астный случай? У машиниста случился сердечный приступ, или он сошел с ума, или... В моей голове без предела выдумывались новые катастрофы. Но я не дошел до правильной версии. Я просидел двадцать минут, ожидая, что случится. И тут стряслось недоброе. Это происходило стадиями. Первая фаза: вбежал перепуганный проводник. - Не верьте... - сразу же сказал он приятелю. - Поезд остановился в дворах. Исчезли кондуктор, грузчики, проводники, машинист и кочегар. Причин не называют. Полагаю, они тянут время. Поистине негодяи! Твердят что-то о конспирации. Вторая фаза: как только я оправился от потрясения, я достаточно внятно расслышал, как кто-то спросил: - Кто они? И услышал неожиданный ответ: - ФБР. Третья стадия: я хотел выйти из комнаты, но двое изящных мужчин спрыгнули рядом со мной на ступеньки и умело схватили меня за руки. В двери с пометкой "Служебный вход" появилась Найла Христоф. И они потащили меня туда. Ее руки были сложены на груди и смотрела она с удовлетворением. Для этого были причины. По моей глупости... Я провалился, если взглянуть на это с точки зрения шеф-агента Найлы Христоф. Свидетели создают неудобное алиби? Нет проблем - арестовать свидетелей! Очевидцев в тюрьму. Все цели и намерения существуют не дольше свидетелей. Здесь всего лишь несложное дело: сделать основой фотографии и отпечатки, не заботясь об озадачивающих обстоятельствах. Не существует никаких трудностей для Найлы Христоф. Но для меня - да! Множество проблем... И самые трудные из них только появлялись. Летчика трансконтинентальных и западных авиалиний комфортабельного лайнера, прилетевшего в Чикаго с юга, звали Мейгс Филд - он объявил заход на посадку. Город был в пелене облаков, но его это не беспокоило. В Чикаго не было, как в Нью-Йорке, ни одного стоэтажного здания (тот факт, что город был возведен на наносной почве и вблизи не было коренной подстилающей породы, не разрешал строить небоскребы). Это сделало летчика большого трехмоторного самолета немного беспечным... на этот раз, когда он внезапно поднял глаза, он вдруг увидел на месте, где ничего не могло быть, огромное здание. С силой повернул рычаги, чтобы избежать столкновения. Когда Мейгс оглянулся, здание пропало из виду, а все тридцать восемь пассажиров, выбравшие семь часов самолетом вместо пятнадцати поездом, прокляли его имя. АВГУСТ, 21, 1983 г. ВРЕМЯ: 7.20 ВЕЧЕРА. СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА Я очнулся от дремоты - ждал появления Найлы Христоф. Я полагал, что когда она приедет в гостиницу из аэропорта, то позволит поспать. На это я мог рассчитывать. Она всегда любит порепетировать, даже прежде чем распаковать вещи и зарегистрироваться в номере, иногда прежде чем принять ванну. "Что нужно делать, чтобы попасть в Карнеги-Холл? - спрашивала она и тут же отвечала: - Практика, практика и еще раз практика! Только тогда я с уверенностью буду выступать там, милый Дом!" Меня разбудили звуки Гварнериуса из соседней комнаты - чакон Баха без аккомпанемента - я узнал его без труда. Классическая музыка - одна из тех вещей, для которых политическая карьера не оставляла времени, но она имела отношение к Найле Боуквист и была общеобразовательной штукой во многих отношениях. Я поднялся и прошел в спальню. Она находилась здесь - стояла возле камина спиной ко мне; тело раскачивалось вместе со старой скрипкой. Я бесшумно подкрался сзади и протянул руки к чашам ее правильных грудей. Найла не пропустила ни одного такта - глаза закрыты, смычок подпрыгивает над струнами. И сказала: - Подожди две минуты, милый! - И что я должен делать эти две минуты? - спросил я. Она пропела через плечо музыкальными полосами: Закажи шампанского... Или приготовь постель... Или начинай раздеваться... Я поцеловал ее в шею: - Попробую третье. На самом деле я еще не начинал раздеваться. Одной из многих вещей, которым я научился у Найлы, - это как можно больше шутить, когда мы вместе. Я возвратился в жилую комнату - нет, полагаю, вы можете назвать ее более классически - например, салон... Я знал, что она не успеет закончить за две минуты, скорее всего, через четверть часа. Когда Найла находится на гастролях, она всегда боится, что забудет что-нибудь важное: какой-нибудь пассаж пальцев или как лучше сделать трех- или четырехнотный аккорд. Во время репетиции она и занималась всем этим. Ну на это требовалось время. Я устроился на громадной тахте и взял телефон. Когда я набирал номер своего офиса, то внимательно посмотрел по сторонам. Я был рад возможности воспользоваться телефоном за счет отеля. Налогоплательщики никогда не смогли бы проверить, как не смогла бы это сделать Ай-Ар-Эс, если бы хоть один нормальный человек затребовал четырехкомнатный люкс, служивший для деловых расчетов. Найла всегда просила именно его: перед концертами приходилось много практиковаться. Фактически, ею никогда не интересовались