: важно, что что-то не происходит? И что именно? - Ну, просто то, что мы еще здесь, - сказал он, одобрительно улыбаясь моей проницательности. Я перестал смеяться. Не думал, что понял его правильно, но боялся, что понял. - То есть, - уточнил он, уютно посасывая трубку, - мы должны предположить, что Враг уже какое-то время расположился в нашей Галактике, и хотя он, несомненно, в состоянии стереть всю цивилизацию, что он не раз проделывал в прошлом, и мы никак не могли помешать этому, даже если бы и знали, что он собирается делать это, тем не менее - мы еще не уничтожены. К этому времени я уже сидел прямо, и мне было не до смеха. - Продолжай! - рявкнул я. Он казался слегка удивленным. - Ну, Боб, - сказал он миролюбиво, - мне кажется, из этого следуют неоспоримые заключения. - Может, они еще просто не подобрались к нам, - сказал я - или прохныкал; потому что, если говорить правду, я больше не чувствовал себя так хорошо, как в начале разговора. - Да, это возможно, - серьезно сказал он, посасывая трубку. - Тогда, ради Бога, - заорал я, - какого дьявола ты выглядишь таким довольным? Он мягко ответил: - Робин, я знаю, это вас расстраивает, но постарайтесь рассуждать логично. Если они собираются нас уничтожить, а мы никак этого предотвратить не можем, что же нам делать? Ничего: это бесплодная гипотеза, потому что не ведет ни к какому полезному курсу действий. Я предпочитаю противоположное предположение. - А именно? - Что они по крайней мере воздержались от решения, - сказал он. - Что в каком-то будущем мы сможем предпринять действия, о которых еще не знаем. А до тех пор мы можем расслабиться и наслаждаться жизнью, верно, миссис Броадхед? - Подожди Богом проклятую _м_и_н_у_т_у_! - завопил я. - О каких будущих действиях ты говоришь? И почему мы направляемся к кугельблитцу? Неужели ты хоть на секунду думаешь, что кто-то из нас пойдет в кугельблитц и попытается разговаривать с этими... Я остановился. Все смотрели на меня с выражением, которое мне хорошо знакомо. Я видел его давным-давно, на астероиде Врата. Так смотрят на вас другие старатели, когда вы записались на полет, который может сделать вас богатым, но гораздо вероятнее убьет вас. Но я не помнил, чтобы вызывался добровольцем. К этому времени мы, вероятно, около часа уже находились в пути, и уже тогда путешествие было долгим-долгим. Хотя это путешествие было... было... пожалуй, я бы сравнил с зубной болью, но в истории человечества случай не уникальный. Люди давно отучились проводить много времени в пути, вот и все. Теперь нам приходилось заново учиться этому. У наших предков несколько столетий назад вообще не возникло бы такой проблемы. Они знали о взаимоотношениях времени и пространства задолго до Альберта Эйнштейна. Чтобы преодолеть большое пространство, нужно длительное время. Таково правило. И только когда появились реактивные самолеты, люди начали забывать его. (Им пришлось снова его вспомнить, когда они вышли в космос). Подумайте об адмирале Нельсоне, в последний раз играющем в кегли перед тем, как сесть на корабль и отправиться навстречу испанской армаде [по-видимому, ошибка - испанская армада была разбита англичанами в 1588 году, а адмирал Нельсон воевал с французским флотом в начале XIX века]. О Наполеоне, вторгающемся в Россию, как будто отправляющемся в туристическое путешествие с удобствами, с обедами, балами и развлечениями каждый вечер. Вот это способ ведения войн! Старые способы лучше всех. Когда Александр Великий вышел из Македонии, чтобы завоевать мир, это был не блицкриг. На это потребовалось время. Он останавливался, чтобы провести зиму, там установить марионеточное правительство, тут сделать беременной прелестную местную леди - и часто дожидался рождения ребенка. Если вы участвуете в битве, а потом бездельничаете у транспорта в ожидании следующей, вас ожидает странное, нереальное время. Мы, строго говоря, не вели войну. По крайней мере надеялись на это. Но находились на пути к чему-то не менее решающему и опасному, и, о, как много на это ушло времени! Знаете ли вы, сколько длятся пятьдесят дней? Примерно четыре миллиарда миллисекунд, и мы провели их так, как наши почтенные предки. Мы пировали, праздновали и занимались сексом на всем пути по Галактике. И делали мы это в стиле Наполеона или Александра Великого, потому что Альберт располагал огромными возможностями. Такого окружения, какое он предоставлял нам, я никогда не видел. Часами мы с Эсси прятались от своих спутников, купались и плавали с аквалангами на Большом Барьерном Рифе. Выходили из теплой мелкой воды на песчаный островок размером в четверть гектара и любили друг друга в тени шелкового навеса, который трепетал на легком ветерке. Тут же бар и стол для пикника и горячий пресный душ, и так мы проведи свой первый "день". После этого мы могли смотреть в лицо