молодые демоны по ней катаются на коньках. Прим. авт.]". И он бодро и убедительно проговорил: -- Куча.Тысячи. Его грудь вся ими покрыта -- по сравнению с ним Диана Эфесская ничто, словно бы вообще сосков не имеет. -- Насчет Дианы не знаю я вашей, -- ответил Шедвелл, -- но коли ведьма он, а по мне, точно так сие, то -- говорю как в ОАнВ сержант -- ваш я человек. -- Хорошо, -- отозвался Азирафаил, говоря ртом мадам Трейси. -- Я лично насчет этого дела, убийства, не так уверена, -- заметила сама мадам Трейси. -- Но если выбор -- этот человек, Антихрист, или все остальные, -- полагаю, нет у нас выбора. -- Именно, дорогая леди, -- ответила она. -- Сержант Шедвелл. Есть у вас оружие? Шедвелл погладил свою правую руку левой, сжимая и разжимая кулак. -- Да, -- ответил он. -- Это есть у меня. И он поднял к губам два пальца и тихонько на них подул. Последовала пауза. -- Ваша рука? -- спросил Азирафаил. -- Да. Ужасное оружие сие. С тобою покончило, порождение мрака, нет разве? -- А нет ли у вас чего более, э, существенного. Нет ли Золотого Кинжала Меггидо? Или Шивы Кали? Шедвелл покачал головой. -- Есть немного шпилек, -- предложил он. -- И Громовое Ружье Полковника-Охотников-на-Ведьм Не-Должен-Ты-Есть-Какую-Живую-Вещь-С-Кровью-Иль-Колдовством-Пользоваться-Иль-Времена-Ругать Далримпля... Могу зарядить его серебряными пулями. -- Это против оборотней-вервольфов, по-моему, -- покачал головой Азирафаил. -- Чеснок? -- Вампиры. Шедвелл пожал плечами. -- А, ладно, все равно нет каких необычных пуль. Но Громовое Ружье всем стреляет, чем угодно. Пойду принесу его я. И он прошаркал прочь, думая: "Зачем мне другое оружие нужно? Я с рукою человек". -- Дорогая леди, -- произнес Азирафаил. -- Полагаю, есть в вашем распоряжении работающее средство передвижения. -- О да, -- ответила мадам Трейси. Она прошла в угол кухни, где подняла розовый мотоциклетный шлем с нарисованным на нем желтым подсолнечником и одела его, закрепив под подбородком. Потом она порылась в шкафчике, достала триста или четыреста пластиковых коробок с шоппинга и кучу желтеющих местных газет, потом пыльный зеленый шлем с надписью по верху "ЛЕГКО ЕЗДИТЬ", подарок от ее племянницы Петулы, подаренный двадцать лет назад. Шедвелл, вернувшийся с Громовым Ружьем за плечом, на нее неверяще выпучился. -- Не понимаю, чего так смотрите, мистер Шедвелл, -- сказала ему она. -- Он припаркован внизу, у дороги. -- Она передала ему шлем. -- Вы должны это надеть. Закон. Не знаю, позволено ли посадить трех человек на мотороллер, даже если двое, э, есть один. Но такой уж случай. И я уверена, будет вполне безопасно, если вы хорошенько и крепко меня обнимете. -- И она улыбнулась. -- Разве не здорово будет? Шедвелл побелел, что-то неразборчиво пробормотал и надел зеленый шлем. -- Что-что, мистер Шедвелл? -- мадам Трейси на него пронзительно посмотрела. -- Я сказал, да закидает Дьявол землею, накопанной лопатою, то место, откуда дети рождаются твои, -- повторил Шедвелл. -- Не смейте больше таким языком говорить, мистер Шедвелл, -- велела мадам Трейси и провела его к выходу из коридора и вниз по ступенькам к Кроуч Хай-стрит, где старый мотороллер готов был увести прочь их двух, ну ладно, трех. x x x Грузовик перекрыл дорогу. И волнистое железо перекрыло дорогу. И куча рыбы высотой в тридцать футов перекрыла дорогу. Это была одна из эффективнейше перекрытых дорог, виденных когда-либо сержантом. Дождь не помогал. -- Можете сказать, когда сюда бульдозеры доберутся? -- прокричал он в свое радио. -- Мы кррк делаем все, что кррк -- раздался ответ. Он почувствовал, как что-то дергает его за обшлаг брюк, и глянул вниз. -- Омары? -- он слегка подскочил, подпрыгнул и очутился на крыше полицейской машины. -- Омары, -- повторил он. Их было около тридцати -- некоторые длиннее трех футов. Большинство шагали вверх по шоссе; полдюжины остановились, чтобы осмотреть полицейскую машину. -- Что-то не так, сержант? -- спросил полицейский констебль, который записывал детали, сообщаемые водителем грузовика на обочине. -- Просто я омаров не люблю, -- ответил сержант мрачно, закрывая глаза. -- Дурно сразу становится. Ног слишком много. Я тут чуть посижу, а вы мне скажете, когда все уйдут. Он сидел сверху машины среди дождя и чувствовал, как вода затекает в низ его брюк. Последовал низкий рык. Гром? Нет. Он продолжался и приближался. Мотоциклы. Сержант открыл один глаз. Иисусе Христе! Их было четверо, и ехали они явно со скоростью, большей сотни. Он уж собирался спуститься, помахать им, покричать, но они промчались мимо, направляясь к перевернутому грузовику. Сержант ничего не мог сделать. Он опять закрыл глаза и ждал звука столкновения. Слышал он, как они приближаются. Потом: Ууу. Ууу. Ууу. И голос в его голове, который