пришла блестящая идея, ты не захочешь этого делать там, где холодно. Если же ты сделаешь это там, где холодно, ты дашь дуба. Это естественный отбор, вот что это такое. Эфеб славится своими философами. Это лучше театра. - Что, толпа стариков, бегающих нагишом по улицам? - сказал Брута, пыхтя, так как они снова двинулись вперед. - Более-менее. Когда большую часть времени проводишь размышляя о вселенной, менее важные ее части выскакивают из головы. Например, подштанники. И 99 из 100 идей, с которыми они носятся совершенно бесполезны. - Почему же тогда никто не запрет их в безопасном месте? По-моему, от них нет никакого толку. - сказал Брута. - Потому что сотая идея - сказал Ом, - обычно бывает потрясающая. - Что? - Взгляни на самую высокую башню на скале. Брута взглянул. На верхушке башни, удерживаемый металлическими обручами, находился большой диск, сверкавший в утреннем свете. - Что это? - прошептал он. - Причина, по которой у Омнии нет большей части флота. - сказал Ом. - Вот почему всегда стоит иметь несколько философов в округе. Некоторое время все это сводится к "Прекрасна ли Истина" и "Истинно ли Прекрасное", и "Издает ли падающее в лесу дерево звук, если рядом нет никого, кто мог бы услышать", а потом, когда начинаешь думать, что они собираются подраться..., один из них говорит: "Кстати, установка тридцатифутового параболического рефлектора на высоком месте, чтобы посылать солнечные лучи во вражеские корабли, была бы интереснейшей демонстрацией оптических принципов. " - Ом добавил: - Всегда носятся с потрясающе новыми идеями, эти философы. Перед тем был замысловатый механизм, демонстрировавший принцип рычага неожиданным швырянием шаров горящего фосфора на две мили. А еще перед тем, по-моему, была какая-то подводная штуковина, стрелявшая заостренными бревнами в днища кораблей. Брута снова взглянул на диск. В последнем высказывании он разобрал не более трети. - Ну и, - сказал он, - издает... что? - Звук. Когда падает и никто не слышит? - Какая разница. Делегация достигла прохода в стене, охватывающей вершину скалы, как повязка - голову. Эфебский капитан остановился и обернулся. -...Посетителям должны быть завязаны глаза. - сказал он. - Это возмутительно! - сказал Ворбис. - Мы здесь с дипломатической миссией! - Это не мое дело. - сказал капитан. - Мое дело сказать: если вы пойдете через эти ворота, то пойдете с завязанными глазами. Вы не обязаны завязывать глаза. Вы можете остаться снаружи. Но если хотите пройти, то должны надеть повязки. Это один из выборов которые в жизни приходится делать. Один из субъдьяконов зашептал на ухо Ворбису. Он коротко sotto voce переговорил с начальником омнианской охраны. - Хорошо , - сказал он. "Но мы протестуем". Повязка была достаточно мягкой и совершенно не прозрачной. Но так как Бруту вели первым... ...десять шагов вдоль по коридору, потом пять налево, потом по диагонали вперед и налево три-с-половиной, потом направо сто три, три вниз, повернуться вокруг семнадцать с половиной раз, вперед девять, один влево, вперед 19, 3 секунды пауза, вправо 2, 2 назад, влево 2, 3 с половиной раза обернуться, секунду подождать, три вверх и 20 вправо, 5 с четвертью оборотов и 15 влево, 7 прямо и 18 направо, 7 вверх и по диагонали, пауза 2 секунды, 4 вправо и вниз по склону, спускающемуся на метр каждые 10 шагов 30 шагов, потом 7 с половиной оборотов и 6 вперед... ...он удивлялся, для чего, это, собственно, было нужно. Повязки были сняты на открытом дворе из белого камня, превращавшего солнечный свет в сияние. Брута зажмурился. Лучники окаймляли двор. Их стрелы были направлены вниз, но поза подразумевала, что горизонтальное направление они могут принять в любую минуту. Еще один лысый поджидал их. Эфеб, казалось, располагал неограниченными ресурсами тощих лысых мужчин, завернутых в простыни. Этот улыбался одним лишь ртом. "Никто нас особенно не любит. " - подумал Брута. - Я уверен, вы простите это небольшое неудобство. - сказал тощий человек. Меня зовут Аристократес. Я секретарь Тирана. Пожалуйста, попросите своих людей сдать оружие. Ворбис выпрямился в полный рост. Он был наголову выше эфебца. Хотя цвет его лица все время был бледным, он побледнел еще больше. - Мы имеем право сохранить наше оружие! - сказал он. - Мы посланники в чужой стране! - Но не в варварской, - кротко сказал Аристократис, - Оружие здесь не понадобится. - Не в варварской? сказал Ворбис. - Вы сожгли наши корабли! Аристократес поднял руку. - Это мы обсудим позже, - сказал он. - А сейчас моей приятной обязанностью является проводить вас в ваши комнаты. Уверен, вы пожелаете немного