у, ежедневно читавшему только выжимки из экстрактов кратких суммированных сводок, составленных на основании сокращенных резюме и рефератов докладов Отдела Венеры, вроде и не было оснований беспокоиться. Но я знал проект "Венера" и понял, что за дело взялся Мэтт Ренстед. В нашей комнате Херера считался аристократом. После десяти лет работы в компании "Хлорелла" он сумел подняться до мастера-резальщика, но топографически это означало, что он спустился глубоко под землю в огромный холодный подвал, где росла и зрела Малая Наседка. Здесь он вместе со своими помощниками ловко обрабатывал ее ножами, похожими на мечи. Одним ударом Херера отсекал большие куски созревшей белковой массы, а затем его подручные фасовали их, замораживали, варили, сдабривая специями, упаковывали и рассылали во все концы земного шара. Однако Херера был не только мастером-резальщиком. Он играл роль своего рода предохранительного клапана. Малая Наседка могла расти десятки лет. Начав с крохотной клетки, теперь она только и знала, что множилась и росла, готовая поглотить, всосать в себя все, что попадалось ей на пути. Она грозила постепенно заполнить свое цементное гнездо, сдавливая и разрывая клетки своей нежной ткани. Пока ее кормили, она росла. Херера следил за тем, чтобы Наседка была сдобной и мягкой, чтобы ни один кусок ее не перезрел и не стал жестким и, главное, чтобы одна часть Наседки не вздумала расти за счет другой. И хотя за свою работу Херера получал неплохое вознаграждение, он не обзавелся семьей или квартиркой на одном из верхних ярусов. Время от времени он куда-то исчезал, и это служило постоянной темой для соленых шуток, но при нем об этих отлучках упоминали с неизменной осторожностью и почтительностью. Херера всегда держал при себе меч и изредка небрежно проводил точильным камнем по лезвию. С этим человеком я решил во что бы то ни стало познакомиться поближе. У Хереры, несомненно, водились деньги - не мог же он ничего не скопить за десять лет работы. А мне чертовски нужны были деньги. Что представлял собой контракт по форме Б, выяснилось очень скоро: я не вылезал из долгов. Продажа в кредит была неотъемлемой частью самой системы, как и обстоятельства, вынуждавшие людей залезать в долги. Если брать в долг по десять долларов в неделю, к концу контракта я буду должен "Хлорелле" тысячу сто долларов, и мне придется работать у нее до тех пор, пока не погашу долг. А работая, я, разумеется, снова залезу в долги. Мне нужны были деньги Хереры, чтобы вырваться в Нью-Йорк, к Кэти и к моей работе над проектом "Венера". Мне не нравилось, как Мэтт Ренстед распоряжался проектом. И один Бог знает, как распоряжалась собой Кэти, считая себя вдовой. Я упорно старался не думать о Кэти и Джеке О'Ши. Малютка Джек был полон решимости расквитаться с женщинами за их прежнее пренебрежение к нему. До двадцати пяти лет он был предметом всеобщих насмешек, а в двадцать шесть стал мировой знаменитостью, первым человеком, посадившим на Венере космический корабль. Едва достигнув зрелости, он уже стал бессмертным. Теперь ему многое надо было наверстать, особенно в любви. Поговаривали, что в этой части он поистине ставил рекорды, совершая свои лекционные турне по стране. Это-то меня и беспокоило. Мне не нравилось, что он симпатизирует Кэти, а Кэти - ему. Прошел еще один день - чуть свет подъем, завтрак, рабочий комбинезон, защитные очки, грузовая клеть, черпаешь, сбрасываешь в желоба, час за часом, час за часом, под палящим солнцем, затем обед, а вечером отдых и, если повезет, разговор с Херерой. - Здорово же ты отточил этот меч, Гэс. Люди делятся на тех, кто бережет свой инструмент и кто не бережет его. Подозрительный взгляд из-под ацтекских бровей. - Прямой смысл делать все как положено. Ты, видно, из новичков? - Да. Первый раз в этих краях. Как считаешь, стоит здесь задерживаться? Он сделал вид, что не понял. - Придется, раз контракт. - Херера отошел к полке с журналами. Следующий день. - Здорово, Гэс. Устал? - Здорово, Жоржи. Есть немного. Десять часов размахивать ножом поди не шутка. Руки отваливаются. - Представляю. Работать черпальщиком куда проще, да и смекалка не нужна. - Что ж, может, и тебя когда-нибудь повысят. Посижу, пожалуй, перед гипнотелевизором. Еще день. - Эй, Жоржи! Как дела? - Не жалуюсь, Гэс. По крайней мере загорел. - Да, это верно. Скоро станешь таким же чернокожим, как я. Ха-ха! Что, не хочешь? - Porque no, amigo? [Почему бы нет, дружище?] - Эй, tu hablas espanol! Cuando aprendiste la lengua? [Эй, ты говоришь по-испански! Когда ты изучил язык? (исп.)] - Ну-ну, не так быстро, Гэс. Всего несколько слов. Жаль, что не знаю больше. Как-нибудь соберу деньжат и пойду в город к девочкам. - Ну, они все болтают по-английски. Вот если заведешь постоянную милашку, тогда неплохо поболтать с ней по-испански. Это ей понравится. А