сказал: Я ВАС ПОТОМ ДОГОНЮ. (-Вы это видели? -- спросил По-Настоящему Крутые Люди. -- Прям через него перелетели. -- Вот здорово! -- откликнулся С. Т. П. -- Если они так могут, значит, и мы!) Сержант открыл глаза. Он повернулся к полицейскому констеблю и открыл рот. Полицейский констебль выдавил: -- Они. Они по правде. Они перелетели пря... Бух. Бух. Бух. Плюх. Последовал еще один дождь из рыбы, только этот длился меньше и объяснить его легче было. Рука в рукаве кожаной куртки слабо помахала из большой кучи рыбы. Колесо мотоцикла беспомощно крутилось. Это был Сказз, бывший еще более-менее в сознании, решивший, что если он что и ненавидел больше, чем французов, так это лежание по шею в рыбе с, похоже, сломанной ногой. Это он истинно ненавидел. Он хотел сказать С. Т. П о своей новой роли; но не мог он сдвинуться с места. Что-то мокрое и скользкое проползло вверх по одному из его рукавов. Позже, когда они его вытащили из кучи рыбы, и он увидел троих других байкеров, с простынями на их головах, он понял, что им слишком поздно что-либо говорить. Вот почему их не было в этой "Книге Откровений", о которой Барано все говорил. Они никогда так далеко вниз по шоссе не проехали. Сказз что-то пробормотал. Полицейский сержант к нему наклонился. -- Не пытайся говорить, сынок, -- проговорил он. -- "Скорая помощь" скоро приедет. -- Послушайте, -- прокаркал Сказз. -- Кое-что важное должен вам сказать. Четыре Всадника Апокалипсиса -- сволочи, все четверо. -- Бред, -- объявил сержант. -- Ну нет, проклятье! Я Люди, Покрытые Рыбой, -- прокаркал Сказз и потерял сознание. x x x Лондонская система движения в сотни раз сложнее, чем представляется она людям. Тут ни при чем вмешательства демонов или ангелов. Все дело в географии, истории и архитектуре. В основном это работает людям на пользу, хотя они никогда в это не поверят. Лондон не был создан для машин. Если уж на то пошло, и для людей тоже. Просто произошло так, что он появился. Это создавало проблемы, а созданные решения через пять, десять или сто лет становились следующими проблемами. Последним решением было М25; шоссе, вокруг города образовывавшее грубый круг. До сих пор проблемы были просты -- вещи типа того, что его еще не построили, а оно уж стало устарелым, Всякая физика -- пробки, что становились бутылками, такие вещи. Нынешняя проблема была в том, что оно не существовало, по крайней мере, в обычных человеческих пространственных терминах. Пробка из не знавших об этом или пытавшихся найти другие выезды из Лондона машин тянулась в городской центр из всех направлений. Первый раз в истории движение в Лондоне было полностью остановлено. Город был одной огромной пробкой. Теоретически машины -- замечательно быстрый метод для путешествий с места на место. Пробки же -- замечательная возможность стоять на месте. На дожде, во мраке, а вокруг тебя какофоническая симфония гудков постоянно становится громче и еще более раздраженной. Кроули от этого начинало тошнить. Он воспользовался возможностью и перечитал записи Азирафаила, пролистал пророчества Агнес Безумцер, и серьезно подумал. Выводы его можно так срезюмировать: 1) Армагеддон начался. 2) Кроули ничего по этому поводу сделать не мог. Произойдет он в Тадфилде. По крайней мере, там начнется. После этого произойдет всюду. 4) Кроули был в адских реестрах злодеев [Не то чтобы у Ада были еще какие. Прим. авт.]. 5) Азирафаил был -- насколько можно было судить -- выведен из уравнения. 6) Все было черно, мрачно, страшно. Не было света в конце туннеля -- а если был, был это приближающийся поезд. 7) Он мог спокойно найти славный маленький ресторанчик и напиться так, что обо всем забудет, пока он ждал конца света. 8) И все же... И тут все распадалось. Поскольку подо всем этим Кроули был оптимистом. Если была одна твердая, как скала, уверенность, что его в тяжелые времена поддерживала -- он коротко подумал о четырнадцатом веке -- то была это твердая уверенность, что c ним, конечно же, все будет в порядке; что вселенная за ним приглядит. Ну ладно, Ад на него ополчился. Ну начался конец света. Ну кончилась Холодная Война и по правде начиналась Великая. Ну шансы его врагов взлетели выше, чем полный микроавтобус хиппи, накачавшихся под завязку "Старым Оригинальным Оусли". Все равно был шанс. Все дело было в пребывание в верном месте в верное время. Верным местом был Тадфилд. Он в этом был уверен -- частично из-за книги, частично из-за другого: на карте мира в душе Кроули, Тадфилд пульсировал как мигрень. Верным временем там очутиться было "до конца света". Он сверился с часами. У него было два часа, чтобы добраться до Тадфилда, хотя, вероятно, сейчас уж и с нормальным течением Времени были проблемы. Кроули кинул книгу на кресло для пассажиров. Отчаянные