отдохнуть после путешествия. Вы, разумеется, вольны свободно разгуливать по дворце. И если мы пожелаем, чтобы вы куда-нибудь не заглядывали, стража тактично и незамедлительно сообщит вам об этом. - И мы можем покинуть дворец? - холодно сказал Ворбис. Аристократес пожал плечами. - Мы охраняем ворота только во время войны. - сказал он. - Если вы запомните дорогу, вы можете ею воспользоваться. Однако, должен предупредить вас, что наобум перамбулировать по лабиринту неразумно. К сожалению, наши прадеды были весьма подозрительны и, из-за своей недоверчивости понаставили множество ловушек; отдавая дань традиции, мы держим их хорошо смазанными и заряженными. А теперь, если вы соизволите проследовать за мной... Омнианцы кучкой следовали по дворцу за Аристократесом. Тут были фонтаны. Тут были сады. Там и сям сидели группы людей, болтавших и больше ровным счетом ничего не делавших. Казалось, эфебцы весьма смутно различали понятия "снаружи" и "внутри" - кроме, разве что, опоясывавшего дворец лабиринта, совершенно недвусмысленного по сути своей. - Опасности подстерегают нас на каждом углу, тихо сказал Ворбис. - Любой, нарушивший строй, или вступивший в какого-либо рода сношения, будет объяснять свой проступок инквизиторам. Подробно. Брута взглянул на женщину, наполнявшую у колодца кувшин. Это выглядело не слишком воинственно. Он снова ощущал это странное чувство раздвоенности. На поверхности находились мысли Бруты, именно те мысли, которые одобрялись Цитаделью: "это гнездилище неверных и неверующих, сама его обыденность является лишь искусной маскировкой ловушек ереси и неправильного мышления. Оно может быть залито солнцем, но на самом деле, это обиталище тьмы." Но глубоко внизу притаились мысли Бруты, наблюдавшего за Брутой изнутри... Ворбис выглядел здесь неуместным. Злым и неприятным. А города, где горшечников совершенно не волнует, что мокрые голые старики прибегают и рисуют треугольники на стенах их домов, были местом, о котором Брута хотел бы разузнать побольше. Он чувствовал себя большим пустым кувшином. А пустое следует наполнять. - Ты что-нибудь делаешь со мной? - прошептал он. Ом взглянул из своей коробки на форму мыслей в Брутиной голове. Потом постарался думать быстро. - Нет, - сказал он, и это было, по крайней мере, правдой. Случалось ли такое прежде? Бывало ли такое в первые дни? Должно было. Сейчас все было так расплывчато. Он не мог вспомнить своих тогдашних мыслей, лишь их форму. Все сияло в те дни, все разрасталось день ото дня - он разрастался день ото дня. Мысли и их мыслящий мозг развивались с той же скоростью. Это легко забыть. Словно огню пытаться вспомнить форму своего пламени. Но ощущения помнились. Ом ничего не делал с Брутой. Брута делал это сам. Брута начинал думать богоугодным образом. Брута начинал становиться пророком. И как же хотелось Ому, чтобы было кому рассказать! Кому-нибудь, кто понял бы. Это ведь Эфеб, верно. Где люди зарабатывают на жизнь тем, что пытаются понять. x x x Омнианцы были расквартированы в маленьких комнатках вокруг центрального двора. Посреди него, в крошечных зарослях сладковато пахнущих хвойных деревьев был фонтан. Люди считают, что профессиональные солдаты много думают о войнах, но настоящие профессиональные солдаты куда больше думают о еде и теплом месте для сна, ибо с этим, обычно, бывает сложно, в то время как случай повоевать склонен подворачиваться постоянно. В келье Бруты стояла ваза с фруктами и тарелка холодного мяса. Но, в первую очередь, главное. Он выудил Бога из коробки. - Вот фрукты. - сказал он. - А это что за ягоды? - Виноград. - сказал Ом. - Исходный материал для вина. - Ты и прежде упоминал это слово. Что оно означает? Снаружи раздался вопль: - Брута! - Это Ворбис. Мне надо идти. Ворбис стоял в центре своей кельи. - Съел ли ты что-нибудь? - спросил он. - Нет, господин. - Фрукты и мясо, Брута. сказал он, - А сейчас - постный день. Они пытаются оскорбить нас! - Гм... Может, они не знали, что сегодня - постный день? - осмелился сказать Брута. - Незнание - само по себе грех. - сказал Ворбис. - Оссорий, книга 7, стих 4. - автоматически сказал Брута. Ворбис улыбнулся и похлопал плечо Бруты. - Ты - ходячая книга, Брута. Septateuch perambulatus. Брута посмотрел вниз, на свои сандалии. "Он прав." - подумал он. - "И я забыл. Или, по крайней мере, не захотел помнить". А потом он услышал, как эхом возвращаются к нему его собственные мысли: "Это фрукты, хлеб, и мясо. Вот, что это такое. Постные дни, пиршественные дни, дни Пророков и Хлебные дни... Кому это важно? Богу, чья единственная забота относительно пищи состоит в