своим спутникам и реальности - недолго. А когда снова становилось скучно, Альберт появлялся с виноградной беседкой в оазисе на Больших Песках планеты Пегги. Оазис рядом с горной стеной, с нее стекают ледяные ручейки. Вокруг нас белый виноград, черный и красный виноград, сливы и ягоды, дыни и персики. Мы лежали рядом в тени листвы, касались друг друга, разговаривали, и так прошел второй "день". Мы едва ли думали, куда летим... в тот момент. Бесконечное разнообразие Альберта непрерывно снабжало нас новыми окружениями. Хижина на огромном дереве в африканском тропическом лесу, внизу по ночам молча скользят слоны и львы. Дом-лодка в индийском озере, со слугами в тюрбанах, которые приносят свежие цветочные шербеты, телятину с острыми приправами и разнообразное печенье среди водяных лилий. Пентхаус на сотом этаже над Чикаго, выходящий на широкое озеро под освещенными молниями грозовыми облаками. Ночь в Рио во время карнавала, и другой карнавал - Марди-Гра - в Новом Орлеане. Платформа на воздушной подушке, непрерывно вибрирующая на краю кратера на горе Ад планеты Персефона, с потоками лавы, почти доходящими до того места, где мы сидим. У Альберта были их миллионы, и все превосходные. Но мне все равно было не очень хорошо. Эсси, тяжело дыша, усаживаясь на краю Большого Каньона, взглянула на меня критически и сказала: - Все в порядке, мой Робин? - Все отлично, - ответил я голосом таким же твердым, как и ложным. - Ага, - сказала она, кивая. - Ха, - добавила, внимательно разглядывая меня. - Я думаю, хватит с нас туризма. В целом Робин все же не тупой мальчик. Альберт! Где ты? - Здесь, миссис Броадхед, - сказал Альберт, заглядывая рядом с нами в каньон. Эсси искоса посмотрела на его дружелюбное лицо на фоне яркой имитации аризонского неба. - Как ты думаешь, - спросила она, - можно ли найти окружение... скажем, менее сибаритское для моего дорогого мужа, который способен на все, не может только ничего не делать. - Конечно, - ответил Альберт. - В сущности я как раз собирался предложить, чтобы мы на время отказались от имитированных окружений. Наверно, интереснее будет провести какое-то время с гостями "Истинной любви". Боюсь, они уже несколько соскучились. За многие миллионы миллисекунд своего опыта я знаком был с разными существами, среди них были и хичи. Но Двойная Связь - совсем особое дело. Особое было то, что в нем очень много этого особого. Успокоенный долгими днями лежания на пляже (и подъема на горы, и подводной охоты, и даже участия в автомобильных гонках) вместе с Эсси, я готов был стать серьезным. Двойная Связь тоже. - Надеюсь, - сказал он вежливо, виновато подергивая мышцами на тыльной стороне ладоней, - вы меня простите за то, что я пробрался на ваш корабль, Робинетт Броадхед. Это было предложение Температурного Скачка. Он очень мудр. - Конечно, - сказал я, отвечая вежливостью на вежливость, - но кто такой этот Температурный Скачок? - Он второй представитель хичи в совете Звездного Управления Быстрого реагирования, - сказал Двойная Связь, а Кассата добавил: - И к тому же настоящая заноза в заду, - говоря это, он улыбался, и я с любопытством взглянул на него. Для Кассаты слова очень характерны, но сказал он их как-то не по-кассатовски. И даже вел он себя не по-кассатовски. Сидел рядом с Алисией Ло, и они держались за руки. Двойная Связь воспринял эту реплику по-дружески. - Да, у нас были разногласия. Особенно часто с вами, генерал Кассата, вернее с вашим органическим оригиналом. - Старик Кассата Кровь-и-Смерть, - с улыбкой сказала копия. - Вам, хичи, не нравится, когда мы говорим о взрыве кугельблитца. И правда. Мышцы шеи Двойной Связи сразу напряглись - это эквивалентно человеческой дрожи. Альберт откашлялся и миролюбиво сказал: - Двойная Связь, я уже давно хочу кое-что обсудить с вами. Может, вы поможете мне прояснить дело. - С большим удовольствием, - ответил хичи. - Были ли вы еще органическим, когда стали одним из главных авторитетов по планете лежебок? Мне интересно. Не можете ли визуально показать нам некоторые материалы о лежебоках? - Не помню, - ответил Двойная Связь, улыбаясь. Это улыбка хичи - мышцы начинают извиваться вокруг огромных розовых шаров-глаз. - Но мы связали свои веера с вашей информационной системой, и у меня готовы такие материалы. - Я так и думал, - сказал Альберт, имея в виду готовность материалов. - Позвольте мне сначала кое-что показать вам. Находясь на спутнике ЗУБов, мы заглядывали к свиньям вуду. У миссис Броадхед и у меня появилась одна и та же мысль. Помните? - спросил он, глядя на меня. - Конечно, - ответил я, потому что Альберт много раз показывал нам свиней, воспроизводил всю их грязь, за исключением запаха. Одна из свиней трудолюбиво выгрызала очередную куклу вуду, а на заднем плане - сама такая маленькая фигурка, отмытая от грязи и слизи. - Эсси