, потому что ничто не может быть таким горячим. Не с чем сравнивать. Мне придется воспользоваться одним из тех терминов, которые вы ненавидите. Вся вселенная находится в "термическом равновесии". - Ну, Альберт... - начал я. - Нет, выслушайте меня! - рявкнул он. - Это просто означает, что все частицы взаимодействуют и меняются. Представьте себе миллиарды триллионов выключателей, которые случайно срабатывают. В любой момент сколько их включается, примерно столько же и выключается, так что сохраняется общая сумма; это и есть равновесие. Конечно, там никаких выключателей нет. Электроны и позитроны взаимно аннигилируются, производя, нейтрино и фотоны, и наоборот; но в одно и то же время количество разных событий уравновешивается. В результате равновесие. Хотя внутри этого равновесного состояния все мечется как сумасшедшее. Я сказал: - Вероятно, так и есть, Альберт, но тебе понадобилось дьявольски много времени, чтобы добраться до сотой доли секунды. А ведь нам предстоят восемнадцать миллиардов лет. - О, - ответил он, - отныне мы двинемся гораздо быстрее. Не нужно выскакивать вперед, Робин. Идем дальше. - И отдаленный огненный шар расширился. - Десятая секунды - теперь температура упала до трех на десять в десятой градусов Кельвина. Одна секунда - она упала еще втрое. Теперь - позвольте на мгновение задержаться. Прошло четырнадцать секунд после Большого Взрыва. Вселенная еще втрое похолодела; теперь ее температура всего три на десять в девятой степени градусов Кельвина. Это означает, что равновесие начинает нарушаться, потому что электроны и позитроны аннигилируются быстрее, чем производят противоположную реакцию. Мы остановились в этом пункте, Робин, потому что тут находится ответ на ваш вопрос. - Ну, - как можно тактичнее сказал я, - если тебе не все равно, почему было сразу не дать мне ответ и не смотреть все это шоу? - Потому что мне не все равно, - сердито ответил он, - а вы не понимаете. Но мы пойдем еще быстрее. Теперь мы в нескольких минутах от взрыва. Температура уменьшилась еще втрое: она всего десять в девятой степени Кельвина. Становится так холодно, что возникают протоны и нейтроны. Они даже начинают объединяться в ядра водорода и гелия. Настоящая материя - и почти материя! Это пока только пара, а не атомы. И вся эта так называемая материя сосредоточивает в себе лишь ничтожную долю массы вселенной. А все остальное - свет и нейтрино. Есть немного электронов, но вряд ли существуют позитроны. - Как это? - удивленно спросил я. - А куда девались позитроны? - С самого начала электронов было больше, чем позитронов. Так что когда они взаимно аннигилировались, остались лишние электроны. - Почему? - Ах, Робин, - серьезно ответил он, - это лучший из всех вопросов. Я дам вам ответ, который вы, вероятно, не поймете. Поскольку электроны и позитроны, как и все другие частицы, всего лишь колебания замкнутых струн, то число этих частиц в основном случайно, бы хотите углубиться в теорию суперструн? Не думаю. Просто помните слово "случайно", и пойдемте дальше. - Минутку, Альберт, - сказал я. - Где мы сейчас? - Примерно через двести секунд после Большого Взрыва. - Гм, - сказал я. - Альберт. У нас впереди по-прежнему миллиарды и миллиарды лет... - Больше, Робин. Гораздо больше. - Замечательно. И если нам потребовалось столько времени на несколько минут, значит... - Робин, - сказал Альберт, - вы можете отказаться в любую минуту, но тогда как я смогу ответить на вопросы, которые вы, конечно, будете продолжать задавать? Можем сделать небольшой перерыв, чтобы вы все это усвоили. Или, еще лучше, я могу ускорить движение. - Да, - ответил я, без всякого удовольствия глядя на сверкающий шар, в котором все. Я не хотел перерыва. На самом деле я хотел, чтобы все кончилось. Признаю, что Альберт всегда знает, что хорошо для меня. Чего он не понимает, так