времена, отчаянные меры: он за шестьдесят лет ни разу "Бентли" не поцарапал. Что за черт. Он неожиданно развернулся, сильно побив перед красного "Рено 5" сзади, и въехал на тротуар. Он включил фары и погудел гудком. Это должно было всякому пешеходу ясно дать понять, что он приходит. А если они не могли убраться с дороги... что ж, через пару часов это будет неважно. Может быть. Вероятно. -- Хэй хо, -- проговорил Энтони Кроули и все-таки помчался прочь. x x x Было шесть женщин и четверо мужчин, и у каждого члена группы был телефон и толстая кучка напечатанной на компьютере бумаги, покрытой именами и телефонными номерами. Рядом с каждым номером были записи ручкой, говорившие, был ли дома человек, которому звонили, или нет, соединен ли был номер в настоящий момент, и -- самое важное -- хотел ли человек, ответивший на звонок, чтобы вошла в его жизнь изоляция стенок дырок в зубах, или нет. Большинство не хотели. Эти десять человек там сидели час за часом, подольщаясь, моля, обещая сквозь пластиковые улыбки. Между звонками они писали записи, потягивали кофе, и с изумлением глядели на дождь, струящийся по окнам. Они оставались на своих местах, как оркестр на "Титанике". Если в такую погоду продавать двойное стекло не можешь, вообще не можешь. Лиза Морроу говорила: -- Если вы только дадите мне закончить, сэр, и да, это я понимаю, но если вы только..., -- а потом, поняв, что он трубку повесил, пробурчала, -- Ах ты гад! Она положила телефонную трубку. -- Опять попала на ванну, -- объявила она своим товарищам -- продавцам по телефону. Она ежедневно больше всех в офисе "Людей Вытаскивала из Ванны", еще если два очка заработала бы, получила бы еженедельный приз "Сексус Прерыватус". Она позвонила по следующему номеру в списке. Лиза никогда не намеревалась стать продавцом по телефону. Чего она хотела по-настоящему, так это быть международно знаменитым богачом, постоянно летающим на самолетах, но она не закончила классов уровня "О". Если бы она достаточно проучилась, чтобы стать международно знаменитым богачом, или зубным врачом (вторая ей выбранная профессия), или, прямо уж скажем, кем-то еще, кроме как продавцом по телефону в этом конкретном офисе, она бы прожила жизнь дольше и полнее. Может, все во внимание принимая -- как-никак, День Армагеддона был, -- не слишком дольше, но все-таки на несколько часов. Если на то пошло, все, что было нужно, чтобы она прожила жизнь подольше -- это не звонить по номеру, который она только что набрала, записанный в ее списке -- в лучших традициях десятисортных списков заказа по почте -- как дом в Мейфере мистера А. Дж. Коулли. Но она позвонила. И прождала, пока он четыре раза не прогудел. И произнесла "Ах ты черт, еще один автоответчик", и начала класть трубку. Но потом что-то выбралось из той ее части, что к уху прикладывают. Что-то очень большое и очень сердитое. Выглядело оно чуть похоже на слизняка. Огромного, сердитого слизняка, сделанного из тысяч и тысяч малюсеньких, все извивались и орали, миллионы слизнячьих ртов открывались и закрывались в ярости, и все они орали "Кроули". Оно перестало орать. Покачалось слепо, разбираясь, где оно. Потом распалось на части. Штука распалась на тысячи и тысячи извивающихся серых слизняков. Они проползли по ковры, на столы, через Лизу Морроу и ее девять коллег, заползли в их рты, вверх проползли по ноздрям, в их легкие, и прорыли ходы в их плоть, глаза, мозги, внутренние органы, быстро размножаясь по дороге, заполняя комнату гигантским количеством некрасивой ползающей плоти и воняющего, липкого нечто. Все это начало сближаться, собираться в одно гигантское существо, что заполняло комнату от пола до потолка, тихонько пульсируя. Рот открылся в куче плоти, кусочки чего-то мокрого и липкого пристали к каждой не-совсем губе, и Хастур бросил: -- Это мне было нужно. То, что он провел полчаса в автоответчике с одним посланием Азирафаила за компанию, его настроение не улучшило. Как и необходимость возвращения в Ад и объяснения, почему он получасом ранее не вернулся и, важнее, почему он не вел с собой Кроули. Ад плохо относится к неудачам. Правда, был и плюс -- он по крайней мере знал, каким было послание Азирафаила. Знание может, вероятно, купить продолжение его существования. Да и вообще, подумал он, если придется ему выносить возможный гнев Темного Совета, по крайней мере не на пустой желудок. Комната наполнилась густым, серным дымом. Когда он исчез, Хастура не было. В комнате ничего не осталось, кроме десяти скелетов, практически целиком очищенных от мяса, и нескольких лужиц расплавленного пластика с, там и сям, сверкающим фрагментом металла, что мог когда-то быть частью телефона. Гораздо лучше было бы стать зубным врачом. Но была у этого дела и