сказала, что они интересны. Алисия - что они похожи на кукол, просто игрушки, а потом ты сказала - что ты сказала, Эсси? Она ответила: - Посетители. Сказала отчасти вызывающим голосом, словно ожидала, что с нею будут спорить, отчасти... ну, голос звучал _и_с_п_у_г_а_н_н_о_. Альберт кивнул. - Совершенно верно, миссис Броадхед. Посетители. Чужаки для этой планеты. Логичное заключение, поскольку фигурки все одинаковые, изображение очень детализированное, и на планете нет ничего, что могло бы послужить для него моделью. - Наверно, просто исчезли, - небрежно заметил я. - Свиньи вуду просто их съели. Альберт бросил на меня один из своих отцовских, полных терпимости взглядов. - Судя по внешности, было бы вероятнее, если бы они съели свиней дуду. И в сущности я даже подозреваю это, но сейчас клоню не к этому. Поверьте, Робин, эти существа никогда не были туземными обитателями планеты свиней вуду. Мне кажется. Двойная Связь согласен со мной. - Это верно, - вежливо отозвался Двойная Связь. - Мы провели обширные палеонтологические исследования. Это не местные существа. - Следовательно... - начал Альберт. Эсси закончила за него. - Следовательно, я была права. Посетители. Существа с другой планеты, которые произвели на свиней вуду такое впечатление, что они до сих пор вырезают их фигуры. - Да, - сказал Альберт, кивая, - что-то в этом роде. А теперь. Двойная Связь... Но хичи тоже опередил его. - Я думаю, теперь вы хотите увидеть существа, нападавшие на лежебок. - Он вежливо подождал, пока Альберт уберет свое изображение, потом заместил его новым. Показался город лежебок. Город подвергался разрушению. Существа размером с огромных голубых китов, но с осьминожьими щупальцами, в которых они держали оружие, систематично уничтожали город. - Имитация весьма приблизительная, - виновато сказал Двойная Связь, - но в основных чертах верная. Весьма вероятно отсутствие иных конечностей, помимо щупалец: лежебоки обязательно заметили бы руки или ноги, так как в их собственном организме они есть. - А размер? - спросил Альберт. - О, да, - ответил Двойная Связь, утвердительно тряся запястьями, - это совершенно определенно. Относительные размеры убийц и лежебок надежно обоснованы. - И они гораздо больше свиней вуду, - сказал Альберт. - Если предположить, что их куклы представляют существа такого же размера, как они сами, они не могут быть теми же. Алисия Ло шевельнулась. - Я думала... - Она заколебалась. - Я думала. Враг - единственная другая раса, способная к космическим полетам. - Да, - кивнул Альберт. Я выжидательно смотрел на него. Но он молчал. Я сказал: - Давай, Альберт! Да, единственная, так все считали, кроме тебя, потому что ты всех умнее. Он ответил: - Я на самом деле не знаю, Робин. Но скажу вам, что думаю. Я думаю, что ни существа, едва не уничтожившие лежебок, ни создания, которых продолжают изображать свиньи вуду, на самом деле не были космическими путешественниками. Я думаю, их привезли туда. Двойная Связь сказал: - Я тоже так считаю, Альберт. Я считаю, что эти убийцы на самом деле не Убийцы. Сами Убийцы физически не нападали на других, хотя, вероятно, перевозили существа, которые это делали. Поэтому мне больше нравится ваше их название - Враг. Я считаю его более точным, - сказал он, глядя на Альберта. Но Альберт не ответил. Гости не доставляют никаких забот, если их не нужно кормить и менять им постельное белье. К своему удивлению, я обнаружил, что мне нравится присутствие Алисии Ло на корабле, как ни казалась она увлеченной человеком, которого я считал совсем бесполезным. Еще больше удивило меня, что сам Кассата стал почти терпим. Прежде всего, он больше не надевал мундир. Так мне кажется. Большую часть времени я понятия не имел, во что он одет, потому что они с Алисией находились в каком-нибудь своем частном окружении. Но когда мы были вместе, на нем бывало что-нибудь обычное: шорты и рубашка, костюм для сафари с элегантным белым галстуком (На Алисии все время сверкающее вечернее платье с блестками, так что я решил, что это их личный розыгрыш. Впрочем, это тоже слегка удивительно, потому что, видите ли, генерал Кассата из тех людей, кто не способен на личные розыгрыши). Но, как мог бы сказать Альберт, термальное равновесие было достигнуто. Потому что Хулио Кассата стал более переносим, а я все больше нервничал, беспокоился... да, был глупым. Я пытался скрыть это. Напрасная трата времени: разве можно что-нибудь скрыть от моей дорогой портативной Эсси? Наконец она прижала меня. - Хочешь поговорить об этом? - спросила она. Я попытался ответить ей широкой улыбкой. Но вместо этого получилось мрачное пожатие плечами. - Не со мной, черт побори! С Альбертом! - А, милая, - возразил я, - о чем поговорить? - Не знаю, о чем. Может, Альберт знает. Но ты ведь ничего не потеряешь. - Конечно, ничего, - ответил