это, что "хорошо" - абстрактная концепция, и часто хорошо для меня то, чего я совсем не хочу. Я уже почти пожалел, что занялся всем этим делом, потому что мне оно не доставляло удовольствия. Поэтому я хорошо знал, какая из трех альтернатив Альберта мне нужнее всего. Я предпочел бы первый выход, потому что вся эта жара и давление меня уже утомили, а больше всего надоело сидеть неизвестно где в пустоте. Второй выход - сделать перерыв у, может быть, немного расслабиться с Эсси. Так что я выбрал третий. - Давай побыстрее, Альберт. - Конечно, Робин. Идем дальше. Шар угрожающе раздулся. Он по-прежнему представлял собой просто шар. Никаких звезд или планет, даже никаких комков в этом пудинге. Просто масса нерассортированного вещества, очень яркого. Впрочем, теперь она казалась несколько менее яркой, чем раньше. - Мы шагнули далеко вперед, - счастливо сказал Альберт. - Прошло примерно с полмиллиона лет. Температура действительно сильно упала. Теперь она всего около четырех тысяч градусов Кельвина. Существует множество гораздо более горячих звезд, но, конечно, мы говорим не об отдельных точках, а о средней температуре всего. Вы заметили, что шар теперь не такой яркий? До сих пор вселенная была радиационно-доминировавшей. Преобладали в ней фотоны. Теперь начинает доминировать материя. - Потому что больше не осталось фотонов, верно? - Нет, боюсь, неверно, - виновато сказал Альберт. - Фотонов по-прежнему много, но общая температура ниже, что означает, что в среднем на каждый фотон приходится меньше энергии. Отныне материя перевешивает во вселенной радиацию... вот так... - Шар еще больше раздулся и потемнел. - Миновало еще несколько сотен тысяч лет, и температура упала еще на тысячу градусов. В соответствии с законом Вайнберга: "Время, которое требуется вселенной, чтобы перейти от одной температуры к другой, более низкой, пропорционально разнице квадратов температур". Не думаю, чтобы вам нужно было понимать это, Робин, - печально добавил он, - хотя это прекрасное доказательство десятимерной суперсимметрии... - Кончай, Альберт! Почему эта проклятая штука такая темная? - Ах, - благодарно сказал он, - это интересный момент. Сейчас так много ядерных и электроноподобных частиц, что они закрывают свет. Так что вселенная становится непрозрачной. Но это изменится. До сих пор у нас были электроны и протоны, но вселенная была так горяча, что они и оставались в таком состоянии. Как свободные частицы. Они не могли объединяться. Вернее, они непрерывно объединялись, образуя атомы, но температура тут же разрушала их. Теперь передвинем камеру, - шар снова увеличился и неожиданно стал ярче, - и внезапно - смотрите, Робин! Смесь прояснилась! Сквозь нее пробился свет. Электроны и протоны соединились, образовав атомы, и фотоны снова могут пролетать свободно! Он помолчал. Его еле видное лицо довольно улыбалось. Я напряженно думал, глядя на шар. Он начал демонстрировать - нет, не структуру, но по крайней мере намеки на то, что внутри что-то происходит, как на планете Уран, видимой издалека. - Альберт, - сказал я. - Это все прекрасно, но смотри, тут еще очень много фотонов, верно? Так почему они не соединяются и не создают еще больше частиц, чтобы вселенная снова стала непрозрачной? - О, Робин, - страстно ответил он. - Иногда мне кажется, что вы вообще не тупы. Я дам вам ответ. Помните мое знаменитое е равно mc в квадрате? У фотонов есть энергия - е. Если два фотона сталкиваются и их объединенная энергия равна массе любой частицы, умноженной на квадрат скорости света, они при своем столкновении могут создать частицу. Когда вселенная была молода - пороговая величина температуры примерно десять в девятой степени градусов Кельвина, фотоны обладали огромной энергией и могли создавать дьявольское число частиц. Но вселенная остыла. И теперь они Не могут. У