светлая сторона -- это все доказало, что зло содержит семена собственного уничтожения. Прямо сейчас люди по всей стране, которых иначе сделали вот на столечко более напряженными и сердитыми, вызвав с принимания замечательной ванны или неправильно их имена произнеся, вместо этого вовсе никаких проблем не имели и пребывали в мире с миром. В результате действия Хастура по стране начала распространяться волна благости, и миллионы людей, что иначе получили бы маленькие синяки души, никаких синяков не получили. Так что все было в порядке. x x x Если вы эту машину видели раньше, теперь бы не узнали. Редкий ее дюйм был не побит. Обе передние фары были разбиты. Выглядела как ветеран сотен шоу, в которых цель -- машину противника разрушить. Трудно было ехать по тротуарам. Еще труднее -- по пешеходному переходу. Труднее всего было перебраться через реку Темзу. По крайней мере он предусмотрительно закрыл все окна. Однако был он здесь, сейчас. Через несколько сот ярдов будет он на М40; свободная дорога до Оксфордшира. Было только одно препятствие: опять между Кроули и открытой дорогой было М25. Кричащая, светящаяся лента боли и темного света [Вовсе не оксюморон, на самом деле. Это цвет, следующий за ультрафиолетовым. Работающие с такими вещами называют это инфра-черным. Его очень легко можно увидеть -- специальный можно провести эксперимент. Вот как он проводится -- просто выберите крепкую кирпичную стену, до которой долго бежать и, опустив голову, бегите вперед. Свет, который в ваших глазах мерцает за болью, прямо перед вашей смертью, и есть инфра-черный. Прим. авт.]. Одегра. Ничто не могло ее пересечь и в живых остаться. Ничто смертное, во всяком случае. И он не был уверен, что с демоном произойдет. Убить его не получится, но приятно ему не будет. Полиция загораживала дорогу перед находившимся перед его глазами переездом. Сгоревшие остовы -- некоторые еще горели -- свидетельствовали о судьбе предыдущих машин, которым пришлось проехать по переездом над темной дорогой. У полиции был вид вовсе не счастливый. Кроули поменял скорость на вторую и надавил на акселератор. Через заграждение он прошел со скоростью шестьдесят. Это легко было. Случаи самопроизвольного сгорания людей во всем мире известны и учитываются. В одну минуту кто-то счастливо живет своей жизнью; а в следующую есть только грустная фотография кучи пепла да одинокая и таинственно необуглившаяся рука или нога. Случаи самопроизвольного возгорания машин гораздо хуже задокументированы. Какой бы статистика ни была, она только что на единицу повысилась. Кожаные покрытия сидений стали дымиться. Глядя прямо перед собой, Кроули левой рукой нашарил на кресле для пассажиров "Прелестные и аккуратные пророчества Агнес Безумцер" и переместил книгу в безопасное место -- на верх своих ног. Хотелось ему, чтобы она это предсказала [Она и предсказала. Стих гласил: Кричать будет улица света, колесница черная Змия загорится, и боле не будет Меркурий песни свои петь. Большинство семьи соглашалось с Желати Приббором, который в 1830-ых написал небольшую монографию, где объяснил этот стих как метафору изгнания "Иллюминати" Вайсхаупта из Баварии в 1785-ом. Прим. авт.]. Потом пламя окружило машину. Он должен был продолжать ехать. На другой стороне переезда было еще одно полицейское заграждение, чтобы предотвратить поток машин, пытающихся въехать в Лондон. Полицейские смеялись над историей, только что рассказанной по радио, о том, что полицейский на мотоцикле перехватил украденную полицейскую машину и открыл, что водитель- большой осьминог. Некоторые полицейские во что угодно поверят. Но только не члены лондонской полиции... Л. П. была самой твердой, самой цинично-прагматичной, самой упрямо приземленный частью полиции в Британии. Трудно, очень трудно полицейского из Л. П. поразить. Поразить может его к примеру огромная, разбитая машина, которая была ни более, ни менее, чем огненным шаром, пылающим, ревущим, погнутым металлическим лимоном из Ада, ведет которую усмехающийся лунатик в очках, сидящий среди огня, машина эта оставляет след из черного дыма, и мчится она прямо на них со скоростью восемьдесят миль в час сквозь хлещущий дождь и ветер. Каждый раз срабатывает. x x x Каменоломня была тихим центром бушующего мира. Гром не просто гремел сверху, он рвал воздух пополам. -- Ко мне еще друзья придут, -- повторил Адам. -- Скоро прибудут, и тогда взаправду начнем. Пес начал выть. Больше это ни был вой-сирена одинокого волка, были это странные колебания, издаваемые маленьким псом, попавшим в очень скверную ситуацию. Пеппер сидела, глядя на свои колени. О чем-то она думала. Наконец она подняла глаза и уставилась в пустые серые глаза Адама. -- А ты какой кусочек получишь, Адам? -- спросила она. Грозу