ревизоры Ай-Ар-Эс, потому что гостиничный люкс всегда заказывало и оплачивало управление концертных залов, где она выступала. Счет ни разу не обнародовали, деньги утекали сами собой. Когда я связался с офисом, то попросил Джока Мак-Кленти. Он несомненно узнал мой голос, и я сказал просто: - Я там, где обычно. Произошло что-нибудь срочное? - Нет, сенатор! Если произойдет, я вам сообщу. - Прекрасно! - сказал я и приготовился повесить трубку. Я знал, что если возникнет необходимость, то он даст знать мне, и знал также, что шанс, когда такое может случиться, очень невелик. Он кашлянул, и это остановило меня. - В чем дело, Джок? - спросил я. - Был необычный звонок из Пентагона, сенатор. Им позвонили из Сандии и сказали, что вы находитесь у них. Сандия - это исследовательская лаборатория в Нью-Мехико. Я выпрямился: - Ладно, я не там! - Совершенно верно, сенатор! И я представил себе его удовлетворенный кивок и радость, поскольку Джок всегда любил оставить Пентагон на бобах. Я тоже получал от этого удовольствие, мне хотелось выведать немножко больше - но звуки из соседней комнаты прекратились. - Будь в курсе, Джок! - сказал я. - Поговорим об этом позже. - Хорошо, сенатор! - проговорил он. Как мне показалось, с завистью - я не осуждаю его за это. Найла - эффектная красотка, которой можно позавидовать, но Джок также был меломаном. Он не пропускал ни одного выступления Найлы. Порой, находясь в отведенной мне ложе, я смотрел вниз и видел его сидящего в двадцатых рядах и смотрящего на нее глазами, полными обожания. Когда я вошел в спальню, я заметил, что смотрю на нее так же - ее обнаженные бедра дрожали от нетерпения. Гварнериус лежал в футляре. Она посмотрела на меня высокомерным взглядом. - Как, ты все еще не раздет? - гневно спросила она. - Это легко исправить! - сказал я и доказал на деле. При нормальном ходе событий женатый мужчина моего положения ни в коей мере не должен иметь связей с замужней женщиной, какой являлась Найла Христоф Боуквист. Наши жизни не переменить до поры до времени. Я был физиком-неудачником, ушедшим в юристы, а затем и в политику. Найла была совсем другой. Она росла дикой и немного чокнутой: если бы ей не повезло заработать ученую стипендию в школе Джулиарда, она могла бы занеметь в тюрьму или другое, столь же плохое место. Но вместо этого она сделалась Найлой Христоф Боуквист, с двухэтажным зданием на Лейк-Шор, ее супруг служил в инвестиционном банке, а я сделал карьеру и заимел жену, полную амбиций. По ее мнению, мне следовало стать президентом. А по-моему, я и сейчас мог им стать, если бы имел другую первую леди. Забавно, что именно Мэрилин свела нас вместе - наверное, не подумав, она решила, что для моего имиджа было бы неплохо, если бы я посетил чикагский совет по искусству. Там я и встретился с Найлой - мы сидели рядом во время обеда, устроенного в честь основания фонда, вместе выступали в пятницу утром в радиошоу и вечером той же пятницы находились водной постели. Химия? Это используется, но только не между нами. Когда мы утомились от занятий любовью и лежали на нагромождении подушек, куря сигареты, я заметил ее отрешенный взгляд и спросил: - О чем ты думаешь? - О нас с тобой! - И обо мне? - сказал я и потянулся к пепельнице, без вполне дозволенного касания ее левой груди, потом добавил: - Я думаю, что, если бы мы пошли другими дорогами, все было бы иначе. - И было бы совсем другое время, - сказала она, кивая. Я тоже кивнул в ответ. - Если бы мы встретились, прежде чем ты вышла замуж за Фреда, а я женился на Мэрилин. Если бы мы случайно встретились... Что ты об этом думаешь? - О чем, Дом? - спросила она, гася сигарету. - Как ты думаешь, мы смогли бы пожениться? - спросил я. Она легла, ласково просунула в мое ухо кончик языка, затем сказала: - Несомненно! Хотя, на самом деле, это не было "несомненным". У нас было мало общего, не считая постели. Я мало понимал в музыке, а Найла не переносила политики. И если бы мы поженились, всегда был вероятен скоропалительный развод. Никто из нас не имел детей, никто не зависел от другого материально, и супружеская жизнь сенаторов мало интересует избирателей. Если бы служба не позволяла повторной женитьбы, госпожа Рейган не была бы президентом. Нет, от женитьбы мы уклонялись потому, что никто из нас не ждал от этого счастья. Вот почему Найла снова очень уверенно произнесла: - Несомненно! - И встала: - Теперь мне надо подумать об одежде. Придешь ко мне в душ? - Несомненно! - сказал я и присоединялся к ней, "Несомненно". Много раз мы произносили это слово, маскируя сомнения в тех вещах, которые на самом деле вовсе не были "несомненными". Мы с радостью плескались в воде, намыливали друг друга, но недолго, потому что заверещал телефон. - О черт! - сказала Найла. - Нет, позволь мне, Дом! Здесь было другое "несомненно", конечно же, я позволил ей подойти к