них просто не хватает энергии, Робин. - О, - сказал я. - Знаешь что? У меня появилась иллюзия, что я почти понял! - Не принижайте себя, - усмехнулся он. По-видимому, напомнил, что понимать полагается ему. Немного помолчал, потом раздраженно сказал: - Я еще не рассказал вам о создании кварков и адронов. Ничего не сказал даже об ускорении, а это очень важно. Видите ли, чтобы модель работала, нужно предположить, что в какое-то время после Большого Взрыва расширение шло быстрее. Я вам дам аналогию. У вас есть взрывчатка, которая продолжает взрываться, так что вначале взрыв не замедляется, а ускоряется. Настоящее объяснение гораздо сложнее, и... - Альберт! Мне обязательно знать это? - Нет, Робин, - сказал он немного погодя. Тон его был печален, но не настойчив. - Почему бы нам тогда еще немного не передвинуть камеру? - Хорошо. Вероятно, все дети любят играть в железную дорогу. Смотреть, как разрастается созданная Альбертом модель вселенной, все равно что играть с огромной игрушечной железной дорогой, какую только может вообразить ребенок. Конечно, тут нельзя заставить двигаться поезд. Но смотреть все равно интересно. Шар раскачивался и вертелся, потом начал раскалываться. Наша "камера" приблизилась к одному обломку, и я увидел, что он раскалывается на еще меньшие тела. Образовывались кластеры и метагалактики, в знакомых спиральных формах начали вращаться настоящие галактики. Вспыхивали и гасли отдельные точки света; в центрах газовых облаков возникали новые. - Теперь у нас есть звезды, - объявил Альберт откуда-то рядом со мной. - Это первое поколение. Облака водорода и гелия сжимаются, в центре их начинается ядерная реакция. Здесь готовятся все тяжелые элементы, те самые, из которых сделано ваше плотское тело, - углерод, азот, кислород, железо, все элементы тяжелее гелия. Потом, когда взрываются сверхновые, - он указал на одну звезду, которая послушно вспыхнула в потоке света, - все эти элементы расплываются в пространстве, пока не сожмутся в другую звезду и ее планеты. А потом из них образуются другие предметы. Как вы, Робин. Я закричал: - Ты хочешь сказать, что все атомы побывали в звездном ядре? - Те, из которых состоит ваше плотское тело, - поправил он. - Да, Робин. В сущности тут наша Галактика. Можете узнать ее? Он останова вращающееся облако, так, чтобы я смог вглядеться. - Они все кажутся одинаковыми, - пожаловался я. - Большинство действительно похожи, - согласился он. - Но вот до М-31, а вот это Магеллановы Облака. А вот эта спираль - это мы. Он показывал на сверкающий водоворот светлячков, окруженный другими светлячковыми пятнами на фоне слабо искрящейся темноты. - Не вижу, где здесь мы с тобой, - сказал я, пытаясь пошутить. Он воспринял это серьезно. Кашлянул. - Боюсь, я немного забежал за нынешнее время, - извинился он. - Вся человеческая история вместе с образованием планет и превращением Солнца в красный гигант - все это уже миновало. Вы все это пропустили. Я повернулся и взглянул на его туманное лицо. - Не знаю, хочу ли я слушать дальше, - сказал я, и сказал серьезно. Он чуть насмешливо смотрел на меня. - Но это только реальность, Робин, - сказал он. - Это правда, хотите ли вы ее слушать или нет. Вероятно, это способно изменить ваше мнение о собственном значении во вселенной... - Еще бы! - Ну, что ж, - сказал он, - это не так уж плохо. Но не воспринимайте это слишком близко к сердцу. Помните, все это - абсолютно все - пытается изменить Враг. - О, отлично! И поэтому я должен чувствовать себя лучше? Он какое-то время разглядывал меня. - Не лучше, нет. Но в более тесной связи с реальностью. Помните, что у вас, и у меня, и у остального человечества, и у хичи, и у машинных разумов есть только два выхода. Мы можем позволить Врагу делать то, что он делает. Или мы можем противостоять ему. - А как нам это сделать? Он