попрошайничать они все умеют по-английски: "Дай доллар, дай доллар", да еще знают стишок насчет того, что можно получить за доллар. Ха-ха! Еще день - самый удивительный. Выдали получку, и мой долг компании вырос еще на восемь долларов. Я мучительно пытался припомнить, куда ушли деньги, но все и без того было ясно. После смены, как и предусматривалось администрацией, я был выжат словно лимон и помирал от жажды. У фонтанчика с напитком "Попси" я набрал свою комбинацию цифр, и моя получка уменьшилась еще на двадцать пять центов. Стаканчика "Попси" мне было мало, и я выпил еще один - долой уже пятьдесят центов. На обед каждый день давали одно и то же - я с трудом проглатывал кусок-другой Малой Наседки, но вскоре меня снова начинал мучить голод. Тогда к моим услугам была лавчонка, где легко можно было получить в кредит пачку галет. Сухие галеты застревали в горле и камнем ложились на дно желудка, если не запить их стаканчиком "Попси". А "Попси" бунтовал и рвался обратно, если я тут же не выкуривал сигарету "Старр". Она, в свою очередь, снова вызывала острое чувство голода. Как знать, не предусмотрел ли все это Фаулер Шокен, создавая свой первый глобальный трест "Старзелиус"? От "Попси" к галетам, от галет к сигаретам, от сигарет к "Попси" и так до бесконечности... За право пользоваться кредитом с меня и взимали шесть процентов. Так продолжаться не может. Если я не выберусь отсюда сейчас, мне уже не выбраться никогда. Я чувствовал, как с каждой минутой, проведенной здесь, глохнет моя инициатива - лучшее, что есть во мне. Небольшие дозы алкалоидов в пище незаметно подтачивали волю. Но самым страшным было сознание полной безнадежности, тупика, мысль, что ничего изменить нельзя и, в сущности, все не так уж плохо, - всегда можно впасть в транс перед гипнотелевизором, выпить стаканчик "Попси" или на худой конец проглотить одну из тех зеленоватых таблеток, которые продавались здесь из-под полы и стоимость которых колебалась в зависимости от спроса. Те, кто продавал их, охотно соглашались подождать, когда у тебя появятся деньги. Нет, медлить было нельзя. - Como 'sta, Gustavo? [Как дела, Густаво? (исп.)] Он сел и улыбнулся мне своей ацтекской улыбкой. - Como 'sta, amigo Jorge? Se fuma? [Как дела, друг Жоржи? Куришь? (исп.)] Херера протянул мне пачку сигарет. Он курил "Гринтипз", и я автоматически ответил: - Спасибо, курю только "Старр". Они ароматней. И тут же машинально полез в карман за сигаретами. Медленно, но верно я становился тем идеальным типом потребителя, которого мы с Фаулером так ценили: хочешь покурить - вспоминаешь о сигаретах "Старр", закуриваешь, тут же тебя тянет на "Попси" - выпиваешь стаканчик, немедленно вспоминаешь о галетах - покупаешь пачку, а съев галету, опять закуриваешь, а закурив... Назойливая реклама фирмы "Шокен" лезет в уши, мозолит глаза, впитывается каждой порой твоего тела. Тебе вдолбили в башку: "Я курю "Старр" - они ароматны. Я пью "Попси" - он освежает. Я ем галеты - они на вкус приятны. Я курю..." - Не похоже, чтобы тебе было весело, Жоржи, - заметил Херера. - Да так оно и есть, приятель. - Я говорил правду. - В странную историю я влип. Интересно, что он ответит. - Сам вижу - здесь что-то неладно. Такой смекалистый бывалый парень, как ты... Может, нужна помощь? Вот здорово, клюнул! - Не пожалеешь об этом, Гэс. Конечно, есть доля риска, но не пожалеешь. Дело в том... - Тс-сс. Только не здесь, - понизив голос, остановил меня Херера. - Риска все равно не миновать, но когда встречаешь здесь такого толкового парня, сразу задумываешься, отчего да почему. Когда-нибудь я ошибусь, seguro [будь уверен (исп.)], и тогда жди беды, может, даже сразу выжгут мозги. Ну и черт с ними! Плевал я на них. Ведь свое дело я все-таки сделал. Вот, держи. Насчет осторожности, думаю, сам соображаешь. - Он сжал мою руку, и я почувствовал, как к моей ладони что-то прилипло. Херера не спеша отошел к гипнотелевизору, выбил свой номер и, получив право на получасовой сеанс, опустился в кресло. Я поспешил в туалетную комнату и, набрав свою комбинацию цифр, занял кабину на десять минут. Дзинь! - еще пять центов из получки. Я разгладил комочек, прилипший к моей ладони. Это была полоска тонкой бумаги: "Жизнь человека в ваших руках! При помощи листовки Номер Один Вы можете установить контакт со Всемирной Ассоциацией Консервационистов, широко известной под названием "консы". Листовку передал вам член ВАК, который решил, что Вы: а) умны; б) недовольны существующим положением в мире; в) сможете в дальнейшем быть полезным Ассоциации. Жизнь этого человека теперь в ваших руках. Прежде чем вы предпримете что-либо, просим прочесть эту листовку до конца. Правда о ВАК ВАК - тайная организация, преследуемая правительствами всего мира. Она считает, что хищническая эксплуатация природных богатств является причиной