том, достаточно ли она низко, чтобы ее достать? Надеюсь, он не будет продолжать хлопать по моему плечу." Ворбис отвернулся. - Мне напомнить остальным? - спросил Брута. - Нет. Нашим рукоположенным братьям, конечно, не требуется напоминание. А солдатам... возможно, допустимы небольшие поблажки так далеко от дома. Брута удалился обратно в свою келью. Ом все еще был на столе, вперившись в дыню. - Я почти совершил ужасный грех. - сказал Брута. - Я почти съел фрукт в безфруктовый день. - Ужасно, ужасно, сказал Ом. - А теперь разрежь эту дыню. - Но это - поедание фруктов, вызывающее жажду владычества над миром. - сказал Брута. - Оно вызывает лишь пердеж. - сказал Ом. - Режь дыню! - Ты испытываешь меня! - Нет. Я дарую тебе позволение. Особую милость! Режь эту проклятую дыню! - Лишь епископу и выше предоставлено право даро...- начал Брута. Потом остановился. Ом глядел на него. - Да. Именно. - сказал он. - А теперь режь. - его тон стал чуть мягче. - Если это заставит тебя чувствовать себя лучше, я провозглашу это хлебом. Я тут ближайший бог и и имею право назвать это чем мне будет, черт побери, угодно. Это хлеб. Ясно? А теперь режь эту проклятую дыню. - Буханку. - поправил Брута. - Верно. И дай мне ломоть без семечек. Брута так и поступил, с определенной осторожностью. - И съешь это по-быстрому. - сказал Ом. - Что бы Ворбис не застал? - Потому, что потом тебе надо будет пойти и найти философа. - сказал Ом. Тот факт, что его рот был битком набит не сказывался на голосе в голове Бруты. - Знаешь, в пустынях встречаются дикорастущие дыни. Не такие большие, как эти. Маленькие зеленые штучки. Кожура, как кожа. Не прокусишь. Я тратил годы на поедание мертвых листьев, выплюнутых какой-нибудь козой возле самых дынных плодов. У дынь должна быть более тонкая кожица. Запомни это. - Найти философа? - Да, кого-нибудь, кто знает, как думать. Кто-то, кто может помочь мне перестать быть черепахой. - Но... Я могу понадобиться Ворбису. - Ты просто пойдешь на прогулку. Нет проблем. И бегом. В Эфебе есть другие боги. Мне не хотелось бы встретиться с ними прямо сейчас. И не смотри так. Брута выглядел недоуменно. - Как мне найти философа? - спросил он. - Здесь? Кинь камень попадешь в философа, по-моему. x x x Лабиринт в Эфебе древний. Он наполнен сотнями изумительных приспособлений, какие только можно сделать с потайными пружинами, острыми, как бритва ножами и падающими камнями. Тут был не один гид. Их было шесть, и каждый знал свой участок пути, через одну шестую лабиринта. Каждый год они устраивали свои соревнования, во время которых делалась небольшая перестройка. Они состязались между собой, кто сделает свою секцию наиболее смертоносной для случайного прохожего. Был список экспертов и небольшой приз. Максимум, сколько удалось одному человеку пройти по лабиринту без гида, было 19 шагов. Ну, около того. Его голова прокатилась вперед еще 7 шагов. Но это, пожалуй, уже не в счет. На каждом пункте передачи имеется крошечная комнатка безо всяких ловушек. В ней находится маленький бронзовых колокольчик. Это небольшие комнаты ожидания, где посетители предаются следующему гиду. Тут и там, высоко в потолке лабиринта, над наиболее опасными ловушками находятся обзорные оконца, ибо стражники любят хорошо посмеяться ни чуть не меньше всех остальных. Все это пропало втуне. Брута простодушно протопал по тоннелям и коридорам, даже, в сущности, не задумываясь об этом, и в конце открыл выход на поздний вечерний воздух. Он благоухал цветами. Во мгле вились ночные бабочки. - На что похожи философы? - сказал Брута. - В смысле, когда они не принимают ванну? - Они много думают, сказал Ом . - Поищи кого-нибудь с напряженным выражением лица. - Это может означать запор. - Ну, пока они философски относятся к нему... Их окружал Эфеб. Лаяли собаки. Где-то вопил кот. Стоял тот обычный шум, создаваемый негромкими уютными звуками, который свидетельствует, что тут, вокруг, живут своей жизнью множество людей. Потом ниже по улице дверь распахнулась настежь и раздался треск весьма солидной винной амфоры, разбиваемой о чью-то голову. Тощий пожилой человек в тоге подобрал себя с булыжников, куда он приземлился, и взглянул на дверной проем. - Слушай, говорю тебе, ограниченный разум, да?, не способен методом сравнения постичь абсолютную истину хода вещей, потому что, будучи по природе своей неделима, истина охватывает концепции "больше" и "меньше", потому ничто кроме самой истины не может быть верным мерилом истинности, ты, ублюдок. - сказал он. Кто-то изнутри здания сказал: - Ах вот как? Ну и хрен с тобой. Старик, не обращая внимания на Бруту, с