задумчиво посмотрел на застывшую модель. - Показать, что будет дальше? - Ты меняешь тему! - Я знаю, Робин. Я собираюсь запустить модель. Возможно, если вы поймете все, что это влечет за собой, вы сможете каким-то образом помочь в решении проблемы. А может, нет. Может, проблема не поддается решению; но в любом случае я не вижу у нас - или у кого-то еще позже - другого выхода, чем попробовать. А эффективная попытка без знаний невозможна. - Но я _б_о_ю_с_ь_! - Вы были бы сумасшедшим, если бы не боялись, Рабий. Ну, так хотите увидеть, что будет дальше? - Не знаю, хочу ли я! Я говорил серьезно. Начинал по-настоящему нервничать. Смотрел на пятнистое сияние, которое некогда содержало в себе меня, и Эсси, и Клару, и всех фараонов и королей, всех святых и негодяев, и всех исследователей хичи, и певцов лежебок, и динозавров, и трилобитов - все было здесь и все исчезло, _д_а_в_н_о_ исчезло, теперь оно так же далеко от нас, как рождение Солнца. Да, я испугался. Все это такое _о_г_р_о_м_н_о_е_. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким крошечным, беспомощным и нереальным. Все это вошло в мою жизнь. И оказалось хуже умирания, хуже даже, чем когда меня расширили. Конечно, то было ужасное испытание, но у него было будущее. А теперь это будущее стало прошлым. Все равно что смотришь на собственную могилу. Альберт нетерпеливо сказал: - Вы хотите увидеть. Я продолжаю. Галактика завертелась, как волчок. Я знал, что каждый оборот занимает четверть миллиарда лет, но она вращалась, как бешеная, и происходило кое-что еще. Окружающие галактики-спутники расползались. - Они расходятся! - воскликнул я. - Да, - согласился Альберт. - Вселенная расширяется. Она не может сделать больше материи или энергии, но производит все новое пространство. Все отходит подальше от всего остального. - Но звезды в Галактике этого не делают. - Пока нет. Пока еще незаметно. Просто смотрите: мы уходим в будущее на сто миллиардов лет. Галактика начала вращаться еще быстрее, настолько быстро, что я уже не видал движения, все слилось. Но я заметил, что даже Местная Группа почти исчезла из вида. - Я остановлю на мгновение, - сказал Альберт. - Вот. Вы видите что-нибудь необычное в нашей Галактике? - Кто-то выключил множество звезд. - Совершенно верно. Она стала темнее, да. Звезды выключило время. Они состарились. И умерли. Вы заметили, что Галактика стала красноватой по цвету, она больше не белая. Большие белые звезды умерли первыми; старые красные умирают медленнее. Даже маленькие звезды классов F и G, желтые карлики, не больше нашего Солнца, тоже сожгли все свое ядерное топливо. Скоро погаснут и тусклые красные. Смотрите. Медленно, медленно Галактика погасла. Больше ничего не было видно, только туманные очертания наших воображаемых тел и воображаемое лицо Альберта. Улыбающееся. Задумчивое. Печальное. Что касается меня, то слово "печальный" ничего не описывает. Все остальное, что происходило со мной, все бесформенные страхи, которые не давали мне уснуть по ночам, - все это ничто. Я увидел _К_о_н_е_ц_. Вернее, так я думал и так чувствовал, и все человеческие заботы показались мне ничтожными в сравнении. Но когда я сказал: - Значит, это конец вселенной? - Альберт удивленно посмотрел на меня. - О, нет, Робин, - ответил он. - Почему вы так подумали? - Но ведь ничего не осталось! Он покачал туманной головой. - Неверно. Все по-прежнему здесь. Состарилось, и звезды умерли, да. Но они по-прежнему здесь. Планеты, конечно, мертвы. Температура их ненамного выше абсолютного нуля; _ж_и_з_и_и_ больше нет, если вы это имеете в виду. - Именно это! - Да, Робин, - терпеливо сказал он, - но это только ваш антропоморфический взгляд. Вселенная продолжает охлаждаться и создавать новое пространство, расширяясь. Но она _м_е_р_т_в_а_. И останется мертвой навсегда... если только... - Если только