я, намереваясь согласиться... намереваясь также сделать так, чтобы мое согласие было сардоническим. Может, с дерганьем бровью. Но, заметив ее взгляд, я торопливо сказал: - Конечно. Альберт! Но когда Альберт появился, я просто сидел и смотрел на него. Он терпеливо смотрел на меня в ответ, попыхивая трубкой, ожидая, пока я заговорю. Эсси из вежливости удалилась - мне хотелось думать, что из вежливости, а не от презрения и скуки. Так мы сидели некоторое время, потом мне пришло в голову, что я действительно хочу кое о чем поговорить с Альбертом. - Альберт, - сказал я, довольный, что нашел тему для разговора, - на что это похоже? - Что именно похоже, Робин? - То, где ты был до того, как появился здесь, - сказал я. - Каково это - ну, ты знаешь - растворяться? Когда я велю тебе уйти? Когда ты ничего не делаешь. Когда становишься часть гигабайтного запаса информации. Когда перестаешь существовать, быть... ну... _т_о_б_о_ю_, а становишься пучком кусочков и частей, плавающих в огромном электронном амбаре, становишься строительными блоками для создания чего-то нового. Альберт не застонал. Он только посмотрел так, словно ему очень хочется застонать. И сказал, весь пропитанный терпением: - Мне кажется, я вам уже говорил, что когда я не запрограммирован быть вашей активной информационной программой, различные биты памяти, которая и есть "Альберт Эйнштейн", используются в общем запасе. Конечно, общий запас памяти на "Истинной любви" гораздо меньше существующей всемирной гигабитной сети, хотя тоже достаточно велик и пригоден для решения множества задач. Об этом вы спрашиваете? - Да, Альберт. Так каково это испытывать? Что ты чувствуешь? Он вытащил трубку - знак, что он обдумывает мой вопрос. - Не знаю, сумею ли объяснить это, Робин. - Почему? - Потому что вопрос неверно сформулирован. Вы предполагаете существование "меня", способного "чувствовать". Но когда мои части распределены по другим задачам, "меня" не существует. Кстати, и сейчас "меня" тоже нет. - Но я тебя вижу, - сказал я. - О, Робин, - вздохнул он, - мы ведь уже много раз это обсуждали. Мы просто уклоняемся от той реальной проблемы, которая вас беспокоит. Будь я вашей психоаналитической программой, я бы спросил вас... - Но ты не моя психоаналитическая программа, - сказал я, улыбаясь и чувствуя, что улыбка получилась напряженной, - поэтому и не спрашивай. Ты знаешь. Вернемся к тому месту, где я сказал "Но я тебя вижу", и ты расскажешь мне о Ниагарском водопаде. Он бросил на меня взгляд, отчасти раздраженный, отчасти озабоченный. Оба эти выражения я понимал очень хорошо. Я знаю, что часто раздражаю Альберта, но знаю также, что он очень беспокоится обо мне. Он сказал: - Ну, хорошо, поиграем снова в вашу игру. Вы видите "меня" в том смысле, в каком видите водопад. Если вы посмотрите на Ниагарский водопад сегодня, а потом придете через неделю и снова посмотрите, вы решите, что видите тот же самый водопад. На самом деле ни одного атома прежнего водопада не осталось. Водопад существует только потому, что подчиняется законам гидравлики, поверхностного натяжения и законам Ньютона, и все основано на том факте, что один объем воды расположен выше другого. Я появляюсь перед вами только потому, что таковы правила программы, написанной вашей супругой С.Я.Лавровой-Броадхед. Молекулы воды не Ниагарский водопад. Они только материал, из которого сделан Ниагарский водопад. Байты и биты, которые позволяют мне действовать, когда моя программа активизирована, это не я. Вы поняли это? Но если поняли, то поняли также, что бессмысленно спрашивать, как я себя чувствую, когда я не "я", потому что тогда нет никакого "я", способного чувствовать. А теперь, - сказал он, энергично наклоняясь вперед, - теперь скажите, что вы сами чувствуете и что привело вас к этому разговору, Робин. Я обдумал его слова. Его спокойная, с легким акцентом речь действовала успокаивающе, и мне понадобилось время, чтобы вспомнить ответ на его вопрос. Но я вспомнил и больше не ощущал спокойствия. Я сказал: - Я боюсь. Он поджал губы, глядя на меня. - Боитесь. Понятно. Робин, вы можете сказать, что вас пугает? - Ну, из всех четырех или пяти сотен... - Нет, нет, Робин. Самое главное... Я сказал: - Я ведь тоже только программа. - Ага, - сказал он. - Понятно. - Набил трубку, глядя на меня. - Думаю, я понял, - сказал он. - Вы тоже записаны машиной и считаете, что то, что происходит со мной, может произойти и с вами. - Или еще хуже. - О, Робин, - сказал он, качая головой, - вы слишком о многом беспокоитесь. Вы боитесь, я думаю, что как-нибудь забудетесь и сами отключите себя. Верно? И потом никогда снова не сможете собраться? Но, Робин, этого не может произойти. - Я тебе не верю, - сказал я. Это его остановило, по крайней мере на время. Медленно и методично Альберт снова набил трубку, чиркнул