телефону, поскольку звонившим мог оказаться любой, кому не следовало обо мне знать: менеджер, супруг, репортер, любитель скрипки, ухитрившийся раздобыть номер ее телефона. Да, я ее любовник, но оба мы прекрасно знали, что это не могло бы понравиться вышеупомянутым лицам. Этого не произошло, звонил тот, на кого я подумал. Кто иной мог оказаться в офисе в воскресенье вечером? Состроив на лице гримасу, Найла передала мне трубку она не очень переносила Джока. Или, по крайней мере, ей не нравился тот факт, что он знал о нашей связи. Она выпустила мыльную трубку из своей намыленной руки, и я едва не уронил ее. Но ухитрился сказать: - Да, Джок? Тут я на самом деле выронил трубку и поймал за шнур. - Это по вопросу Сандии! - сказал он. - Снова звонили из Кэтхауза, сенатор! У меня появилась тревога, потому что разговор о Кэтхаузе не телефонный. - Да? - заинтересовался я. - Они позвонили снова, сенатор! Сказали, что проверили отпечатки, запись голоса и внешность - все совпало! Они задержали одного человека и утверждают что это вы. Сенатор, они уверены в этом на все сто! Плохо спавшей на большой, непривычно пустой кровати вдове послышался визг, а когда она пробудилась окончательно, крик продолжался. Тогда она подбежала к окну. За окнами ничего не было, кроме спящих лужаек ее владений. Она открыла окно с трудом (люди с небольшим доходом редко бывают на свежем воздухе), и усилившийся визг донесся вместе с запахом гниющего мусора. Кого-то насиловали? Или убивали? Но ничто из этого не было реально в тихой элегантности садов Кабрини. АВГУСТ, 22, 1983 г. ВРЕМЯ: 02.50 НОЧИ. СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА В воскресную ночь из Вашингтона в Альбукерк было мало рейсов - и абсолютно никаких беспосадочных. Какое-то время я подумывал о том, чтобы принять помощь ВВС - но, в конечном счете, Джоку удалось впихнуть меня на Ти-Даблъю-Эй, улетающий в девять часов вечера. Летели пять часов, и между поясами была разница в два часа - к счастью, мне удалось немножко поспать между Канзас-Сити и Альбукерком. Этим закончился гражданский комфорт, а дальше все начиналось по-военному. Не видно, чтобы кто-нибудь из военных спал: они встретили меня штабной машиной, засекали мое движение через пустынные дороги и автострады до самой базы Сандия. Шофером была женщина-лейтенант морской пехоты из вспомогательных войск - охранники дружно поприветствовали ее жестами. Они не спросили документов - но, когда мм отъехали от поста, за нами двинулся бронетранспортер. Он сопровождал нас всю дорогу - через солнечные силовые установки, через ядерную зону, к зданию А-440. Я был раньше в этом здании - оно называлось Кэтхаузом - Кошачьим домом. Королем Котов являлся полковник регулярной армии по фамилии Мартино; мы были довольно дружны, и я удивился, что он не позвонил мне лично - это могло быть случайной, неофициальной вещью. Когда я вылез из машины, с транспортера спрыгнули три пехотинца и последовали за мной. Я начинал догадываться, что в моем визите не было ничего случайного. Морские пехотинцы не пошли со мной по лестнице и не сделали попытки преградить дорогу, еще меньше они не спускали с меня глаз - от дверей и через залы до офиса Джейкоба Мартина. - Доброй ночи, полковник! - кивнул я ему. Он кивнул мне в ответ: - Привет, сенатор! А затем он спросил: - Можно взглянуть на ваши документы? Нет, это не было просто формальностью - Мартино внимательно изучил мои водительские права штата Иллинойс, сенаторский пропуск и пластиковый ярлык с отпечатками и магнитным кодом. Военный отдел создавал определенные неудобства тем лицам, которые не имели военного звания, но имели право иногда посещать секретные учреждения. Он не стал читать, а вложил пропуск в один из настольных терминалов - наподобие тех, какие используются в модных ресторанах, когда вам нужно заплатить за ужин двести долларов по кредитной карточке "Америкэн экспресс" или когда вы отмечаетесь на выходе с работы. Но и это не полностью удовлетворило его. - Сенатор! - сказал он. - Я хотел бы, чтобы вы назвали, где мы виделись в последний раз. Это было в Пентагоне или... где? Я спокойно ответил: - Вы прекрасно знаете, Джейкоб, что это было вовсе не там, а в Бока-Ротан, на конференции по теоретической технике. Мы были наблюдателями. Он улыбнулся. Слегка расслабившись, вернул мне бумажник. - Полагаю, это действительно вы, Дом! - сказал он. - Тот, другой парень не помнил ничего про Бока-Ротан. Я хотел было спросить о "другом парне", но полковник опередил меня: - Подождите минуту! Сержант, приведите задержанного в комнату. Мы хотим побеседовать с ним. Он взглянул на выходящего из комнаты сержанта и сказал: - У нас неприятности, Доминик! - Потому что этот парень назвался мной? - Он не говорил именно так, - сказал, нахмурившись, полковник. - Нас беспокоит другое: он ничего не говорит. Сначала мы подумали, что он - это вы. Теперь... - Теперь вы так не думаете? Полковник заколебался: - Теперь... - произнес он. - Я бы не хотел говорить, но иного объяснения нет. Сенатор, этот человек - ...