заменило неожиданное звенящее молчание. -- Что? -- спросил Адам. -- Ну, ты мир разделил, да, и мы все по кусочку должны иметь -- так какой у тебя будет кусочек? Тишина пела как арфа, высоко и тонко. -- Да, -- кивнул Брайан. -- Ты нам никогда не говорил, какой кусочек отойдет тебе. -- Пеппер права, -- добавил Венслидэйл. -- Не кажется мне, что много чего останется, если все эти страны нам отойдут. Рот Адама открылся и закрылся. -- Что? -- произнес он. -- Какой кусочек -- твой, Адам? -- спросила Пеппер. Адам на нее уставился. Пес перестал выть и направил на своего хозяина внимательный, задумчивый взгляд -- часто так глядят ему подобные. -- Й-я? -- переспросил он. Тишина стояла, стояла, одна нота, что способна была заглушить шумы мира. -- Но у меня будет Тадфилд, -- наконец ответил Адам на вопрос. Они направили на него свои взгляды. -- И, и Нижний Тадфилд, и Нортон, и Нортоновский Лес... Их взгляды по-прежнему были на него направлены. Взгляд Адама прошелся по их лицам. -- Они -- все, чего я когда-либо желал, -- сообщил он. Они покачали головами. -- Если хочу, могу их взять, -- продолжал Адам, и в голосе его появился оттенок вызова, вызов же этот окружало неожиданное сомнение. -- Могу их и улучшить. Лучше деревья сделать, чтоб вскарабкиваться, лучше пруды... Его голос затих. -- Не можешь, -- ответил Венслидэйл твердо. -- Они не такие, как Америка и всякие такие места. Они по-настоящему настоящие. Да и вообще, они нам всем принадлежат. Они наши. -- И улучшить их не можешь, -- добавил Брайан. -- Точно, а если бы и улучшил, мы бы знали, -- подвела итог Пеппер. -- А, если вас это волнует, не волнуйтесь, -- отозвался Адам возвышенно, -- я ведь могу вас всех заставить делать то, чего я хочу... Он остановился, уши его в ужасе слушали то, что говорил его рот. Они отступали. Пес положил лапы на голову. Лицо Адама выглядело как олицетворение распада империи. -- Нет, -- проговорил он хрипло. -- Нет. Вернитесь! Я вам приказываю. Они в середине шага замерли. Адам на них уставился. -- Нет, я не имел этого в виду... -- начал он. -- Вы мои друзья... Его тело дернулось. Голова его откинулась назад. Он поднял руки и заколотил кулаками, словно хотел ударить небо. Лицо его искривилось. Меловой пол разошелся трещинами под его кедами. Адам открыл рот и закричал. Это был звук, который не могло издать простое горло смертного; он вышел из каменоломни, смещался с грозой, заставил тучи свернуться в новые и неприятные формы. Он продолжался и продолжался. Он отдавался по всей вселенной, которая гораздо меньше, чем представляется физикам. Он заставил греметь небесные сферы. Он говорил о потере, и очень долго он не кончался. А потом кончился. Что-то утекло. Голова Адама опять опрокинулась вниз. Что бы раньше ни стояло в старой каменоломне, теперь там стоял Адам Янг. Больше знающий Адам Янг, но все равно Адам Янг. Возможно, больше Адама Янга, чем когда-либо раньше было. Ужасное молчание в каменоломне сменилось более знакомым, уютным молчанием, просто-напросто отсутствием звука. Освобожденные Они съежились, прижавшись к меловой скале, глаза всех них смотрели на него. -- Все нормально, -- проговорил Адам тихо. -- Пеппер? Венсли? Брайан? Вернитесь сюда. Все нормально. Все нормально. Я теперь все знаю. И вы должны мне помочь. Иначе все это произойдет. По правде произойдет. Если мы что не сделаем, произойдет. x x x Водопроводная система в Жасминовом Домике напрягалась, гремела и поливала Ньюта душем из воды цвета легкого хаки. Но она была холодна. Вероятно, это был холоднейший холодный душ, который Ньюту довелось в жизни принимать. Ничего хорошего душ не сделал. -- Красное небо, -- проговорил он, вернувшись. Чувствовал он себя слегка маниакально. -- В полпятого дня. В августе. Что это значит? В плане обрадованных моряков, скажешь? В смысле, если красное небо ночью радует моряка, то что нужно, чтобы лучше стало человеку, управляющему компьютерами на супертанкере? Или радуются ночью пастухи? Никогда вспомнить не могу. Анафема взглянула на штукатурку в его волосах. Душ ее не смыл; он ее просто намочил и распространил, так что казалось, что на Ньюте белая шляпа с волосами. -- Неплохая шишка у тебя, наверное, -- бросила она. -- Нет, это когда я головой об стену ушибся. Знаешь, когда ты... -- Да, -- Анафема задумчиво выглянула в разбитое окно. -- Ты бы сказал, что оно цвета крови? -- спросила она. -- Это очень-очень важно. -- Нет, этого бы я не сказал, -- ответил Ньют, поезд мыслей которого временно сошел с рельс. -- Не то чтобы крови. Более розовый. Вероятно, из-за грозы в воздух куча пыли попала. Анафема листала "Прелестные и аккуратные пророчества". -- Что ты делаешь? -- спросил он. -- Пытаюсь найти связанный текст. Я все еще не могу... -- Не думаю, что