спичкой о подошву, закурил и задумчиво затянулся, не отрывая от меня взгляда. И не отвечал. Потом он пожал плечами. Альберт никогда не уходит, пока я ему не прикажу, но сейчас выглядел он так, будто хочет уйти. - Не уходи, - сказал я. - Конечно, Робин, - удивленно ответил он. - Поговори со мной еще. Полет долгий, и я, кажется, становлюсь раздражителен. - Правда? - спросил он, выгнув брови: Альберт в такие моменты становится похожим на судью. Потом он сказал: - Знаете, Робин, вам совсем не обязательно все время бодрствовать. Может, хотите отключиться на время полета? - Нет! - Но, Робин, тут не о чем беспокоиться. Когда вы в состоянии готовности к действиям, время просто не ощущается. Спросите у своей жены. - Нет! - повторил я. Я даже не хотел обсуждать этот вопрос: состояние готовности очень похоже на другое состояние - состояние смерти. - Нет, просто я хочу немного поговорить. Я думаю... я правда думаю, - сказал я, обдумывая только что пришедшую мысль, - что неплохо бы тебе рассказать мне о девятимерном пространстве. Вторично за несколько миллисекунд Альберт бросил на меня такой взгляд - не удивленный, а скорее скептический. - Вы хотите, чтобы я объяснил вам девятимерное пространство, - повторил он. - Конечно, Альберт. Он внимательно разглядывал меня сквозь табачный дым. - Что ж, - сказал он наконец, - вижу, что эта мысль немного подбодрила вас. Вероятно, вы решили, что вам доставит удовольствие возможность немного посмеяться надо мной... - Кому? Мне, Альберт? - с улыбкой спросил я. - О, я не возражаю. Просто стараюсь сообразить, каковы основные правила. - Основное правило таково, - ответил я. - Ты рассказываешь мне все. Если мне надоест, я тебе скажу. Так что начинай: "Девятимерное пространство - это..." А потом заполнишь пробелы. Он выглядел довольным, хотя и слегка скептически настроенным. - Нам следовало бы совершать долгие перелеты почаще, - заметил он. - Во всяком случае начинать надо не с этого. А вот с чего. Вначале мы обсудим нормальное трехмерное пространство, то, в каком вы выросли или, вернее, считали, что выросли, когда были еще плотью - в чем дело? Я поднял руку. И сказал: - Я думал, пространство четырехмерное. А как же время? - Четырехмерное пространство-время, Робин. Я пытаюсь упростить для вас объяснение, поэтому говорю сначала о трех измерениях. Приведу пример. Предположим, вы молодой человек, садящий с подружкой перед экраном ПВ. Вы обняли ее за плечи. Вначале вы вытянули руку Вдоль спинки дивана - это первое измерение, назовем его шириной. Потом вы согнули руку в локте под прямым углом, так что ваше предплечье устремлено вперед и опирается на ее плечо - это второе измерение, которое мы назовем длиной. - А дальше вы опускаете руку девушке на грудь. Это глубина. Третье измерение. - Да уж, глубина, - сказал я с улыбкой, - потому что тут я очень углублюсь. Он вздохнул и пропустил мое замечание. - Подумайте об этом примере. Вы продемонстрировали три пространственных измерения. Существует также, как вы верно заметили, четвертое измерение - время. Пять минут назад вашей руки здесь не было, сейчас она здесь, какое-то время спустя ее снова здесь не будет. Так что если вы хотите точно указать координаты какой-то системы, вы должны добавить и это измерение. Трехмерное "где" плюс четвертое "когда" - таково пространство-время. Я терпеливо сказал: - Я жду, когда все это изменится и ты скажешь, что все не так. - Конечно, Робин, но прежде чем переходить к этой трудной части, я должен был убедиться, что вы усвоили легкую. Теперь переходим к трудной. Она связана с суперсимметрией. - Отлично. У меня уже начали стекленеть глаза? Он вопросительно посмотрел на меня, так серьезно, словно у меня действительно есть глаза и ему есть на что смотреть. Он хороший парень, Альберт. - Еще нет, - довольно сказал он. - Постараюсь, чтобы они не остекленели. Я знаю, "суперсимметрия" звучит ужасно, но это всего лишь название математической модели, которая чисто статистически описывает основные особенности вселенной. Она включает в себя такие понятия, как "супергравитация", "теория струн" и "археокосмология". - Он снова посмотрел на меня. - Все еще не остекленели? Хорошо. Сейчас начнем разбираться в значении этих терминов. Их смысл гораздо легче самих слов. Это прекрасные области для изучения. Взятые вместе, они объясняют поведение материи и энергии во всех их проявлениях. Больше того. Они не просто объясняют их. Законы суперсимметрии и остальные буквально управляют поведением всего. Я хочу сказать, что из них логично вытекает наблюдаемое поведение всего, что составляет вселенную. Вытекает даже неизбежно. - Но... Он шел на всех парах; взмахом руки заставил меня замолчать. - Оставайтесь с нами, - приказал он. - Это _о_с_н_о_в_ы_. Если бы древние греки понимали суперсимметрию и все относящиеся