Кот! Фермер по имени Войн Сохстейфер, проснувшись под звуки ранних радиорепортажей Дабл-Джин-Эн, зевнул, потянулся, побрел к окну, чтобы посмотреть, как политы бобы на северном поле. Когда он открыл окно, даже завизжал от неожиданности: бобового поля не было! На том месте находился забор, около которого могли бы припарковаться тысячи машин, и длинное-длинное приземистое здание с вывеской: "НИССАН - ВАШЕ САМОЕ ЛУЧШЕЕ КАЧЕСТВО!" Вейн Сохстейфер был поражен. ...Вейн Сохстейфер был удивлен не так сильно, как фермер по имени Вейн Сохстейфер, который точно так же, проснувшись, посмотрел в то же самое окно и увидел то, что ожидал - свое северное поле, оливково-зеленое в раннем свете утра. Там располагалась его ферма. Он удивился, когда повернулся в своей кровати и обнаружил, что в ней спит совсем другая жена... АВГУСТ, 22, 1983 г. ВРЕМЯ: 04.20 УТРА. СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА Казалось, персонал Кэтхауза не обращал внимания на середину ночи. Он спал. Из секции арестованных позвонил сержант и сообщил, что задержанный просит опорожниться и принять душ. - Почему бы и нет? - сказал я, когда полковник Мартино посмотрел на меня. - Я не возражаю против небольшой тактичности - особенно для себя. Он приоткрыл рот и беззвучно рассмеялся. Это был тот смех, который вы изображаете, когда вам не до смеха. Полковник отдал распоряжение и приказал шмата, кофе: и нам, и заключенному. Потом мы сидели и смотрели друг на друга. Здесь не полагалось разговаривать слишком долго. Мы поговорили о человеке, похожем на меня, но старались не упоминать о Котах. На самом деле мы никогда не использовали это выражение, исключая секретные встречи с ограниченным доступом. Как я знаю, этот термин нигде не напечатан и считается самым большим секретом Америки, по крайней мере, в оборонных институтах. Это был такой большой секрет, что я ни минуты не верил в его истинность. Сандия засекречена не на сто процентов: здесь находились солнечные силовые установки, и все они не являлись тайной. Они занимали, раскинувшись по базе, более чем половину тысячи акров. Сектор ядерного оружия тоже не был полностью секретным (секретом было то, что именно там делалось). Мир знал, что отсюда выходили смертоносные бомбы и крылатые ракеты. Но остальное не было известно никому, или подразумевалось, что никто не знал о более таинственных частях Сандии. Здесь находился маленький отдел, занимавшийся вопросом изменения климата во вражеской стране, чтобы парализовать сельское хозяйство. Был также отдел, исследовавший возможность генетической войны. Он разрабатывал новые вирусы и химические средства нападения, направленные против населения вражеского государства, - портившие ДНК, чтобы их дети росли уже пораженными и неполноценными. Лично я оправдываю эти средства, хотя они кажутся аморальными и вряд ли пригодны в любой ситуации. Кроме того, здесь был отдел Пси-войны - еще более сомнительный и более странный. Внутри здания мы содержали восемнадцать - двадцать хитрецов и придурков в возрасте от восьми до восьмидесяти лет - действительно очень странных. Каждый из них утверждал, что владеет некоторой особенностью. Здесь были парни с искусством "вне-тела". Они говорили, что могли покидать собственные тела и входить в другие, даже за тысячи миль. Они умели видеть глазами другого человека и слышать его ушами. Потрясающе! Они проникали на вражескую базу и вынюхивали все секреты! В целом я был большим-большим скептиком. Одной из причин являлся цинизм. Хитрецы были такими чокнутыми и, кроме того, имели одну отвратительную маленькую особенность: не поддавались проверке. Однажды они проходили испытания, чтобы разоблачить надувательство. Пойманные на обмане дважды, они выбывали - рано или поздно все они оказались за бортом нашей лодки. Тем не менее даже это не пугало людей, работавших по Пси-войне. Как только одну странность объявили мошенничеством и бросили на дорогу, талантливые парни откопали другую - в штатах Айдахо и Алабамы - и подсовывали нам... так бесконечно... Другая причина скептицизма была совсем не циничной, даже наоборот! Это противоположность цинизма. Мои приятели - члены комиссии, - когда я намекнул на нее, обвинили меня почти в идеализме. Я не верил, что у нас есть хотя бы один-единственный враг! Да, верно - немцы и японцы... они действительно сильные соперники, и наши деловые круги ненавидели их так же сильно, как старый Като - Карфаген. Они на самом деле били нас в международной торговле, но хотели ли мы воевать с ними? Под "врагом" я подразумеваю непримиримого кровавого врага - такого, какими были раньше Адольф Гитлер и Иосиф Сталин. С ними давно покончено, конечно, остался внук