неоправданной нищеты и бедствий народов. Она считает, что, если так будет продолжаться, жизнь на Земле прекратится. Этого можно избежать, если все люди на Земле поймут, что надо добиваться планового роста народонаселения, восстановления лесных массивов и плодородия почвы, рассредоточения больших городов и, наконец, контроля над производством ненужных обществу товаров и запатентованных частными фирмами пищевых продуктов, которые не пользуются спросом. Программа воспитательной работы ВАК включает: пропаганду - примером служит эта листовка, - демонстрации протеста, а также акты саботажа на товары. Клевета на ВАК Вам, вероятно, уже приходилось слышать, что "консов" называют убийцами, сумасшедшими или психически неуравновешенными людьми, которые по глупости или по злобе идут на бессмысленные разрушения и убийства. Не верьте этому. Члены ВАК - это гуманные и разумные люди, и многие из них занимают видное положение в обществе. Небылицы, распространяемые о них, охотно поддерживаются теми, кто наживается на хищнической эксплуатации природных богатств. А мы хотим этому помешать. Неразумные и неуравновешенные люди или преступные элементы, совершая акты насилия в состоянии невменяемости или с грабительскими целями, сваливают все на "консов". ВАК не имеет ничего общего с этими людьми и гневно осуждает их преступные действия. Что вам теперь делать? Решение зависит от вас самих. Вы можете: 1) выдать человека, передавшего вам эту листовку; 2) уничтожить листовку и забыть о ней; 3) пойти к тому, кто передал ее вам, и попросить дальнейшей информации. Просим вас подумать, прежде чем принять решение". Я подумал, хорошенько подумал - и пришел к выводу, что листовка: 1) скучнейший образчик самой бездарной писанины, какую мне когда-либо приходилось читать; 2) грубо искажает факты; 3) может помочь мне вырваться отсюда и снова увидеть Кэти. Так вот каковы они, эти страшные "консы"! Ну и тарабарщину они здесь написали! А сколько противоречий в этой листовке! И все же она производит впечатление. Составлена квалифицированно и - правда, я убежден, что это чистая случайность, - немного напоминает наши рекламные фармакологические брошюрки для врачей. В них мы сдержанно и на профессиональном уровне рекламируем новые фармацевтические препараты людям трезвым и осведомленным, с которыми можно откровенно говорить о самой сути дела. Это было обращение к разуму, а подобные обращения всегда опасны. Разуму доверять нельзя. Мы давно изгнали разум из нашей рекламы, и нам еще ни разу не пришлось об этом пожалеть. Итак, у меня было два выхода. Можно пойти в контору и донести на Хереру. Возможно, на время я привлек бы внимание к своей персоне, меня бы выслушали и даже занялись бы расследованием дела. Но тут я вспомнил, что доносчикам нередко выжигают мозги, считая, что эти люди уже подверглись влиянию вредоносных идей, - даже если их первая реакция была верной, никто не может поручиться, что они сделают дальше. Такой конец меня мало устраивал. Более рискованным, но и более героическим было избрать другой путь: войти в организацию "консов", заслужить их доверие, а потом подорвать ее изнутри. Если это действительно всемирная организация, как они утверждают, то почему бы не попытаться с ее помощью попасть в Нью-Йорк? Там у меня будут все возможности выдать "консов" властям. Я ни на минуту не сомневался в том, что мне удастся войти к ним в доверие. Руки чесались - так хотелось пройтись карандашом по тексту листовки: отточить фразы, выбросить все скучное, лишнее и ненужное, сделать текст броским, ярким, звонким. Это было просто необходимо. Дверь кабины автоматически распахнулась - десять минут истекли. Торопливо бросив бумажку в унитаз, я спустил воду и вернулся в гостиную. Херера все еще сидел в трансе перед гипнотелевизором. Пришлось подождать минут двадцать. Наконец Херера пришел в себя, тряхнул головой, заморгал и огляделся вокруг. Когда он увидел меня, лицо его стало каменным. Я улыбнулся и кивнул ему. Он приблизился ко мне. - Ну как, companero? [приятель (исп.)] - тихо спросил он. - Все в порядке, - ответил я. - Готов в любое время, Гэс. - Ждать придется недолго, - промолвил он. - Знаешь, в таких случаях всегда лучше впасть в транс. Уж больно неприятно ждать и мучиться. Когда-нибудь очнусь и увижу себя в лапах шпиков. От них пощады не жди. - Он провел точильным камнем по острию меча. Теперь я истолковал этот жест совсем по-другому: - Для них? - спросил я. Он вздрогнул. - Что ты! Нет, Жоржи. Для самого себя. Если вдруг струшу. Чтоб не стать предателем. Это были смелые и благородные слова, я я проклял фанатиков, исковеркавших душу такого прекрасного потребителя, как Гэс. С моей точки зрения, это было равносильно убийству. Сколько пользы мог бы принести Гэс, работая и покупая товары, принося прибыль своим собратьям во всем