к этому понятия, они могли бы дедуктивно вывести законы Ньютона - законы движения и всемирного тяготения, могли бы вывести квантовые правила Планка и Гейзенберга и даже, - он подмигнул, - мою собственную теорию относительности, и общую, и специальную. Им не пришлось бы для этого экспериментировать и наблюдать. Они знали бы, что все это истинно, потому что вытекает, точно так же как Эвклид знал, что его геометрия истинна, потому что вытекает из общих законов. - Но она не истинна! - удивленно воскликнул я. - То есть я хочу сказать - ты же сам рассказывал мне о неэвклидовой геометрии... Он помолчал и задумался. - В этом вся штука! - признал он наконец. Посмотрел на свою трубку, обнаружил, что она погасла, и начал снова методически набивать ее, продолжая говорить: - Эвклидова геометрия не неверна, она просто истинна для одного особого случая плоской двухмерной поверхности. В реальном мире таковых не существует. Есть своя штука и в суперсимметрии. Штука в том, что она тоже неверна для реального мира - по крайней мере для воспринимаемого нами трехмерного мира. Для того чтобы действовала суперсимметрия, требуется девять измерений, а мы можем наблюдать только три. Что происходит с остальными шестью? Я с удовольствием сказал: - Не имею ни малейшего представления, но ты действуешь гораздо лучше, чем обычно. Я еще не заблудился. - У меня большая практика, - сухо ответил он. - У меня есть для вас и хорошая новость. Я могу математически продемонстрировать вам, почему необходимы девять измерений... - О, нет! - Конечно, нет, - согласился он. - Хорошая новость в том, что это не обязательно для вашего понимания. - Признателен. - Конечно. - Он снова зажег трубку. - Теперь относительно недостающих шести измерений... - Он задумчиво попыхтел немного. - Если необходимы девять пространственных измерений для объяснения поведения вселенной, почему мы можем воспринимать только три? - Это имеет какое-то отношение к энтропии? - предположил я. Альберт выглядел ошеломленным. - Энтропия? Конечно, нет. Зачем? - Ну, тогда к гипотезе Маха? Или еще к чему-то такому, о чем ты говорил в глубинах времени? Он укоризненно сказал: - Не гадайте, Робин. Вы только усложняете мою задачу. Что произошло с другими измерениями? Они просто исчезли. Альберт счастливо пыхтел трубкой и смотрел на меня с таким удовлетворением, словно объяснил что-то важное. Я ждал продолжения. Так как он молчал, я почувствовал раздражение. - Альберт, я знаю, тебе нравится время от времени щипать меня, просто чтобы поддержать интерес, но какого дьявола должно значить "они просто исчезли"? Он усмехнулся. Я видел, что он доволен. - Они исчезли из нашего восприятия. Это не означает, что они уничтожены. Вероятно, это просто значит, что они очень малы. Сморщились до такой степени, что перестали быть видимыми. Я гневно посмотрел на него. - Объясни мне, как измерение может сморщиться! Он улыбнулся. - К счастью, не могу. Я говорю, "к счастью", потому что если бы мог, объяснение было бы чисто математическое, и вы сразу остановили бы меня. Однако я могу пролить некоторый свет на случившееся. Говоря "сморщились", я имел в виду, что они больше не регистрируются. Позвольте привести иллюстрацию. Подумайте о точке - скажем, кончике вашего носа... - Послушай, Альберт! Мы уже обсудили трехмерное пространство! - Кончик вашего носа, - повторил он. - Соотнесите эту точку с какой-нибудь другой, скажем, с вашим кадыком. Кончик ваше носа на столько миллиметров выше, дальше по ширине и дальше по длине - таким образом вы обозначаете точки x, y и z на оси координат. Можете обозначить их какими угодно буквами, но, - он перевел дыхание. - Но для любых нормальных целей вам не нужно точно определять эти координаты, потому что расстояния настолько невелики, что мало что означают. Вот так, Робин! Поняли? Я счастливо ответил: - Мне кажется, что почти. - Отлично, - сказал он, - потому что это почти верно. Но, конечно, не так просто. Эти недостающие шесть измерений - они не только малы, они еще и _и_з_о_г_н_у_т_ы_. Они подобны маленьким кругам. Маленьким свернутым спиралям. Они никуда не уходят. Они просто сворачиваются. Он замолчал, посасывая трубку и одобрительно глядя на меня. Он снова меня щиплет. Было в этих невинных глазах нечто такое, что заставило меня спросить: - Альберт, один вопрос. Правда ли то, что ты мне рассказываешь? Он колебался. Потом пожал плечами. - Правда, - основательно сказал он, - это очень тяжелое слово. Я еще не готов говорить о реальности, а вы именно ее имеете в виду под "правдой". Эта модель очень, очень хорошо помогает объяснить положение. Она вполне может считаться "правдой", по крайней мере до тех пор, пока не появится новая модель. Но, к несчастью, если вы помните, - сказал он, закидывая голову, как всегда поступает, цитируя самого себя, - как однажды