Сталина, он служит в Русском дипломатическом корпусе, и, когда выпадал случай, я играл с ним в покер. Прекрасный малый! Смертельных врагов в наше время просто не существует. Это было не столько нашей терпимостью и мудростью, сколько счастьем - если бы "холодная" война не потеплела на несколько градусов, сейчас было бы очень плохо! Но мы сдержались, когда русские и китайцы решили спор о границе в полной ядерной конфронтации. Они ограничились несколькими бомбами, но после этого никто из них уже не был реальным противником. Их целиком удерживали свои проблемы. Почему же наш Объединенный комитет по анализу вооружений никогда не пытался урезать ассигнования на Пси-войну? Для этого были свои основания. Во-первых, эти проекты были такими дешевыми, что не стоило обращать внимания. Национальная политика Белого Дома поддерживала сильную оборону, и госпожа Рейган не сомневалась в своей политике. Если бы даже Пси-война, генетики и Кэтхауз и были (как я думал) простыми расточителями средств, то суммы на их содержание составляли такой ничтожный процент, что просто не стоило беспокоиться. Пси-война и Кэтхауз, вместе взятые, за год обходились дешевле, чем содержание одной ракетной шахты. И если хоть кто-то из них создаст осуществимую систему оружия... Ладно, вероятность чудовищно мала - особенно, для Кэтхауза. Кэтхауз назывался так в честь кота Шредингера. Кто же такой Шредингер и при чем здесь его кот? Хорошо, я попробую объяснить это словами физика, когда это происходило в первый раз. Шредингер открыл нечто встряхнувшее квантовую механику. Ах да, что такое квантовая механика? Хорошо, говорит физик, в основном это новое направление физики. Когда это объяснение не показалось нам, упрямым политиканам из Объединенного комитета, вполне удовлетворительным, он попробовал снова. Квантовая механика, сообщил он, получила свое название от открытой Шредингером энергии, похожей на однородное бесконечное движение - как бегущая из-под крана вода. Хотя, поправился он, даже текущая из-под крана вода только кажется однородной и бесконечной - на самом деле она состоит из атомов молекул и даже маленьких частиц. Она не находится в неограниченном потоке, а пребывает в кусках по названию "квант". Основным квантом света является фотон. Да, мы начали чувствовать, что получим здесь достаточную опору - ведь даже сенаторы и конгрессмены что-то слышали о фотонах. Но он разбивает наши надежды, снова обратившись к коту. Что имеет со всего этого кот? Отлично, говорит физик, смело держась перед нами, это вытекает из логики, представляющей эксперимент Шредингера. Видите ли, существует другая штука, названная Гейзенбергом принципом неопределенности. А что является принципом неопределенности? Ладно, сказал он, передвинув неудобное кресло, это объясняется очень легко. Он заблуждался: это ничего не объясняло. По утверждению Гейзенберга, вы никогда не можете знать сразу положение и движение частицы. Вы также не можете знать, где она будет находиться и откуда двигается. Вы не можете знать всего этого! Хуже того, существуют и другие вопросы, на которые вы не только не можете найти ответы, но их просто не существует! Тогда мы получаем кота. Представьте себе, мы посадили кота в коробку, говорил Шредингер. Допустим, мы поместили туда радиоактивную частицу с одним шансом из двух распасться. Предположим, вместе скотом и радионуклидом мы поместили резервуар с ядовитым газом, в котором есть переключатель, приводимый в действие расщепившейся частицей. Затем закроем коробку и спросим, жив ли кот? Если частица расщепилась, он мертв, если нет, то газ не вышел из сосуда и кот жив. Но снаружи коробки нет истины - есть только пять шансов из десяти, что кот жив. Но кот не может жить пять из десяти раз. - Вот! - сказал триумфально физик, сияя перед нами так искренне, словно оба предположения истинны. - Кот жив, - и в тоже время он умер! Но каждое заявление истинно в отдельной вселенной. В этой точке произошел раскол - и существуют уже две параллельные вселенные. Вселенная с живым котом - и вселенная с мертвым... Все вселенные каждый раз расщепляются и расходятся в стороны... таким образом, существует бесчисленное множество миров. В этом месте закашлял сенатор Кеннеди. - Доктор Фас, - сказал он. - Это, конечно, страшно интересно, но всего лишь теория. В реальной вселенной мы открываем коробку и смотрим: жив кот или умер? - Нет-нет, сенатор! - крикнул физик. - Все они уже существуют в реальности? Мы переглянулись. - Вы хотите сказать, в математическом смысле? - уточнил Кеннеди. - В любом! - крикнул Фас, угрожающе кивнув головой. - Параллельные вселенные создаются каждую миллионную долю секунды, а в "реальности" существует лишь одна из них. Или, если хотите, мы живем в одной из этих вселенных. Мы застыли как манекены. Мы, восемнадцать сенаторов и конгрессменов со всех концов Соединенных