огромными усилиями вытащил из мостовой булыжник и взвесил его в руке. Потом он нырнул обратно в дверной проем. Раздался приглушенный вопль ярости. - Ага. Философия. - сказал Ом. Брута осторожно заглянул за дверь. Внутри комнаты две группы почти неотличимых людей в тогах пытались удержать двоих коллег. Подобные сцены повторяются по миллиону раз на дню в барах мультиверсума: оба потенциальных драчуна рычат и строят друг другу рожи и вырываются из рук удерживающий друзей, только, конечно, не слишком сильно, потому что нет ничего хуже, чем действительно преуспеть освобождаясь и вдруг оказаться одному в центре круга с сумасшедшим, готовым врезать тебе камнем промеж глаз. - Ага...-сказал Ом. - Это безусловно философы. - Но они дерутся. - Да, свободный и полноценный обмен мнениями. Теперь, когда Брута смог лучше рассмотреть имеющуюся картину, он увидел, что между мужчинами имелась пара различий. У одного была покороче борода, он был очень красен и обвиняюще размахивал пальцем. - Он дьявольски хорошо обвинил меня в клевете! - кричал он. - Нет! - кричал другой. - Да! Да! Повтори, что ты говорил! - Смотри, я всего лишь предложил, чтобы продемонстрировать природу парадокса, да, что если Ксено Эфебец скажет: "Все эфебцы лжецы"... - Видите? Видите? Он опять! - ...нет, нет, слушайте, слушайте... потом, ибо Ксено сам Эфебец, это означает, что он сам лжец и потому... Ксено сделал очевидную попытку вырваться, волоча четырех отчаявшихся коллег-философов по полу. - Да я тебя, коллега... Брута сказал: - Извините, пожалуйста?. Философы заныли. Потом повернулись взглянуть на Бруту. Они стали на порядок спокойнее. Раздался хор смущенных покашливаний. - Вы все - философы? - спросил Брута. Тот, кого звали Ксено, выступил вперед, приводя в порядок вид своей тоги. - Верно. - сказал он. - Мы философы. Мы думаем, следовательно мы есмь. - Мы есть. - автоматически сказал неудачливый конструктор парадоксов. Ксено развернулся. - Ну ты Ибид меня достал...проревел он. Потом снова повернулся к Бруте. -Мы есть, а следовательно мы есмь. - сообщил он доверительно. - Вот оно как. Несколько философов с интересом взглянули друг на друга. - Это действительно весьма интересно. - сказал один. - Свидетельством нашего существования является факт нашего существования, ты об этом? - Заткнись. - сказал Ксено не оглядываясь. - Вы дрались? - сказал Брута. Присутствующие философы напустили на себя разнообразные выражения шока и ужаса. - Дрались? Мы? Мы философы! - сказал шокированный Ибид. - Верно, моя мысль. - сказал Ксено. - Но вы...? - начал Брута. Ксено махнул рукой. - Уколы и выпады дебатов. - сказал он. - Сложи тезис и антитезис - получишь гистерезис. - сказал Ибид, - Это - непреложное мерило вселенной. Молот интеллекта над наковальней фундаментальной истины... - Заткнись. - сказал Ксено. - И чем мы можем вам служить, молодой человек? - Спроси о богах. - подзуживал Ом. - Ух, я хочу разузнать о богах. - сказал Брута. Философы переглянулись. - Боги? - сказал Ксено. - Мы не якшаемся с богами. Хах. Боги - это реликт устаревшей системы верований. С ясного вечернего неба раздался раскат грома. - За исключением Слепого Ио, Громовержца. - продолжал Ксено, не меняя тона. Молния прорезала небо. - И Кубала, Бога Огня. - сказал Ксено. Порыв ветра ударил в окна. - И с Флатулом, Богом Ветров, тоже все в порядке. - сказал Ксено. В воздухе материализовался лук и поразил стол у руки Ксено. - Фидик, Посланник Богов, один из величайших. - сказал Ксено. У дверей появилась птица По крайней мере, это отдаленно напоминало птицу. Она была около фута высотой, черно-белая, с изогнутым клювом и таким выражением, будто с ней уже случилось все то, чего она в жизни боялась. - Что это? - сказал Брута. - Пингвин. - сказал голос Ома внутри его головы. - Патина, Богиня Мудрости? Одна из лучших. - сказал Ксено. Пингвин закаркал на него и вперевалку ушел в темноту. Философы выглядели ошарашенными. Потом Ибид сказал: - Фургов, Бог Лавин? Где снеговая линия? - В двух сотнях миль отсюда,- сказал кто-то. Они подождали. Ничего не случилось. - Реликт устаревшей системы верований. - сказал Ксено. Стена леденящей белой смерти нигде в Эфебе не объявилась. - Лишь бездумная персонификация сил природы. - сказал один из философов, громче. Казалось, все почувствовали себя лучше. - Примитивное обожествление природы. - Не стоит жертвовать ему даже двухпенсовика. - Простая рационализация необъяснимого. - Ха! Очевидная фикция, чучело для устрашения слабых и тупых! Внутри Бруты подымались слова. Он не мог сдержаться. - Здесь всегда так холодно? - сказал он. -По пути