сказал мой плотский оригинал, математика "истинна", когда она "реальна" и наоборот. Существует еще много элементов, которые я здесь не охарактеризовал. Мы еще не коснулись теории струн, или принципа неопределенности Гейзенберга, или... - Дай отдохнуть, пожалуйста, - взмолился я. - С радостью, Робин, - сказал он, - потому что вы очень старательно пытались разобраться. Я ценю ваше внимание. Теперь есть некоторая надежда, что вы поймете Врага и, что еще важнее, поймете основное строение вселенной. - Еще важнее! - воскликнул я. Он улыбнулся. - В объективном смысле, о да, Робин. Гораздо важнее знать, чем делать, и не имеет особенного значения, кто знает. Я встал и прошелся. Мне казалось, мы говорим очень давно, и я решил, что это хорошо, потому что именно этого я и хотел. Я сказал: - Альберт? Сколько времени длилась эта твоя лекция? - Вы имеете в виду галактическое время? Посмотрим. Да, чуть меньше четырех минут. - Он увидел мое лицо и торопливо добавил: - Но мы уже проделали почти треть пути, Робин! Еще пару недель, и мы будем у Сторожевого Колеса! - Пару _н_е_д_е_л_ь_! Он озабоченно посмотрел на меня. - Мы все еще можем остановиться... Нет, конечно, нет, - сказал он, наблюдая за мной. Какое-то время он выглядел нерешительным, потом принял решение. И совсем другим тоном сказал: - Робин. Когда мы говорили обо "мне", когда я не являюсь вашей программой, вы сказали, что не верите мне. Боюсь, вы были правы. Я был не совсем откровенен с вами. Никакие другие слова не могли больше поразить меня. - Альберт! - завопил я. - Ты мне лгал? Но это невозможно! Он виновато ответил: - Совершенно верно, Робин, я вас никогда не обманывал. Но говорил не все. - То есть ты что-то испытываешь, когда тебя выключают? - Нет. Я вам уже говорил. Нет "меня", который мог бы испытывать. - Тогда что, ради Бога? - Кое-что я... ощущаю... кое-что такое, что вам совершенно неизвестно, Робин. Когда я сливаюсь с другой программой, я становлюсь ею. Или им. - Он подмигнул. - Или ими. - И ты больше не такой, как прежде? - Да, это верно. Не такой. Но... может быть... лучше. 17. ПЕРЕД ТРОНОМ И время шло, и время шло, и бесконечный перелет продолжался. Я делал все, что можно было. Потом делал все это повторно. Потом еще кое-что. Потом даже начал серьезно думать о предложении Альберта побыть пару недель "в готовности", и это так меня напугало, что даже Эсси заметила. Они выписала мне рецепт. - У нас будет пирушка, - провозгласила Эсси, а когда Эсси говорит, что будет пирушка, можно расслабиться и наслаждаться ею. Это, конечно, не значит, что я именно так и поступил. Во всяком случае не сразу. Я был не в настроении для пирушки. Еще не успел отойти от шока своей "смерти" в доме на Таити. Не перестал нервничать от перспективы снова встретиться с Убийцами - с _м_и_л_л_и_о_н_а_м_и_ их - и у них дома. Дьявольщина, я еще даже не разобрался со всем, что произошло в моей жизни, начиная от отвратительного умственного срыва, когда я был ребенком, смерти матери, катастрофы в черной дыре и вплоть до настоящего. Жизнь у каждого полна трагедий, катастроф и срывов. Продолжаешь жить, потому что временами бывает и хорошее, которое возмещает плохое, или по крайней мере ты надеешься, что возместит, но. Боже мой, через какое количество несчастий мы проходим! А когда живешь долго, и не только долго, но и _б_ы_с_т_р_о_, эти несчастья только умножаются. - Старый брюзга, - рассмеялась Эсси, поцеловав меня в рот, - подбодрись, просыпайся, развлекайся, какого дьявола, потому что завтра мы умрем, верно? А может, и нет. Она очень энергичная женщина, моя Эсси. И плотская, которая послужила моделью, и портативная, которая сейчас делит со мной жизнь, и не будем углубляться в споры по поводу того, что означает "энергичная". Поэтому я постарался улыбнуться, и, к моему изумлению, это мне удалось. А потом огляделся. Что бы ни говорила Эсси Альберту о роскошных окружениях, которые он нам предоставлял, она не собиралась отказываться от собственного стиля. Ее представление о вечеринке сильно изменилось с тех пор, как мы были записаны машиной. В старину мы могли делать все, что хотим, потому что были богаты. Теперь еще лучше. Нет _н_и_ч_е_г_о_ такого, что доставляет нам удовольствие и что было бы для нас недоступно. И нам не нужно садиться в самолет или космический корабль, чтобы куда-нибудь добраться. Когда мы приглашаем в гости, нам не нужно ждать. То, что нам нужно, возникает сразу, и нам даже не нужно беспокоиться о похмелье, о том, как бы не обидеть других и не потолстеть. Итак, для начала Эсси создала помещение для пирушки. Ничего экстравагантного. Если бы мы такое захотели еще людьми во плоти, легко могли бы получить. Вероятно, стоило бы не больше миллиона долларов. Ни у Эсси, ни у меня никогда не было лыжного домика, но несколько раз мы в таких бывали. И