Штатов, удивились. Конгрессмен из Нью-Джерси наклонился и шепнул мне в ухо: - Дом, вы находите здесь какое-нибудь военное применение? - Спросите сами, Джим! - шепнул я, и конгрессмен задал этот вопрос физику. - О я приношу свои извинения, джентльмены, - сказал он. - И леди, конечно же... - добавил, кивнув госпоже Бирн. - Я думаю, что все здесь безупречно. Хорошо! Допустим, вы хотите сбросить водородную бомбу на город врага, или на военный объект, или на что-то еще... Вы создаете бомбу, переходите в параллельный мир, летите на широту и долготу, скажем, Токио - полагаю, вы найдете там такое место - затем проталкиваетесь обратно в свой мир и взрываете ее... Бу-у-ум!!! Как бы то ни случилось, это произошло! Если у вас десять тысяч мишеней, вы просто сделаете десять тысяч бомб и проталкиваете их разом - их не отразить! Другой народ не увидит приход, потому что, пока вы будете находиться там, в нашем мире вас видно. И, довольный собой, он откинулся на кресло. Мы все тоже откинулись и переглянулись. Ноя не думаю, чтобы хоть один из нас в самом деле обрадовался этому. Даже это могло не заинтересовать комиссию, исключая один факт. Я уже говорил: программа могла и не сработать, как думали и надеялись многие из нас. Потеряно будет очень мало, ведь это, как и Пси-война, стоит очень-очень дешево. Ладно, они наконец-то привели этого парня, и я мог бы сказать, что это был один из самых неприятных моментов моей жизни. Не причиняющий боль, не непереносимый, но слишком неприятный. Подобно многим другим, я не люблю ходить в магазины. Особенно за одеждой. Одной из причин было то, что я питал отвращение к зеркалам. Они просто лгали, неожиданно ловили вас. Вы одеваетесь на примерку, продавец уверяет, что костюм сидит на вас как влитой, наконец, он отводит вас в глубь зала к трем зеркалам, сложенным вместе, будто средневековый триптих. Вы смотрите в них, ничего не подозревая, и первым делом, естественно, видите собственный профиль. По своей воле я никогда не смотрю на него - саму эту мысль считаю неприличной! Не по-божески пытаться увидеть самого себя, и недоступно видеть себя таким способом. Я с ужасом смотрел в зеркало, не признавая себя в этом глупо улыбающемся двойнике со смешным носом и болтающимся подбородком. Как получается изображение а зеркалах - великая тайна... и еще, я не совсем потерян чувство реальности. Я знал, что этот человек - действительно я, хотя бы мне и не хотелось этого! Теперь о том, что происходило в Кошачьем доме Сандии. Когда они приволокли этого человека, он не смотрел на меня и не смотрел ни на кого. Они позволили ему плеснуть на лицо воды, но защелкнули за спиной наручники. Вероятно, одной из причин того, что он смотрел в пол, была боязнь упасть. Но я не думал так: это была лишь одна из причин! Думаю, он знал, что, подняв глаза, увидит собственные... или мои... наши... Я не хотел этого - это было в тысячу раз хуже трехстворчатых зеркал! Это было так плохо, как только могло... Другой "я" имел мое лицо, цвет моих волос и даже такую же родинку вверху. Все мое... Почти все - потому что были и небольшие отличия: он был фунтов на шесть - восемь легче меня и одет в иную одежду. Это был цельный комбинезон из блестящей зеленой материи с карманами на груди и на том месте, где обычно располагаются карманы брюк. Карманы были также на рукавах и правом бедре. Возможно, в этих карманах помещалось все имущество другого "меня" - но не сейчас, так как, несомненно, они были обшарены подчиненными полковника. Я сказал "себе": - Доминик, посмотри на меня! Молчание. Второй Доминик не ответил, он не поднял глаз и никак не отреагировал - хотя я с уверенностью мог сказать, что он расслышал достаточно хорошо. Все находившиеся в комнате молчали - во всяком случае, полковник наблюдал и ничего не говорил, а когда полковник Мартино не говорил, его ребята не делали ничего другого. Я попробовал снова: - Доминик, ради Бога, скажи, что произошло! Другой "я" продолжал смотреть в пол, затем поднял глаза, но не на меня. Он взглянул поверх головы Мартино на стенные часы, сделал какие-то расчеты. Потом повернулся ко мне и ответил. - Доминик! - произнес он. - Ради Бога, я не могу! Этот ответ нас не удовлетворял. Полковник Мартино открыл рот, чтобы что-то сказать, но я остановил его жестом руки. - Пожалуйста. Второй "я" печально произнес: - Ну хорошо, приятель Дом! По правде говоря, я здесь потому, что хотел сказать тебе кое-что. Тебе, - пояснил он. - Я имею в виду не второго человека из множества, и даже не просто другого. Я имею в виду тебя - Доминика Де Сота, которым, как ты понял, являюсь и я сам. Полковник разъярился - все пошло не так. - О Дом! - прискорбно сказал я "себе". - Я давно вырос из таких игр! Ответь, если ты хотел что-то сказать мне, то почему молчишь? - Потому что слишком поздно! - сказал он. - Слишком поздно для чего, черт возьми? - Ты