что? - спросил я. Альберт вздохнул. - Давайте снова устроимся поудобней, - сказал он. Я замигал, обнаружив, что снова нахожусь в обычном мире. Окружавшая нас ужасная чернота исчезла. Я сидел на веранде своего дома на Таппановом море, неоконченная холодная выпивка по-прежнему в руке, а напротив в плетеном кресле спокойно посасывает трубку Альберт. - Боже мой, - слабо сказал я. Он только кивнул, глубоко задумавшись. Я одним глотком прикончил выпивку и позвонил, чтобы принесли еще. Альберт, оторвавшись от своих мыслей, сказал: - Вот так будет, если вселенная продолжит расширяться. - Это страшно! - Да, - согласился он, - это пугает даже меня, Робин. - Он чиркнул деревянной кухонной спичкой о подошву своего потертого башмака и затянулся. - Должен заметить, что демонстрация заняла гораздо больше времени, чем я планировал. Мы почти причаливаем к спутнику Звездного Управления. Если хотите взглянуть... - Подождет! - выпалил я. - Ты завел меня так далеко, а как же остальное? Какое все это имеет отношение к Врагу? - А, да, - задумчиво сказал он. - Враг. Казалось, он опять ненадолго погрузился в мысли, потягивая трубку и глядя в пространство. А когда заговорил, казалось, обсуждает совершенно другую проблему. - Знаете, - сказал он, - когда я был... живой... космологи оживленно спорили, будет ли вселенная продолжать расширяться, как я только что показал вам, или, дойдя до определенного пункта, начнет впадать в себя, как вода в фонтане. Вы ведь понимаете, что зависит это в основном от плотности вселенной? - Да, кажется, - ответил я, стараясь не упустить его мысль. - Пожалуйста, не сомневайтесь в этом, - резко сказал он. - Это ключевой камень спора. Если во вселенной достаточно материи, ее объединенная сила тяжести остановит расширение, и вселенная начнет сжиматься. Если недостаточно, не остановит. В таком случае вселенная будет расширяться вечно, как вы и видели. - Конечно, видел, Альберт. - Да. Ну, критическая плотность - то есть общая масса всего во вселенной, деленная на общий объем вселенной, - равна примерно пяти на десять в минус тринадцатой степени грамма на кубический сантиметр. В более привычных терминах это примерно равно одному атому водорода в пространстве, занимаемом вашим телом. - Не очень много, верно? - К несчастью, - вздохнул он, - это _о_ч_е_н_ь _м_н_о_г_о_. Вселенная не настолько плотна. Такого количества атомов в ней нет. Ученые давно искали массу, но никто не сумел отыскать достаточно звезд, пылевых облаков, планет, физических тел любого типа или фотонов энергии, чтобы намного увеличить массу. Чтобы вселенная сокращалась, массы должно быть в десять раз больше. Может, даже в сто раз. И еще больше. Мы не находим даже достаточно массы для объяснения нынешнего вращения галактик вокруг их центров. Это и есть знаменитая "недостающая масса". Хичи много думали об этом, и мои коллеги тоже... Но сейчас, - серьезно сказал он, - мне кажется, я знаю ответ на эту проблему, Робин. Измерения параметра замедления верны. Неверна оценка массы. Предоставленная самой себе, вселенная расширялась бы бесконечно. Это открытая вселенная. Но Враг закрыл ее. Я барахтался, все еще под впечатлением ужасного зрелища. С новой Маргаритой пришла машина-служанка, я сделал большой глоток, прежде чем спросил: - Но как он мог это сделать? Альберт укоризненно пожал плечами. - Не знаю. Могу догадаться, что каким-то образом он добавил массу, но это всего лишь отвлеченное рассуждение; во всяком случае к вашему вопросу оно не имеет отношения. Я имею в виду _п_е_р_в_о_н_а_ч_а_л_ь_н_ы_й_ ваш вопрос. Вы помните его? - Конечно. - Но тут же уточнил: - Он имеет какое-то отношение к... о, верно! Я хотел знать, что выиграет Враг от того, что вселенная снова сожмется. А ты, вместо того чтобы ответить, увел меня на миллиарды лет в будущее. Он смотрел на меня виновато, но