это нужно, -- отозвался Ньют. -- Я знаю, что значит остаток 3477. Я это понял, когда я... -- Как это -- ты знаешь, что значит? -- Я это по пути сюда видел. И не надо так кричать. У меня голова болит. То и значит, что видел. У них это снаружи вашей военно-воздушной базы написано. И сыр тут нипричем. Это "Мир -- наша профессия". Они перед базами всегда такое пишут. Знаешь, типа: Эс-Эй-Си, Крыло номер 8657745, Кричащие Голубые демоны, Мир -- Наша Профессия. Такие штуки. -- Ньют сжал свою голову. Эйфория определенно уходила. -- Если Агнес права, там прямо сейчас какой-то сумасшедший все ракеты к запуску готовит и открывает окна запуска. Или как там их зовут. -- Нет его там, -- ответила Анафема твердо. -- Ну да? Я фильмы видел! Назови хоть одну хорошую причину, по которой ты можешь быть так уверена. -- Там никаких бомб нет. Или ракет. Здесь все это знают. -- Но это же военно-воздушная база! На ней есть взлетно-посадочные полосы! -- Но они же для обычных транспортных самолетов и таких вещей. Все, что у них есть -- оборудование для связи. Радиостанции и такие штуки. Совершенно никакой взрывчатки. Ньют на нее уставился. x x x Взгляните на Кроули, мчащегося со скоростью 110 миль в час по М40 в сторону Оксфордшира. Даже самый невнимательный наблюдатель заметит несколько странных деталей в его облике. Стиснутые зубы, к примеру, или исходящий из-за его очков тусклый красный свет. И машина. Уж машина-то точно много говорила. Кроули начал путешествие в своем "Бентли", и будь он проклят, если и закончить его в своем "Бентли" не собирался. Теперь даже такой сдвинутый на машинах человек, у которого собственная пара есть водительских очков, не смог бы сказать, что машина -- старый "Бентли". Уже нет. Они не смогли бы сказать, что это "Бентли" был. Лишь пятьдесят процентов была бы у них уверенность, что это вообще когда-либо была машина. Для начала, на ней не осталось краски. Может, была все еще черной, где не была ржавого, размазанного красно-коричневого цвета, но это был тусклый черный цвет угля. Она путешествовала в своем собственном огненном шаре, как космическая капсула, прошедшая через очень трудный вход в атмосферу. Вокруг металлических ободов колес осталась тонкая оболочка из превратившейся в корку, расплавившейся резины, но если учесть, что каким-то образом эти ободы каким-то образом находились в дюйме над поверхностью дороги, это особо дело не меняло, все равно были они двигались ровно. Машина должна была мили назад развалиться. Именно то, как трудно было ее удерживать в стабильном состоянии, и заставляло Кроули сжимать, ответная же реакция биополя красила его глаза в ярко-красный цвет. Это и то, что приходилось все время помнить, что нельзя начать дышать. Он себя так с четырнадцатого века не чувствовал. x x x Атмосфера в каменоломне была теперь подружественней, но все еще была напряженной. -- Вы должны мне помочь с этим разобраться, -- говорил Адам. -- Люди тысячи лет разобраться пытались, но нам нужно разобраться сейчас. Они кивнули -- нужно, так разберемся. -- Понимаете, дело в том, -- продолжал Адам, -- дело в том, это как -- ну, вы знаете Жирного Джонсона. Они кивнули. Все они знали Жирного Джонсона и членов другой шайки Тадфилда. Они были старше и не самые приятные. Редкая неделя проходила без схватки. -- Ну и, -- говорил Адам, -- мы всегда побеждаем, так? -- Почти всегда, -- поправил его Венслидэйл. -- Почти всегда, -- согласился Адам. -- И... -- По крайней мере, более, чем в половине случаев, -- прервала его Пеппер. -- Потому что помните, какой шум поднялся по поводу вечеринки стариков в деревне, когда мы... -- Это не считается, -- бросил Адам. -- Их ругали ровно так же, как нас. И вообще, старикам нравиться должен звук, издаваемый играющими детьми, где-то я это читал. Не знаю, почему нас надо ругать только потому, что не такие старики...-- Он сделал паузу. -- В общем... мы лучше них. -- О, конечно мы лучше них, -- улыбнулась Пеппер. -- Насчет этого ты прав. Уж конечно лучше них. Просто мы не всегда побеждаем. -- Давайте предположим, -- продолжил Адам медленно, -- что мы их как следует побьем. Сделаем -- сделаем так, чтобы их услали прочь или что такое. Добьемся того, что кроме нас, никаких шаек не будет в Нижнем Тадфилде. -- Что ты имеешь в виду, он будет... мертв? -- спросил Брайан. -- Нет. Просто -- просто не здесь. Они об этом подумали. Жирный Джонсон был частью жизни с тех пор, как достаточно стары они были, чтобы друг друга бить искусственными локомотивами. Они попытались представить мир с дырой в форме Джонсона в нем. Брайан почесал свой нос. -- Я считаю, без Жирного Джонсона будет жить лучше, -- бросил он. -- Помните, что наделал на вечеринке по поводу моего дня рождения. И мне за это досталось. -- Не