знаешь, о чем я пришел тебя предупредите? - Нет! - Это уже произошло... мы встретимся снова, - он хотел улыбнуться, но это была гримаса. - Нельзя было допустить, чтобы мы встретились. - Здесь он остановился, начал говорить, снова запнулся и посмотрел на часы. И затем пропал... Когда я говорю, что он "пропал", это очень точное слово, но оно может создать неправильное представление. Другой Доминик не смылся в туалет или куда-нибудь еще. Нет, он стал совершенно прозрачным, как актер в научно-фантастическом шоу. Он исчез совсем: в одно мгновение он был здесь, а в следующее его не стало... И пара наручников, замкнутых вокруг несуществующих запястий, загремела по полу на том месте, где он только что стоял... Подобные вещи никогда раньше со мной не случались. У меня не было запрограммированной реакции на такое ужасное нарушение законов природы, как не было ее и у полковника Мартино. Он взглянул на меня, я на него. Никто из нас не сказал ни слова об исчезновении, исключая: "Вот дерьмо!". Мне показалось, что я услышал его от полковника. - Вы что-нибудь поняли, полковник, о чем он говорил? - для уверенности, спросил я. - Нет? Я тоже! Что же будем делать? - Спихни меня ко всем чертям! - сказал он, но, хотя армейский офицер и произнес это, не значит, что он позволит это сделать. Мартино вызвал сержанта и дал приказ прочесать окрестности, разыскивая двойника. Сержант выглядел озадаченным, а полковник растерянным, поскольку все мы знали, что от этого не было никакого толку. - Выполняйте приказ, сержант! - крикнул он. - Хорошо одно, - произнес немного позже. - Он сказал, что что-то уже произошло. Значит, скоро мы узнаем, что именно! - Как бы я хотел, чтобы это оказалось в самом деле хорошо! - сказал я и оказался прав. Через десять минут выяснилось, что это никак нельзя было назвать хорошим. Мы вышли из комнаты и спустились в холл, за нами виновато плелся небольшой отряд полковника, недоумевая, где ловить упорхнувшую птичку. А к нам двигался другой отряд - дюжина или около того. Пехотинцы поднимались по лестнице - по крайней мере, не чувствуя вины. Все они (вместо коричневой парадной) были облачены в походную форму и несли на плечах нелепые короткоствольные карабины. Карабины недолго держались на плечах. - Приготовиться! - сказал их сержант, когда они оказались в полдюжине ярдов от нас. Отделение остановилось, десантники опустились на колени, карабины мелькнули в воздухе ремнями, и уже были нацелены прямо на нас... Из середины отряда вышел офицер. - Вот дерьмо! - снова сказал полковник Мартино, и я не спросил почему. Офицер был одет в такую же походную форму, как и десантники, но вы могли бы узнать в нем офицера по пистолету. Здесь что-то было не так, иначе я сказал бы сразу - и он подтвердил это. - Я майор Доминик Де Сота! - произнес он хорошо знакомым мне голосом. - Объявляю вас своими военнопленными! Он сказал это достаточно четко, но в голосе слышалось напряжение. Я знал отчего: слова были адресованы полковнику, а глаза нацелены на меня. И их выражение мне было хорошо знакомо, совсем недавно я смотрел на себя точно так же. Я сказал: - Привет! Другой парень онемел. - Полагаю, вы удивлены? - предположил я. - Это шутка? Он дернул головой солдату, который подошел ко мне и заломил руки. Что-то холодное и жесткое обожгло мои запястья, и до меня дошло, что это наручники. - Я не знаю, что вы подразумеваете под удивлением - сказал второй "я". - Но это не шутка! Вы все арестованы и находитесь под стражей! - Чего ради? - спросил полковник, принимая собственные наручники. - Пока мы не уладим с одним дельцем, касающемся вашего правительства! - заверил нас "я". - Мы объявим, что они должны делать, и, пока не получим согласия, вы будете нашими заложниками. Это ваш самый лучший шанс? Если он вам не нравится, выберите другой - окажите сопротивление... Тогда нам не останется ничего другого, как убить вас... Не торопясь проезжая мимо бобов, водитель большого "Джона Дира" думал, что нет ничего серьезней, чем холодное пиво и пропущенный матч Носков. В этот момент он услышал сзади "зап-зап-зап" приближающейся высокоскоростной машины и "раур-раур" шестнадцатицилиндрового двигателя. Краем глаза он увидел несущийся на него странный дизель - и резко повернул руль... Он испортил несколько бобовых рядов, но, когда оглянулся, на дороге было пусто. АВГУСТ, 22, 1983 г. ВРЕМЯ: 09.10 УТРА. МИССИС НАЙЛА ХРИСТОФ БОУКВИСТ Немного непривычно находиться в родном городе Доминика без него самого, но я была занята. Здесь всегда в изобилии концерты и множество изнуряющих интервью, а перед выступлением всегда подают коктейль с тяжелым вливом Национальной симфонии. Но самое основное - десять минут репетиции с оркестром отнимают час времени. Заботясь о преждевременности, пытаясь припомнить все отрывки, темп и интонации, мы договариваемся позже. Некоторые считают, что, чем