только слегка. - Может, я излишне увлекся, - признал он, - но было ведь интересно, верно? И имеет прямое отношение. Давайте еще раз взглянем на вселенную примерно в возрасте одного триллиона лет... - Дай мне прикончить выпивку, черт возьми! - Конечно, - успокоительно сказал он. - Я просто покажу вам; можете оставаться на месте, я не буду менять окружение. Вот! Поперек Таппанова моря повисла большая черная плоскость. Рыбаки и пловцы на парусных досках исчезли вместе с холмами противоположного берега, их заменил знакомый черный свод в слабых красноватых искрах. - Мы видим вселенную примерно через миллион миллионов лет после нашего времени, - сказал он уютно, указывая черенком трубки. - А что это за маленькие прыщавые штуки? Попробую догадаться. Звезды красные карлики? - с умным видом сказал я. - А все большие уже выгорели. А зачем мы снова отправились в будущее? Он объяснил. - Потому что даже для Врага вселенная обладает огромной инерцией. Она не может мгновенно остановиться и повернуть движение назад. Она будет продолжать расширяться, пока тяготение "недостающей массы", которую Враг каким-то образом добавил, не начнет стягивать материю. А теперь смотрите. Мы на пределе расширения, и я собираюсь показать вам, что произойдет дальше. Мы увидим, как вселенная съеживается, и я ускорю картину, так что назад мы пойдем очень быстро. Смотрите, что произойдет. Я кивнул, усаживаясь поудобнее и прихлебывая выпивку. Возможно, нереальный алкоголь благотворно действует на мой нереальный обмен веществ, а может, дело в том, что я сидел в удобном кресле в приятной обстановке. Так или иначе, картина больше не казалась мне такой пугающей. Я вытянул босые ноги и пошевелил пальцами перед обширной черной кляксой, закрывшей море; галактики снова начали сползаться. Они не казались очень яркими. - Нет больше ярких звезд? - разочарованно спросил я. - Нет. Откуда им взяться? Они умерли. Но смотрите: я еще немного ускоряю картину. Черная клякса начала сереть и светлеть, хотя сами галактики не светлели. Я закричал: - Стало больше света! Что происходит? Есть звезды, которых я не могу видеть? - Нет, нет. Это _и_з_л_у_ч_е_н_и_е_, Робин. Оно делается ярче из-за голубого смещения. Во времена расширения вселенной излучение наиболее далеких объектов смещалось в красную часть спектра - старый эффект Допплера, вспомнили? Потому что тогда они уходили от нас. Теперь вселенная сокращается, и они приближаются к нам. Что происходит в этом случае? - Свет смещается к синему концу спектра? - предположил я. - Замечательно, Робин! Совершенно верно. Свет смещается в направлении голубого - смещается все, в том числе за видимыми пределами. Это означает, что фотоны получают большую энергию. Температура пространства - средняя температура вселенной - уже на много градусов превышает абсолютный нуль и быстро повышается. Видите, как сливаются эти черные комки? - Похоже на изюм в "Джелло" [фирменное название концентрата желе]. - Да, верно, только на самом деле это то, что осталось от галактик. На самом деле это огромные черные дыры. Они слипаются и начинают светиться. Видите, Робин? Они поглощают друг друга. - И вся штука становится намного ярче, - сказал я, заслоняя глаза. Теперь я не видел даже парусные яхты за краями картины: их затмила яркость. - О, гораздо ярче. Фоновая температура теперь составляет тысячи градусов, горячо, как на поверхности Солнца. И все эти старые мертвые звезды начинают нечто вроде новой жизни, как зомби, потому что внешнее тепло разогревает их. Большинство из них просто испарится, но другие - вот! - Яркая точка устремилась к нам и мимо нас. - Это была большая старая звезда, такая большая, что в ней осталось немного горючей материи. И жара начала в ней новую ядерную реакцию. Я отстранился от - нереальной - жары. Альберт, снова в настроении лектора, указал