мире! Он мог бы иметь семью, растить детей, которые в свою очередь стали бы потребителями. Больно видеть, что такого человека превратили в фанатика и скопца. Я решил непременно помочь ему, как только удастся провалить всю организацию. Херера не виноват. За все обязаны ответить те, кто настроил его против существующего порядка вещей. Есть же способы излечивать таких околпаченных простофиль, как Гэс. Я наведу справки... Нет, пожалуй, не стоит. Люди любят делать поспешные выводы. Я уже представил себе, как иные скажут: "Конечно, у меня нет оснований сомневаться в Митче, но, по-моему, он зашел слишком далеко..." "Да, "консы" остаются "консами" - это всем известно". "Я не хочу сказать, что не доверяю Митчу, но..." К черту Хереру! Пусть сам расхлебывает кашу, которую заварил. Человек, решивший поставить все с ног на голову, не должен сетовать, если и сам полетит вверх тормашками. 9 Дни казались неделями. Херера редко разговаривал со мной. Но вот однажды вечером он неожиданно спросил: - Ты когда-нибудь видел Наседку? Я ответил, что нет. - Тогда пойдем со мной. Могу показать. Не пожалеешь. Мы прошли по коридорам до шахты лифта и прыгнули в грузовую клеть. Я зажмурился. Если глядеть, как мелькают этажи, можно потерять голову от страха. Сороковой, тридцатый, двадцатый, десятый, нулевой, минус десятый... - Прыгай, Жоржи! - крикнул Херера. - Ниже только машинное отделение... Я прыгнул. На минус десятом было темно, с бетонных стен сочилась вода. Потолок покоился на огромных опорах. Коридор, куда мы вышли, заполняла сложная сеть труб. - Система питания, - пояснил Херера. Я поинтересовался, из чего сделаны массивные перекрытия. - Бетон и свинец. Чтобы не пропускать радиоактивные лучи. Бывает, Наседка болеет. Рак. - Он сплюнул. - Тогда она никуда не годится. Приходится сжигать, если вовремя не отхватишь... - Херера красноречиво взмахнул мечом. Он распахнул передо мною дверь. - А вот и ее гнездышко, - сказал он с гордостью. Я взглянул, в дыхание замерло у меня в груди. Передо мной был огромный зал с куполообразным потолком и бетонным полом. Малая Наседка заполняла его почти целиком. Серовато-коричневая, словно резина, масса в форме полушария, метров тринадцати в диаметре. В эту пульсирующую массу впивались десятки труб; она жила и дышала. Херера стоял рядом и пояснял: - Весь день хожу вокруг нее. Как только увижу, какой-нибудь кусок созрел, стал нежным и сочным, - тут же отсекаю его. - Его меч, сверкнув, снова разрезал воздух. На этот раз он отсек ломоть Наседки величиной с хорошую отбивную. - Ребята, идущие за мной, подхватывают отрезанные куски, разделывают их и бросают на конвейер. - Неподвижные ленты конвейеров уходили в темные отверстия в стенах. - А ночью она растет? - Нет. Ночью трубы перекрывают, пищи дают ровно столько, чтобы Наседка не померла с голоду. Каждую ночь она почти отдает Богу душу, а утром воскресает, как святой Лазарь. - Он любовно похлопал мечом плашмя по упругой резинообразной массе. - Ты ее любишь? - задал я глупый вопрос. - Конечно, Жоржи. Иной раз она и шутки шутит со мной. Он огляделся по сторонам, медленно обошел зал и заглянул во все конвейерные люки. Из одного он достал короткий брус и подпер им дверь зала. Брус одним концом уперся в дверную перекладину, а другим - в еле заметную ямку в бетонном полу. Получился довольно надежный запор. - Одну из ее шуток я тебе сейчас покажу, - сказал Херера со знакомой мне ацтекской улыбкой и жестом фокусника вынул из кармана нечто вроде свистка без мундштука, снабженного небольшим баллончиком. - Не мое изобретение, - поспешил он заверить меня. - Эту штуку называют свистком Гальтона [свисток, работающий по принципу ультразвуковых волн], а кто такой Гальтон, я и сам толком не знаю. А теперь гляди в оба и слушай. Он сжал баллончик и направил свисток на Малую Наседку. Я ничего не услышал, но вздрогнул от отвращения, когда резинообразная масса начала отступать, образуя полусферическое углубление. - Не пугайся, companero. Иди за мной. - Он протянул мне электрический фонарик. Я послушно включил его. Играя свистком, Херера направлял неслышимые ультразвуковые волны на Малую Наседку, и она пропускала нас все дальше и дальше, пока углубление не превратилось в сводчатый коридор, полом которому служило бетонное основание гнезда Наседки. Ступив под своды коридора, Херера приказал: - Не отставай. - Сердце мое замирало от страха, но я последовал за Херерой. Мы продвинулись еще немного. Своды коридора поднялись, образуя купал, а за нашей спиной коридор становился все уже и уже... Мы находились внутри Малой Наседки, в полусферическом пузыре, медленно двигавшемся сквозь стотонную серо-коричневую резинообразную массу. - Посвети-ка на пол, companero, - сказал Херера, и я направил луч фонаря вниз. Бетонный пол был исчерчен какими-то линиями, которые на первый