сюда было не так зябко. Все философы отодвинулись от Ксено. - Однако, если что и можно сказать о Фургале,- сказал Ксено, - так то, что он очень понятливый бог. Любит шутки, как тот... парень. Он быстро взглянул в обоих направлениях. Через некоторое время философы расслабились, и, казалось, полностью забыли о Бруте. Лишь теперь у него появилось время осмотреться в комнате. Никогда прежде в своей жизни он не видел таверн, а эта была типичной. Бар тянулся вдоль одной из стен комнаты. Позади были типичные украшения эфебских баров: кучи винных кувшинов, полки амфор, веселые картинки весталок с пакетов соленых орешков и вяленой козлятины, пришпиленные в надежде, что в мире действительно существуют люди, готовые охапками скупать все новые и новые пакеты орешков, которых они не хотят, ради того, чтобы взглянуть на картонные груди. - Что это такое? - спросил Брута. - Откуда мне знать? - сказал Ом. - Вытащи меня отсюда, чтобы я смог увидеть. Брута развязал коробку и вынул черепаху. Единственный слезящийся глаз осмотрелся вокруг. - А... Типичная таверна. - сказал Ом. - Отлично. Добудь мне блюдечко, чего они там пьют. - Таверна? Место, где пьют алкоголь? - Да, очень надеюсь, что именно так. - Но... Но... Семикнижие не менее 17 раз весьма настойчиво повелевает нам бежать... - Убей, не представляю, почему. - сказал Ом. - Видишь того типа, чистящего кружки? Ты скажешь ему: "Дай мне..." - Но оно затмевает разум человека, говорит Пророк Оссорий. И... - Повторяю! Я не говорил этого! Обратись к нему! На деле, мужчина сам обратился к Бруте. Он чудесным образом очутился по другую сторону бара, по-прежнему протирая кружку. - Вечер, господин. - сказал он. - Что будем? - Я хотел бы выпить воды. - сказал Брута очень неуверенно. - И что-нибудь для черепахи? - Вина! - сказал голос Ома. - Не знаю. - сказал Брута. - Что обычно пьют черепахи? - Здешние обычно довольствуются каплей молока и чуточкой размоченного в нем хлеба. - сказал бармен. - Здесь много черепах? - громко сказал Брута, пытаясь заглушить раздосадованные вопли Ома. - А, очень полезное философское животное, средняя черепаха. Обгоняют метафорические стрелы, побеждают зайцев на гонках ,... очень ручные. - Ух...У меня нет денег. - сказал Брута. Бармен наклонился к нему. - Вот что я тебе скажу,-сказал он. - Декливит только что заплатил за всех, он не обидится. - Хлеб с молоком.?! - Ох. Спасибо. Большое спасибо. - А, у нас кого только нет. - сказал бармен, выпрямляясь. - Стоики, Циники. Горькие пьяницы эти циники. Эпикурейцы. Стохастики. Анамахандриты. Эпистемологисты. Перипатетики. Синоптики. Все что душе угодно. Я всегда так говорю. И что я всегда говорю, так... - он поднял еще одну кружку и начал вытирать ее насухо,- то, что из малого складывается великое. . - Хлеб с молоком! - кричал Ом. - Ну погоди, настигнет тебя гнев мой! А теперь спроси ка его о богах! - Скажите, сказал Брута, потягивая свою кружку воды. - кто-нибудь из них разбирается в богах? - Для таких вопросов тебе стоило бы поискать священника. - сказал бармен. - Нет, я имею в виду... что есть боги... как они начали существовать... такие вещи. - сказал Брута, пытаясь подстроиться к специфическому стилю ведения разговора бармена. - Боги не любят этого. - сказал бармен. - Мы убеждались в этом несколько ночей, когда кто-то затрагивал такие темы. Общие рассуждения на тему существуют ли в действительности боги. Затем молния сквозь потолок с запиской, обернутой вокруг, гласящей: "да, существуем" и пара дымящихся сандалий. Вот так. Это уже за пределами метафизических дискуссий. - Хлеб, и тот не свежий. - пробормотал Ом; держа нос глубоко в блюдечке. - Нет, я знаю, что боги существуют, все в порядке. - быстро сказал Брута. - Я просто хочу побольше узнать о... них. Бармен пожал плечами. - Тогда я был бы тебе очень обязан, если бы ты не стоял около ценных вещей. сказал он. - И все будет по-прежнему и через сотню лет. Он поднял следующую кружку и начал протирать ее. - Ты - философ? - сказал Брута. - Это появляется через некоторое время, как ржавчина. - сказал бармен. - Молоко прокисшее. - сказал Ом. - Говорят, Эфеб - демократическая страна. Этому молоку уже можно предоставить право голоса. - Не думаю, - сказал осторожно Брута, - что я найду то, что хочу здесь. Гм. господин продавец напитков? - Да? - Что за птица вошла, когда Богиня он - попробовал неизвестное слово,- Мудрость была упомянута? -Да уж, незадача. - сказал бармен. - Сложности с ней, видишь ли.. - Извините? - Это был пингвин. - сказал бармен. - Это мудрая птица? - Нет . Не слишком. - сказал бармен. - Не славится своей мудростью. Вторая среди самых курьезных птиц в мире. Говорят, летает только под водой. - Тогда почему? - Мы не любим об этом говорить. - сказал бармен. - Это расстраивает людей. Проклятый скульптор. - прибавил он на вдохе. На другом конце бара философы снова подрались. Бармен наклонился вперед. - Если у тебя нет денег,- сказал он,- я не думаю, что тебе сильно помогут. Разговоры тут стоят не дешево. - Но они только...