на меня черенком трубки. - Все, что осталось от всех звезд и галактик, теперь стекается друг к другу. Черные дыры сливаются, фотоны передвинулись в ультрафиолетовую область и дальше, температура достигает миллионов градусов - Himmelgott! [Боже небесный! (нем.)] - закричал он, и я закричал тоже, потому что вся сцена сморщилась, превратилась в одну невыносимо яркую точку. И исчезла. Виндсерферы по-прежнему плавали на Таппановом море. Легкий ветерок шевелил листья азалий. Зрение постепенно возвращалось ко мне. Альберт вытер глаза. - Наверно, в конце нужно было чуть замедлить, - задумчиво сказал он. - Можно пустить заново - нет, конечно, нет. Но вы поняли главное. - Да, - потрясенно ответил я. - А что теперь? - А теперь все сначала, Робин. Вселенная взрывается, снова загораются звезды, но теперь - по-другому! - Он с удивлением оглянулся на приятную сцену. Потом снова повернулся ко мне. - Знаете, - сказал он, - я бы тоже немного выпил. Может, темного пива, швейцарского или немецкого? Я серьезно ответил: - Ты никогда не перестанешь удивлять меня, Альберт. - Я хлопнул в ладоши. Конечно, в этом не было необходимости. Тут же появилась прислуга с высокой керамической пивной кружкой, через край ее переливалась золотистая пена. - Значит, это хочет сделать Враг? Создать новую вселенную? - Д_р_у_г_у_ю_ вселенную, - поправил Альберт, вытирая пену с губ. Он виновато посмотрел на меня. - Робин. Я забыл об остальных своих обязанностях по отношению к вам. Мы приближаемся к спутнику ЗУБов. Может, хотите присоединиться к своим друзьям на экране? - Чего я хочу, - ответил я, - так это покончить к дьяволу со всем! Заканчивай! Что значит "другую" вселенную? Он наклонил голову. - Вот здесь в дело вступает мой старый друг Эрнст Мах, - объяснил он. - Вы помните, я говорил вам о позитронах и электронах, взаимно уничтожающих друг друга? Остались только электроны, потому что с самого начала их было больше? Допустим, вселенная начнет с равного числа, так что в конце не останется и электронов. А также протонов и нейтронов. Что мы получим? Чистое излучение! Ничто не сможет мешать свободному потоку энергии - а также энергетическим существам! - Этого и хочет Враг? - спросил я. - Не знаю, - ответил Альберт. - Это одна из возможностей. Но если Мах прав, существуют и другие, более серьезные возможности. В какой-то определенный момент истории вселенной, когда соотношение электронов и позитронов определялось случайными событиями... - Какими случайными событиями? - спросил я. - Я и этого не знаю. Но все частицы в сущности всего лишь колебания замкнутых струн. Вероятно, свойства струн могут производить колебания любого типа. Еще немного терпения, Робин, потому что, знаете, у меня были затруднения с принципом неопределенности, или случайных событий, мне это всегда трудно давалось в моей плотской жизни. - Он подмигнул. - Не подмигивай! Вообще не умничай! - Ну, хорошо. Но если Мах прав, эти случайные отклонения определяют не только соотношение частиц, но и многое другое, включая физические константы вселенной. - Но как это может быть, Альберт? Я хочу сказать - ведь это законы! - Законы основаны на фактах, а сами факты, как утверждает Мах, генерируются случайно. Я совсем не уверен, сколько так называемых "фундаментальных постоянных" на самом деле фундаментальны во вселенском смысле. Вероятно, следовало бы сказать, в мультивселенском смысле. Вам никогда не приходило в голову, например, спросить себя, почему почему постоянная Больцмана равна один запятая три восемь ноль шесть шесть два на десять в минус двадцать третьей степени джоуля на один градус Кельвина, а не какой-то другой величине? Я правдиво ответил: - Такая мысль никогда не приходила мне в голову. Он вздохнул. - Но в мою приходила, Робин. Должна быть _п_р_и_ч_и_н_а_, почему величина именно такова. Мах