взгляд казались хаотичными, но Херера прекрасно ориентировался по ним. Мы продвинулись еще на несколько дюймов, и в голове у меня вдруг мелькнула мысль - а что если свисток Гальтона откажет?.. Прошла, казалось, вечность с тех пор, как мы начали бесконечно медленно продвигаться в глубь Малой Наседки, но вот луч фонаря упал на металлический полукруг на полу. Херера остановился, и я увидел под ногами крышку люка. Херера трижды топнул по крышке ногой. Она тут же открылась. - Прыгай, - приказал он мне, и я, не раздумывая, прыгнул вниз. Упав на что-то мягкое, я лежал, дрожа от страха. Через секунду рядом со мной упал Херера, и крышка люка над нами захлопнулась. Херера поднялся, потирая руку. - Ну и работенка, - сказал он. - Нажимаешь, нажимаешь, а сам ни черта не слышишь. Когда-нибудь свисток разладится, а я даже и не замечу... - Он снова улыбнулся. - Джордж Гроуби - Ронни Боуэн. Херера представил меня низкорослому флегматичному потребителю в костюме служащего. - А это Артуро Денцер. - Денцер был совсем юн и заметно нервничал. Я находился в небольшом хорошо освещенном помещении, похожем на контору, с бетонным полом и вентиляционными установками. Здесь стояли столы и переговорное устройство. Трудно было поверить, что выбраться отсюда можно лишь через бурую неправдоподобную массу Малой Наседки. Но еще труднее поверить, что только крохотный свисток Гальтона может сдвинуть с места это огромное чудище. Разговор начал Боуэн. - Рады видеть тебя здесь, Гроуби, - сказал он. - Херера утверждает, что ты не лишен смекалки. Я не сторонник бюрократических формальностей, но все же хотелось бы знать, кто и что ты. Я выложил ему то, что знал о Джордже Гроуби, и он все записал. Когда я упомянул о низком уровне "своего" образования, он подозрительно поджал губы. - Скажу прямо, ты не производишь впечатление парня малообразованного. - Сами знаете, как это бывает, - пояснил я. - В детстве я много, читал, был наблюдателен. Нелегко расти в семье, где пятеро детей. Ты и не самый старший, чтобы тебя слушались, и не самый младший, чтобы тебя баловали. Чувствовал себя заброшенным, а поэтому и старался наверстать, что мог. Он удовлетворился моим объяснением. - Что ж, молодец. А что ты умеешь делать? - Я? Пожалуй, мог бы написать листовку получше той, которую вы распространяете. - Вот как? А что еще? - Ну, и вообще пропаганда. Можно пустить слухи, а люди даже не сообразят, что слухи распускают кон... то есть мы. Слухи, которые вызовут недовольство, заставят роптать. - Недурная мысль. Например? Голова у меня работала неплохо. - Например, пустить в столовой слух, что научились вырабатывать новый вид белка. На вкус он точь-в-точь как ростбиф и стоит всего доллар за фунт. Сказать, что о нем объявят через три дня. А когда пройдут обещанные три дня и никто ничего не объявит, можно отпустить шуточку вроде такой: "Какая разница между ростбифом и Малой Наседкой?" Ответ: "Разница - 150 лет прогресса". Такие шуточки всегда схватывают на лету, и, смотришь, люди с удовольствием начнут вспоминать старые добрые времена. Придумать все это было для меня сущим пустяком. Мне не впервые приходилось пускать в ход смекалку, чтобы расхваливать с моей точки зрения никуда негодные вещи. Боуэн записывал все на бесшумной пишущей машинке. - Неплохо, - сказал он. - Очень остроумно, Гроуби. Мы попробуем. Но почему именно три дня? Не мог же я ему объяснить, что три дня - это тот оптимальный срок, когда слухи неизбежно выходят за рамки узкого круга и становятся достоянием всех. Вместо этого я смущенно пробормотал: - Просто мне показалось, что три дня - самое подходящее время. - Что ж, попробуем. А теперь, Гроуби, ты должен пройти курс обучения. У нас есть классические труды консервационистов, и тебе следует их прочесть. Есть специальные издания, за которыми надо следить. Например, "Статистические отчеты", "Журнал космических полетов", "Биометрика", "Сельскохозяйственный бюллетень" и многие другие. Если встретятся трудности, обращайся за помощью. Тебе следует выбрать область деятельности, которая тебя заинтересует, специализироваться в ней, чтобы вести исследовательскую работу. Чем консервационист осведомленней, тем он полезней. - А какое отношение к этому имеет "Журнал космических полетов"? - спросил я с растущим волнением. Мне вдруг показалось, что здесь кроется разгадка саботажа Ренстеда, моего похищения, бесконечных задержек и проволочек с проектом "Венера". Не проделки ли это "консов"? Не решили ли они по своей глупости и неспособности логически мыслить, что космические полеты повредят их планам сохранения жизни на Земле, или еще что-нибудь в этом роде? - Какое отношение? Да самое непосредственное. О полетах надо знать все. Я продолжал прощупывать почву. - Разумеется, для того чтобы помешать им? - Наоборот! - возмущенно воскликнул Боуэн. - Подумай