- начал Брута. - Для начала траты на мыло и воду. Полотенца. Фланелевое белье. Мочалки. Пемза. Ванные соли. Это все учитывается. Из блюдечка раздалось бульканье. Вымазанная в молоке голова Ома повернулась к Бруте. - У тебя вообще нет денег? - сказал он. - Нет. - сказал Брута. - Однако мы должны раздобыть философа. - просто сказала черепаха. - Я не могу придумать, и ты не знаешь, как. Нам нужен кто-то, кто занимается этим все время. - Конечно, ты можешь поискать старину Дидактилоса. - сказал бармен. - Он дешев, насколько это вообще возможно. - Не пользуется дорогим мылом? - сказал Брута. - Думаю, можно сказать без боязни опровержения,- серьезно сказал бармен, - что он вообще никоим образом никогда не пользуется никаким мылом. - А, хорошо. Спасибо. - сказал Брута. - Спроси, где этот человек живет. - велел Ом. - Где я могу найти М-ра Дидактилоса? - сказал Брута. - Во дворцовом дворе. Рядом с Библиотекой. Не пропустишь. Просто иди по запаху. - Мы как раз пришли...- сказал Брута, но его внутренний голос посоветовал ему не заканчивать предложения. - Тогда мы, пожалуй, пойдем. - Не забудь свою черепаху. - сказал бармен. - Некоторые из них весьма вкусны. - Что б все твое вино превратилось в воду! - взвизгнул Ом. - Превратится? - сказал Брута, когда они вышли в ночь. - Нет. - Повтори мне. Почему именно мы ищем философа? - сказал Брута. - Я хочу вернуть свою силу. - сказал Ом. - Но в тебя все верят! - Если бы они верили в меня, они могли бы обращаться ко мне. Я мог бы говорить с ними. Я не знаю, что стряслось. Никто не почитает других богов в Омнии, верно? - Никому не позволяется. - сказал Брута. -За этим присматривает Квизиция. - Да. Трудно быть коленопреклоненным, когда нет коленей. Брута остановился на пустой улице. - Я не понял.. - И не должен. Пути богов неисповедимы. - Квизиция удерживает нас на пути истины! Квизиция трудится для вящей славы Церкви! - И ты в это веришь, да? - сказала черепаха. Брута посмотрел и понял, что самоочевидность пропала. Он открыл и закрыл рот, но сказать было нечего. - Пойдем, - сказал Ом, так мягко, как только удалось. - Пойдем обратно. x x x Среди ночи Ом проснулся. С постели Бруты слышались звуки. Брута снова молился. Ом с любопытством прислушался. Он припоминал моления. Когда-то, однажды, их было множество. Так много, что он не мог бы выделить индивидуальной молитвы, даже если бы был расположен это сделать, но не это суть, ибо суть была в огромном космическом гуле тысяч молящихся, верующих разумов. В любом случае, слова не стоили того, чтобы их слушать. Люди! Они живут в мире, где трава продолжает зеленеть и солнце восходит каждый день, и цветы регулярно превращаются в плоды, и что же производит на них впечатление? Плачущие статуи. И вино, сделанное из воды! Обыкновенный эффект квантум-механического туннеля, проявившийся бы в любом случае, если вы готовы ждать зиллионы лет. Так, словно превращение солнечного света в вино посредством лоз, винограда, времени и ферментов не было бы в тысячу раз более впечатляющим, и не происходило бы постоянно... Да, сейчас он не мог совершить даже большую часть основных божеских трюков. Сложно поразить кого-нибудь молниями с эффектом искр с кошачьего меха. Он славно и крепко поражал в свое время. Сейчас его сил хватало лишь на хождение по воде и кормление Себя Единственного. Молитва Бруты флейтой звучала в мире тишины. Ом подождал, пока послушник снова успокоится, а потом высунул ноги и двинулся, раскачиваясь из стороны в сторону, в рассвет. x x x Эфебцы шагали по дворцовому двору, окружая омнианцев подобно, но не совершенно, как тюремный эскорт. Брута заметил, что Ворбис кипит от ярости. На краю лысого виска инквизитора билась маленькая жилка. Словно почувствовав на себе взгляд Бруты, Ворбис повернулся. - Сегодня утром ты странно выглядишь, Брута. - сказал он. - Простите, господин. - Ты смотришь по всем углам. Что ты ищешь? - Ну. Просто интересно, господин. Все ново. - Вся так называемая мудрость Эфебы не стоит строчки из малейшего параграфа Семикнижия. - сказал Ворбис. - Не должны ли мы изучать труды неверных, дабы бдительнее стеречь пути ереси? - Ах. Убедительный аргумент, Брута, и один из тех, что инквизиторы