нам нравилось сочетание огромного, до потолка, очага в одном конце, медвежьих и лосиных трофеев на стене, десятка окон, в которые видны горы в резком солнечном свете, удобных стульев, диванов и столов со свежими цветами и... И, как я вдруг осознал, множества других предметов, которые мы никогда не видели в лыжных домиках. На столе у окна винный фонтан, в нем пузырилось шампанское. (Единственным признаком того, что это не "реальное" шампанское, было то, что у него никогда не кончались пузырьки). Рядом с фонтаном шампанского длинный буфетный стол с официантами в белых жакетах, готовыми заполнить вам тарелку. Я видел вырезку индейки и ветчину, апельсины, заполненные внутри киви и вишнями. Посмотрел на все это, потом на Эсси. - Копченые устрицы? - предложил я. - Боже, Робин, - с отвращением сказала она, - конечно, копченые устрицы! Не говоря уже о икре для меня и Альберта, ребрышек для старого Хулио и чего-нибудь для его девушки, а еще большое ведро мягкого месива, которое ты так любишь. Я имею в виду салат с тунцом. - Она хлопнула в ладоши. Дирижер небольшого оркестра на помосте в дальнем, конце помещения кивнул, и оркестр заиграл мягкую ностальгическую музыку, из-за которой сходили с ума наши деды. - Сначала поедим или потанцуем? - спросила Эсси. Я сделал усилие. Подыграл ей. - А ты как думаешь? - спросил я своим самым сексуальным, самым глубоким кинозвездным голосом, глядя ей прямо в глаза, рукой твердо сжимая ее обнаженное плечо, потому, что, разумеется, на ней было вечернее платье с глубоким вырезом. - Я думаю, мы сначала поедим, дорогой Робин, - вздохнула она, - но не забудь: мы будем танцевать, и много. И, знаете, оказалось, для этого требуется не так уж много усилий. Действительно, салата с тунцом было столько, сколько я никогда не надеялся съесть, и официант накладывал его на куски ржаного хлеба и плоско приминал, чтобы получился сэндвич: именно так, как я люблю. Шампанское прекрасно охлаждено, и пузырьки (хоть и несуществующие) приятно щекотали мой (несуществующий) нос. Пока мы ели, Альберт доблестно убрал оркестр с площадки, достал скрипку и развлекал нас Бахом без аккомпанемента, маленьким соло Крейслера, а позже, когда к нему присоединились оркестранты, парочкой струнных квартетов Бетховена. Понимаете, ни один из музыкантов, составлявших этот небольшой камерный оркестр, не был "реален" - даже в таком смысле, в каком реальны мы. Это всего лишь весьма ограниченные программы, взятые Альбертом из его бесконечного запаса окружений, но то, что умели, делали они очень хорошо. Отличная пища и шампанское тоже не были реальны. Но вкус их от этого не страдал. Лук в тунцовом салате время от времени доставлял мне удовольствие, напоминая о себе, и нереальный алкоголь в имитированном шампанском активировал мои двигательные и сенсорные центры точно так же, как сделал бы реальный алкоголь в реальном теле. То есть я хочу вам сказать, что еда, питье, танцы делали свое дело, и я становился все более возбужденным сексуально. А когда мы с Эсси сонно кружились в танце (нереальное "солнце" село, и нереальные "звезды" ярко горели над нереальными "горами"), ее голова лежала у меня на плече, а я пальцами гладил ее обнаженную спину, я почувствовал, что она в таком же состоянии. И я увел ее с танцев в общем направлении, где, я был уверен, нас ждет спальня. Альберт с доброй прощальной улыбкой посмотрел нам вслед. Они с генералом Кассатой болтали у очага, и я слышал, как Альберт сказал: - Это просто мое небольшое импровизированное музыкальное шоу, генерал. Понимаете, я всего лишь старался приободрить Робина. Надеюсь, я вас не обидел. Генерал Кассата удивленно посмотрел на него. Он почесал шоколадного цвета щеку, рядом с коротко подстриженными пушистыми бакенбардами, и ответил: - Не понимаю, о чем вы говорите, Альберт. Почему я должен обидеться? У меня нет реального тела, мне не нужно есть реальную пищу и не нужен реальный стул, чтобы сесть. У меня нет и тех приспособлений, которые обычно нужны, чтобы заниматься любовью, и тем не менее мы делали то, что делали, со страстью и удовольствием. Имитация? Конечно. Но чувствовал я себя хорошо, как никогда, и когда все кончилось, мое сымитированное сердце билось чуть быстрее обычного, а мое дыхание выходило имитированными рывками, и я обнимал свою любовь и прижимал ее к себе, чтобы впитать имитированный запах, и ощущение, и тепло. - Я так рада, - сказала сонно моя дорогая, - что сделала наши программы взаимодействующими. Она пощекотала мне ухо своим дыханием. Я повернул голову, чтобы пощекотать ее. - Моя дорогая Эсси, - сказал я, - одна из твоих программ чертовски хороша. - Я бы не могла этого сделать без тебя, - ответила она и сонно зевнула в сатиновую подушку. (Знаете, мы иногда спим. Нам это не нужно. Нам не нужно также есть или заниматься любовью, но эт