только, Гроуби, что значит для нас Венера. Целая нетронутая планета с богатствами, в которых так нуждается человечество, с плодородными почвами, запасами продовольствия, сырья. Пошевели-ка мозгами. - А-а, - протянул я. Гордиев узел оставался неразвязанным. Я пристроился в уголке с фотокопиями журнала "Биометрика" и время от времени обращался к Боуэну за разъяснениями, в которых совсем не нуждался: "Биометрика" была настольным журналом каждого работника рекламы. В нем сообщалось об изменениях в составе населения, его образовательном цензе, о росте смертности и ее причинах и о прочих вещах. Почти в каждом номере содержалось что-нибудь полезное для нас, работников рекламы, и что-нибудь такое, что неизменно приводило в негодование "консов". Нас всегда радовал прирост населения. Чем больше потребителей, тем больше товаров можно продать. Радовались мы и тогда, когда снижался уровень грамотности. Чем невежественнее население, тем легче всучить ему ненужный товар. Но эти фанатики "консы" думали иначе, и теперь мне приходилось притворяться, что я во всем с ними согласен. Покончив с "Биометрикой", я принялся за "Журнал космических полетов". Новости были плохие, очень плохие. Чувствовалось, что население молчаливо и упорно протестует против трудностей, вызванных строительством ракеты для полета на Венеру; преобладали пораженческие настроения, когда речь заходила о колонизации Венеры, и высказывалось мнение, что колонистам будет нечем заняться, даже если на Венере и удастся создать колонию. Проклятый Ренстед! Но самая неприятная новость ожидала меня на обложке последнего номера, где я прочел подпись под фотографией: "Джек О'Ши с улыбкой принимает поздравления и поцелуй от прелестной подруги, после того как президент вручил ему Медаль почета". Прелестной подругой Джека оказалась ни больше, ни меньше, как моя жена Кэти. Став членом ячейки "консов", я сразу же принялся за дело. Через три дня столовая глухо бурлила от скрытого недовольства. А через неделю массовый потребитель уже говорил: - Какого дьявола я не родился сто лет назад?.. Черт побери, почему в этот барак напихали столько коек!.. Как бы мне хотелось работать на собственном клочке земли... "Консы" ликовали. За неделю я сделал больше, чем они за год. Боуэн - он ведал кадрами - сказал: - Нам нужна твоя голова, Гроуби. Мы не допустим, чтобы ты надрывался на работе черпальщика. Если на днях начальник Отдела перемещений спросит, знаешь ли ты химию питания, отвечай, что знаешь. Я сам пройду с тобой ускоренный курс и расскажу все необходимое. Мы уберем тебя подальше от солнца. Это случилось через неделю, когда все вокруг уже говорили: - Неплохо бы погулять в лесочке. Представляете, сколько раньше на Земле было деревьев! Или: - Провались он пропадом, этот суп из соленой воды! А ведь прежде им и в голову не приходило, что их кормят супом, сваренным на морской воде. Вскоре, как и предполагал Боуэн, начальник Отдела перемещений спросил меня: - Гроуби, ты знаком с химией питания? - Как странно, что вы меня об этом спросили. Я действительно немного изучал ее. Знаю серно-фосфорно-карбидно-кислородно-водородно- азотную формулу питания хлореллы, оптимальную температуру и все такое прочее. Очевидно, это намного превосходило его собственные познания, поэтому он только крякнул и отошел от меня, немало удивленный. Неделю спустя, когда из уст в уста передавался довольно скабрезный анекдот о фирме "Старзелиус", меня перевели на восьмичасовую работу в центральный пилон, где я стал следить за измерительными приборами и регулировал поступление питательной жидкости в чаны с хлореллой. Это была работа попроще и полегче. Все свободное время я проводил в подземелье под Малой Наседкой, пробираясь туда теперь почти без страха при помощи собственного гальтоновского свистка. Я переделал для "консов" их фантастически бездарную листовку Номер Один. Вот что получилось: "Способны ли Вы преуспеть в жизни? Только Вы сами можете ответить на следующие вопросы: Являетесь ли Вы умным, дальновидным человеком - мужчиной или женщиной в возрасте от 14 до 50 лет? Достаточно ли Вы инициативны и честолюбивы, чтобы выполнить по-настоящему важную работу, которая Вас ждет? Можно ли Вам безоговорочно доверить величайшую и самую обнадеживающую из тайн нашего времени? Если Вы тут же не вскакиваете и не кричите: "Да!" - лучше не трудитесь читать дальше. Если же Вы сразу ответите "да", то Вы, Ваши родные и друзья заслуживают того, чтобы..." и прочее в том же духе. Боуэн был потрясен. - Не кажется ли тебе, что, обращаясь только к умным и образованным, мы несколько сужаем круг?.. - обеспокоенно спросил он. Я не стал ему объяснять, что разница в пропаганде на высшие и низшие слои потребителя состоит лишь в том, что последним все надо сказать в устной форме, потому что они не умеют читать. Я заверил