больше репетируешь с Мстиславом Ростроповичем, тем легче, оттого что Слави сам начинал в качестве виолончелиста. Ничуть не бывало: он ужасно нервный. Он может преследовать вас своим сумасшедшим состоянием, заметив синкопирование звука. Я не говорю, что не люблю с ним работать... Например, Слави обладает удивительным чувством юмора. Кроме того, меня очаровывают такие мужчины. Могу подарить вам идею одной их его тонких шуток. Когда я подписала и вернула контракт на эти выступления, позвонила концертмейстер: - Слави сказал, что вы можете выбрать Сибелиуса или Мендельсона... Я не смогла удержать смех. Очень забавная шутка. Это уже история: раньше, когда я сыграла Национальную симфонию, журналисты изобразили меня заснувшим часовым. Думаю, я была утомлена. Во всяком случае, я сказала ей то, что говорит не каждый скрипач, но знает любой, кто играл на скрипке после Паганини. Есть концерты, которые звучат сложнее, чем они есть на самом деле, например, как у Мендельсона, и концерты, показывающие мастерство, более трудные, чем кажется по звуку, как у Сибелиуса. Поэтому я ответила, что, когда хочу получить дешевое "браво" от наивной аудитории, я играю Мендельсона, а если хочу показать себя коллегам - Сибелиуса. - Передайте Слави, - скорее всего, я исполню Мендельсона! - сказала я концертмейстеру, улыбнувшись в телефон. Потому что, как я знала, не будет ни того и ни другого. И правда, через пару дней я получила корзинку цветов с запиской от Елены Ростропович: "Не просто талантливо и не только чудесно, но и очень трогательно! Слави пересылает свои комплименты поклонника и просит сыграть Гершвина: на концерте будет присутствовать госпожа президент!!" Я связалась с ним и сказала, что с удовольствием исполню Гершвина. Он был одним из великих композиторов и, кроме того, хорошо, по-американски, сочинял скрипичные концерты. Во всяком случае, я знала, что госпожа Рейган не желала слушать иностранные вещи. Елена Ростропович - очень милая леди, но я не всегда знала, что у нее на уме. Например, я не знаю, что ей известно обо мне и Доме. Мы осторожно уклонялись от болтовни на эту тему, и до сих пор она ни о чем не спрашивала. Но когда я получала приглашение на ужин, я узнавала, что там был и Дом. Мы с супругом всегда назывались "мистер и миссис Боуквист", а Дома с женой объявляли как "сенатор и миссис Де Сота". Совершенно неважно, что наши супруги находились в Чикаго - почти всегда (как Ферди) и очень часто (как Мэрилин Де Сота). Поэтому Дом мог провести ночь в моем номере. В дни концертов мы работали целый день, а в одиннадцать вечера встречались у Елены с выражением искренней неожиданности. Затем ехали в снятый Домиником дом. Постоянный... Эти вечера - самое лучшее время моей жизни и жизни Дома. Мы могли появляться на публике. Потом, когда оставались вдвоем, было очень мало шансов, что хоть один из нас будет разоблачен супругом. Мы делали все, что в Чикаго было довольно рискованно - там всегда был шанс, что кто-нибудь из наших супругов не вовремя появится в вестибюле отеля, на лестнице или в ресторане, где мы обычно встречались. Другие города лучше - иногда по счастливой случайности Дому удается придумать повод для вылета в Бостон, Нью-Йорк или еще куда-нибудь, где я выступаю. Мы всегда выжимали время... Нет, Вашингтон - лучшее... безусловно, из того, что я видела. Но и здесь у нас были знакомые. Рано или поздно Ферди или Мэрилин услышат намеки и почувствуют неладное. Это только вопрос времени. Частные детективы? Вероятно! А почему бы и нет? За супружескую измену приходится расплачиваться. И тогда на наши головы с грохотом свалится многое, и то, что произойдет, будет слишком неприятно... Но, пожалуйста, Господи, еще чуть-чуть! - Никогда! - уверенно сказал в два часа ночи Дом, натягивая носки, когда я рассказала о своих мыслях. - Рано или поздно, дорогой, это случится! - сделала я вывод. - Этого не произойдет, нас не смогут поймать. - Он помолчал, натягивая штаны, и, согнувшись, поцеловал меня в пупок. - Мы всегда будем заниматься любовью, даже если нас засекут... Я не дала продолжать, точнее, попыталась. - На концерт приедет госпожа Рейган! - сказала я. - Да? Что из того? - спросил он и кивнул с умным видом. - О! Я увидел связь: ты не хочешь шокировать президента, да? Но если нас не схватят, мы не шокируем, а если и схватят - всегда есть выбор, можно... - Нет, я не про это! - сказала я, прежде чем он закончит свое изречение словом "пережениться". Потому что это не было неприемлемой темой для дискуссий, хотя бы и с сенатором Домиником Де Сота. Я могла изменять мужчине, который меня любил, но не могла выбросите его из своей жизни, прилюдно унизив. Так что я не переживала, когда Дом уехал в Нью-Мехико, потому что он становился все более настойчивым, а я постоянно отгоняла эту мысль. И когда на ночном концерте я начала с быстрого синкопиров