говорит: да, такая причина существует, просто на какой-то ранней стадии случилось именно так. Итак, все физические константы могли бы быть совсем другими, если бы эти ранние случайные флуктуации случайно проходили бы по-другому. Он сделал еще глоток пива. - Пункт, когда это происходит - хичи называют его "фазой местоположения", потому что он представляет смену фаз, как преобразование воды в лед. В этот момент прекращаются случайные флуктуации и определяются все "чертовы числа". Я не имею в виду тривиальные постоянные или установленные людьми. Я имею в виду фундаментальные законы, какими мы их знаем, но которые не можем вывести из базовых принципов. Основание натуральных логарифмов. Скорость света. Константа тонкой структуры. Постоянная Планка - не знаю, сколько их еще, Робин. Возможно, в другой вселенной арифметика будет неперестановочной и не будет закона обратных квадратов. Я не могу поверить в вероятность этого, но ведь и все это звучит невероятно, верно? - И ты считаешь, что Враг будет переделывать вселенную, пока не добьется своего? - Не знаю, - ответил Альберт. - Может, он надеется сделать ее правильной - _п_р_а_в_и_л_ь_н_о_й_ для него, я хочу сказать. Изменить законы вселенной! Создать новые законы! Сконструировать вселенную, более удобную для его типа жизни... Я долго молчал, стараясь ухватить все. И не сумел. Я сказал: - Ну, так какой будет их вселенная? Альберт сделал большой глоток из кружки и осторожно поставил ее. Глаза его были устремлены в бесконечность. В левой руке он держал трубку; черенком медленно почесывал сморщенный лоб. Я помигал и переменил позу. - Это будет девятимерное пространство? Никакого ответа. Ничего, кроме пустого взгляда, устремленного в пустоту. Я встревожился. Сказал: - Альберт! Я задал тебе вопрос! Какую вселенную хочет создать Враг? Он посмотрел на меня, не узнавая. Потом вздохнул. Задумчиво почесал голую лодыжку и очень серьезно ответил: - Робин, понятия не имею. 11. ХЕЙМАТ Я рассказывал вам о хороших людях и о людях с недостатками, пришла пора рассказать о по-настоящему плохом человеке. Он вам не понравится, но вам следует познакомиться с ним. Я кратко упоминал его, когда говорил о террористах, но не оценил по достоинству. Я хотел бы оценить его по достоинству, очень хотел, вероятно, вплоть до петли висельника, но этого не случилось. К несчастью. Зовут его Берп Хеймат, и некогда он был двухзвездным генералом в Высоком Пентагоне. Именно Хеймат убедил нового супруга Клары, что единственный способ достичь мира и справедливости - взорвать как можно больше людей. Это одно из самых незначительных его преступлений. Среди всего прочего, однажды он пытался убить меня лично. Возможно, пытался и не раз, потому что далеко не все обнаружилось на суде. Со мной он потерпел неудачу. Но с несколькими сотнями других - по крайней мере с несколькими сотнями - добился успеха. Хеймат на суде отказался признать себя виновным в убийствах. Он вообще не хотел называть это убийством. Называл революционной справедливостью, потому что он был террористом. Суд, с другой стороны, конечно, называл это убийством, каждый отдельный случай назвал убийством и за каждую смерть приговорил Хеймата к пожизненному заключению. И так как Хеймат был не просто свихнувшимся придурком, а доверенным генералом Американских космических сил, приговор вынесли по совокупности. И вот, хотя в приговоре указано, что Хеймату предстоит провести в заключении 8750 лет, время шло, и теперь ему отбывать осталось только 8683 года. У него были все основания считать, что он отбудет каждый день этого срока, потому что даже преступники имеют право на машинную запись. И поэтому срок его заключения не закончится со смертью. Теперь мне даже нравится рассказывать о генерале Берпе Хеймате. Возникает желаемое облегчение. После ошеломляющей демонстрации Альберт