знаю, -- покачала головой Пеппер. -- В смысле, не так интересно будет без старика Жирного Джонсона и его шайки. Подумайте об этом. Сколько веселья было благодаря Жирному Джонсону и Джонсонитам. Вероятно, придется найти другую шайку или что такое. -- Кажется мне, -- заметил Венслидэйл, -- что если людей в Нижнем Тадфилде спросить, они скажут, что лучше им будет без Джонсонитов или Них. Судя по его виду, это даже Адама шокировало. Венслидэйл стоически продолжал; -- Клуб стариков так скажет. И Пики. И... -- Но мы же хорошие... -- начал Брайан. Он смешался. -- Ну ладно, -- продолжил он, -- но поспорю, они подумают, что если бы нас всех здесь не было, было бы гораздо менее интересно. -- Да, -- кивнул Венслидэйл. -- Это я и имею в виду. -- Живущие тут люди не хотят нас или Джонсонитов, -- продолжал он угрюмо, -- всегда они говорят о нас, просто на велосипедах ездящих, или на их тротуарах катающихся на досках, слишком много шума производящих и таких штуках. Это как человек в книжках по истории говорил. Сума на оба ваши дома. Заявление это встречено было молчанием. -- Одна из этих голубых, -- спросил в конце концов Брайан, -- со словами "Мой хозяин -- Адам Янг", или чего такое? И как мы ее повесим? Обычно такое заявление приводило к пятиминутному бессвязному обсуждению, когда Они были в настроении, но Адам чувствовал, что не время было для такого. -- Что вы все говорите, -- подвел он итог лучшим своим председательским тоном, -- это то, что совсем не будет хорошо, если Жирно-Джонсониты побьют Них или наоборот? -- Правильно, -- согласилась Пеппер. -- Потому что, -- добавила она, -- если мы их побьем, придется нам быть собственными смертельными врагами. Будем мы с Адамом против Брайана и Венсли. -- Она уселась на землю. -- Каждому нужен свой Жирный Джонсон, -- закончила она. -- Да, -- кивнул Адам. -- Так-то я и думал. Ничего хорошего в том, что кто-то победит. Так-то я и думал. Он направил взгляд на Пса, а может, глядел он сквозь Пса. -- Кажется мне, все очень даже просто, -- бросил Венслидэйл, садясь. -- Не пойму, почему тысячи лет понадобились, чтобы с этим разобраться. -- Это потому, что люди, которые пытались разобраться, были мужчинами, -- со значением ответила Пеппер. -- Не пойму, почему тебе надо на какую-то сторону вставать, -- буркнул Венслидэйл. -- Конечно, мне надо на какую-то сторону вставать, -- отозвалась Пеппер. -- Каждый должен на какую-то сторону в чем-то встать. Адам, похоже, наконец-то принял решение. -- Да. Но я считаю, можно собственную сторону создать. Думаю, вам лучше пойти и взять свои велосипеды, -- проговорил он тихо. -- Думаю, надо нам как бы пойти и с некоторыми людьми поговорить. x x x "Хрхрхрхрхрхр"- такой звук издавал мотороллер мадам Трейси, спускаясь по Кроуч Хай-стрит. Это было единственное средство передвижения, двигающееся на пригородной улице Лондона, забитой стоящими на месте машинами, такси и красными лондонскими автобусами. -- Раньше никогда такой пробки не видела, -- проговорила мадам Трейси. -- Интересно, что случилось -- несчастный случай произошел, что ли? -- Вполне возможно, -- ответил Азирафаил. А затем: -- Мистер Шедвелл, если вы меня не обнимете, вы упадете. Эту штука на двоих не рассчитана, знаете ли. -- Троих, -- пробормотал Шедвелл, держась за сиденье одной рукой, сжатый в побелевший от усилия кулак, другой же он держал Громовое Ружье. -- Мистер Шедвелл, я повторять не буду. -- Тогда надо остановиться тебе, чтоб мог я оружия своего поменять положенье. Мадам Трейси слегка виновато захохотала, но она подвела машину к бордюру и мотороллер остановила. Шедвелл исправил свое положение, после чего обнял мадам Трейси двумя неохотными руками, а Громовое Ружье между ними высовывалось, как дуэнья. Не говоря, они еще четыре минуты ехали сквозь дождь, "хрхрхрхрхр", и мадам Трейси осторожно объезжала машины и автобусы. Глаза Трейси опустились ко спидометру -- что довольно глупо было, подумала она, ведь он с 1974-ого вообще не работал, да и раньше работал не слишком хорошо. -- Дорогая леди, как быстро мы, по-вашему, едем? -- спросил Азирафаил. -- А что? -- Просто есть у меня такое ощущение, что мы несколько быстрей двигались бы, если бы пешком шли. -- Ну, если только я сижу, высшая скорость около пятнадцати миль в час, ну а с еще и мистером Шедвеллом она должна быть, э, около... -- Четырех или пяти миль в час, -- прервала она. -- Именно так, я полагаю, -- согласилась она. Из-за нее послышался кашель. -- Адскую машину сию, женщина, не можешь ли замедлить? -- спросил бледный, пепельный голос. В адском пантеоне, который, понятное дело, Шедвелл единообразно и правильно ненавидел, у Шедвелла была специальная ненависть для демонов скорости. -- В таком случае, -- рассуждал Азирафаил, -- в