Боуэна, что его опасения напрасны, и он удовлетворенно закивал головой. - У тебя природный талант работника рекламы, Гроуби, - торжественно изрек он. - В Америке консервационистов ты бы далеко пошел. Я скромно промолчал. А он продолжал: - Я просто не имею права держать тебя здесь и должен передать дальше. Нельзя, чтобы такой талант пропадал. Я уже подал рапорт... - он кивком указал на переговорное устройство, - и думаю, что тебя скоро затребуют. Пожалуй, это будет правильней. Конечно, жаль с тобой расставаться, но я нажал кнопки, машина уже заработала. Вот, посмотри справочник клиентов "Хлореллы". Сердце у меня подскочило от радости. Я знал, что "Хлорелла" поставляет сырье многим фирмам Нью-Йорка. - Спасибо, - пробормотал я. - Где бы я ни был, что бы ни случилось, буду служить не за страх, а за совесть. - Знаю, Гроуби, - одобрительно сказал он. - Э-э... но прежде чем ты уйдешь... у меня к тебе просьба, в некотором роде личная, Джордж. Я, видишь ли, сам немного пописываю. Кое-что вот прихватил с собой. Конечно, вашему брату это покажется черновыми набросками, но если бы ты проглядел их на досуге... Наконец я вырвался от него со справочником и четырнадцатью "набросками" под мышкой. Как я и предполагал, это была грубая стряпня без малейшего проблеска таланта. Боуэн доверительно сообщил мне, что у него есть их еще немало, и мы сможем славно поработать вместе. Забыв обо всем, я с жадностью набросился на справочник. Переключение вентилей и кранов не так изматывало к концу дня, как работа черпальщика, а Боуэн не слишком обременял меня заданиями ячейки "консов", чтобы я мог сидеть над его "набросками". В результате у меня впервые появились свободное время и возможность получше изучить обстановку: Херера как-то взял меня с собой в город, и я наконец узнал, как он проводит свои таинственные свободные дни. То, что я узнал, поразило меня, но, пожалуй, не настроило против Хереры. Просто я лишний раз убедился, что пропасть, отделяющую высокооплачиваемого работника рекламы от рядового потребителя, не преодолеть с помощью такого эфемерного понятия, как "дружба". Выйдя из старой трубы подземки и очутившись под мелким костариканским дождичком, мы направились в один из захудалых ресторанчиков. Херера потребовал, чтобы каждому из нас дали по настоящей картофелине, и настоял на том, что за все платит он. - Нет, Жоржи, считай, что у нас праздник. Ты не выдал меня, когда я передал тебе листовку? Не выдал? Вот мы и отметим это. Во время ужина Херера был великолепен - настоящий фонтан красноречия, каскад шуток на двух языках, низвергавшийся на меня и на официантов. Глаза его блестели, говорил он торопливо и неестественно возбужденным голосом, смеялся к месту и не к месту - точь-в-точь юноша на первом любовном свидании. Да, юноша на первом свидании... Я вспомнил свой первый вечер с Кэти, бесконечно длинный вечер в Центральном парке, когда, взявшись за руки, мы шли по темным коридорам, танцзал и час, равный вечности, когда мы стояли у ее двери... Херера хлопнул меня по плечу, и, очнувшись, я увидел, что он и официант покатываются со смеху, глядя на меня. Я тоже засмеялся, чтобы как-то выйти из глупого положения, в котором очутился. Они расхохотались еще пуще. Сомнений не было, они потешались надо мной. - Ничего, Жоржи, - сказал Херера, внезапно посерьезнев. - А теперь пошли. Думаю, тебе понравится то, что ты сейчас увидишь. - Он уплатил по счету. Официант вопросительно поднял брови. - В заднюю комнату? - Да, в заднюю. Идем, Жоржи. Мы протиснулись мимо стойки вслед за официантом. В конце зала он открыл дверь и свистящим шепотом что-то сказал Херере по-испански. - Не беспокойся, - ответил Херера. - Мы не надолго. "Задняя комната", к моему великому удивлению, оказалась библиотекой. Я почувствовал на себе взгляд Хереры, но, мне кажется, ничем себя не выдал. В библиотеке пришлось просидеть около часу, пока Херера с жадностью читал какую-то изъеденную червями книгу под названием "Моби Дик". За это время я успел пролистать около дюжины старинных журналов. Мне немного полегчало, когда среди этой почтенной классики, которую я с трудом переваривал, я наткнулся на нечто вроде раннего варианта наших нынешних обращений к потребителю, например: "А вы тоже делаете такие ошибки в английском?" Такой плакат недурно выглядел бы в моем собственном кабинете в агентстве Шокена. Но все же мне было не по себе от такого количества книг без единого рекламного объявления. Я не ханжа и не против уединенных развлечений, если от них бывает толк. Но всякому терпению есть предел. Я пожаловался на головную боль, но, кажется, Херера не поверил мне. А когда вечером, спотыкаясь, он ввалился в спальню, я отвернулся к стене. После этого мы почти не разговаривали. Неделю спустя, когда в столовой чуть было не вспыхнул бунт, вызванный слухами о том, что