слышали множество раз, только в большинстве случаев не совсем четко. Ворбис сердито посмотрел в затылок Аристократеса, возглавлявшего шествие. - Однако лишь маленький шаг отделяет слушание ереси от обсуждения непреложной истины, Брута. Ересь всегда притягательна. В этом ее опасность. - Да, господин. - Ха! Они не только создают запрещенные статуи, но даже не могут хорошо этого сделать! Брута не был экспертом, но даже он должен был признать, что это было правдой. Сейчас, когда их новизна померкла, статуи, украшавшие каждую нишу во дворце, действительно выглядели дурно сделанными. Брута был совершенно уверен, что только что он миновал одну с двумя левыми руками. У другой уши были разной величины. Не то, что бы кто-то намеревался создать уродливых богов. Подразумевалось, что это будут весьма привлекательные статуи. Но скульптор не слишком преуспел в этом. - Кажется, эта женщина держит пингвина. - сказал Ворбис. - Патина, Богиня Мудрости. - автоматически сказал Брута, лишь потом сообразив, что это он сказал. - Я... э... слышал, как кто-то сказал это. - Разумеется. Хороший же должен быть у тебя слух. - сказал Ворбис. Аристократес остановился у внушительных дверей и кивнул делегации. - Господа, сказал он, - Вас сейчас примет Тиран. - Запомнишь все, что скажут. - прошептал Ворбис. Брута кивнул. Двери распахнулись. По всему миру существуют правители с титулами вроде "благородный", "Верховный", "Владетельный Лорд Того или Иного". Лишь в одной маленькой стране существует правитель, избранный людьми, и они могут отстранить его, когда только пожелают, - и они называют его Тираном. Эфебцы верили , что каждый человек должен иметь право голоса. (При условии, что он не беден, не чужестранец, или не дисквалифицирован по поводу того, что он сумасшедший, легкомысленный или женщина.) Раз в пять лет кто-нибудь избирался Тираном, если он ухитрялся доказать, что он честен, умен, здравомыслящ и достоин доверия. Немедленно после избрания, конечно, становилось ясно любому, что он - сумасшедший, уголовник, непроходимый тупица со взглядами среднего философа с улицы, разыскивающего полотенце. И через пять лет они выбирали другого, точно такого же, и действительно удивительно, как разумный народ продолжает делать одни и те же ошибки. Кандидаты на Тиранство выбирались, кладя черные и белые шарики в разные урны, что служит поводом хорошо известному высказыванию о политике. Тиран был маленьким толстым мужчиной с тонкими ногами, производившим на людей впечатление яйца, вылупившегося вверх ногами. Он одиноко сидел на середине мраморного пола на стуле, окруженном свитками и клочками бумаги. Его ноги не доставали до пола, а его лицо было розовым. Аристократес что-то прошептал ему на ухо. Тиран поднял глаза от своих бумаг. - А, омнианская делегация . - сказал он и улыбка промелькнула по его лицу, как ящерка по камню. - Садитесь, все вы.- Он снова посмотрел вниз. - Я - Дьякон Ворбис из Квизиции Цитадели. - холодно сказал Ворбис. Тиран взглянул вверх и одарил их еще одной ящерной улыбкой. - Да, я знаю. - сказал он. - Вы зарабатываете себе на жизнь, мучая людей. Сядь, Дьякон Ворбис. И твой пухлый юный друг, который, кажется, что-то высматривает. И остальные. Сейчас появятся девушки с виноградом и прочим. Так случается всегда. В сущности, этого трудно избежать. Напротив стула Тирана стоял ряд скамей Омнианцы сели. Ворбис продолжал стоять. Тиран кивнул: - Как вам будет угодно. -сказал он. - Это недопустимо! - рявкнул Ворбис. - С нами обращались... - Много лучше, чем вы обращались бы с нами. - мягко сказал Тиран. - Садитесь, или стойте, милорд, ибо вы в - Эфебе, и, можете стоять хоть на голове, если пожелаете, но не ожидайте, что я поверю, что если бы я искал мира в вашей Цитадели, мне было бы позволено делать что-то, кроме как ползти на том, что еще осталось от живота. Сядьте, или продолжайте стоять, милорд, но тихо. Я почти закончил. - Что закончили? - сказал Ворбис. - Мирный договор. - сказал Тиран. - Но это то, что мы приехали обсудить. - сказал Ворбис. - Нет, сказал Тиран. - Ящерка мелькнула снова,- это то, что вы приехали подписать.
3* * *
Ом глубоко вдохнул и подтолкнул себя вперед. Это был довольно крутой ряд ступеней. Он почувствовал каждую, падая вниз, но в конце концов он очутился в самом низу. Он заблудился, но потеряться в Эфебе было предпочтительнее, чем заблудиться в Цитадели. По крайней мере, здесь не было явных подвалов. Библиотека, библиотека, библиотека... Брута говорил, что в Цитадели тоже была библиотека. Он описал ее, так что Ом представлял себе, на что это похоже. В ней должна быть книга.