Тадфилд доедем за чуть меньше, чем десять часов. Мадам Трейси сделала паузу, а потом: -- А насколько вообще далеко этот Тадфилд? -- Около сорока миль до него. -- Э, -- отозвалась мадам Трейси, которая однажды съездила на мотороллере за несколько миль, в ближнее Финчли, чтобы увидеться с племянницей, но с тех пор ездила на автобусе из-за необычных звуков, которые тот стал издавать на обратном пути. -- ... если мы хотим туда вовремя попасть, нам придется ехать со скоростью около семидесяти, -- продолжал Азирафаил. -- Хмм. Сержант Шедвелл. Теперь очень крепко держитесь. "Хрхрхрхрхр" и голубой нимб начал появляться вокруг мотороллера и на нем сидящих, и мягкий свет окружил их всех ореолом. "Хрхрхрхрхрхр", и мотороллер с трудом поднялся с земли, не имея ничего видимого, что его поддерживало бы, легонько он подергивался, пока не достиг высоты около пяти футов, плюс-минус пара дюймов. -- Не смотрите вниз, сержант Шедвелл, -- посоветовал Азирафаил. -- ..., -- ответил Шедвелл, глаза которого были закрыты так, что и щелки не осталось, лоб покрыл пол, не смотрел он вниз, никуда он ни смотрел. -- И тогда мы отправляемся. В каждом НФ-фильме с большим бюджетом есть момент, когда космических корабль размером с Нью-Йорк неожиданно набирает световую скорость. Бренчащий звук, словно сорвалась с края стола деревянная линейка, ослепительная вспышка света, и все звезды превратились в линии и исчезли. Это было точно так же, только вместо сверкающего космического корабля длиной в двенадцать миль был мотороллер -- некогда ослепительно белый, теперь же уже потертый, ведь работал он двадцать лет. И никаких радужных спецэффектов не было. И, вероятно, приобретена была скорость, не большая двухсот миль в час. И вместо пульсирующего визга, поднимающегося вверх по октавам, раздалось просто "хрхрхрхрхр"... ВРРУУ. Но все равно было точно так же. x x x Там, где М25 -- теперь кричащий замороженный круг -- пересекалось с ведущим в Оксфордшир М40, толпились полицейские, количество которых постоянно увеличивалось. С тех пор, как Кроули получасом раньше пересек раздел, число их удвоилось. Во всяком случае со стороны М40. Никакой лондонец не выедет. Вдобавок к полиции, еще около двухсот человек там стояло и разглядывало М25 сквозь бинокли. Среди них были представители Армии Ее Величества, Отряда Избавления от Бомб, МИ5, МИ6, Спецотряда и ЦРУ. Также стоял там человек, продающий хот-доги. Все замерзли и промокли, озадачены были и раздражены, за исключением одного офицера полиции, который замерз, промок, был озадачен, раздражен и рассержен. -- Слушайте. Мне наплевать, верите вы мне или нет, -- вздохнул он, -- я вам просто говорю, что я видел. Это была старая машина, "Роллс" или "Бентли", одна из этих роскошных старых, и она переехала мост. Один из старших армейских техников его прервал: -- Не могла она этого сделать. Согласно нашим инструментам, температура над М25 несколько выше 700 градусов по Цельсию. -- Или сто сорок градусов ниже нуля, -- добавил его ассистент. -- ... или сто сорок градусов ниже нуля, -- согласился старший техник. -- Какая-то тут странность, но, думаю, легко можно все объяснить какой-то ошибкой техники [Так и было. На Земле не нашлось бы ни одного термометра, который смог бы показать и 700 градусов по Цельсию, и -- 140 одновременно; а такова на самом деле была температура. Прим. авт.], остается, так или иначе, тот факт, что мы даже не может вертолет провести прямо над М25 -- превратиться в Вертолетный МакНаггет. И как же вы можете утверждать, что старая машина над шоссе проехала и осталась невредима? -- Я не говорил, что она проехала и осталась невредима, -- поправил полицейский, который серьезно подумывал о том, чтобы покинуть Метрополитен Полис и присоединиться к делу своего брата, которой уходил со своей работы в Комитете по Электричеству, и собирался начать разводить кур. -- Она загорелась. Но после этого продолжала ехать. -- Вы что, правда ожидаете, что кто-то из нас поверит...? -- начал кто-то. Высокий пронзительный звук, непрекращающийся, странный. Словно разом играет тысяча стеклянныъ гармоник, каждая из которых слегка расстроена; как звук молекул самого воздуха, вопящих от боли. И "Врруу". Над их головами он плыл, на высоте сорок футов, вокруг него темно-голубой нимб, который на краях превращался в красный: маленький белый мотороллер, а сидели на нем женщина среднего возраста в розовом шлеме и крепко за нее держащийся низкий человек в макинтоше и мотоциклетном шлеме (мотороллер был слишком высоко, никто не мог увидеть его плотно закрытых глаз, но они закрыты были). Женщина кричала. И кричала она вот что: -- Джеррронннимооооо! x x x Одним из достоинств "Васаби", которое Ньют при каждом удобном случае называл, было то, что есл