в тесто для оладий подсыпают древесные опилки, меня вызвали в главную контору. Прождав час, я наконец был принят управляющим Отделом перемещений. - Гроуби? - Да, мистер Мило. - Неплохие успехи ты сделал за это время. Очень неплохие. Я вижу, ты здорово продвинулся. Это было делом рук Боуэна. Он давал сведения. Ему понадобилось пять лет, чтобы пробраться на эту должность. - Благодарю вас, мистер Мило. - Очень приятно. У нас, гм-м, открывается вакансия. Надо заменить одного из наших на Севере. Факты подтверждают, что он больше не справляется с работой. Подтасованные факты, фиктивные сведения, состряпанные Боуэном. Я наконец оценил неограниченную власть, которой обладали "консы". - Тебя могла бы заинтересовать работа по продаже товаров, Гроуби? - Как странно, что вы спросили именно об этом, мистер Мило, - сказал я скромно. - Меня всегда привлекала эта работа. Мне кажется, я бы с этим делом справился. Он скептически оглядел меня, мой ответ показался ему чересчур обыкновенным. - Но, может, придется делать работу и погрязнее, - предупредил он и начал бомбардировать меня вопросами, а я почтительно выдавливал из себя ответы, почерпнутые в справочнике компании "Хлорелла". Он изучал все это лет двадцать назад, а я всего неделю. Куда ему было тягаться со мной. Через час он уже был уверен, что Джордж Гроуби - единственная надежда компании "Хлорелла Протеин" и немедленно должен заполнить образовавшуюся в ее кадрах брешь. В тот же вечер я рассказал обо всем в ячейке. - Значит, переведут в Нью-Йорк, - уверенно заявил Боуэн. Я едва не выдал своей радости. Прежде всего я подумал о Кэти. Боуэн оживленно продолжал: - Теперь тебя следует посвятить в некоторые детали. Прежде всего условные сигналы. Я выучил их. На близком расстоянии сигнал подавался условным пожатием руки. Для средних расстояний существовал сигнал "опасность!" - громкий оклик. Для связи на дальних расстояниях пользовались газетным кодом, весьма хитроумным. Боуэн заставил меня попрактиковаться в подаче сигналов и выучить на память код. Мы просидели с ним до самого утра. Когда мы уходили, как обычно, через Малую Наседку, я вдруг вспомнил, что в этот день не видел Хереру. Я спросил, где он. - Херера не выдержал, - просто ответил Боуэн. Я промолчал. Это был условный язык "консов": "такой-то не выдержал" означало, что "такой-то работал много лет на пользу ВАК, отдавая свои гроши, отказывая себе в тех скромных удовольствиях, которые мог бы на них купить. Он не женился и не спал с женщинами, ибо прежде всего думал о конспирации. Его начали одолевать сомнения, столь тайные и смутные, что он сам боялся себе в них признаться. Но сомнения и страхи росли. Они терзали и мучили его, и он наложил на себя руки". - Херера не выдержал, - тупо повторил я. - Не думай об этом, - резко сказал Боуэн. - Ты едешь в Нью-Йорк. Тебя ждут большие и важные дела. Да, это было верно. Меня ждали важные дела. 10 Я отправился в Нью-Йорк почти в респектабельном виде: недорогой костюм служащего, четвертый класс туристской ракеты. Надо мной в верхнем ярусе абсолютно респектабельные костариканские туристы ахали, восторгаясь видами, мелькавшими в призматических иллюминаторах, или с тревогой пересчитывали свои гроши, гадая, надолго ли их хватит, если оплачивать удовольствия, которые сулит Северный колосс. В нижнем ярусе ракеты находились мы, люди погрубее и попроще, но все же не законтрактованный рабочий скот. Здесь не было иллюминаторов, но горело электричество, стояли киоски-автоматы и урны. Представитель компании перед посадкой произнес речь. - Вы, ребята, едете на Север, где уже не действуют костариканские законы. Вы там получите работу получше. Но не советую забывать, что это все-таки работа. Я хочу, чтобы каждый из вас зарубил себе на носу, что вы работаете на "Хлореллу" и только "Хлорелла" имеет право вами распоряжаться. Если кто из вас думает иначе и решил порвать контракт, он сможет на собственной шкуре проверить, как четко и быстро действуют законы против нарушителей. А если кто из вас воображает, что ему удастся удрать, пусть попробует. "Хлорелла" платит детективному агентству Бернса девять миллионов долларов в год не для того, чтобы Бернс хлопал ушами. Если вам, ребята, хочется узнать, почем фунт лиха, валяйте. Ну как, ясно? Все действительно было ясно. - Ладно, ребята. Грузитесь на ракету, и желаю удачи. У всех вас уже есть направления на работу. Привет Бродвею. Без каких-либо происшествий приземлились на ракетодроме в Монтауке. Мы, пассажиры нижнего яруса, сидели и ждали, пока наверху не выгрузятся со своими чемоданами туристы. Потом мы сидели и ждали, пока таможенные инспекторы с красно-белыми повязками на рукавах не кончат пререкаться с командой ракеты из-за лишних продовольственных пайков - четверо наших умерло в дороге, и бортпроводники решили сбыть на черном