* * *
Обсуждение условий мира шло не слишком успешно. - Вы атаковали нас. - сказал Ворбис. - Я бы назвал это упреждающей защитой. - сказал Тиран. - Мы видели, что случилось с Истанцией, Битриком и Ашистаном. - Они узрели божественную истину! - Да конечно. - сказал Тиран. - Ничего другого им не оставалось.. - И теперь они счастливые члены Империи. - Да. - сказал Тиран. - Мы верим, что это так. Но нам нравится вспоминать их такими, какими они были. Перед тем, как вы послали им свои письма, заковавшие разум людей в кандалы. - Это направило их стопы на верный путь. - сказал Ворбис. - Письма-цепочки. - сказал Тиран. - Вы сковали из этих цепочек кандалы для Эфеба. Забудьте ваших Богов. Покоритесь, научитесь бояться. Не прерывайте цепочки - последний народ, который это сделал проснулся поутру и увидел 50 тысяч солдат людей на своем газоне.. Ворбис откинулся назад. - Чего вы боитесь? - сказал он, - В своей пустыне, со своими... богами?. Уж не знаете ли вы в глубине ваших душ, что боги ваши столь же изменчивы, как песок? - О, да, сказал Тиран. - мы знаем. Это всегда было очком в их пользу. Мы знаем толк в песке. А ваш Бог - скала. А мы разбираемся и в скалах. x x x Ом ковылял по мощеной булыжником аллее, стараясь держаться по возможности в тени. Оказалось, что внутренних дворов здесь множество. Он остановился на углу, где аллея выходила еще к одному. Тут были голоса. В основном, это был один голос, раздраженный и пронзительный. Это и был философ Дидактилос. Несмотря на то, что он являлся одним из самых популярных и цитируемых философов всех времен, Дидактилос из Эфебы никогда не пользовался уважением своих коллег. Им казалось, что по натуре он - не философ. Он мылся не достаточно часто, или, иначе говоря, вообще не мылся. И рассуждал он не о тех вещах. И интересовался "не теми" вещами. Опасными. Другие философы задавались вопросами вроде: "Прекрасна ли Истина и Истинно ли Прекрасное", или "Создал ли вселенную Наблюдатель?" А Дидактилос загадал знаменитую философскую загадку: "Да, Но В Чем В Действительности Вся Суть, Когда До Уж Нее Докапываешься, В Смысле, В Натуре"! Его философия была смесью трех знаменитых школ - Циников, Стоиков и Эпикурейцев, и он обобщил все три в своей знаменитой фразе: "Ни одной скотине ты не можешь доверять сильнее, чем можешь ей врезать, и ничего тут не им поделаешь, так что пойдем выпьем. Мне двойной, если ты платишь. Спасибо. И пакетик орешков. Ее левая грудь почти открыта, да? Тогда еще два пакета!" Многие цитировали из его знаменитых "Медитаций": "Это старый добрый мир, прекрасно. Но вам смешно, верно? Nil illegitimo carborundum, вот что я скажу. Эксперты не знают всего. И где бы мы все были, если бы мы все были одинаковы?" Ом подполз поближе на голос, заполз за угол стены и заглянул в маленький дворик. У противоположной стены стояла очень большая бочка. Разнообразный мусор вокруг - разбитая винная амфора, разгрызенные кости, пара навесов, сделанных из грубых досок - наводили на мысль, что это чей-то дом. И это впечатление усиливалось надписью, сделанной мелом на доске и приклеенной к стене над бочкой. Она гласила:
Дидактилос и Племянник

Практические философы

Мы беремся за любые проекты "Мы думаем за Вас!"

Специальные расценки после 6 ч. вечера

Свежие аксиомы каждый день.
Возле бочки низенький человечек в тоге, которая некогда была белой, подобно тому, как некогда все континенты были единым целым, пинал другого, который лежащего на земле. - Ты, ленивая скотина! Тот, что помоложе, сел. - Чесслово, Дядя. - Стоило мне на полчаса отвернуться, как ты заснул на работе! - На какой работе? У нас нет никакой работы с тех пор как на прошлой неделе, фермер Пилокси... - Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь? Пока ты храпишь, мимо могла пройти дюжина людей, нуждающихся в личной философии! - ...и тот заплатил оливами! - Возможно, я получу за эти оливы хорошие деньги! - Но они гнилые, Дядя. - Нонсенс! Ты сказал, что они были зеленые! - Да, но должны то быть черными. В тени, голова черепахи поворачивалась туда-сюда, как у зрителя теннисного матча. Молодой встал. - Госпожа Билаксис приходила сегодня утром. - сказал он. - Она сказала, что поговорка, которую ты сделал ей на прошлой неделе, перестала работать. Дидактилос почесал затылок. - Которая? - сказал он. - Вы дали ей: "темнее всего перед рассветом" - Все верно. Чертовски хороший образчик. - Она сказала, что не чувствует никакого улучшения. В любом случае, она сказала, что всю ночь не ложилась спать из-за своей больной ноги, и перед рассветом было достаточно светло, так что это не правда. И ее нога по-прежнему не действует. Потому я частично компенсировал ей: "И все же, легче жить смеясь" Дидактилос немного просветлел. - Поменял на эту, да? - Она сказала, что попробует. Она дала мне целую сушеную камбалу за это. Она сказала, я выгляжу так, словно нуждаюсь в хорошем питании. - Действительно? Ты учишься. По крайней мере, нам обломился ланч. Видишь, Урн? Говорю тебе, дело пойдет, если мы забьем на это. - Я бы не назвал отдачей сушеную камбалу и коробку осклизлых слив, мастер. За две недели думания. - У нас есть три обола за притчу для старого Гриллоса, сапожника. - Уже нет. Он забрал их. Его жене не понравился намек. - И ты отдал ему его деньги? - Да. - Что, все? - Да. - Не стоило. Уж не после того, как он заездил ее. Которая это была? - "Мудрая ворона знает, каким путем пойдет верблюд". - Она стоила мне многих трудов. - Он сказал, что не может понять. - Я не разбираюсь в сапожном ремесле, но я узнаю пару хороших сандалий, когда надеваю. Ом прикрыл свой единственный глаз. Потом он взглянул на форму мыслей напротив. Тот, что звался Урном, предположительно, был племянником и имел совершенно нормальный тип мышления, разве что там было, кажется, многовато окружностей и углов. Зато мысли Дидактилоса пузырились и вспыхив